Краткая коллекция англтекстов
Джек Лондон
Martin Eden/Мартин Иден
CHAPTER VII/Глава 7
| English | Русский |
| A week of heavy reading had passed since the evening he first met Ruth Morse, and still he dared not call. Time and again he nerved himself up to call, but under the doubts that assailed him his determination died away. He did not know the proper time to call, nor was there any one to tell him, and he was afraid of committing himself to an irretrievable blunder. Having shaken himself free from his old companions and old ways of life, and having no new companions, nothing remained for him but to read, and the long hours he devoted to it would have ruined a dozen pairs of ordinary eyes. But his eyes were strong, and they were backed by a body superbly strong. Furthermore, his mind was fallow. It had lain fallow all his life so far as the abstract thought of the books was concerned, and it was ripe for the sowing. It had never been jaded by study, and it bit hold of the knowledge in the books with sharp teeth that would not let go. | С того вечера, когда он впервые увидел Руфь, он целую неделю просидел над книгами, а пойти к ней все не решался... Не раз бывало - наберется храбрости и уже готов пойти, но опять одолеют сомнения и решимость тает. Он не знал, в какой час полагается зайти, спросить об этом было не у кого, и он боялся безнадежно оплошать. От прежних приятелей и прежних привычек он отошел, новых приятелей не завел, только и оставалось что читать, и он посвящал чтению столько часов, что не выдержал бы и десяток пар обычных глаз. Но у него зрение было превосходное, да и вообще превосходное, редкостное здоровье. К тому же ум у него был вовсе нетронутым. Всю жизнь оставался нетронутым, не ведающим отвлеченных мыслей, какие может зародить книга, он был точно добрая почва, - и вполне созрел для посева. Его не изнуряли ученьем, и он так жадно вгрызался и книжную премудрость, что не оторвешь. |
| It seemed to him, by the end of the week, that he had lived centuries, so far behind were the old life and outlook. But he was baffled by lack of preparation. He attempted to read books that required years of preliminary specialization. One day he would read a book of antiquated philosophy, and the next day one that was ultra-modern, so that his head would be whirling with the conflict and contradiction of ideas. It was the same with the economists. On the one shelf at the library he found Karl Marx, Ricardo, Adam Smith, and Mill, and the abstruse formulas of the one gave no clew that the ideas of another were obsolete. He was bewildered, and yet he wanted to know. He had become interested, in a day, in economics, industry, and politics. Passing through the City Hall Park, he had noticed a group of men, in the centre of which were half a dozen, with flushed faces and raised voices, earnestly carrying on a discussion. He joined the listeners, and heard a new, alien tongue in the mouths of the philosophers of the people. One was a tramp, another was a labor agitator, a third was a law-school student, and the remainder was composed of wordy workingmen. | К концу недели Мартину казалось, прошли столетия, - так далеко позади осталась прежняя жизнь, прежние взгляды. Но ему отчаянно не хватало подготовки. Он пытался читать книги, которые требовали многолетнего, специального образования. Сегодня он берется за книгу по древней философии, а назавтра - по сверхсовременной, и от столкновения противоречивых идей голова идет кругом. Так же вышло и с экономистами. В библиотеке он увидел на одной полке Карла Маркса, Рикардо, Адама Смита и Милля, и малопонятные умозаключения одного не помогали убедиться, что идеи другого устарели. Он был сбит с толку, но все равно жаждал понять. Его заинтересовали сразу экономика, промышленность и политика. Проходя через Муниципальный парк, он заметил небольшую толпу, а посредине - человек шесть, они раскраснелись, громко, с жаром о чем-то спорили. Он присоединился к слушателям и услышал новый, незнакомый язык философов из народа. Один оказался бродягой, другой лейбористским агитатором, третий студентом юридического факультета, а остальные - рабочие, любители поговорить. |
| For the first time he heard of socialism, anarchism, and single tax, and learned that there were warring social philosophies. He heard hundreds of technical words that were new to him, belonging to fields of thought that his meagre reading had never touched upon. Because of this he could not follow the arguments closely, and he could only guess at and surmise the ideas wrapped up in such strange expressions. Then there was a black-eyed restaurant waiter who was a theosophist, a union baker who was an agnostic, an old man who baffled all of them with the strange philosophy that _what is is right_, and another old man who discoursed interminably about the cosmos and the father-atom and the mother-atom. | И Мартин впервые услыхал о социализме, анархизме, о едином налоге и узнал, что существуют непримиримые общественные учения. Он услыхал сотни незнакомых терминов, принадлежащих к тем областям мысли, которых он при своей малой начитанности пока даже не касался. А потому он не мог толком уследить за ходом спора, и оставалось лишь гадать и с трудом нащупывать мысли, заключенные в столь непонятных выражениях. Были там еще черноглазый официант из ресторана, - теософ, член профсоюза пекарей - агностик, какой-то старик, который озадачил всех странной философией: что в мире существует, то разумно, и еще один старик, который без конца вещал о космосе, об атоме-отце и атоме-матери. |
| Martin Eden's head was in a state of addlement when he went away after several hours, and he hurried to the library to look up the definitions of a dozen unusual words. And when he left the library, he carried under his arm four volumes: Madam Blavatsky's "Secret Doctrine," "Progress and Poverty," "The Quintessence of Socialism," and, "Warfare of Religion and Science." Unfortunately, he began on the "Secret Doctrine." Every line bristled with many-syllabled words he did not understand. He sat up in bed, and the dictionary was in front of him more often than the book. He looked up so many new words that when they recurred, he had forgotten their meaning and had to look them up again. He devised the plan of writing the definitions in a note-book, and filled page after page with them. And still he could not understand. He read until three in the morning, and his brain was in a turmoil, but not one essential thought in the text had he grasped. He looked up, and it seemed that the room was lifting, heeling, and plunging like a ship upon the sea. Then he hurled the "Secret Doctrine" and many curses across the room, turned off the gas, and composed himself to sleep. Nor did he have much better luck with the other three books. It was not that his brain was weak or incapable; it could think these thoughts were it not for lack of training in thinking and lack of the thought-tools with which to think. He guessed this, and for a while entertained the idea of reading nothing but the dictionary until he had mastered every word in it. | За несколько часов, что Мартин там пробыл, в голове у него все перепуталось, и он кинулся в библиотеку смотреть значение десятка неведомых слов. Из библиотеки он унес под мышкой четыре тома: "Тайную доктрину" госпожи Блаватской, "Прогресс и нищету", "Квинтэссенцию социализма" и "Войну религии и науки". На свою беду, он начал с "Тайной доктрины". Каждая строчка ощетинивалась длиннющими непонятными словами. Он читал полусидя в постели и чаще смотрел в словарь, чем в книгу. Столько было незнакомых слов, что, когда они попадались вновь, он уже не помнил их смысла, и приходилось вновь лезть в словарь. Он стал записывать значение новых слов в блокнот и заполнял листок за листком. А разобраться все равно не мог. Читал до трех ночи, голова шла кругом, но не уловил в этой книге ни единой существенной мысли. Он поднял глаза, и ему показалось, комната вздымается, кренится, устремляется вниз, будто корабль во время качки. Он отшвырнул, "Тайную доктрину", пустил ей вслед заряд ругательств, погасил свет и улегся спать. С другими тремя книгами ему повезло немногим больше. И не потому, что он туп, ни в чем не способен разобраться; мысли эти были бы ему вполне доступны, но не хватало привычки мыслить, не хватало и слов-инструментов, которые помогли бы мыслить. Он догадался об этом и некоторое время подумывал было читать только словарь, пока не усвоит все слова до единого. |
| Poetry, however, was his solace, and he read much of it, finding his greatest joy in the simpler poets, who were more understandable. He loved beauty, and there he found beauty. Poetry, like music, stirred him profoundly, and, though he did not know it, he was preparing his mind for the heavier work that was to come. The pages of his mind were blank, and, without effort, much he read and liked, stanza by stanza, was impressed upon those pages, so that he was soon able to extract great joy from chanting aloud or under his breath the music and the beauty of the printed words he had read. Then he stumbled upon Gayley's "Classic Myths" and Bulfinch's "Age of Fable," side by side on a library shelf. It was illumination, a great light in the darkness of his ignorance, and he read poetry more avidly than ever. | Зато утешением для него стала поэзия, он без конца читал стихи, и всего больше радости приносили ему поэты не слишком сложные, их было легче понять. Он любил красоту и нашел ее в стихах. Поэзия, как и музыка, глубоко волновала его; и сам того не зная, через нее он готовил ум к работе более трудной, которая ему еще предстояла. Страницы его разума были чисты, все прочитанное, что ему нравилось, легко строфа за строфой отпечатывалось на этих страницах, и скоро он уже с великой радостью повторял их наизусть вслух или про себя, наслаждаясь музыкой и красотой этих строк. Потом он случайно наткнулся на "Классические мифы" Гейли и "Век сказки" Булфинча, стоявшие бок о бок на библиотечной полке. Это было озарение, яркий свет во тьме его невежества, и он с еще большей жадностью накинулся на стихи. |
| The man at the desk in the library had seen Martin there so often that he had become quite cordial, always greeting him with a smile and a nod when he entered. It was because of this that Martin did a daring thing. Drawing out some books at the desk, and while the man was stamping the cards, Martin blurted out:- | Библиотекарь так часто видел Мартина, что стал примечать его и всякий раз встречал улыбкой и кивком. Оттого Мартин и решился обратиться к нему. Взял несколько книг и, пока тот ставил штампы в карточках, выпалил: |
| "Say, there's something I'd like to ask you." | - Послушайте, я у вас хочу кой-что спросить. |
| The man smiled and paid attention. | Библиотекарь улыбнулся и приготовился слушать. |
| "When you meet a young lady an' she asks you to call, how soon can you call?" | - Вот если познакомился с молодой леди и она приглашает заходить, через какое время можно зайти? |
| Martin felt his shirt press and cling to his shoulders, what of the sweat of the effort. | Мартин почувствовал, что рубашка стала тесна и прилипла к плечам, даже в пот бросило, так трудно было про это спросить. |
| "Why I'd say any time," the man answered. | - Да, по-моему, когда угодно, - ответил библиотекарь. |
| "Yes, but this is different," Martin objected. "She--I--well, you see, it's this way: maybe she won't be there. She goes to the university." | - Да, но... тут одна загвоздка, - возразил Мартин. - Она... я... понимаете, тут такое дело: вдруг ее не застанешь дома. Она в университете учится. |
| "Then call again." | - Тогда зайдите еще раз. |
| "What I said ain't what I meant," Martin confessed falteringly, while he made up his mind to throw himself wholly upon the other's mercy. "I'm just a rough sort of a fellow, an' I ain't never seen anything of society. This girl is all that I ain't, an' I ain't anything that she is. You don't think I'm playin' the fool, do you?" he demanded abruptly. | - Не так я вам сказал, - дрогнувшим голосом признался Мартин, решая полностью отдаться на милость этого человека. - Я-то вовсе не ученый, из простых, хорошего общества не нюхал. Эта девушка... совсем не то, что я, она... Я ей в подметки не гожусь. Может, дурак я, по-вашему, нашел про что спрашивать? - вдруг резко оборвал он себя. |
| "No, no; not at all, I assure you," the other protested. "Your request is not exactly in the scope of the reference department, but I shall be only too pleased to assist you." | - Нет-нет, что вы, уверяю вас, - возразил тот. - Ваш вопрос несколько выходит, за рамки справочного отдела, но я буду только рад помочь вам. |
| Martin looked at him admiringly. | Мартин поглядел на него с восхищением. |
| "If I could tear it off that way, I'd be all right," he said. | - Вот бы мне навостриться эдак языком чесать, тогда ко дну не пойдешь, - сказал он. |
| "I beg pardon?" | - Прошу прощенья? |
| "I mean if I could talk easy that way, an' polite, an' all the rest." | - Я говорю, вот бы мне так разговаривать, легко да вежливо, ну, все такое. |
| "Oh," said the other, with comprehension. | - А! - понимающе отозвался тот. |
| "What is the best time to call? The afternoon?--not too close to meal- time? Or the evening? Or Sunday?" | - В какое время лучше идти? Середь дня... не больно близко к обеду или там к чаю? Или вечером? А то в воскресенье? |
| "I'll tell you," the librarian said with a brightening face. "You call her up on the telephone and find out." | - Вот вам мой совет, - оживился библиотекарь. - Позвоните ей по телефону и выясните. |
| "I'll do it," he said, picking up his books and starting away. | - Так и сделаю, - сказал Мартин, взял книги |
| He turned back and asked:- | и пошел к дверям. |
| "When you're speakin' to a young lady--say, for instance, Miss Lizzie Smith--do you say 'Miss Lizzie'? or 'Miss Smith'?" | На полдороге обернулся и спросил: - Когда разговариваешь с молодой леди... ну, хоть с мисс Лиззи Смит... как надо говорить "мисс Лиззи" или "мисс Смит"? |
| "Say 'Miss Smith,'" the librarian stated authoritatively. "Say 'Miss Smith' always--until you come to know her better." | - Говорите "мисс Смит", - со званием дела сказал библиотекарь. - Всегда говорите "мисс Смит"... пока не познакомитесь поближе. |
| So it was that Martin Eden solved the problem. | Так Мартин Иден разрешил эту задачу. |
| "Come down any time; I'll be at home all afternoon," was Ruth's reply over the telephone to his stammered request as to when he could return the borrowed books. | - Приходите в любое время, и всю вторую половину дня дома, - ответила Руфь по телефону, когда он, запинаясь, спросил, как бы вернуть ей книги. |
| She met him at the door herself, and her woman's eyes took in immediately the creased trousers and the certain slight but indefinable change in him for the better. Also, she was struck by his face. It was almost violent, this health of his, and it seemed to rush out of him and at her in waves of force. She felt the urge again of the desire to lean toward him for warmth, and marvelled again at the effect his presence produced upon her. And he, in turn, knew again the swimming sensation of bliss when he felt the contact of her hand in greeting. The difference between them lay in that she was cool and self-possessed while his face flushed to the roots of the hair. He stumbled with his old awkwardness after her, and his shoulders swung and lurched perilously. | Она сама встретила его на пороге и женским глазом тотчас заметила отглаженные брюки и едва уловимую, но несомненную перемену к лучшему во всем его облике. И еще ее поразило его лицо. Казалось, оно чуть ли не яростно пышет здоровьем, волны силы исходят от него и обдают ее. И опять потянуло прислонитъся к нему, согреться его теплом, и опять она подивилась, как действует на нее его присутствие. А он, стоило, здороваясь, коснуться ее руки, в свой черед опять ощутил блаженное головокружение. Разница между ними заключалась в том, что Руфь с виду оставалась спокойной и невозмутимой, Мартин же покраснел до корней волос. С прежней неловкостью, спотыкаясь, он шагал за ней и поминутно рисковал задеть что-нибудь из мебели плечом. |
| Once they were seated in the living-room, he began to get on easily--more easily by far than he had expected. She made it easy for him; and the gracious spirit with which she did it made him love her more madly than ever. They talked first of the borrowed books, of the Swinburne he was devoted to, and of the Browning he did not understand; and she led the conversation on from subject to subject, while she pondered the problem of how she could be of help to him. She had thought of this often since their first meeting. She wanted to help him. He made a call upon her pity and tenderness that no one had ever made before, and the pity was not so much derogatory of him as maternal in her. Her pity could not be of the common sort, when the man who drew it was so much man as to shock her with maidenly fears and set her mind and pulse thrilling with strange thoughts and feelings. | Едва они уселись в гостиной, он почувствовал себя свободнее, куда свободней, чем ожидал. Это благодаря ей; и оттого, как приветливо она держалась, он любил ее сейчас еще неистовее. Сперва поговорили о тех книгах, что он брал у нее, - о Суинберне, перед которым он преклонялся, и о Браунинге, которого не понял; Руфь переводила разговор с одной темы - на другую и при этом обдумывала, чем бы ему помочь. С той первой их встречи она часто об этом думала. Она очень хотела ему помочь. Он вызывал у нее жалость и нежность, каких она ни к кому еще не испытывала, и жалость не унижала Мартина, скорее, в ней было что-то материнское. Такого человека не пожалеешь обычной жалостью, ведь он мужчина в полном смысле слова - он пробудил в ней девичьи страхи, взволновал душу, заставил трепетать от незнакомых мыслей и чувств. |
| The old fascination of his neck was there, and there was sweetness in the thought of laying her hands upon it. It seemed still a wanton impulse, but she had grown more used to it. She did not dream that in such guise new-born love would epitomize itself. Nor did she dream that the feeling he excited in her was love. She thought she was merely interested in him as an unusual type possessing various potential excellencies, and she even felt philanthropic about it. | И опять неодолимо тянуло смотреть на его шею и сладостно было думать, что если обхватить ее руками. Желание это и сейчас казалось сумасбродным, но Руфь уже стала привыкать к нему. У нее и в мыслях не было, что сама новорожденная любовь явится ей в подобном обличье. В мыслях не было, что чувство, вызванное Мартином, и есть любовь. Она думала, что ей просто-напросто интересен человек незаурядный, в котором заложены и ждут пробуждения многие достоинства, и даже воображала, будто ее отношение к нему - чистейшая филантропия. |
| She did not know she desired him; but with him it was different. He knew that he loved her, and he desired her as he had never before desired anything in his life. He had loved poetry for beauty's sake; but since he met her the gates to the vast field of love-poetry had been opened wide. She had given him understanding even more than Bulfinch and Gayley. There was a line that a week before he would not have favored with a second thought--"God's own mad lover dying on a kiss"; but now it was ever insistent in his mind. He marvelled at the wonder of it and the truth; and as he gazed upon her he knew that he could die gladly upon a kiss. He felt himself God's own mad lover, and no accolade of knighthood could have given him greater pride. And at last he knew the meaning of life and why he had been born. | Не знала она, что желает его; и для Мартина все было по-другому. Он-то знал, что любит, и желал ее, как не желал никого и ничего за всю свою жизнь. Он любил поэзию за красоту, но с тех пор как познакомился с Руфью, перед ним распахнулись врата в безбрежные просторы любовной лирики. Благодаря Руфи он понял даже больше, чем когда читал Булфинча, и Гейли. Была одна строчка, на которую неделю назад он бы и внимания не обратил: "Без памяти влюбленный, он умереть готов за поцелуй", а теперь она не шла у него из головы. Чудо и правда этой строки восхищая, и, глядя на Руфь, он знал, что и сам мог бы с радостью умереть за поцелуй. Это он и есть без памяти влюбленный; никакой другой титул не заставил бы его возгордиться больше. Наконец-то он понял смысл жизни, понял, для чего появился на свет. |
| As he gazed at her and listened, his thoughts grew daring. He reviewed all the wild delight of the pressure of her hand in his at the door, and longed for it again. His gaze wandered often toward her lips, and he yearned for them hungrily. But there was nothing gross or earthly about this yearning. It gave him exquisite delight to watch every movement and play of those lips as they enunciated the words she spoke; yet they were not ordinary lips such as all men and women had. Their substance was not mere human clay. They were lips of pure spirit, and his desire for them seemed absolutely different from the desire that had led him to other women's lips. He could kiss her lips, rest his own physical lips upon them, but it would be with the lofty and awful fervor with which one would kiss the robe of God. He was not conscious of this transvaluation of values that had taken place in him, and was unaware that the light that shone in his eyes when he looked at her was quite the same light that shines in all men's eyes when the desire of love is upon them. He did not dream how ardent and masculine his gaze was, nor that the warm flame of it was affecting the alchemy of her spirit. Her penetrative virginity exalted and disguised his own emotions, elevating his thoughts to a star-cool chastity, and he would have been startled to learn that there was that shining out of his eyes, like warm waves, that flowed through her and kindled a kindred warmth. She was subtly perturbed by it, and more than once, though she knew not why, it disrupted her train of thought with its delicious intrusion and compelled her to grope for the remainder of ideas partly uttered. Speech was always easy with her, and these interruptions would have puzzled her had she not decided that it was because he was a remarkable type. She was very sensitive to impressions, and it was not strange, after all, that this aura of a traveller from another world should so affect her. | Он не сводил с нее глаз и слушал ее, и дерзкие мысли рождались у него в голове. Он вспоминал неистовый восторг, какой испытал, когда в дверях она подала ему руку, и страстно мечтал вновь ощутить ее руку в своей. Невольно то и дело переводил взгляд на ее губы и жаждал коснуться их. Но не было в этой жажде ничего грубого, приземленного. С беспредельным восторгом следил он за их игрой, за каждым их движением, когда с них слетали слова, и, однако, то были не обыкновенные губы, как у других людей. Не просто губы из плоти и крови. То были уста непорочной души, и казалось, желает он их по-иному, совсем-совсем не так, как тянуло его к губам других женщин. Он мог бы поцеловать ее губы, коснуться их своими плотскими губами, но с тем возвышенным, благоговейным пылом, с каким лобзают ризы господни. Он не сознавал, что в нем происходит переоценка ценностей, не подозревал, что свет, сияющий в его глазах, когда он смотрит на нее, сияет и в глазах всех мужчин, охваченных любовью. Не догадывался, какой пылкий, какой мужской у него взгляд, даже и вообразить не мог, что под этим жарким пламенем трепещет и ее душа. Всепокоряющая непорочность Руфи возвышала, преображала, и его чувства, мысли возносились к отрешенному целомудрию звездных высей, и знай он, что блеск его глаз пронизывает ее горячими волнами и разжигает ответный жар, он бы испугался. А Руфь в смутной тревоге от этого восхитительного вторженъя, порой сама не зная почему, сбивалась, замолкала на полуслове и не без труда вновь собиралась с мыслями. Она всегда говорила легко, и непривычные заминки озадачился бы ее, не реши она с самого начала, что слишком уж необычен ее собеседник. Ведь она так впечатлительна, и, в конце концов, вполне естественно, что сам ореол выходца из неведомого ей мира так на нее действует. |
| The problem in the background of her consciousness was how to help him, and she turned the conversation in that direction; but it was Martin who came to the point first. | В глубине сознания все время сидел тот же вопрос, как бы ему помочь, к этому она и клонила, но Мартин ее опередил. |
| "I wonder if I can get some advice from you," he began, and received an acquiescence of willingness that made his heart bound. "You remember the other time I was here I said I couldn't talk about books an' things because I didn't know how? Well, I've ben doin' a lot of thinkin' ever since. I've ben to the library a whole lot, but most of the books I've tackled have ben over my head. Mebbe I'd better begin at the beginnin'. I ain't never had no advantages. I've worked pretty hard ever since I was a kid, an' since I've ben to the library, lookin' with new eyes at books--an' lookin' at new books, too--I've just about concluded that I ain't ben reading the right kind. You know the books you find in cattle- camps an' fo'c's'ls ain't the same you've got in this house, for instance. Well, that's the sort of readin' matter I've ben accustomed to. And yet--an' I ain't just makin' a brag of it--I've ben different from the people I've herded with. Not that I'm any better than the sailors an' cow-punchers I travelled with,--I was cow-punchin' for a short time, you know,--but I always liked books, read everything I could lay hands on, an'--well, I guess I think differently from most of 'em. | - Может, вы дадите мне один совет? - начал он, и она с такой готовностью кивнула, что сердце Мартина заколотилось. - Помните, в тот раз я говорил, не могу я толковать про книги и про всякое другое, не умею? Ну, я после много про это думал. В библиотеку сколько много ходил, прорву книжек перебрал, да почти все мне не по зубам. Может, лучше начну я с самого начала. Учиться-то я толком не учился, никакой возможности не было. Сызмальства трудился до седьмого поту, а теперь, как побывал в библиотеке, глянул на книжки совсем другими глазами, да и книжки-то совсем другие, сдается мне, не те я книжки прежде читал. Понятно, не ранчо или там в кубрике и вот хоть у вас в доме книжки-то разные. А я одни те книжки и читал. Ну, и все равно... Не хвалясь скажу: не такой я, как они, с кем кампанию водил. Не то чтоб лучше матросов или там ковбоев, с кем по свету мотался... Я, знаете, и ковбоем был, недолго... только вот книжки всегда любил, читал все, что под руку попадет... Ну и вот... думал, что ли, по-другому. |
| "Now, to come to what I'm drivin' at. I was never inside a house like this. When I come a week ago, an' saw all this, an' you, an' your mother, an' brothers, an' everything--well, I liked it. I'd heard about such things an' read about such things in some of the books, an' when I looked around at your house, why, the books come true. But the thing I'm after is I liked it. I wanted it. I want it now. I want to breathe air like you get in this house--air that is filled with books, and pictures, and beautiful things, where people talk in low voices an' are clean, an' their thoughts are clean. The air I always breathed was mixed up with grub an' house-rent an' scrappin' an booze an' that's all they talked about, too. Why, when you was crossin' the room to kiss your mother, I thought it was the most beautiful thing I ever seen. I've seen a whole lot of life, an' somehow I've seen a whole lot more of it than most of them that was with me. I like to see, an' I want to see more, an' I want to see it different. | Да, так к чему я гну-то. В таком вот доме я отродясь не бывал. А на прошлой неделе пришел и вижу все это, и вас, и мамашу вашу; и братьев, и всякое разное... ну, и мне понравилось, Слыхал я про такое, и в книжках тоже читал, а поглядел на ваш дом, ну, прямо как в книжках. Ну, и, стало быть, нравится мне это. Сам такого захотел. И сейчас хочу. Хочу дышать воздухом, какой в этом доме... чтоб полно книг, и картин, и красивых вещей, и люди разговаривают без крику, а сами чистые, и мысли у них чистые. Я-то весь век чем дышал - только и есть что жратва, да плата за квартиру, да потасовки, да попойки, только про это и разговор. Вон вы в тот раз пошли встречать мамашу, поцеловали ее, а я подумал: такой красоты сроду не видал. Я сколько много в жизни видал, а из других, кто кругом меня, почитай никто этого не видит, так уж получается. Я люблю видеть, мне охота видеть побольше. |
| "But I ain't got to the point yet. Here it is. I want to make my way to the kind of life you have in this house. There's more in life than booze, an' hard work, an' knockin' about. Now, how am I goin' to get it? Where do I take hold an' begin? I'm willin' to work my passage, you know, an' I can make most men sick when it comes to hard work. Once I get started, I'll work night an' day. Mebbe you think it's funny, me askin' you about all this. I know you're the last person in the world I ought to ask, but I don't know anybody else I could ask--unless it's Arthur. Mebbe I ought to ask him. If I was--" | Все до дела не дойду. А дело вот оно: хочу я пробиться к такой жизни, какая у вас в доме. Жизнь - это куда больше, чем нализаться, да вкалывать с утра до ночи, да мотаться по свету. Так вот, как мне пробиться? Как приняться, с чего начать? Сил-то я не пожалею, я, знаете, в работе кого хошь загоню и обгоню. Только вот начать, а уж там буду работать день и ночь. Может, вам смешно, мол, нашел, про что спрашивать. Уж кого-кого, а вас бы спрашивать не годится, понимаю, да только больше спросить некого... вот разве Артура. Может, его и надо было спросить. Если б я... |
| His voice died away. His firmly planned intention had come to a halt on the verge of the horrible probability that he should have asked Arthur and that he had made a fool of himself. Ruth did not speak immediately. She was too absorbed in striving to reconcile the stumbling, uncouth speech and its simplicity of thought with what she saw in his face. She had never looked in eyes that expressed greater power. Here was a man who could do anything, was the message she read there, and it accorded ill with the weakness of his spoken thought. And for that matter so complex and quick was her own mind that she did not have a just appreciation of simplicity. And yet she had caught an impression of power in the very groping of this mind. It had seemed to her like a giant writhing and straining at the bonds that held him down. Her face was all sympathy when she did speak. | Голос ему изменил. Хорошо продуманный план споткнулся об ужаснувшее Мартина предположение, что спрашивать следовало Артура и что он оказался дурак дураком. А Руфь заговорила не сразу. Слишком поглощена она была усилиями понять, как же эта спотыкающаяся, корявая речь и примитивность мысли сочетаются с тем, что она читала в его лице. Никогда еще не заглядывала она в глаза, излучающие такую силу. Перед ней был человек, для которого нет невозможного, - вот что прочла она в его взгляде, и, однако, он не умеет толково высказать свои мысли. Одно с другим как-то не вязалось. Сама же она рассуждала слишком сложно, а соображала стремительно, и не способна была по справедливости оценить простоту. Однако уже в том, как он пытался высказаться, она уловила внутреннюю силу. Ей почудилось, его разум - исполин, что корчится; питаясь вырваться из оков. Когда она наконец заговорила, в ее лице светилось бесконечное сочувствие. |
| "What you need, you realize yourself, and it is education. You should go back and finish grammar school, and then go through to high school and university." | - Вы сами сознаете, чего вам не хватает: образования. Вам следует начать с самого начала - вернуться в среднюю школу, окончить ее, а потом поступить в университет. |
| "But that takes money," he interrupted. | - Но на это нужны деньги, - перебил Мартин. |
| "Oh!" she cried. "I had not thought of that. But then you have relatives, somebody who could assist you?" | - Ах да! - воскликнула она. - Об этом я не подумала. Но у вас, наверное, есть родные... кто-нибудь, кто мог бы вам помочь? |
| He shook his head. | Он покачал головой. |
| "My father and mother are dead. I've two sisters, one married, an' the other'll get married soon, I suppose. Then I've a string of brothers,--I'm the youngest,--but they never helped nobody. They've just knocked around over the world, lookin' out for number one. The oldest died in India. Two are in South Africa now, an' another's on a whaling voyage, an' one's travellin' with a circus--he does trapeze work. An' I guess I'm just like them. I've taken care of myself since I was eleven--that's when my mother died. I've got to study by myself, I guess, an' what I want to know is where to begin." | - Отец с матерью померли. Есть у меня два сестры... одна замужем, и вторая, сдается мне, скоро выйдет замуж. И еще полно братьев... Я самый младший... да от них никто подмоги не видал. Всегда только об себе думали, шатались по свету, искали, где более лучше. Старший помер в Индии. Двое нынче в Южной Америке, один в плаванье, китов промышляет, еще один с цирком бродяжит, на трапеции крутиться. И я, видать, вроде них. С одиннадцати годов сам об себе заботился... как мать померла. Выходит, самому надо учиться, да только надо мне узнать, с чего начинать. |
| "I should say the first thing of all would be to get a grammar. Your grammar is--" She had intended saying "awful," but she amended it to "is not particularly good." | - Мне кажется прежде всего надо взяться за грамматику. Вы говорите... - она собиралась сказать "ужасно", но спохватилась и докончила: - не очень грамотно. |
| He flushed and sweated. | Мартин покраснел, его бросило в пот. |
| "I know I must talk a lot of slang an' words you don't understand. But then they're the only words I know--how to speak. I've got other words in my mind, picked 'em up from books, but I can't pronounce 'em, so I don't use 'em." | - Ну да, по-матросски, и такое словечко, бывает, вверну вам не понять. Так ведь одни эти слова мне и даются. В голове-то есть и другие слова... из книжек понабрался... да выговорить не умею, потому и не говорю. |
| "It isn't what you say, so much as how you say it. You don't mind my being frank, do you? I don't want to hurt you." | - Дело не столько в том, что вы говорите, сколько в том как именно говорите. Вы не сердитесь, что я с вами откровенная? Я не хочу, вас обидеть. |
| "No, no," he cried, while he secretly blessed her for her kindness. "Fire away. I've got to know, an' I'd sooner know from you than anybody else." | - Нет-нет! - воскликнул Мартин и в душе поблагодарил ее за доброту. - Валяйте. Должен я знать, так уж лучше от вас узнать, чем от кого еще.. |
| "Well, then, you say, 'You was'; it should be, 'You were.' You say 'I seen' for 'I saw.' You use the double negative--" | - Ну так вот, вы говорите "чем от кого еще" или "кого ни то еще" вместо "кого-нибудь еще". Вы употребляете тавтологичные сочетания. |
| "What's the double negative?" he demanded; then added humbly, "You see, I don't even understand your explanations." | - А это чего такое? - требовательно спросил он, потом робко прибавил: - Видите, я даже не пойму, чего вы объясняете. |
| "I'm afraid I didn't explain that," she smiled. "A double negative is--let me see--well, you say, 'never helped nobody.' 'Never' is a negative. 'Nobody' is another negative. It is a rule that two negatives make a positive. 'Never helped nobody' means that, not helping nobody, they must have helped somebody." | - Боюсь, я просто ничего не объяснила, - с улыбкой сказала она. - Вы говорите "более лучше". Прилагательное "лучший" в сравнительной степени нельзя сочетать со словом "более". В этом сочетании слово "более" избыточное, ненужное. Нельзя сказать: "Он одет более лучше", правильно в этом случае: "Он одет лучше". |
| "That's pretty clear," he said. "I never thought of it before. But it don't mean they _must_ have helped somebody, does it? Seems to me that 'never helped nobody' just naturally fails to say whether or not they helped somebody. I never thought of it before, and I'll never say it again." | - Все очень даже понятно, - сказал он. - А раньше мне было невдомек. "Я буду говорить лучше", а не "более лучше". Ясное дело. Раньше мне было невдомек, а теперь уж больше никогда так не скажу. |
| She was pleased and surprised with the quickness and surety of his mind. | Она обрадовалась и удивилась, что он так быстро и точно схватывает. |
| As soon as he had got the clew he not only understood but corrected her error. | |
| "You'll find it all in the grammar," she went on. "There's something else I noticed in your speech. You say 'don't' when you shouldn't. 'Don't' is a contraction and stands for two words. Do you know them?" | - Все это вы прочтете в грамматике, - продолжала Руфь. - Я и еще кое-что заметила в вашей речи Вы говорите "сколько много", когда надо сказать "как много" или просто - "много". |
| He thought a moment, then answered, | |
| "'Do not.'" | |
| She nodded her head, and said, "And you use 'don't' when you mean 'does not.'" | |
| He was puzzled over this, and did not get it so quickly. | |
| "Give me an illustration," he asked. | - Скажите пример, - попросил он. |
| "Well--" | - Нy... |
| She puckered her brows and pursed up her mouth as she thought, while he looked on and decided that her expression was most adorable. | Она задумалась, наморщила лоб, крепко сжала губы, а он смотрел на нее, и она казалась ему в эту минуту еще прелестнее. |
| "'It don't do to be hasty.' Change 'don't' to 'do not,' and it reads, 'It do not do to be hasty,' which is perfectly absurd." | |
| - Вот, например: "Сколько много книг я прочел", или "Я сколько много всего в жизни видал". | |
| He turned it over in his mind and considered. | Он поворочал фразы в голове. |
| "Doesn't it jar on your ear?" she suggested. | - Вам это не режет слух? - подсказала она. |
| "Can't say that it does," he replied judicially. | - Видать, так неправильно, - не вдруг ответил он. |
| - Лучше не говорить "видать". | |
| Как мило выговорила она это слово. | |
| "Why didn't you say, 'Can't say that it do'?" she queried. | |
| "That sounds wrong," he said slowly. "As for the other I can't make up my mind. I guess my ear ain't had the trainin' yours has." | |
| "There is no such word as 'ain't,'" she said, prettily emphatic. | |
| Martin flushed again. | Мартин вспыхнул. |
| "And you say 'ben' for 'been,'" she continued; "'come' for 'came'; and the way you chop your endings is something dreadful." | - И вы говорите "ложить" вместо "класть", - продолжала Руфь. - И "ихний" вместо "их" и "от их", "у их" вместо "от них", "у них". |
| "How do you mean?" He leaned forward, feeling that he ought to get down on his knees before so marvellous a mind. "How do I chop?" | - Как такое? - Он наклонился к ней, чувствуя, что перед всей этой ее мудростью впору стать на колени. |
| "You don't complete the endings. 'A-n-d' spells 'and.' You pronounce it 'an'.' 'I-n-g' spells 'ing.' Sometimes you pronounce it 'ing' and sometimes you leave off the 'g.' And then you slur by dropping initial letters and diphthongs. 'T-h-e-m' spells 'them.' | |
| You pronounce it--oh, well, it is not necessary to go over all of them. What you need is the grammar. I'll get one and show you how to begin." | - Вы произносите... да нет, незачем все это перечислять. Вам необходима грамматика. Я сейчас возьму учебник и покажу, с чего начать. |
| As she arose, there shot through his mind something that he had read in the etiquette books, and he stood up awkwardly, worrying as to whether he was doing the right thing, and fearing that she might take it as a sign that he was about to go. | Она встала, и в голове у него мелькнуло что-то из прочитанных в книжке правил поведения, и он неловко поднялся, опасаясь, то ли, что надо, делает, вдруг она подумает, будто он собрался уходить... |
| "By the way, Mr. Eden," she called back, as she was leaving the room. "What is _booze_? You used it several times, you know." | - Кстати, мистер Иден, - окликнула она его уже от дверей, - что такое "нализаться"? Вы несколько раз так сказали. |
| "Oh, booze," he laughed. "It's slang. It means whiskey an' beer--anything that will make you drunk." | - А, нализаться, - засмеялся он. - Жаргон это. Мол, вы напились виски, пива, или еще чего и захмелели. |
| "And another thing," she laughed back. "Don't use 'you' when you are impersonal. 'You' is very personal, and your use of it just now was not precisely what you meant." | - И еще одно, - Руфь тоже засмеялась. - Не употребляйте "вы" в безличных предложениях. "Вы" - очень личное местоимение, и сейчас вы сказали не совсем то, что намеревались. |
| "I don't just see that." | - Не пойму я, о чем вы. |
| "Why, you said just now, to me, 'whiskey and beer--anything that will make you drunk'--make me drunk, don't you see?" | - Ну как же, вот вы сказали мне, мол, "вы напились виски, пива... и захмелели", Получается, что это я захмелела, понимаете? |
| "Well, it would, wouldn't it?" | - А вы бы не захмелели? |
| "Yes, of course," she smiled. "But it would be nicer not to bring me into it. Substitute 'one' for 'you' and see how much better it sounds." | - Разумеется, захмелела бы, - с улыбкой ответила Руфь. - приписывали. В таких случаях предпочтительней обходиться без местоимений. |
| When she returned with the grammar, she drew a chair near his--he wondered if he should have helped her with the chair--and sat down beside him. She turned the pages of the grammar, and their heads were inclined toward each other. He could hardly follow her outlining of the work he must do, so amazed was he by her delightful propinquity. But when she began to lay down the importance of conjugation, he forgot all about her. He had never heard of conjugation, and was fascinated by the glimpse he was catching into the tie-ribs of language. He leaned closer to the page, and her hair touched his cheek. He had fainted but once in his life, and he thought he was going to faint again. He could scarcely breathe, and his heart was pounding the blood up into his throat and suffocating him. Never had she seemed so accessible as now. For the moment the great gulf that separated them was bridged. But there was no diminution in the loftiness of his feeling for her. She had not descended to him. It was he who had been caught up into the clouds and carried to her. His reverence for her, in that moment, was of the same order as religious awe and fervor. It seemed to him that he had intruded upon the holy of holies, and slowly and carefully he moved his head aside from the contact which thrilled him like an electric shock and of which she had not been aware. | Она вернулась с грамматикой, подвинула свой стул к Мартину и села, и он подумал: видно, это он должен был подвинуть ей стул. Она листала страницы, а их склоненные головы оказались совсем рядом. И так он был поражен волнующей близостью Руфи, что едва ли воспринимал план будущих занятий, который она ему рисовала. Но вот она стала объяснять, как много значат спряжения, и он начисто забыл о ней. Он впервые слышал о спряжениях, важнейшие основы языка приоткрылись ему, и открытие привело его в восторг. Он ниже наклонился к странице, и волосы Руфи коснулись его щеки. До сих пор только раз ему случалось потерять сознание, а сейчас показалось, это повторится. Дыханье перехватило, удары сердца отдавались в горле - не вздохнуть. Никогда еще она не казалась такой близкой. В этот миг через глубокую пропасть, разделявшую их, перекинулся мост. Но его чувство к ней вовсе не стало от этого менее возвышенным. Не она опустилась до него. Это он воспарил в облаках и его подняло к ней. Он и в этот миг преклонялся перед нею, это было сродни благоговейному пылу верующего. Ему казалось, он покусился на святая святых, и он тихонько, осторожно отвел голову, уклоняясь от прикосновения, от которого трепетал, будто под электрическим током, а Руфь этого и не заметила. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
