The man of property/Собственник (часть вторая)

CHAPTER VIII DANCE AT ROGER'S/БАЛ У РОДЖЕРА

English	Русский
Roger's house in Prince's Gardens was brilliantly alight. Large numbers of wax candles had been collected and placed in cut-glass chandeliers, and the parquet floor of the long, double drawing-room reflected these constellations. An appearance of real spaciousness had been secured by moving out all the furniture on to the upper landings, and enclosing the room with those strange appendages of civilization known as 'rout' seats.	Дом Роджера на Принсез-Гарденс был ярко освещен. Множество восковых свечей горело в хрустальных канделябрах, и паркет длинного зала отражал эти созвездия. Впечатление простора достигалось тем, что вся мебель была вынесена наверх и в комнате остались только причудливые продукты цивилизации, известные под названием "мебели для раутов".
In a remote corner, embowered in palms, was a cottage piano, with a copy of the 'Kensington Coil' open on the music-stand.	В самом дальнем углу, осененное пальмами, стояло пианино с раскрытым на пюпитре вальсом "Кенсингтонское гулянье".
Roger had objected to a band. He didn't see in the least what they wanted with a band; he wouldn't go to the expense, and there was an end of it. Francie (her mother, whom Roger had long since reduced to chronic dyspepsia, went to bed on such occasions), had been obliged to content herself with supplementing the piano by a young man who played the cornet, and she so arranged with palms that anyone who did not look into the heart of things might imagine there were several musicians secreted there. She made up her mind to tell them to play loud--there was a lot of music in a cornet, if the man would only put his soul into it.	Роджер не захотел пригласить оркестр. Он не мог понять, зачем нужен оркестр; он не согласен на такой расход - и кончено. Фрэнси (ее мать, давно уже доведенная Роджером до хронической ипохондрии, в таких случаях ложилась в постель) пришлось удовольствоваться одним пианино, присовокупив к нему некоего молодого человека, игравшего на корнет-а-пистоне: но она постаралась расставить пальмы с таким расчетом, чтобы люди не очень прозорливые могли заподозрить за ними присутствие нескольких музыкантов. Фрэнси решила сказать, чтобы играли погромче, - из одного только корнета можно извлечь массу звуков, если играть с душой.
In the more cultivated American tongue, she was 'through' at last--through that tortuous labyrinth of make-shifts, which must be traversed before fashionable display can be combined with the sound economy of a Forsyte. Thin but brilliant, in her maize-coloured frock with much tulle about the shoulders, she went from place to place, fitting on her gloves, and casting her eye over it all.	Наконец все было закончено. Фрэнси выбралась из мучительного лабиринта всяческих ухищрений, которого не минуешь, затеяв сочетать фешенебельный прием с разумной экономностью Форсайтов. Худенькая, но элегантная, она расхаживала с места на место в светло-желтом платье, отделанном на плечах пышными воланами из тюля, и натягивала перчатки, в последний раз оглядывая зал.
To the hired butler (for Roger only kept maids) she spoke about the wine. Did he quite understand that Mr. Forsyte wished a dozen bottles of the champagne from Whiteley's to be put out? But if that were finished (she did not suppose it would be, most of the ladies would drink water, no doubt), but if it were, there was the champagne cup, and he must do the best he could with that.	С нанятым на сегодняшний вечер лакеем (Роджер держал только женскую прислугу) она обсудила вопрос о вине. Понятно ли ему, что мистер Форсайт приказал подать дюжину бутылок шампанского от Уитли? Но если дюжины не хватит (вряд ли, конечно, - большинство дам будет пить воду), но если не хватит, есть еще крюшон - пусть обходится как умеет.
She hated having to say this sort of thing to a butler, it was so infra dig.; but what could you do with father? Roger, indeed, after making himself consistently disagreeable about the dance, would come down presently, with his fresh colour and bumpy forehead, as though he had been its promoter; and he would smile, and probably take the prettiest woman in to supper; and at two o'clock, just as they were getting into the swing, he would go up secretly to the musicians and tell them to play 'God Save the Queen,' and go away.	Неприятно говорить лакею такие вещи - ужасно унизительно, но что поделаешь с отцом? И правда, Роджер всегда ворчал из-за этих балов, а потом появлялся в гостиной - румяный, крутолобый - с таким видом, словно все это была его собственная затея: он улыбался и даже приглашал к ужину самую хорошенькую женщину, а в два часа, когда начиналось настоящее веселье, незаметно подходил к музыкантам, приказывал сыграть "Боже, храни королеву" и удалялся к себе.
Francie devoutly hoped he might soon get tired, and slip off to bed.	Фрэнси только на то и надеялась, что он быстро устанет и отправится спать.
The three or four devoted girl friends who were staying in the house for this dance, had partaken with her, in a small, abandoned room upstairs, of tea and cold chicken-legs, hurriedly served; the men had been sent out to dine at Eustace's Club, it being felt that they must be fed up.	В обществе двух-трех преданных подруг, которые явились в дом с утра, Фрэнси поела холодной курятины и выпила чаю, наспех сервированного в пустой маленькой комнатке наверху; мужчин послали обедать в клуб Юстаса - им надо поесть как следует.
Punctually on the stroke of nine arrived Mrs. Small alone. She made elaborate apologies for the absence of Timothy, omitting all mention of Aunt Hester, who, at the last minute, had said she could not be bothered. Francie received her effusively, and placed her on a rout seat, where she left her, pouting and solitary in lavender-coloured satin--the first time she had worn colour since Aunt Ann's death.	Ровно в девять часов приехала миссис Смолл. В очень сложных выражениях она извинилась за Тимоти и обошла молчанием отсутствие тети Эстер, которая в последнюю минуту попросила оставить ее в покое. Фрэнси приняла тетку очень радушно, усадила на маленький стульчик и ушла; тетя Джули, впервые после смерти тети Энн надевшая светло-лиловое шелковое платье, надула губы и осталась сидеть в полном одиночестве.
The devoted maiden friends came now from their rooms, each by magic arrangement in a differently coloured frock, but all with the same liberal allowance of tulle on the shoulders and at the bosom--for they were, by some fatality, lean to a girl. They were all taken up to Mrs. Small. None stayed with her more than a few seconds, but clustering together talked and twisted their programmes, looking secretly at the door for the first appearance of a man.	Вскоре из верхних комнат спустились преданные подруги, словно по волшебству оказавшиеся в платьях разных цветов, но с одинаковыми пышными воланами из тюля на плечах и на груди, так как все они по странному совпадению были как на подбор очень худощавы. Подруг подвели к миссис Смолл. Каждая поговорила с ней несколько секунд, потом они все сбились в кучку, болтали, теребили в руках программы и украдкой поглядывали на дверь в ожидании прихода кого-нибудь из приглашенных мужчин.
Then arrived in a group a number of Nicholases, always punctual-- the fashion up Ladbroke Grove way; and close behind them Eustace and his men, gloomy and smelling rather of smoke.	Вошли группой сыновья Николаса, всегда пунктуальные - на Лэдброк-Гров пунктуальность была в моде, - следом за ними Юстас с братьями - мрачные, пропахшие табачным дымом.
Three or four of Francie's lovers now appeared, one after the other; she had made each promise to come early. They were all clean-shaven and sprightly, with that peculiar kind of young-man sprightliness which had recently invaded Kensington; they did not seem to mind each other's presence in the least, and wore their ties bunching out at the ends, white waistcoats, and socks with clocks. All had handkerchiefs concealed in their cuffs. They moved buoyantly, each armoured in professional gaiety, as though he had come to do great deeds. Their faces when they danced, far from wearing the traditional solemn look of the dancing, English- man, were irresponsible, charming, suave; they bounded, twirling their partners at great pace, without pedantic attentionto the rhythm of the music.	Один за другим появились два-три поклонника Фрэнси; с них она заранее взяла слово приехать вовремя. Все они были чисто выбриты и оживлены той оживленностью, которая с некоторых пор была в таком ходу среди кенсингтонской молодежи; друг к другу эти юноши относились весьма благодушно; у них были пышные галстуки, белые жилеты и носки со стрелками. Носовой платок каждый прятал под обшлаг. Они двигались с непринужденной веселостью, вооружившись привычным оживлением, словно знали, что от них ждут здесь великих деяний. Отказавшись от традиционной торжественной маски танцующего англичанина, они танцевали с безмятежным, очаровательным, учтивым выражением на лице; подпрыгивали и кружили вихрем своих дам, считая излишним педантически следовать ритму.
At other dancers they looked with a kind of airy scorn--they, the light brigade, the heroes of a hundred Kensington 'hops'--from whom alone could the right manner and smile and step be hoped.	На остальных танцоров поклонники Фрэнси поглядывали с легким презрением: только у этой веселой команды, у них, героев кенсингтонских танцулек, можно научиться умению держать себя, улыбаться и танцевать.
After this the stream came fast; chaperones silting up along the wall facing the entrance, the volatile element swelling the eddy in the larger room.	Поток гостей увеличивался; мамаши расселись вдоль стены напротив дверей, более подвижная публика влилась в толпу танцующих.
Men were scarce, and wallflowers wore their peculiar, pathetic expression, a patient, sourish smile which seemed to say: "Oh, no! don't mistake me, I know you are not coming up to me. I can hardly expect that!" And Francie would plead with one of her lovers, or with some callow youth:	Мужчин не хватало, и дамы, оставшиеся без кавалеров, смотрели на танцы с тем патетическим выражением, с той терпеливой, кислой улыбкой, которая, казалось, говорила: "О нет! Не обманете! Я знаю, что вы не ко мне. Я на это и не надеюсь!" И Фрэнси то и дело упрашивала своих поклонников или кого-нибудь из неискушенных:
"Now, to please me, do let me introduce you to Miss Pink; such a nice girl, really!" and she would bring him up, and say:	- Ну, сделайте мне удовольствие, пойдемте, я вас познакомлю с мисс Пинк; она очаровательная девушка! - и подводила их к ней.
"Miss Pink--Mr. Gathercole. Can you spare him a dance?"	- Мисс Пинк - мистер Гэтеркоул. У вас, может быть, остались свободные танцы?
Then Miss Pink, smiling her forced smile, colouring a little, answered:	Улыбаясь деланной улыбкой и слегка краснея, мисс Пинк отвечала:
"Oh! I think so!" and screening her empty card, wrote on it the name of Gathercole, spelling it passionately in the district that he proposed, about the second extra.	- Да, кажется, остались! - и, заслонив рукой чистое карнэ, лихорадочно записывала Гэтеркоула где-то в самом конце под тем танцем, который он предлагал.
But when the youth had murmured that it was hot, and passed, she relapsed into her attitude of hopeless expectation, into her patient, sourish smile.	Но стоило только молодому человеку отойти, пробормотав что-то насчет духоты, она снова застывала в позе безнадежного ожидания, снова улыбалась терпеливой, кислой улыбкой.
Mothers, slowly fanning their faces, watched their daughters, and in their eyes could be read all the story of those daughters' fortunes. As for themselves, to sit hour after hour, dead tired, silent, or talking spasmodically--what did it matter, so long as the girls were having a good time! But to see them neglected and passed by! Ah! they smiled, but their eyes stabbed like the eyes of an offended swan; they longed to pluck young, Gathercole by the slack of his dandified breeches, and drag him to their daughters--the jackanapes!	Мамаши наблюдали за дочерьми, медленно обмахиваясь веерами, и в глазах их можно было прочесть всю повесть об успехах дочерей. Что же касается бесконечного сидения здесь, усталости, молчания, изредка прерываемого коротким разговором, то чего только не вытерпишь, лишь бы девочки веселились! Но видеть, что их не замечают, проходят мимо! Ах! Они улыбались, но глаза их метали молнии, как глаза потревоженного лебедя; им хотелось вцепиться в модные брюки молодого Гэтеркоула и подтащить его к дочери - нахала!
And all the cruelties and hardness of life, its pathos and unequal chances, its conceit, self-forgetfulness, and patience, were presented on the battle-field of this Kensington ball-room.	И вся жестокость, вся суровость жизни - ее пафос, ее переменчивое счастье, тщеславие, самопожертвование, покорность - все было здесь на поле брани кенсингтонской гостиной.
Here and there, too, lovers--not lovers like Francie's, a peculiar breed, but simply lovers--trembling, blushing, silent, sought each other by flying glances, sought to meet and touch in the mazes of the dance, and now and again dancing together, struck some beholder by the light in their eyes.	То тут, то там влюбленные, не похожие на поклонников Фрэнси - эти были совсем особой породы, - нет, просто влюбленные, дрожащие, краснеющие, молчаливые, искали друг друга мимолетными взглядами, искали встреч и прикосновений в сумятице бала и время от времени танцевали вместе, сиянием глаз привлекая к себе внимание случайного наблюдателя.
Not a second before ten o'clock came the Jameses--Emily, Rachel, Winifred (Dartie had been left behind, having on a former occasion drunk too much of Roger's champagne), and Cicely, the youngest, making her debut; behind them, following in a hansom from the paternal mansion where they had dined, Soames and Irene.	В десять часов - минута в минуту - появились Эмили, Рэчел, Уинифрид (Дарти оставили дома, потому что в прошлый раз он выпил у Роджера слишком много шампанского) и Сисили, самая младшая, - это был ее первый выезд; следом за ними прямо с обеда в отчем доме приехали Ирэн и Сомс.
All these ladies had shoulder-straps and no tulle--thus showing at once, by a bolder exposure of flesh, that they came from the more fashionable side of the Park.	Платья у этих дам были очень открытые и без всякого тюля - более откровенные туалеты сразу же показывали, что обладательницы их приехали из более фешенебельных кварталов по ту сторону парка.
Soames, sidling back from the contact of the dancers, took up a position against the wall. Guarding himself with his pale smile, he stood watching. Waltz after waltz began and ended, couple after couple brushed by with smiling lips, laughter, and snatches of talk; or with set lips, and eyes searching the throng; or again, with silent, parted lips, and eyes on each other. And the scent of festivity, the odour of flowers, and hair, of essences that women love, rose suffocatingly in the heat of the summer night.	Отступив перед танцующими парами, Сомс занял место у стены. Он вооружился бледной улыбкой и стал смотреть на танцы. Вальс следовал за вальсом, пара за парой проносилась мимо - с улыбками, смехом, обрывками разговоров; или же с твердо сжатыми губами и с взглядом, ищущим кого-то в толпе; или тоже молча, с еле заметной улыбкой, с глазами, устремленными друг на друга. И аромат бала, запах цветов, волос и духов, которые так любят женщины, подымался душной волной в теплом воздухе летнего вечера.
Silent, with something of scorn in his smile, Soames seemed to notice nothing; but now and again his eyes, finding that which they sought, would fix themselves on a point in the shifting throng, and the smile die off his lips.	Молчаливый, насмешливо улыбающийся Сомс, казалось, ничего не видел вокруг себя; но время от времени глаза его находили в толпе то, что он искала устремлялись туда, и улыбка исчезала с его губ.
He danced with no one. Some fellows danced with their wives; his sense of 'form' had never permitted him to dance with Irene since their marriage, and the God of the Forsytes alone can tell whether this was a relief to him or not.	Он ни с кем не танцевал. Некоторые мужья танцуют с женами, но чувство "приличия" не позволяло Сомсу танцевать с Ирэн со времени их свадьбы, и только одному богу Форсайтов известно, приносило ли это ему облегчение или нет.
She passed, dancing with other men, her dress, iris-coloured, floating away from her feet. She danced well; he was tired of hearing women say with an acid smile: "How beautifully your wife dances, Mr. Forsyte--it's quite a pleasure to watch her!" Tired of answering them with his sidelong glance: "You think so?"	Она проносилась мимо, танцуя с другими мужчинами, платье цвета ирисов развевалось вокруг ее ног. Она танцевала хорошо; ему уже надоело выслушивать комплименты дам, говоривших с кислой улыбкой: "Как прекрасно танцует ваша жена, мистер Форсайт, просто наслаждение смотреть!" Надоело отвечать, искоса поглядывая на них: "Вы находите?"
A young couple close by flirted a fan by turns, making an unpleasant draught. Francie and one of her lovers stood near. They were talking of love.	Одна пара неподалеку от него кокетливо обмахивалась по очереди веером, и Сомсу был неприятен ветер, который они подняли. Тут же рядом остановилась Фрэнси с кем-то из своих поклонников. Они говорили о любви.
He heard Roger's voice behind, giving an order about supper to a servant. Everything was very second-class! He wished that he had not come! He had asked Irene whether she wanted him; she had answered with that maddening smile of hers "Oh, no!"	Позади себя Сомс услышал голос Роджера, отдававшего горничной распоряжения относительно ужина. Все здесь далеко не первого сорта! Не надо было приезжать. Перед тем как собираться, он спросил Ирэн, нужно ли ему ехать; она ответила со своей обычной улыбкой, сводившей его с ума: "О нет!"
Why had he come? For the last quarter of an hour he had not even seen her. Here was George advancing with his Quilpish face; it was too late to get out of his way.	Зачем же он поехал? Последние четверть часа он даже не видел ее. А вот Джордж направляется к нему с сардоническим видом; теперь от него уже не скроешься.
"Have you seen 'The Buccaneer'?" said this licensed wag; "he's on the warpath--hair cut and everything!"	- Видал "пирата"? - спросил этот присяжный остряк. - Он в боевой готовности - подстригся и все такое прочее!
Soames said he had not, and crossing the room, half-empty in an interval of the dance, he went out on the balcony, and looked down into the street.	Сомс сказал, что не видел, пересек залу, опустевшую на время перерыва между танцами, вышел на балкон и взглянул на улицу.
A carriage had driven up with late arrivals, and round the door hung some of those patient watchers of the London streets who spring up to the call of light or music; their faces, pale and upturned above their black and rusty figures, had an air of stolid watching that annoyed Soames. Why were they allowed to hang about; why didn't the bobby move them on?	Подъехала карета с запоздавшими гостями; около дверей стояла кучка тех терпеливых зевак - завсегдатаев лондонской улицы, - которых так притягивают освещенные окна и музыка; их запрокинутые лица, выделявшиеся бледным пятном над темными фигурами, смотрели вверх с тупым упорством, раздражавшим Сомса: зачем им позволяют слоняться по улицам, почему полисмен не прогонит их отсюда?
But the policeman took no notice of them; his feet were planted apart on the strip of crimson carpet stretched across the pavement; his face, under the helmet, wore the same stolid, watching look as theirs.	Но полисмен не обращал на зевак никакого внимания; широко расставив ноги, он стоял на красной дорожке, постеленной через тротуар; его лицо, видневшееся из-под каски, смотрело вверх с тем же тупым упорством.
Across the road, through the railings, Soames could see the branches of trees shining, faintly stirring in the breeze, by the gleam of the street lamps; beyond, again, the upper lights of the houses on the other side, so many eyes looking down on the quiet blackness of the garden; and over all, the sky, that wonderful London sky, dusted with the innumerable reflection of countless lamps; a dome woven over between its stars with the refraction of human needs and human fancies--immense mirror of pomp and misery that night after night stretches its kindly mocking over miles of houses and gardens, mansions and squalor, over Forsytes, policemen, and patient watchers in the streets.	Напротив, за решеткой, при свете фонарей виднелись ветки деревьев, блестящие, чуть трепещущие на легком ветерке; дальше - освещенные окна домов на другой стороне улицы, словно глаза, смотрящие вниз, в безмятежную темноту сада; а надо всем этим - небо, поразительное лондонское небо, подсвеченное заревом бесчисленных огней; звездный покров, вытканный из людских нужд, людских мечтаний, - необъятное зеркало, отражающее пышность и убожество, ночь за ночью дарящее свою мягкую усмешку множеству домов, парков, дворцов, лачуг, Форсайтам, полисменам и терпеливой кучке уличных зевак.
Soames turned away, and, hidden in the recess, gazed into the lighted room. It was cooler out there. He saw the new arrivals, June and her grandfather, enter. What had made them so late? They stood by the doorway. They looked fagged. Fancy Uncle Jolyon turning out at this time of night! Why hadn't June come to Irene, as she usually did, and it occurred to him suddenly that he had seen nothing of June for a long time now.	Сомс повернулся и из-за своего прикрытия снова посмотрел в освещенный зал. На балконе прохладнее. Он видел, как вошли запоздалые гости - Джун с дедом. Что их так задержало? Они остановились в дверях. Вид у обоих был измученный. Подумать только! Дядя Джолион выбрался из дому в такой поздний час! Почему Джун не заехала, как всегда, за Ирэн? И Сомс вдруг вспомнил, что Джун давно уже не показывалась у них в доме.
Watching her face with idle malice, he saw it change, grow so pale that he thought she would drop, then flame out crimson. Turning to see at what she was looking, he saw his wife on Bosinney's arm, coming from the conservatory at the end of the room. Her eyes were raised to his, as though answering some question he had asked, and he was gazing at her intently.	Глядя на нее с беспричинным злорадством. Сомс заметил, как Джун вдруг изменилась в лице, побледнела так, что, казалось, вот-вот упадет без чувств, потом залилась румянцем. Повернувшись в направлении ее взгляда, Сомс увидел жену, выходившую под руку с Босини из зимнего сада в противоположном конце гостиной. Она подняла на Босини глаза, вероятно, отвечая на какой-то его вопрос, и он тоже пристально смотрел на нее.
Soames looked again at June. Her hand rested on old Jolyon's arm; she seemed to be making a request. He saw a surprised look on his uncle's face; they turned and passed through the door out of his sight.	Сомс опять взглянул на Джун. Она держала старого Джолиона под руку и как будто просила его о чем-то. Сомс уловил удивленный взгляд дяди; они повернулись и исчезли за дверью.
The music began again--a waltz--and, still as a statue in the recess of the window, his face unmoved, but no smile on his lips, Soames waited. Presently, within a yard of the dark balcony, his wife and Bosinney passed. He caught the perfume of the gardenias that she wore, saw the rise and fall of her bosom, the languor in her eyes, her parted lips, and a look on her face that he did not know. To the slow, swinging measure they danced by, and it seemed to him that they clung to each other; he saw her raise her eyes, soft and dark, to Bosinney's, and drop them again.	Снова заиграла музыка - начали вальс; неподвижный, точно статуя в нише окна, не дрогнув ни одним мускулом, но уже без улыбки, Сомс ждал, что будет дальше. Вскоре в нескольких шагах от балкона мимо него промелькнули Ирэн и Босини. Сомс уловил запах ее гардений, увидел, как волнуется ее грудь, увидел ее томный взгляд, полуоткрытые губы, поймал незнакомое до сих пор выражение ее лица. Под медленный ритмичный вальс они проплыли мимо, и Сомсу казалось, что тела их прильнули друг к другу; он видел, как Ирэн подняла на Босини глаза - мягкие, темные - и снова опустила их.
Very white, he turned back to the balcony, and leaning on it, gazed down on the Square; the figures were still there looking up at the light with dull persistency, the policeman's face, too, upturned, and staring, but he saw nothing of them. Below, a carriage drew up, two figures got in, and drove away....	Бледный как полотно. Сомс повернулся спиной к залу и, облокотившись на перила, стал смотреть вниз на сквер; зеваки все еще торчали около дома, с тупым упорством глядя на освещенные окна, полисмен по-прежнему стоял, запрокинув голову, но Сомс не замечал всего этого. К подъезду подали карету, в нее сели двое, и карета отъехала...
That evening June and old Jolyon sat down to dinner at the usual hour. The girl was in her customary high-necked frock, old Jolyon had not dressed.	В тот вечер Джун и старый Джолион спустились к обеду в обычный час. Девушка пришла в будничном закрытом платье, старый Джолион тоже был одет по-домашнему.
At breakfast she had spoken of the dance at Uncle Roger's, she wanted to go; she had been stupid enough, she said, not to think of asking anyone to take her. It was too late now.	Еще за завтраком Джун сказала, что собирается на бал к дяде Роджеру. Так глупо, она ни с кем не сговорилась. А теперь уже поздно.
Old Jolyon lifted his keen eyes. June was used to go to dances with Irene as a matter of course! And deliberately fixing his gaze on her, he asked: "Why don't you get Irene?"	Старый Джолион поднял на нее свои проницательные глаза. Раньше Джун ездила с Ирэн, так уж издавна повелось. И, нарочно не спуская с внучки взгляда, он спросил:
No! June did not want to ask Irene; she would only go if--if her grandfather wouldn't mind just for once for a little time!	- Почему бы тебе не поехать с Ирэн? Нет! Джун не хочет просить Ирэн; она поедет только в том случае, если... если дедушка согласится поехать, ну один-единственный раз - хоть не надолго!
At her look, so eager and so worn, old Jolyon had grumblingly consented. He did not know what she wanted, he said, with going to a dance like this, a poor affair, he would wager; and she no more fit for it than a cat! What she wanted was sea air, and after his general meeting of the Globular Gold Concessions he was ready to take her. She didn't want to go away? Ah! she would knock herself up! Stealing a mournful look at her, he went on with his breakfast.	У нее был такой взволнованный, такой измученный вид, что старый Джолион, ворча, согласился. Что ей за охота ехать на этот бал, говорил он, наверно, жалкое зрелище, можно пари держать; да вообще нечего носиться по балам! Морской воздух - вот что ей нужно; дайте ему только провести общее собрание пайщиков "Золотопромышленной концессии" - и он увезет ее на море. Она не хочет уезжать? Хочет себя вконец измучить! И, с грустью посмотрев на Джун, он снова занялся едой.
June went out early, and wandered restlessly about in the heat. Her little light figure that lately had moved so languidly about its business, was all on fire. She bought herself some flowers. She wanted--she meant to look her best. He would be there! She knew well enough that he had a card. She would show him that she did not care. But deep down in her heart she resolved that evening to win him back. She came in flushed, and talked brightly all lunch; old Jolyon was there, and he was deceived.	Джун рано вышла из дому и долго бродила по жаре. Маленькая, легкая, такая неторопливая и вялая последнее время, сейчас она горела точно в огне. Она купила цветов. Ей хотелось - во что бы то ни стало хотелось выглядеть сегодня как можно привлекательнее. Он будет там! Она отлично знала, что ему послали приглашение. Она докажет ему, что ей решительно все равно. Но в глубине души Джун решила отвоевать его сегодня вечером. Она вернулась возбужденная, много говорила за столом; старый Джолион тоже был дома, и ей удалось провести его.
In the afternoon she was overtaken by a desperate fit of sobbing. She strangled the noise against the pillows of her bed, but when at last it ceased she saw in the glass a swollen face with reddened eyes, and violet circles round them. She stayed in the darkened room till dinner time.	Позже, среди дня, вдруг пришли безудержные слезы Джун зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания, а когда приступ кончился, она увидела в зеркале вспухшее лицо с темными кругами у покрасневших глаз. До самого обеда она просидела у себя, спустив в комнате шторы.
All through that silent meal the struggle went on within her.	За обедом, который прошел в полном молчании, Джун боролась с собой.
She looked so shadowy and exhausted that old Jolyon told 'Sankey' to countermand the carriage, he would not have her going out.... She was to go to bed! She made no resistance. She went up to her room, and sat in the dark. At ten o'clock she rang for her maid.	Она была так бледна, так измучена, что старый Джолион приказал отложить карету: он не позволит Джун ехать. Пусть ложится в постель! Джун не стала прекословить. Она поднялась к себе в комнату и сидела там в темноте. К десять часов она позвонила горничной.
"Bring some hot water, and go down and tell Mr. Forsyte that I feel perfectly rested. Say that if he's too tired I can go to the dance by myself."	- Дайте горячей воды и скажите мистеру Форсайту, что я отдохнула. Если он устал, я поеду одна.
The maid looked askance, and June turned on her imperiously.	Горничная недоверчиво посмотрела на нее, и Джун повторила повелительным тоном:
"Go," she said, "bring the hot water at once!"	- Идите и сейчас же подайте мне горячей воды!
Her ball-dress still lay on the sofa, and with a sort of fierce care she arrayed herself, took the flowers in her hand, and went down, her small face carried high under its burden of hair. She could hear old Jolyon in his room as she passed.	Бальное платье все еще лежало на диване, она оделась с какой-то яростной тщательностью, взяла цветы и сошла вниз, высоко неся голову с тяжелой копной волос. Проходя мимо комнаты старого Джолиона, Джун слышала, как он шагает там, за дверью.
Bewildered and vexed, he was dressing. It was past ten, they would not get there till eleven; the girl was mad. But he dared not cross her the expression of her face at dinner haunted him.	Он одевался сбитый с толку, рассерженный. Сейчас уже одиннадцатый час, раньше одиннадцати они не попадут туда; Джун сошла с ума. Но он не решался спорить - выражение ее лица за обедом не выходило у него из головы.
With great ebony brushes he smoothed his hair till it shone like silver under the light; then he, too, came out on the gloomy staircase.	Большими щетками черного дерева он пригладил волосы до серебряного блеска; затем вышел на темную лестницу.
June met him below, and, without a word, they went to the carriage.	Джун встретила его внизу, и, не обменявшись ни словом, они сели в карету.
When, after that drive which seemed to last for ever, she entered Roger's drawing-room, she disguised under a mask of resolution a very torment of nervousness and emotion. The feeling of shame at what might be called 'running after him' was smothered by the dread that he might not be there, that she might not see him after all, and by that dogged resolve--somehow, she did not know how--to win him back.	Когда эта поездка, тянувшаяся вечность, кончилась, Джун вошла в зал Роджера, пряча под маской решительности волнение и мучительную тревогу. Чувство стыда при мысли, что кто-нибудь может подумать, будто она "бегает за ним", было подавлено страхом: а вдруг его нет здесь, вдруг она так и не увидит его, подавлено решимостью как-нибудь - она сама еще не знала как - отвоевать Босини.
The sight of the ballroom, with its gleaming floor, gave her a feeling of joy, of triumph, for she loved dancing, and when dancing she floated, so light was she, like a strenuous, eager little spirit. He would surely ask her to dance, and if he danced with her it would all be as it was before. She looked about her eagerly.	При виде бального зала, сверкающего паркетом, Джун почувствовала радость и торжество: она любила танцевать и, танцуя, порхала - легкая, как веселый, полный жизни эльф. Он, конечно, пригласит ее, а если они будут танцевать, все станет, как раньше. Джун нетерпеливо оглядывалась по сторонам.
The sight of Bosinney coming with Irene from the conservatory, with that strange look of utter absorption on his face, struck her too suddenly. They had not seen--no one should see--her distress, not even her grandfather.	Появление Босини и Ирэн в дверях зимнего сада и полная отрешенность от всего на свете, которую она уловила на его лице, были слишком большой неожиданностью для Джун. Они ничего не видели - никто не должен видеть ее отчаяния, даже дедушка.
She put her hand on Jolyon's arm, and said very low:	Джун дотронулась до руки старого Джолиона и сказала чуть слышно:
"I must go home, Gran; I feel ill."	- Поедем домой, дедушка, мне нехорошо.
He hurried her away, grumbling to himself that he had known how it would be.	Старый Джолион поторопился увести ее, ворча про себя:
To her he said nothing; only when they were once more in the carriage, which by some fortunate chance had lingered near the door, he asked her:	"Я знал, чем все это кончится". Но Джун он ничего не сказал и только, уже сидя в карете, которая, к счастью, задержалась у подъезда, спросил:
"What is it, my darling?"	- Что с тобой, родная?
Feeling her whole slender body shaken by sobs, he was terribly alarmed. She must have Blank to-morrow. He would insist upon it. He could not have her like this....	Чувствуя, как ее худенькое тело содрогается от рыданий, старый Джолион перепугался. Завтра же позвать Бланка. Он настоит на этом. Так дальше не может продолжаться.
There, there!	- Ну, перестань, перестань!
June mastered her sobs, and squeezing his hand feverishly, she lay back in her corner, her face muffled in a shawl.	Она подавила рыдания, судорожно сжала его руку и забилась в угол кареты, прикрыв лицо шалью.
He could only see her eyes, fixed and staring in the dark, but he did not cease to stroke her hand with his thin fingers.	Старый Джолион видел только глаза Джун, неподвижно устремленные в темноту, и его худые пальцы не переставая гладили ее руку.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты