Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER XLIX/Глава XLIX, In Which We Enjoy Three Courses and a Dessert/в которой мы наслаждаемся тремя переменами блюд и десертом

English	Русский
When the ladies of Gaunt House were at breakfast that morning, Lord Steyne (who took his chocolate in private and seldom disturbed the females of his household, or saw them except upon public days, or when they crossed each other in the hall, or when from his pit-box at the opera he surveyed them in their box on the grand tier) his lordship, we say, appeared among the ladies and the children who were assembled over the tea and toast, and a battle royal ensued apropos of Rebecca.	Когда дамы Гонт-Хауса сидели в то утро за завтраком, лорд Стайн (он вкушал шоколад у себя и редко беспокоил обитательниц своего дома, встречаясь с ними разве только в дни приемов, или в вестибюле, или в опере, когда он из своей ложи в партере созерцал их в ложе бельэтажа) - так вот, его милость появился среди дам и детей, собравшихся за чаем с гренками; и тут разыгралась генеральная баталия из-за Ребекки.
"My Lady Steyne," he said, "I want to see the list for your dinner on Friday; and I want you, if you please, to write a card for Colonel and Mrs. Crawley."	- Миледи Стайн, - сказал он, - мне хотелось бы взглянуть на список приглашенных к обеду в пятницу и вместе с тем попросить вас послать приглашение полковнику Кроули и миссис Кроули.
"Blanche writes them," Lady Steyne said in a flutter. "Lady Gaunt writes them."	- Приглашения пишет Бланш... леди Гонт, - смущенно произнесла леди Стайн.
"I will not write to that person," Lady Gaunt said, a tall and stately lady, who looked up for an instant and then down again after she had spoken. It was not good to meet Lord Steyne's eyes for those who had offended him.	- Этой особе я писать не буду, - сказала леди Гонт, высокая статная дама, и, подняв на мгновение свой взор, тотчас снова опустила его. Неприятно было встречаться глазами с лордом Стайном тем, кто перечил ему.
"Send the children out of the room. Go!" said he pulling at the bell-rope.	- Вышлите детей из комнаты. Ступайте! - распорядился лорд Стайн, дернув за шнурок звонка.
The urchins, always frightened before him, retired: their mother would have followed too. "Not you," he said. "You stop."	Мальчуганы, очень боявшиеся деда, удалились. Их мать хотела было последовать за ними,
"My Lady Steyne," he said, "once more will you have the goodness to go to the desk and write that card for your dinner on Friday?"	- Нет, - сказал лорд Стайн. - Останьтесь здесь. Миледи Стайн, я еще раз спрашиваю: угодно ли вам подойти к этому столу и написать пригласительную записку на обед в пятницу?
"My Lord, I will not be present at it," Lady Gaunt said; "I will go home."	- Милорд, я не буду на нем присутствовать, - сказала леди Гопт, - я уеду к себе домой.
"I wish you would, and stay there. You will find the bailiffs at Bareacres very pleasant company, and I shall be freed from lending money to your relations and from your own damned tragedy airs. Who are you to give orders here? You have no money. You've got no brains. You were here to have children, and you have not had any. Gaunt's tired of you, and George's wife is the only person in the family who doesn't wish you were dead. Gaunt would marry again if you were."	- Прекрасно, сделайте одолжение! И можете не возвращаться. В Бейракрсе бейлифы будут для вас очень приятной компанией, а я избавлюсь от необходимости ссужать деньгами ваших родственников, а заодно и от вашей трагической мины, которая мне давно осточертела. Кто вы такая, чтобы командовать здесь? У вас нет денег, недостает и ума. Вы здесь для того, чтобы рожать детей, а у вас их нет и не предвидится. Гонту вы надоели, и жена Джорджа - единственное в семье лицо, которое не хочет вашей смерти. Гонт женился бы вторично, если бы вы умерли.
"I wish I were," her Ladyship answered with tears and rage in her eyes.	- Я бы рада была умереть, - отвечала ее милость со слезами ярости на глазах.
"You, forsooth, must give yourself airs of virtue, while my wife, who is an immaculate saint, as everybody knows, and never did wrong in her life, has no objection to meet my young friend Mrs. Crawley. My Lady Steyne knows that appearances are sometimes against the best of women; that lies are often told about the most innocent of them. Pray, madam, shall I tell you some little anecdotes about my Lady Bareacres, your mamma?"	- Рассказывайте! Вы корчите из себя добродетель, а между тем моя жена, эта непорочная святая, которая, как каждому известно, ни разу не оступилась на стезе добродетели, ничего не имеет против того, чтобы принять моего молодого друга, миссис Кроули. Миледи Стайн знает, что иногда о самых лучших женщинах судят на основании ложной видимости и что людская молва часто клеймит самых чистых и непорочных. Не угодно ли, сударыня, я расскажу вам несколько анекдотцев про леди Бейракрс, вашу матушку?
"You may strike me if you like, sir, or hit any cruel blow," Lady Gaunt said.	- Вы можете ударить меня, сэр, или бесчеловечно мучить... - произнесла леди Гонт.
To see his wife and daughter suffering always put his Lordship into a good humour.	Страдания жены и невестки всегда приводили лорда Стайна в превосходное расположение духа.
"My sweet Blanche," he said, "I am a gentleman, and never lay my hand upon a woman, save in the way of kindness. I only wish to correct little faults in your character. You women are too proud, and sadly lack humility, as Father Mole, I'm sure, would tell my Lady Steyne if he were here. You mustn't give yourselves airs; you must be meek and humble, my blessings. For all Lady Steyne knows, this calumniated, simple, good-humoured Mrs. Crawley is quite innocent--even more innocent than herself. Her husband's character is not good, but it is as good as Bareacres', who has played a little and not paid a great deal, who cheated you out of the only legacy you ever had and left you a pauper on my hands. And Mrs. Crawley is not very well-born, but she is not worse than Fanny's illustrious ancestor, the first de la Jones."	- Милая моя Бланш, - сказал он, - я джентльмен и никогда не позволю себе коснуться женщины иначе как с лаской. Мне только хотелось указать вам на кое-какие прискорбные недостатки в вашем характере. Вы, женщины, не в меру горды, и вам очень не хватает смирения, как, конечно, сказал бы леди Стайн патер Моль, будь он здесь. Не советую вам слишком заноситься, вы должны быть кротки и скромны, мои драгоценные! Как знать, может быть, эта несправедливо оклеветанная, простая, добрая и веселая миссис Кроули ни в чем не повинна, - она, может быть, невиннее самой леди Стайн. Репутация ее супруга нехороша, но она, право, не хуже, чем у Бейракрса, который и поигрывал и, проигрывая, очень часто не платил, и вас оставил без наследства, так что вы оказались нищая на моем попечении. Да, миссис Кроули не из очень знатного рода, но она не хуже знаменитого предка нашей Фанни, первого де ля Джонса.
"The money which I brought into the family, sir," Lady George cried out--	- Деньги, принесенные мною в семью, сэр... - воскликнула леди Джордж.
"You purchased a contingent reversion with it," the Marquis said darkly. "If Gaunt dies, your husband may come to his honours; your little boys may inherit them, and who knows what besides? In the meanwhile, ladies, be as proud and virtuous as you like abroad, but don't give ME any airs. As for Mrs. Crawley's character, I shan't demean myself or that most spotless and perfectly irreproachable lady by even hinting that it requires a defence. You will be pleased to receive her with the utmost cordiality, as you will receive all persons whom I present in this house. This house?" He broke out with a laugh. "Who is the master of it? and what is it? This Temple of Virtue belongs to me. And if I invite all Newgate or all Bedlam here, by ------ they shall be welcome."	- Вы приобрели благодаря им кое-какие надежды на право наследования в будущем, - мрачно заметил маркиз. - Если Гонт умрет, ваш супруг может вступить в его права; ваши сыновья могут унаследовать их и, возможно, еще кое-что в придачу. А пока, дорогие мои, гордитесь и величайтесь своими добродетелями, но только не здесь, и не напускайте на себя важность передо мною. Что же касается доброго имени миссис Кроули, то я не стану унижать ни себя, ни эту безупречную и ни в чем не повинную женщину, допуская хотя бы намек на то, что ее репутация нуждается в защите. Будьте же любезны принять ее с величайшим радушием, наравне со всеми теми, кого я ввожу в этот дом. В этот дом? - Он рассмеялся. - Кто здесь хозяин? И что такое этот дом? Этот Храм добродетели принадлежит мне. И если я приглашу сюда весь Ньюгет или весь Бедлам, то и тогда, черт возьми, вы окажете им гостеприимство!
After this vigorous allocution, to one of which sort Lord Steyne treated his "Hareem" whenever symptoms of insubordination appeared in his household, the crestfallen women had nothing for it but to obey. Lady Gaunt wrote the invitation which his Lordship required, and she and her mother-in-law drove in person, and with bitter and humiliated hearts, to leave the cards on Mrs. Rawdon, the reception of which caused that innocent woman so much pleasure.	После этой энергической речи - одной из тех, какими лорд Стайн угощал свой "гарем", едва лишь в его семействе обнаруживались признаки неповиновения, - приунывшим женщинам оставалось только подчиниться. Леди Гонт написала приглашение, которого требовал лорд Стайн, после чего, затаив в душе горечь и обиду, самолично поехала в сопровождении свекрови завезти миссис Родон карточки, доставившие, как мы знаем, столько удовольствия этой невинной женщине.
There were families in London who would have sacrificed a year's income to receive such an honour at the hands of those great ladies. Mrs. Frederick Bullock, for instance, would have gone on her knees from May Fair to Lombard Street, if Lady Steyne and Lady Gaunt had been waiting in the City to raise her up and say, "Come to us next Friday"--not to one of the great crushes and grand balls of Gaunt House, whither everybody went, but to the sacred, unapproachable, mysterious, delicious entertainments, to be admitted to one of which was a privilege, and an honour, and a blessing indeed.	В Лондоне были семьи, которые пожертвовали бы годовым доходом, лишь бы добиться такой чести от столь знатных дам. Например, миссис Фредерик Буллок проползла бы на коленях от Мэйфэра до Ломбард-стрит, если бы леди Стайн и леди Гонт ждали ее в Сити, чтобы поднять с земли и сказать: "Приезжайте к нам в будущую пятницу", - не на один из тех многолюдных и пышных балов в Гонт-Хаусе, где бывали все, а на священный, недоступный, таинственный и восхитительный интимный прием, приглашение на который считалось завидной привилегией, честью и, разумеется, блаженством.
Severe, spotless, and beautiful, Lady Gaunt held the very highest rank in Vanity Fair. The distinguished courtesy with which Lord Steyne treated her charmed everybody who witnessed his behaviour, caused the severest critics to admit how perfect a gentleman he was, and to own that his Lordship's heart at least was in the right place.	Строгая, безупречная красавица леди Гонт занимала самое высокое положение на Ярмарке Тщеславия, и изысканная вежливость в обращении с нею лорда Стайна приводила в восхищение всякого, кто его знал, заставляя даже самых придирчивых критиков соглашаться с тем, что он безукоризненный джентльмен и, что ни говори, сердце у него благородное.
The ladies of Gaunt House called Lady Bareacres in to their aid, in order to repulse the common enemy. One of Lady Gaunt's carriages went to Hill Street for her Ladyship's mother, all whose equipages were in the hands of the bailiffs, whose very jewels and wardrobe, it was said, had been seized by those inexorable Israelites. Bareacres Castle was theirs, too, with all its costly pictures, furniture, and articles of vertu--the magnificent Vandykes; the noble Reynolds pictures; the Lawrence portraits, tawdry and beautiful, and, thirty years ago, deemed as precious as works of real genius; the matchless Dancing Nymph of Canova, for which Lady Bareacres had sat in her youth--Lady Bareacres splendid then, and radiant in wealth, rank, and beauty--a toothless, bald, old woman now--a mere rag of a former robe of state.	Чтобы дать отпор общему врагу, дамы Гонт-Хауса призвали себе на помощь леди Бейракрс. Одна из карет леди Гонт отправилась на Хилл-стрит за матушкой миледи, так как все экипажи этой дамы были в руках бейлифов, и даже драгоценности и гардероб ее, по слухам, были захвачены неумолимыми израильтянами. Им принадлежал также и замок Бейракрс с его знаменитыми картинами, обстановкой и редкостями: великолепными Ван-Дейками; благородными полотнами Рейнольдса; блестящими и неглубокими портретами Лоренса, которые тридцать лет тому назад считались не менее драгоценными, чем произведения истинного гения; несравненною "Пляшущею нимфою" Кановы, для которой позировала в молодости сама леди Бейракрс - леди Бейракрс, в то время ослепительная красавица, окруженная ореолом богатства и знатности, теперь - беззубая и облысевшая старуха, жалкий, изношенный лоскут от некогда пышного одеяния.
Her lord, painted at the same time by Lawrence, as waving his sabre in front of Bareacres Castle, and clothed in his uniform as Colonel of the Thistlewood Yeomanry, was a withered, old, lean man in a greatcoat and a Brutus wig, slinking about Gray's Inn of mornings chiefly and dining alone at clubs. He did not like to dine with Steyne now. They had run races of pleasure together in youth when Bareacres was the winner. But Steyne had more bottom than he and had lasted him out. The Marquis was ten times a greater man now than the young Lord Gaunt of '85, and Bareacres nowhere in the race--old, beaten, bankrupt, and broken down. He had borrowed too much money of Steyne to find it pleasant to meet his old comrade often. The latter, whenever he wished to be merry, used jeeringly to ask Lady Gaunt why her father had not come to see her. "He has not been here for four months," Lord Steyne would say. "I can always tell by my cheque-book afterwards, when I get a visit from Bareacres. What a comfort it is, my ladies, I bank with one of my sons' fathers-in-law, and the other banks with me!"	Ее супруг, на портрете Лоренса той же эпохи, размахивающий саблей перед фасадом Бейракрского замка в форме полковника Тислвудского ополчения, был теперь высохшим, тощим стариком в длиннополом сюртуке и парике a la Brutus {В подражание Бруту (его прическе) (франц.).}, которого можно было видеть слоняющимся по утрам около Грейз-инна и одиноко обедающим в клубах. Он не любил теперь обедать со Стайном. В молодости они соперничали в погоне за развлечениями с неизменным преимуществом для Бейракрса. Но Стайн оказался крепче, и в конце концов победителем вышел он. Сейчас маркиз был в десять раз могущественнее того молодого лорда Гонта, каким он был в 1785 году, а Бейракрс уже сошел со сцены - старый, поверженный, разоренный и раздавленный. Он задолжал Стайну слишком много денег, чтобы находить удовольствие в частых встречах со старым приятелем. А тот, когда ему хотелось позабавиться, насмешливо осведомлялся у леди Гонт, отчего отец не навещает ее. "Он не был у нас уже четыре месяца, - говаривал лорд Стайн. - Я всегда могу сказать по своей чековой книжке, когда мне нанес визит Бейракрс. Как это удобно, мои милые: я банкир тестя одного из моих сыновей, а тесть другого сына - мой банкир".
Of the other illustrious persons whom Becky had the honour to encounter on this her first presentation to the grand world, it does not become the present historian to say much. There was his Excellency the Prince of Peterwaradin, with his Princess--a nobleman tightly girthed, with a large military chest, on which the plaque of his order shone magnificently, and wearing the red collar of the Golden Fleece round his neck. He was the owner of countless flocks. "Look at his face. I think he must be descended from a sheep," Becky whispered to Lord Steyne. Indeed, his Excellency's countenance, long, solemn, and white, with the ornament round his neck, bore some resemblance to that of a venerable bell-wether.	О других именитых особах, с которыми Бекки имела честь встретиться во время своего первого выезда в большой свет, автору настоящей летописи незачем долго распространяться. Там был его светлость князь Петроварадинский с супругою - туго перетянутый вельможа с широкой солдатской грудью, на которой великолепно сверкала звезда его ордена, и с красной лентой Золотого Руна на шее. Князь был владельцем бесчисленных стад баранов. "Взгляните на его лицо. Можно подумать, что он сам ведет свой род от барана", - шепнула Бекки лорду Стайну. И в самом деле: лицо у его светлости было длинное, важное, белое, и лента на шее еще усиливала его сходство с мордой почтенного барана, ведущего за собою стадо.
There was Mr. John Paul Jefferson Jones, titularly attached to the American Embassy and correspondent of the New York Demagogue, who, by way of making himself agreeable to the company, asked Lady Steyne, during a pause in the conversation at dinner, how his dear friend, George Gaunt, liked the Brazils? He and George had been most intimate at Naples and had gone up Vesuvius together. Mr. Jones wrote a full and particular account of the dinner, which appeared duly in the Demagogue. He mentioned the names and titles of all the guests, giving biographical sketches of the principal people. He described the persons of the ladies with great eloquence; the service of the table; the size and costume of the servants; enumerated the dishes and wines served; the ornaments of the sideboard; and the probable value of the plate. Such a dinner he calculated could not be dished up under fifteen or eighteen dollars per head. And he was in the habit, until very lately, of sending over proteges, with letters of recommendation to the present Marquis of Steyne, encouraged to do so by the intimate terms on which he had lived with his dear friend, the late lord. He was most indignant that a young and insignificant aristocrat, the Earl of Southdown, should have taken the pas of him in their procession to the dining- room. "Just as I was stepping up to offer my hand to a very pleasing and witty fashionable, the brilliant and exclusive Mrs. Rawdon Crawley,"--he wrote--"the young patrician interposed between me and the lady and whisked my Helen off without a word of apology. I was fain to bring up the rear with the Colonel, the lady's husband, a stout red-faced warrior who distinguished himself at Waterloo, where he had better luck than befell some of his brother redcoats at New Orleans."	Был там и мистер Джон Поль Джефферсон Джонс, номинально состоявший при американском посольстве корреспондент газеты "Ньюйоркский демагог", который, желая доставить обществу удовольствие, во время паузы в обеденной беседе осведомился у леди Стайн, нравится ли его дорогому другу Джорджу Гонту Бразилия: они с Джорджем очень подружились в Неаполе и вместе поднимались на Везувий. Мистер Джонс составил об этом обеде подробный и обстоятельный отчет, который в должное время появился в "Демагоге". Он упомянул фамилии и титулы всех гостей, приведя краткие биографические сведения о наиболее важных особах. С большим красноречием описал он наружность присутствовавших дам, сервировку стола, рост и ливреи лакеев, перечислил подававшиеся за обедом блюда и вина, упомянул о резьбе на буфете и подсчитал вероятную стоимость столового серебра. По его вычислениям, такой обед не мог обойтись дешевле пятнадцати или восемнадцати долларов на человека. С той поры и до самого последнего времени мистер Джонс взял себе в обычай направлять своих proteges с рекомендательными письмами к нынешнему маркизу Стайну, поощряемый к тому дружбою, которою его дарил покойный лорд. Мистер Джонс очень возмущался, что какой-то ничтожный аристократишка, граф Саутдаун, перебил ему дорогу, когда вся процессия двинулась в столовую. "В ту минуту, когда я выступил вперед, чтобы предложить руку чрезвычайно приятной и остроумной светской даме, блестящей и несравненной миссис Родон Кроули, - писал он, - юный патриций втерся между нами и увлек мою Елену, даже не извинившись. Мне пришлось идти в арьергарде с полковником, супругом этой дамы, рослым, краснолицым воином, отличившимся в сражении при Ватерлоо, где ему повезло больше, чем некоторым из его собратий-красномундирников под Новым Орлеаном",
The Colonel's countenance on coming into this polite society wore as many blushes as the face of a boy of sixteen assumes when he is confronted with his sister's schoolfellows. It has been told before that honest Rawdon had not been much used at any period of his life to ladies' company. With the men at the Club or the mess room, he was well enough; and could ride, bet, smoke, or play at billiards with the boldest of them. He had had his time for female friendships too, but that was twenty years ago, and the ladies were of the rank of those with whom Young Marlow in the comedy is represented as having been familiar before he became abashed in the presence of Miss Hardcastle. The times are such that one scarcely dares to allude to that kind of company which thousands of our young men in Vanity Fair are frequenting every day, which nightly fills casinos and dancing-rooms, which is known to exist as well as the Ring in Hyde Park or the Congregation at St. James's--but which the most squeamish if not the most moral of societies is determined to ignore. In a word, although Colonel Crawley was now five-and-forty years of age, it had not been his lot in life to meet with a half dozen good women, besides his paragon of a wife. All except her and his kind sister Lady Jane, whose gentle nature had tamed and won him, scared the worthy Colonel, and on occasion of his first dinner at Gaunt House he was not heard to make a single remark except to state that the weather was very hot. Indeed Becky would have left him at home, but that virtue ordained that her husband should be by her side to protect the timid and fluttering little creature on her first appearance in polite society.	При вступлении в это изысканное общество физиономия полковника покрылась таким же густым румянцем, какой заливает лицо шестнадцатилетнего юноши, когда он попадает в компанию школьных подруг своей сестры. Здесь уже упоминалось, что честный Родон ни в молодости, ни позже не имел случая привыкнуть к дамскому обществу. С мужчинами в клубе или в офицерском собрании он чувствовал себя прекрасно и мог ездить верхом, биться об заклад, курить или играть на бильярде наравне с самыми бойкими из них. В свое время он завязывал знакомства и среди женщин, но то было двадцать лет назад, и дамы эти были того же общественного положения, что и те, с которыми общался младший Марло в известной комедии, до того как был повергнут в смущение появлением мисс Хардкасл. Время нынче такое, что никто не дерзает и словом упомянуть о той особой среде, в которой тысячи наших молодых людей на Ярмарке Тщеславия вращаются ежедневно, представительницы которой каждый вечер наполняют казино и танцульки, которая, как всем известно, существует наравне с колясками в Хайд-парке или паствой Сент-джеймского прихода, но которую самое чопорное - если и не самое нравственное - общество в мире твердо решило не замечать. Словом, хотя полковнику Кроули было уже от роду сорок пять лет, ему не привелось встретиться на своем веку и с пятью порядочными женщинами, если не считать его образцовой жены. Все женщины до единой, кроме Ребекки и его доброй невестки леди Джейн, чей кроткий нрав покорил и приручил достойного полковника, пугали его. И потому на первом обеде в Гонт-Хаусе никто не слышал от него ни единого слова, кроме замечания о том, что погода стоит очень жаркая. Говоря по правде, Бекки охотно оставила бы его дома, но светские приличия требовали, чтобы супруг находился подле нее и служил охраной и защитой для робкой перепуганной малютки при ее первом появлении в большом свете.
On her first appearance Lord Steyne stepped forward, taking her hand, and greeting her with great courtesy, and presenting her to Lady Steyne, and their ladyships, her daughters. Their ladyships made three stately curtsies, and the elder lady to be sure gave her hand to the newcomer, but it was as cold and lifeless as marble.	Как только Бекки вошла, лорд Стайн направился к ней, пожал ей руку, любезно приветствовал ее и представил леди Стайн и их милостям, ее дочерям. Их милости сделали три глубоких реверанса, и старшая из дам даже удостоила гостью рукопожатием, но рука ее была холодна и безжизненна, как мрамор.
Becky took it, however, with grateful humility, and performing a reverence which would have done credit to the best dancer-master, put herself at Lady Steyne's feet, as it were, by saying that his Lordship had been her father's earliest friend and patron, and that she, Becky, had learned to honour and respect the Steyne family from the days of her childhood. The fact is that Lord Steyne had once purchased a couple of pictures of the late Sharp, and the affectionate orphan could never forget her gratitude for that favour.	Однако Бекки пожала эту руку смиренно и признательно и, делая реверанс, который оказал бы честь лучшему балетмейстеру, как бы склонилась к ногам леди Стайн со словами, что милорд был давним другом и покровителем ее отца и что она, Бекки, привыкла с самого нежного возраста почитать и благословлять семейство Стайнов. Лорд Стайн и в самом деле однажды приобрел две-три картины у покойного Шарпа, и признательная сиротка не могла забыть этого благодеяния.
The Lady Bareacres then came under Becky's cognizance--to whom the Colonel's lady made also a most respectful obeisance: it was returned with severe dignity by the exalted person in question.	Затем Бекки была представлена леди Бейракрс, причем и перед нею супруга полковника присела весьма почтительно. Высокородная дама ответила ей поклоном, исполненным сурового достоинства.
"I had the pleasure of making your Ladyship's acquaintance at Brussels, ten years ago," Becky said in the most winning manner. "I had the good fortune to meet Lady Bareacres at the Duchess of Richmond's ball, the night before the Battle of Waterloo. And I recollect your Ladyship, and my Lady Blanche, your daughter, sitting in the carriage in the porte-cochere at the Inn, waiting for horses. I hope your Ladyship's diamonds are safe."	- Я имела удовольствие познакомиться с вашей милостью в Брюсселе десять лет тому назад, - сказала Бекки самым пленительным тоном. - Я имела счастье встретиться с леди Бейракрс на балу у герцогини Ричмонд, накануне сражения при Ватерлоо. И я помню, как ваша милость и миледи Бланш, ваша дочь, сидели в карете под воротами гостиницы, дожидаясь лошадей. Надеюсь, брильянты вашей милости уцелели?
Everybody's eyes looked into their neighbour's. The famous diamonds had undergone a famous seizure, it appears, about which Becky, of course, knew nothing. Rawdon Crawley retreated with Lord Southdown into a window, where the latter was heard to laugh immoderately, as Rawdon told him the story of Lady Bareacres wanting horses and "knuckling down by Jove," to Mrs. Crawley. "I think I needn't be afraid of THAT woman," Becky thought. Indeed, Lady Bareacres exchanged terrified and angry looks with her daughter and retreated to a table, where she began to look at pictures with great energy.	Все переглянулись. На пресловутые брильянты был наложен наделавший много шума арест, о котором Бекки, конечно, ничего не знала. Родон Кроули и лорд Саутдаун отошли к окну, причем последний залился неудержимым смехом, когда Родон рассказал историю о том, как леди Бейракрс не могла достать лошадей и "спасовала" перед миссис Кроули. "Эта женщина мне теперь, пожалуй, не страшна", - подумала Бекки. Действительно, леди Бейракрс обменялась с дочерью испуганным и сердитым взглядом и, отступив к столу, принялась весьма усердно рассматривать какие-то гравюры.
When the Potentate from the Danube made his appearance, the conversation was carried on in the French language, and the Lady Bareacres and the younger ladies found, to their farther mortification, that Mrs. Crawley was much better acquainted with that tongue, and spoke it with a much better accent than they. Becky had met other Hungarian magnates with the army in France in 1816-17. She asked after her friends with great interest The foreign personages thought that she was a lady of great distinction, and the Prince and the Princess asked severally of Lord Steyne and the Marchioness, whom they conducted to dinner, who was that petite dame who spoke so well?	Когда появилась владетельная особа с берегов Дуная, разговор перешел на французский язык, и тут леди Бейракрс и младшие дамы, к своему великому огорчению, убедились, что миссис Кроули не только гораздо лучше их владеет этим языком, но что и выговор у нее гораздо правильнее. Бекки в бытность свою во Франции в 1816-1817 годах встречалась с другими венгерскими магнатами. Она с большим интересом стала расспрашивать о своих друзьях. Знатные иностранцы решили, что она какая-нибудь видная аристократка, и князь и княгиня с живейшим интересом осведомились у лорда Стайна и у маркизы, когда шествовали с ними к столу, кто эта petite dame, которая так прекрасно говорит по-французски.
Finally, the procession being formed in the order described by the American diplomatist, they marched into the apartment where the banquet was served, and which, as I have promised the reader he shall enjoy it, he shall have the liberty of ordering himself so as to suit his fancy.	Наконец, когда процессия сформировалась в том порядке, как описал ее американский дипломат, гости проследовали в залу, где было сервировано пиршество. А так как я обещал, что читатель останется им доволен, то предоставляю ему полную свободу заказывать все в соответствии с собственными вкусами и желаниями.
But it was when the ladies were alone that Becky knew the tug of war would come. And then indeed the little woman found herself in such a situation as made her acknowledge the correctness of Lord Steyne's caution to her to beware of the society of ladies above her own sphere. As they say, the persons who hate Irishmen most are Irishmen; so, assuredly, the greatest tyrants over women are women. When poor little Becky, alone with the ladies, went up to the fire- place whither the great ladies had repaired, the great ladies marched away and took possession of a table of drawings. When Becky followed them to the table of drawings, they dropped off one by one to the fire again. She tried to speak to one of the children (of whom she was commonly fond in public places), but Master George Gaunt was called away by his mamma; and the stranger was treated with such cruelty finally, that even Lady Steyne herself pitied her and went up to speak to the friendless little woman.	Но вот дамы остались одни, и Бекки поняла, что сейчас начнутся военные действия! И действительно, тут маленькая женщина оказалась в таком положении, что была вынуждена по достоинству оценить всю правильность предупреждения лорда Стайна - остерегаться женщин, стоящих выше ее в обществе. Говорят, что самые яростные ненавистники ирландцев - сами же ирландцы; точно так же и жесточайшие мучители женщин - сами женщины. Когда бедная маленькая Бекки, оставшись одна с дамами, подошла к камину, где расположились знатные леди, - знатные леди немедленно отошли и завладели столом с гравюрами. Когда же Бекки последовала за ними к столу с гравюрами, они одна за другой опять отхлынули к камину. Она попыталась заговорить с маленьким Джорджем Гонтом (Ребекка на людях обожала детей), но маменька сейчас же отозвала его к себе. В конце концов самозванку стали третировать так жестоко, что сама леди Стайн сжалилась над нею и подошла поговорить с бедной, всеми покинутой женщиной.
"Lord Steyne," said her Ladyship, as her wan cheeks glowed with a blush, "says you sing and play very beautifully, Mrs. Crawley--I wish you would do me the kindness to sing to me."	- Лорд Стайн рассказывал мне, миссис Кроули, - начала ее милость, причем ее поблекшие щеки окрасились румянцем, - что вы отлично поете и играете. Пожалуйста, спойте нам что-нибудь.
"I will do anything that may give pleasure to my Lord Steyne or to you," said Rebecca, sincerely grateful, and seating herself at the piano, began to sing.	- Я сделаю все, что может доставить удовольствие лорду Стайну или вам, - сказала Ребекка с искренней благодарностью и, усевшись за фортепьяно, принялась петь.
She sang religious songs of Mozart, which had been early favourites of Lady Steyne, and with such sweetness and tenderness that the lady, lingering round the piano, sat down by its side and listened until the tears rolled down her eyes. It is true that the opposition ladies at the other end of the room kept up a loud and ceaseless buzzing and talking, but the Lady Steyne did not hear those rumours. She was a child again--and had wandered back through a forty years' wilderness to her convent garden. The chapel organ had pealed the same tones, the organist, the sister whom she loved best of the community, had taught them to her in those early happy days. She was a girl once more, and the brief period of her happiness bloomed out again for an hour--she started when the jarring doors were flung open, and with a loud laugh from Lord Steyne, the men of the party entered full of gaiety.	Она спела несколько духовных песнопений Моцарта, которые в давние времена любила леди Стайн, и пела с такой нежностью и чувством, что хозяйка дома, сперва в нерешительности остановившаяся у фортепьяно, села возле инструмента и слушала, пока на глазах у нее не показались слезы. Правда, оппозиционно настроенные дамы, собравшиеся на другом конце комнаты, непрестанно перешептывались и громко разговаривали, но леди Стайн не слышала посторонних звуков. Снова она была ребенком - и опять, после сорокалетних скитаний в пустыне, очутилась в саду родного монастыря. Это были те самые мелодии, что исполняли тогда на церковном органе; сестра органистка, любимая ее наставница, разучивала их с ней в те далекие счастливые дни. Снова она была девочкой, и на какой-то миг снова расцвела краткая пора ее счастья. Она вздрогнула, когда двери, скрипнув, распахнулись и веселая компания мужчин вошла в комнату под громкий смех лорда Стайна.
He saw at a glance what had happened in his absence, and was grateful to his wife for once. He went and spoke to her, and called her by her Christian name, so as again to bring blushes to her pale face--	С первого же взгляда он понял, что произошло в его отсутствие, и впервые почувствовал благодарность к жене. Он подошел к ней, заговорил и назвал ее по имени, что опять зажгло румянцем ее бледные щеки.
"My wife says you have been singing like an angel," he said to Becky.	- Моя жена говорит, что вы пели, как ангел, - сказал он Бекки.
Now there are angels of two kinds, and both sorts, it is said, are charming in their way.	Но ангелы бывают двух сортов, и оба они, как говорят, очаровательны - каждый по-своему.
Whatever the previous portion of the evening had been, the rest of that night was a great triumph for Becky. She sang her very best, and it was so good that every one of the men came and crowded round the piano. The women, her enemies, were left quite alone. And Mr. Paul Jefferson Jones thought he had made a conquest of Lady Gaunt by going up to her Ladyship and praising her delightful friend's first- rate singing.	Какова бы ни была первая часть вечера, конец его превратился для Бекки в триумф. Она пела, как никогда, и пение ее было так восхитительно, что мужчины все до одного столпились вокруг фортепьяно. Женщины, ее враги, остались в полном одиночестве. И мистер Джон Поль Джефферсон Джонс, решив снискать расположение леди Гонт, подошел к ней и расхвалил первоклассное пение ее очаровательной приятельницы.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты