Краткая коллекция текстов на французском языке
Оноре де Бальзак
Illusions perdues/Утраченные иллюзии
3. Eve et David/Часть третья. Страдания изобретателя
(продолжение)
| France | Русский |
| Aussi, quand Eve dit au prêtre : - Monsieur, voici ma mère ! quand l'abbé regarda ce visage macéré comme celui d'une vieille religieuse, encadré de cheveux entièrement blanchis, mais embelli par l'air doux et calme des femmes pieusement résignées, et qui marchent, comme on dit, à la volonté de Dieu, comprit-il toute la vie de ces deux créatures. Le prêtre n'eut plus de pitié pour le bourreau, pour Lucien, il frémit en devinant tous les supplices subis par les victimes. | И, когда Ева сказала священнику: "Сударь, вот моя мать!", когда аббат взглянул на это лицо, изможденное, как у престарелой, седовласой монахини, но умиротворенное тем выражением кротости и глубокого смирения, что свойственно религиозным женщинам, которые предают себя, как говорится, на волю господню, ему вдруг открылась вся жизнь этих двух созданий! Священник не чувствовал более жалости к Люсьену, их палачу. Он содрогнулся, вообразив, какие муки перенесли его жертвы. |
| - Ma mère, dit Eve en s'essuyant les yeux, mon pauvre frère est bien près de nous, il est à Marsac. | - Матушка,- сказала Ева, утирая глаза,- наш бедный Люсьен находится неподалеку от нас, в Марсаке. |
| - Et pourquoi pas ici ? demanda madame Chardon. | - А почему не тут? -спросила г-жа Шардон. |
| L'abbé Marron raconta tout ce que Lucien lui avait dit des misères de son voyage, et les malheurs de ses derniers jours à Paris. Il peignit les angoisses qui venaient d'agiter le poète quand il avait appris quels étaient au sein de sa famille les effets de ses imprudences et quelles étaient ses appréhensions sur l'accueil qui pouvait l'attendre à Angoulême. | Аббат Маррон изложил все, что ему рассказал Люсьен и о своих лишениях в пути и о несчастьях последних его дней в Париже. Он обрисовал терзания поэта, которые тот испытывал, когда до него дошла весть о пагубных последствиях его легкомысленного поступка, и то, как он теперь волнуется, не зная, какой прием ожидает его в Ангулеме. |
| - En est-il arrivé à douter de nous ? dit madame Chardon. | - Неужто он и в нас потерял веру?-сказала г-жа Шардон. |
| - Le malheureux est venu vers vous à pied, en subissant les plus horribles privations, et il revient disposé à entrer dans les chemins les plus humbles de la vie... à réparer ses fautes. | - Несчастный прошел весь путь пешком, испытывая крайние лишения; он воротился в намерении вести самую скромную жизнь .. искупить свою вину. |
| - Monsieur, dit la soeur, malgré le mal qu'il nous a fait, j'aime mon frère, comme on aime le corps d'un être qui n'est plus ; et l'aimer ainsi, c'est encore l'aimer plus que beaucoup de soeurs n'aiment leurs frères. Il nous a rendus bien pauvres ; mais qu'il vienne, il partagera le chétif morceau de pain qui nous reste, enfin ce qu'il nous a laissé. Ah ! s'il ne nous avait pas quittés, monsieur, nous n'aurions pas perdu nos plus chers trésors. | - Сударь,- сказала сестра,- несмотря на то, что он причинил нам столько зла, мне дорог брат, как дороги останки любимого существа; и, однако ж, я люблю его крепче, нежели любят своих братьев многие сестры. Он довел нас до нищеты, но пускай возвращается, он разделит с нами последний кусок хлеба - словом, все то, что он нам оставил. Ах, если бы он не покинул нас, не погибли бы самые заветные наши сокровища! |
| - Et c'est la femme qui nous l'a enlevé dont la voiture l'a ramené, s'écria madame Chardon. Parti dans la calèche de madame de Bargeton, à côté d'elle, il est revenu derrière ! | - Как?-вскричала г-жа Шардон.- Он воротился в карете женщины, похитившей его у нас? Уехать вместе с госпожой де Баржетон в ее коляске, а воротиться на запятках! |
| - A quoi puis-je vous être utile dans la situation où vous êtes ? dit le brave curé qui cherchait une phrase de sortie. | - Чем могу я быть вам полезен в вашем тяжелом положении? - спросил добрый кюре, желая сказать что-нибудь на прощанье. |
| - Eh ! monsieur, répondit madame Chardon, plaie d'argent n'est pas mortelle, dit-on ; mais ces plaies-là ne peuvent pas avoir d'autre médecin que le malade. | - Ах, сударь,- отвечала г-жа Шардон,- безденежье, говорят, болезнь не смертельная, но излечить от нее может только один врач: сам больной. |
| - Si vous aviez assez d'influence pour déterminer mon beau-père à aider son fils, vous sauveriez toute une famille, dit madame Séchard. | - Ежели вы имеете некоторое влияние на моего свекра, убедите его помочь сыну, и вы спасете всю нашу семью,- сказала г-жа Сешар. |
| - Il ne croit pas en vous, et il m'a paru très-exaspéré contre votre mari, dit le vieillard à qui les paraphrases du vigneron avaient fait considérer les affaires de Séchard comme un guêpier où il ne fallait pas mettre le pied. | - Он не доверяет вам и, как мне показалось, до крайности вооружен против вашего мужа,- сказал старик, который из недомолвок винокура понял, что дела Сешара - осиное гнездо, куда и носа совать не следует. |
| Sa mission terminée, le prêtre alla dîner chez son petit-neveu Postel, qui dissipa le peu de bonne volonté de son vieil oncle en donnant, comme tout Angoulême, raison au père contre le fils. | Выполнив поручение, священник пошел обедать к внучатому племяннику Постэлю, и тот рассеял последние остатки благожелательности старого дядюшки, выступив, как и весь Ангулем, в защиту старика Сешара. |
| - Il y a de la ressource avec des dissipateurs, dit en finissant le petit Postel ; mais avec ceux qui font des expériences, on se ruinerait. | - Против мотовства еще можно найти средства,- сказал в заключение мелочный Постэль,- но, связавшись с любителями делать опыты, разоришься в прах. |
| La curiosité du curé de Marsac était entièrement satisfaite, ce qui, dans toutes les provinces de France, est le principal but de l'excessif intérêt qu'on s'y témoigne. Dans la soirée, il mit le poète au courant de tout ce qui se passait chez les Séchard, en lui donnant son voyage comme une mission dictée par la charité la plus pure. | Любопытство марсакского кюре было вполне удовлетворено, а на нем только и зиждется участие к ближнему во французской провинции. Вечером он рассказал поэту о том, что Происходит у Сешаров, представив свое путешествие, как миссию, принятую им на себя из чистейшего милосердия. |
| - Vous avez endetté votre soeur et votre beau-frère de dix à douze mille francs, dit-il en terminant ; et personne, mon cher monsieur, n'a cette bagatelle à prêter au voisin. En Angoumois, nous ne sommes pas riches. Je croyais qu'il s'agissait de beaucoup moins quand vous me parliez de billets. | - Вы ввели вашу сестру и зятя в долги, которые исчисляются не то в десять, не то в двенадцать тысяч франков,- сказал он в заключение.- Может быть, в Париже это и безделица, но никто в Ангулеме не ссудит их такими деньгами. В Ангулеме нет богачей. Когда вы мне говорили о ваших векселях, я полагал, что речь идет о сумме более скромной. |
| Après avoir remercié le vieillard de ses bontés, le poète lui dit : - La parole de pardon, que vous m'apportez, est pour moi le vrai trésor. | Поблагодарив священника за участие, поэт сказал ему: - Слово прощения, которое вы принесли мне, для меня истинное сокровище. |
| Le lendemain, Lucien partit de très-grand matin de Marsac pour Angoulême, où il entra vers neuf heures, une canne à la main, vêtu d'une petite redingote assez endommagée par le voyage et d'un pantalon noir à teintes blanches. Ses bottes usées disaient d'ailleurs assez qu'il appartenait à la classe infortunée des piétons. Aussi ne se dissimulait-il pas l'effet que devait produire sur ses compatriotes le contraste de son retour et de son départ. Mais, le coeur encore pantelant sous l'étreinte des remords que lui causait le récit du vieux prêtre, il acceptait pour le moment cette punition, décidé d'affronter les regards des personnes de sa connaissance. Il se disait en lui-même : - Je suis héroique ! Toutes ces natures de poète commencent par se duper elles-mêmes. A mesure qu'il marcha dans l'Houmeau, son âme lutta entre la honte de ce retour et la poésie de ses souvenirs. Son coeur battit en passant devant la porte de Postel, où, fort heureusement pour lui, Léonie Marron se trouva seule dans la boutique avec son enfant. Il vit avec plaisir (tant sa vanité conservait de force) le nom de son père effacé. | На другой день Люсьен, едва рассвело, вышел из Марсака в Ангулем; он вошел в город около девяти часов утра, опираясь на палку, на нем был коротенький сюртучок, изрядно потрепанный в дороге, и черные панталоны, побелевшие от пыли. Стоптанные сапоги достаточно красноречиво говорили о его принадлежности к жалкому сословию пешеходов. И, конечно, он не обольщался насчет того, какое впечатление произведет на его земляков резкая противоположность между его отъездом и возвращением в родной город. Но сердце сильно колотилось у бедного поэта, мучимого упреками совести, которые были вызваны рассказом старого священника, и в ту минуту он принял с покорностью это наказание, решив мужественно выдержать любопытные взгляды встречных. Он говорил сам себе: "Я держусь геройски!" Все эти поэтические натуры начинают с того, что обманывают самих себя. Покамест он шел по Умо, в душе у него происходила борьба между чувством стыда за настоящее и поэзией воспоминаний. Биенье сердца участилось, когда он проходил мимо дверей Постэля; но, к счастью для него, в лавке была одна Леони Маррон с ребенком. К своему удовольствию, он увидел (так живо еще говорило в нем тщеславие), что имя его отца снято с вывески! |
| Depuis son mariage, Postel avait fait repeindre sa boutique, et mis au-dessus, comme à Paris : Pharmacie. En gravissant la rampe de la Porte-Palet, Lucien éprouva l'influence de l'air natal, il ne sentit plus le poids de ses infortunes, et se dit avec délices. - Je vais donc les revoir ! Il atteignit la place du Mûrier sans avoir rencontré personne : un bonheur qu'il espérait à peine, lui qui jadis se promenait eu triomphateur dans sa ville ! Marion et Kolb, en sentinelle sur la porte, se précipitèrent dans l'escalier en criant : - Le voilà ! Lucien revit le vieil atelier et la vieille cour, il trouva dans l'escalier sa soeur et sa mère, et ils s'embrassèrent en oubliant pour un instant tous leurs malheurs dans cette étreinte. En famille, on compose presque toujours avec le malheur ; on s'y fait un lit, et l'espérance en fait accepter la dureté. Si Lucien offrait l'image du désespoir, il en offrait aussi la poésie : le soleil des grands chemins lui avait bruni le teint ; une profonde mélancolie, empreinte dans ses traits, jetait ses ombres sur son front de poète. | После женитьбы Постэль выкрасил заново свою лавочку и над дверьми сделал краткую, на парижский манер, надпись: Аптека. Подымаясь по откосу от ворот Пале, Люсьен ощутил влияние родного воздуха, он не чувствовал более гнета несчастья и в упоении говорил про себя: "Я опять их увижу!" Он дошел до площади Мюрье, не встретив ни души на пути: счастье, о котором он и не мечтал, он, который некогда ходил победителем в своем городе! Марион и Кольб, сторожившие у дверей', кинулись наверх по лестнице, крича: "Пришел!" Люсьен опять увидел старую мастерскую и старый двор: всходя на лестницу, он встретил мать и сестру, и они обнялись, забыв на минуту все свои горести. Почти во всех семьях сживаются с несчастьем, точно с жестким ложем, и надежда примиряет с его суровостью. Если Люсьен являл собою образ отчаяния, он являл также и образ поэзии отчаяния, солнце больших дорог позолотило его кожу; глубокая печаль, запечатленная в его чертах, отбросила свою тень на чело поэта. |
| Ce changement annonçait tant de souffrances, qu'à l'aspect des traces laissées par la misère sur sa physionomie, le seul sentiment possible était la pitié. L'imagination partie du sein de la famille y trouvait au retour de tristes réalités. Eve eut au milieu de sa joie le sourire des saintes au milieu de leur martyre. Le chagrin rend sublime le visage d'une jeune femme très-belle. La gravité qui remplaçait dans la figure de sa soeur la complète innocence qu'il y avait vue à son départ pour Paris, parlait trop éloquemment à Lucien pour qu'il n'en reçût pas une impression douloureuse. Aussi la première effusion des sentiments, si vive, si naturelle, fut-elle suivie de part et d'autre d'une réaction : chacun craignait de parler. Lucien ne put cependant s'empêcher de chercher par un regard celui qui manquait à cette réunion. Ce regard bien compris fit fondre en larmes Eve, et par contre-coup Lucien. Quant à madame Chardon, elle resta blême, et en apparence impassible. Eve se leva, descendit pour épargner à son frère un mot dur, et alla dire à Marion : - Mon enfant, Lucien aime les fraises, il faut en trouver !... | Такая перемена говорила о стольких страданиях, что при виде этого лица, на котором несчастье оставило свой след, могло возникнуть лишь чувство жалости. Воображение, витавшее вне лона семьи, ныне встретилось с печальной действительностью. С улыбкой радости на устах Ева глядела мученицей. Горе сообщает одухотворенность красоте молодой женщины. Значительность этого, некогда детски-наивного лица, каким его помнил Люсьен, чересчур красноречиво говорила ему о многом и не могла не произвести на него гнетущего впечатления. Вот почему за первым порывом чувств, столь живым и естественным, и он и его близкие почувствовали неловкость: каждый боялся заговорить. Однако ж Люсьен невольно искал взглядом того, кто отсутствовал при этой встрече. И этот откровенный взгляд вызвал слезы у Евы, а вслед за ней зарыдал и Люсьен. Что касается до г-жи Шардон, она была бледна и внешне бесстрастна. Ева встала, сошла вниз, не желая упрекнуть брата жестоким словом, и, обратившись к Марион, сказала: - Голубушка, Люсьен так любит землянику, надобно угостить его!.. |
| - Oh ! j'ai bien pensé que vous vouliez fêter monsieur Lucien. Soyez tranquille, vous aurez un joli petit déjeuner et un bon dîner aussi. | - Я и то подумала, что вы пожелаете угостить господина Люсьена. Я, уж будьте покойны, попотчую его завтраком, а вдобавок такой обед сочиню, что только пальчики оближешь! |
| - Lucien, dit madame Chardon à son fils, tu as beaucoup à réparer ici. Parti pour être un sujet d'orgueil pour ta famille, tu nous as plongés dans la misère. Tu as presque brisé dans les mains de ton frère l'instrument de la fortune à laquelle il n'a songé que pour sa nouvelle famille. Tu n'as pas brisé que cela... dit la mère. Il se fit une pause effrayante et le silence de Lucien impliqua l'acceptation de ces reproches maternels. - Entre dans une voie de travail, reprit doucement madame Chardon. Je ne te blâme pas d'avoir tenté de faire revivre la noble famille d'où je suis sortie ; mais, à de telles entreprises il faut avant tout une fortune, et des sentiments fiers : tu n'as rien eu de tout cela. A la croyance, tu as fait succéder en nous la défiance. Tu as détruit la paix de cette famille travailleuse et résignée, qui cheminait ici dans une voie difficile... Aux premières fautes, un premier pardon est dû. Ne recommence pas. Nous nous trouvons ici dans des circonstances difficiles, sois prudent, écoute ta soeur : le malheur est un maître dont les leçons, bien durement données, ont porté leur fruit chez elle : elle est devenue sérieuse, elle est mère, elle porte tout le fardeau du ménage par dévouement pour notre cher David ; enfin, elle est devenue, par ta faute, mon unique consolation. | - Люсьен!-сказала г-жа Шардон сыну.- Тебе многое надобно искупить. Уезжая в Париж, ты думал стать гордостью семьи, а довел ее до нищеты. Ты почти разбил орудие, которым твой брат мечтал добыть богатство для своего семейства. И если бы ты разбил только это...- вымолвила мать. Наступила тягостная пауза, и молчание Люсьена показало, что он признал правоту материнского укора.- Начни трудовую жизнь,- продолжала тихим голосом г-жа Шардон.- Я не виню тебя в том, что ты пытался восстановить мой благородный род; но для такой попытки требуется раньше всего состояние и чувство собственного достоинства; у тебя нет ни того, ни другого. Мы верили в тебя,- ты разбил эту веру, вселил в нас недоверие к себе. Ты нарушил покой трудолюбивой и скромной семьи, жизненный путь которой был нелегок... Первые Проступки простительны только в первый раз. Не повторяй их больше. Мы находимся в трудных обстоятельствах, будь благоразумен, слушайся сестру; несчастье великий учитель, и уроки его жестоки. Ева вкусила их плоды: она умудрена жизнью, она добрая мать, она несет на себе все тяготы хозяйства из привязанности к нашему дорогому Давиду, короче, она, по твоей вине,- мое единственное утешение. |
| - Vous pouviez être plus sévère, dit Lucien en embrassant sa mère. J'accepte votre pardon, parce que ce sera le seul que j'aurai jamais à recevoir. | - Вы могли бы отнестись ко мне и более сурово,- сказал Люсьен, обнимая мать.- Принимаю ваше прощение, вторично мне не придется его просить. |
| Eve revint : à la pose humiliée de son frère, elle comprit que madame Chardon avait parlé. Sa bonté lui mit un sourire sur les lèvres, auquel Lucien répondit par des larmes réprimées. La présence a comme un charme, elle change les dispositions les plus hostiles entre amants comme au sein des familles, quelque forts que soient les motifs de mécontentement. Est-ce que l'affection trace dans le coeur des chemins où l'on aime à retomber ? Ce phénomène appartient-il à la science du magnétisme ? La raison dit-elle qu'il faut ou ne jamais se revoir, ou se pardonner ? Que ce soit au raisonnement, à une cause physique ou à l'âme que cet effet appartienne, chacun doit avoir éprouvé que les regards, le geste, l'action d'un être aimé retrouvent chez ceux qu'il a le plus offensés, chagrinés ou maltraités, des vestiges de tendresse. Si l'esprit oublie difficilement, si l'intérêt souffre encore ; le coeur, malgré tout, reprend sa servitude. Aussi, la pauvre soeur, en écoutant jusqu'à l'heure du déjeuner les confidences du frère, ne fut-elle pas maîtresse de ses yeux quand elle le regarda, ni de son accent quand elle laissa parler son coeur. En comprenant les éléments de la vie littéraire à Paris, elle comprit comment Lucien avait pu succomber dans la lutte. | Вернулась Ева и по смиренной позе брата поняла, что г-жа Шардон побеседовала с ним. Добрая улыбка показалась на ее устах, и Люсьен отвечал на нее подавленными рыданиями. Личное присутствие обладает чарующим свойством, оно смягчает самые враждебные чувства любовников и раздоры в семье, как бы сильны ни были причины взаимного неудовольствия. Может быть, любовь прокладывает в сердце тропы, на которые так заманчиво возвращаться? Не объясняется ли это явление магнетизмом? А может быть, разум подсказывает, что надобно или расстаться навсегда, или простить безусловно? И будь то голос рассудка, какая-нибудь физическая причина или побуждение души, но всякий из нас, конечно, испытал, что взгляды, движения, поступки любимого существа пробуждают в сердцах, даже наиболее оскорбленных, огорченных или униженных, былую нежность. Если разум и не склонен к забвению, если личные интересы еще страдают, сердце, несмотря ни на что, опять идет в рабство. Вот по какой причине бедная Ева, выслушивая вплоть до самого завтрака исповедь брата, не могла, глядя на него, скрыть выражение своих глаз, и голос выдавал ее, стоило заговорить сердцу. Поняв стихию парижской литературной жизни, она поняла, почему Люсьен не устоял в борьбе. |
| La joie du poète en caressant l'enfant de sa soeur, ses enfantillages, le bonheur de revoir son pays et les siens, mêlé au profond chagrin de savoir David caché, les mots de mélancolie qui échappèrent à Lucien, son attendrissement en voyant qu'au milieu de sa détresse sa soeur s'était souvenue de son goût quand Marion servit les fraises ; tout, jusqu'à l'obligation de loger le frère prodigue et de s'occuper de lui, fit de cette journée une fête. Ce fut comme une halte dans la misère. Le père Séchard lui même fit rebrousser aux deux femmes le cours de leurs sentiments, en disant : - Vous le fêtez, comme s'il vous apportait des mille et des cents !... | Радость ласкать младенца сестры, его ребяческие выходки, чувствовать себя счастливым, оказавшись на родине, в кругу семьи, и тут же ощутить щемящую тоску при мысли, что Давид вынужден скрываться, горечь слов, срывавшихся с уст поэта, его растроганность, когда Марион подала к столу землянику, этот умилительный знак внимания сестры, которая среди житейских треволнений не забыла о любимом лакомстве Люсьена,- все, вплоть до забот об устройстве бедного брата, превращало этот день в праздник. То был как бы краткий отдых в несчастьи. Сешар-отец не преминул вставить словцо наперекор радости женщин: - Вы его чествуете, точно он вам привез невесть какие капиталы... |
| - Mais qu'a donc fait mon frère pour ne pas être fêté ?... s'écria madame Séchard jalouse de cacher la honte de Lucien. | - Но почему бы нам не отпраздновать встречу с братом?!- воскликнула г-жа Сешар, ревниво скрывая позор Люсьена. |
| Néanmoins, les premières tendresses passées, les nuances du vrai percèrent. Lucien aperçut bientôt chez Eve la différence de l'affection actuelle et de celle qu'elle lui portait jadis. David était profondément honoré, tandis que Lucien était aimé quand même, et comme on aime une maîtresse malgré les désastres qu'elle cause. L'estime, fonds nécessaire à nos sentiments, est la solide étoffe qui leur donne je ne sais quelle certitude, quelle sécurité dont on vit, et qui manquait entre madame Chardon et son fils, entre le frère et la soeur. Lucien se sentit privé de cette entière confiance qu'on aurait eue en lui s'il n'avait pas failli à l'honneur. L'opinion écrite par d'Arthez sur lui, devenue celle de sa soeur, se laissa deviner dans les gestes, dans les regards, dans l'accent. Lucien était plaint ! mais, quant à être la gloire, la noblesse de la famille, le héros du foyer domestique, toutes ces belles espérances avaient fui sans retour. On craignit assez sa légèreté pour lui cacher l'asile où vivait David. Eve, insensible aux caresses dont fut accompagnée la curiosité de Lucien qui voulait voir son frère, n'était plus l'Eve de l'Houmeau pour qui, jadis, un seul regard de Lucien était un ordre irrésistible. Lucien parla de réparer ses torts, en se vantant de pouvoir sauver David. Eve lui répondit : - Ne t'en mêle pas, nous avons pour adversaires les gens les plus perfides et les plus habiles. Lucien hocha la tête, comme s'il eût dit : - J'ai combattu des Parisiens... Sa soeur lui répliqua par un regard qui signifiait : - Tu as été vaincu. | Однако первый порыв нежности прошел, неприкрашенная действительность выступила наружу. Люсьен вскоре заметил, как изменилось к нему отношение Евы, как оно было не похоже на ту любовь, которую она к нему некогда питала. Давида глубоко уважали, Люсьена же любили, несмотря ни на что, как любят любовницу, несмотря на все беды, которые она причиняет. Уважение - необходимая основа наших чувств, которая придает им спокойную уверенность и которой именно и недоставало в отношениях г-жи Шардон к сыну, сестры к брату. Люсьен чувствовал, что лишился того безусловного доверия, которое и по сей день питали бы к нему, не поступись он своей честью. Мнение о нем д'Артеза, высказанное в письме, стало мнением его сестры: оно просвечивало в ее взгляде, движениях, в голосе. Люсьена жалели! Но былые мечтания о том, что он составит славу семьи, станет ее гордостью, героем домашнего очага, все эти прекрасные надежды погибли безвозвратно. Его легкомыслие пугало настолько, что от него скрывали убежище Давида. Ева, не уступавшая ласкам любопытного Люсьена, которому не терпелось увидеться с братом, была не прежняя Ева из Умо, для которой достаточно было одного взгляда Люсьена, и она повиновалась беспрекословно. Люсьен говорил, что он исправит нанесенный им вред, хвалился, что спасет Давида. Ева отвечала ему: "Не вмешивайся лучше! Где тебе тягаться с такими записными мошенниками и крючкотворами, как наши противники?" Люсьен качал головой, точно бы говорил: "Я тягался с парижанами..." Сестра отвечала ему взглядом: "И был побежден". |
| - Je ne suis plus aimé, pensa Lucien. Pour la famille comme pour le monde, il faut donc réussir. | "Меня разлюбили,- думал Люсьен,- Так, значит, семья, как и свет, любит только удачников". |
| Dès le second jour, en essayant de s'expliquer le peu de confiance de sa mère et de sa soeur, le poète fut pris d'une pensée non pas haineuse mais chagrine. Il appliqua la mesure de la vie parisienne à cette chaste vie de province, en oubliant que la médiocrité patiente de cet intérieur sublime de résignation était son ouvrage : - Elles sont bourgeoises, elles ne peuvent pas me comprendre, se dit-il en se séparant ainsi de sa soeur, de sa mère et de Séchard qu'il ne pouvait plus tromper ni sur son caractère, ni sur son avenir. | И на второй же день по возвращении домой, при попытке объяснить себе причины недоверия к нему матери и сестры, поэт предался, если не враждебным, то все же горьким думам. Он прилагал к этой патриархальной, провинциальной жизни мерило жизни парижской, забывая, что самая скудость существования этой терпеливой и достойной семьи была творением его рук. "Они мешанки, они не могут понять меня!" - говорил он про себя, тем самым возводя преграду между собою и сестрой, матерью, Давидом. Да и мог ли он теперь обольстить их своим характером, баснословными обещаниями? |
| Eve et madame Chardon, chez qui le sens divinatoire était éveillé par tant de chocs et tant de malheurs, épiaient les plus secrètes pensées de Lucien, elles se sentirent mal jugées et le virent s'isolant d'elles. - Paris nous l'a bien changé ! se dirent-elles. Elles recueillaient enfin le fruit de l'égoisme qu'elles avaient elles-mêmes cultivé. De part et d'autre, ce léger levain devait fermenter, et il fermenta ; mais principalement chez Lucien qui se trouvait si reprochable. Quant à Eve, elle était bien de ces soeurs qui savent dire à un frère en faute : - Pardonne-moi tes torts... Lorsque l'union des âmes a été parfaite comme elle le fut au début de la vie entre Eve et Lucien, toute atteinte à ce beau idéal du sentiment est mortelle. Là où des scélérats se raccommodent après des coups de poignard, les amoureux se brouillent irrévocablement pour un regard, pour un mot. Dans ce souvenir de la quasi-perfection de la vie du coeur se trouve le secret de séparations souvent inexplicables. On peut vivre avec une défiance au coeur, quand le passé n'offre pas le tableau d'une affection pure et sans nuages ; mais, pour deux êtres autrefois parfaitement unis, une vie où le regard, la parole exigent des précautions, devient insupportable. Aussi les grands poètes font-ils mourir leurs Paul et Virginie au sortir de l'adolescence. Comprendriez-vous Paul et Virginie brouillés ?... Remarquons, à la gloire d'Eve et de Lucien, que les intérêts [Coquille du Furne : intérets.], si fortement blessés, n'avivaient point ces blessures : chez la soeur irréprochable, comme chez le poète de qui venaient les coups, tout était sentiment ; aussi le moindre malentendu, la plus petite querelle, un nouveau mécompte dû à Lucien pouvait-il les désunir ou inspirer une de ces querelles qui brouillent irrévocablement. En fait d'argent tout s'arrange ; mais les sentiments sont impitoyables. | Ева и г-жа Шардон со свойственной им чуткостью, обострившейся еще под ударами стольких бедствий, читали тайные мысли Люсьена, они чувствовали, что он судит их, что он от них отдаляется. "Как изменил его Париж!" - говорили они между собою. Короче, они пожинали плоды себялюбия, взращенного ими же. И с той и с другой стороны эта закваска должна была прийти в состояние брожения, и, конечно, забродила, особенно у Люсьена, хотя он и чувствовал себя виновным. Что касается Евы, она была именно из тей сестер, которые готовы сказать виновному брату: "Прости мне твои грехи..." Когда душевное согласие столь полно, как то было на заре жизни между Евой и Люсьеном, всякое посягательство на этот идеальный союз чувств - смертельно. Там, где противники помирятся, даже подравшись на шпагах, любящие расходятся безвозвратно из-за одного взгляда, из-за одного слова. В воспоминании о жизни сердца, ничем не омраченной, кроется тайна разрывов, часто необъяснимых. Можно жить с недоверием в сердце, если прошлое не являет картины чистого, безоблачного чувства; но для двух существ, некогда столь связанных душевно, совместная жизнь становится невыносимой, когда всякий взгляд, всякое слово требует осторожности. Потому-то великие поэты вынуждают умирать Павла и Виргинию" едва они выходят из отрочества. Воображаете ли вы себе Павла и Виргинию поссорившимися?.. И к чести Евы и Люсьена следует сказать, что материальные интересы, столь сильно пострадавшие, не растравляли их ран: как у безупречной сестры, так и у виновного брата все основывалось на чувстве, стало быть, малейшее недоразумение, легкая размолвка, какой-нибудь промах со стороны Люсьена могли их разлучить или вызвать одну из тех ссор, которые непоправимо разрушают семью. В денежных делах все как-то улаживается, но чувства неумолимы. |
| Le lendemain Lucien reçut un numéro du journal d'Angoulême et pâlit de plaisir en se voyant le sujet d'un des premiers Premiers-Angoulême que se permit cette estimable feuille qui, semblable aux Académies de province, en fille bien élevée, selon le mot de Voltaire, ne faisait jamais parler d'elle. | На другой день Люсьен получил номер ангулемской газеты и побледнел от удовольствия, увидев, что его особе посвящена одна из передовых статей в этой почтенной газетке, напоминавшей провинциальные академии, которые, по выражению Вольтера, как благовоспитанная девица, никогда не вызывают о себе толков. |
| " Que la Franche-Comté s'enorgueillisse d'avoir donné le jour à Victor Hugo, à Charles Nodier et à Cuvier ; la Bretagne, à Châteaubriand et à Lamennais ; la Normandie, à Casimir Delavigne : la Touraine, à l'auteur d'Eloa ; aujourd'hui, l'Angoumois, où déjà sous Louis XIII l'illustre Guez, plus connu sous le nom de Balzac, s'est fait notre compatriote, n'a plus rien à envier ni à ces provinces ni au Limousin, qui a produit Dupuytren, ni à l'Auvergne, patrie de Montlosier, ni à Bordeaux, qui a eu le bonheur de voir naître tant de grands hommes ; nous aussi, nous avons un poète ! l'auteur des beaux sonnets intitulés les Marguerites joint à la gloire du poète celle du prosateur, car on lui doit également le magnifique roman de l'Archer de Charles IX. Un jour nos neveux seront fiers d'avoir pour compatriote Lucien Chardon, un rival de Pétrarque ! ! !... " Dans les journaux de province de ce temps, les points d'admiration ressemblaient aux hurra par lesquels on accueille les speech des meeting en Angleterre. | "Пусть Франш-Конте гордится тем, что он дал жизнь Виктору Гюго, Шарлю Нодье и Кювье; Бретань - Шатобриану и Ламенне; Нормандия - Казимиру Делавиню; Турень - автору "Элоа". Отныне Ангумуа, где уже при Людовике XIII знаменитый Гез, более известный под именем де Бальзака, обосновался и стал нашим соотечественником, не придется завидовать ни этим провинциям, ни Лимузену, который дал нам Дюпюитрена, ни Оверни, родине Монлозье, ни Бордо, которому посчастливилось видеть рождение стольких великих людей! Отныне и у нас есть свой поэт! Автор прекрасных сонетов под названием "Маргаритки" сочетал славу поэта со славой прозаика, ибо ему мы обязаны великолепным романом "Лучник Карла IX". Co временем наши внуки будут гордиться своим земляком Люсьеном Шардоном, соперником Петрарки!!!" (В провинциальных газетах того времени восклицательные знаки напоминали крики hurra, сопровождающие speech на meeting в Англии. |
| " Malgré ses éclatants succès à Paris, notre jeune poète s'est souvenu que l'hôtel de Bargeton avait été le berceau de ses triomphes, que l'aristocratie angoumoisine avait applaudi, la première, à ses poésies ; que l'épouse de monsieur le comte du Châtelet, préfet de notre département, avait encouragé ses premiers pas dans la carrière des Muses, et il est revenu parmi nous !... L'Houmeau tout entier s'est ému quand, hier, notre Lucien de Rubempré s'est présenté. La nouvelle de son retour a produit partout la plus vive sensation. Il est certain que la ville d'Angoulême ne se laissera pas devancer par l'Houmeau dans les honneurs qu'on parle de décerner à celui qui, soit dans la Presse, soit dans la Littérature, a représenté si glorieusement notre ville à Paris. Lucien, à la fois poète religieux et royaliste, a bravé la fureur des partis ; il est venu, dit-on, se reposer des fatigues d'une lutte qui fatiguerait des athlètes plus forts encore que des hommes de poésie et de rêverie. | "Несмотря на блестящие успехи в Париже, наш Юный поэт вспомнил, что дом де Баржетонов был колыбелью его славы, что ангулемская аристократия рукоплескала его первым поэтическим опытам, что супруга графа дю Шатле, префекта нашею департамента, поощряла его первые шаги на поприще служения Музам, и вот он опять среди нас!.. Все предместье Умо взволновалось, узнав, что вчера вернулся наш Люсьен де Рюбампре. Весть о его возвращении возбудила всеобщий живейший интерес, и, конечно, Ангулем не позволит опередить себя Умо в чествовании, которое, как гласит молва, ожидает того, кто в парижской прессе и литературе был столь блистательным представителем нашего города. Люсьен - поэт католиков и роялистов - пренебрег яростью своей прежней партии; он, говорят, воротился на родину отдохнуть от тягот борьбы, которая изнурила бы и атлета, а они люди более выносливые, нежели тюэтические и мечтательные натуры. |
| Par une pensée éminemment politique, à laquelle nous applaudissons, et que madame la comtesse du Châtelet a eue, dit-on, la première, il est question de rendre à notre grand poète le titre et le nom de l'illustre famille des Rubempré, dont l'unique héritière est madame Chardon, sa mère. Rajeunir ainsi, par des talents et par des gloires nouvelles, les vieilles familles près de s'éteindre est, chez l'immortel auteur de la Charte, une nouvelle preuve de son constant désir exprimé par ces mots : union et oubli. | Мы приветствуем в высшей степени мудрую мысль, поданную, как говорят, графиней дю Шатле, возвратить нашему великому поэту титул и имя славного рода де Рюбампре, единственной представительницей которого является госпожа Шардон, его мать. Стремление оживить блеском новых талантов и новой славы угасающие древние роды есть новое доказательство постоянного желания бессмертного творца Хартии претворить в жизнь девиз: Единение и забвение. |
| Notre [Coquille du Furne : Noire.] poète est descendu chez sa soeur, madame Séchard. " | Наш поэт остановился у своей сестры, госпожи Сешар". |
| A la rubrique d'Angoulême se trouvaient les nouvelles suivantes : | В отделе ангулемской хроники была помещена следующая заметка: |
| " Notre préfet, monsieur le comte du Châtelet, déjà nommé gentilhomme ordinaire de la Chambre de S. M., vient d'être fait Conseiller d'Etat en service extraordinaire. | "Наш префект, граф дю Шатле, уже назначенный камергером двора его величества, только что пожалован званием государственного советника. |
| Hier toutes les autorités se sont présentées chez monsieur le préfet. | Вчера все представители власти посетили господина префекта. |
| Madame la comtesse Sixte du Châtelet recevra tous les jeudis. | Графиня дю Шатле принимает у себя по четвергам. |
| Le maire de l'Escarbas, monsieur de Nègrepelisse, représentant de la branche cadette des d'Espard, père de madame du Châtelet, récemment nommé comte, Pair de France, et Commandeur de l'ordre royal de Saint-Louis, est, dit-on, désigné pour présider le grand collége électoral d'Angoulême aux prochaines élections. " | Мэр Эскарба, господин де Негрпелис, представитель младшей ветви д'Эспар, отец госпожи дю Шатле, недавно пожалованный графским титулом, званием пэра Франции и командора королевского ордена Людовика Святого, по слухам, получает пост председателя большой избирательной коллегии на ближайших выборах в Ангулеме". |
| - Tiens, dit Lucien à sa soeur en lui apportant le journal. | - Взгляни-ка,- сказал Люсьен, подавая сестре газету. |
| Après avoir lu l'article attentivement, Eve rendit la feuille à Lucien d'un air pensif. | Ева, внимательно прочитав статью, задумалась и молча вернула листок Люсьену. |
| - Que dis-tu de cela ?... lui demanda Lucien étonné d'une prudence qui ressemblait à de la froideur. | - Что ты скажешь?..- спросил Люсьен, удивленный ее сдержанностью, можно сказать, равнодушием. |
| - Mon ami, répondit-elle, ce journal appartient aux Cointet, ils sont absolument les maîtres d'y insérer des articles, et ne peuvent avoir la main forcée que par la Préfecture ou par l'Evêché. Supposes-tu ton ancien rival, aujourd'hui préfet, assez généreux pour chanter ainsi tes louanges ? oublies-tu que les Cointet nous poursuivent sous le nom de Métivier et veulent sans doute amener David à les faire profiter de ses découvertes ?... De quelque part que vienne cet article, je le trouve inquiétant. Tu n'excitais ici que des haines, des jalousies ; on t'y calomniait en vertu du proverbe : Nul n'est prophète en son pays, et voilà que tout change en un clin d'oeil !... | - Друг мой,- отвечала она,- эта газета принадлежит Куэнте, они полные хозяева в выборе статей, и только префектура и епископство могут оказать на них давление. Полагаешь ли ты, что твой бывший соперник, нынешний префект, настолько великодушен, что станет петь тебе такие хвалы? Неужто ты забыл, что ведь это братья Куэнте преследуют нас, прикрываясь именем Метивье? Несомненно, они хотят затравить Давида и воспользоваться плодами его открытий. От кого бы ни исходила эта статья, она меня беспокоит. Ты возбуждал тут только ненависть и зависть; на тебя тут клеветали, оправдывая пословицу: Нет пророка в своем отечестве, и вдруг все меняется, точно по волшебству!.. |
| - Tu ne connais pas l'amour-propre des villes de province, répondit Lucien. On est allé dans une petite ville du Midi recevoir en triomphe, aux portes de la ville, un jeune homme qui avait remporté le prix d'honneur au grand concours, en voyant en lui un grand homme en herbe ! | - Ты не знаешь, как тщеславны провинциальные города,- отвечал Люсьен.- В одном южном городке жители торжественно встречали у городских ворот молодого человека, получившего первую награду на конкурсном экзамене, заранее приветствуя в нем будущего великого человека. |
| - Ecoute-moi, mon cher Lucien, je ne veux pas te sermonner, je te dirai tout dans un seul mot : ici défie-toi des plus petites choses. | - Послушай, милый мой Люсьен, я не стану докучать тебе нравоучениями, скажу только одно: не доверяй тут никому. |
| - Tu as raison, répondit Lucien surpris de trouver sa soeur si peu enthousiaste. | - Ты права,- отвечал Люсьен, удивляясь, что сестра не разделяет его восторгов. |
| Le poète était au comble de la joie de voir changer en un triomphe sa mesquine et honteuse rentrée à Angoulême. | Поэт был на верху блаженства, увидев, в какой триумф превращается его бесславное, постыдное возвращение в Ангулем. |
| - Vous ne croyez pas au peu de gloire qui nous coûte si cher ! s'écria Lucien après une heure de silence pendant laquelle il s'amassa comme un orage dans son coeur. | - Вы не верите крупице славы, которая обходится нам столь дорого!-вскричал Люсьен, нарушая молчание, длившееся час, покуда в груди его бушевала гроза. |
| Pour toute réponse, Eve regarda Lucien, et ce regard le rendit honteux de son accusation. | В ответ Ева взглянула на Люсьена, и этот взгляд вынудил его устыдиться своего несправедливого упрека. |
| Quelques instants avant le dîner, un garçon de bureau de la préfecture apporta une lettre adressée à M. Lucien Chardon et qui parut donner gain de cause à la vanité du poète que le monde disputait à la famille. | Перед самым обедом рассыльный из префектуры принес письмо господину Люсьену Шардону; оно как будто оправдывало тщеславие поэта, которого свет оспаривал у семьи. |
| Cette lettre était l'invitation suivante : | Письмо оказалось пригласительным: |
| Monsieur le comte Sixte du Châtelet et madame la comtesse du Châtelet prient M. Lucien Chardon de leur faire l'honneur de dîner avec eux le quinze septembre prochain. | Граф Сикст дю Шатле и графиня дю Шатле просят господина Люсьена Шардона оказать им честь пожаловать откушать с ними пятнадцатого сентября сего года. |
| R. S. V. P. | |
| A cette lettre était jointe cette carte de visite : | К письму была приложена визитная карточка: |
| LE COMTE SIXTE DU CHATELET, | ГРАФ СИКСТ ДЮ ШАТЛЕ |
| Gentilhomme ordinaire de la Chambre du Roi, Préfet de la Charente, | Камергер двора его величества, префект Шаранты, |
| Conseiller d'Etat. | государственный советник. |
| - Vous êtes en faveur, dit le père Séchard, on parle de vous en ville comme d'un grand personnage... On se dispute entre Angoulême et l'Houmeau à qui vous tortillera des couronnes... | - Вы в милости,- сказал Сешар-отец,- в городе только о вас и толкуют, точно о какой-нибудь важной персоне... Ангулем и Умо оспаривают друг у друга честь свить для вас венок. |
| - Ma chère Eve, dit Lucien à l'oreille de sa soeur, je me retrouve absolument comme j'étais à l'Houmeau le jour où je devais aller chez madame de Bargeton : je suis sans habit pour le dîner du préfet. | - Моя милая Ева,- сказал Люсьен на ухо сестре,- я решительно в том же положении, в каком был в Умо в тот день, когда был зван к госпоже де Баржетон: чтобы принять приглашение префекта, у меня нет фрака! |
| - Tu comptes donc accepter cette invitation ? s'écria madame Séchard effrayée. | - А ты все же думаешь принять приглашение? - испуганно воскликнула г-жа Сешар. |
| Il s'engagea, sur la question d'aller ou de ne pas aller à la Préfecture, une polémique entre le frère et la soeur. Le bon sens de la femme de province disait à Eve qu'on ne doit se montrer au monde qu'avec un visage riant, en costume complet, et en tenue irréprochable ; mais elle cachait sa vraie pensée : - Où le dîner du préfet mènera-t-il Lucien ? Que peut pour lui le grand monde d'Angoulême ? Ne machine-t-on pas quelque chose contre lui ? | Вопрос идти или не идти р префектуру послужил причиной спора между сестрой и братом. Здравый смысл провинциалки подсказывал Еве, что в свете следует появляться только с веселым лицом, в элегантном костюме, безукоризненно одетым; но она таила истинные свои мысли: "К чему поведет обед у префекта? Что готовит для Люсьена великосветский Ангулем? Не замышляют ли что-нибудь против него?" |
| Lucien finit par dire à sa soeur avant d'aller se coucher : - Tu ne sais pas quelle est mon influence : la femme du préfet a peur du journaliste ; et d'ailleurs dans la comtesse du Châtelet il y a toujours Louise de Nègrepelisse ! Une femme qui vient d'obtenir tant de faveurs peut sauver David ! Je lui dirai la découverte que mon frère vient de faire, et ce ne sera rien pour elle que d'obtenir un secours de dix mille francs au ministère. | Кончилось тем, что Люсьен, перед тем как идти спать, сказал сестре: - Ты не знаешь, как велико мое влияние; жена префекта боится журналистов; и притом графиня дю Шатле все та же прежняя Луиза де Негрпелис! Женщина, сумевшая выхлопотать столько милостей, может спасти Давида! Я расскажу ей об открытии брата, и для нее ничего не значит выхлопотать у правительства субсидию в десять тысяч франков. |
| A onze heures du soir, Lucien, sa soeur, sa mère et le père Séchard, Marion et Kolb furent réveillés par la musique de la ville à laquelle s'était réunie celle de la garnison et trouvèrent la place du Mûrier pleine de monde. Une sérénade fut donnée à Lucien Chardon de Rubempré par les jeunes gens d'Angoulême. Lucien se mit à la fenêtre de sa soeur, et dit au milieu du plus profond silence, après le dernier morceau : - Je remercie mes compatriotes de l'honneur qu'ils me font, je tâcherai de m'en rendre digne ; ils me pardonneront de ne pas en dire davantage : mon émotion est si vive que je ne saurais continuer. | В одиннадцать часов вечера Люсьен, его сестра, мать и папаша Сешар, Марион и Кольб были потревожены городским оркестром, к которому присоединился еще гарнизонный; площадь Мюрье была полна народу. Ангулемская молодежь приветствовала серенадой Люсьена де Рюбампре. Люсьен подошел к окну в спальне сестры и посреди глубокого молчания, наступившего после того, как отзвучали последние слова серенады, сказал: - Благодарю соотечественников за оказанную мне честь, постараюсь быть ее достойным. Позвольте мне закончить: волнение мое чересчур сильно, и я не в состоянии говорить. |
| - Vive l'auteur de l'Archer de Charles IX !... | - Да здравствует автор "Лучника Карла IX"!.. |
| - Vive l'auteur des Marguerites ! | Да здравствует автор "Маргариток"! |
| - Vive Lucien de Rubempré ! | Да здравствует Люсьен де Рюбампре! |
| Après ces trois salves, criées par quelques voix, trois couronnes et des bouquets furent adroitement jetés par la croisée dans l'appartement. Dix minutes après, la place du Mûrier était vide, le silence y régnait. | После этого троекратного залпа приветствий, выкрикнутых несколькими голосами, в окно полетели букеты и три венка, брошенные ловкой рукой. Десять минут спустя площадь Мюрье опять стала безлюдной и водворилась тишина. |
| - J'aimerais mieux dix mille francs, dit le vieux Séchard qui tourna, retourna les couronnes et les bouquets d'un air profondément narquois. Mais vous leur avez donné des marguerites, il vous rendent des bouquets, vous faites dans les fleurs. | - Я предпочел бы десять тысяч франков,- сказал старый Сешар, с крайне ехидной миной разглядывая со всех сторон венки и букеты,-но вы ведь преподнесли им маргаритки, ну, а они вам - букеты: вы цветочных дел мастер! |
| - Voilà l'estime que vous faites des honneurs que me décernent mes concitoyens ! s'écria Lucien, dont la physionomie offrit une expression entièrement dénuée de mélancolie et qui véritablement rayonna de satisfaction. Si vous connaissiez les hommes, papa Séchard, vous verriez qu'il ne se rencontre pas deux moments semblables dans la vie. Il n'y a qu'un enthousiasme véritable à qui l'on puisse devoir de semblables triomphes !... Ceci, ma chère mère et ma bonne soeur, efface bien des chagrins. Lucien embrassa sa soeur et sa mère comme l'on s'embrasse dans ces moments où la joie déborde à flots si larges qu'il faut la jeter dans le coeur d'un ami. (Faute d'un ami, disait un jour Bixiou, un auteur ivre de son succès embrasse son portier.) | - Вот как вы цените внимание, которым меня почтили сограждане! - вскричал Люсьен, и выражение его лица изобличало, что забыты все горести: оно так и сияло довольством.- Кабы вы знали людей, папаша Сешар, вы знали бы, что такие минуты в жизни неповторимы. Лишь искренний восторг способен вылиться в подобное торжество!.. Такие вещи, милая матушка и дорогая сестра, сглаживают многие огорчения!-Люсьен обнял сестру и мать, как обнимают в те минуты, когда радость поднимается в душе столь могучей волной, что хочется увлечь ею дружеские сердца. ("За отсутствием друга,- сказал однажды Бисиу, опьяненный успехом сочинитель обнимает слугу".) |
| - Eh bien ! ma chère enfant, dit-il à Eve, pourquoi pleures-tu ?... Ah ! c'est de joie... | - Ну, ну, детка,-сказал он Еве,- о чем ты плачешь?.. А-а! От радости... |
| - Hélas ! dit Eve à sa mère avant de se recoucher et quand elles furent seules, dans un poète il y a, je crois, une jolie femme de la pire espèce... | Оставшись наедине с матерью, Ева, прежде чем опять лечь в постель, сказала ей: - Увы! В нашем поэте, сдается мне, есть что-то от красивой женщины самого последнего разбора... |
| - Tu as raison, répondit la mère en hochant la tête. Lucien a déjà tout oublié non-seulement de ses malheurs, mais des nôtres. | - Ты права,- кивая головой, отвечала мать.- Люсьен уже забыл не только свои горести, но и наши. |
| La mère et la fille se séparèrent sans oser se dire toutes leurs pensées. | Мать и дочь расстались, не решаясь высказать до конца свои мысли. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
