Краткая коллекция текстов на французском языке
Оноре де Бальзак
Illusions perdues/Утраченные иллюзии
3. Eve et David/Часть третья. Страдания изобретателя
(продолжение)
| France | Русский |
| La réputation de madame Prieur, à qui Basine succédait, était telle, que les Mignon y mirent leur fille en apprentissage en y payant pension pour la nourriture et le logement. Madame Prieur appartenait à cette race de vieilles maîtresses qui, dans les provinces, se croient substituées aux parents. Elle vivait en famille avec ses apprenties, elle les menait à l'église et les surveillait consciencieusement. Henriette Mignon, belle brune bien découplée, à l'oeil hardi, à la chevelure forte et longue, était blanche comme sont blanches les filles du Midi, de la blancheur d'une fleur de magnolia. Aussi Henriette fut-elle une des premières grisettes que visa Cérizet ; mais comme elle appartenait à d'honnêtes cultivateurs, elle ne céda que vaincue par la jalousie, par le mauvais exemple et par cette phrase séduisante : - Je t'épouserai ! que lui dit Cérizet, une fois qu'il se vit second prote chez messieurs Cointet. En apprenant que les Mignon possédaient pour quelque dix ou douze mille francs de vignes et une petite maison assez logeable, le Parisien se hâta de mettre Henriette dans l'impossibilité d'être la femme d'un autre. Les amours de la belle Henriette et du petit Cérizet en étaient là quand Petit-Claud lui parla de le rendre propriétaire de l'imprimerie Séchard, en lui montrant une espèce de commandite de vingt mille francs qui devait être un licou. Cet avenir éblouit le prote, la tête lui tourna, mademoiselle Mignon lui parut un obstacle à ses ambitions, et il négligea la pauvre fille. Henriette, au désespoir, s'attacha d'autant plus au petit prote des Cointet qu'il semblait la vouloir quitter. | Добрая слава г-жи Приер, которой впоследствии наследовала Базина, послужила тому, что Синьоли отдали ей в обучение свою дочь и платили за ее стол и квартиру. Г-жа Приер принадлежала к той породе старых провинциальных хозяек, которые считают себя заместительницами родителей. Она жила с ученицами по-семейному, водила их в церковь и добросовестно надзирала за ними. Анриетта Синьоль, красивая, статная брюнетка, с смелыми глазами, густыми и длинными волосами, отличалась той особенной белизной кожи, присущей дочерям юга, которая сравнима лишь с белизною цветов магнолии. Вполне понятно, что Анриетта первая из всех гризеток привлекла внимание Серизе; но, будучи дочерью честных землепашцев, она уступила только под влиянием ревности, дурных примеров и обычного обещания соблазнителей: "Я на тебе женюсь!",- что не преминул сказать и Серизе, как только он стал младшим фактором у братьев Куэнте. Узнав, что Синьоли владеют виноградниками стоимостью в десять - двенадцать тысяч франков и что у них имеется довольно приличный домик, парижанин поторопился лишить Анриетту возможности выйти замуж за другого. Таковы были любовные дела красавицы Анриетты и юного Серизе, когда Пти-Кло предложил ему стать владельцем типографии Сешара и посулил нечто вроде товарищества на вере с фондом в двадцать тысяч франков, которое должно было послужить уздою для Серизе. Такая будущность ослепила фактора, вскружила ему голову, девица Синьоль представилась ему помехой в его честолюбивых замыслах, и он стал выказывать пренебрежение к бедной девушке. Анриетта в отчаянии все больше привязывалась к юному фактору братьев Куэнте, который, казалось, готов был ее бросить. |
| En découvrant que David se cachait chez mademoiselle Clerget, le Parisien changea d'idées à l'égard d'Henriette, mais sans changer de conduite ; car il se proposait de faire servir à sa fortune l'espèce de folie qui travaille une fille quand, pour cacher son déshonneur, elle doit épouser son séducteur. Pendant la matinée du jour où Lucien devait reconquérir sa Louise, Cérizet apprit à Henriette le secret de Basine, et lui dit que leur fortune et leur mariage dépendaient de la découverte de l'endroit où se cachait David. Une fois instruite, Henriette n'eut pas de peine à reconnaître que l'imprimeur ne pouvait être que dans le cabinet de toilette de mademoiselle Clerget, elle ne crut pas avoir fait le moindre mal en se livrant à cet espionnage ; mais Cérizet l'avait engagée déjà dans sa trahison par ce commencement de participation. | Обнаружив, что Давид скрывается у мадемуазель Клерже, парижанин переменил свое мнение об Анриетте, но не переменил поведения, ибо он решил обратить в свою пользу то отчаяние, которое овладевает девушкой, когда у нее не остается иного выхода, как выйти замуж за своего соблазнителя, и тем прикрыть свое бесчестие. Утром того дня, когда Люсьену предстояло вновь завоевать Луизу, Серизе открыл Анриетте тайну Базины, намекнув ей, что их благополучие и свадьба зависят от возможности точно указать убежище Давида. Серизе навел Анриетту на след, и она без труда догадалась, что типограф может скрываться только в туалетной комнате мадемуазель Клерже; она не подозревала ничего дурного в таком шпионаже, но уже самой причастностью к этому делу Серизе вовлек ее в предательство. |
| Lucien dormait encore lorsque Cérizet, qui vint savoir le résultat de la soirée, écoutait dans le cabinet de Petit-Claud le récit des grands petits événements qui devaient soulever Angoulême. | Люсьен еще почивал, когда Серизе, явившийся узнать, каковы были последствия вечера, выслушал в кабинете Пти-Кло отчет о великих событиях, которым предстояло взволновать весь Ангулем. |
| - Lucien vous a bien écrit un petit mot depuis son retour ? demanda le Parisien après avoir hoché la tête en signe de satisfaction quand Petit-Claud eut fini. | - А не сохранилось ли у вас какой-нибудь записочки от Люсьена, написанной после его возвращения? - спросил парижанин, покачивая от удовольствия головой, когда Пти-Кло окончил свой рассказ. |
| - Voilà le seul que j'aie, dit l'avoué, qui tendit une lettre où Lucien avait écrit quelques lignes sur le papier à lettre dont se servait sa soeur. | - Вот одна-единственная,- сказал стряпчий, подавая ему коротенькое письмо Люсьена, написанное на почтовой бумаге, которой обычно пользовалась Ева. |
| - Eh ! bien, dit Cérizet, dix minutes avant le coucher du soleil, que Doublon s'embusque à la Porte-Palet, qu'il cache ses gendarmes et dispose son monde, vous aurez notre homme. | - Ладно,- сказал Серизе,- пускай-ка Дублон со своими жандармами минут за десять до заката солнца устроит засаду у ворот Пале да расставит повсюду своих молодцов, и Давиду не уйти от нас. |
| - Es-tu sûr de ton affaire ? dit Petit-Claud en examinant Cérizet. | - А ты уверен в удаче своей затеи? -сказал Пти-Кло, в упор глядя на Серизе. |
| - Je m'adresse au hasard, dit l'ex-gamin de Paris, mais c'est un fier drôle, il n'aime pas les honnêtes gens. | - Полагаюсь на случай,- сказал бывший парижский мальчишка,- а случай - отъявленный плут и не любит порядочных людей. |
| - Il faut réussir, dit l'avoué d'un ton sec. | - Надобно добиться успеха,- сухо сказал стряпчий. |
| - Je réussirai, dit Cérizet. C'est vous qui m'avez poussé dans ce tas de boue, vous pouvez bien me donner quelques billets de banque pour m'essuyer... Mais, monsieur, dit le Parisien en surprenant une expression qui lui déplut sur la figure de l'avoué, si vous m'aviez trompé, si vous ne m'achetez pas l'imprimerie sous huit jours... Eh ! bien, vous laisserez une jeune veuve, dit tout bas le gamin de Paris en lançant la mort dans son regard. | - Я-то добьюсь! - сказал Серизе.- А вот вы окунули меня в такую грязь, что не мешало бы дать мне несколько банковых билетов, чтобы обтереться... Но, сударь,- продолжал парижанин, уловив на лице стряпчего выражение, не предвещавшее ему ничего доброго,- ежели вы меня обманете, ежели вы в течение недели не купите мне типографии... Знайте, быть вашей жене молодою вдовой,- сказал почти шепотом парижский мальчишка, метнув в него убийственный взгляд. |
| - Si nous écrouons David à six heures, sois à neuf heures chez monsieur Gannerac, et nous y ferons ton affaire, répondit péremptoirement l'avoué. | - Ежели к шести часам вечера мы посадим Давида в тюрьму, будь к девяти часам у господина Ганнерака, и мы устроим твое дело,- отвечал стряпчий решительно. |
| - C'est entendu : vous serez servi, bourgeois ! dit Cérizet. | - Уговор дороже денег: и удружу же я вам, хозяин! - сказал Серизе. |
| Cérizet connaissait déjà l'industrie qui consiste à laver le papier et qui met aujourd'hui les intérêts du fisc en péril. Il lava les quatre lignes écrites par Lucien, et les remplaça par celles-ci, en imitant l'écriture avec une perfection désolante pour l'avenir social du prote. | Серизе уже овладел искусством вытравлять чернила с бумаги (ныне такие таланты размножились и стали представлять собою угрозу для казны). Он вытравил четыре строчки, написанные Люсьеном, и заменил их другими, подделав его почерк с совершенством, сулившим в будущем мало утешительного. |
| " Mon cher David, tu peux venir sans crainte chez le Préfet, ton affaire est faite ; et d'ailleurs, à cette heure-ci, tu peux sortir, je viens au-devant de toi, pour t'expliquer comment tu dois te conduire avec le Préfet. | "Дорогой Давид, ты можешь безбоязненно явиться к префекту, твое дело устроено; выходи немедленно, я пойду тебе навстречу и научу тебя, как следует вести себя с префектом. |
| Ton frère, | Твой брат |
| LUCIEN. " | Люсьен". |
| A midi, Lucien écrivit une lettre à David où il lui apprenait le succès de la soirée, il lui donnait l'assurance de la protection du préfet qui, dit-il, faisait aujourd'hui même un rapport au ministre sur la découverte dont il était enthousiaste. | В полдень Люсьен послал Давиду письмо, в котором описывал ему свой успех на вечере, обнадеживал его покровительством префекта, который обещал нынче же представить доклад в министерство по поводу открытия, от которого он в восхищении. |
| Au moment où Marion apporta cette lettre à mademoiselle Basine, sous prétexte de lui donner à blanchir les chemises de Lucien, Cérizet, instruit par Petit-Claud de la probabilité de cette lettre, emmena mademoiselle Mignon et alla se promener avec elle sur le bord de la Charente. Il y eut sans doute un combat où l'honnêteté d'Henriette se défendit pendant long-temps, car la promenade dura deux heures. Non-seulement l'intérêt d'un enfant était en jeu, mais encore tout un avenir de bonheur, une fortune ; et ce que demandait Cérizet était une bagatelle, il se garda bien d'ailleurs d'en dire les conséquences. Seulement le prix exorbitant de ces bagatelles effrayait Henriette. Néanmoins, Cérizet finit par obtenir de sa maîtresse de se prêter à son stratagème. A cinq heures, Henriette dut sortir et rentrer en disant à mademoiselle Clerget que madame Séchard la demandait sur-le-champ. Puis, un quart d'heure après la sortie de Basine, elle monterait, cognerait au cabinet et remettrait à David la fausse lettre de Lucien. Après, Cérizet attendait tout du hasard. | В то время как Марион, делая вид, что принесла в стирку белье Люсьена, передавала эту записку мадемуазель Клерже, Серизе, уведомленный Пти-Кло о вероятности такого письма, вызвал мадемуазель Синьоль и пошел с ней прогуляться по берегу Шаранты. Как видно, дело не обошлось без борьбы, и порядочность Анриетты защищалась достаточно упорно, ибо прогулка длилась целых два часа. Тут была поставлена на карту не только жизнь ребенка, но и вся их будущность, счастье, богатство, а то, о чем просил Серизе, казалось сущей безделицей! Впрочем, он остерегался вдаваться в подробности. Однако чрезмерное вознаграждение, обещанное ему за такие пустяки, смущало Анриетту. И все же Серизе принудил свою любовницу принять участие в его замысле. В пять часов вечера Анриетта должна была выйти из дому и, воротившись, сказать мадемуазель Клерже, что ее срочно просит к себе г-жа Сешар. Затем, четверть часа спустя, когда Базина уйдет, она должна взойти наверх, постучаться в туалетную комнату и передать Давиду подложное письмо Люсьена. А в дальнейшем Серизе полагался на случай. |
| Pour la première fois depuis plus d'un an, Eve sentit se desserrer l'étreinte de fer par laquelle la Nécessité la tenait. Elle eut de l'espoir enfin. Elle aussi ! elle voulut jouir de son frère, se montrer au bras de l'homme fêté dans sa patrie, adoré des femmes, aimé de la fière comtesse du Châtelet. Elle se fit belle et se proposa de se promener à Beaulieu, après le dîner, au bras de son frère. A cette heure, tout Angoulême, au mois de septembre, se trouve à prendre le frais. | В первый раз в течение года Ева почувствовала, что железные тиски, в которых держала ее нужда, несколько ослабели. У нее зародилась надежда. И сна пожелала похвалиться своим братом, показаться рука об руку с человеком, которого чествовал родной город, обожали женщины и любила гордая графиня дю Шатле! Она принарядилась и вздумала после обеда пройтись с братом по Болье. В этот час в сентябре весь Ангулем выходит туда подышать свежим воздухом. |
| - Oh ! c'est la belle madame Séchard, dirent quelques voix en voyant Eve. | - О, да это сама красавица Сешар! - послышались возгласы при появлении Евы. |
| - Je n'aurais jamais cru cela d'elle, dit une femme. | - Право, я никак этого от нее не ожидала,- сказала какая-то женщина. |
| - Le mari se cache, la femme se montre, dit madame Postel assez haut pour que la pauvre femme l'entendît. | - Муж прячется, а жена выставляет себя напоказ,- сказала г-жа Постэль достаточно громко, чтобы несчастная женщина услышала. |
| - Oh ! rentrons, j'ai eu tort, dit Eve à son frère. | - О, воротимся скорее! Я напрасно вышла,- сказала Ева своему брату. |
| Quelques minutes avant le coucher du soleil, la rumeur que cause un rassemblement s'éleva de la rampe qui descend à l'Houmeau. Lucien et sa soeur, pris de curiosité, se dirigèrent de ce côté, car ils entendirent quelques personnes qui venaient de l'Houmeau parlant entre elles, comme si quelque crime venait d'être commis. | За несколько минут до захода солнца со стороны склона, по которому спускаются в Умо, донесся шум, напоминавший гул толпы. Люсьен и его сестра из любопытства пошли в ту сторону, ибо им послышалось, что прохожие из Умо как будто говорили между собой о каком-то преступлении, совершившемся там. |
| - C'est probablement un voleur qu'on vient d'arrêter... Il est pâle comme un mort, dit un passant au frère et à la soeur en les voyant courir au-devant de ce monde grossissant. | - Видимо, поймали вора .. Он бледен, как мертвец,- сказал какой-то прохожий брату и сестре, видя, что они спешат навстречу все нараставшей толпе. |
| Ni Lucien ni sa soeur n'eurent la moindre appréhension. Ils regardèrent les trente et quelques enfants ou vieilles femmes, les ouvriers revenant de leur ouvrage qui précédaient les gendarmes dont les chapeaux bordés brillaient au milieu du principal groupe. Ce groupe, suivi d'une foule d'environ cent personnes, marchait comme un nuage d'orage. | Ни Люсьен, ни Ева не чувствовали ни малейшего опасения. Навстречу им шли ребятишки, старухи и мастеровые, возвращавшиеся с работы, всего их было человек тридцать, и среди темной массы провожатых поблескивали обшитые позументом шляпы жандармов. А позади их, точно грозовая туча, надвигалась толпа человек в сто. |
| - Ah ! dit Eve, c'est mon mari ! | - О, боже,- промолвила Ева,- ведь это мой муж! |
| - David ! cria Lucien. | - Давид! - вскричал Люсьен. |
| - C'est sa femme ! dit la foule en s'écartant. | - Это его жена!-послышались голоса, и толпа расступилась. |
| - Qui donc t'a pu faire sortir ? demanda Lucien. | - Что побудило тебя выйти? -спросил Люсьен. |
| - C'est ta lettre, répondit David pâle et blême. | - Твое письмо,-отвечал бледный и растерянный Давид. |
| - J'en étais sûre, dit Eve qui tomba roide évanouie. | - Я была в том уверена!-сказала Ева и упала как подкошенная. |
| Lucien releva sa soeur, que deux personnes l'aidèrent à transporter chez elle, où Marion la coucha. Kolb s'élança pour aller chercher un médecin. A l'arrivée du docteur, Eve n'avait pas encore repris connaissance. Lucien fut alors forcé d'avouer à sa mère qu'il était la cause de l'arrestation de David, car il ne pouvait pas s'expliquer le quiproquo produit par la lettre fausse. Lucien, foudroyé par un regard de sa mère qui y mit sa malédiction, monta dans sa chambre et s'y enferma. En lisant cette lettre écrite au milieu de la nuit et interrompue de moments en moments, chacun devinera par les phrases, jetées comme une à une, toutes les agitations de Lucien. | Люсьен поднял сестру, двое прохожих помогли отнести ее домой, а Марион уложила ее в постель. Кольб бросился за доктором. Когда пришел врач, Ева еще была без сознания. Люсьен вынужден был признаться матери, что он является виновником ареста Давида, ибо ему в голову не могло прийти, что причиной несчастья было подложное письмо. Во взгляде матери Люсьен прочел проклятие, сразившее его; он взошел к себе наверх и заперся в комнате. Ночью, поминутно впадая в раздумье, то бросая, то вновь хватаясь за перо, Люсьен написал письмо, и, читая его, каждый мог бы почувствовать в этих отрывистых фразах всю глубину взволнованности Люсьена. |
| " Ma soeur bien-aimée, nous nous sommes vus tout à l'heure pour la dernière fois. Ma résolution est sans appel. Voici pourquoi : Dans beaucoup de familles, il se rencontre un être fatal qui, pour la famille, est une sorte de maladie. Je suis cet être-là pour vous. Cette observation n'est pas de moi, mais d'un homme qui a beaucoup vu le monde. Nous soupions un soir entre amis, au Rocher de Cancale. Entre les mille plaisanteries qui s'échangent alors, ce diplomate nous dit que telle jeune personne qu'on voyait avec étonnement rester fille était malade de son père. Et alors, il nous développa sa théorie sur les maladies de famille. Il nous expliqua comment, sans telle mère, telle maison eût prospéré, comment tel fils avait ruiné son père, comment tel père avait détruit l'avenir et la considération de ses enfants. Quoique soutenue en riant, cette thèse sociale fut en dix minutes appuyée de tant d'exemples que j'en restai frappé. Cette vérité payait tous les paradoxes insensés, mais spirituellement démontrés, par lesquels les journalistes s'amusent entre eux, quand il ne se trouve là personne à mystifier. Eh ! bien, je suis l'être fatal de notre famille. Le coeur plein de tendresse, j'agis comme un ennemi. A tous vos dévouements, j'ai répondu par des maux. Quoique involontairement porté, le dernier coup est de tous le plus cruel. | "Возлюбленная сестра, мы нынче виделись с тобою в последний раз. Мое решение бесповоротно. И вот почему: во многих семьях встречаются роковые существа: они, как болезнь, губят своих близких. Таким существом для вас являюсь я. Наблюдение это сделано не мною, а человеком, много видевшим на своем веку. Однажды мы ужинали дружеской компанией в "Роше де Канкаль". Как водится, шуткам не было конца; и вот, один дипломат в ходе беседы заметил, что такая-то молодая особа, которая к общему удивлению осталась в девицах, была "больна своим отцом". И тут он развил нам свою теорию семейных болезней. Он показал нам, как процветала бы такая-то семья, если бы у нее была иная мать, как в другой семье сын разорил отца, как там отец погубил будущность и доброе имя своих детей. Хотя он доказывал бесспорность этого общественного явления в шутливой форме, все же в какие-нибудь десять минут он привел столько примеров, подкрепляющих его слова, что я был поражен. Истина эта стоила всех пустых, хотя и остроумно построенных парадоксов, которыми забавляются в приятельском кругу журналисты, когда им некого забавы ради вводить в заблуждение. Так вот в нашей семье такое роковое существо - я! Сердце мое исполнено нежности, а поступаю я, точно враг. За вашу самоотверженную любовь ко мне я платил злом. Последний удар, хотя и нанесенный мною невольно, оказался самым жестоким. |
| Pendant que je menais à Paris une vie sans dignité, pleine de plaisirs et de misères, prenant la camaraderie pour l'amitié, laissant de véritables amis pour des gens qui voulaient et devaient m'exploiter, vous oubliant et ne me souvenant de vous que pour vous causer du mal, vous suiviez l'humble sentier du travail, allant péniblement mais sûrement à cette fortune que je tentais si follement de surprendre. Pendant que vous deveniez meilleurs, moi je mettais dans ma vie un élément funeste. Oui, j'ai des ambitions démesurées, qui m'empêchent d'accepter une vie humble. J'ai des goûts, des plaisirs dont la souvenance empoisonne les jouissances qui sont à ma portée et qui m'eussent jadis satisfait. O ma chère Eve, je me juge plus sévèrement que qui que ce soit, car je me condamne absolument et sans pitié pour moi-même. La lutte à Paris exige une force constante, et mon vouloir ne va que par accès : ma cervelle est intermittente. L'avenir m'effraye tant, que je ne veux pas de l'avenir, et le présent m'est insupportable. J'ai voulu vous revoir, j'aurais mieux fait de m'expatrier à jamais. Mais l'expatriation, sans moyens d'existence, serait une folie, et je ne l'ajouterai pas à toutes les autres. La mort me semble préférable à une vie incomplète ; et, dans quelque position que je me suppose, mon excessive vanité, me ferait commettre des sottises. Certains êtres sont comme des zéros, il leur faut un chiffre qui les précède, et leur néant acquiert alors une valeur décuple. Je ne puis acquérir de valeur que par un mariage avec une volonté forte, impitoyable. Madame de Bargeton était bien ma femme, j'ai manqué ma vie en n'abandonnant pas Coralie pour elle. | В то время как в Париже я вел недостойную жизнь, полную наслаждений и невзгод, принимал приятельские отношения за дружбу, пренебрегал истинными друзьями ради людей, которые желали и должны были обращать мои таланты в свою пользу, не думал о вас или вспоминал только ради того, чтобы причинить вам зло, вы шли скромной тропою труда, приближаясь медленно, но верно к той фортуне, за которой я так безрассудно гнался. Покамест вы совершенствовались, я вносил в свою жизнь зачатки гибели. Да, честолюбие мое чрезмерно, и оно мешает мне мириться с более скромной участью. У меня есть наклонности и влечения, воспоминание о которых отравляет доступные мне радости,- а как прежде они удовлетворяли меня! О моя милая Ева, я сужу себя строже, нежели кто-либо, ибо осуждаю себя безоговорочно и беспощадно. Борьба в Париже требует постоянного напряжения, а моя воля проявляется только порывами: у меня лихорадка мозга. Будущее пугает меня настолько, что я не желаю никакого будущего, а настоящее невыносимо. Я желал бы повидаться с вами, но лучше бы мне покинуть родину навсегда. Однако уехать, не имея средств к существованию,- сущее безумие, а я и так натворил достаточно безумств. Смерть кажется мне желаннее, нежели ущербленная жизнь, и, в каком бы положении я ни очутился, мое чрезмерное тщеславие обречет меня на безрассудства. Иные люди равны нулю: надобно приставить к ним единицу, и тогда их ничтожество обретает десятикратную ценность. Я могу обрести какую-то ценность только в сочетании с женщиной сильной, непреклонной воли. Госпожа де Баржетон, вот кто был бы мне подходящей женой, но я испортил свою жизнь, не расставшись ради нее с Корали. |
| David et toi vous pourriez être d'excellents pilotes pour moi ; mais vous n'êtes pas assez forts pour dompter ma faiblesse qui se dérobe en quelque sorte à la domination. J'aime une vie facile, sans ennuis ; et, pour me débarrasser d'une contrariété, je suis d'une lâcheté qui peut me mener très-loin. Je suis né prince. J'ai plus de dextérité d'esprit qu'il n'en faut pour parvenir, mais je n'en ai que pendant un moment, et le prix dans une carrière parcourue par tant d'ambitieux est à celui qui n'en déploie que le nécessaire et qui s'en trouve encore assez au bout de la journée. Je ferais le mal comme je viens de le faire ici, avec les meilleures intentions du monde. Il y a des hommes-chênes, je ne suis peut-être qu'un arbuste élégant, et j'ai la prétention d'être un cèdre. Voilà mon bilan écrit. Ce désaccord entre mes moyens et mes désirs, ce défaut d'équilibre annulera toujours mes efforts. Il y a beaucoup de ces caractères dans la classe lettrée à cause des disproportions continuelles entre l'intelligence et le caractère, entre le vouloir et le désir. Quel serait mon destin ? je puis le voir par avance en me souvenant de quelques vieilles gloires parisiennes que j'ai vues oubliées. Au seuil de la vieillesse, je serai plus vieux que mon âge, sans fortune et sans considération. Tout mon être actuel repousse une pareille vieillesse : je ne veux pas être un haillon social. Chère soeur, adorée autant pour tes dernières rigueurs que pour tes premières tendresses, si nous avons payé cher le plaisir que j'ai eu à te revoir, toi et David, plus tard vous penserez peut-être que nul prix n'était trop élevé pour les dernières félicités d'un pauvre être qui vous aimait !... Ne faites aucune recherche ni de moi, ni de ma destinée : au moins mon esprit m'aura-t-il servi dans l'exécution de mes volontés. La résignation, mon ange, est un suicide quotidien, moi je n'ai de résignation que pour un jour, je vais en profiter aujourd'hui... " | Давид и ты могли бы быть для меня превосходными кормчими, но вы недостаточно сильны, чтобы преодолеть мою слабость, как-то ускользающую от повиновения. Я люблю легкую, безмятежную жизнь и, желая избежать неприятностей, способен на малодушие, которое может завести меня чересчур далеко. Я рожден принцем. У меня больше живости ума, нежели то требуется для успеха, но блеск его мимолетен, а победа на ристалище, где состязается столько честолюбий, дается тому, кто тратит в меру свои силы и у кого на исходе дня их остается еще немалый запас. Я способен причинить зло, как только что причинил его, движимый самыми лучшими намерениями. Если люди - дубы, я же, пожалуй, всего лишь изящное деревцо, а притязаю быть кедром. Вот мой баланс и подведен. Этот разлад между возможностями и желаниями, это отсутствие равновесия всегда будет сводить на нет мои усилия. Такие натуры часто встречаются среди образованных людей, и причина тому кроется в вечном несоответствии между умом и характером, между волей и страстями. Какая ждет меня судьба? Мне нетрудно ее предугадать, стоит только вспомнить кое-кого из старых парижских знаменитостей, забытых уже на моей памяти. На пороге старости я буду дряхлее своего возраста, без средств, без имени. Все мое существо восстает против такой старости: я не хочу оказаться отребьем общества. Дорогая сестра, за твою теперешнюю суровость я обожаю тебя не меньше, чем за твою былую нежность! Пусть мы дорого заплатили за радость, которую мне доставила встреча с тобою и Давидом, но позднее,- как знать? -не скажете ли вы, что никакая расплата не была чрезмерной, если этой ценою куплены последние счастливые минуты несчастного, который так вас любил!.. Не разыскивайте меня, не допытывайтесь, что сталось со мною: мой разум да послужит мне, чтобы привести в исполнение мою волю. Самоотречение, мой ангел, это воистину каждодневное самоубийство! А у меня покорности достает только на один день, и нынче я хочу этим воспользоваться... |
| " Deux heures. | Два часа ночи |
| " Oui, je l'ai bien résolu. Adieu donc pour toujours, ma chère Eve. J'éprouve quelque douceur à penser que je ne vivrai plus que dans vos coeurs. Là sera ma tombe,... je n'en veux pas d'autre. Encore adieu !... C'est le dernier de ton frère | Да, я твердо решил. Итак, прощай навеки, моя любимая Ева. Я испытываю некоторое утешение при мысли, что отныне буду жить только в ваших сердцах. Там будет моя могила... Иной я не хочу. Еще раз прощай!.. Это последнее прости твоего брата. |
| LUCIEN ". | Люсьен". |
| Après avoir écrit cette lettre, Lucien descendit sans faire aucun bruit, il la posa sur le berceau de son neveu, déposa sur le front de sa soeur endormie un dernier baiser trempé de larmes, et sortit. Il éteignit son bougeoir au crépuscule, et, après avoir regardé cette vieille maison une dernière fois, il ouvrit tout doucement la porte de l'allée ; mais, malgré ses précautions, il éveilla Kolb qui couchait sur un matelas à terre dans l'atelier. | Написав письмо, Люсьен бесшумно сошел вниз, положил его в колыбель своего племянника, обливаясь слезами,, поцеловал в последний раз спящую сестру в лоб и вышел. Он потушил свечу и в полутьме, бросив прощальный взгляд на старый дом, потихоньку отворил дверь в сени; но, несмотря на предосторожности, он все же разбудил Коль-ба, который спал на тюфяке, разостланном на полу в мастерской. |
| - Qui fa là ?.. s'écria Kolb. | - Кто пошелъ?! - вскричал Кольб. |
| - C'est moi, dit Lucien, je m'en vais, Kolb. | - Это я,- сказал Люсьен,- я ухожу, Кольб. |
| - Vus auriez mieux vait te ne chamais fenir, se dit Kolb à lui-même, mais assez haut pour que Lucien l'entendît. | - Вам лючше би никокта не пояфлятся тут,- проворчал Кольб, но настолько громко, что Люсьен слышал. |
| - J'aurais bien fait de ne jamais venir au monde, répondit Lucien. Adieu, Kolb, je ne t'en veux pas d'une pensée que j'ai moi-même. Tu diras à David que ma dernière aspiration aura été un regret de n'avoir pu l'embrasser. | - Мне лучше бы вовсе не появляться на свет,- отвечал Люсьен.- Прощай, Кольб, я не сержусь на тебя, я и сам так думаю. Скажи Давиду: и умирая, я буду сожалеть о том, что не обнял его на прощанье. |
| Lorsque l'Alsacien fut debout et habillé, Lucien avait fermé la porte de la maison, et il descendait vers la Charente, par la promenade de Beaulieu, mis comme s'il allait à une fête, car il s'était fait un linceul de ses habits parisiens et de son joli harnais de dandy. Frappé de l'accent et des dernières paroles de Lucien, Kolb voulut aller savoir si sa maîtresse était instruite du départ de son frère et si elle en avait reçu les adieux ; mais, en trouvant la maison plongée en un profond silence, il pensa que ce départ était sans doute convenu, et il se recoucha. | Пока эльзасец вставал и одевался, Люсьен, затворив за собою наружную дверь, уже шагал по бульвару Болье, спускаясь к Таранте, разодетый, точно на празднество, ибо он желал, чтобы саваном ему послужили парижские одежды и щегольские принадлежности денди. Кольб, пораженный тоном и смыслом последних слов Люсьена, хотел было спросить у хозяйки, знает ли она о том, что ее брат ушел из дому, и попрощалась ли она с ним; но дом был погружен в сон, и он рассудил, что уход Люсьена, без сомнения, был решен заранее; на том Кольб успокоился и опять лег спать. |
| On a, relativement à la gravité du sujet, écrit très-peu sur le suicide, on ne l'a pas observé. Peut-être cette maladie est-elle inobservable Le suicide est l'effet d'un sentiment que nous nommerons, si vous voulez, l'estime de soi-même, pour ne pas le confondre avec le mot honneur. Le jour où l'homme se méprise, le jour où il se voit méprisé, le moment où la réalité de la vie est en désaccord avec ses espérances, il se tue et rend ainsi hommage à la société devant laquelle il ne veut pas rester déshabillé de ses vertus ou de sa splendeur. Quoi qu'on en dise, parmi les athées (il faut excepter le chrétien du suicide), les lâches seuls acceptent une vie déshonorée. Le suicide est de trois natures : il y a d'abord le suicide qui n'est que le dernier accès d'une longue maladie et qui certes appartient à la pathologie ; puis le suicide par désespoir, enfin le suicide par raisonnement. Lucien voulait se tuer par désespoir et par raisonnement, les deux suicides dont on peut revenir ; car il n'y a d'irrévocable que le suicide pathologique : mais souvent les trois causes se réunissent, comme chez Jean-Jacques Rousseau. | О самоубийстве, при всей важности этой темы, написано чрезвычайно мало; явление это еще не исследовано. Возможно, оно и не поддается наблюдению. Самоубийство есть следствие чувства, которое мы назовем, еже\и вам угодно, самоуважением, чтобы не смешивать его с понятием честь. В тот день, когда человек проникнется презрением к себе, в тот день, когда он увидит, что он презираем всеми, в тот час, когда действительность вступает в противоречие с его надеждами, он убивает себя и тем самым отдает дань уважения обществу, не желая предстать перед лицом его лишенным своих добродетелей или своего великолепия. Что бы там ни говорили, но среди атеистов (речь идет не о христианах) только трусы мирятся с обесчещенной жизнью. Есть три вида самоубийства: прежде всего самоубийство, как последний приступ длительного недуга, и оно, конечно, относится к области патологии; затем самоубийство с отчаяния, наконец самоубийство по доводам рассудка. Люсьен желал лишить себя жизни с отчаяния и по доводам рассудка - два вида самоубийства, предотвратить которые возможно, ибо неотвратимо только самоубийство на почве патологии; но часто все три причины соединяются, как то было у Жан-Жака Руссо. |
| Lucien, une fois sa résolution prise, tomba dans la délibération des moyens, et le poète voulut finir poétiquement. Il avait d'abord pensé tout bonnement à s'aller jeter dans la Charente ; mais, en descendant les rampes de Beaulieu pour la dernière fois, il entendit par avance le tapage que ferait son suicide, il vit l'affreux spectacle de son corps revenu sur l'eau, déformé, l'objet d'une enquête judiciaire : il eut, comme quelques suicides [Suicide : le mot désigne ici celui qui se donne la mort.], un amour-propre posthume. Pendant la journée passée au moulin de Courtois il s'était promené le long de la rivière et avait remarqué, non loin du moulin, une de ces nappes rondes, comme il s'en trouve dans les petits cours d'eau, dont l'excessive profondeur est accusée par la tranquillité de la surface. L'eau n'est plus ni verte, ni bleue, ni claire, ni jaune ; elle est comme un miroir d'acier poli. Les bords de cette coupe n'offraient plus ni glaieuls, ni fleurs bleues, ni les larges feuilles du nénuphar, l'herbe de la berge était courte et pressée, les saules pleuraient autour, assez pittoresquement placés tous. On devinait facilement un précipice plein d'eau. Celui qui pouvait avoir le courage d'emplir ses poches de cailloux devait y trouver une mort inévitable, et ne jamais être retrouvé. - Voilà, s'était dit le poète en admirant ce joli petit paysage, un endroit qui vous met l'eau à la bouche d'une noyade. Ce souvenir lui revint à la mémoire, au moment où il atteignit l'Houmeau. | Раз решение было принято, Люсьен стал обдумывать способы его осуществления и, будучи поэтом, пожелал покончить с собой поэтически. Сперва он думал попросту броситься в Шаранту, но теперь, спускаясь в последний раз по откосу Болье, он живо представил себе, какой шум произведет его самоубийство, какое ужасное зрелище будет являть его обезображенное тело, когда оно всплывет на поверхность реки и станет предметом судебного следствия; и в нем заговорило, как это случается с иными самоубийцами, так сказать, посмертное самолюбие. В тот день, который он провел на мельнице у Куртуа, бродя по берегу реки, ему случилось приметить неподалеку от мельницы заводь, какие встречаются на небольших речках и о коварной глубине которых свидетельствует их чрезвычайно спокойная гладь. Вода там уже не зеленая, не голубая, не прозрачная, не мутная: она точно зеркало из полированной стали. Края этой чаши не окаймляли ни голубые ирисы, ни шпажник, ни широкие листья кувшинок, прибрежная трава была густая и невысокая, кругом довольно живописно раскинулись плакучие ивы. Не мудрено было догадаться о глубине этой водной бездны. Тот, у кого достало бы мужества наполнить себе карманы камнями, нашел бы тут верную смерть, и тело его никогда бы не отыскали. "Вот уголок, где так и тянет утопиться",- сказал тогда про себя поэт, восхищаясь очаровательным пейзажем. Все это припомнилось ему, когда он подходил к Умо. |
| Il chemina donc vers Marsac, en proie à ses dernières et funèbres pensées, et dans la ferme intention de dérober ainsi le secret de sa mort, de ne pas être l'objet d'une enquête, de ne pas être enterré, de ne pas être vu dans l'horrible état où sont les noyés quand ils reviennent à fleur d'eau. Il parvint bientôt au pied d'une de ces côtes qui se rencontrent si fréquemment sur les routes de France, et surtout entre Angoulême et Poitiers. La diligence de Bordeaux à Paris venait avec rapidité, les voyageurs allaient sans doute en descendre pour monter cette longue côte à pied. Lucien, qui ne voulut pas se laisser voir, se jeta dans un petit chemin creux et se mit à cueillir des fleurs dans une vigne. Quand il reprit la grande route il tenait à la main un gros bouquet de sedum, une fleur jaune qui vient dans le caillou des vignobles, et il déboucha précisément derrière un voyageur vêtu tout en noir, les cheveux poudrés, chaussé de souliers en veau d'Orléans à boucles d'argent, brun de visage, et couturé comme si, dans son enfance, il fût tombé dans le feu. Ce voyageur, à tournure si patemment ecclésiastique, allait lentement et fumait un cigare. En entendant Lucien qui sauta de la vigne sur la route, l'inconnu se retourna, parut comme saisi de la beauté profondément mélancolique du poète, de son bouquet symbolique et de sa mise élégante. Ce voyageur ressemblait à un chasseur qui trouve une proie long-temps et inutilement cherchée. Il laissa, en style de marine, Lucien arriver, et retarda sa marche en ayant l'air de regarder le bas de la côte. Lucien, qui fit le même mouvement, y aperçut une petite calèche attelée de deux chevaux et un postillon à pied. | И он пошел по дороге в Марсак, погруженный в предсмертные мрачные мысли, решив унести с собой тайну своей смерти, уберечь свое тело от судебного следствия, от погребения, не допустить, чтобы оно явило собою страшное зрелище утопленника, всплывшего на поверхность воды. Вскоре он оказался у подножия одного из тех холмов, которые так часто попадаются на французских дорогах, и особенно между Ангулемом и Пуатье Дилижанс, направлявшийся из Бордо в Париж, быстро приближался; путешественники, конечно, пожелают пройти пешком длинный подъем в гору. Люсьен, желая избегнуть нечаянной встречи, свернул на боковую тропинку и стал собирать цветы в винограднике. Когда он опять вышел на дорогу, держа в руках большой букет sedum, желтых цветов, что растут между камней в виноградниках, впереди себя он увидел путешественника, одетого в черное, с напудренными волосами, в башмаках из орлеанской кожи с серебряными пряжками; он был смугл лицом и обезображен шрамами, точно был обожжен в детстве. Путешественник, манеры которого явно изобличали особу духовного звания, шел медленно и курил сигару. Когда Люсьен выпрыгнул из виноградника на дорогу, незнакомец оборотился на шум; казалось, его поразила печальная красота поэта, его символический букет и элегантная одежда. Путешественник напоминал охотника, напавшего на дичь, за которой он очень долго и тщетно охотился. Выражаясь языком моряков, он подпустил к себе Люсьена и замедлил шаг, как бы всматриваясь в даль. Следуя его взгляду, Люсьен заметил подымавшуюся в гору коляску, запряженную парой лошадей, кучера, шедшего рядом с экипажем. |
| - Vous avez laissé courir la diligence, monsieur, vous perdrez votre place, à moins que vous ne vouliez monter dans ma calèche pour la rattraper, car la poste va plus vite que la voiture publique, dit le voyageur à Lucien en prononçant ces mots avec un accent très marqué d'espagnol et en mettant à son offre une exquise politesse. | - Вы отстали от дилижанса, сударь! Вы упустите ваше место в нем, ежели не соблаговолите сесть в мою коляску, чтобы его нагнать, ибо на почтовых мы его опередим,- сказал путешественник Люсьену с явно испанским акцентом и тоном чрезвычайно учтивым. |
| Sans attendre la réponse de Lucien, l'Espagnol tira de sa poche un étui à cigares, et le présenta tout ouvert à Lucien pour qu'il en prît un. | Не ожидая ответа, испанец вынул из кармана сигарочницу и, открыв ее, предложил Люсьену закурить. |
| - Je ne suis pas un voyageur, répondit Lucien, et je suis trop près du terme de ma course pour me donner le plaisir de fumer... | - Я не путешественник,- отвечал Люсьен,- и я чересчур близок к концу моего пути, чтобы наслаждаться сигарой. |
| - Vous êtes bien sévère envers vous-même, repartit l'Espagnol. Quoique chanoine honoraire de la cathédrale de Tolède, je me passe de temps en temps un petit cigare. Dieu nous a donné le tabac pour endormir nos passions et nos douleurs... Vous me semblez avoir du chagrin, vous en avez du moins l'enseigne à la main, comme le triste dieu de l'hymen. Tenez ?... tous vos chagrins s'en iront avec la fumée... | - Вы чересчур суровы к себе,- возразил испанец.- Хотя я и почетный каноник Толедского собора, а все же позволяю себе время от времени выкурить сигару. Господь даровал нам табак для усыпления наших страстей и страданий... Вы, как мне кажется, удручены горем, по крайней мере, вы держите в руках его эмблему, как опечаленный бог Гименей. Закурите!.. Все ваши горести рассеются вместе с дымом... |
| Et le prêtre retendit sa boîte en paille avec une sorte de séduction, en jetant à Lucien des regards animés de charité. | И священник, как некий искуситель, опять протянул Люсьену соломенную сигарочницу, с состраданием глядя на него. |
| - Pardon, mon père, répliqua sèchement Lucien, il n'y a pas de cigares qui puissent dissiper mes chagrins... | - Простите, отец мой,- сухо отвечал Люсьен,- нет таких сигар, которые могли бы рассеять мое горе... |
| En disant cela, les yeux de Lucien se mouillèrent de larmes. | При этих словах на глазах у Люсьена выступили слезы. |
| - Oh ! jeune homme, est-ce donc la providence divine qui m'a fait désirer de secouer par un peu d'exercice à pied le sommeil dont sont saisis au matin tous les voyageurs, afin que je pusse, en vous consolant, obéir à ma mission ici-bas ?... Et quels grands chagrins pouvez-vous avoir à votre âge ? | - Ах, молодой человек, неужто божественное провидение побудило меня пройтись пешком, разогнать дремоту, овладевающую поутру путешественником, ради того лишь, чтобы я, утешив вас, исполнил свое земное призвание?.. Какие же горести постигли вас в столь юном возрасте? |
| - Vos consolations, mon père, seraient bien inutiles : vous êtes Espagnol, je suis Français ; vous croyez aux commandements de l'Eglise, moi je suis athée... | - Тщетны ваши утешения, отец мой: вы - испанец, я - француз; вы веруете в священное писание, а я безбожник. |
| - Santa Virgen del Pilar !... vous êtes athée, s'écria le prêtre en passant son bras sous celui de Lucien avec un empressement maternel. Eh ! voilà l'une des curiosités que je m'étais promis d'observer à Paris. En Espagne, nous ne croyons pas aux athées... Il n'y a qu'en France, où, à dix-neuf ans, on puisse avoir de pareilles opinions. | - Santa Virgen del Pilar!..1 Вы безбожник!-вскричал священник, с материнской заботливостью взяв Люсьена под руку.- Вот любопытное явление, которое я решил изучить в Париже! В Испании мы не верим в существование безбожников... Только во Франции юноша в девятнадцать лет может исповедовать подобные убеждения. |
| - Oh ! je suis un athée au complet ; je ne crois ni en Dieu, ni à la société, ni au bonheur. Regardez-moi donc bien, mon père ; car, dans quelques heures, je ne serai plus... Voilà mon dernier soleil !... dit Lucien avec une sorte d'emphase en montrant le ciel. | - О, я настоящий безбожник! Я не верю ни в бога, ни в общество, ни в счастье. Хорошенько вглядитесь в меня, отец мой! Еще час-другой - и меня не станет... Вот мой последний восход солнца!..- не без напыщенности сказал Люсьен, указывая на небо. |
| - Ah ! çà, qu'avez-vous fait pour mourir ? qui vous a condamné à mort ? | - Полноте! Что натворили вы такого, чтобы желать умереть? Кто вас приговорил к смерти? |
| - Un tribunal souverain : moi-même ! | - Высший суд! Я сам! |
| - Enfant ! s'écria le prêtre. Avez-vous tué un homme ? l'échafaud vous attend-il ? Raisonnons un peu ? Si vous voulez rentrer, selon vous, dans le néant, tout vous est indifférent ici-bas. | - Дитя!-вскричал священник.- Вы убили кого-нибудь? Вас ожидает эшафот? Надобно все взвесить! Ежели вам угодно, по вашим словам, воротиться в небытие, для вас, стало быть, тут, на земле, все стало безразличным? |
| Lucien inclina la tête en signe d'assentiment. | (Люсьен наклонил голову в знак согласия.) |
| - Eh ! bien, vous pouvez alors me conter vos peines ?... Il s'agit sans doute de quelques amourettes qui vont mal ?... | Ну что ж! Тогда вы можете поведать мне свои горести, не так ли?.. Все дело, видно, в каких-нибудь любовных неудачах?.. |
| Lucien fit un geste d'épaules très-significatif. | (Люсьен весьма выразительно повел плечами.) |
| - Vous voulez vous tuer pour éviter le déshonneur, ou parce que vous désespérez de la vie ? eh ! bien, vous vous tuerez aussi bien à Poitiers qu'à Angoulême, à Tours aussi bien qu'à Poitiers. Les sables mouvants de la Loire ne rendent pas leur proie... | Вы желаете убить себя, чтобы избежать позора, или вы отчаялись в жизни? Ну а коли так, то вы столь же успешно можете покончить с собою в Пуатье, как и в Ангулеме, в Туре, как и в Пуатье. Зыбучие пески Луары не возвращают своих жертв... |
| - Non, mon père, répondit Lucien, j'ai mon affaire. Il y a vingt jours, j'ai vu la plus charmante rade où puisse aborder dans l'autre monde un homme dégoûté de celui-ci... | - Нет, отец мой,- отвечал Люсьен,- мое решение бесповоротно. Тому недели три довелось мне увидеть очаровательнейшую пристань, откуда может отплыть в иной мир человек, пресыщенный этим миром... |
| - Un autre monde !... vous n'êtes plus athée. | - В иной мир?_ Ну, какой же вы безбожник? |
| - Oh ! ce que j'entends par l'autre monde, c'est ma future transformation en animal ou en plante... | - Ах! Под иным миром я разумею свое будущее превращение в животное или растение... |
| - Avez-vous une maladie incurable ? | - Вы неизлечимо больны? |
| - Oui, mon père... | - Да, отец мой... |
| - Ah ! nous y voilà, dit le prêtre, et laquelle ? | - А-а! Вот мы и договорились! - сказал священник.- Что же это за болезнь? |
| - La pauvreté. | - Бедность. |
| Le prêtre regarda Lucien en souriant et lui dit avec une grâce infinie et un sourire presque ironique : - Le diamant ignore sa valeur. | Священник, улыбаясь, посмотрел на Люсьена и чрезвычайно любезно, с усмешкой почти иронической сказал ему: - Алмаз не знает себе цены. |
| - Il n'y a qu'un prêtre qui puisse flatter un homme pauvre qui s'en va mourir !... s'écria Lucien. | - Только священник способен льстить несчастному, готовому умереть!..- вскричал Люсьен. |
| - Vous ne mourrez pas, dit l'Espagnol avec autorité. | - Вы не умрете,- властно сказал испанец. |
| - J'ai bien entendu dire, reprit Lucien, qu'on dévalisait les gens sur la route, je ne savais pas qu'on les y enrichît. | - Мне доводилось слышать,- возразил Люсьен,- что на большой дороге людей грабят, но что их там обогащают, этого я не знал. |
| - Vous allez le savoir, dit le prêtre après avoir examiné si la distance à laquelle se trouvait la voiture leur permettait de faire seuls encore quelques pas. Ecoutez-moi, dit le prêtre en mâchonnant son cigare, votre pauvreté ne serait pas une raison pour mourir. J'ai besoin d'un secrétaire, le mien vient de mourir à Irun. Je me trouve dans la situation où fut le baron de Goërtz, le fameux ministre de Charles XII, qui arriva sans secrétaire dans une petite ville en allant en Suède, comme moi je vais à Paris. Le baron rencontra le fils d'un orfévre, remarquable par une beauté qui ne pouvait certes pas valoir la vôtre... Le baron de Goërtz trouve à ce jeune homme de l'intelligence, comme moi je vous trouve de la poésie au front ; il le prend dans sa voiture, comme moi je vais vous prendre dans la mienne ; et, de cet enfant condamné à brunir des couverts et à fabriquer des bijoux dans une petite ville de province comme Angoulême, il en [" en " est ici incorrect, et sera corrigé par Balzac sur son exemplaire.] fait son favori, comme vous serez le mien. Arrivé à Stockholm, il installe son secrétaire et l'accable de travaux. Le jeune secrétaire passe les nuits à écrire ; et, comme tous les grands travailleurs, il contracte une habitude, il se met à mâcher du papier. | - Так узнаете,- сказал священник, убедившись, что расстояние, отделявшее их от экипажа, позволяет пройти еще несколько шагов наедине.- Послушайте меня,- сказал > священник, пожевывая 'сигару,- бедность еще недостаточная причина для самоубийства. Я нуждаюсь в секретаре. Прежний мой секретарь недавно умер в Барселоне. Я оказался в том же положении, что и барон Герц, знаменитый министр Карла Двенадцатого, который по дороге в Швецию, как я по пути в Париж, очутился в маленьком городке без секретаря. Барон встречает там сына золотых дел мастера, юношу, примечательного своей красотой, бесспорно уступавшей вашей... Барон Герц находит, что молодой человек умен, как и я нахожу, глядя на ваш лоб, что вы поэт, он сажает его в свою карету, как я посажу вас в свою; и этого юношу, обреченного полировать серебряные приборы и шлифовать драгоценные камни в маленьком провинциальном городе, вроде Ангулема, он делает своим фаворитом, как я сделаю вас своим. По приезде в Стокгольм он устраивает своего секретаря в министерстве и нагружает его работой. Юный секретарь ночи напролет корпит над бумагами и, как все великие труженики, усваивает дурную привычку: он начинает жевать бумагу. |
| Feu monsieur de Malesherbes faisait, lui, des camouflets et il en donna, par parenthèse, un à je ne sais quel personnage dont le procès dépendait de son rapport. Notre beau jeune homme commence par du papier blanc, mais il s'y accoutume et passe aux papiers écrits qu'il trouve plus savoureux. On ne fumait pas encore comme aujourd'hui. Enfin le petit secrétaire en arrive, de saveur en saveur, à mâchonner des parchemins et à les manger. On s'occupait alors, entre la Russie et la Suède, d'un traité de paix que les Etats imposaient à Charles XII, comme en 1814 on voulait forcer Napoléon à traiter de la paix. La base des négociations était le traité fait entre les deux puissances à propos de la Finlande ; Goërtz en confie l'original à son secrétaire ; mais, quand il s'agit de soumettre le projet aux Etats, il se rencontrait cette petite difficulté, que le traité ne se trouvait plus. Les Etats imaginent que le ministre, pour servir les passions du Roi, s'est avisé de faire disparaître cette pièce, le baron de Goërtz est accusé : son secrétaire avoue alors avoir mangé le traité... On instruit un procès, le fait est prouvé, le secrétaire est condamné à mort. Mais, comme vous n'en êtes pas là, prenez un cigare, et fumez-le en attendant notre calèche. | А вот покойный господин де Мальзерб любил подымить свернутой в трубку бумажкой и, замечу в скобках, однажды учинил такой камуфлет с одним человеком, исход дела которого зависел от его доклада: он пустил дым прямо ему в лицо!.. Наш юный красавец начал с чистой бумаги, но вскоре он утратил к ней вкус и пристрастился к исписанной, как к более тонкому лакомству. Тогда еще не курили, как нынче. И вот юный секретарь, постепенно входя во вкус, начинает жевать и есть пергамент. В то время Россия и Швеция вели переговоры о мирном договоре, который сейм навязывал Карлу XII, как в 1814 году хотели принудить Наполеона вести переговоры о мире. Основой переговоров было соглашение, подписанное обеими державами, касательно Финляндии. Герц доверил хранение подлинника своему секретарю, но когда потребовалось представить документ в сейм, встретилось небольшое затруднение: договор исчез. Сейм решает, что министр, потворствуя страстям короля, дерзнул уничтожить документ; против барона Герца возбуждают дело; тогда его секретарь сознается, что он съел договор... Начинается судебное следствие, преступление доказано, секретарь приговорен к смерти. Но вы еще до этого не дошли... Закурите-ка сигару в ожидании нашей коляски... |
| Lucien prit un cigare et l'alluma, comme cela se fait en Espagne, au cigare du prêtre en se disant : - Il a raison, j'ai toujours le temps de me tuer. | Люсьен взял сигару и, прикуривая от сигары священника, как это принято в Испании, сказал про себя: "Он прав, я всегда успею покончить с собою". |
| - C'est souvent, reprit l'Espagnol, au moment où les jeunes gens désespèrent le plus de leur avenir, que leur fortune commence. Voilà ce que je voulais vous dire, j'ai préféré vous le prouver par un exemple. Ce beau secrétaire, condamné à mort, était dans une position d'autant plus désespérée que le roi de Suède ne pouvait pas lui faire grâce, sa sentence ayant été rendue par les Etats de Suède ; mais il ferma les yeux sur une évasion. Le joli petit secrétaire se sauve sur une barque avec quelques écus dans sa poche, et arrive à la cour de Courlande, muni d'une lettre de recommandation de Goërtz pour le duc, à qui le ministre suédois expliquait l'aventure et la manie de son protégé. Le duc place le bel enfant comme secrétaire chez son intendant. Le duc était un dissipateur, il avait une jolie femme et un intendant, trois causes de ruine. Si vous croyiez que ce joli homme, condamné à mort pour avoir mangé le traité relatif à la Finlande, se corrige de son goût dépravé, vous ne connaîtriez pas l'empire du vice sur l'homme ; la peine de mort ne l'arrête pas quand il s'agit d'une jouissance qu'il s'est créée ! | - Часто случается,- продолжал испанец,- что в ту минуту, когда молодой человек окончательно теряет надежду на лучшее будущее, тут-то и приходит счастье. Именно это я и хотел сказать вам, но предпочел доказательство на примере. Положение красавца секретаря, присужденного к смерти, было тем более отчаянное, что шведский король не мог его помиловать, ибо приговор был вынесен сеймом; но король закрыл глаза на его побег. Прелестный секретарь спасается в лодке с несколькими золотыми в кармане и является ко двору герцога Курляндского с рекомендательным письмом Герца, в котором шведский министр описывает злоключения своего любимца и его роковое пристрастие. Герцог устраивает прекрасного отрока в качестве секретаря к своему управляющему. Герцог был расточителен, у него была красивая жена и управляющий - три причины, достаточные для разорения. Ежели вы думаете, что красавец, присужденный к смерти за съеденное им соглашение, касающееся Финляндии, поборол свой извращенный вкус, вы, стало быть, не знаете всей власти порока над человеком: когда речь идет о наслаждении, не устрашит и смертная казнь! |
| D'où vient cette puissance du vice ? est-ce une force qui lui soit propre, ou vient-elle de la faiblesse humaine ? Y a-t-il des goûts qui soient placés sur les limites de la folie ? Je ne puis m'empêcher de rire des moralistes qui veulent combattre de pareilles maladies avec de belles phrases !... Il y eut un moment où le duc, effrayé du refus que lui fit son intendant à propos d'une demande d'argent, voulut des comptes, une sottise ! Il n'y a rien de plus facile que d'écrire un compte, la difficulté n'est jamais là. L'intendant confia toutes les pièces à son secrétaire pour établir le bilan de la liste civile de Courlande. Au milieu de son travail et de la nuit où il le finissait, notre petit mangeur de papier s'aperçoit qu'il mâche une quittance du duc pour une somme considérable : la peur le saisit, il s'arrête à moitié de la signature, il court se jeter aux pieds de la duchesse en lui expliquant sa manie, en implorant la protection de sa souveraine, et l'implorant au milieu de la nuit. La beauté du jeune commis fit une telle impression sur cette femme qu'elle l'épousa lorsqu'elle fut veuve. Ainsi, en plein dix-huitième siècle, dans un pays où régnait le blason, le fils d'un orfévre devint prince souverain... Il est devenu quelque chose de mieux !... Il a été régent à la mort de la première Catherine, il a gouverné l'impératrice Anne et voulut être le Richelieu de la Russie. Eh ! bien, jeune homme, sachez une chose : c'est que si vous êtes plus beau que Biren, moi je vaux bien, quoique simple chanoine, le baron de Goërtz. Ainsi, montez ! nous vous trouverons un duché de Courlande à Paris, et, à défaut de duché, nous aurons toujours bien la duchesse. | Откуда исходит это могущество порока? Проистекает ли оно из его собственной мощи, или исходит из немощи человеческой? Неужто есть склонности, граничащие с безумием? Радетели нравственности пытаются побороть подобные болезни красивыми фразами!.. Они вызывают у меня только смех. Однажды герцог, испуганный отказом управляющего выдать нужную ему сумму, потребовал у того отчет. Что за глупость! Нет ничего легче, как составить отчет; трудность не в этом. Управляющий передал все счета секретарю для составления отчета по цивильному листу герцога Курляндского. Ночью во время работы, которая ж уже близилась к концу, наш бумагоед замечает, что жует расписку герцога, выданную на значительную сумму, его охватывает страх: подпись им съедена наполовину! Он бежит к герцогине, бросается к ее ногам, признается ей в своем пороке, умоляет свою повелительницу о заступничестве. Красота молодого чиновника производит столь сильное впечатление на эту женщину, что, овдовев, она выходит за него замуж. Итак, в середине восемнадцатого века, в стране, где царит геральдика, сын золотых дел мастера становится державным герцогом... Но это еще что! Он был регентом по смерти Екатерины Первой, правил государством при императрице Анне, стремился стать российским Ришелье. Так вот, молодой человек, знайте: вы красивее Бирона, а я, простой каноник, могущественнее барона Герца. Итак, садитесь! В Париже мы добудем для вас курляндское герцогство, ну, а если не герцогство, то уж во всяком случае герцогиню. |
| L'Espagnol passa la main sous le bras de Lucien, le força littéralement à monter dans sa voiture, et le postillon referma la portière. | Испанец взял Люсьена под руку, буквально силою посадил его в карету, и возница захлопнул дверцу. |
| - Maintenant parlez, je vous écoute, dit le chanoine de Tolède à Lucien stupéfait. Je suis un vieux prêtre à qui vous pouvez tout dire sans danger. Vous n'avez sans doute encore mangé que votre patrimoine ou l'argent de votre maman. Vous aurez fait votre petit trou à la lune, et nous avons de l'honneur jusqu'au bout de nos jolies petites bottes fines... Allez, confessez-vous hardiment, ce sera absolument comme si vous vous parliez à vous-même. | - Теперь рассказывайте, я слушаю вас,- сказал толедский каноник Люсьену, который прийти в себя не мог от удивления.- Я старик, притом священник, вы вполне можете мне довериться. Ну, конечно, вы проели отцовское именье или маменькины денежки, не более... И, как водится, войдя в долги, почти неоплатные, потеряли голову... Помилуйте: долги чести! А мы пропитаны этими понятиями о чести до самого кончика наших изящных сапожек... Разве не так? Ну, исповедуйтесь же смелее, говорите, как если бы говорили с самим собою. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
