|
English |
Русский |
CHAPTER 45 |
45 |
|
'When Tamb' Itam, paddling madly, came into the town-reach, the women, thronging the platforms before the houses, were looking out for the return of Dain Waris's little fleet of boats. The town had a festive air; here and there men, still with spears or guns in their hands, could be seen moving or standing on the shore in groups. Chinamen's shops had been opened early; but the market-place was empty, and a sentry, still posted at the corner of the fort, made out Tamb' Itam, and shouted to those within. The gate was wide open. Tamb' Itam jumped ashore and ran in headlong. The first person he met was the girl coming down from the house. |
Когда Тамб Итам, бешено работая веслом, приблизился к городу, женщины, столпившиеся на площадках перед домами, поджидали возвращения маленькой флотилии Даина Уориса. Город имел праздничный вид; там и сям мужчины, все еще с копьями или ружьями в руках, прохаживались или группами стояли на берегу. Китайские лавки открылись рано, но базарная площадь была пуста, и караульный, все еще стоявший у форта, разглядел Тамб Итама и криком известил остальных. Ворота были раскрыты настежь. Тамб Итам выпрыгнул на берег и стремглав побежал во двор. Первой он встретил девушку, выходившую из дому. |
|
'Tamb' Itam, disordered, panting, with trembling lips and wild eyes, stood for a time before her as if a sudden spell had been laid on him. Then he broke out very quickly: |
Тамб Итам, задыхающийся, с дрожащими губами и безумными глазами, стоял перед ней, словно оцепенелый, и не мог выговорить ни слова. Наконец он быстро сказал: |
|
"They have killed Dain Waris and many more." |
- Они убили Даина Уориса и еще многих! |
|
She clapped her hands, and her first words were, |
Она сжала руки, первые ее слова были: |
|
"Shut the gates." |
- Закрой ворота! |
|
Most of the fortmen had gone back to their houses, but Tamb' Itam hurried on the few who remained for their turn of duty within. The girl stood in the middle of the courtyard while the others ran about. |
Многие из находившихся в крепости разошлись по своим домам, но Тамб Итам привел в движение тех, кто держал караул внутри. Девушка стояла посреди двора, а вокруг метались люди. |
|
"Doramin," she cried despairingly, as Tamb' Itam passed her. Next time he went by he answered her thought rapidly, |
- Дорамин! - с отчаянием вскричала она, когда Тамб Итам пробегал мимо. Снова с ней поравнявшись, он крикнул ей, словно отвечая на ее немой вопрос: |
|
"Yes. But we have all the powder in Patusan." |
- Да. Но весь порох у нас. |
|
She caught him by the arm, and, pointing at the house, |
Она схватила его за руку и, указывая на дом, шепнула дрожа: |
|
"Call him out," she whispered, trembling. |
- Вызови его. |
|
'Tamb' Itam ran up the steps. His master was sleeping. |
Тамб Итам взбежал по ступеням. Его господин спал. |
|
"It is I, Tamb' Itam," he cried at the door, "with tidings that cannot wait." |
- Это я, Тамб Итам! - крикнул он у двери. - Принес весть, которая ждать не может. |
|
He saw Jim turn over on the pillow and open his eyes, and he burst out at once. |
Он увидел, как Джим повернулся на подушке и открыл глаза. Тогда он выпалил сразу: |
|
"This, Tuan, is a day of evil, an accursed day." |
- Тюан, это - день несчастья, проклятый день! |
|
His master raised himself on his elbow to listen--just as Dain Waris had done. And then Tamb' Itam began his tale, trying to relate the story in order, calling Dain Waris Panglima, and saying: |
Его господин приподнялся на локте, так же точно, как сделал это Даин Уорис. И тогда Тамб Итам, стараясь рассказывать по порядку и называя Даина Уориса "Панглима", заговорил: |
|
"The Panglima then called out to the chief of his own boatmen, 'Give Tamb' Itam something to eat'"-- |
- И тогда Панглима призвал старшину своих гребцов и сказал: "Дай Тамб Итаму поесть"... |
|
when his master put his feet to the ground and looked at him with such a discomposed face that the words remained in his throat. |
Как вдруг его господин спустил ноги на пол и повернулся к нему; лицо его было так искажено, что у того слова застряли в горле. |
|
'"Speak out," said Jim. "Is he dead?" |
- Говори! - крикнул Джим. - Он умер? |
|
"May you live long," cried Tamb' Itam. "It was a most cruel treachery. He ran out at the first shots and fell." . . . |
- Да будет долгой твоя жизнь! - воскликнул Тамб Итам. - Это было жестокое предательство. Он выбежал, услышав первые выстрелы, и упал... |
|
His master walked to the window and with his fist struck at the shutter. The room was made light; and then in a steady voice, but speaking fast, he began to give him orders to assemble a fleet of boats for immediate pursuit, go to this man, to the other--send messengers; and as he talked he sat down on the bed, stooping to lace his boots hurriedly, and suddenly looked up. |
Его господин подошел к окну и кулаком ударил в ставню. Комната залилась светом; и тогда твердым голосом, но говоря очень быстро, он стал отдавать распоряжения, приказывал немедленно послать в погоню флотилию лодок, приказывал пойти к такому-то и такому-то человеку, разослать вестников; не переставая говорить, он сел на кровать и наклонился, чтобы зашнуровать ботинки; потом вдруг поднял голову. |
|
"Why do you stand here?" he asked very red-faced. "Waste no time." |
- Что же ты стоишь? - спросил он; лицо у него было багровое. - Не теряй времени. |
|
Tamb' Itam did not move. |
Тамб Итам не шевельнулся. |
|
"Forgive me, Tuan, but . . . but," he began to stammer. |
- Прости мне, Тюан, но... но... - запинаясь, начал он. |
|
"What?" cried his master aloud, looking terrible, leaning forward with his hands gripping the edge of the bed. |
- Что? - крикнул его господин; вид у него был грозный; он наклонился вперед, обеими руками цепляясь за край кровати. |
|
"It is not safe for thy servant to go out amongst the people," said Tamb' Itam, after hesitating a moment. |
- Не безопасно твоему слуге выходить к народу, - сказал Тамб Итам, секунду помешкав. |
|
'Then Jim understood. He had retreated from one world, for a small matter of an impulsive jump, and now the other, the work of his own hands, had fallen in ruins upon his head. It was not safe for his servant to go out amongst his own people! I believe that in that very moment he had decided to defy the disaster in the only way it occurred to him such a disaster could be defied; but all I know is that, without a word, he came out of his room and sat before the long table, at the head of which he was accustomed to regulate the affairs of his world, proclaiming daily the truth that surely lived in his heart. The dark powers should not rob him twice of his peace. |
Тогда Джим понял. Он покинул один мир из-за какого-то инстинктивного прыжка, теперь другой мир - созданный его руками - рушится над его головой. Небезопасно его слуге выходить к его народу! Думаю, именно в этот момент он решил встретить катастрофу так, как, по его мнению, только и можно было ее встретить; но мне известно лишь, что он, не говоря ни слова, вышел из своей комнаты и сел перед длинным столом, во главе которого привык улаживать дела своего народа, ежедневно возвещая истину, оживотворявшую, несомненно, его сердце. Никто не сможет вторично отнять у него покой. |
|
He sat like a stone figure. Tamb' Itam, deferential, hinted at preparations for defence. The girl he loved came in and spoke to him, but he made a sign with his hand, and she was awed by the dumb appeal for silence in it. She went out on the verandah and sat on the threshold, as if to guard him with her body from dangers outside. |
Он сидел, словно каменное изваяние. Тамб Итам почтительно заговорил о приготовлениях к обороне. Девушка, которую он любил, вошла и обратилась к нему, но он сделал знак рукой, и ее устрашил этот немой призыв к молчанию. Она вышла на веранду и села на пороге, словно своим телом охраняя его от опасности извне. |
|
'What thoughts passed through his head--what memories? Who can tell? Everything was gone, and he who had been once unfaithful to his trust had lost again all men's confidence. It was then, I believe, he tried to write--to somebody--and gave it up. Loneliness was closing on him. People had trusted him with their lives--only for that; and yet they could never, as he had said, never be made to understand him. Those without did not hear him make a sound. Later, towards the evening, he came to the door and called for Tamb' Itam. |
Какие мысли проносились в его голове, какие воспоминания? Кто может ответить? Все погибло, и он - тот, кто однажды уклонился от своего долга, вновь потерял доверие людей. Думаю, тогда-то он и попробовал написать - кому-нибудь - и отказался от этой попытки. Одиночество смыкалось над ним. Люди доверили ему свои жизни - и, однако, никогда нельзя было, как он говорил, заставить их понять его. Те, что были снаружи, не слышали ни единого звука. Позже, под вечер, он подошел к двери и позвал Тамб Итама. |
|
"Well?" he asked. |
- Ну что? - спросил он. |
|
"There is much weeping. Much anger too," said Tamb' Itam. |
- Много льется слез. И велик гнев, - сказал Тамб Итам. |
|
Jim looked up at him. |
Джим поднял на него глаза. |
|
"You know," he murmured. |
- Ты знаешь, - прошептал он. |
|
"Yes, Tuan," said Tamb' Itam. "Thy servant does know, and the gates are closed. We shall have to fight." |
- Да, Тюан, - ответил Тамб Итам. - Твой слуга знает, и ворота заперты. Мы должны будем сражаться. |
|
"Fight! What for?" he asked. |
- Сражаться! За что? - спросил он. |
|
"For our lives." |
- За наши жизни. |
|
"I have no life," he said. |
- У меня нет жизни, - сказал он. |
|
Tamb' Itam heard a cry from the girl at the door. |
Тамб Итам слышал, как вскрикнула девушка у двери. |
|
"Who knows?" said Tamb' Itam. "By audacity and cunning we may even escape. There is much fear in men's hearts too." |
- Кто знает? - отозвался Тамб Итам. - Храбрость и хитрость помогут нам, быть может, бежать. Велик страх в сердцах людей. |
|
He went out, thinking vaguely of boats and of open sea, leaving Jim and the girl together. |
Он вышел, размышляя о лодках и открытом море, и оставил Джима наедине с девушкой. |
|
'I haven't the heart to set down here such glimpses as she had given me of the hour or more she passed in there wrestling with him for the possession of her happiness. Whether he had any hope--what he expected, what he imagined--it is impossible to say. He was inflexible, and with the growing loneliness of his obstinacy his spirit seemed to rise above the ruins of his existence. She cried "Fight!" into his ear. She could not understand. There was nothing to fight for. He was going to prove his power in another way and conquer the fatal destiny itself. He came out into the courtyard, and behind him, with streaming hair, wild of face, breathless, she staggered out and leaned on the side of the doorway. |
У меня не хватает мужества записать здесь то, что она мне открыла об этом часе, который провела с ним в борьбе за свое счастье. Была ли у него какая-нибудь надежда - на что он надеялся, чего ждал - сказать невозможно. Он был неумолим, и в нарастающем своем упорстве дух его, казалось, поднимался над развалинами его жизни. Она кричала ему: "Сражайся!" Она не могла понять. За что ему было сражаться? Он собирался по-иному доказать свою власть и подчинить роковую судьбу. Он вышел во двор, а за ним вышла, шатаясь, она, с распущенными волосами, искаженным лицом, задыхающаяся, и прислонилась к двери. |
|
"Open the gates," he ordered. |
- Откройте ворота! - приказал он. |
|
Afterwards, turning to those of his men who were inside, he gave them leave to depart to their homes. |
Потом, повернувшись к тем из своих людей, что находились во дворе, он отпустил их по домам. |
|
"For how long, Tuan?" asked one of them timidly. |
- Надолго ли, Тюан? - робко спросил один из них. |
|
"For all life," he said, in a sombre tone. |
- На всю жизнь, - сказал он мрачно. |
|
'A hush had fallen upon the town after the outburst of wailing and lamentation that had swept over the river, like a gust of wind from the opened abode of sorrow. But rumours flew in whispers, filling the hearts with consternation and horrible doubts. The robbers were coming back, bringing many others with them, in a great ship, and there would be no refuge in the land for any one. A sense of utter insecurity as during an earthquake pervaded the minds of men, who whispered their suspicions, looking at each other as if in the presence of some awful portent. |
Тишина спустилась на город после взрыва воплей и стенаний, пролетевших над рекой, как порыв ветра из обители скорби. Но шепотом передавались слухи, вселяя в сердца ужас и страшные сомнения. Грабители возвращаются на большом корабле, с ними много людей, и никому во всей стране не удастся спастись. То смятение, какое бывает при катастрофе, овладело людьми, и они шепотом делились своими подозрениями, поглядывая друг на друга, словно увидели зловещее предзнаменование. |
|
'The sun was sinking towards the forests when Dain Waris's body was brought into Doramin's campong. Four men carried it in, covered decently with a white sheet which the old mother had sent out down to the gate to meet her son on his return. They laid him at Doramin's feet, and the old man sat still for a long time, one hand on each knee, looking down. The fronds of palms swayed gently, and the foliage of fruit trees stirred above his head. Every single man of his people was there, fully armed, when the old nakhoda at last raised his eyes. He moved them slowly over the crowd, as if seeking for a missing face. Again his chin sank on his breast. The whispers of many men mingled with the slight rustling of the leaves. |
Солнце клонилось к лесам, когда тело Даина Уориса было принесено в кампонг Дорамина. Четыре человека внесли его, завернутого в белое полотно, которое старая мать выслала к воротам, навстречу своему возвращающемуся сыну. Они опустили его к ногам Дорамина, и старик долго сидел неподвижно, положив руки на колени и глядя вниз. Кроны пальм тихонько раскачивались, и листья фруктовых деревьев шелестели над его головой. Когда старый накхода поднял наконец глаза, весь его народ во всеоружии стоял во дворе. Он медленно обвел взглядом толпу, словно разыскивая кого-то. Снова подбородок его опустился на грудь. Шепот людей сливался с шелестом листьев. |
|
'The Malay who had brought Tamb' Itam and the girl to Samarang was there too. "Not so angry as many," he said to me, but struck with a great awe and wonder at the "suddenness of men's fate, which hangs over their heads like a cloud charged with thunder." |
Малаец, который привез Тамб Итама и девушку в Самаранг, также находился здесь. Он - Дорамин - был "не так разгневан, как многие другие", - сказал он мне, но поражен великим ужасом и изумлением "перед судьбой человеческой, которая висит над головами людей, словно облако, заряженное громом". |
|
He told me that when Dain Waris's body was uncovered at a sign of Doramin's, he whom they often called the white lord's friend was disclosed lying unchanged with his eyelids a little open as if about to wake. Doramin leaned forward a little more, like one looking for something fallen on the ground. His eyes searched the body from its feet to its head, for the wound maybe. It was in the forehead and small; and there was no word spoken while one of the by-standers, stooping, took off the silver ring from the cold stiff hand. In silence he held it up before Doramin. A murmur of dismay and horror ran through the crowd at the sight of that familiar token. The old nakhoda stared at it, and suddenly let out one great fierce cry, deep from the chest, a roar of pain and fury, as mighty as the bellow of a wounded bull, bringing great fear into men's hearts, by the magnitude of his anger and his sorrow that could be plainly discerned without words. There was a great stillness afterwards for a space, while the body was being borne aside by four men. They laid it down under a tree, and on the instant, with one long shriek, all the women of the household began to wail together; they mourned with shrill cries; the sun was setting, and in the intervals of screamed lamentations the high sing-song voices of two old men intoning the Koran chanted alone. |
Он рассказал мне, что, по знаку Дорамина, сняли покрывало с тела Даина Уориса, и все увидели того, кого они так часто называли другом белого Лорда; он не изменился, веки его были слегка приподняты, словно он пробуждался от сна. Дорамин наклонился вперед, как человек, разыскивающий что-то упавшее на землю. Глаза его осматривали тело с ног до головы, быть может, отыскивая рану. Рана была маленькая, на лбу; и ни слова не было сказано, когда один из присутствовавших нагнулся и снял серебряное кольцо с окоченевшего пальца. В молчании подал он его Дорамину. Унылый и испуганный шепот пробежал по толпе, увидевшей этот знакомый амулет. Старый накхода впился в него расширенными глазами, и вдруг из груди его вырвался отчаянный вопль - рев боли и бешенства, такой же могучий, как рев раненого быка; и величие его гнева и скорби, понятных без слов, вселило великий страх в сердца людей. После этого спустилась великая тишина, и четыре человека отнесли тело в сторону. Они положили его под деревом, и тотчас же все женщины, домочадцы Дорамина, начали протяжно стонать; они выражали свою скорбь пронзительными криками. Солнце садилось, и в промежутках между стенаниями слышались лишь высокие певучие голоса двух стариков, читавших нараспев молитвы из корана. |
|
'About this time Jim, leaning on a gun-carriage, looked at the river, and turned his back on the house; and the girl, in the doorway, panting as if she had run herself to a standstill, was looking at him across the yard. Tamb' Itam stood not far from his master, waiting patiently for what might happen. All at once Jim, who seemed to be lost in quiet thought, turned to him and said, |
Примерно в это время Джим стоял, прислонившись к пушечному лафету, и, повернувшись спиной к дому, глядел на реку, а девушка в дверях, задыхающаяся словно после бега, смотрела на него через двор. Тамб Итам стоял неподалеку от своего господина и терпеливо ждал того, что должно произойти. Вдруг Джим, казалось, погруженный в тихие размышления, повернулся к нему и сказал: |
|
"Time to finish this." |
- Пора это кончать. |
|
'"Tuan?" said Tamb' Itam, advancing with alacrity. |
- Тюан? - произнес Тамб Итам, быстро шагнув вперед. |
|
He did not know what his master meant, but as soon as Jim made a movement the girl started too and walked down into the open space. It seems that no one else of the people of the house was in sight. She tottered slightly, and about half-way down called out to Jim, who had apparently resumed his peaceful contemplation of the river. He turned round, setting his back against the gun. |
Он не знал, что имеет в виду его господин, но как только Джим пошевельнулся, девушка вздрогнула и спустилась вниз, во двор. Кажется, больше никого из обитателей дома не было видно. Она слегка споткнулась и с полдороги окликнула Джима, который снова как будто погрузился в мирное созерцание реки. Он повернулся, прислонившись спиной к пушке. |
|
"Will you fight?" she cried. |
- Будешь ты сражаться? - крикнула она. |
|
"There is nothing to fight for," he said; "nothing is lost." |
- Из-за чего сражаться? - медленно произнес он. - Ничто не потеряно. |
|
Saying this he made a step towards her. |
С этими словами он шагнул ей навстречу. |
|
"Will you fly?" she cried again. |
- Хочешь ты бежать? - крикнула она снова. |
|
"There is no escape," he said, stopping short, and she stood still also, silent, devouring him with her eyes. |
- Бежать некуда... - сказал он, останавливаясь, и она тоже остановилась, впиваясь в него глазами. |
|
"And you shall go?" she said slowly. |
- И ты пойдешь? - медленно проговорила она. |
|
He bent his head. |
Он опустил голову. |
|
"Ah!" she exclaimed, peering at him as it were, "you are mad or false. Do you remember the night I prayed you to leave me, and you said that you could not? That it was impossible! Impossible! Do you remember you said you would never leave me? Why? I asked you for no promise. You promised unasked--remember." |
- А! - воскликнула она, не спуская с него глаз. - Ты безумен или лжив. Помнишь ли ту ночь, когда я умоляла тебя оставить меня, а ты сказал, что не в силах? Что это невозможно? Невозможно! Помнишь, ты сказал, что никогда меня не покинешь? Почему? Ведь я не требовала никаких обещаний. Ты сам обещал - вспомни! |
|
"Enough, poor girl," he said. "I should not be worth having." |
- Довольно, бедняжка, - сказал он. - Не стоит того, чтобы меня удерживать... |
|
'Tamb' Itam said that while they were talking she would laugh loud and senselessly like one under the visitation of God. His master put his hands to his head. He was fully dressed as for every day, but without a hat. She stopped laughing suddenly. |
Тамб Итам сказал, что, пока они говорили, она хохотала громко и бессмысленно. Его господин схватился за голову. Он был в обычном своем костюме, но без шлема. Вдруг она перестала смеяться. |
|
"For the last time," she cried menacingly, "will you defend yourself?" |
- В последний раз... Будешь ты защищаться? - с угрозой крикнула она. |
|
"Nothing can touch me," he said in a last flicker of superb egoism. |
- Ничто не может меня коснуться, - сказал он с последним проблеском великолепного эгоизма. |
|
Tamb' Itam saw her lean forward where she stood, open her arms, and run at him swiftly. She flung herself upon his breast and clasped him round the neck. |
Тамб Итам видел, как она наклонилась вперед, простерла руки и побежала к нему. Она бросилась ему на грудь и обвила его шею. |
|
'"Ah! but I shall hold thee thus," she cried. . . . "Thou art mine!" |
- Ах, я буду держать тебя - вот так! - кричала она. - Ты мой! |
|
'She sobbed on his shoulder. The sky over Patusan was blood-red, immense, streaming like an open vein. An enormous sun nestled crimson amongst the tree-tops, and the forest below had a black and forbidding face. |
Она рыдала на его плече. Небо над Патюзаном было кроваво-красное, необъятное, струящееся, словно открытая рана. Огромное малиновое солнце приютилось среди вершин деревьев, и лес внизу казался черным, зловещим. |
|
'Tamb' Itam tells me that on that evening the aspect of the heavens was angry and frightful. I may well believe it, for I know that on that very day a cyclone passed within sixty miles of the coast, though there was hardly more than a languid stir of air in the place. |
Тамб Итам сказал мне, что в тот вечер небо было грозным и страшным. Охотно этому верю, ибо знаю, что в тот самый день циклон пронесся на расстоянии шестидесяти миль от побережья, хотя в Патюзане дул только ленивый ветерок. |
|
'Suddenly Tamb' Itam saw Jim catch her arms, trying to unclasp her hands. She hung on them with her head fallen back; her hair touched the ground. |
Вдруг Тамб Итам увидел, как Джим схватил ее за руки, пытаясь разорвать объятие. Она повисла на его руках, голова ее запрокинулась, волосы касались земли. |
|
"Come here!" his master called, and Tamb' Itam helped to ease her down. It was difficult to separate her fingers. Jim, bending over her, looked earnestly upon her face, and all at once ran to the landing-stage. Tamb' Itam followed him, but turning his head, he saw that she had struggled up to her feet. She ran after them a few steps, then fell down heavily on her knees. |
- Иди сюда! - позвал его Джим, и Тамб Итам помог опустить ее на землю. Трудно было разжать ее пальцы. Джим, наклонившись над ней, пристально посмотрел на ее лицо и вдруг бегом пустился к пристани. Тамб Итам последовал за ним, но, оглянувшись, увидел, как она с трудом поднялась на ноги. Она пробежала несколько шагов, потом тяжело упала на колени. |
|
"Tuan! Tuan!" called Tamb' Itam, "look back;" |
- Тюан! Тюан! - крикнул Тамб Итам. - Оглянись! |
|
but Jim was already in a canoe, standing up paddle in hand. He did not look back. Tamb' Itam had just time to scramble in after him when the canoe floated clear. The girl was then on her knees, with clasped hands, at the water-gate. She remained thus for a time in a supplicating attitude before she sprang up. |
Но Джим уже стоял в каноэ и держал весло. Он не оглянулся. Тамб Итам успел вскарабкаться вслед за ним, и каноэ отделилось от берега. Девушка, сжав руки, стояла на коленях в воротах, выходящих к реке. Некоторое время она оставалась в этой умоляющей позе, потом вскочила. |
|
"You are false!" she screamed out after Jim. |
- Ты лжец! - пронзительно крикнула она вслед Джиму. |
|
"Forgive me," he cried. |
- Прости меня! - крикнул он. |
|
"Never! Never!" she called back. |
А она отозвалась: |
|
|
- Никогда! Никогда! |
|
'Tamb' Itam took the paddle from Jim's hands, it being unseemly that he should sit while his lord paddled. When they reached the other shore his master forbade him to come any farther; but Tamb' Itam did follow him at a distance, walking up the slope to Doramin's campong. |
Тамб Итам взял весло из рук Джима, ибо не подобало ему сидеть без дела, когда господин его гребет. Когда они добрались до противоположного берега, Джим запретил ему идти дальше, но Тамб Итам следовал за ним на расстоянии и поднялся по склону в кампонг Дорамина. |
|
'It was beginning to grow dark. Torches twinkled here and there. Those they met seemed awestruck, and stood aside hastily to let Jim pass. The wailing of women came from above. The courtyard was full of armed Bugis with their followers, and of Patusan people. |
Начинало темнеть. Кое-где мелькали факелы. Те, кого они встречали, казались испуганными и торопливо расступались перед Джимом. Сверху доносились стенания женщин. Во дворе толпились вооруженные буги со своими приверженцами и жители Патюзана. |
|
'I do not know what this gathering really meant. Were these preparations for war, or for vengeance, or to repulse a threatened invasion? Many days elapsed before the people had ceased to look out, quaking, for the return of the white men with long beards and in rags, whose exact relation to their own white man they could never understand. Even for those simple minds poor Jim remains under a cloud. |
Я не знаю, что означало это сборище. Были ли то приготовления к войне, к мщению или к отражению грозившего нашествия? Много дней прошло, прежде чем народ перестал в трепете ждать возвращения белых людей с длинными бородами и в лохмотьях. Отношение этих белых людей к их белому человеку они так и не могли понять. Даже для этих простых умов бедный Джим остается в тени облака. |
|
'Doramin, alone! immense and desolate, sat in his arm-chair with the pair of flintlock pistols on his knees, faced by a armed throng. When Jim appeared, at somebody's exclamation, all the heads turned round together, and then the mass opened right and left, and he walked up a lane of averted glances. Whispers followed him; murmurs: |
Дорамин, огромный, одинокий и безутешный, сидел в своем кресле перед вооруженной толпой, на коленях его лежала пара кремневых пистолетов. Когда появился Джим, кто-то вскрикнул, и все головы повернулись в его сторону; затем толпа расступилась направо и налево, и Джим прошел вперед, между рядами не смотревших на него людей. Шепот следовал за ним; люди шептали: |
|
"He has worked all the evil." "He hath a charm." . . . |
- Он принес все это зло... Он - злой колдун... |
|
He heard them--perhaps! |
Он слышал их - быть может! |
|
'When he came up into the light of torches the wailing of the women ceased suddenly. Doramin did not lift his head, and Jim stood silent before him for a time. Then he looked to the left, and moved in that direction with measured steps. Dain Waris's mother crouched at the head of the body, and the grey dishevelled hair concealed her face. Jim came up slowly, looked at his dead friend, lifting the sheet, than dropped it without a word. Slowly he walked back. |
Когда он вошел в круг света, отбрасываемого факелами, стенания женщин внезапно смолкли. Дорамин не поднял головы, и некоторое время Джим молча стоял перед ним. Потом он посмотрел налево и размеренными шагами двинулся в ту сторону. Мать Даина Уориса сидела на корточках возле тела у головы сына; седые растрепанные волосы закрывали ее лицо. Джим медленно подошел, взглянул, приподняв покров, на своего мертвого друга; потом, не говоря ни слова, опустил покрывало. Медленно вернулся он назад. |
|
'"He came! He came!" was running from lip to lip, making a murmur to which he moved. |
- Он пришел! Он пришел! - пробегал в толпе шепот, навстречу которому он двигался. |
|
"He hath taken it upon his own head," a voice said aloud. |
- Он взял ответственность на себя, и порукой была его голова, - раздался чей-то громкий голос. |
|
He heard this and turned to the crowd. |
Он услышал и повернулся к толпе. |
|
"Yes. Upon my head." |
- Да. Моя голова. |
|
A few people recoiled. Jim waited awhile before Doramin, and then said gently, |
Кое-кто отступил назад. Джим ждал, стоя перед Дорамином, потом мягко сказал: |
|
"I am come in sorrow." |
- Я пришел в скорби. |
|
He waited again. |
Он снова замолчал. |
|
"I am come ready and unarmed," he repeated. |
- Я пришел, - повторил он. - Я готов и безоружен... |
|
'The unwieldy old man, lowering his big forehead like an ox under a yoke, made an effort to rise, clutching at the flintlock pistols on his knees. From his throat came gurgling, choking, inhuman sounds, and his two attendants helped him from behind. People remarked that the ring which he had dropped on his lap fell and rolled against the foot of the white man, and that poor Jim glanced down at the talisman that had opened for him the door of fame, love, and success within the wall of forests fringed with white foam, within the coast that under the western sun looks like the very stronghold of the night. Doramin, struggling to keep his feet, made with his two supporters a swaying, tottering group; his little eyes stared with an expression of mad pain, of rage, with a ferocious glitter, which the bystanders noticed; and then, while Jim stood stiffened and with bared head in the light of torches, looking him straight in the face, he clung heavily with his left arm round the neck of a bowed youth, and lifting deliberately his right, shot his son's friend through the chest. |
Грузный старик, опустив, словно бык под ярмом, свою массивную голову, попытался подняться, хватаясь за кремневые пистолеты, лежавшие у него на коленях. Из горла его вырывались булькающие хриплые нечеловеческие звуки; два прислужника поддерживали его сзади. Народ заметил, что кольцо, которое он уронил на колени, упало и покатилось к ногам белого человека. Бедный Джим глянул вниз, на талисман, открывший ему врата славы, любви и успеха в этих лесах, окаймленных белой пеной, на этих берегах, которые под лучами заходящего солнца похожи на твердыню ночи. Дорамин, поддерживаемый с обеих сторон, покачивался, шатался, стараясь удержаться на ногах; в его маленьких глазках застыла безумная боль и бешенство; они злобно сверкали, и это заметили все присутствующие. Джим, неподвижный, с непокрытой головой, стоял в светлом круге факелов и смотрел ему прямо в лицо. И тогда он, тяжело обвив левой рукой шею склоненного юноши, решительно поднял правую руку и выстрелил в грудь другу своего сына. |
|
'The crowd, which had fallen apart behind Jim as soon as Doramin had raised his hand, rushed tumultuously forward after the shot. They say that the white man sent right and left at all those faces a proud and unflinching glance. Then with his hand over his lips he fell forward, dead. |
Толпа, отступившая за спиной Джима, как только Дорамин поднял руку, после выстрела ринулась вперед. Говорят, что белый человек бросил направо и налево, на все эти лица гордый, непреклонный взгляд. Потом, подняв руку к губам, упал ничком - мертвый. |
|
'And that's the end. He passes away under a cloud, inscrutable at heart, forgotten, unforgiven, and excessively romantic. Not in the wildest days of his boyish visions could he have seen the alluring shape of such an extraordinary success! For it may very well be that in the short moment of his last proud and unflinching glance, he had beheld the face of that opportunity which, like an Eastern bride, had come veiled to his side. |
Это конец. Он уходит в тени облака, загадочный, забытый, непрощенный, такой романтический. В самых безумных отроческих своих мечтах не мог он представить себе соблазнительное видение такого изумительного успеха. Ибо очень возможно, что в тот краткий миг, когда он бросил последний гордый и непреклонный взгляд, он увидел лик счастья, которое, подобно восточной невесте, приблизилось к нему под покрывалом. |
|
'But we can see him, an obscure conqueror of fame, tearing himself out of the arms of a jealous love at the sign, at the call of his exalted egoism. He goes away from a living woman to celebrate his pitiless wedding with a shadowy ideal of conduct. Is he satisfied--quite, now, I wonder? We ought to know. He is one of us--and have I not stood up once, like an evoked ghost, to answer for his eternal constancy? Was I so very wrong after all? Now he is no more, there are days when the reality of his existence comes to me with an immense, with an overwhelming force; and yet upon my honour there are moments, too when he passes from my eyes like a disembodied spirit astray amongst the passions of this earth, ready to surrender himself faithfully to the claim of his own world of shades. |
Но мы можем видеть его, видеть, как он - неведомый завоеватель славы - вырывается из объятий ревнивой любви, повинуясь знаку, зову своего возвышенного эгоизма. Он уходит от живой женщины, чтобы отпраздновать жестокое свое обручение с призрачным идеалом. Интересно, вполне ли он удовлетворен теперь? Нам следовало бы знать. Он - один из нас, - и разве не поручился я однажды, как вызванный к жизни призрак, за его вечное постоянство? Разве я уж так ошибся? Теперь его нет, и бывают дни, когда я с ошеломляющей силой ощущаю реальность его бытия; и, однако, клянусь честью, бывают и такие минуты, когда он уходит от меня, словно невоплощенный дух, блуждающий среди страстей этой земли, готовый покорно откликнуться на призыв своего собственного мира теней. |
|
'Who knows? He is gone, inscrutable at heart, and the poor girl is leading a sort of soundless, inert life in Stein's house. Stein has aged greatly of late. He feels it himself, and says often that he is "preparing to leave all this; preparing to leave . . ." while he waves his hand sadly at his butterflies.' |
Кто знает? Он ушел, так до конца и не разгаданный, а бедная девушка, безмолвная и безвольная, живет в доме Штейна. Штейн очень постарел за последнее время. Он сам это чувствует и часто говорит, что "готовится оставить все это... оставить все это..." - и грустно указывает рукой на своих бабочек. |
|
September 1899--July 1900. |
|
