Краткая коллекция текстов на французском языке
Оноре де Бальзак
Illusions perdues/Утраченные иллюзии
3. Eve et David/Часть третья. Страдания изобретателя
(продолжение)
| France | Русский |
| Lucien se trouvait dans la situation de ce pêcheur de je ne sais quel conte arabe, qui, voulant se noyer en plein océan, tombe au milieu de contrées sous-marines et y devient roi. Le prêtre espagnol paraissait si véritablement affectueux que le poète n'hésita pas à lui ouvrir son coeur ; il lui raconta donc, d'Angoulême à Ruffec, toute sa vie, en n'omettant aucune de ses fautes, et finissant par le dernier désastre qu'il venait de causer. Au moment où il terminait ce récit, d'autant plus poétiquement débité que Lucien le répétait pour la troisième fois depuis quinze jours, il arrivait au point où, sur la route, près de Ruffec, se trouve le domaine de la famille de Rastignac, dont le nom, la première fois qu'il le prononça, fit faire un mouvement à l'Espagnol. | Люсьен оказался в положении рыбака, не скажу точно из какой арабской сказки, который, решив утопиться в океане, попадает в подводное царство и там становится царем. Участие испанского священника казалось столь искренним, что поэт, не колеблясь, открыл ему душу. Итак, в пути от Ангулема до Рюфака он рассказал ему всю свою жизнь, не утаив ни единого прегрешения, вплоть до последнего несчастья, которого он был причиною. В то время, когда он кончал свою повесть, изложенную тем поэтичнее, что за последние две недели Люсьен повторял ее уже в третий раз, они проезжали мимо тех мест, где близ дороги, неподалеку от Рюфака, находилось родовое поместье Растиньяков. Когда Люсьен впервые произнес это имя, испанец встрепенулся. |
| - Voici, dit-il, d'où est parti le jeune Rastignac qui ne me vaut certes pas, et qui a eu plus de bonheur que moi. | - Вот,- сказал Люсьен,- откуда происходит молодой Растиньяк. Право, он не стоит меня, но он более удачлив! |
| - Ah ! | - А-а! |
| - Oui, cette drôle de gentilhommière est la maison de son père. Il est devenu, comme je vous le disais, l'amant de madame de Nucingen, la femme du fameux banquier. Moi, je me suis laissé aller à la poésie ; lui, plus habile, a donné dans le solide... | - Да, эта захудалая дворянская усадьба принадлежит его отцу. Растиньяк, как я уже говорил вам, стал любовником госпожи Нусинген, жены знаменитого банкира. Я увлекся поэзией; он оказался более положительным и ударился в дела... |
| Le prêtre fit arrêter sa calèche, il voulut, par curiosité, parcourir la petite avenue qui de la route conduisait à la maison et regarda tout avec plus d'intérêt que Lucien n'en attendait d'un prêtre espagnol. | Священник приказал вознице остановить лошадей; он пожелал из чистой любознательности пройтись по аллее, которая вела от проезжей дороги к дому, и обозрел усадьбу с таким вниманием, какого Люсьен не ожидал от испанского священника. |
| - Vous connaissez donc les Rastignac ?... lui demanda Lucien. | - Вы, стало быть, знаете Растиньяков?..- спросил его Люсьен. |
| - Je connais tout Paris, dit l'Espagnol en remontant dans sa voiture. Ainsi, faute de dix ou douze mille francs, vous alliez vous tuer. Vous êtes un enfant, vous ne connaissez ni les hommes, ni les choses. Une destinée vaut tout ce que l'homme l'estime, et vous n'évaluez votre avenir que douze mille francs ; eh ! bien, je vous achèterai tout-à-l'heure davantage. Quant à l'emprisonnement de votre beau-frère, c'est une vétille : si ce cher monsieur Séchard a fait une découverte, il sera riche. Les riches n'ont jamais été mis en prison pour dettes. Vous ne me paraissez pas fort en Histoire. Il y a deux Histoires : l'Histoire officielle, menteuse, qu'on enseigne, l'Histoire ad usum delphini ; puis l'Histoire secrète, où sont les véritables causes des événements, une histoire honteuse. Laissez-moi vous raconter, en trois mots, une autre historiette que vous ne connaissez pas. Un ambitieux, prêtre et jeune, veut entrer aux affaires publiques, il se fait le chien couchant du favori, le favori d'une reine ; le favori devient son bienfaiteur, et lui donne le rang de ministre en lui donnant place au Conseil. Un soir, un de ces hommes qui croient rendre service (ne rendez jamais un service qu'on ne vous demande pas !) écrit au jeune ambitieux que la vie de son bienfaiteur est menacée. Le roi s'est courroucé d'avoir un maître, demain le favori doit être tué s'il se rend au palais. Eh ! bien, jeune homme, qu'auriez-vous fait en recevant cette lettre ?... | - Я знаю весь Париж,- сказал испанец, садясь в карету.- Итак, из-за каких-то десяти или двенадцати тысяч франков вы хотели убить себя? Вы младенец, вы не знаете ни людей, ни жизни. Жизнь человека стоит того, во что он ее ценит, а вы свою жизнь оценили всего лишь в двенадцать тысяч франков; ну, что ж, я готов купить вас дороже. Что касается до ареста вашего зятя, то это сущий вздор! Ежели милейший господин Сешар сделал открытие, он разбогатеет. А богачей никогда еще не сажали в тюрьму за долги. Вы, мне кажется, не очень сильны в истории. Есть две истории: официальная, лживая история, которую преподают в школе, история ad usum delphini1; и история тайная, раскрывающая истинные причины событий, история постыдная. Позвольте мне рассказать вам в двух словах другой случай из этой неведомой вам истории. Молодой честолюбец, священник, желает приобщиться к государственным делам; он низкопоклонничает перед фаворитом, фаворитом королевы; фаворит принимает участие в священнике, возводит его в звание министра, вводит в совет. Однажды вечером молодой честолюбец получает письмо, которым некий благодетель из породы людей, склонных оказывать услуги (никогда не оказывайте услуг, о которых вас не просят!), извещает его о том, что жизнь его покровителя в опасности. Король взбешен, он не потерпит, чтобы им кто-то руководил, фаворит погибнет, как явится поутру во дворец. Ну-с, молодой человек, как вы поступили бы, получив такое письмо? |
| - Je serais allé sur-le-champ avertir mon bienfaiteur, s'écria vivement Lucien. | - Я немедленно предупредил бы моего благодетеля! - вскричал Люсьен с горячностью. |
| - Vous êtes bien encore l'enfant que révèle le récit de votre existence, dit le prêtre. Notre homme s'est dit : Si le roi va jusqu'au crime, mon bienfaiteur est perdu. Je dois avoir reçu cette lettre trop tard, et il a dormi jusqu'à l'heure où l'on tuait le favori... | - Вы и впрямь младенец, что, впрочем, явствует из повести вашей жизни,- сказал священник.- Ну, а наш молодчик сказал самому себе: "Ежели король решается на преступление, благодетель мой погиб; придется сделать вид, что письмо опоздало!" И он проспал до тех пор, покуда ему не сказали, что фаворита убили... |
| - C'est un monstre ! dit Lucien, qui soupçonna chez le prêtre l'intention de l'éprouver. | - Чудовище!-сказал Люсьен, заподозрив священника в намерении его испытать. |
| - Il s'appelle le cardinal de Richelieu, répondit le chanoine et son bienfaiteur a nom le maréchal d'Ancre. Vous voyez bien que vous ne connaissez pas votre histoire de France. N'avais-je pas raison de vous dire que l'histoire enseignée dans les colléges est une collection de dates et de faits excessivement douteuse d'abord, mais sans la moindre portée. A quoi vous sert-il de savoir que Jeanne d'Arc a existé ? En avez-vous jamais tiré cette conclusion que si la France avait alors accepté la dynastie angevine des Plantagenets, les deux peuples réunis auraient aujourd'hui l'empire du monde et que les deux îles où se forgent les troubles politiques du continent seraient deux provinces françaises ?... Mais avez-vous étudié les moyens par lesquels les Médicis, de simples marchands, sont arrivés à être Grands-Ducs de Toscane ? | - Все великие люди - чудовища,- отвечал каноник.- Человек этот был кардинал Ришелье, а его покровитель - маршал д'Анкр. Вот видите, вы и не знаете истории Франции! Не был ли я прав, говоря, что история, которой обучают в школах, есть не что иное, как подбор дат и событий, крайне сомнительных и притом не имеющих ни малейшего значения. На что вам знать, что существовала Жанна д'Арк? Доводилось ли вам делать из этого вывод, что, ежели бы Франция в то время приняла анжуйскую династию Плантагенетов, то, объединившись, два народа владели бы ныне всем миром, а два острова, где ныне завариваются все политические смуты материка, были бы двумя французскими провинциями? А знаете ли вы, какими путями Медичи из простых купцов стали великими герцогами тосканскими? |
| - Un poète, en France, n'est pas tenu d'être un Bénédictin, dit Lucien. | - Поэт во Франции не обязан быть бенедиктинцем,- сказал Люсьен. |
| - Eh ! bien, jeune homme, ils sont devenus Grands-Ducs, comme Richelieu devint Ministre. Si vous aviez cherché dans l'histoire les causes humaines des événements, au lieu d'en apprendre par coeur les étiquettes, vous en auriez tiré des préceptes pour votre conduite. De ce que je viens de prendre au hasard dans la collection des faits vrais résulte cette loi : Ne voyez dans les hommes et surtout dans les femmes que des instruments ; mais ne le leur laissez pas voir. Adorez comme Dieu même celui qui, placé plus haut que vous, peut vous être utile, et ne le quittez pas qu'il n'ait payé très-cher votre servilité. Dans le commerce du monde, soyez enfin âpre comme le juif et bas comme lui : faites pour la puissance tout ce qu'il fait pour l'argent. Mais aussi n'ayez pas plus de souci de l'homme tombé que s'il n'avait jamais existé. Savez-vous pourquoi vous devez vous conduire ainsi ?... Vous voulez dominer le monde, n'est-ce pas ? il faut commencer par lui obéir et le bien étudier. Les savants étudient les livres, les politiques étudient les hommes, leurs intérêts, les causes génératrices de leurs actions. Or le monde, la société, les hommes pris dans leur ensemble, sont fatalistes ; ils adorent l'événement. Savez-vous pourquoi je vous fais ce petit cours d'histoire ? c'est que je vous crois une ambition démesurée... | - Так вот, молодой человек, они стали великими герцогами, как Ришелье стал министром. Ежели бы вы, изучая историю, вникли в суть событий, а не заучивали наизусть наклеенные на них ярлыки, вы извлекли бы из нее правила вашего поведения. Примеры, наудачу взятые мной из множества подобных случаев, позволяют установить такой закон: смотрите на людей, и особенно на женщин, как на орудие вашего преуспевания, но не показывайте им этого. Почитайте, как бога, того, кто стоит выше вас и может быть вам полезен, и не покидайте его, покуда он дорого не заплатит за ваше раболепство. Короче, в мире дельцов будьте алчны, как ростовщик, и низки, как он; поступайтесь всем ради власти, как он поступается всем ради золота. И не пекитесь о том, кто падает: он уже для вас не существует. Знаете ли вы, почему вам надобно так себя вести? Вы желаете властвовать в свете, не правда ли? Так надобно прежде склониться перед светом и тщательно его изучить. Ученые изучают книги, политики изучают людей, их вожделения, побудительные причины человеческой деятельности. Однако ж свет, общество, люди, взятые в их совокупности,- фаталисты: все, что ни свершается, для них свято. Знаете ли вы, почему я прочел вам этот краткий курс истории? Мне показалось, что вы чрезмерно честолюбивы... |
| - Oui, mon père ! | - Да, отец мой! |
| - Je l'ai bien vu, reprit le chanoine. Mais en ce moment vous vous dites : Ce chanoine espagnol invente des anecdotes et pressure l'histoire pour me prouver que j'ai eu trop de vertu... | - Я это сразу заметил,- продолжал каноник.- Но в настоящую минуту вы говорите про себя: "Этот испанский каноник сочиняет небылицы и извращает историю, стараясь доказать мне, что я был чересчур добродетелен..." |
| Lucien se prit à sourire en voyant ses pensées si bien devinées. | (Люсьен улыбнулся, увидев, что мысли его так верно угаданы.) |
| - Eh ! bien, jeune homme, prenons des faits passés à l'état de banalité, dit le prêtre. Un jour la France est à peu près conquise par les Anglais, le roi n'a plus qu'une province. Du sein du peuple deux êtres se dressent : une pauvre jeune fille, cette même Jeanne d'Arc dont nous parlions ; puis un bourgeois nommé Jacques Coeur. L'une donne son bras et le prestige de sa virginité, l'autre donne son or : le royaume est sauvé. Mais la fille est prise !... Le roi, qui peut racheter la fille, la laisse brûler vive. Quant à l'héroique bourgeois, le roi le laisse accuser de crimes capitaux par ses courtisans qui en font curée. Les dépouilles de l'innocent traqué, cerné, abattu par la justice enrichissent cinq maisons nobles... Et le père de l'archevêque de Bourges sort du royaume, pour n'y jamais revenir, sans un sou de ses biens en France, n'ayant d'autre argent à lui que celui qu'il avait confié aux Arabes, aux Sarrasins en Egypte. | Ну, что ж, молодой человек, возьмем общеизвестные события,- сказал священник.- Некогда Франция была почти завоевана англичанами, у короля оставалась всего одна провинция. Из недр народа выходят два существа: бедная девушка, та самая Жанна д'Арк, о которой мы говорили, и горожанин по имени Жак Кер. Одна несет меч и обаяние девственности, другой приносит золото: королевство спасено. Но девушка взята в плен!.. И король, который мог бы выкупить девушку, допускает, чтобы ее сожгли заживо! Что касается до героя-горожанина, король позволяет своим придворным обвинить его в уголовных преступлениях и расхитить все его имущество. Ограбление человека невинного, загнанного, затравленного, сраженного правосудием, обогащает пять дворянских родов... И отец архиепископа буржского покидает королевство, чтобы никогда уже туда не воротиться; потеряв во Франции все свое состояние, до последнего су, он, однако ж, сохраняет деньги, которые когда-то доверил арабам и сарацинам в Египте. |
| Vous pouvez dire encore : Ces exemples sont bien vieux, toutes ces ingratitudes ont trois cents ans d'Instruction Publique, et les squelettes de cet âge-là sont fabuleux. Eh ! bien, jeune homme, croyez-vous au dernier demi-dieu de la France, à Napoléon ? Il a tenu l'un de ses généraux dans sa disgrâce, il ne l'a fait maréchal qu'à contrecoeur, jamais il ne s'en est servi volontiers. Ce maréchal se nomme Kellermann. Savez-vous pourquoi ?... Kellermann a sauvé la France et le premier consul à Marengo par une charge audacieuse qui fut applaudie au milieu du sang et du feu. Il ne fut même pas question de cette charge héroique dans le bulletin. La cause de la froideur de Napoléon pour Kellermann est aussi la cause de la disgrâce de Fouché, du Prince de Talleyrand : c'est l'ingratitude du roi Charles VII, de Richelieu, l'ingratitude... | Вы можете еще сказать: "Все это очень старо, вот уже триста лет как примеры подобной неблагодарности приводятся в школьных учебниках, а призраки веков всего лишь легенды". Ну, а веруете ли вы, молодой человек, в последнего полубога Франции, в Наполеона? Один из его генералов был у него не в чести, он скрепя сердце произвел его в маршалы и пользовался его услугами чрезвычайно неохотно. Имя этого маршала - Келлерман. И знаете, что было тому причиной?.. Келлерман в битве при Маренго смелой атакой, вызвавшей рукоплескания среди потоков крови и огня, спас Францию и первого консула. В сводке даже не было упомянуто об этой героической атаке. Причина холодности Наполеона к Келлерману, как и причина опалы Фуше, князя Талейрана,- неблагодарность! Неблагодарность короля Карла VII, Ришелье, неблагодарность... |
| - Mais, mon père, à supposer que vous me sauviez la vie et que vous fassiez ma fortune, dit Lucien, vous me rendez ainsi la reconnaissance assez légère. | - Но, отец мой, предположим, что вы спасете меня от смерти и создадите мне привольную жизнь,- сказал Люсьен,- так на что же вам облегчать мне мой долг благодарности?.. |
| - Petit drôle, dit l'abbé souriant et prenant l'oreille de Lucien pour la lui tortiller avec une familiarité quasi royale, si vous étiez ingrat avec moi, vous seriez alors un homme fort, et je ne vous en voudrais pas ; mais vous n'en êtes pas encore là, car, simple écolier, vous avez voulu passer trop tôt maître. C'est le défaut des Français dans votre époque. Ils ont été gâtés tous par l'exemple de Napoléon. Vous donnez votre démission parce que vous ne pouvez pas obtenir l'épaulette que vous souhaitez... Mais avez-vous rapporté tous vos vouloirs, toutes vos actions à une idée ?... | -- Проказник! - сказал аббат, улыбнувшись, и потянул Люсьена за ухо с почти царственной непринужденностью.- Да окажись вы в отношении меня неблагодарным, так вы, стало быть, оказались бы натурой сильной, и тогда я преклонился бы перед вами; но вам до этого еще далеко, ибо вы простой ученик, вы чересчур рано пожелали стать мастером. Таков недостаток всех современных французов. Все вы развращены примером Наполеона. Вы подаете в отставку, потому что не добились вожделенных эполет... Но подчинили ли вы все ваши помыслы, все ваши поступки одной цели?.. |
| - Hélas ! non, dit Lucien. | - Увы, нет! - сказал Люсьен. |
| - Vous avez été ce que les Anglais appellent inconsistent, reprit le chanoine en souriant. | - Вы были, как говорят англичане, inconsistent,- продолжал с усмешкой каноник. |
| - Qu'importe ce que j'ai été, si je ne puis plus rien être ! répondit Lucien. | - Не все ли равно, чем я был, если я больше ничем не буду! -отвечал Люсьен. |
| - Qu'il se trouve derrière toutes vos belles qualités une force semper virens, dit le prêtre en tenant à montrer qu'il savait un peu de latin, et rien ne vous résistera dans le monde. Je vous aime assez déjà... | - Пусть только за всеми вашими прекрасными качествами таится сила semper virens2,- сказал священник, притязая на некоторое знание латыни,- и ничто в мире не устоит перед вами. Я уже полюбил вас... |
| Lucien sourit d'un air d'incrédulité. | (Люсьен недоверчиво усмехнулся.) |
| - Oui, reprit l'inconnu en répondant au sourire de Lucien, vous m'intéressez comme si vous étiez mon fils, et je suis assez puissant pour vous parler à coeur ouvert, comme vous venez de me parler. Savez-vous ce qui me plaît de vous ?... Vous avez fait en vous-même table rase, et vous pouvez alors entendre un cours de morale qui ne se fait nulle part ; car les hommes, rassemblés en troupe, sont encore plus hypocrites qu'ils ne le sont quand leur intérêt les oblige à jouer la comédie. Aussi passe-t-on une bonne partie de sa vie à sarcler ce que l'on a laissé pousser dans son coeur pendant son adolescence. Cette opération s'appelle acquérir de l'expérience. | Да,- продолжал незнакомец в ответ на усмешку Люсьена,- вы мне внушили участие к себе, как к собственному сыну, и я настолько смел, что могу говорить с вами откровенно, как вы со мной говорили. Знаете ли, что мне в вас нравится?.. Вы стряхнули с себя прах прошлого и, стало быть, способны воспринять урок нравственности, которого вам никто другой не преподаст, ибо люди, изображая собою общество, лицемерят еще более, нежели разыгрывая комедию из самых корыстных побуждений. Воистину, человек большую часть своей жизни проводит в том, что выкорчевывает из сердца все то, что пустило там ростки еще в юности. Операция сия именуется обретением жизненного опыта. |
| Lucien, en écoutant le prêtre, se disait : - Voilà quelque vieux politique enchanté de s'amuser en chemin. Il se plaît à faire changer d'opinion un pauvre garçon qu'il rencontre sur le bord d'un suicide, et il va me lâcher au bout de sa plaisanterie... Mais il entend bien le paradoxe, et il me paraît tout aussi fort que Blondet ou que Lousteau. | Слушая священника, Люсьен говорил про себя: "Вот прожженный политик, он восхищен возможностью позабавиться в пути. Он потешается, переубеждая юнца, близкого к самоубийству, и он бросит меня, натешившись вдоволь... Но все же он мастер парадокса и, пожалуй, не уступит в этом ни Блонде, ни Лусто". |
| Malgré cette sage réflexion, la corruption tentée par ce diplomate sur Lucien entrait profondément dans cette âme assez disposée à la recevoir, et y faisait d'autant plus de ravages qu'elle s'appuyait sur de célèbres exemples. Pris par le charme de cette conversation cynique, Lucien se raccrochait d'autant plus volontiers à la vie qu'il se sentait ramené du fond de son suicide à la surface par un bras puissant. | Несмотря на столь здравое рассуждение, развращающее влияние дипломата проникало в эту душу, склонную к растлению, и опустошало ее тем успешнее, что опиралось на знаменитые примеры. Поддавшись очарованию этой циничной беседы, Люсьен уже цеплялся за жизнь и с тем большей охотою, что чувствовал мощную руку, извлекающую его из бездны самоубийства! |
| En ceci, le prêtre triomphait évidemment. Aussi, de temps en temps, avait-il accompagné ses sarcasmes historiques d'un malicieux sourire. | Тут священник явно восторжествовал. Недаром свои язвительные откровения он от времени до времени сопровождал лукавой усмешкой. |
| - Si votre façon de traiter la morale ressemble à votre manière d'envisager l'histoire, dit Lucien, je voudrais bien savoir quel est en ce moment le mobile de votre apparente charité ? | - Если вы рассуждаете о нравственности в той же манере, в какой вы рассматриваете историю,- сказал Люсьен,- я желал бы знать истинную причину вашего показного человеколюбия? |
| - Ceci, jeune homme, est le dernier point de mon prône, et vous me permettrez de le réserver, car alors nous ne nous quitterons pas aujourd'hui, répondit-il avec la finesse d'un prêtre qui voit sa malice réussie. | - Э-э! Позвольте мне, молодой человек, об этом умолчать до времени. Пусть это будет последним словом моего поучения; иначе как бы не пришлось нам нынче же расстаться,- лукаво отвечал священник, видя, что хитрость его удалась. |
| - Eh ! bien, parlez-moi morale ? dit Lucien qui se dit en lui-même : Je vais le faire poser. | - Ну, что ж! Потолкуем о нравственности?-сказал Люсьен, подумав про себя: "Пускай порисуется!" |
| - La morale, jeune homme, commence à la loi, dit le prêtre. S'il ne s'agissait que de religion, les lois seraient inutiles : les peuples religieux ont peu de lois. Au-dessus de la loi civile, est la loi politique. Eh ! bien, voulez vous savoir ce qui, pour un homme politique, est écrit sur le front de votre dix-neuvième siècle ? Les Français ont inventé, en 1793, une souveraineté populaire qui s'est terminée par un empereur absolu. Voilà pour votre histoire nationale. Quant aux moeurs : madame Tallien et madame de Beauharnais ont tenu la même conduite, Napoléon épouse l'une, en fait votre impératrice, et n'a jamais voulu recevoir l'autre, quoiqu'elle fût princesse. Sans-culotte en 1793, Napoléon chausse la couronne de fer en 1804. Les féroces amants de l'Egalité ou la Mort de 1792, deviennent, dès 1806, complices d'une aristocratie légitimée par Louis XVIII. | - Нравственность, молодой человек, предопределяется законом,- сказал священник.- Ежели бы весь вопрос заключался в религии, законы были бы излишни: народы религиозные не обременяют себя законами. Выше гражданского права стоит право государственное. Желаете знать, что начертано для государственного деятеля на челе вашего девятнадцатого века? Французы выдумали в 1793 году провозгласить народовластие, которое привело к неограниченной власти императора. Такова ваша национальная история. Что касается до нравов: госпожа Тальен и госпожа де Богарне вели себя одинаково, на одной из них Наполеон женился и сделал ее вашей императрицей, а другую не желает принимать, хотя она стала княгиней. Санкюлот в 1793 году, Наполеон в 1804 году венчает себя железной короной. Пылкие любовники равенства или смерти в 1792 году, они становятся в 1806 году сообщниками аристократии, узаконенной Людовиком XVIII. |
| A l'étranger, l'aristocratie, qui trône aujourd'hui dans son faubourg Saint-Germain, a fait pis : elle a été usurière, elle a été marchande, elle a fait des petits pâtés, elle a été cuisinière, fermière, gardeuse de moutons. En France donc, la loi politique aussi bien que la loi morale, tous et chacun ont démenti le début au point d'arrivée, leurs opinions par la conduite, ou la conduite par les opinions. Il n'y a pas eu de logique, ni dans le gouvernement, ni chez les particuliers. Aussi n'avez-vous plus de morale. Aujourd'hui, chez vous, le succès est la raison suprême de toutes les actions, quelles qu'elles soient. Le fait n'est donc plus rien en lui-même, il est tout entier dans l'idée que les autres s'en forment. De là, jeune homme, un second précepte : ayez de beaux dehors ! cachez l'envers de votre vie, et présentez un endroit très-brillant. La discrétion, cette devise des ambitieux, est celle de notre Ordre : faites-en la vôtre. Les grands commettent presque autant de lâchetés que les misérables ; mais ils les commettent dans l'ombre et font parade de leurs vertus : ils restent grands. Les petits déploient leurs vertus dans l'ombre, ils exposent leurs misères au grand jour : ils sont méprisés. Vous avez caché vos grandeurs et vous avez laissé voir vos plaies. Vous avez eu publiquement pour maîtresse une actrice, vous avez vécu chez elle, avec elle : vous n'étiez nullement répréhensible, chacun vous trouvait l'un et l'autre parfaitement libres ; mais vous rompiez en visière aux idées du monde et vous n'avez pas eu la considération que le monde accorde à ceux qui lui obéissent. Si vous aviez laissé Coralie à ce monsieur Camusot, si vous aviez caché vos relations avec elle, vous auriez épousé madame de Bargeton, vous seriez préfet d'Angoulême et marquis de Rubempré. Changez de conduite : mettez en dehors votre beauté, vos grâces, votre esprit, votre poésie. Si vous vous permettez de petites infamies, que ce soit entre quatre murs : dès lors vous ne serez plus coupable de faire tache sur les décorations de ce grand théâtre appelé le monde. Napoléon appelle cela : laver son linge sale en famille. Du second précepte découle ce corollaire : tout est dans la forme. Saisissez bien ce que j'appelle la Forme. Il y a des gens sans instruction qui, pressés par le besoin, prennent une somme quelconque, par violence, à autrui : on les nomme criminels et ils sont forcés de compter avec la justice. | В эмиграции аристократия, ныне царствующая в своем Сен-Жерменском предместье, пала еще ниже: она была ростовщицей, торговкой, пекла пирожки, она была кухаркой, фермершей, пасла овец. Итак, во Франции и закон государственный и закон нравственный,- и все в целом и каждый в отдельности,- в конце пути изменили отправной точке: убеждения свои опровергли поведением или поведение - убеждениями. Логикой не отличались ни правители, ни частные лица. Поэтому у вас и не существует более нравственности. Ныне во Франции успех стал верховным законом всех поступков, каковы бы они ни были. Содеянное само по себе уже ничего не значит, оно всецело зависит от того, какое мнение составят о нем другие. Отсюда, молодой человек, второе правило: соблюдайте внешнее приличие! Прячьте изнанку своей жизни, выставляйте напоказ только свои достоинства. Скрытность, этот девиз честолюбцев, девиз нашего ордена, да будет и вашим девизом. Великие люди совершают почти столько же низостей, как и презренные негодяи; но они совершают их втайне, а напоказ выставляют свои добродетели - и величие их не поколеблено. Маленькие люди расточают свои добродетели втайне, а напоказ выставляют свое убожество: их презирают. Вы утаили свое величие и обнажили свои язвы. Вы открыто были любовником актрисы, вы жили у нее, жили с ней; вы отнюдь не заслуживали порицания, все считали, что вы и она совершенно свободны; но вы бросили вызов требованиям света и лишились уважения, которое свет оказывает тому, кто повинуется его законам! Стоило вам предоставить Корали господину Камюзо, стоило вам не выставлять напоказ вашу связь с нею, и вы женились бы на госпоже де Баржетон, были бы префектом Ангулема и маркизом де Рюбампре. Измените вашу тактику: щеголяйте красотой, изяществом, остроумием, поэзией. А ежели не обойдетесь без мелких низостей, пусть знают о них одни лишь стены: тогда никто вас не обвинит в том, что вы - темное пятно на декорации великого театра, именуемого высшим светом. Наполеон называл подобную тактику: стирать дома грязное белье. Из второго правила вытекает следствие: форма - это все. Что же я разумею под формой? Поймите меня правильно. Случается, что невежественные, подавленные нуждой люди насильственно отбирают у кого-нибудь деньги; их именуют преступниками, им приходится иметь дело с правосудием. |
| Un pauvre homme de génie trouve un secret dont l'exploitation équivaut à un trésor, vous lui prêtez trois mille francs (à l'instar de ces Cointet qui se sont trouvé vos trois mille francs entre les mains et qui vont dépouiller votre beau-frère), vous le tourmentez de manière à vous faire céder tout ou partie du secret, vous ne comptez qu'avec votre conscience, et votre conscience ne vous mène pas en Cour d'Assises. Les ennemis de l'ordre social profitent de ce contraste pour japper après la justice et se courroucer au nom du peuple de ce qu'on envoie aux galères un voleur de nuit et de poules dans une enceinte habitée, tandis qu'on met en prison, à peine pour quelques mois, un homme qui ruine des familles : mais ces hypocrites savent bien qu'en condamnant le voleur les juges maintiennent la barrière entre les pauvres et les riches, qui, renversée, amènerait la fin de l'ordre social ; tandis que le banqueroutier, l'adroit capteur de successions, le banquier qui tue une affaire à son profit, ne produisent que des déplacements de fortune. | Или гениальный бедняк делает открытие, разработка которого сулит сокровища, вы ссужаете ему три тысячи франков (наподобие этих Куэнте, в руки которым попали ваши три тысячи и которые готовы шкуру содрать с вашего зятя), а потом начинаете его донимать так, что он вынужден вам уступить свое открытие целиком или частично; вы считаетесь только, со своей совестью, а ваша совесть не потащит вас в суд присяжных. Враги общественного порядка пользуются этими противоречиями, чтобы порочить правосудие и от имени народа выражать возмущение тем, что какого-нибудь воришку, укравшего ночью курицу с птичьего двора, ссылают в каторгу, а злостного банкрота, разорившего целые семьи, сажают лишь в тюрьму, и то на короткий срок; но лицемеры отлично знают, что судьи, осуждая вора, крепят преграду между бедными и богатыми, ведь разрушение ее привело бы к гибели общественного порядка, между тем как банкрот, ловкий расхититель наследств, банкир, разоряющий ради своей личной выгоды целые предприятия, производят только лишь перемещение богатств! |
| Ainsi, la société, mon fils, est forcée de distinguer, pour son compte, ce que je vous fais distinguer pour le vôtre. Le grand point est de s'égaler à toute la Société. Napoléon, Richelieu, les Médicis s'égalèrent à leur siècle. Vous, vous vous estimez douze mille francs !... Votre Société n'adore plus le vrai Dieu, mais le Veau-d'or ! Telle est la religion de votre Charte, qui ne tient plus compte, en politique, que de la propriété. N'est-ce pas dire à tous les sujets : Tâchez d'être riche [Lapsus pour " riches ", dont Balzac souhaitera la correction.] !... Quand, après avoir su trouver légalement une fortune, vous serez riche et marquis de Rubempré, vous vous permettrez le luxe de l'honneur. Vous ferez alors profession de tant de délicatesse, que personne n'osera vous accuser d'en avoir jamais manqué, si vous en manquiez toutefois en faisant fortune, ce que je ne vous conseillerais jamais, dit le prêtre en prenant la main de Lucien et la lui tapotant. Que devez-vous donc mettre dans cette belle tête ?... Uniquement le thème que voici : Se donner un but éclatant et cacher ses moyens d'arriver, tout en cachant sa marche. Vous avez agi en enfant, soyez homme, soyez chasseur, mettez-vous à l'affût, embusquez-vous dans le monde parisien, attendez une proie et un hasard, ne ménagez ni votre personne, ni ce qu'on appelle la dignité ; car nous obéissons tous à quelque chose, à un vice, à une nécessité, mais observez la loi suprême ! le secret. | Итак, сын мой, общество вынуждено в своих же интересах проявлять известную гибкость, что я советую делать и вам в ваших интересах. Суть в том, чтобы идти в ногу с обществом. Наполеон, Ришелье, Медичи шли в ногу со своим веком. А вы? Вы оцениваете себя в двенадцать тысяч франков!.. Общество ваше поклоняется уже не истинному богу, а золотому тельцу! Таков символ веры вашей хартии, ибо политика принимает в расчет только одно установление - собственность. Не значит ли это объявить всем подданным: "Обогащайтесь!" Когда вы законным путем составите себе состояние, станете богачом и маркизом де Рюбампре, вы сможете позволить себе роскошь быть человеком чести. Вы окажетесь тогда столь щепетильным в смысле нравственности, что никто не осмелится обвинить вас в том, будто вы когда-нибудь погрешили против этой самой нравственности, хотя бы вы, составляя себе состояние, и в самом деле поступились ею, чего я ни в коем случае не посоветовал бы вам делать,- сказал священник, похлопывая Люсьена по руке.- Какая же мысль должна отныне волновать эту прекрасную голову?.. Единственная мысль: избрав блестящую цель, таить про себя пути к ее достижению, таить способы ее достижения. Вы вели себя, как ребенок; будьте мужчиной, будьте охотником, чувствуйте себя в парижском обществе, как в засаде, подстерегайте дичь и счастливый случай, не щадите ни себя самого, ни того, что именуют достоинством, ибо все мы подчиняемся или пороку, или необходимости, но блюдите верховный закон: тайну! |
| - Vous m'effrayez, mon père ! s'écria Lucien, ceci me semble une théorie de grande route. | - Вы меня пугаете, отец мой!-вскричал Люсьен.- По-моему, это философия рыцарей с большой дороги! |
| - Vous avez raison, dit le chanoine, mais elle ne vient pas de moi. Voilà comment ont raisonné les parvenus, la maison d'Autriche, comme la maison de France. Vous n'avez rien, vous êtes dans la situation des Médicis, de Richelieu, de Napoléon au début de leur ambition ; ces gens-là, mon petit, ont estimé leur avenir au prix de l'ingratitude, de la trahison, et des contradictions les plus violentes. Il faut tout oser pour tout avoir. Raisonnons ? Quand vous vous asseyez à une table de bouillotte, en discutez-vous les conditions ? Les règles sont là, vous les acceptez. | - Вы правы,- сказал каноник,- но не я ее основоположник. Так рассуждали все выскочки как австрийской, так и французской крови. У вас нет ничего за душой, вы в положении Медичи, Ришелье, Наполеона на восходе их честолюбия. Эти люди, мой мальчик, оплачивали свое будущее ценою неблагодарности, предательства и самых жестоких противоречий. Надобно на все дерзать, чтобы всем обладать. Рассудим здраво! Когда вы садитесь играть в бульот, неужто вы оспариваете условия игры? Правила существуют, вы им подчиняетесь. |
| - Allons, pensa Lucien, il connaît la bouillotte. | "Ну, ну,- подумал Люсьен,- да он игрок!" |
| - Comment vous conduisez-vous à la bouillotte ?... dit le prêtre, y pratiquez-vous la plus belle des vertus, la franchise ? Non seulement vous cachez votre jeu, mais encore vous tâchez de faire croire, quand vous êtes sûr de triompher, que vous allez tout perdre. Enfin, vous dissimulez, n'est-ce pas ?... Vous mentez pour gagner cinq louis !... Que diriez-vous d'un joueur assez généreux pour prévenir les autres qu'il a brelan carré ? Eh ! bien, l'ambitieux qui veut lutter avec les préceptes de la vertu, dans une carrière où ses antagonistes s'en privent, est un enfant à qui les vieux politiques diraient ce que les joueurs disent à celui qui ne profite pas de ses brelans : - Monsieur, ne jouez jamais à la bouillotte... Est-ce vous qui faites les règles dans le jeu de l'ambition ? Pourquoi vous ai-je dit de vous égaler à la Société ?... C'est qu'aujourd'hui, jeune homme, la Société s'est insensiblement arrogé tant de droits sur les individus, que l'individu se trouve obligé de combattre la Société. Il n'y a plus de lois, il n'y a que des moeurs, c'est-à-dire des simagrées, toujours la forme. | - Как вы себя ведете за карточным столом? -сказал священник.- Неужто вы придерживаетесь прекраснейшей из добродетелей: откровенности? Нет. Вы не только не показываете своих карт, но еще стараетесь убедить участников игры, что вы проигрываете, тогда как вы уверены в выигрыше. Короче, вы притворяетесь, не так ли?.. Вы лжете, чтобы выиграть пять луидоров!.. Что сказали бы вы о таком великодушном игроке, который предупредил бы вас о том, что у него на руках брелан карре? Так вот, ежели честолюбец пожелает в ходе борьбы соблюдать предписания добродетели, попранные его противниками, он поставит себя в положение ребенка, и опытные политики скажут ему то, что игроки говорят тому картежнику, который не пользуется своими козырями: "Сударь, никогда не играйте в карты..." Вами ли установлены правила в игре честолюбий? Почему я вам советовал -приноравливаться к обществу? Да потому, молодой человек, что нынешнее общество мало-помалу присвоило себе столько прав над личностью, что личность принуждена бороться с обществом. Нет более законов, есть только нравы, короче сказать, притворство, пустая форма! |
| Lucien fit un geste d'étonnement. | (Люсьен движением выразил свое удивление.) |
| - Ah ! mon enfant, dit le prêtre en craignant d'avoir révolté la candeur de Lucien, vous attendiez-vous à trouver l'ange Gabriel dans un abbé chargé de toutes les iniquités de la contre-diplomatie de deux rois (je suis l'intermédiaire entre Ferdinand VII et Louis XVIII, deux grands... rois qui doivent tous deux la couronne à de profondes... combinaisons) ?... Je crois en Dieu, mais je crois bien plus en notre ordre, et notre ordre ne croit qu'au pouvoir temporel. Pour rendre le pouvoir temporel très-fort, notre ordre maintient l'Eglise apostolique, catholique et romaine, c'est-à-dire l'ensemble des sentiments qui tiennent le peuple dans l'obéissance. Nous sommes les Templiers modernes, nous avons une doctrine. Comme le Temple, notre Ordre fut brisé par les mêmes raisons : il s'était égalé au monde. Voulez-vous être soldat, je serai votre capitaine. Obéissez-moi comme une femme obéit à son mari, comme un enfant obéit à sa mère, je vous garantis qu'en moins de trois ans vous serez marquis de Rubempré, vous épouserez une des plus nobles filles du faubourg Saint-Germain, et vous vous assiérez un jour sur les bancs de la Pairie. En ce moment, si je ne vous avais pas amusé par ma conversation, que seriez vous ? un cadavre introuvable dans un profond lit de vase ; eh ! bien, faites un effort de poésie ?... (Là Lucien regarda son protecteur avec curiosité.)- | Ах, мой мальчик,- сказал священник, испугавшись, что он возмутил душевную чистоту юноши,- неужто вы ожидали встретить архангела Гавриила в лице аббата, отягощенного всеми беззакониями противоречивой дипломатии двух королей (я ведь посредник между Фердинандом VII и Людовиком XVIII, двумя великими... королями, которые оба обязаны короной искуснейшим... комбинациям)?.. Я верю в бога, но еще больше верю в наш орден, а наш орден верит только в светскую власть. Желая сделать светскую власть всесильной, наш орден поддерживает апостольскую, римско-католическую церковь, короче, совокупность воззрений, которыми держат народ в повиновении. Мы современные рыцари-тамплиеры, у нас свое учение. Наш орден и орден тамплиеров погибли по одной и той же причине: мы уподобились мирянам. Желаете быть солдатом? Я буду вашим командиром. Повинуйтесь мне, как жена повинуется мужу, как ребенок повинуется матери, и ручаюсь: на исходе трех лет вы будете маркизом де Рюбампре, женитесь на одной из знатнейших представительниц Сен-Жерменского предместья и со временем займете место на скамье палаты пэров. Ну, чем были бы вы теперь, не рассей я вас своей беседой? Трупом, затонувшим в вязком иле. Напрягите-ка ваше поэтическое воображение!.. (Тут Люсьен с любопытством взглянул на своего покровителя.) |
| Le jeune homme qui se trouve assis là, dans cette calèche, à côté de l'abbé Carlos Herrera, chanoine honoraire du chapitre de Tolède, envoyé secret de Sa Majesté Ferdinand VII à Sa Majesté le roi de France, pour lui apporter une dépêche où il lui dit peut-être : " Quand vous m'aurez délivré, faites pendre tous ceux que je caresse en ce moment ! " ce jeune homme, dit l'inconnu, n'a plus rien de commun avec le poète qui vient de mourir. Je vous ai pêché, je vous ai rendu la vie, et vous m'appartenez comme la créature est au créateur, comme, dans les contes de fées, l'Afrite est au génie, comme l'icoglan est au Sultan, comme le corps est à l'âme ! Je vous maintiendrai, moi, d'une main puissante dans la voie du pouvoir, et je vous promets néanmoins une vie de plaisirs, d'honneurs, de fêtes continuelles... Jamais l'argent ne vous manquera... Vous brillerez, vous paraderez, pendant que, courbé dans la boue des fondations, j'assurerai le brillant édifice de votre fortune. J'aime le pouvoir pour le pouvoir, moi ! Je serai toujours heureux de vos jouissances qui me sont interdites. Enfin, je me ferai vous !... Eh ! bien, le jour où ce pacte d'homme à démon, d'enfant à diplomate, ne vous conviendra plus, vous pourrez toujours aller chercher un petit endroit, comme celui dont vous parliez, pour vous noyer : vous serez un peu plus ou un peu moins ce que vous êtes aujourd'hui, malheureux ou déshonoré... | Молодой человек, сидящий в этой коляске подле аббата Карлоса Эррера, почетного каноника Толедского капитула, тайного посланца его величества Фердинанда VII к его величеству королю французскому с письмом, в котором, возможно, сказано: "Когда вы освободите меня, прикажите повесить всех тех, кто мною ныне обласкан, и прежде всего моего посланца, чтобы его посольство поистине осталось тайным",- этот молодой человек,- сказал незнакомец,- не имеет уже ничего общего с поэтом, пытавшимся умереть. Я вытащил вас из реки, я вернул вас к жизни, вы принадлежите мне, как творение принадлежит творцу, как эфрит в волшебных сказках принадлежит гению, как чоглан принадлежит султану, как тело - душе! Могучей рукой я поддержу вас на пути к власти, я обещаю вам жизнь, полнуй наслаждений, почестей, вечных празднеств... Никогда не ощутите вы недостатка в деньгах... Вы будете блистать, жить на широкую ногу, покуда я, копаясь в грязи, буду закладывать основание блистательного здания вашего счастья. Я люблю власть ради власти! Я буду наслаждаться вашими наслаждениями, запретными для меня. Короче, я перевоплощусь в вас... Ну, а когда этот договор человека с дьяволом, младенца с дипломатом, вам наскучит, вы всегда можете найти тихую пристань, о которой вы упоминали, и утопиться: как и ныне, вы будете тогда тем же немного более или немного менее несчастным или обесчещенным человеком. |
| - Ceci n'est pas une homélie de l'archevêque de Grenade ! s'écria Lucien en voyant la calèche arrêtée à une poste. | - Это отнюдь не поучение архиепископа Гранадского! - вскричал Люсьен, когда коляска подъезжала к почтовой станции. |
| - Je ne sais pas quel nom vous donnez à cette instruction sommaire, mon fils, car je vous adopte et ferai de vous mon héritier ; mais c'est le code de l'ambition. Les élus de Dieu sont en petit nombre. Il n'y a pas de choix : ou il faut aller au fond du cloître (et vous y retrouvez souvent le monde en petit !), ou il faut accepter ce code. | - Не знаю, как вы назовете это краткое наставление, сын мой, ибо я усыновлю вас и сделаю вас своим наследником, но таков устав честолюбия. Избранники божий немногочисленны. Выбора нет: надобно или уйти в монастырь (и там вы нередко встретите тот же свет в малом виде!), или принять устав. |
| - Peut-être vaut-il mieux n'être pas si savant, dit Lucien en essayant de sonder l'âme de ce terrible prêtre. | - Пожалуй, лучше не быть столь ученым,- сказал Люсьен, пытаясь проникнуть в душу этого страшного священника. |
| - Comment ! reprit le chanoine, après avoir joué sans connaître les règles du jeu vous abandonnez la partie au moment où vous y devenez fort, où vous vous y présentez avec un parrain solide... et sans même avoir le désir de prendre une revanche ! Comment, vous n'éprouvez pas l'envie de monter sur le dos de ceux qui vous ont chassé de Paris ! | - Полноте,- возразил каноник,- вы играли, не зная правил игры, а теперь, когда вам начинает везти, когда у вас такой надежный опекун, вы вдруг выходите из игры и даже не желаете отыграться! Неужто у вас нет охоты проучить этих господ, которые вас изгнали из Парижа? |
| Lucien frissonna comme si quelque instrument de bronze, un gong chinois, eût fait entendre ces terribles sons qui frappent sur les nerfs. | Люсьен вздрогнул, точно слуха его коснулись, терзая нервы, дикие звуки какого-то неведомого инструмента из бронзы, вроде китайского гонга. |
| - Je ne suis qu'un humble prêtre, reprit cet homme en laissant paraître une horrible expression sur son visage cuivré par le soleil de l'Espagne ; mais si des hommes m'avaient humilié, vexé, torturé, trahi, vendu, comme vous l'avez été par les drôles dont vous m'avez parlé, je serais comme l'Arabe du désert !... Oui, je dévouerais mon corps et mon âme à la vengeance. Je me moquerais de finir ma vie accroché à un gibet, assis à la garrot, empalé, guillotiné, comme chez vous ; mais je ne laisserais prendre ma tête qu'après avoir écrasé mes ennemis sous mes talons. | - Я всего лишь смиренный служитель церкви,- продолжал этот человек, и ужасное выражение исказило его лицо, обожженное солнцем Испании,- но ежели бы люди так меня унизили, истерзали, предали, продали, как поступили с вами эти негодяи, о которых вы мне рассказывали, я поступил бы как мавр пустыни!.. Да, я душою и телом предался бы мщению. Меня не устрашили бы ни виселица, ни гаррота, ни осиновый кол, ни ваша гильотина... Но я не отдал бы своей головы, покуда не раздавил бы моих врагов своею пятою! |
| Lucien gardait le silence, il ne se sentait plus l'envie de faire poser ce prêtre. | Люсьен хранил молчание, у него пропала всякая охота вызывать этого священника на откровенность. |
| - Les uns descendent d'Abel, les autres de Cain, dit le chanoine en terminant ; moi je suis un sang mêlé : Cain pour mes ennemis, Abel pour mes amis, et malheur à qui réveille Cain !... Après tout, vous êtes Français, je suis Espagnol et, de plus, chanoine !... | - Есть потомки Авеля и потомки Каина,- сказал в заключение каноник.- Во мне течет смешанная кровь: Каин для врагов, Авель для друзей... И горе тому, кто пробудит Каина!.' А впрочем, вы ведь француз, а я испанец, притом каноник!.. |
| - Quelle nature d'Arabe ! se dit Lucien en examinant le protecteur que le ciel venait de lui envoyer. | "Вот так мавр! Что за натура?"-сказал самому себе Люсьен, вглядываясь в покровителя, посланного ему небом. |
| L'abbé Carlos Herrera n'offrait rien en lui-même qui révélât le Jésuite. Gros et court, de larges mains, un large buste, une force herculéenne, un regard terrible, mais adouci par une mansuétude de commande ; un teint de bronze qui ne laissait rien passer du dedans au dehors, inspiraient beaucoup plus la répulsion que l'attachement. De longs et beaux cheveux poudrés à la façon de ceux du prince de Talleyrand donnaient à ce singulier diplomate l'air d'un évêque, et le ruban bleu liséré de blanc auquel pendait une croix d'or indiquait d'ailleurs un dignitaire ecclésiastique. Ses bas de soie noire moulaient des jambes d'athlète. Son vêtement d'une exquise propreté révélait ce soin minutieux de la personne que les simples prêtres ne prennent pas toujours d'eux, surtout en Espagne. Un tricorne était posé sur le devant de la voiture armoriée aux armes d'Espagne. Malgré tant de causes de répulsion, des manières à la fois violentes et patelines atténuaient l'effet de la physionomie ; et, pour Lucien, le prêtre s'était évidemment fait coquet, caressant, presque chat. Lucien examina les moindres choses d'un air soucieux. Il sentit qu'il s'agissait en ce moment de vivre ou de mourir, car il se trouvait au second relais après Ruffec. Les dernières phrases du prêtre espagnol avaient remué beaucoup de cordes dans son coeur : et, disons-le à la honte de Lucien et du prêtre qui, d'un oeil perspicace, étudiait la belle figure du poète, ces cordes étaient les plus mauvaises, celles qui vibrent sous l'attaque des sentiments dépravés. Lucien revoyait Paris, il ressaisissait les rênes de la domination que ses mains inhabiles avaient lâchées, il se vengeait ! La comparaison de la vie de province et de la vie de Paris qu'il venait de faire, la plus agissante des causes de son suicide, disparaissait : il allait se retrouver dans son milieu, mais protégé par un politique profond jusqu'à la scélératesse de Cromwell. - J'étais seul, nous serons deux, se disait-il. | Аббат Карлос Эррера не был похож на иезуита, он вообще не был похожи на духовное лицо. Плотный, коренастый, большерукий, широкогрудый, сложения геркулесова, он прятал под личиной благодушия взгляд, способный внушить ужас; лицо его, непроницаемое и обожженное солнцем, словно вылитое из бронзы, скорее отталкивало, нежели привлекало. Только длинные прекрасные волосы, напудренные, как у князя Талейрана, придавали этому удивительному дипломату облик епископа, да синяя с белой каймой лента, на которой висел золотой крест, изобличала в нем высшее духовное лицо. Черные шелковые чулки облегали ноги силача. Изысканная опрятность одежды говорила о тщательном уходе за своей особой, что весьма необычно для простого священника, да еще в Испании. Треугольная шляпа лежала на переднем сиденье кареты, украшенной испанским гербом. Несмотря на столь отталкивающие черты, впечатление от его наружности сглаживалось манерой держаться, резкой и вместе с тем вкрадчивой; явно священник строил куры, ластясь к Люсьену почти по-кошачьему. Люсьен с тревогой ловил каждое его движение. Он чувствовал, что в эти минуты решается вопрос, жить ему или не жить. Они подъезжали ко второй станции после Рюфека. Последние слова испанского священника затронули многие струны в его сердце: и, скажем в скобках, к стыду Люсьена и священника, проницательным взглядом изучавшего прекрасное лицо поэта, то были самые дурные струны, те, что звучат под напором порочных чувств. Люсьен опять грезил Парижем, он опять брался за бразды власти, которые выскользнули из его слабых рук, он дышал местью! Причина его попытки к самоубийству - наглядное сопоставление провинциальной жизни и жизни парижской - исчезла; он опять попадет в свою среду, но отныне он будет под охраной политика, в коварстве не уступающего Кромвелю. "Я был один, нас будет двое",- говорил он самому себе. |
| Plus il avait découvert de fautes dans sa conduite antérieure, plus l'ecclésiastique avait montré d'intérêt. La charité de cet homme s'était accrue en raison du malheur, et il ne s'étonnait de rien. Néanmoins Lucien se demanda quel était le mobile de ce meneur d'intrigues royales. Il se paya d'abord d'une raison vulgaire : les Espagnols sont généreux ! L'Espagnol est généreux, comme l'Italien est empoisonneur et jaloux, comme le Français est léger, comme l'Allemand est franc, comme le Juif est ignoble, comme l'Anglais est noble. Renversez ces propositions ? vous arriverez au vrai. Les juifs ont accaparé l'or, ils écrivent Robert le Diable, ils jouent Phèdre, ils chantent Guillaume Tell, ils commandent des tableaux, ils élèvent des palais, ils écrivent Reisebilder [Coquille du Furne : Reisibilder.] et d'admirables poésies, ils sont plus puissants que jamais, leur religion est acceptée, enfin ils font crédit au Pape ! En Allemagne, pour les moindres choses, on demande à un étranger : - Avez-vous un contrat ? tant on y fait de chicanes. En France, on applaudit depuis cinquante ans à la Scène des stupidités nationales, on continue à porter d'inexplicables chapeaux, et le gouvernement ne change qu'à la condition d'être toujours le même !.. L'Angleterre déploie à la face du monde des perfidies dont l'horreur ne peut se comparer qu'à son avidité. L'Espagnol, après avoir eu l'or des deux Indes, n'a plus rien. Il n'y a pas de pays du monde où il y ait moins d'empoisonnements qu'en Italie, et où les moeurs soient plus faciles et plus courtoises. Les Espagnols ont beaucoup vécu sur la réputation des Maures. | Чем больше проступков находил он в своем прошлом, тем больше внимания к нему выказывал каноник. Сострадание этого человека возрастало по мере того, как развивалась скорбная повесть Люсьена, и ничто его не удивляло. Однако ж Люсьен спрашивал себя: каковы же побуждения у этого исполнителя королевских козней? Сперва он удовлетворился обычным объяснением: испанцы великодушны! Испанцы так же1 великодушны, как итальянцы мстительны и ревнивы, как французы легкомысленны, как немцы простодушны, как евреи низменны, как англичане благородны. Исходите из противоположных утверждений, и вы приблизитесь к истине. Евреи завладели золотом, они пишут "Роберта-Дьявола", играют "Федру", поют "Вильгельма Телля", заказывают картины, воздвигают дворцы, пишут "Reisebilder" и дивные стихи, они могущественны, как никогда, религия их признана, наконец, у них в долгу сам папа! В Германии по малейшему поводу спрашивают иностранца: "А где ваш контракт?"-настолько там развито крючкотворство. Во Франции вот уже полвека как рукоплещут при лицезрении отечественной глупости на подмостках, по-прежнему носят немыслимые шляпы, а смена правительства сводится к тому, что все остается по-старому!.. Англия обнаруживает перед лицом всего мира вероломство, по низости равное только ее алчности. Испанцы, обладавшие золотом обеих Индий, теперь лишились всего. Нет страны в мире, где так часто прибегали бы к яду как к орудию мести и где нравы были бы так легки и люди так любезны, как в Италии. Испанцы долгое время жили за счет доброй славы мавров. |
| Lorsque l'Espagnol remonta dans la calèche, il dit au postillon ces paroles à l'oreille : - Le train de la malle, il y a trois francs de guides. | Когда испанец опять садился в экипаж, он шепнул вознице: - Гоните, как на почтовых. В награду три франка. |
| Lucien hésitait à monter, le prêtre lui dit : - Allons donc, et Lucien monta sous prétexte de lui décocher un argument ad hominem. | Люсьен колебался, священник сказал: "Пожалуйте же!" - и Люсьен сел в экипаж, решив сразить своего спутника преимуществом ad hominem. |
| - Mon père, lui dit-il, un homme qui vient de dérouler du plus beau sang-froid du monde les maximes que beaucoup de bourgeois taxeront de profondément immorales... | - Отец мой,- сказал он,- человек, только что развивавший с величайшим хладнокровием такие теории, которые "большинство мещан сочло бы глубоко безнравственными... |
| - Et qui le sont, dit le prêtre, voilà pourquoi Jésus-Christ voulait que le scandale eût lieu, mon fils. Et voilà pourquoi le monde manifeste une si grande horreur du scandale. | - Да они и есть таковы,- сказал священник,- недаром же, сын мой, Христос пожелал, чтобы соблазн вошел в мир. Потому-то мир и выказывает такой ужас перед соблазном. |
| - Un homme de votre trempe ne s'étonnera pas de la question que je vais lui faire ! | - Человека вашего закала не удивит вопрос, который я хочу предложить. |
| - Allez, mon fils !... dit Carlos Herrera, vous ne me connaissez pas. Croyez-vous que je prendrais un secrétaire avant de savoir s'il a des principes assez sûrs pour ne me rien prendre ? Je suis content de vous. Vous avez encore toutes les innocences de l'homme qui se tue à vingt ans. Votre question ?... | - Говорите, сын мой!..- сказал Карлос Эррера.- Вы меня не знаете. Неужто вы думаете, что я взял бы секретаря, не убедившись прежде, достаточно ли крепко в нем нравственное начало, не ограбит ли он меня! Я доволен вами. Вы еще не утратили наивности самоубийцы в двадцать лет. Каков же ваш вопрос? |
| - Pourquoi vous intéressez-vous à moi ? quel prix voulez-vous de mon obéissance ?... Pourquoi me donnez-vous tout ? quelle est votre part ? | - Что побуждает вас принимать во мне участие? На что вам мое послушание?.. К чему ваши обещания осыпать меня золотом? Какова ваша цель? |
| L'Espagnol regarda Lucien et se mit à sourire. | Испанец взглянул на Люсьена и усмехнулся. |
| - Attendons une côte, nous la monterons à pied, et nous parlerons en plein vent. Le vent est discret. | - Обождем до подъема в гору, там мы выйдем из экипажа и побеседуем на вольном воздухе. У стен есть уши. |
| Le silence régna pendant quelque temps entre les deux compagnons, et la rapidité de la course aida, pour ainsi dire, à la griserie morale de Lucien. | На короткое время в карете воцарилось молчание, и быстрая езда содействовала, так сказать, нравственному опьянению Люсьена. |
| - Mon père, voici la côte, dit Lucien en se réveillant comme d'un rêve. | - Отец мой, вот и подъем,- сказал Люсьен, как бы пробуждаясь от сна. |
| - Eh ! bien, marchons, dit le prêtre en criant d'une voix forte au postillon d'arrêter. | - Ну, что ж, прогуляемся,- сказал священник и крикнул вознице, чтобы тот осадил лошадей. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
