Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XLVIII/ГЛАВА XLVIII, In Which the Reader Is Introduced to the Very Best of Company/в которой читателя вводят в высшее общество
| English | Русский |
| At last Becky's kindness and attention to the chief of her husband's family were destined to meet with an exceeding great reward, a reward which, though certainly somewhat unsubstantial, the little woman coveted with greater eagerness than more positive benefits. If she did not wish to lead a virtuous life, at least she desired to enjoy a character for virtue, and we know that no lady in the genteel world can possess this desideratum, until she has put on a train and feathers and has been presented to her Sovereign at Court. From that august interview they come out stamped as honest women. The Lord Chamberlain gives them a certificate of virtue. And as dubious goods or letters are passed through an oven at quarantine, sprinkled with aromatic vinegar, and then pronounced clean, many a lady, whose reputation would be doubtful otherwise and liable to give infection, passes through the wholesome ordeal of the Royal presence and issues from it free from all taint. | Наконец любезность и внимание Бекки к главе семьи ее мужа увенчались чрезвычайной наградой - наградой хотя, конечно, и не материальной, но которой маленькая женщина добивалась более усердно, чем каких-нибудь осязаемых благ. Если она и не питала склонности к добродетельной жизни, то желала пользоваться репутацией добродетельной особы, а мы знаем, что в светском обществе ни одна женщина не достигнет этой желанной цели, пока не украсит себя шлейфом и перьями и не будет представлена ко двору своего монарха. С этого августейшего свидания она уходит честной женщиной. Лорд-камергер выдает ей свидетельство о добродетели. И как сомнительные товары или письма проходят в карантине сквозь печь, после чего их опрыскивают ароматическим уксусом и объявляют очищенными, так и многие леди, имеющие сомнительную репутацию и разносящие заразу, пройдя через целительное горнило королевского присутствия, выходят оттуда чистые, как стеклышко, без малейшего пятна. |
| It might be very well for my Lady Bareacres, my Lady Tufto, Mrs. Bute Crawley in the country, and other ladies who had come into contact with Mrs. Rawdon Crawley to cry fie at the idea of the odious little adventuress making her curtsey before the Sovereign, and to declare that, if dear good Queen Charlotte had been alive, she never would have admitted such an extremely ill-regulated personage into her chaste drawing-room. But when we consider that it was the First Gentleman in Europe in whose high presence Mrs. Rawdon passed her examination, and as it were, took her degree in reputation, it surely must be flat disloyalty to doubt any more about her virtue. I, for my part, look back with love and awe to that Great Character in history. Ah, what a high and noble appreciation of Gentlewomanhood there must have been in Vanity Fair, when that revered and august being was invested, by the universal acclaim of the refined and educated portion of this empire, with the title of Premier Gentilhomme of his Kingdom. Do you remember, dear M--, oh friend of my youth, how one blissful night five-and-twenty years since, the "Hypocrite" being acted, Elliston being manager, Dowton and Liston performers, two boys had leave from their loyal masters to go out from Slaughter-House School where they were educated and to appear on Drury Lane stage, amongst a crowd which assembled there to greet the king. THE KING? There he was. Beefeaters were before the august box; the Marquis of Steyne (Lord of the Powder Closet) and other great officers of state were behind the chair on which he sat, HE sat--florid of face, portly of person, covered with orders, and in a rich curling head of hair--how we sang God save him! How the house rocked and shouted with that magnificent music. How they cheered, and cried, and waved handkerchiefs. Ladies wept; mothers clasped their children; some fainted with emotion. People were suffocated in the pit, shrieks and groans rising up amidst the writhing and shouting mass there of his people who were, and indeed showed themselves almost to be, ready to die for him. Yes, we saw him. Fate cannot deprive us of THAT. Others have seen Napoleon. Some few still exist who have beheld Frederick the Great, Doctor Johnson, Marie Antoinette, &c.-- be it our reasonable boast to our children, that we saw George the Good, the Magnificent, the Great. | Пусть миледи Бейракрс, миледи Тафто, миссис Бьют Кроули в своем Хэмшнпре и другие подобные им дамы, лично знавшие миссис Родон Кроули, кричат: "Позор!" - при мысли о том, что эта мерзкая авантюристка склонится в реверансе перед монархом, и пусть заявляют, что, будь жива добрая королева Шарлотта, она никогда не потерпела бы такой испорченной особы в своей целомудренной гостиной. Но если мы примем в соображение, что миссис Родон подверглась испытанию в присутствии первого джентльмена Европы и выдержала, так сказать, экзамен на репутацию, то, право же, будет явным нарушением верноподданнических чувств сомневаться и дальше в ее добродетели. Я, со своей стороны, с любовью и благоговением оглядываюсь на эту великую историческую личность. И как же высоко мы ценим на Ярмарке Тщеславия благородное звание джентльмена, если это высокочтимое августейшее лицо по единодушному решению лучшей и образованнейшей части населения было облечено титулом "Первого Джентльмена" своего королевства. Помнишь ли, дорогой М., о друг моей юности, как в некий счастливый вечер, двадцать пять лет тому назад, когда на сцене шел "Тартюф" в постановке Элпстона и с Дотоном и Листоном в главных ролях, два мальчика получили от верноподданных учителей разрешение уйти из школы Живодерни, где они учились, чтобы присоединиться к толпе на сцене Друри-лейнского театра, собравшейся приветствовать короля. Короля? Да, это был он. Лейб-гвардейцы стояли перед высочайшей ложей; маркиз Стайн (лорд Пудреной комнаты) и другие государственные сановники толпились за его креслом, а он сидел толстый, румяный, увешанный орденами, в пышных локонах. Как мы пели "Боже, храпи короля!". Как все здание сотрясалось и гремело от великолепной музыки! Как все надрывались, кричали "ура!" и махали носовыми платками! Дамы плакали, матери обнимали детей, некоторые падали в обморок от волнения. Народ задыхался в партере, крик и стон стояли над волнующейся, кричащей толпой, выражавшей такую готовность - и чуть ли не в самом деле готовой - умереть за него. Да, мы видели его. Этого судьба у нас не отнимет. Другие видели Наполеона. На свете живут люди, которые видели Фридриха Великого, доктора Джонсона, Марию-Антуанетту... Так скажем своим детям без ложного хвастовства, что мы видели Георга Доброго, Великолепного, Великого. |
| Well, there came a happy day in Mrs. Rawdon Crawley's existence when this angel was admitted into the paradise of a Court which she coveted, her sister-in-law acting as her godmother. On the appointed day, Sir Pitt and his lady, in their great family carriage (just newly built, and ready for the Baronet's assumption of the office of High Sheriff of his county), drove up to the little house in Curzon Street, to the edification of Raggles, who was watching from his greengrocer's shop, and saw fine plumes within, and enormous bunches of flowers in the breasts of the new livery-coats of the footmen. | Итак, в жизни миссис Родон Кроули настал счастливый день, когда этот ангел был допущен в придворный рай, о котором он так мечтая. Невестка была как бы ее крестной матерью. В назначенный день сэр Питт с женой в большой фамильной карете (недавно заказанной по случаю ожидаемого получения баронетом высокой должности шерифа в своем графстве) подкатили к маленькому домику на Керзон-стрит, в назидание Реглсу, который, наблюдая из своей зеленной, увидал роскошные перья внутри кареты и огромные бутоньерки на груди лакеев в новых ливреях. |
| Sir Pitt, in a glittering uniform, descended and went into Curzon Street, his sword between his legs. Little Rawdon stood with his face against the parlour window-panes, smiling and nodding with all his might to his aunt in the carriage within; and presently Sir Pitt issued forth from the house again, leading forth a lady with grand feathers, covered in a white shawl, and holding up daintily a train of magnificent brocade. She stepped into the vehicle as if she were a princess and accustomed all her life to go to Court, smiling graciously on the footman at the door and on Sir Pitt, who followed her into the carriage. | Сэр Питт в блестящем мундире, со шпагой, болтающейся между ног, вышел из кареты и направился в дом. Маленький Родон прильнул лицом к окну гостиной и, улыбаясь, кивал изо всех сил тетушке, сидевшей в карете. Вскоре Питт снова появился, ведя леди в пышных перьях на голове, закутанную в белую шаль и изящно поддерживающую свой шлейф из великолепной парчи. Она вошла в карету, словно принцесса, привыкшая всю жизнь ездить ко двору, и милостиво улыбнулась лакею, распахнувшему перед ней дверцы, и сэру Питту, который сел вслед за ней. |
| Then Rawdon followed in his old Guards' uniform, which had grown woefully shabby, and was much too tight. He was to have followed the procession and waited upon his sovereign in a cab, but that his good-natured sister-in-law insisted that they should be a family party. The coach was large, the ladies not very big, they would hold their trains in their laps--finally, the four went fraternally together, and their carriage presently joined the line of royal equipages which was making its way down Piccadilly and St. James's Street, towards the old brick palace where the Star of Brunswick was in waiting to receive his nobles and gentlefolks. | Затем появился Родон в своем старом гвардейском мундире, который уже порядочно поистрепался и был ему тесен. Он должен был замыкать процессию и прибыть с визитом к своему монарху в наемном экипаже, но добрая невестка настояла на том, что они все поедут по-семейному: карета просторная, дамы не слишком полные и могут держать шлейфы на коленях, - в конце концов все четверо отбыли вместе. Их карета скоро присоединилась к веренице верноподданнических экипажей, двигавшихся по Пикадилли и Сент-Джеймс-стрит по направлению к старому кирпичному дворцу, где "Брауншвейгская Звезда" готовился к приему своего дворянства и знати. |
| Becky felt as if she could bless the people out of the carriage windows, so elated was she in spirit, and so strong a sense had she of the dignified position which she had at last attained in life. Even our Becky had her weaknesses, and as one often sees how men pride themselves upon excellences which others are slow to perceive: how, for instance, Comus firmly believes that he is the greatest tragic actor in England; how Brown, the famous novelist, longs to be considered, not a man of genius, but a man of fashion; while Robinson, the great lawyer, does not in the least care about his reputation in Westminster Hall, but believes himself incomparable across country and at a five-barred gate--so to be, and to be thought, a respectable woman was Becky's aim in life, and she got up the genteel with amazing assiduity, readiness, and success. We have said, there were times when she believed herself to be a fine lady and forgot that there was no money in the chest at home--duns round the gate, tradesmen to coax and wheedle--no ground to walk upon, in a word. And as she went to Court in the carriage, the family carriage, she adopted a demeanour so grand, self-satisfied, deliberate, and imposing that it made even Lady Jane laugh. She walked into the royal apartments with a toss of the head which would have befitted an empress, and I have no doubt had she been one, she would have become the character perfectly. | Бекки готова была из окна кареты благословлять всех прохожих: в таком приподнятом состоянии духа находилась она и так сильно было в ней сознание того высокого положения, какого она, наконец, достигла. Увы, даже у нашей Бекки были свои слабости. Как часто люди гордятся такими качествами, которых другие не замечают в них! Например, Комус твердо убежден, что он самый великий трагик в Англии; Браун, знаменитый романист, мечтает прославиться не как видный писатель, а как светский человек; Робинсон, известный юрист, нисколько не дорожит своей репутацией в Вестминстер-холле, но считает себя несравненным спортсменом и наездником. Так и Бекки поставила себе целью быть и считаться респектабельной женщиной и добивалась этой цели с удивительным упорством, находчивостью и успехом. Как уже говорилось, временами она готова была и сама вообразить себя светской леди, забывая, что дома у нее в шкатулке нет ни гроша, что кредиторы толпятся у ворот, поставщиков приходится уговаривать и умасливать, - словом, что у нее нет твердой почвы под ногами. И вот сейчас, отправляясь в карете - в фамильной карете! - ко двору, она приняла такой величественный, самодовольный, непринужденный и внушительный вид, что это вызвало улыбку даже у леди Джейн. Она вошла в королевские покои, высоко подняв голову, как подобало бы королеве; и если бы Бекки сделалась королевой, я не сомневаюсь, она бесподобно сыграла бы свою роль. |
| We are authorized to state that Mrs. Rawdon Crawley's costume de cour on the occasion of her presentation to the Sovereign was of the most elegant and brilliant description. Some ladies we may have seen--we who wear stars and cordons and attend the St. James's assemblies, or we, who, in muddy boots, dawdle up and down Pall Mall and peep into the coaches as they drive up with the great folks in their feathers--some ladies of fashion, I say, we may have seen, about two o'clock of the forenoon of a levee day, as the laced- jacketed band of the Life Guards are blowing triumphal marches seated on those prancing music-stools, their cream-coloured chargers--who are by no means lovely and enticing objects at that early period of noon. A stout countess of sixty, decolletee, painted, wrinkled with rouge up to her drooping eyelids, and diamonds twinkling in her wig, is a wholesome and edifying, but not a pleasant sight. She has the faded look of a St. James's Street illumination, as it may be seen of an early morning, when half the lamps are out, and the others are blinking wanly, as if they were about to vanish like ghosts before the dawn. Such charms as those of which we catch glimpses while her ladyship's carriage passes should appear abroad at night alone. If even Cynthia looks haggard of an afternoon, as we may see her sometimes in the present winter season, with Phoebus staring her out of countenance from the opposite side of the heavens, how much more can old Lady Castlemouldy keep her head up when the sun is shining full upon it through the chariot windows, and showing all the chinks and crannies with which time has marked her face! No. Drawing-rooms should be announced for November, or the first foggy day, or the elderly sultanas of our Vanity Fair should drive up in closed litters, descend in a covered way, and make their curtsey to the Sovereign under the protection of lamplight. | Мы можем сказать с полной ответственностью, что costume de cour {Придворный туалет (франц.).} миссис Родон Кроули по случаю ее представления ко двору был чрезвычайно элегантен и блестящ. Многие леди, которых мы видим, - мы, кто носит лепты и звезды и присутствует на сент-джеймских приемах, или же мы, кто топчется в грязных сапогах по тротуарам Пэл-Мэл и заглядывается в окна проезжающих карет на нарядную публику в шелках и перьях, - многие светские леди, повторяю, которых мы видим в дни утренних приемов около двух часов пополудни, когда оркестр лейб-гвардии в расшитых галуном мундирах играет триумфальные марши, сидя на своих буланых скакунах, как на живых табуретах - многие леди вовсе не восхищают нас своей красотой в это раннее время дня. Какая-нибудь расплывшаяся графиня шестидесяти лет, декольтированная, подкрашенная, морщинистая и нарумяненная до самых век, со сверкающими брильянтами в парике, представляет зрелище скорее полезное и поучительное, чем привлекательное. Выглядит она как Сент-Джеймс-стрит ранним утром, когда половина фонарей погасла, а другая половина пугливо мерцает, словно духи, приготовившиеся бежать перед рассветом. Такие прелести, какие наш взгляд улавливает в проезжающей мимо карете ее милости, должны были бы показаться на улице только ночью. Если днем даже Цинтия кажется бледной, - ибо именно такой приходилось нам наблюдать ее в нынешнем зимнем сезоне, когда Феб нахально заглядывался на нее с неба, - то как же может леди Каслмоулди высоко держать голову, когда солнце глядит в окно кареты, беспощадно выводя на свет божий все морщины и гусиные лапки, которыми время избороздило ее лицо? Нет, в придворных гостиных нужно устраивать приемы в ноябре или в туманный день; а может быть, престарелые султанши нашей Ярмарки Тщеславия должны передвигаться в закрытых носилках, выходить из них закутанными и делать свои реверансы монарху под защитой полумрака. |
| Our beloved Rebecca had no need, however, of any such a friendly halo to set off her beauty. Her complexion could bear any sunshine as yet, and her dress, though if you were to see it now, any present lady of Vanity Fair would pronounce it to be the most foolish and preposterous attire ever worn, was as handsome in her eyes and those of the public, some five-and-twenty years since, as the most brilliant costume of the most famous beauty of the present season. A score of years hence that too, that milliner's wonder, will have passed into the domain of the absurd, along with all previous vanities. But we are wandering too much. Mrs. Rawdon's dress was pronounced to be charmante on the eventful day of her presentation. Even good little Lady Jane was forced to acknowledge this effect, as she looked at her kinswoman, and owned sorrowfully to herself that she was quite inferior in taste to Mrs. Becky. | Однако наша милая Ребекка не нуждалась в таком благодетельном освещении; цвет лица у нее еще не боялся яркого солнечного света, а ее платье - правда, любой современной даме на Ярмарке Тщеславия оно показалось бы самым нелепым и фантастическим одеянием, какое только можно вообразить, но тогда, двадцать пять лет назад, этот наряд в ее глазах и глазах остального общества казался столь же восхитительным, как и самый блестящий туалет прославленной красавицы нынешнего сезона... Пройдет десятка два лет, и это чудесное произведение портновского искусства отойдет в область предания вместе со всякой другой суетой сует... Но мы слишком отклонились в сторону. Туалет миссис Родон в знаменательный день ее представления ко двору был признан charmant {Очаровательным (франц.).}. Даже добрая леди Джейн вынуждена была с этим согласиться; глядя на миссис Бекки, она с грустью признавалась себе, что в ее собственном наряде гораздо меньше вкуса. |
| She did not know how much care, thought, and genius Mrs. Rawdon had bestowed upon that garment. Rebecca had as good taste as any milliner in Europe, and such a clever way of doing things as Lady Jane little understood. The latter quickly spied out the magnificence of the brocade of Becky's train, and the splendour of the lace on her dress. | Она и не догадывалась, как много стараний, размышлений и выдумки затратила миссис Родон на этот туалет. У Ребекки был вкус не хуже, чем у любой портнихи в Европе, и такое необычайное умение устраиваться в жизни, о каком леди Джейн не имела представления. Последняя тотчас же заметила великолепную парчу на шлейфе у Бекки и роскошные кружева на ее платье. |
| The brocade was an old remnant, Becky said; and as for the lace, it was a great bargain. She had had it these hundred years. | Парча - это старый остаток, сказала Бекки, а кружева - необыкновенно удачное приобретение, они лежали у нее сто лет. |
| "My dear Mrs. Crawley, it must have cost a little fortune," Lady Jane said, looking down at her own lace, which was not nearly so good; and then examining the quality of the ancient brocade which formed the material of Mrs. Rawdon's Court dress, she felt inclined to say that she could not afford such fine clothing, but checked that speech, with an effort, as one uncharitable to her kinswoman. | - Милая моя миссис Кроули, ведь они должны стоить целое состояние, - сказала леди Джейн, глядя на свои собственные кружева, которые были далеко не так хороши. Затем, приглядевшись к старинной парче, из которой был сшит придворный туалет миссис Родон, она хотела сказать, что не решилась бы сделать себе такое роскошное платье, но подавила в себе это желание, как недоброе. |
| And yet, if Lady Jane had known all, I think even her kindly temper would have failed her. The fact is, when she was putting Sir Pitt's house in order, Mrs. Rawdon had found the lace and the brocade in old wardrobes, the property of the former ladies of the house, and had quietly carried the goods home, and had suited them to her own little person. Briggs saw her take them, asked no questions, told no stories; but I believe quite sympathised with her on this matter, and so would many another honest woman. | Но если бы леди Джейн знала все, я думаю, что даже ее обычная кротость изменила бы ей. Дело в том, что, когда миссис Родон приводила в порядок дом сэра Питта, она нашла кружева и парчу - эту собственность прежних хозяек дома - в старых гардеробах и украдкой унесла эти сокровища домой, чтобы украсить ими собственную персону. Бригс видела, как Бекки их взяла, но не задавала вопросов и не поднимала шума; возможно, она даже посочувствовала ей, как посочувствовали бы многие честные женщины. |
| And the diamonds-- | А брильянты... |
| "Where the doose did you get the diamonds, Becky?" said her husband, admiring some jewels which he had never seen before and which sparkled in her ears and on her neck with brilliance and profusion. | - Откуда, черт возьми, у тебя эти брильянты, Бекки? - спросил ее муж, восхищаясь драгоценностями, которых он никогда не видел раньше и которые ярко сверкали у нее в ушах и на шее. |
| Becky blushed a little and looked at him hard for a moment. Pitt Crawley blushed a little too, and looked out of window. The fact is, he had given her a very small portion of the brilliants; a pretty diamond clasp, which confined a pearl necklace which she wore--and the Baronet had omitted to mention the circumstance to his lady. | Бекки слегка покраснела и пристально взглянула на него. Питт Кроули также слегка покраснел и уставился в окно. Дело в том, что он сам подарил Бекки часть этих драгоценностей - прелестный брильянтовый фермуар, которым было застегнуто ее жемчужное ожерелье, - и как-то упустил случай сказать об этом жене. - |
| Becky looked at her husband, and then at Sir Pitt, with an air of saucy triumph--as much as to say, "Shall I betray you?" | Бекки посмотрела на мужа, потом с видом дерзкого торжества - на сэра Питта, как будто хотела сказать: "Выдать вас?" |
| "Guess!" she said to her husband. "Why, you silly man," she continued, "where do you suppose I got them?--all except the little clasp, which a dear friend of mine gave me long ago. I hired them, to be sure. I hired them at Mr. Polonius's, in Coventry Street. You don't suppose that all the diamonds which go to Court belong to the wearers; like those beautiful stones which Lady Jane has, and which are much handsomer than any which I have, I am certain." | - Отгадай! - ответила она мужу. - Ну, глупыш ты мой! - продолжала она. - Откуда, ты думаешь, я их достала - все, за исключением фермуара, который давно подарил мне один близкий друг? Конечно, взяла напрокат. Я взяла их у мистера Полониуса на Ковентри-стрит. Неужели ты думаешь, что все брильянты, какие появляются при дворе, принадлежат владельцам, как эти прекрасные камни у леди Джейн, - они, кстати сказать, гораздо красивее моих. |
| "They are family jewels," said Sir Pitt, again looking uneasy. | - Это фамильные драгоценности, - произнес сэр Питт, опять почувствовав себя неловко. |
| And in this family conversation the carriage rolled down the street, until its cargo was finally discharged at the gates of the palace where the Sovereign was sitting in state. | Пока продолжалась эта семейная беседа, карета катила по улице и наконец освободилась от своего груза у подъезда дворца, где монарх восседал уже в полном параде. |
| The diamonds, which had created Rawdon's admiration, never went back to Mr. Polonius, of Coventry Street, and that gentleman never applied for their restoration, but they retired into a little private repository, in an old desk, which Amelia Sedley had given her years and years ago, and in which Becky kept a number of useful and, perhaps, valuable things, about which her husband knew nothing. To know nothing, or little, is in the nature of some husbands. To hide, in the nature of how many women? Oh, ladies! how many of you have surreptitious milliners' bills? How many of you have gowns and bracelets which you daren't show, or which you wear trembling?-- trembling, and coaxing with smiles the husband by your side, who does not know the new velvet gown from the old one, or the new bracelet from last year's, or has any notion that the ragged-looking yellow lace scarf cost forty guineas and that Madame Bobinot is writing dunning letters every week for the money! | Брильянты, вызвавшие восторг Родона, не вернулись к мистеру Полониусу на Ковентри-стрит, да этот джентльмен и не требовал их возвращения. Они вернулись в маленькое тайное хранилище, в старинную шкатулку - давнишний подарок Эмилии Седли, где Бекки хранила немало полезных, а может быть, и ценных вещей, о которых муж ничего не знал. Ничего не знать или знать очень мало - это участь многих мужей. А скрывать - в характере скольких женщин? О дамы! кто из вас не скрывает от мужей счета своих модисток? У скольких из вас есть наряды и браслеты, которые вы не смеете показывать или носите с трепетом? С трепетом и улыбками ластитесь вы к мужу, который сидит рядом с вами и не может отличить новое бархатное платье от вашего старого или новый браслет от прошлогоднего и понятия не имеет о том, что похожий на тряпочку желтый кружевной шарф стоит сорок гиней и что от мадам Бобино каждую неделю приходят настойчивые письма с требованием денег! |
| Thus Rawdon knew nothing about the brilliant diamond ear-rings, or the superb brilliant ornament which decorated the fair bosom of his lady; but Lord Steyne, who was in his place at Court, as Lord of the Powder Closet, and one of the great dignitaries and illustrious defences of the throne of England, and came up with all his stars, garters, collars, and cordons, and paid particular attention to the little woman, knew whence the jewels came and who paid for them. | Так и Родон ничего не знал ни о прекрасных брильянтовых серьгах, ни о брильянтовом медальоне, украшавшем грудь жены. Но лорд Стайн, который в качестве лорда Пудреной комнаты и одного из важнейших сановников и славных защитников английского трона присутствовал здесь среди других вельмож во всем блеске своих звезд, орденов, подвязок и прочих регалий и явно выделял эту маленькую женщину из числа других, отлично знал, откуда у нее эти драгоценности и кто платил за них. |
| As he bowed over her he smiled, and quoted the hackneyed and beautiful lines from The Rape of the Lock about Belinda's diamonds, "which Jews might kiss and infidels adore." | Наклонившись к ней с улыбкой, он процитировал всем известные прекрасные стихи из "Похищения локона" о брильянтах Белинды, которые "еврей лобзать бы стал и обожать - неверный". |
| "But I hope your lordship is orthodox," said the little lady with a toss of her head. | - Но, я надеюсь, ваша милость - правоверный? - сказала маленькая леди, вскинув голову. |
| And many ladies round about whispered and talked, and many gentlemen nodded and whispered, as they saw what marked attention the great nobleman was paying to the little adventuress. | Многие леди кругом нее шушукались и судачили, а многие джентльмены кивали головой и перешептывались, видя, какое явное внимание оказывает маленькой авантюристке этот вельможа. |
| What were the circumstances of the interview between Rebecca Crawley, nee Sharp, and her Imperial Master, it does not become such a feeble and inexperienced pen as mine to attempt to relate. The dazzled eyes close before that Magnificent Idea. Loyal respect and decency tell even the imagination not to look too keenly and audaciously about the sacred audience-chamber, but to back away rapidly, silently, and respectfully, making profound bows out of the August Presence. | Нет, наше слабое и неопытное перо не в силах передать подробности свидания Ребекки Кроули, урожденной Шарп, с ее царственным повелителем! Ослепленные глаза зажмуриваются при одной мысли об этом величии. Верноподданнические чувства не позволяют нам даже мысленно бросить слишком пытливый и смелый взор в священный аудиенц-зал, но заставляют нас быстро и почтительно отступить, в благоговейном молчании отвешивая августейшему величеству низкие поклоны. |
| This may be said, that in all London there was no more loyal heart than Becky's after this interview. The name of her king was always on her lips, and he was proclaimed by her to be the most charming of men. She went to Colnaghi's and ordered the finest portrait of him that art had produced, and credit could supply. She chose that famous one in which the best of monarchs is represented in a frock- coat with a fur collar, and breeches and silk stockings, simpering on a sofa from under his curly brown wig. She had him painted in a brooch and wore it--indeed she amused and somewhat pestered her acquaintance with her perpetual talk about his urbanity and beauty. Who knows! | Достаточно сказать, что после этого свидания во всем Лондоне не нашлось бы более верноподданнического сердца, чем сердце Бекки. Имя короля было постоянно у нее на устах, и она заявляла, что он очаровательнейший из смертных. Она отправилась в магазин Кольнаги и заказала самый прекрасный его портрет, какой только могло создать искусство и какой можно было достать в кредит, - знаменитый портрет, где лучший из монархов, в кафтане с меховым воротником, в коротких панталонах и в шелковых чулках, изображен сидящим на софе и глупо ухмыляющимся из-под своего кудрявого каштанового парика. Она заказала себе брошку с миниатюрой короля и носила ее. Она забавляла своих знакомых и даже несколько надоела им постоянными разговорами о его любезности и красоте. |
| Perhaps the little woman thought she might play the part of a Maintenon or a Pompadour. | Кто знает, может быть, маленькая женщина мечтала о роли новой Ментенон или Помпадур. |
| But the finest sport of all after her presentation was to hear her talk virtuously. She had a few female acquaintances, not, it must be owned, of the very highest reputation in Vanity Fair. But being made an honest woman of, so to speak, Becky would not consort any longer with these dubious ones, and cut Lady Crackenbury when the latter nodded to her from her opera-box, and gave Mrs. Washington White the go-by in the Ring. | Но интереснее всего было послушать после представления ко двору ее разговоры о добродетели. У Ребекки было несколько знакомых дам, которые, надо сознаться, пользовались не слишком высокой репутацией на Ярмарке Тщеславия. И вот теперь, сделавшись, так сказать, честной женщиной, Бекки не хотела поддерживать знакомство с этими сомнительными особами: она не ответила леди Крекенбери, когда последняя кивнула ей из своей ложи, а встретив миссис Вашингтон-Уайт на кругу в Парке, и вовсе от нее отвернулась. |
| "One must, my dear, show one is somebody," she said. "One mustn't be seen with doubtful people. I pity Lady Crackenbury from my heart, and Mrs. Washington White may be a very good-natured person. YOU may go and dine with them, as you like your rubber. But I mustn't, and won't; and you will have the goodness to tell Smith to say I am not at home when either of them calls." | - Необходимо, мой милый, дать им почувствовать, кто я такая, - говорила она, - я не могу показываться с сомнительными людьми. Мне от души жаль леди Крекенбери, да и миссис Вашингтон-Уайт очень добрая женщина. Ты можешь ездить к ним и обедать у них, если тебе хочется поиграть в карты. Но я не могу и не хочу у них бывать и, пожалуйста, будь добр, скажи Смиту, что меня ни для кого из них нет дома. |
| The particulars of Becky's costume were in the newspapers--feathers, lappets, superb diamonds, and all the rest. Lady Crackenbury read the paragraph in bitterness of spirit and discoursed to her followers about the airs which that woman was giving herself. Mrs. Bute Crawley and her young ladies in the country had a copy of the Morning Post from town, and gave a vent to their honest indignation. | Описание туалета Бекки появилось в газетах - перья, кружева, роскошные брильянты и все прочее. Миссис Крекенбери с горечью прочитала эту заметку и пустилась в рассуждения со своими поклонниками о том, какую важность напускает на себя эта женщина. Миссис Бьют Кроули и ее юные дочери в Хэмпшире, получив из города номер "Морнинг пост", также дали волю благородному негодованию. |
| "If you had been sandy-haired, green-eyed, and a French rope- dancer's daughter," Mrs. Bute said to her eldest girl (who, on the contrary, was a very swarthy, short, and snub-nosed young lady), "You might have had superb diamonds forsooth, and have been presented at Court by your cousin, the Lady Jane. But you're only a gentlewoman, my poor dear child. You have only some of the best blood in England in your veins, and good principles and piety for your portion. I, myself, the wife of a Baronet's younger brother, too, never thought of such a thing as going to Court--nor would other people, if good Queen Charlotte had been alive." | - Если бы у тебя были рыжие волосы, зеленые глаза и ты была дочерью французской канатной плясуньи, - говорила миссис Бьют старшей дочери (которая, напротив, была смуглой, низенькой и курносой девицей), - у тебя, разумеется, были бы роскошные брильянты и твоя кузина леди Джейн представила бы тебя ко двору. Но ты всего только родовитая дворянка, мое бедное дорогое дитя. В твоих жилах течет благороднейшая кровь Англии, а твое приданое - всего лишь добрые принципы и благочестие. Я сама - жена младшего брата баронета, а ведь мне никогда и в голову не приходило представляться ко двору, да и другим не пришло бы это в голову, если бы жива была добрая королева Шарлотта. |
| In this way the worthy Rectoress consoled herself, and her daughters sighed and sat over the Peerage all night. | Таким образом достойная пасторша утешала себя, а ее дочери вздыхали и весь вечер просидели над Книгой пэров. |
| A few days after the famous presentation, another great and exceeding honour was vouchsafed to the virtuous Becky. Lady Steyne's carriage drove up to Mr. Rawdon Crawley's door, and the footman, instead of driving down the front of the house, as by his tremendous knocking he appeared to be inclined to do, relented and only delivered in a couple of cards, on which were engraven the names of the Marchioness of Steyne and the Countess of Gaunt. If these bits of pasteboard had been beautiful pictures, or had had a hundred yards of Malines lace rolled round them, worth twice the number of guineas, Becky could not have regarded them with more pleasure. You may be sure they occupied a conspicuous place in the china bowl on the drawing-room table, where Becky kept the cards of her visitors. Lord! lord! how poor Mrs. Washington White's card and Lady Crackenbury's card--which our little friend had been glad enough to get a few months back, and of which the silly little creature was rather proud once--Lord! lord! I say, how soon at the appearance of these grand court cards, did those poor little neglected deuces sink down to the bottom of the pack. Steyne! Bareacres, Johnes of Helvellyn! and Caerylon of Camelot! we may be sure that Becky and Briggs looked out those august names in the Peerage, and followed the noble races up through all the ramifications of the family tree. | Через несколько дней после знаменитого представления ко двору добродетельная Бекки удостоилась другой великой чести: к подъезду Родона Кроули подкатила карета леди Стайн, и выездной лакей, вместо того чтобы разнести двери, как можно было подумать по его громкому стуку, сменил гнев на милость и только вручил Смиту две визитные карточки, на которых были выгравированы имена маркизы Стайн и графини Гонт. Если бы эти кусочки картона были прекрасными картинами или если бы на них было намотано сто ярдов малинских кружев, стоящих вдвое большее число гиней, Бекки и то не могла бы рассматривать их с большим удовольствием. Могу вас уверить, что они заняли видное место в фарфоровой вазе на столе в гостиной, где хранились карточки ее посетителей. Боже! Боже! Как быстро бедные карточки миссис Вашингтон-Уайт и леди Крекенбери, которым несколько месяцев тому назад наша маленькая приятельница была так рада и которыми это глупенькое создание так гордилось - боже! боже! - говорю я, - как быстро эти бедные двойки очутились в самом низу колоды при появлении знатных фигурных карт. Стайн! Бейракрс! Джонс Хельвелин и Керлайон Камелот! Можете быть уверены, что Бекки и Бригс отыскали эти высокие фамилии в Книге пэров и проследили эти благородные династии во всех разветвлениях генеалогического древа. |
| My Lord Steyne coming to call a couple of hours afterwards, and looking about him, and observing everything as was his wont, found his ladies' cards already ranged as the trumps of Becky's hand, and grinned, as this old cynic always did at any naive display of human weakness. Becky came down to him presently; whenever the dear girl expected his lordship, her toilette was prepared, her hair in perfect order, her mouchoirs, aprons, scarfs, little morocco slippers, and other female gimcracks arranged, and she seated in some artless and agreeable posture ready to receive him--whenever she was surprised, of course, she had to fly to her apartment to take a rapid survey of matters in the glass, and to trip down again to wait upon the great peer. | Часа через два приехал милорд Стайн; оглядевшись и все, по обыкновению, приметив, он увидел карточки своих дам, разложенные рукою Бекки, словно козыри в ее игре, и как было свойственно этому старому цинику, усмехнулся при таком наивном проявлении человеческой слабости. Бекки тотчас спустилась к нему; всякий раз, когда эта дорогая малютка ожидала его милость, ее туалет бывал безукоризнен, волосы в совершенном порядке и платочки, переднички, шарфики, маленькие сафьяновые туфельки и прочие мелочи женского туалета в надлежащем виде; она сидела в изящной непринужденной позе, готовая принять его; если же он являлся неожиданно, она, конечно, спешила в свою комнату, чтобы бросить быстрый взгляд в зеркало, и потом уже сбегала вниз приветствовать знатного пэра. |
| She found him grinning over the bowl. She was discovered, and she blushed a little. | Стоя в гостиной, он с усмешкой поглядывал на вазу с карточками. Бекки, пойманная с поличным, слегка покраснела, |
| "Thank you, Monseigneur," she said. "You see your ladies have been here. How good of you! I couldn't come before--I was in the kitchen making a pudding." | - Благодарю вас, monseigneur, - сказала она. - Вы видите, что ваши дамы были здесь. Как вы добры! Я не могла выйти раньше: я занималась пудингом на кухне. |
| "I know you were, I saw you through the area-railings as I drove up," replied the old gentleman. | - Я это знаю: я видел вас в подвальном окне, когда подъехал к дому, - отвечал старый джентльмен. |
| "You see everything," she replied. | - Вы все видите, - сказала она. |
| "A few things, but not that, my pretty lady," he said good- naturedly. "You silly little fibster! I heard you in the room overhead, where I have no doubt you were putting a little rouge on-- you must give some of yours to my Lady Gaunt, whose complexion is quite preposterous--and I heard the bedroom door open, and then you came downstairs." | - Кое-что я вижу, но этого я не мог видеть, моя прелесть, - ответил он добродушно. - Ах вы, маленькая выдумщица! Я слышал, как вы ходили в спальне над моей головой, и не сомневаюсь, вы слегка подрумянились... Вы должны дать немного ваших румян леди Гонт: у нее отвратительный цвет лица... Потом я слышал, как дверь спальни отворилась и вы спустились по лестнице. |
| "Is it a crime to try and look my best when YOU come here?" answered Mrs. Rawdon plaintively, and she rubbed her cheek with her handkerchief as if to show there was no rouge at all, only genuine blushes and modesty in her case. About this who can tell? I know there is some rouge that won't come off on a pocket-handkerchief, and some so good that even tears will not disturb it. | - Разве это преступление - повертеться перед зеркалом, когда вы приходите ко мне? - жалобно ответила миссис Родон и потерла щеку носовым платком, словно хотела показать, что на ней совсем нет краски, а только естественный скромный румянец. (Кто может сказать, как оно было на самом деле? Я знаю, есть румяна, которые не сходят, если их потереть платком, а некоторые так прочны, что даже слезы их не смывают.) |
| "Well," said the old gentleman, twiddling round his wife's card, "you are bent on becoming a fine lady. You pester my poor old life out to get you into the world. You won't be able to hold your own there, you silly little fool. You've got no money." | - Ну, - сказал старый джентльмен, играя карточкой своей жены, - вы, значит, собираетесь сделаться светской дамой. Вы мучаете бедного старика, заставляя его вводить вас в свет. Все равно вы там не удержитесь, маленькая вы глупышка, - у вас нет денег! |
| "You will get us a place," interposed Becky, "as quick as possible." | - Вы нам достанете место, - быстро вставила Бекки. |
| "You've got no money, and you want to compete with those who have. You poor little earthenware pipkin, you want to swim down the stream along with the great copper kettles. All women are alike. Everybody is striving for what is not worth the having! Gad! I dined with the King yesterday, and we had neck of mutton and turnips. A dinner of herbs is better than a stalled ox very often. You will go to Gaunt House. You give an old fellow no rest until you get there. It's not half so nice as here. You'll be bored there. I am. My wife is as gay as Lady Macbeth, and my daughters as cheerful as Regan and Goneril. I daren't sleep in what they call my bedroom. The bed is like the baldaquin of St. Peter's, and the pictures frighten me. I have a little brass bed in a dressing-room, and a little hair mattress like an anchorite. I am an anchorite. Ho! ho! You'll be asked to dinner next week. And gare aux femmes, look out and hold your own! How the women will bully you!" | - У вас нет денег, а вы хотите тягаться с теми, у кого они есть. Вы, жалкий глиняный горшочек, хотите плыть по реке вместе с большими медными котлами. Все женщины одинаковы: все они жаждут того, чего не стоит и добиваться... Вчера я обедал у короля, и нам подавали баранину с репой. Обед из зелени часто бывает лучше, чем самая сочная говядина... Вы попадете в Гонт-Хаус. Вы покою не дадите бедному старику, пока не попадете туда! А ведь там и вполовину не так уютно, как здесь. Вам будет скучно. Мне там всегда скучно. Моя жена весела, как леди Макбет, а дочери жизнерадостны, как Регана и Гонерилья. Я не решаюсь спать в так называемой моей опочивальне: кровать похожа на балдахин в соборе святого Петра, а картины наводят на меня тоску. У меня в гардеробной есть маленькая медная кроватка и маленький волосяной матрац анахорета. Я анахорет. Хо! Хо! Вы получите приглашение к обеду на будущей неделе. Но gare aux femmes! {Берегитесь женщин! (франц.).} Будьте начеку! Как вас будут донимать женщины! |
| This was a very long speech for a man of few words like my Lord Steyne; nor was it the first which he uttered for Becky's benefit on that day. | Это была очень длинная речь для немногоречивого лорда Стайна; и это не в первый раз он поучал Ребекку. |
| Briggs looked up from the work-table at which she was seated in the farther room and gave a deep sigh as she heard the great Marquis speak so lightly of her sex. | Бригс подняла голову из-за своего рабочего столика, за которым сидела в соседней комнате, и издала глубокий вздох, когда услышала, как легкомысленно маркиз отзывается о представительницах ее пола. |
| "If you don't turn off that abominable sheep-dog," said Lord Steyne, with a savage look over his shoulder at her, "I will have her poisoned." | - Если вы не прогоните эту отвратительную овчарку, - сказал лорд Стайн, бросая через плечо яростный взгляд, - я отравлю ее. |
| "I always give my dog dinner from my own plate," said Rebecca, laughing mischievously; | - Я всегда кормлю собаку из собственной тарелки, - сказала Ребекка, задорно смеясь. |
| and having enjoyed for some time the discomfiture of my lord, who hated poor Briggs for interrupting his tete-a-tete with the fair Colonel's wife, Mrs. Rawdon at length had pity upon her admirer, and calling to Briggs, praised the fineness of the weather to her and bade her to take out the child for a walk. | Выждав некоторое время и насладившись неудовольствием милорда, который ненавидел бедную Бригс за то, что она нарушала его tete-a-tete с прелестной женой полковника, миссис Родон наконец сжалилась над своим поклонником и, подозвав Бригс, похвалила погоду и попросила ее погулять с малышом. |
| "I can't send her away," Becky said presently, after a pause, and in a very sad voice. Her eyes filled with tears as she spoke, and she turned away her head. | - Я не могу прогнать ее, - помолчав немного, сказала Бекки печальным голосом; ее глаза наполнились слезами, и она отвернулась. |
| "You owe her her wages, I suppose?" said the Peer. | - Вы, наверно, задолжали ей жалованье? - спросил пэр. |
| "Worse than that," said Becky, still casting down her eyes; "I have ruined her." | - Хуже того, - сказала Бекки, не поднимая глаз, - я разорила ее. |
| "Ruined her? Then why don't you turn her out?" the gentleman asked. | - Разорили? Почему же вы не выгоните ее? - спросил джентльмен. |
| "Men do that," Becky answered bitterly. "Women are not so bad as you. Last year, when we were reduced to our last guinea, she gave us everything. She shall never leave me, until we are ruined utterly ourselves, which does not seem far off, or until I can pay her the utmost farthing." | - Только мужчины могут так рассуждать, - с горечью ответила Бекки. - Женщины не настолько бессердечны. В прошлом году, когда у нас вышли все деньги, она отдала нам свои сбережения и теперь не оставит нас, пока и мы, в свою очередь, не разоримся, что, по-видимому, недалеко, - или пока я не выплачу ей все, до последнего фартинга. |
| "------ it, how much is it?" said the Peer with an oath. And Becky, reflecting on the largeness of his means, mentioned not only the sum which she had borrowed from Miss Briggs, but one of nearly double the amount. | - Черт возьми! Сколько же вы ей задолжали? - спросил пэр, и Бекки, приняв в соображение огромное богатство своего собеседника, назвала сумму, почти вдвое большую, чем та, которую она заняла у мисс Бригс. |
| This caused the Lord Steyne to break out in another brief and energetic expression of anger, at which Rebecca held down her head the more and cried bitterly. | В ответ лорд Стайн произнес короткое и энергическое слово, отчего Ребекка еще ниже опустила голову и горько заплакала. |
| "I could not help it. It was my only chance. I dare not tell my husband. He would kill me if I told him what I have done. I have kept it a secret from everybody but you-- and you forced it from me. Ah, what shall I do, Lord Steyne? for I am very, very unhappy!" | - Я не виновата. У меня не было другого выхода, - сказала она. - Я не смею сказать мужу: он убьет меня, если узнает, что я натворила. Я первому вам это говорю... и то вы меня принудили. Ах, что мне делать, лорд Стайн? Я очень, очень несчастна! |
| Lord Steyne made no reply except by beating the devil's tattoo and biting his nails. At last he clapped his hat on his head and flung out of the room. | Лорд Стайн не отвечал ни слова и только барабанил по столу и кусал ногти, а потом нахлобучил шляпу и выбежал из комнаты. |
| Rebecca did not rise from her attitude of misery until the door slammed upon him and his carriage whirled away. Then she rose up with the queerest expression of victorious mischief glittering in her green eyes. She burst out laughing once or twice to herself, as she sat at work, and sitting down to the piano, she rattled away a triumphant voluntary on the keys, which made the people pause under her window to listen to her brilliant music. | Ребекка сидела все в той же печальной позе, пока внизу не хлопнула дверь и не послышался шум отъезжавшего экипажа. Тогда она встала, и в ее глазах сверкнуло странное выражение, злобное и торжествующее. Раза два она принималась хохотать, сидя за работой. Потом, усевшись за фортепьяно, разразилась такой победной импровизацией, что прохожие останавливались под окном, прислушиваясь к ее блистательной игре. |
| That night, there came two notes from Gaunt House for the little woman, the one containing a card of invitation from Lord and Lady Steyne to a dinner at Gaunt House next Friday, while the other enclosed a slip of gray paper bearing Lord Steyne's signature and the address of Messrs. Jones, Brown, and Robinson, Lombard Street. | В тот же вечер маленькой женщине были доставлены два письма из Гонт-Хауса. В одном было приглашение на обед от лорда и леди Стайн на следующую пятницу, а в другом находился листок сероватой бумаги с подписью лорда Стайна - на имя господ Джонса, Брауна и Робинсона на Ломбард-стрит. |
| Rawdon heard Becky laughing in the night once or twice. It was only her delight at going to Gaunt House and facing the ladies there, she said, which amused her so. But the truth was that she was occupied with a great number of other thoughts. Should she pay off old Briggs and give her her conge? Should she astonish Raggles by settling his account? She turned over all these thoughts on her pillow, and on the next day, when Rawdon went out to pay his morning visit to the Club, Mrs. Crawley (in a modest dress with a veil on) whipped off in a hackney-coach to the City: and being landed at Messrs. Jones and Robinson's bank, presented a document there to the authority at the desk, who, in reply, asked her "How she would take it?" | Ночью Родон раза два слышал, как Бекки смеялась: она предвкушает удовольствие побывать в Гонт-Хаусе и встретиться с тамошними леди, пояснила она. На самом же деле ее занимало множество других мыслей: расплатиться ли ей со старой Бригс и отпустить ее? Или удивить Реглса и отдать ему долг за аренду дома? Лежа в постели, она перебирала все эти мысли; и на другое утро, когда Родон пошел, по обыкновению, в клуб, миссис Кроули (в скромном платье и под вуалью) поехала в наемной карете в Сити. Остановившись возле банка господ Джонса и Робинсона, она предъявила документ сидевшему за конторкой служащему, который спросил ее, в каком виде она желает получить деньги. |
| She gently said "she would take a hundred and fifty pounds in small notes and the remainder in one note": | Она скромно сказала, что ей хотелось бы получить "сто пятьдесят фунтов мелкими купюрами, а остальное одним банкнотом". |
| and passing through St. Paul's Churchyard stopped there and bought the handsomest black silk gown for Briggs which money could buy; and which, with a kiss and the kindest speeches, she presented to the simple old spinster. | Затем, проходя по улице возле собора св. Павла, она заглянула в магазин и купила для Бригс превосходное черное шелковое платье, которое с поцелуем и нежными словами презентовала простодушной старой деве. |
| Then she walked to Mr. Raggles, inquired about his children affectionately, and gave him fifty pounds on account. Then she went to the livery-man from whom she jobbed her carriages and gratified him with a similar sum. | После этого она отправилась к мистеру Реглсу, ласково расспросила его о детях и вручила ему пятьдесят фунтов в счет уплаты долга. Оттуда она пошла к содержателю конюшен, у которого брала напрокат экипажи, и вознаградила его такой же суммой. |
| "And I hope this will be a lesson to you, Spavin," she said, "and that on the next drawing-room day my brother, Sir Pitt, will not be inconvenienced by being obliged to take four of us in his carriage to wait upon His Majesty, because my own carriage is not forthcoming." | - Я надеюсь, это послужит вам уроком, Спэйвин, - сказала она, - и к следующему приему во дворце моему брату сэру Пихту не придется ехать вчетвером в одной карете из-за того, что мой экипаж не был подан. |
| It appears there had been a difference on the last drawing-room day. Hence the degradation which the Colonel had almost suffered, of being obliged to enter the presence of his Sovereign in a hack cab. | Ребекка намекала на прискорбное недоразумение, вследствие которого полковнику едва не пришлось явиться к своему монарху в наемном кебе. |
| These arrangements concluded, Becky paid a visit upstairs to the before-mentioned desk, which Amelia Sedley had given her years and years ago, and which contained a number of useful and valuable little things--in which private museum she placed the one note which Messrs. Jones and Robinson's cashier had given her. | Устроив все эти дела, Бекки поднялась наверх навестить упомянутую выше шкатулку, которую Эмилия Седли подарила ей много-много лет назад и в которой хранилось немало полезных и ценных вещиц; в это секретное хранилище она спрятала банковый билет, который выдал ей кассир господ Джонса и Робинсона. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
