|
English |
Русский |
CHAPTER 43 |
43 |
|
'Tamb' Itam behind his chair was thunderstruck. The declaration produced an immense sensation. |
Тамб Итам, стоявший за его стулом, был словно громом поражен. Это заявление вызвало сенсацию. |
|
"Let them go because this is best in my knowledge which has never deceived you," Jim insisted. |
- Дайте им уйти - вот мой совет, а я никогда вас не обманывал, - настаивал Джим. |
|
There was a silence. In the darkness of the courtyard could be heard the subdued whispering, shuffling noise of many people. Doramin raised his heavy head and said that there was no more reading of hearts than touching the sky with the hand, but--he consented. The others gave their opinion in turn. "It is best," "Let them go," and so on. But most of them simply said that they "believed Tuan Jim." |
Наступило молчание. С темного двора доносился заглушенный шепот, шарканье ног. Дорамин поднял свою тяжелую голову и сказал, что нельзя читать в сердцах, как нельзя коснуться рукой неба, но... он согласился. Остальные поочередно высказали свое мнение: "Так лучше...", "Пусть они уйдут..." и так далее. Но многие - их было большинство - сказали просто, что они "верят Тюану Джиму". |
|
'In this simple form of assent to his will lies the whole gist of the situation; their creed, his truth; and the testimony to that faithfulness which made him in his own eyes the equal of the impeccable men who never fall out of the ranks. Stein's words, "Romantic!--Romantic!" seem to ring over those distances that will never give him up now to a world indifferent to his failings and his virtues, and to that ardent and clinging affection that refuses him the dole of tears in the bewilderment of a great grief and of eternal separation. From the moment the sheer truthfulness of his last three years of life carries the day against the ignorance, the fear, and the anger of men, he appears no longer to me as I saw him last--a white speck catching all the dim light left upon a sombre coast and the darkened sea--but greater and more pitiful in the loneliness of his soul, that remains even for her who loved him best a cruel and insoluble mystery. |
В этой простой форме подчинения его воле сосредоточено все - их вера, его честность и изъявление этой верности, которая делала его даже в собственных его глазах равным тем непогрешимым людям, что никогда не выходили из строя. Слова Штейна - "Романтик! Романтик!" - казалось, звенели над пространствами, которые никогда уже не вернут его миру, равнодушному к его падению и его добродетелям, - не отдадут и этой страстной и цепкой привязанности, которая отказывает ему в слезах, ошеломленная великим горем и вечной разлукой. С этого момента он больше не кажется мне таким, каким я его видел в последний раз, - белым пятнышком, сосредоточившим в себе весь тусклый свет, разлитый по мрачному берегу и потемневшему морю. Нет, я вижу его более великим и более достойным жалости в его одиночестве и пребывающим даже для нее - девушки, глубже всех его любившей, - жестокой и неразрешимой загадкой. |
|
'It is evident that he did not mistrust Brown; there was no reason to doubt the story, whose truth seemed warranted by the rough frankness, by a sort of virile sincerity in accepting the morality and the consequences of his acts. But Jim did not know the almost inconceivable egotism of the man which made him, when resisted and foiled in his will, mad with the indignant and revengeful rage of a thwarted autocrat. But if Jim did not mistrust Brown, he was evidently anxious that some misunderstanding should not occur, ending perhaps in collision and bloodshed. It was for this reason that directly the Malay chiefs had gone he asked Jewel to get him something to eat, as he was going out of the fort to take command in the town. On her remonstrating against this on the score of his fatigue, he said that something might happen for which he would never forgive himself. |
Ясно, что он поверил Брауну; не было причины сомневаться в его словах, правдивость которых словно подтверждалась грубой откровенностью, какой-то мужественной искренностью в признании последствий его поступков. Но Джим не знал безграничного эгоизма этого человека, который - словно натолкнувшийся на препятствие деспот - приходил в негодование и мстительное бешенство, когда противились его воле. Хотя Джим и поверил Брауну, но, видимо, он беспокоился, как бы не было недоразумения, которое могло привести к стычке и кровопролитию. Вот почему, как только ушли малайские вожди, он попросил Джюэл принести ему поесть, так как он собирается уйти из форта, чтобы принять на себя командование в городе. Когда она стала возражать, ссылаясь на его усталость, он сказал, что может случиться несчастье, а этого он никогда себе не простит. |
|
"I am responsible for every life in the land," he said. |
- Я отвечаю за жизнь каждого человека в стране, - сказал он. |
|
He was moody at first; she served him with her own hands, taking the plates and dishes (of the dinner-service presented him by Stein) from Tamb' Itam. He brightened up after a while; told her she would be again in command of the fort for another night. |
Сначала он был мрачен. Она сама ему прислуживала, принимая тарелки и блюда (из сервиза, подаренного Штейном) из рук Тамб Итама. Немного погодя он развеселился; сказал ей, что еще на одну ночь ей придется взять на себя командование фортом. |
|
"There's no sleep for us, old girl," he said, "while our people are in danger." |
- Нам нельзя спать, старушка, - заявил он, - пока наш народ в опасности. |
|
Later on he said jokingly that she was the best man of them all. |
Позже он шутя заметил, что она была мужественнее их всех. |
|
"If you and Dain Waris had done what you wanted, not one of these poor devils would be alive to-day." |
- Если бы ты и Даин Уорис сделали то, что задумали, - ни один из этих бродяг не остался бы в живых. |
|
"Are they very bad?" she asked, leaning over his chair. |
- Они очень плохие? - спросила она, наклоняясь над его стулом. |
|
"Men act badly sometimes without being much worse than others," he said after some hesitation. |
- Человек часто поступает плохо, хотя он немногим хуже других людей, - секунду поколебавшись, ответил он. |
|
'Tamb' Itam followed his master to the landing-stage outside the fort. The night was clear but without a moon, and the middle of the river was dark, while the water under each bank reflected the light of many fires "as on a night of Ramadan," Tamb' Itam said. War-boats drifted silently in the dark lane or, anchored, floated motionless with a loud ripple. That night there was much paddling in a canoe and walking at his master's heels for Tamb' Itam: up and down the street they tramped, where the fires were burning, inland on the outskirts of the town where small parties of men kept guard in the fields. Tuan Jim gave his orders and was obeyed. Last of all they went to the Rajah's stockade, which a detachment of Jim's people manned on that night. The old Rajah had fled early in the morning with most of his women to a small house he had near a jungle village on a tributary stream. Kassim, left behind, had attended the council with his air of diligent activity to explain away the diplomacy of the day before. He was considerably cold-shouldered, but managed to preserve his smiling, quiet alertness, and professed himself highly delighted when Jim told him sternly that he proposed to occupy the stockade on that night with his own men. After the council broke up he was heard outside accosting this and that deputing chief, and speaking in a loud, gratified tone of the Rajah's property being protected in the Rajah's absence. |
Тамб Итам последовал за своим господином к пристани перед фортом. Ночь была ясная, но безлунная; на середине реки было темно, а вода у берегов отражала свет многих костров, "как в ночи рамазана" [рамазан - девятый месяц магометанского календаря - месяц поста] - сказал Тамб Итам. Военные лодки тихо плыли по темной полосе или неподвижно лежали на якоре в журчащей воде. В ту ночь Тамб Итаму пришлось долго грести в каноэ и следовать по пятам за своим господином; они ходили вверх и вниз по улице, где пылали костры, удалялись вглубь, к предместьям поселка, где маленькие отряды стояли на страже в полях. Тюан Джим отдавал приказания, и ему повиновались. Наконец они подошли к частоколу раджи, где расположился на эту ночь отряд из людей Джима. Старый раджа рано поутру бежал со своими женщинами в маленький домик, принадлежавший ему и расположенный неподалеку от лесной деревушки на берегу притока. Кассим остался и с видом энергичным и внимательным присутствовал на совете, чтобы дать отчет в дипломатии минувшего дня. Он был очень недоволен, но, по обыкновению, улыбался, спокойный и настороженный, и прикинулся в высшей степени обрадованным, когда Джим сурово заявил ему, что на эту ночь введет своих людей за частокол раджи. Когда закончилось совещание, слышали, как он подходил то к одному, то к другому вождю и громко, с благодарностью говорил о том, что во время отсутствия раджи имущество его будет охраняться. |
|
'About ten or so Jim's men marched in. The stockade commanded the mouth of the creek, and Jim meant to remain there till Brown had passed below. A small fire was lit on the flat, grassy point outside the wall of stakes, and Tamb' Itam placed a little folding-stool for his master. Jim told him to try and sleep. Tamb' Itam got a mat and lay down a little way off; but he could not sleep, though he knew he had to go on an important journey before the night was out. His master walked to and fro before the fire with bowed head and with his hands behind his back. His face was sad. Whenever his master approached him Tamb' Itam pretended to sleep, not wishing his master to know he had been watched. At last his master stood still, looking down on him as he lay, and said softly, |
Около десяти часов Джим ввел своих людей. Частокол возвышался над устьем речонки, и Джим предполагал остаться здесь до тех пор, пока не спустится к низовьям Браун. Развели маленький костер на низком, поросшем травой мысе за стеной из кольев, и Тамб Итам принес складной стул для своего господина. Джим посоветовал ему лечь спать. Тамб Итам притащил циновку и улегся поблизости, но заснуть не мог, хотя знал, что еще до рассвета ему предстоит отправиться в путь с важным поручением. Его господин, опустив голову и заложив руки за спину, шагал взад и вперед перед костром. Лицо его было печально. Когда Джим приближался к Тамб Итаму, тот прикидывался спящим, чтобы его господин не знал, что за ним наблюдают. Наконец Джим остановился, посмотрел на него и мягко сказал: |
|
"It is time." |
- Пора. |
|
'Tamb' Itam arose directly and made his preparations. His mission was to go down the river, preceding Brown's boat by an hour or more, to tell Dain Waris finally and formally that the whites were to be allowed to pass out unmolested. Jim would not trust anybody else with that service. Before starting, Tamb' Itam, more as a matter of form (since his position about Jim made him perfectly known), asked for a token. |
Тамб Итам тотчас же поднялся и стал готовиться в путь. Он должен был спуститься вниз по реке, на час опередив лодку Брауна, и объявить Даину Уорису, что белых следует пропустить, не причиняя им вреда. Никому другому Джим не доверил бы этого поручения. Перед уходом Тамб Итам попросил какой-нибудь предмет, подтверждающий, что он - Тамб Итам - послан Джимом. Собственно, это была простая формальность, так как всем было известно, какое положение он занимает при Джиме. |
|
"Because, Tuan," he said, "the message is important, and these are thy very words I carry." |
- Тюан, я несу важное послание - твои собственные слова, - сказал он. |
|
His master first put his hand into one pocket, then into another, and finally took off his forefinger Stein's silver ring, which he habitually wore, and gave it to Tamb' Itam. When Tamb' Itam left on his mission, Brown's camp on the knoll was dark but for a single small glow shining through the branches of one of the trees the white men had cut down. |
Его господин сунул руку сначала в один карман, потом в другой и наконец снял с указательного пальца серебряное кольцо Штейна, которое обычно носил, и передал Тамб Итаму. Когда Тамб Итам отправился в путь, в лагере Брауна было темно, и только огонек мерцал сквозь ветви одного из деревьев, срубленных белыми. |
|
'Early in the evening Brown had received from Jim a folded piece of paper on which was written, |
Рано вечером Браун получил от Джима сложенный листок бумаги, на котором было написано: |
|
"You get the clear road. Start as soon as your boat floats on the morning tide. Let your men be careful. The bushes on both sides of the creek and the stockade at the mouth are full of well-armed men. You would have no chance, but I don't believe you want bloodshed." |
"Путь свободен. Отправляйтесь, как только ваша лодка поднимется на волнах утреннего прилива. Пусть ваши люди будут осторожны. В кустах по обеим сторонам речонки и за частоколом при устье спрятаны вооруженные люди. У вас не было бы ни одного шанса на успех, но я не думаю, чтобы вы хотели кровопролития". |
|
Brown read it, tore the paper into small pieces, and, turning to Cornelius, who had brought it, said jeeringly, |
Браун прочел записку, разорвал ее на мелкие кусочки и, повернувшись к Корнелиусу, который принес послание, насмешливо сказал: |
|
"Good-bye, my excellent friend." |
- Прощайте, мой друг! |
|
Cornelius had been in the fort, and had been sneaking around Jim's house during the afternoon. Jim chose him to carry the note because he could speak English, was known to Brown, and was not likely to be shot by some nervous mistake of one of the men as a Malay, approaching in the dusk, perhaps might have been. |
В тот день Корнелиус побывал в форте и шнырял близ дома Джима. Джим вручил ему записку, так как тот говорил по-английски, был известен Брауну и не подвергался риску попасть под выстрел одного из его людей, что легко могло случиться с кем-нибудь из малайцев, в темноте приближающихся к холму. |
|
'Cornelius didn't go away after delivering the paper. Brown was sitting up over a tiny fire; all the others were lying down. |
Вручив послание, Корнелиус не уходил. Браун сидел у маленького костра; все остальные лежали. |
|
"I could tell you something you would like to know," Cornelius mumbled crossly. |
- Я мог бы вам сказать кое-что приятное, - угрюмо пробормотал Корнелиус. |
|
Brown paid no attention. |
Браун не обратил на него внимания. |
|
"You did not kill him," went on the other, "and what do you get for it? You might have had money from the Rajah, besides the loot of all the Bugis houses, and now you get nothing." |
- Вы его не убили, - продолжал тот, - а что вы за это получаете? Вы могли бы забрать все деньги у раджи и ограбить дома буги, а теперь у вас нет ничего. |
|
"You had better clear out from here," growled Brown, without even looking at him. |
- Проваливайте-ка отсюда! - проворчал Браун, даже не взглянув на него. |
|
But Cornelius let himself drop by his side and began to whisper very fast, touching his elbow from time to time. What he had to say made Brown sit up at first, with a curse. He had simply informed him of Dain Waris's armed party down the river. At first Brown saw himself completely sold and betrayed, but a moment's reflection convinced him that there could be no treachery intended. He said nothing, and after a while Cornelius remarked, in a tone of complete indifference, that there was another way out of the river which he knew very well. |
Но Корнелиус уселся рядом с ним и стал ему что-то нашептывать, изредка притрагиваясь к его локтю. То, что он сказал, заставило Брауна с проклятием выпрямиться: Корнелиус сообщил ему о вооруженном отряде Даина Уориса в низовьях реки. Сначала Браун решил, что его предали, но, поразмыслив, убедился, что о предательстве не может быть и речи. Он ничего не сказал, и немного погодя Корнелиус равнодушным тоном заметил, что есть другой обходный путь, хорошо ему известный. |
|
"A good thing to know, too," said Brown, pricking up his ears; and Cornelius began to talk of what went on in town and repeated all that had been said in council, gossiping in an even undertone at Brown's ear as you talk amongst sleeping men you do not wish to wake. |
- Полезное сведение, - сказал Браун, настораживаясь; и Корнелиус заговорил о том, что происходит в городе, повторил речи, произнесенные на совете, ровным голосом жужжа в ухо Брауна, словно не желая будить спящих. |
|
"He thinks he has made me harmless, does he?" mumbled Brown very low. . . . |
- Он думает, что обезвредил меня, - не так ли? - очень тихо пробормотал Браун. |
|
"Yes. He is a fool. A little child. He came here and robbed me," droned on Cornelius, "and he made all the people believe him. But if something happened that they did not believe him any more, where would he be? And the Bugis Dain who is waiting for you down the river there, captain, is the very man who chased you up here when you first came." |
- Да. Он дурак. Дитя малое. Он явился сюда и ограбил меня, - жужжал Корнелиус, - и заставил весь народ ему верить; но если что-нибудь случится, и они перестанут ему верить, - что тогда от него останется? Этот буги Даин, что ждет вас в низовьях реки, капитан, - тот самый человек, который загнал вас на холм, когда вы только что сюда прибыли. |
|
Brown observed nonchalantly that it would be just as well to avoid him, and with the same detached, musing air Cornelius declared himself acquainted with a backwater broad enough to take Brown's boat past Waris's camp. |
Браун небрежно бросил, что недурно было бы избежать этой встречи; и с тем же независимым видом Корнелиус заявил, что знает обходный путь - пролив достаточно широкий, по которому лодка Брауна может пройти, минуя лагерь Уориса. |
|
"You will have to be quiet," he said as an afterthought, "for in one place we pass close behind his camp. Very close. They are camped ashore with their boats hauled up." |
- Вам придется не шуметь, - сказал он, словно что-то вспомнив, - так как в одном месте мы будем проходить как раз позади его лагеря. Очень близко. Они расположились на берегу и втащили свою лодку. |
|
"Oh, we know how to be as quiet as mice; never fear," said Brown. |
- Не бойтесь, мы умеем скользить неслышно, как мыши, - сказал Браун. |
|
Cornelius stipulated that in case he were to pilot Brown out, his canoe should be towed. |
Корнелиус потребовал, чтобы его каноэ взяли на буксир в том случае, если он будет указывать дорогу Брауну. |
|
"I'll have to get back quick," he explained. |
- Я должен поскорей вернуться назад, - пояснил он. |
|
'It was two hours before the dawn when word was passed to the stockade from outlying watchers that the white robbers were coming down to their boat. In a very short time every armed man from one end of Patusan to the other was on the alert, yet the banks of the river remained so silent that but for the fires burning with sudden blurred flares the town might have been asleep as if in peace-time. A heavy mist lay very low on the water, making a sort of illusive grey light that showed nothing. When Brown's long-boat glided out of the creek into the river, Jim was standing on the low point of land before the Rajah's stockade--on the very spot where for the first time he put his foot on Patusan shore. A shadow loomed up, moving in the greyness, solitary, very bulky, and yet constantly eluding the eye. A murmur of low talking came out of it. Brown at the tiller heard Jim speak calmly: |
За два часа до рассвета караульные известили находившихся за частоколом, что белые разбойники спускаются к своему судну. Тотчас же встрепенулись все вооруженные люди в Патюзане, хотя на берегах реки по-прежнему было тихо, и если бы не дымное пламя костров, город казался бы спящим, как в мирное время. Тяжелый туман низко навис над водой, и в призрачном сером свете ничего не было видно. Когда баркас Брауна выплыл из речонки в широкую реку, Джим стоял на низком мысе перед частоколом раджи - на том самом месте, куда он ступил по приезде в Патюзан. В сером свете показалась движущаяся тень - одинокая, очень большая и, однако, трудно различимая. Доносился тихий шепот. Браун, сидевший у руля, слышал, как Джим спокойно сказал: |
|
"A clear road. You had better trust to the current while the fog lasts; but this will lift presently." |
- Путь свободен. Вы лучше доверьтесь течению, пока не рассеялся туман. Но скоро он рассеется. |
|
"Yes, presently we shall see clear," replied Brown. |
- Да, скоро будет светло, - отозвался Браун. |
|
'The thirty or forty men standing with muskets at ready outside the stockade held their breath. The Bugis owner of the prau, whom I saw on Stein's verandah, and who was amongst them, told me that the boat, shaving the low point close, seemed for a moment to grow big and hang over it like a mountain. |
Тридцать или сорок человек, стоявшие с мушкетами перед частоколом, затаили дыхание. Буги, владелец пироги, тот самый, кого я видел на веранде Штейна, находился среди них и впоследствии рассказывал мне, что баркас, поравнявшись с низким мысом, вдруг словно вырос и навис, как гора. |
|
"If you think it worth your while to wait a day outside," called out Jim, "I'll try to send you down something--a bullock, some yams--what I can." |
- Если вы считаете, что имеет смысл переждать день в море, - крикнул Джим, - я постараюсь чего-нибудь вам прислать - теленка, ямсу... что придется. |
|
The shadow went on moving. |
Тень продолжала двигаться вперед. |
|
"Yes. Do," said a voice, blank and muffled out of the fog. |
- Да. Пришлите - донесся из тумана заглушенный голос. |
|
Not one of the many attentive listeners understood what the words meant; and then Brown and his men in their boat floated away, fading spectrally without the slightest sound. |
Никто из внимательных слушателей не понял смысла этих слов, а потом Браун и его люди уплыли, скрылись бесшумно, словно призраки. |
|
'Thus Brown, invisible in the mist, goes out of Patusan elbow to elbow with Cornelius in the stern-sheets of the long-boat. |
Так Браун, невидимый в тумане, уезжает из Патюзана, сидя бок о бок с Корнелиусом на корме баркаса. |
|
"Perhaps you shall get a small bullock," said Cornelius. "Oh yes. Bullock. Yam. You'll get it if he said so. He always speaks the truth. He stole everything I had. I suppose you like a small bullock better than the loot of many houses." |
- Может быть, вы получите теленка, - произнес Корнелиус. - О да! Теленка. И ямсу. Вы это получите, раз он сказал. Он всегда говорит правду. Он украл все, что у меня было. Полагаю, вам теленок нравится больше, чем награбленное добро. |
|
"I would advise you to hold your tongue, or somebody here may fling you overboard into this damned fog," said Brown. |
- Я бы вам советовал держать язык за зубами, а не то как бы кто не швырнул вас за борт в этот проклятый туман, - сказал Браун. |
|
The boat seemed to be standing still; nothing could be seen, not even the river alongside, only the water-dust flew and trickled, condensed, down their beards and faces. It was weird, Brown told me. Every individual man of them felt as though he were adrift alone in a boat, haunted by an almost imperceptible suspicion of sighing, muttering ghosts. |
Баркас, казалось, лежал неподвижно; ничего не было видно - даже воды у бортов; только водяная пыль, стекаясь в капли, струилась по бородам и лицам. Было жутко, сказал мне Браун. Каждый чувствовал себя так, словно он один плывет в лодке, преследуемый едва уловимыми вздохами бормочущих призраков. |
|
"Throw me out, would you? But I would know where I was," mumbled Cornelius surlily. "I've lived many years here." |
- Вышвырните меня, да? Но я-то знаю, где я нахожусь, - угрюмо буркнул Корнелиус. - Я здесь много лет прожил. |
|
"Not long enough to see through a fog like this," Brown said, lolling back with his arm swinging to and fro on the useless tiller. |
- И все-таки ничего не можете разглядеть в таком тумане, - сказал Браун, откидываясь назад и держа руку на румпеле, ставшем бесполезным. |
|
"Yes. Long enough for that," snarled Cornelius. |
- Нет, могу! - огрызнулся Корнелиус. |
|
"That's very useful," commented Brown. "Am I to believe you could find that backway you spoke of blindfold, like this?" |
- Очень приятно, - произнес Браун. - Значит, приходится верить, что вы вслепую можете найти проток, о котором говорили? |
|
Cornelius grunted. |
Корнелиус отвечал утвердительно. |
|
"Are you too tired to row?" he asked after a silence. |
- Вы слишком устали, чтобы грести? - спросил он, помолчав. |
|
"No, by God!" shouted Brown suddenly. "Out with your oars there." |
- Нет, черт возьми! - заорал вдруг Браун. - Беритесь за весла! |
|
There was a great knocking in the fog, which after a while settled into a regular grind of invisible sweeps against invisible thole-pins. Otherwise nothing was changed, and but for the slight splash of a dipped blade it was like rowing a balloon car in a cloud, said Brown. Thereafter Cornelius did not open his lips except to ask querulously for somebody to bale out his canoe, which was towing behind the long-boat. Gradually the fog whitened and became luminous ahead. To the left Brown saw a darkness as though he had been looking at the back of the departing night. All at once a big bough covered with leaves appeared above his head, and ends of twigs, dripping and still, curved slenderly close alongside. Cornelius, without a word, took the tiller from his hand.' |
Раздался громкий стук в тумане, немного погодя сменившийся ровным поскрипыванием невидимых весел в невидимых уключинах. За исключением этого ничто не изменилось, и, если бы не поблескивали мокрые лопасти весел, могло, по словам Брауна, показаться, будто они летят на воздушном шаре, окутанные облаком. После этого Корнелиус не разжимал губ и только ворчливо приказал кому-то вычерпать воду из его каноэ, которое шло на буксире за баркасом. Постепенно туман стал белеть, и впереди просветлело. Налево Браун увидел сгущенный мрак, словно поглядел вслед отступающей ночи. Вдруг большой сук, покрытый листьями, навис над его головой, и концы ветвей, с которых стекали капли, изогнулись вдоль бортов. Корнелиус, не говоря ни слова, взялся за румпель. |
