SWAN SONG/Лебединая песня (часть третья)

CHAPTER X BITTER APPLE/X. ГОРЬКОЕ ЯБЛОКО

English	Русский
Life revived in Fleur while she went about her business in the morning. Standing in sunshine before the hollyhocks and sunflowers of the "rest-house" garden, she reviewed past and future with feverish vigour. Of course Jon was upset! She had taken him by storm! He was old-fashioned, conscientious; he couldn't take things lightly. But since already he had betrayed his conscience, he would realise that what had happened outweighed what more could happen. It was the first step that counted! They had always belonged to each other. She felt no remorse; then why should he-- when his confusion was over? It was for the best, perhaps, that he had run away from her till he could see the inexorability of his position. Her design was quite unshaken by the emotions she had been through. Jon was hers now, he could not betray their secret unless she gave him leave. He must and would conform to the one course possible--secrecy. Infidelity had been achieved--one act or many, what did it matter? Ah! But she would make up to him for the loss of self-respect with her love, and with her wisdom. She would make him a success. In spite of that American chit he should succeed with his farming, become important to his county, to his country, perhaps. She would be circumspection itself--for his sake, for her own, for Michael's, Kit's, her father's.	Утром, за повседневными делами. Флер ожила. Стоя под лучами солнца среди мальв и подсолнухов сада при "Доме отдыха", она с лихорадочной энергией переживала прошлое и будущее. Понятно, что Джон растерялся. Она взяла его с бою. Он старинного склада, болезненно-честный; он не может легко смотреть на вещи. Но раз уж он согрешил против совести, он поймет, что случившееся важнее всего, что может еще случиться. Важен только первый шаг! Они всегда принадлежали друг другу. Ее совесть не мучает; что же ему страдать, когда его смятение уляжется? Может, и лучше, что он убежал от нее, он сам увидит безвыходность своего положения. Пережитое волнение ничуть не поколебало ее планов. Джон теперь завоеван, он не выдаст их тайны, если не получит на то ее разрешения. Ему ничего не остается, как пойти на единственно возможное - на тайную связь. Измена налицо; а один раз или много - не все ли равно? Но взамен за потерю самоуважения она даст ему всю свою любовь, все силы своего ума. Она выведет его в люди. Несмотря на эту американскую малышку, он должен добиться успеха в своем хозяйстве, стать видным человеком в графстве, а может, и во всей стране. Она будет сама осмотрительность ради него и себя, ради Майкла, и Кита, и отца.
With a great bunch of autumn flowers to which was clinging one bee, she went back into the house to put them in water. On the table in the hall were a number of little bags of bitter-apple prepared by her caretaker's wife against the moth, which were all over a house that had been derelict for a year. She busied herself with stowing them in drawers.	С большим букетом осенних цветов, за которые цеплялась пчела, она вернулась в дом, чтобы поставить их в воду. На столе в передней жена сторожа приготовила кучу пакетиков с порошком от моли, которой много развелось в доме, пустовавшем целый год. Флер стала рассовывать их по ящикам.
The second post brought her Jon's letter.	Со второй почтой пришло письмо Джона.
She read it, and spots of burning colour became fixed in her cheeks. He had written this before he slept--it was all part of his confusion. But she must see him at once--at once! She got out the car, and, driving to a village where she was not known, sent a telegram to the post-office at Nettlefold. Dreadful to have to wait over the night! But she knew it might be evening or even next morning before he could call for it.	Она прочла его, и два красных пятна запылали у нее на щеках. Он написал это раньше, чем уснул, это все его смятение! Но надо увидеться с ним сейчас же - сейчас же! Она вывела из гаража машину, поехала в деревню, где ее не знали, и отправила Джону телеграмму в Нетлфолд до востребования. Какой ужас, что надо ждать до завтра! Но она знала, что он заедет на почту только вечером или даже на следующее утро.
Never did time go so slowly. For now she was shaken again. Was she overestimating her power, relying too much on her sudden victory in a moment of passion, underestimating Jon's strength after resolve taken? She remembered how in those old days she had failed to move him from renunciation. And, unable to keep still, she went up lonely on to Box Hill, and wandered among its yew trees and spindleberry bushes, till she was tired out and the sun was nearly down. With the sinking light the loneliness up there repelled her, for she was not a real nature-lover, and for an anxious heart Nature has little comfort. She was glad to be back, listening to the chatter of the supper-eating girls. It had no interest for her, but at least it was not melancholy like the space and shadows of the open. She suddenly remembered that she had missed her "sitting" and had sent no word. The Rafaelite would gnash his teeth; perhaps he had set her "Folly" dress up on a dummy, to paint the sound from its silver bells. Bells! Michael! Poor Michael! But was he to be pitied, who had owned her for years while at heart she belonged to another? She went up to bed early. If only she could sleep till it was time to start! This force that played with hearts, tore them open, left them quivering--made them wait and ache, and ache and wait! Had the Victorian Miss, whom they had taken to praising again, ever to go through what she had gone through since first she saw her fate in front of that grotesque Juno--or was it Venus?--in the gallery off Cork Street? The disciplined Victorian Miss? Admit--oh! freely--that she, Fleur Mont, was undisciplined; still, she hadn't worn her heart upon her sleeve. She hadn't kicked and screamed. Surely she deserved a spell of happiness! Not more than a spell--she wouldn't ask for more than that! Things wore out, hearts wore out! But, to have the heart she wanted against her own, as last night, and then to lose it straightway? It could not be! And so at last she slept, and the moon that had watched over her victory came by, to look in through the curtain chinks, and make her dream.	Никогда еще так не тянулось время. Теперь ее опять одолевали сомнения. Неужели она переоценила свои силы, слишком положилась на свою мгновенную победу, одержанную в минуту забытья, недооценила твердость решений Джона? Она вспомнила, как в те далекие дни ей не удалось переломить его решения отказаться от нее. И, не в силах сидеть на месте, она одна поднялась на Бокс-Хилл и там среди тисов и зарослей брусники, бродила до изнеможения, пока солнце не склонилось к западу. В бледнеющем свете лесное безлюдье стало ей в тягость, у нее не было настоящей любви к природе, да и плохой природа утешитель, когда на сердце тревожно. Приятно было очутиться в доме, послушать болтовню девушек за ужином. Интереса это не представляло, но хоть не наводило уныния, как простор и тени за окнами. Она вдруг вспомнила, что пропустила сеанс и не дала о себе знать. Рафаэлит, верно, злится; может быть, он надел ее костюм на манекен и пишет с него звук серебряных бубенчиков... Бубенчики! Майкл! Бедный Майкл! Но стоит ли жалеть его, когда он годами владел ею, хотя она в душе принадлежала другому? Спать она легла рано. Хоть бы проспать подольше, а потом сразу ехать! Что это за сила играет сердцами, рвет их на части, бросает трепетные - велит им ждать и болеть, и болеть и ждать! Интересно, приходилось ли благонравной викторианской мисс, о которой теперь опять так много кричат, - приходилось ли ей переживать то, что пережила она с тех пор, как в первый раз перед этой нелепой Юноной - или Венерой? - в галерее на Корк-стрит увидела посланного ей судьбой? Викторианская мисс с ее устоями! Допустим - о, безусловно! - что у нее. Флер Монт, устоев нет; а все-таки она не изливалась всем и каждому. Не противилась, не буянила. Разве не заслужила она немножко счастья? Пусть немножко, больше она и не требует. Все проходит, сердца изнашиваются! Но прижиматься сердцем к желанному сердцу, как вчера, а потом сразу потерять его? Быть не может. Заснула она не скоро, и луна - свидетель ее победы заглядывала в щели занавесок, нагоняла сны.
She woke and lay thinking with the preternatural intensity of early morning thought. People would blame her if they knew; and was there any real possibility that they would not come to know? Suppose Jon remained immovably opposed to secrecy. What then? Was she prepared to give up all and follow him? It would mean more than in the ordinary case. It would mean isolation. For always, in the background, was the old barrier of the family feud; her father and his mother, and their abhorrence of union between her and Jon. And all the worldly sense in Fleur, brought to the edge of hard reality, shivered and recoiled. Money! It was not that they would lack money. But position, approval, appreciation, where in the world could they ever regain all that? And Kit? He would be lost to her. The Monts would claim him. She sat up in bed, seeing with utter clearness in the dark a truth she had never before seen naked--that the condition of conquest is sacrifice. Then she revolted. No! Jon would be reasonable, Jon would come round! In secret they would, they must, be happy, or if not happy, at least not starved. She would have to share him, he to share her; but they would each know that the other only pretended to belong elsewhere. But would it be pretence with him? Was he at heart all hers? Was he not, at least, as much his wife's? Horribly clear she could see that girl's face, its dark, eager eyes, with the something strange and so attractive in their setting. No! She would not think of her! It only weakened her power to win Jon over. Dawn opened a sleepy eye. A bird cheeped, and daylight crept in.	Она проснулась, лежала и думала повышенно интенсивно, как всегда бывает рано утром. Люди осудят ее, если узнают; а возможно ли, собственно, устроить так, чтобы не узнали? Что если Джон так и не согласится на тайную связь? Что же тогда? Готова она бросить все и идти за ним? Для нее это было бы страшнее, чем для других. Это остракизм. Ведь за всем этим непрестанно маячила все та же преграда семейной распри: ее отец и его мать, и неприемлемость для них союза между ней и Джоном. И все, что было в ней светского, содрогнулось и отпрянуло перед суровой действительностью. Деньги? Денег у них будет достаточно. Но положение, друзья, поклонники - как добиться всего этого вновь? А Кит? Его она потеряет. Монты возьмут его себе. Она села в постели, с потрясающей ясностью видя во мраке истину, никогда раньше не являвшуюся ей в таком неприкрытом виде, что всякая победа требует жертв. Потом она возмутилась. Нет, Джон поймет, Джон образумится! Тайком они изведают, должны изведать счастье или хотя бы не изголодаться свыше меры. Он будет не целиком с нею, она не целиком с ним, но каждый будет знать, что другое - только притворство. Но будет ли он только притворяться? Всем ли существом он тянется к ней? Разве не так же сильно тянется он к жене? До ужаса ясно вставало перед ней лицо Энн, странный, такой красивый разрез темных живых глаз. Нет! Не нужно о ней думать! От этого слабеешь, труднее будет отвоевать Джона. Лениво потянулась, просыпаясь, заря; чирикнула птица; в комнату вполз рассвет.
She lay back, resigned again to the dull ache of waiting. She rose unrested. A fine morning, dry as ever-- save for the dew on the grass! At ten she would start! It would be easier to wait in motion even if she had to drive dead slow. She gave her morning orders, got out the car, and left. She drove by the clock so as to arrive at noon. The leaves were turning already, it would be an early fall. Had she put on the right frock? Would he like this soft russet, the colour of gone-off apples? The red was prettier; but red caught the eye. And the eye must not be caught to-day. She drove the last mile at a foot's pace, and drew up in the wooded lane just where the garden of Green Hill Farm ended in orchard, and the fields began. Very earnestly she scrutinized her face in the small mirror of her vanity bag. Where had she read that one always looked one's worst in a mirror? If so, it was a mercy. She remembered that Jon had once said he hated the look of lip salve; and, not touching her lips, she put away the mirror and got out. She walked slowly towards the entrance gate. From there a lane divided the house from the straw yards and farm buildings sloping up behind it. In the fine autumn sunlight they ranged imposing, dry and deserted--no stock, not so much as a hen. Even Fleur's unlearned mind realised the stiff job before anyone who took this farm. Had she not often heard Michael say that farming was more of a man's job than any other in the England of to-day! She would let him take it, then that wretched conscience of his would be at rest on one score at least. She passed the gate and stood before the old house, gabled and red with Virginia creeper. Twelve had struck down in the village as she passed through. Surely he had not failed her! Five minutes she waited that seemed like five hours. Then, with her heart beating fast, she went up and rang the bell. It sounded far away in the empty house. Footsteps--a woman's!	Флер легла на спину, снова покорившись тупой боли ожидания. Встала не отдохнувшая. Утро ясное, сухое, только роса на траве! В десять можно выезжать. В движении ждать будет легче, как бы медленно ни пришлось ехать. Она дала нужные распоряжения на день, вывела машину и пустилась в путь. Сверялась с часами, чтобы приехать ровно в полдень. Листья желтели, осень наступала ранняя. Так ли она одета? Понравится ли ему мягкий тон ее платья цвета перезрелых яблок? Красное красивее, но красный цвет привлекает внимание. А сегодня привлекать внимание нельзя. Последнюю милю она еле тащилась и наконец остановила машину на обсаженной деревьями дороге, там, где кончался фруктовый сад фермы Грин-Хилл и начинались поля. Очень внимательно изучила свое лицо в маленьком зеркальце из сумочки, Где это она читала, что зеркало отражает лицо в самом невыгодном свете? Счастье, если это так. Она вспомнила, что Джон как-то говорил, что терпеть не может губную помаду; и, не подкрасив губ, убрала зеркальце и вышла из машины. Она медленно двинулась к воротам. Отсюда шла широкая дорога, отделявшая дом от сеновала и других надворных построек, расположенных за ним по склону холма. Они вытянулись в ряд на мягком осеннем солнце - внушительные, сухие, заброшенные; ни скота не видно, ни одной курицы. Даже для непосвященной Флер было ясно, что нелегкая работа ждет того, кто возьмется за эту ферму. Сколько раз она слышала от Майкла, что в теперешней Англии нет дела более достойного мужчины, чем сельское хозяйство! - Она позволит Джону купить эту ферму, пусть хоть на этот счет его несчастная совесть будет спокойна. Она вошла в ворота и остановилась перед старым домом, смотрела на острые крыши, на красные листья дикого винограда. Когда она проезжала последнюю деревню, било двенадцать. Не может быть, чтобы он обманул ее! Пять минут ожидания показались пятью часами. Потом с быстро бьющимся сердцем она подошла к двери и позвонила. Звонок отозвался где-то далеко в пустом доме. Шаги женские шаги!
"Yes, ma'am?"	- Что угодно, мэм?
"I was to meet Mr. Forsyte here at noon about the farm."	- Я должна была в двенадцать часов встретиться здесь с мистером Форсайтом по поводу фермы.
"Oh, yes, ma'am; Mr. Forsyte came early. He was very sorry he had to go away. He left this note for you."	- Ах да, мэм. Мистер Форсайт заезжал рано утром. Он очень сожалел, что должен уехать. Оставил вам письмо.
"He's not coming back?"	- Он больше не приедет?
"No, ma'am, he was very sorry, but he couldn't come back to-day."	- Нет, мэм, он очень сожалел, но сегодня приехать не сможет.
"Thank you."	- Благодарю вас.
Fleur went back to the gate. She stood there, turning the note over and over. Suddenly she broke the seal and read:	Флер вернулась к воротам. Стояла" вертела в руках конверт. Потом сломала печать и прочла:
"Last night Anne told me of her own accord that she knew what had happened. She told me, too, that she is to have a child. I have promised her not to see you again. Forgive me and forget me, as I must forget you.	"Вчера вечером Энн сама сказала мне, что знает о случившемся. И еще сказала, что ждет ребенка. Я обещал ей больше с тобой не видеться. Прости и забудь меня, как я должен забыть тебя,
"JON."	Джон".
Slowly, as if not knowing, she tore the sheet of paper and the envelope into tiny fragments and buried them in the hedge. Then she walked slowly, as if not seeing, to her car, and got in. She sat there stonily, alongside the orchard with the sunlight on her neck and scent from wind-fallen rotting apples in her nostrils. For four months, since in the canteen she saw Jon's tired smile, he had been one long thought in her mind. And this was the end! Oh! Let her get away--away from here!	Медленно, словно не сознавая, что делает, она разорвала бумагу и конверт на мелкие кусочки и засунула их глубоко в изгородь. Потом медленно, словно ничего не видя, Прошла к автомобилю и села. Сидела, окаменев, возле фруктового сада; солнце грело затылок, пахло упавшими, гниющими яблоками. Четыре месяца, с тех пор как она увидела в столовой усталую улыбку Джона, все ее помыслы были о нем. И это конец! О, скорее уехать, уехать отсюда!
She started the car, and, once out of the lane, drove at a great pace. If she broke her neck, all the better! But Providence, which attends the drunk and desperate, was about her--spying out her ways; and she did not break her neck. For more than two hours she drove, hardly knowing where. At three in the afternoon she had her first sane impulse--a craving to smoke, a longing for tea. She got some at an inn, and turned her car towards Dorking. Driving more slowly now, she arrived between four and five. She had been at the wheel for nearly six hours. And the first thing she saw outside the "rest-house" was her father's car. He! What had HE come for? Why did people pester her? On the point of starting the engine again, she saw him come out of the front door, and stand looking up and down the road. Something groping in that look of his touched her, and, leaving the car, she walked towards him.	Она пустила машину и, выбравшись на шоссе, дала полный ход. Если она сломает себе шею - тем лучше! Но судьба, опекающая пьяных и пропащих, хранила ее, расчищала ей путь. И шеи она не сломала. Больше двух часов Флер мчалась, сама не зная куда. В три явилось первое здравое ощущение страшно захотелось курить, выпить чаю. Она перекусила в гостинице и повернула машину к Доркингу. Теперь она убавила скорость и домой попала в пятом часу. Почти шесть часов за рулем! И первое, что она увидела перед "Домом отдыха", был автомобиль ее отца. Он! А ему что нужно? Почему не оставят ее в покое? Она готова была опять пустить машину, но в эту минуту он появился в дверях дома и стал смотреть на дорогу. Что-то ищущее в этом взгляде тронуло ее, она вышла из машины и пошла к нему.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты