|
English |
Русский |
CHAPTER 44 |
44 |
|
'I don't think they spoke together again. The boat entered a narrow by-channel, where it was pushed by the oar-blades set into crumbling banks, and there was a gloom as if enormous black wings had been outspread above the mist that filled its depth to the summits of the trees. The branches overhead showered big drops through the gloomy fog. At a mutter from Cornelius, Brown ordered his men to load. |
Думаю, что больше они не разговаривали. Баркас вошел в узкий боковой проток, и они продвигались вперед, упираясь лопастями весел в осыпающиеся берега; было темно, словно огромные черные крылья распростерлись над туманом, заполнившим все пространство до вершин деревьев. Ветви над головой роняли тяжелые капли сквозь туман. Корнелиус что-то пробормотал, и Браун приказал своим людям зарядить ружья. |
|
"I'll give you a chance to get even with them before we're done, you dismal cripples, you," he said to his gang. "Mind you don't throw it away--you hounds." |
- Я даю вам возможность свести с ними счеты прежде, чем мы отсюда уйдем, слышите вы, жалкие калеки! - обратился он к своей шайке. - Смотрите же, подлецы, не упустите случая. |
|
Low growls answered that speech. Cornelius showed much fussy concern for the safety of his canoe. |
В ответ раздалось тихое ворчание. Корнелиус суетился, беспокоясь о целости своего каноэ. |
|
'Meantime Tamb' Itam had reached the end of his journey. The fog had delayed him a little, but he had paddled steadily, keeping in touch with the south bank. By-and-by daylight came like a glow in a ground glass globe. The shores made on each side of the river a dark smudge, in which one could detect hints of columnar forms and shadows of twisted branches high up. The mist was still thick on the water, but a good watch was being kept, for as Iamb' Itam approached the camp the figures of two men emerged out of the white vapour, and voices spoke to him boisterously. He answered, and presently a canoe lay alongside, and he exchanged news with the paddlers. All was well. The trouble was over. Then the men in the canoe let go their grip on the side of his dug-out and incontinently fell out of sight. He pursued his way till he heard voices coming to him quietly over the water, and saw, under the now lifting, swirling mist, the glow of many little fires burning on a sandy stretch, backed by lofty thin timber and bushes. There again a look-out was kept, for he was challenged. He shouted his name as the two last sweeps of his paddle ran his canoe up on the strand. It was a big camp. Men crouched in many little knots under a subdued murmur of early morning talk. Many thin threads of smoke curled slowly on the white mist. Little shelters, elevated above the ground, had been built for the chiefs. Muskets were stacked in small pyramids, and long spears were stuck singly into the sand near the fires. |
Тем временем Тамб Итам прибыл к месту назначения. Туман немного задержал его, но он греб упорно, придерживаясь южного берега. Мало-помалу пробился дневной свет. Берега реки казались темными расплывчатыми полосами, на которых можно было различить неясные очертания каких-то колонн и теней, отброшенных переплетенными вверху ветвями. На воде еще лежал густой туман, но караульные смотрели зорко; когда Тамб Итам приблизился к лагерю, из белого пара вынырнули две человеческие фигуры и его громко окликнули голоса. Он ответил им, и вскоре к нему подплыло каноэ, и он обменялся новостями с гребцами. Все шло хорошо. Беда миновала. Тогда люди в каноэ отпустили его челнок, за борт которого они держались, и тотчас же скрылись из виду. Он продолжал путь, пока не донеслись до него спокойные голоса: в рассеивающемся тумане он увидел огни маленьких костров на песчаной полосе, за которой вставали высокие тонкие стволы деревьев и кусты. Здесь также был сторожевой пост, и Тамб Итама снова окликнули. Он выкрикнул свое имя, еще два раза ударил веслом, и его каноэ врезалось в берег. Это был большой лагерь. Люди отдельными группами сидели на корточках и заглушенным шепотом вели утренние разговоры. Тонкие нити дыма вились в белом тумане. Маленькие шалаши на небольших возвышениях были построены для вождей. Мушкеты были составлены пирамидами, а длинные копья, воткнутые в песок, торчали близ костров. |
|
'Tamb' Itam, assuming an air of importance, demanded to be led to Dain Waris. He found the friend of his white lord lying on a raised couch made of bamboo, and sheltered by a sort of shed of sticks covered with mats. Dain Waris was awake, and a bright fire was burning before his sleeping-place, which resembled a rude shrine. The only son of nakhoda Doramin answered his greeting kindly. Tamb' Itam began by handing him the ring which vouched for the truth of the messenger's words. Dain Waris, reclining on his elbow, bade him speak and tell all the news. |
Тамб Итам, приняв внушительную осанку, потребовал, чтобы его провели к Даину Уорису. Друг его белого господина лежал на невысоком ложе из бамбука; навес был сделан из палок, покрытых циновками. Даин Уорис не спал; яркий костер пылал перед его шалашом, походившим на грубо сделанный ковчег. Единственный сын накходы Дорамина ласково ответил на его приветствие. Тамб Итам начал с того, что вручил ему кольцо, подтверждавшее слова посланца. Даин Уорис, опираясь на локоть, повелел ему говорить и сообщить все новости. |
|
Beginning with the consecrated formula, "The news is good," Tamb' Itam delivered Jim's own words. The white men, deputing with the consent of all the chiefs, were to be allowed to pass down the river. In answer to a question or two Tamb' Itam then reported the proceedings of the last council. Dain Waris listened attentively to the end, toying with the ring which ultimately he slipped on the forefinger of his right hand. After hearing all he had to say he dismissed Tamb' Itam to have food and rest. Orders for the return in the afternoon were given immediately. Afterwards Dain Waris lay down again, open-eyed, while his personal attendants were preparing his food at the fire, by which Tamb' Itam also sat talking to the men who lounged up to hear the latest intelligence from the town. The sun was eating up the mist. A good watch was kept upon the reach of the main stream where the boat of the whites was expected to appear every moment. |
Начав с освященной обычаем формулы: "Вести добрые!" - Тамб Итам передал подлинные слова Джима. Белым людям, уезжавшим с согласия всех вождей, следовало предоставить свободный путь вниз по реке. В ответ на вопросы Тамб Итам рассказал обо всем, что произошло на последнем совещании. Даин Уорис внимательно выслушал до конца, играя с кольцом, которое он затем надел на указательный палец правой руки. Когда Тамб Итам умолк. Даин Уорис отпустил его поесть и отдохнуть. Немедленно был отдан приказ о возвращении в Патюзан после полудня. Затем Даин Уорис снова улегся и лежал с открытыми глазами, а его слуги готовили ему пищу у костра; тут же сидел Тамб Итам и разговаривал с людьми, которые горели желанием узнать последние новости из города. Солнце понемногу поглощало туман. Караульные зорко следили за рекой, где с минуты на минуту должен был появиться баркас белых. |
|
'It was then that Brown took his revenge upon the world which, after twenty years of contemptuous and reckless bullying, refused him the tribute of a common robber's success. It was an act of cold-blooded ferocity, and it consoled him on his deathbed like a memory of an indomitable defiance. Stealthily he landed his men on the other side of the island opposite to the Bugis camp, and led them across. After a short but quite silent scuffle, Cornelius, who had tried to slink away at the moment of landing, resigned himself to show the way where the undergrowth was most sparse. Brown held both his skinny hands together behind his back in the grip of one vast fist, and now and then impelled him forward with a fierce push. Cornelius remained as mute as a fish, abject but faithful to his purpose, whose accomplishment loomed before him dimly. At the edge of the patch of forest Brown's men spread themselves out in cover and waited. The camp was plain from end to end before their eyes, and no one looked their way. Nobody even dreamed that the white men could have any knowledge of the narrow channel at the back of the island. When he judged the moment come, Brown yelled, "Let them have it," and fourteen shots rang out like one. |
Вот тогда-то Браун и отомстил миру, который после двадцати лет презрительного и безрассудного хулиганства отказывал ему в успехе рядового грабителя. То был акт жестокий и хладнокровный, и это утешало его на смертном ложе, словно воспоминание о дерзком вызове. Потихоньку высадил он своих людей на другом конце острова и повел их к лагерю бути. После короткой и бесшумной потасовки Корнелиус, пытавшийся улизнуть в момент высадки, покорился и стал указывать дорогу, направляясь туда, где кустарник был реже. Браун, заложив ему руки за спину, зажал в свой большой кулак его костлявые кисти и пинками подгонял вперед. Корнелиус оставался нем, как рыба, жалкий, но верный своей цели, смутно перед ним маячившей. У опушки леса люди Брауна рассеялись, спрятавшись за деревья, и стали ждать. Весь лагерь из конца в конец раскинулся перед ними, и никто не смотрел в их сторону. Никому и в голову не приходило, что белые могут узнать об узком протоке за островом. Решив, что момент настал, Браун заорал: "Пли!" - и четырнадцать выстрелов слились в один. |
|
'Tamb' Itam told me the surprise was so great that, except for those who fell dead or wounded, not a soul of them moved for quite an appreciable time after the first discharge. Then a man screamed, and after that scream a great yell of amazement and fear went up from all the throats. A blind panic drove these men in a surging swaying mob to and fro along the shore like a herd of cattle afraid of the water. Some few jumped into the river then, but most of them did so only after the last discharge. Three times Brown's men fired into the ruck, Brown, the only one in view, cursing and yelling, |
По словам Тамб Итама, удивление было так велико, что, за исключением тех, которые упали мертвыми или ранеными, долгое время никто не шевелился после первого залпа. Потом один из них воскликнул, и тогда у всех вырвался вопль изумления и ужаса. В панике заметались они взад и вперед вдоль берега, словно стадо, боящееся воды. Кто-то прыгнул в реку, но большинство бросилось в воду только тогда, когда был сделан последний залп. Три раза люди Брауна стреляли в толпу, а Браун - один стоявший на виду - ругался и орал: |
|
"Aim low! aim low!" |
- Целься ниже! Целься ниже! |
|
'Tamb' Itam says that, as for him, he understood at the first volley what had happened. Though untouched he fell down and lay as if dead, but with his eyes open. At the sound of the first shots Dain Waris, reclining on the couch, jumped up and ran out upon the open shore, just in time to receive a bullet in his forehead at the second discharge. |
Тамб Итам рассказывает: при первом же залпе он понял, что случилось. Хотя его и не ранило, он все же упал и лежал, как мертвый, но с открытыми глазами. При звуке первых выстрелов Даин Уорис, лежавший на своем ложе, вскочил и выбежал на открытый берег - как раз вовремя, чтобы получить пулю в лоб при втором залпе. |
|
Tamb' Itam saw him fling his arms wide open before he fell. Then, he says, a great fear came upon him--not before. The white men retired as they had come--unseen. |
Тамб Итам видел, как он широко раскинул руки и упал. Тогда только, говорит он, великий страх охватил его, не раньше. Белые ушли так же, как и пришли, - невидимые. |
|
'Thus Brown balanced his account with the evil fortune. Notice that even in this awful outbreak there is a superiority as of a man who carries right--the abstract thing--within the envelope of his common desires. It was not a vulgar and treacherous massacre; it was a lesson, a retribution--a demonstration of some obscure and awful attribute of our nature which, I am afraid, is not so very far under the surface as we like to think. |
Так свел Браун счеты со злым роком. Заметьте - даже в этом страшном взрыве ярости сквозит уверенность в своем превосходстве, словно человек настаивает на своем праве - на чем-то абстрактном, - облекая его оболочкой своих обыденных желаний. Это была не бойня, грубая и вероломная, это было воздаяние, расплата, - проявление какого-то неведомого и ужасного свойства нашей природы, которое, боюсь, таится в нас не так глубоко, как хотелось бы думать. |
|
'Afterwards the whites depart unseen by Tamb' Itam, and seem to vanish from before men's eyes altogether; and the schooner, too, vanishes after the manner of stolen goods. But a story is told of a white long-boat picked up a month later in the Indian Ocean by a cargo steamer. Two parched, yellow, glassy-eyed, whispering skeletons in her recognised the authority of a third, who declared that his name was Brown. His schooner, he reported, bound south with a cargo of Java sugar, had sprung a bad leak and sank under his feet. He and his companions were the survivors of a crew of six. The two died on board the steamer which rescued them. Brown lived to be seen by me, and I can testify that he had played his part to the last. |
Затем белые уходят со сцены, невидимые Тамб Итаму, и словно исчезают с глаз человеческих; и шхуна пропадает так же, как пропадает украденное добро. Но ходят слухи, что месяц спустя белый баркас был подобран грузовым пароходом в Индийском океане. Два сморщенных желтых едва бормочущих скелета с остекленевшими глазами, находившиеся на нем, признавали власть третьего, который заявил, что его имя Браун: его-де шхуна, шедшая на юг и груженная яванским сахаром, дала течь и затонула. Из команды в шесть человек спаслись он и его спутники. Эти двое умерли на борту парохода, который их подобрал, Браун дожил до встречи со мной, и я могу засвидетельствовать, что свою роль он сыграл до конца. |
|
'It seems, however, that in going away they had neglected to cast off Cornelius's canoe. Cornelius himself Brown had let go at the beginning of the shooting, with a kick for a parting benediction. Tamb' Itam, after arising from amongst the dead, saw the Nazarene running up and down the shore amongst the corpses and the expiring fires. He uttered little cries. Suddenly he rushed to the water, and made frantic efforts to get one of the Bugis boats into the water. |
Видимо, покидая остров, они не подумали о том, чтобы оставить Корнелиусу его каноэ. Самого Корнелиуса Браун отпустил перед началом стрельбы, дав ему на прощанье пинка. Тамб Итам, восстав из мертвых, увидел, как Корнелиус бегает по берегу, между трупами и угасающими кострами. Он тихонько подвывал. Вдруг он бросился к воде и, напрягая все силы, попытался столкнуть в воду одну из лодок буги. |
|
"Afterwards, till he had seen me," related Tamb' Itam, "he stood looking at the heavy canoe and scratching his head." |
- Потом, до тех пор пока он меня не увидел, - рассказывал Тамб Итам, - он стоял, глядя на тяжелое каноэ и почесывая голову. |
|
"What became of him?" I asked. |
- Ну, а что сталось с ним? - спросил я. |
|
Tamb' Itam, staring hard at me, made an expressive gesture with his right arm. |
Тамб Итам, пристально глядя на меня, сделал выразительный жест правой рукой. |
|
"Twice I struck, Tuan," he said. "When he beheld me approaching he cast himself violently on the ground and made a great outcry, kicking. He screeched like a frightened hen till he felt the point; then he was still, and lay staring at me while his life went out of his eyes." |
- Дважды я ударил, тюан, - сказал он. - Увидев, что я приближаюсь, он бросился на землю и стал громко кричать и брыкаться. Он визжал, словно испуганная курица, пока не подошла к нему смерть; тогда он успокоился и лежал, глядя на меня, а жизнь угасала в его глазах. |
|
'This done, Tamb' Itam did not tarry. He understood the importance of being the first with the awful news at the fort. There were, of course, many survivors of Dain Waris's party; but in the extremity of panic some had swum across the river, others had bolted into the bush. The fact is that they did not know really who struck that blow--whether more white robbers were not coming, whether they had not already got hold of the whole land. They imagined themselves to be the victims of a vast treachery, and utterly doomed to destruction. It is said that some small parties did not come in till three days afterwards. However, a few tried to make their way back to Patusan at once, and one of the canoes that were patrolling the river that morning was in sight of the camp at the very moment of the attack. It is true that at first the men in her leaped overboard and swam to the opposite bank, but afterwards they returned to their boat and started fearfully up-stream. Of these Tamb' Itam had an hour's advance.' |
Покончив с этим, Тамб Итам мешкать не стал. Он понимал, как важно первым прибыть в форт с этой страшной вестью. Конечно, многие из отряда Даина Уориса остались в живых; но одни, охваченные паникой, переплыли на другой берег, другие скрылись в зарослях. Дело в том, что они не знали в точности, кто нанес удар... не явились ли еще новые белые грабители, не захватили ли они уже всю страну? Они считали себя жертвами великого предательства, обреченными на гибель. Говорят, иные вернулись лишь три дня спустя. Однако некоторые тотчас же постарались вернуться в Патюзан, и одно из каноэ, стороживших в то утро на реке, в момент атаки находилось в виду лагеря. Правда, сначала люди попрыгали за борт и поплыли к противоположному берегу, но потом они вернулись к своей лодке и, перепуганные, пустились вверх по течению. Этих людей Тамб Итам опередил на час. |
