The man of property/Собственник (часть вторая)

CHAPTER XIII PERFECTION OF THE HOUSE/ПОСТРОЙКА ДОМА ЗАКОНЧЕНА

English	Русский
'One mockturtle, clear; one oxtail; two glasses of port.'	- Порцию телячьего бульона, порцию супа из бычьих хвостов, два стакана портвейна.
In the upper room at French's, where a Forsyte could still get heavy English food, James and his son were sitting down to lunch.	В верхнем зале у Френча, где Форсайт все еще может получить сытные английские блюда, сидели за завтраком Джемс и его сын.
Of all eating-places James liked best to come here; there was something unpretentious, well-flavoured, and filling about it, and though he had been to a certain extent corrupted by the necessity for being fashionable, and the trend of habits keeping pace with an income that would increase, he still hankered in quiet City moments after the tasty fleshpots of his earlier days. Here you were served by hairy English waiters in aprons; there was sawdust on the floor, and three round gilt looking-glasses hung just above the line of sight. They had only recently done away with the cubicles, too, in which you could have your chop, prime chump, with a floury-potato, without seeing your neighbours, like a gentleman.	Этот ресторан Джемс предпочитал всем остальным; все здесь было скромно, без претензий, вкусно, сытно, и хотя Джемс был уже до некоторой степени испорчен необходимостью следить за модой и привычки его складывались соответственно доходам, которые неуклонно продолжали расти, но в минуты затишья среди работы его все еще одолевала тоска по вкусной, обильной пище, которую он едал в молодости, У Френча подавали настоящие английские официанты - заросшие волосами, в передниках; пол посыпался опилками, а три круглых зеркала в позолоченных рамах висели как раз на такой высоте, чтобы в них нельзя было смотреться. И кабинки здесь уничтожили совсем недавно, кабинки, где можно было съесть бифштекс из вырезки с рассыпчатым картофелем, не видя своих соседей, - по-джентльменски.
He tucked the top corner of his napkin behind the third button of his waistcoat, a practice he had been obliged to abandon years ago in the West End. He felt that he should relish his soup--the entire morning had been given to winding up the estate of an old friend.	Джемс заткнул салфетку за третью пуговицу жилета - привычка, от которой ему давно пришлось отказаться в Вест-Энде. Он чувствовал, что будет есть суп с аппетитом, - все утро ушло на оформление бумаг по продаже поместья одного старого приятеля.
After filling his mouth with household bread, stale, he at once began:	Набив рот черствым хлебом здешней выпечки. Джемс заговорил:
"How are you going down to Robin Hill? You going to take Irene? You'd better take her. I should think there'll be a lot that'll want seeing to."	- Ты поедешь в Робин-Хилл один или с Ирэн. Возьми ее с собой. Там, наверное, будет еще много возни.
Without looking up, Soames answered:	Не поднимая глаз. Сомс ответил:
"She won't go."	- Она не хочет ехать.
"Won't go? What's the meaning of that? She's going to live in the house, isn't she?"	- Не хочет? Как так? Разве она не собирается жит - в Робин-Хилле?
Soames made no reply.	Сомс промолчал.
"I don't know what's coming to women nowadays," mumbled James; "I never used to have any trouble with them. She's had too much liberty. She's spoiled...."	- Не понимаю, что теперь творится с женщинами, - забормотал Джемс, у меня с ними никаких хлопот не было. Ты слишком много позволяешь ей. Она избалована.
Soames lifted his eyes:	Сомс поднял на него глаза.
"I won't have anything said against her," he said unexpectedly.	- Я не желаю слышать о ней ничего дурного, - сказал он вдруг.
The silence was only broken now by the supping of James's soup.	В наступившем молчании было только слышно, как Джемс тянет суп с ложки.
The waiter brought the two glasses of port, but Soames stopped him.	Официант принес два стакана портвейна, но Сомс остановил его.
"That's not the way to serve port," he said; "take them away, and bring the bottle."	- Так портвейн не подают, - сказал он, - унесите это и подайте всю бутылку.
Rousing himself from his reverie over the soup, James took one of his rapid shifting surveys of surrounding facts.	Покончив с супом и с размышлениями. Джемс подвел краткий итог общему положению дел.
"Your mother's in bed," he said; "you can have the carriage to take you down. I should think Irene'd like the drive. This young Bosinney'll be there, I suppose, to show you over"	- Мама лежит, - сказал он, - можешь воспользоваться экипажем. Я думаю, Ирэн с удовольствием проедется. Этот Босини сам вам все покажет?
Soames nodded.	Сомс кивнул.
"I should like to go and see for myself what sort of a job he's made finishing off," pursued James. "I'll just drive round and pick you both up."	- Я тоже не прочь посмотреть, как он там закончил отделку, - продолжал Джемс. - Надо, пожалуй, заехать за вами обоими.
"I am going down by train," replied Soames. "If you like to drive round and see, Irene might go with you, I can't tell."	- Я поеду поездом, - ответил Сомс. - А если вы захотите побывать в Робин-Хилле, Ирэн, может быть, согласится съездить с вами; впрочем, не знаю.
He signed to the waiter to bring the bill, which James paid.	Он подозвал официанта и попросил счет, по которому уплатил Джемс.
They parted at St. Paul's, Soames branching off to the station, James taking his omnibus westwards.	Они расстались у собора св. Павла: Сомс поехал на вокзал, а Джемс сел в омнибус и отправился в западную часть города.
He had secured the corner seat next the conductor, where his long legs made it difficult for anyone to get in, and at all who passed him he looked resentfully, as if they had no business to be using up his air.	Он выбрал себе угловое место рядом с кондуктором, загородив пассажирам дорогу своими длинными ногами, и на всех входивших в омнибус смотрел с неодобрением, точно они не имели права дышать его воздухом.
He intended to take an opportunity this afternoon of speaking to Irene. A word in time saved nine; and now that she was going to live in the country there was a chance for her to turn over a new leaf! He could see that Soames wouldn't stand very much more of her goings on!	Джемс решил воспользоваться случаем и поговорить с Ирэн. Вовремя сказанное слово многое значит; а раз она собирается переезжать за город, пусть не упускает возможности начать новую жизнь. Вряд ли Сомс потерпит, если так будет продолжаться.
It did not occur to him to define what he meant by her 'goings on'; the expression was wide, vague, and suited to a Forsyte. And James had more than his common share of courage after lunch.	Он не вдумывался в то, что значило это "продолжаться"; смысл выражения был достаточно широк, расплывчат и как нельзя более подходил Форсайту. А после завтрака Джемс был куда храбрее обычного.
On reaching home, he ordered out the barouche, with special instructions that the groom was to go too. He wished to be kind to her, and to give her every chance.	Добравшись домой, он велел подать ландо и распорядился, чтобы ехал и грум. Джемс хотел подойти к Ирэн поласковей, сделать для нее все, что можно.
When the door of No.62 was opened he could distinctly hear her singing, and said so at once, to prevent any chance of being denied entrance.	Когда дверь дома N 62 отворилась, он совершенно явственно расслышал пение Ирэн и сразу же заявил об этом, чтобы ему не отказали в приеме.
Yes, Mrs. Soames was in, but the maid did not know if she was seeing people.	Да, миссис Сомс дома, но горничная не знала, принимает ли она.
James, moving with the rapidity that ever astonished the observers of his long figure and absorbed expression, went forthwith into the drawing-room without permitting this to be ascertained. He found Irene seated at the piano with her hands arrested on the keys, evidently listening to the voices in the hall. She greeted him without smiling.	С проворством, не раз удивлявшим тех, кто наблюдал за его тощей фигурой и отсутствующим выражением лица, Джемс двинулся в гостиную, не дав горничной времени принести отрицательный ответ. Ирэн сидела за роялем, положив руки на клавиши и, по-видимому, прислушивалась к голосам в холле. Она не улыбнулась ему.
"Your mother-in-law's in bed," he began, hoping at once to enlist her sympathy. "I've got the carriage here. Now, be a good girl, and put on your hat and come with me for a drive. It'll do you good!"	- Ваша свекровь лежит, - начал Джемс, рассчитывая, сразу же завоевать ее сочувствие. - Меня ждет экипаж. Будьте умницей, подите наденьте шляпу, и мы поедем кататься. Вам полезно подышать воздухом!
Irene looked at him as though about to refuse, but, seeming to change her mind, went upstairs, and came down again with her hat on.	Ирэн взглянула на него, словно собираясь отказаться, но, очевидно передумав, пошла наверх и вернулась уже в шляпе.
"Where are you going to take me?" she asked.	- Куда вы меня повезете? - спросила она.
"We'll just go down to Robin Hill," said James, spluttering out his words very quick; "the horses want exercise, and I should like to see what they've been doing down there."	- Мы поедем в Робин-Хилл, - быстро забормотал Джемс, - лошади застоялись, а я хочу посмотреть, что там делается.
Irene hung back, but again changed her mind, and went out to the carriage, James brooding over her closely, to make quite sure.	Ирэн заколебалась, но снова передумала и пошла к экипажу, а Джемс последовал за ней по пятам - так будет вернее.
It was not before he had got her more than half way that he began:	Проехали уже больше половины дороги, когда Джемс заговорил:
"Soames is very fond of you--he won't have anything said against you; why don't you show him more affection?"	- Сомс так любит вас, не позволяет задеть ни одним словом; почему вы так холодны с ним?
Irene flushed, and said in a low voice:	Ирэн вспыхнула и сказала чуть слышно:
"I can't show what I haven't got."	- Я не могу дать ему то, чего у меня нет.
James looked at her sharply; he felt that now he had her in his own carriage, with his own horses and servants, he was really in command of the situation. She could not put him off; nor would she make a scene in public.	Джемс строго посмотрел на нее; она сидела в его собственном экипаже, ее везли его собственные лошади и слуги - он чувствовал себя хозяином положения. Теперь ей не так просто будет отделаться; и устраивать сцену на людях она тоже не захочет.
"I can't think what you're about," he said. "He's a very good husband!"	- Я не понимаю вас, - сказал он. - Сомс прекрасный муж!
Irene's answer was so low as to be almost inaudible among the sounds of traffic. He caught the words:	Ответ Ирэн прозвучал так тихо, что шум уличного движения почти заглушил ее голос. Он уловил слова:
"You are not married to him!"	- Ведь вы не замужем за ним!
"What's that got to do with it? He's given you everything you want. He's always ready to take you anywhere, and now he's built you this house in the country. It's not as if you had anything of your own."	- Ну и что же из этого? Он вам ни в чем не отказывает. Готов сделать что угодно, вот теперь выстроил вам загородный дом. Ведь у вас как будто нет собственных средств?
"No."	- Нет.
Again James looked at her; he could not make out the expression on her face. She looked almost as if she were going to cry, and yet....	Джемс снова посмотрел на Ирэн; он не мог понять выражение ее лица. Похоже было, что она вот-вот расплачется, а вместе с тем...
"I'm sure," he muttered hastily, "we've all tried to be kind to you."	- Уж мы-то всегда к вам хорошо относились, - торопливо забормотал он.
Irene's lips quivered; to his dismay James saw a tear steal down her cheek. He felt a choke rise in his own throat.	У Ирэн задрожали губы; к своему ужасу. Джемс увидел, как по щеке ее скатилась слеза. Он чувствовал, что в горле у него стал комок.
"We're all fond of you," he said, "if you'd only"--he was going to say, "behave yourself," but changed it to--"if you'd only be more of a wife to him."	- Мы очень любим вас. Если бы вы только... - он чуть не сказал: "вели себя как следует", но передумал: - если бы вы только захотели стать хорошей женой.
Irene did not answer, and James, too, ceased speaking. There was something in her silence which disconcerted him; it was not the silence of obstinacy, rather that of acquiescence in all that he could find to say. And yet he felt as if he had not had the last word. He could not understand this.	Ирэн ничего не ответила, и Джемс тоже замолчал. Она сбивала его с толку; в ее молчании чувствовалось не упрямство, а скорее подтверждение всего, что он мог сказать. И вместе с тем у Джемса было ощущение, что последнее слово осталось не за ним. Он не понимал, в чем тут дело.
He was unable, however, to long keep silence.	Однако замолчать надолго Джемс не мог.
"I suppose that young Bosinney," he said, "will be getting married to June now?"	- Вероятно, Босини теперь скоро женится на Джун, - сказал он.
Irene's face changed.	Ирэн изменилась в лице.
"I don't know," she said; "you should ask her."	- Не знаю, - сказала она, - спросите у нее.
"Does she write to you?"	- Она пишет вам?
No.	- Нет.
"How's that?" said James. "I thought you and she were such great friends."	- Почему? - спросил Джемс. - Я думал, что вы друзья.
Irene turned on him.	Ирэн повернулась к нему.
"Again," she said, "you should ask her!"	- И об этом, - сказала она, - спросите у нее.
"Well," flustered James, frightened by her look, "it's very odd that I can't get a plain answer to a plain question, but there it is."	- Ну, знаете, - пробормотал Джемс, испуганный ее взглядом, - все-таки это очень странно, что я не могу получить простой ответ на простой вопрос, но ничего не поделаешь.
He sat ruminating over his rebuff, and burst out at last:	Он замолчал, переваривая такой отпор, и наконец разразился:
"Well, I've warned you. You won't look ahead. Soames he doesn't say much, but I can see he won't stand a great deal more of this sort of thing. You'll have nobody but yourself to blame, and, what's more, you'll get no sympathy from anybody."	- По крайней мере я вас предупредил. Вы не хотите заглядывать вперед. Сомс много говорить не станет, но я уже вижу, что он долго этого не потерпит. Вам придется винить только самое себя - больше того: не ждите к себе сочувствия.
Irene bent her head with a little smiling bow.	Ирэн улыбнулась и сказала, чуть склонив голову:
"I am very much obliged to you."	- Я вам очень признательна.
James did not know what on earth to answer.	Джемс не нашел, что ответить на это.
The bright hot morning had changed slowly to a grey, oppressive afternoon; a heavy bank of clouds, with the yellow tinge of coming thunder, had risen in the south, and was creeping up.	На смену ясному жаркому утру пришел серый душный день; тяжелая гряда туч, желтых по краям и предвещавших грозу, надвигалась с юга. Ветви деревьев неподвижно свисали над дорогой, не шевеля ни единым листочком.
The branches of the trees dropped motionless across the road without the smallest stir of foliage. A faint odour of glue from the heated horses clung in the thick air; the coachman and groom, rigid and unbending, exchanged stealthy murmurs on the box, without ever turning their heads.	В раскаленном воздухе стоял запах лошадиного пота; кучер и грум, сидевшие навытяжку, время от времени украдкой переговаривались, не поворачиваясь друг к другу.
To James' great relief they reached the house at last; the silence and impenetrability of this woman by his side, whom he had always thought so soft and mild, alarmed him.	Наконец, к величайшему облегчению Джемса, экипаж подъехал к дому; молчание и непробиваемость этой женщины, которую он привык считать такой кроткой и мягкой, пугали его.
The carriage put them down at the door, and they entered.	Экипаж остановился у самого подъезда, и они вошли в дом.
The hall was cool, and so still that it was like passing into a tomb; a shudder ran down James's spine. He quickly lifted the heavy leather curtains between the columns into the inner court.	В холле было прохладно и тихо, как в могиле, - по спине у Джемса пробежал холодок. Он торопливо отдернул кожаную портьеру, скрывавшую внутренний дворик.
He could not restrain an exclamation of approval.	И не мог удержаться от одобрительного возгласа.
The decoration was really in excellent taste. The dull ruby tiles that extended from the foot of the walls to the verge of a circular clump of tall iris plants, surrounding in turn a sunken basin of white marble filled with water, were obviously of the best quality. He admired extremely the purple leather curtains drawn along one entire side, framing a huge white-tiled stove. The central partitions of the skylight had been slid back, and the warm air from outside penetrated into the very heart of the house.	В самом деле, дом был отделан с безукоризненным вкусом. Темно-красные плиты, покрывавшие пространство между стенами и врытым в землю белым мраморным бассейном, обсаженным высокими ирисами, были, очевидно, самого лучшего качества. Джемс пришел в восторг от лиловой кожаной портьеры, которой была задернута одна сторона двора, сбоку от большой печи, выложенной белым изразцом. Стеклянная крыша была раздвинута посередине, и теплый воздух лился сверху в самое сердце дома.
He stood, his hands behind him, his head bent back on his high, narrow shoulders, spying the tracery on the columns and the pattern of the frieze which ran round the, ivory-coloured walls under the gallery. Evidently, no pains had been spared. It was quite the house of a gentleman. He went up to the curtains, and, having discovered how they were worked, drew them asunder and disclosed the picture-gallery, ending in a great window taking up the whole end of the room. It had a black oak floor, and its walls, again, were of ivory white. He went on throwing open doors, and peeping in. Everything was in apple-pie order, ready for immediate occupation.	Джемс стоял, заложив руки за спину, склонив голову на худое плечо, и разглядывал резьбу колонн и фриз, проложенный вдоль галереи на желтой, цвета слоновой кости, стене. По всему видно, что трудов здесь не пожалели. Настоящий джентльменский особняк. Джемс подошел к портьере, исследовал, как она отдергивается, раздвинул ее в обе стороны и увидел картинную галерею с огромным, во всю стену, окном. Пол здесь был черного дуба, а стены окрашены под слоновую кость, так же как и во дворе. Джемс отворял одну дверь за другой и заглядывал в комнаты. Всюду идеальный порядок, можно переезжать хоть сию минуту.
He turned round at last to speak to Irene, and saw her standing over in the garden entrance, with her husband and Bosinney.	Повернувшись, наконец, к Ирэн, он увидел, что она стоит у двери в сад с мужем и Босини.
Though not remarkable for sensibility, James felt at once that something was wrong. He went up to them, and, vaguely alarmed, ignorant of the nature of the trouble, made an attempt to smooth things over.	Не отличаясь особой чуткостью. Джемс все же сразу заметил, что происходит что-то неладное. Он подошел к ним уже встревоженный и, не зная еще, в чем дело, попытался как-то смягчить создавшееся положение.
"How are you, Mr. Bosinney?" he said, holding out his hand. "You've been spending money pretty freely down here, I should say!"	- Здравствуйте, мистер Босини, - сказал он, протягивая руку. - Я вижу, вы не поскупились на отделку.
Soames turned his back, and walked away.	Сомс повернулся к нему спиной и отошел.
James looked from Bosinney's frowning face to Irene, and, in his agitation, spoke his thoughts aloud:	Джемс перевел взгляд с хмурого лица Босини на Ирэн и от волнения высказал свои мысли вслух:
"Well, I can't tell what's the matter. Nobody tells me anything!"	- Не понимаю, что тут происходит. Мне никогда ничего не рассказывают.
And, making off after his son, he heard Bosinney's short laugh, and his	И, повернувшись вслед за сыном, услышал короткий смешок архитектора и слова:
"Well, thank God! You look so...."	- И благодарение богу. Стоило ли так...
Most unfortunately he lost the rest.	К несчастью, конца фразы Джемс уже не разобрал.
What had happened? He glanced back. Irene was very close to the architect, and her face not like the face he knew of her. He hastened up to his son.	Что случилось? Он оглянулся. Ирэн стояла рядом с Босини, и выражение лица у нее было такое, какого раньше Джемс никогда не видел. Он поспешил к сыну.
Soames was pacing the picture-gallery.	Сомс шагал по галерее.
"What's the matter?" said James. "What's all this?"	- В чем дело? - спросил Джемс. - Что у вас там?
Soames looked at him with his supercilious calm unbroken, but James knew well enough that he was violently angry.	Сомс взглянул на него со своим обычным надменным спокойствием, но Джемс знал, что сын взбешен.
"Our friend," he said, "has exceeded his instructions again, that's all. So much the worse for him this time."	- Наш приятель, - сказал он, - снова превысил свои полномочия. На этот раз пусть пеняет на себя.
He turned round and walked back towards the door. James followed hurriedly, edging himself in front. He saw Irene take her finger from before her lips, heard her say something in her ordinary voice, and began to speak before he reached them.	Сомс пошел к выходу. Джемс поспешил за ним, стараясь протиснуться вперед. Он видел, как Ирэн отняла палец от губ, услышал, как она сказала что-то своим обычным тоном, и заговорил, еще не поравнявшись с ними:
"There's a storm coming on. We'd better get home. We can't take you, I suppose, Mr. Bosinney? No, I suppose not. Then, good-bye!"	- Будет гроза. Надо ехать домой. Нам кажется, не по дороге, мистер Босини? Нет? Тогда до свидания!
He held out his hand. Bosinney did not take it, but, turning with a laugh, said:	Он протянул руку. Босини не принял ее и, отвернувшись, сказал со смехом:
"Good-bye, Mr. Forsyte. Don't get caught in the storm!" and walked away.	- До свидания, мистер Форсайт. Смотрите, как бы гроза не застала вас в дороге! - и отошел в сторону.
"Well," began James, "I don't know...."	- Ну, - сказал Джемс, - я не знаю...
But the 'sight of Irene's face stopped him. Taking hold of his daughter-in-law by the elbow, he escorted her towards the carriage. He felt certain, quite certain, they had been making some appointment or other....	Но, взглянув на Ирэн, запнулся. Ухватив невестку за локоть, он проводил ее до коляски. Джемс был уверен, совершенно уверен, что они назначили друг другу свидание...
Nothing in this world is more sure to upset a Forsyte than the discovery that something on which he has stipulated to spend a certain sum has cost more. And this is reasonable, for upon the accuracy of his estimates the whole policy of his life is ordered. If he cannot rely on definite values of property, his compass is amiss; he is adrift upon bitter waters without a helm.	Ничто в мире не может так взбудоражить Форсайта, как открытие, что вещь, на которую он положил истратить определенную сумму, обошлась гораздо дороже. И это понятно, потому что на точности расчетов построена вся его жизнь. Если Форсайт не может рассчитывать на совершенно определенную ценность вещей, значит компас его начинает пошаливать; он несется по бурным волнам, выпустив кормило из рук.
After writing to Bosinney in the terms that have already been chronicled, Soames had dismissed the cost of the house from his mind. He believed that he had made the matter of the final cost so very plain that the possibility of its being again exceeded had really never entered his head. On hearing from Bosinney that his limit of twelve thousand pounds would be exceeded by some- thing like four hundred, he had grown white with anger. His original estimate of the cost of the house completed had been ten thousand pounds, and he had often blamed himself severely for allowing himself to be led into repeated excesses. Over this last expenditure, however, Bosinney had put himself completely in the wrong. How on earth a fellow could make such an ass of himself Soames could not conceive; but he had done so, and all the rancour and hidden jealousy that had been burning against him for so long was now focussed in rage at this crowning piece of extravagance. The attitude of the confident and friendly husband was gone. To preserve property--his wife--he had assumed it, to preserve property of another kind he lost it now.	Оговорив в письме к Босини свои условия, о которых уже упоминалось выше. Сомс перестал думать о деньгах. Он считал, что окончательная стоимость постройки установлена совершенно точно, и возможность превышения ее просто не приходила ему в голову. Услышав от Босини, что сверх сметы в двенадцать тысяч фунтов истрачено еще около четырех сотен. Сомс побелел от ярости. По первоначальным подсчетам, законченный дом должен был обойтись в десять тысяч фунтов, и Сомс уже не раз бранил себя за бесконечные расходы сверх сметы, которые он позволил архитектору. Однако последние траты прямо-таки непростительны со стороны Босини. Как это он так сглупил, Сомс не мог понять; но факт был налицо, и вся злоба, вся затаенная ревность, которой давно уже горел Сомс, вылилась в ярость против этой совсем уже возмутительной выходки Босини. Позиция доверчивого, дружески настроенного мужа была оставлена - Сомс занял ее, чтобы сохранить свою собственность - жену, теперь он переменил позицию, чтобы сохранить другой вид собственности.
"Ah!" he had said to Bosinney when he could speak, "and I suppose you're perfectly contented with yourself. But I may as well tell you that you've altogether mistaken your man!"	- Ах так! - сказал он Босини, когда к нему вернулся дар речи - И вы, кажется, в восторге от самого себя. Но позвольте заметить, что вы не на таковского напали.
What he meant by those words he did not quite know at the time, but after dinner he looked up the correspondence between himself and Bosinney to make quite sure. There could be no two opinions about it--the fellow had made himself liable for that extra four hundred, or, at all events, for three hundred and fifty of it, and he would have to make it good.	Что он хотел сказать этим, ему самому еще было неясно, но после обеда он просмотрел свою переписку с Босини, чтобы действовать наверняка. Двух мнений здесь быть не могло: этот молодчик обязан возместить перерасход в четыреста фунтов или во всяком случае в триста пятьдесят! - пусть и не пробует отвертеться.
He was looking at his wife's face when he came to this conclusion. Seated in her usual seat on the sofa, she was altering the lace on a collar. She had not once spoken to him all the evening.	Придя к этому заключению. Сомс посмотрел на лицо жены. Сидя на своем обычном месте в уголке дивана, Ирэн пришивала кружевной воротничок к платью. За весь вечер она не обмолвилась с ним ни словом.
He went up to the mantelpiece, and contemplating his face in the mirror said:	Он подошел к камину и, рассматривая в зеркале свое лицо, сказал:
"Your friend the Buccaneer has made a fool of himself; he will have to pay for it!"	- Твой "пират" свалял большого дурака; придется ему расплачиваться за это!
She looked at him scornfully, and answered:	Она презрительно взглянула на него и ответила:
"I don't know what you are talking about!"	- Не понимаю, о чем ты говоришь!
"You soon will. A mere trifle, quite beneath your contempt--four hundred pounds."	- Скоро поймешь. Так, пустячок, не стоящий твоего внимания, - четыреста фунтов.
"Do you mean that you are going to make him pay that towards this hateful, house?"	- Ты на самом деле собираешься взыскать с него за этот несчастный дом?
"I do."	- Собираюсь.
"And you know he's got nothing?"	- А тебе известно, что у него ничего нет?
"Yes."	- Да.
"Then you are meaner than I thought you."	- Я думала, что на такую низость ты не способен.
Soames turned from the mirror, and unconsciously taking a china cup from the mantelpiece, clasped his hands around it as though praying. He saw her bosom rise and fall, her eyes darkening with anger, and taking no notice of the taunt, he asked quietly:	Сомс отвернулся от зеркала, машинально снял с каминной полки фарфоровую чашку и взял ее в обе руки, точно молясь над ней. Он видел, как тяжело дышит Ирэн, как потемнели от гнева ее глаза, но пропустил колкость мимо ушей и спокойно спросил:
"Are you carrying on a flirtation with Bosinney?"	- Ты флиртуешь с Босини?
"No, I am not!"	- Нет, не флиртую.
Her eyes met his, and he looked away. He neither believed nor disbelieved her, but he knew that he had made a mistake in asking; he never had known, never would know, what she was thinking. The sight of her inscrutable face, the thought of all the hundreds of evenings he had seen her sitting there like that soft and passive, but unreadable, unknown, enraged him beyond measure.	Глаза их встретились, и Сомс отвернулся. Он верил и не верил ей и знал, что вопрос этот задавать не стоило; он никогда не знал и никогда не узнает ее мыслей. Непроницаемое лицо Ирэн, воспоминание о всех тех вечерах, когда она сидела здесь все такая же мягкая и пассивная, но непонятная, загадочная, накалили его неудержимой яростью.
"I believe you are made of stone," he said, clenching his fingers so hard that he broke the fragile cup. The pieces fell into the grate. And Irene smiled.	- Ты точно каменная, - сказал он и так стиснул пальцы, что хрупкая чашка разлетелась вдребезги. Осколки упали на каминную решетку. И Ирэн улыбнулась.
"You seem to forget," she said, "that cup is not!"	- Ты, кажется, забыл, - сказала она, - что чашка все-таки не каменная!
Soames gripped her arm.	Сомс схватил ее за руку.
"A good beating," he said, "is the only thing that would bring you to your senses," but turning on his heel, he left the room.	- Хорошая трепка, - сказал он, - это единственное, что может тебя образумить, - и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты