SWAN SONG/Лебединая песня (часть первая)

CHAPTER XII PRIVATE FEELINGS/XII. ЛИЧНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ

English	Русский
On the day of the lunch party and the drive to Robin Hill, Michael really had a Committee, but he also had his private feelings and wanted to get on terms with them. There are natures in which discovery of what threatens happiness perverts to prejudice all judgment of the disturbing object. Michael's was not such. He had taken a fancy to the young Englishman met at the home of that old American George Washington, partly, indeed, because he WAS English; and, seeing him now seated next to Fleur,--second cousin and first love--he was unable to revise the verdict. The boy had a nice face, and was better-looking than himself; he had attractive hair, a strong chin, straight eyes, and a modest bearing; there was no sense in blinking facts like those. The Free Trade in love, which obtained amongst pleasant people, forbade Michael to apply the cruder principles of Protection even in thoughts. Fortunately, the boy was married to this slim and attractive girl, who looked at one--as Mrs. Val had put it to him--like a guaranteed-pure water- nymph! Michael's private feelings were therefore more concerned with Fleur than with the young man himself. But hers was a difficult face to read, a twisting brain to follow, a heart hard to get at; and--was Jon Forsyte the reason why? He remembered how in Cork Street this boy's elderly half-sister--that fly-away little lady, June Forsyte--had blurted out to him that Fleur ought to have married her younger brother--first he had ever heard of it. How painfully it had affected him with its intimation that he played but second fiddle in the life of his beloved! He remembered, too, some cautious and cautionary allusions by "old Forsyte." Coming from that model of secrecy and suppressed feelings, they, too, had made on Michael a deep and lasting impression, reinforced by his own failure to get at the bottom of Fleur's heart. He went to his Committee with but half his mind on public matters. What had nipped that early love affair in the bud and given him his chance? Not sudden dislike, lack of health, or lack of money--not relationship, for Mrs. Val Dartie had married her second cousin apparently with everyone's consent. Michael, it will be seen, had remained quite ignorant of the skeleton in Soames' cupboard. Such Forsytes as he had met, reticent about family affairs, had never mentioned it; and Fleur had never even spoken of her first love, much less of the reason why it had come to naught. Yet, there must have been some reason; and it was idle to try and understand her present feelings without knowing what it was!	В день званого завтрака и поездки в Робин-Хилл у Майкла действительно было заседание комитета, но, кроме того, у него были личные переживания, в которых он хотел разобраться. Есть люди, которые, раз обнаружив, что счастье их под угрозой, уже не могут судить без предубеждения о том, кто нарушил их покой. Майкл был не таков. Молодой англичанин, встреченный им в доме старого американца Георга Вашингтона, понравился ему не только потому, что он был англичанин; и теперь, когда он сидел за столом рядом с Флер - ее троюродный брат и первая любовь, - Майкл не мог переменить свое мнение. У молодого человека было симпатичное лицо - красивее, чем у него самого, - хорошие волосы, энергичный подбородок, прямой взгляд и скромные манеры; не было смысла закрывать глаза на все это. Свобода торговли в вопросах любви, принятая среди порядочных людей, исключала возможность даже мысленного применения более жестких норм протекционизма. К счастью, молодой человек женат на этой милой тоненькой девочке с глазами - по выражению миссис Вэл, - как у самой невинной русалки. Поэтому личные переживания Майкла касались больше Флер, чем Джона, Но нелегко было прочесть выражение ее лица, проследить извилины ее мыслей, добраться до ее сердца; и может быть, причиной всему этому Джон Форсайт? Он вспомнил, как сводная сестра этого мальчика, Джун Форсайт, стареющая, но вечно подвижная маленькая женщина, выпалила ему в лицо на Корк-стрит, что Флер должна была выйти замуж за ее маленького братца - он тогда впервые услышал об этом. Как болезненно поразило его открытие, что он играет всего только вторую скрипку в жизни любимой! Он вспомнил также кое-какие осторожные и предостерегающие намеки "Старого Форсайта". В устах этого образца скрытности и подавленных чувств они произвели на Майкла глубокое и прочное впечатление, еще усиленное неудачами его собственных попыток добраться до тайников сердца Флер. Он шел в комитет, но ум его был не целиком занят общественными вопросами. Какой причине, расстроившей этот юный роман, был он обязан своим счастьем? Это не было внезапное отвращение, или болезнь, или денежные затруднения; и не родство - ведь миссис Вэл Дарти, по-видимому, вышла за троюродного брата со всеобщего согласия. Нужно помнить, что Майкл остался в полном неведении относительно семейной тайны Сомса. Те из Форсайтов, с которыми он был знаком, не любили говорить о семейных делах и ни словом о ней не обмолвились. А Флер никогда не говорила о своей первой любви, а о том, почему из нее ничего не вышло, - и подавно. И все же какая-то причина есть; и, не зная ее, нечего пытаться понять теперешние чувства Флер.
His Committee was on birth control in connection with the Ministry of Health; and, while listening to arguments why he should not support for other people what he practised himself, he was visited by an idea. Why not go and ask Jane Forsyte? He could find her in the telephone book--there could be but one with such a name.	Его комитет заседал в связи с деятельностью министерства здравоохранения по регулированию рождаемости; и пока кругом доказывали, почему для других предосудительно то, что он сам постоянно делает, его осенила мысль: что, если пойти к Джун Форсайт и спросить ее? Найти ее можно по телефонной книге - имя редкое, не спутаешь.
"What do YOU say, Mont?"	- А вы что скажете, Монт?
"Well, sir, if we won't export children to the Colonies or speed up emigration somehow, there's nothing for it but birth control. In the upper and middle classes we're doing it all the time, and blinking the moral side, if there is one; and I really don't see how we can insist on a moral side for those who haven't a quarter of our excuse for having lots of children."	- Что же, сэр, если нельзя вывозить детей в колонии или так или иначе форсировать эмиграцию, ничего не остается, как регулировать рождаемость. Мы, представители высших и средних классов, это и делаем и закрываем глаза на моральную сторону вопроса, если она существует; и я, право, не вижу, как мы можем делать упор на моральной стороне в отношении тех, у кого нет и четвертой части наших оснований обзаводиться целой кучей детей.
"My dear Mont," said the chairman, with a grin, "aren't you cutting there at the basis of all privilege?"	- Мой милый Монт, - ухмыляясь, сказал председатель, - не кажется ли вам, что вы расшатываете основу всех привилегий?
"Very probably," said Michael, with an answering grin. "I think, of course, that child emigration is much better, but nobody else does, apparently."	- Очень возможно, - сказал Майкл, ухмыляясь в ответ. - Я, конечно, считаю, что эмиграция детей куда лучше; но в этом, кажется, никто со мной не согласен.
Everybody knew that 'young Mont' had a 'bee in his bonnet' about child emigration, and there was little disposition to encourage it to buzz. And, since no one was more aware than Michael of being that crank in politics, one who thought you could not eat your cake and have it, he said no more. Presently, feeling that they would go round and round the mulberry bush for some time yet, and sit on the fence after, he excused himself and went away.	Все хорошо знали, что эмиграция детей - конек "юного Монта", и без особого восторга ожидали минуты, когда он его оседлает. И так как никто лучше Майкла не отдавал себе отчета в том, что он чудак, поскольку считает невозможным в политике положение, когда и волки сыты и овцы целы, он больше не стал говорить. Предчувствуя, что они еще долго будут ходить вокруг да около и все-таки ни к чему не придут, он вскоре извинился и вышел.
He found the address he wanted: "Miss June Forsyte, Poplar House, Chiswick," and mounted a Hammersmith 'bus.	Он нашел нужный адрес: "Мисс Джун Форсайт, Тополевый Дом, Чизик", и сел в хэммерсмитскнй автобус.
How fast things seemed coming back to the normal! Extraordinarily difficult to upset anything so vast, intricate, and elastic as a nation's life. The 'bus swung along among countless vehicles and pedestrian myriads, and Michael realised how firm were those two elements of stability in the modern state, the common need for eating, drinking, and getting about; and the fact that so many people could drive cars. 'Revolution?' he thought: 'There never was a time when it had less chance. Machinery's dead agin it.'	Как быстро все возвращается к нормальному состоянию! Невероятно трудно расшатать такой огромный, сложный и эластичный механизм, как жизнь нации. Автобус катил, покачиваясь, среди других бесчисленных машин и сонмищ пешеходов, и Майклу стал, о ясно, как крепки два основных устоя современного общества - всеобщая потребность есть, пить и двигаться и то обстоятельство, что столько народу умеет управлять автомобилем. "Революция? - подумал он. - Никогда еще она не имела так мало шансов. Машин ей не одолеть".
Machinery belonged to the settled state of things, and every day saw its reinforcement. The unskilled multitude and the Communistic visionaries, their leaders, only had a chance now where machinery and means of communication were still undeveloped, as in Russia. Brains, ability, and technical skill were by nature on the side of capital and individual enterprise, and were gaining ever more power.
"Poplar House" took some finding, and, when found, was a little house supporting a large studio with a north light. It stood, behind two poplar trees, tall, thin, white, like a ghost. A foreign woman opened to him. Yes. Miss Forsyte was in the studio with Mr. Blade! Michael sent up his card, and waited in a draught, extremely ill at ease; for now that he was here he could not imagine why he had come. How to get the information he wanted without seeming to have come for it, passed his comprehension; for it was the sort of knowledge that could only be arrived at by crude questioning.	Разыскать "Тополевый Дом" оказалось нелегко, а найдя его, Майкл увидел небольшой особняк с большим ателье окнами на север. Он стоял за двумя тополями, высокий, узкий, белый, как привидение. Дверь отворила какая-то иностранка. Да, мисс Форсайт в ателье, с мистером Блэйдом. Майкл послал свою карточку и остался ждать на сквозняке, чувствуя себя до крайности неловко, так как, добравшись наконец до места, он ломал себе голову, зачем он здесь. Как узнать то, что ему нужно, не показав вида, что он за этим и явился, было выше его понимания; ведь такого рода сведений можно добиться, только задавая вопросы в упор.
Finding that he was to go up, he went, perfecting his first lie. On entering the studio, a large room with green-canvassed walls, pictures hung or stacked, the usual dais, a top light half curtained, and some cats, he was conscious of a fluttering movement. A little light lady in flowing green, with short silver hair, had risen from a footstool, and was coming towards him.	Его пригласили пройти наверх, и по дороге он стал репетировать свою первую ложь. Он вошел в ателье - большая комната с обтянутыми зеленым полотном стенами, висящие и составленные на полу холсты, обычное возвышение для натуры, затемненный верхний свет и полдюжины кошек - и услышал легкое движение. Воздушная маленькая женщина в свободном зеленом одеянии, с короткими седыми волосами встала с низкой скамеечки и шла к нему навстречу.
"How do you do? You know Harold Blade, of course?"	- Здравствуйте. Вы, конечно, знаете Харолда Блэйда?
The young man, at whose feet she had been sitting, rose and stood before Michael, square, somewhat lowering, with a dun-coloured complexion and heavily charged eyes.	Молодой человек, у ног которого она только что сидела, встал перед Майклом - квадратный, хмурый, смуглолицый, с тяжелым взглядом.
"You must know his wonderful Rafaelite work."	- Вы, наверное, знаете его прекрасные рафаэлитские работы.
"Oh, yes!" said Michael, whose conscience was saying: "Oh, no!"	- О да! - сказал Майкл, думая в то же время: "О нет!"
The young man said, grimly:	Молодой человек свирепо изрек:
"He doesn't know me from Adam."	- Он в жизни обо мне не слышал.
"No, really," muttered Michael. "But do tell me, why Rafaelite? I've always wanted to know."	- Нет, в самом деле, - промямлил Майкл. - Но скажите мне, почему рафаалитские? Меня всегда это интересовало.
"Why?" exclaimed June. "Because he's the only man who's giving us the old values; he's rediscovered them."	- Почему! - воскликнула Джун. - Потому что он единственный человек, вернувший нам ценности прошлого; он заново открыл их.
"Forgive me, I'm such a dud in art matters--I thought the academicians were still in perspective!"	- Простите, я мало что смыслю в вопросах искусства - мне казалось, на то у нас есть академики!
"THEY!" cried June, and Michael winced at the passion in the word. "Oh, well--if you still believe in them--"	- Академики! - воскликнула Джун так страстно, что Майкл вздрогнул. Ну, если вы еще верите в них...
"But I don't," said Michael.	- Да нет же, - сказал Майкл.
"Harold is the only Rafaelite; people are grouping round him, of course, but he'll be the last, too. It's always like that. A great painter makes a school, but the schools never amount to anything."	- Харолд - единственный рафаэлит; конечно, ему подражают, но он будет и последним. Так всегда бывает. Великие художники создают школы, но их школы очень немногого стоят.
Michael looked with added interest at the first and last Rafaelite. He did not like the face, but it had a certain epileptic quality.	Майкл с новым интересом взглянул на "первого и последнего рафаэлита". Лицо ему не понравилось, но в нем, как в лице припадочного, была какая-то сила.
"Might I look round? Does my father-in-law know your work, I wonder? He's a great collector, and always on the look-out."	- Разрешите посмотреть? Интересно, мой тесть знаком с вашими работами? Он большой коллекционер и вечно в поисках картин.
"Soames!" said June, and again Michael winced. "He'll be collecting Harold when we're all dead. Look at that!"	- Сомс! - сказала Джун, и Майкл опять вздрогнул. - Он начнет коллекционировать Харолда, когда нас никого в живых не будет. Вот, посмотрите!
Michael turned from the Rafaelite, who was shrugging his thick shoulders. He saw what was clearly a portrait of June. It was entirely recognisable, very smooth, all green and silver, with a suggestion of halo round the head.	Майкл отвернулся от рафаэлита, пожимавшего плотными плечами. Перед ним был, несомненно, портрет Джун. Большое сходство, гладкая манера письма, зеленые и серебристые тона, и вокруг головы - намек на сияние.
"Pure primary line and colour--d'you think they'd hang THAT in the Academy?"	- Предельная чистота линий и красок! И вы думаете, это повесили бы в Академии?
'Seems to me exactly what they would hang,' thought Michael, careful to keep the conclusion out of his face.	"По-моему, как раз это и повесили бы", - подумал Майкл, стараясь выражением лица не выдать своего мнения.
"I like the suggestion of a halo," he murmured.	- Мне нравится этот намек на сияние, - проговорил он.
The Rafaelite uttered a short, sharp laugh.	Рафаэлит разразился резким, коротким смешком.
"I'm going for a walk," he said; "I'll be in to supper. Good-bye!"	- Я пойду погуляю, - сказал он. - К ужину вернусь. До свидания.
"Good-bye!" said Michael, with a certain relief.	- До свидания, - сказал Майкл не без облегчения.
"Of course," said June when they were alone, "he's the ONLY person who could paint Fleur. He'd get her modern look so perfectly. Would she sit to him? With everybody against him, you know, he has SUCH a struggle."	- Конечно, - сказала Джун, когда они остались одни, - он единственный, кто мог бы написать портрет Флер. Он прекрасно уловил бы ее современный стиль. Может быть, она захочет. Вы знаете, все против него, ему так трудно бороться.
"I'll ask her. But do tell me--why is everybody against him?"	- Я спрошу ее. Но скажите, почему все против него?
"Because he's been through all these empty modern crazes, and come back to pure form and colour. They think he's a traitor, and call him academic. It's always the way when a man has the grit to fly against fashion and follow his own genius. I can see exactly what he'd do with Fleur. It would be a great chance for him, because he's very proud, and this would be a proper commission from Soames. Splendid for her, too, of course. She ought to jump at it--in ten years' time he'll be THE man."	- Потому что он прошел через все эти пустые новаторские увлечения и вернулся к чистой форме и цвету. Его считают ренегатом и обзывают академиком. Так бывает со всеми, у кого хватает мужества восстать против моды и творить, как подсказывает собственный гений. Я уже в точности знаю, что он сделает из Флер. Для него это была бы большая удача, потому что он очень горд, а ведь заказ исходил бы от Сомса. И для нее, конечно, прекрасно. Ей бы надо ухватиться за это, через десять лет он будет знаменит.
Michael, who doubted if Fleur would "jump at it," or Soames give the commission, replied cautiously:	Майкл сомневался, что Флер за это "ухватится" или что Сомс даст заказ, и ответил осторожно:
"I'll sound her. . . . By the way, your sister Holly and your young brother and his wife were lunching with us to-day."	- Я позондирую ее. Кстати, у нас сегодня завтракала ваша сестра Холли и ваш младший брат с женой.
"Oh!" said June, "I haven't seen Jon yet." And, looking at Michael with her straight blue eyes, she added:	- О! - сказала Джун. - Я еще не видела Джона, - и прибавила, глядя на Майкла честными синими глазами:
"Why did you come to see me?"	- Зачем вы пришли ко мне?
Under that challenging stare Michael's diplomacy wilted.	Перед этим вызывающим взглядом вся дипломатия Майкла пошла насмарку.
"Well," he said, "frankly, I want you to tell me why Fleur and your young brother came to an end with each other."	- Откровенно говоря, - сказал он, - я хотел узнать у вас, почему Флер разошлась с вашим братом.
"Sit down," said June, and resting her pointed chin on her hand, she looked at him with eyes moving a little from side to side, as might a cat's.	- Садитесь, - сказал Джун и, подперев рукой острый подбородок, посмотрела на него, переводя взгляд из стороны в сторону, как кошка.
"I'm glad you asked me straight out; I hate people who beat about the bush. Don't you know about Jon's mother? She was Soames' first wife, of course."	- Я рада, что вы прямо спросили. Терпеть не могу, когда говорят обиняком. Разве вы не слышали про его мать? Ведь она была первой женой Сомса.
"Oh!" said Michael.	- О! - сказал Майкл.
"Irene," and, as she spoke the name, Michael was aware of something deep and primitive stirring in that little figure. "Very beautiful--they didn't get on; she left him--and years later she married my father, and Soames divorced her. I mean Soames divorced her and she married my father. They had Jon. And then, when Jon and Fleur fell in love, Irene and my father were terribly upset, and so was Soames--at least, he ought to have been."	- Ирэн, - и Майкл почувствовал, как при звуке этого имени в Джун шевельнулось что-то глубокое и первобытное. - Очень красивая. Они не ладили. Она ушла от него, а через много лет вышла за моего отца, а Сомс с ней развелся. То есть Сомс развелся с ней, а потом она вышла за моего отца. У них родился Джон. А потом, когда Джон и Флер влюбились друг в друга, Ирэн и мой отец были страшно огорчены, и Сомс тоже - по крайней мере я так полагаю.
"And then?" asked Michael, for she was silent.	- А потом? - спросил Майкл, когда она замолчала.
"The children were told; and my father died in the middle of it all; and Jon sacrificed himself and took his mother away, and Fleur married you."	- Детям все рассказали; и тут как раз умер мой отец, Джон пожертвовал собой и увез мать в Америку, а Флер вышла замуж за вас.
So that was it! In spite of the short, sharp method of the telling, he could feel tragic human emotion heavy in the tale. Poor little devils!	Так вот оно что! Несмотря на краткость и отрывочность ее рассказа, он чувствовал, как много здесь кроется трагических переживаний. Бедные ребятки!
"I always thought it was too bad," said June, suddenly. "Irene ought to have put up with it. Only--only--" and she stared at Michael, "they wouldn't have been happy. Fleur's too selfish. I expect she saw that."	- Я всегда об этом жалела, - неожиданно сказала Джун. - Ирэн должна была бы пойти на это. Только... только они не были бы счастливы. Флер большая эгоистка. Вероятно, Ирэн поняла это.
Michael raised an indignant voice.	Майкл попробовал возмутиться.
"Yes," said June; "you're a good sort, I know--too good for her."	- Да, - сказала Джун, - вы хороший человек, я знаю, вы слишком хороши для нее.
"I'm not," said Michael, sharply.	- Неправда, - резко сказал Майкл.
"Oh, yes, you are. She isn't bad, but she's a selfish little creature."	- Нет, правда. Она не плохая, но очень эгоистична.
"I wish you'd remember--"	- Не забывайте, пожалуйста...
"Sit down! Don't mind what I say. I only speak the truth, you know. Of course, it was all horrible; Soames and my father were first cousins. And those children were awfully in love."	- Сядьте! Не обижайтесь на мои слова. Я просто, знаете ли, говорю правду. Конечно, все это было очень тяжело. Сомс и мой отец были двоюродные братья. А дети были отчаянно влюблены.
Again Michael was conscious of the deep and private feeling within the little figure; conscious, too, of something deep and private stirring within himself.	И снова от ее фигурки на Майкла повеяло глубоким и первобытным чувством, и в нем самом проснулось что-то глубокое и первобытное.
"Painful!" he said.	- Грустно! - сказал он.
"I don't know," June went on, abruptly, "I don't know; perhaps it was all for the best. You're happy, aren't you?"	- Не знаю, - быстро подхватила Джун, - не знаю; может быть, все вышло к лучшему. Ведь вы счастливы?
With that pistol to his head, he stood and delivered.	Как под дулом револьвера, он встал навытяжку и отрапортовал:
"I am. But is she?"	- Я-то да, но она?
The little green-and-silver figure straightened up. She caught his hand and gave it a squeeze. There was something almost terribly warmhearted about the action, and Michael was touched. He had only seen her twice before!	Серебристо-зеленая фигурка выпрямилась. Джун схватила его за руку и сжала ее. В этом движении была ужасающая искренность, и Майкла это тронуло. Ведь он видел ее до сих пор всего два раза!
"After all, Jon's married. What's his wife like?"	- Как бы там ни было, Джон женат. Какая у него жена?
"Looks charming--nice, I think."	- Внешность прелестная, кажется - очень милая.
"An American!" said June, deeply. "Well, Fleur's half French. I'm glad you've got a boy."	- Американка, - глубокомысленно изрекла Джун. - А Флер наполовину француженка. Я рада, что у вас есть сын.
Never had Michael known anyone whose words conveyed so much unintended potency of discomfort! Why was she glad he had a boy? Because it was an insurance--against what?	Майкл в жизни не встречал человека, чьи слова, сказанные без всякого умысла, вселяли бы в него такую тревогу. Почему она рада, что у него сын? Потому что это страховка... от чего?
"Well," he mumbled, "I'm very glad to know at last what it was all about."	- Ну, - пробормотал он, - очень рад, что я наконец узнал, в чем дело.
"You ought to have been told before; but you don't know still. Nobody can know what family feuds and feelings are like, who hasn't had them. Though I was angry about those children, I admit that. You see, I was the first to back Irene against Soames in the old days. I wanted her to leave him at the beginning of everything. She had a beastly time; he was such a--such a slug about his precious rights, and no proper pride either. Fancy forcing yourself on a woman who didn't want you!"	- Напрасно вам раньше не сказали; впрочем, вы и сейчас ничего не знаете. Нельзя понять, что такое семейные распри и чувства, если сам их не пережил. Я-то понимаю, хоть и сердилась из-за этих детей. Видите ли, в давние времена я сама держала сторону Ирэн против Сомса. Я хотела, чтобы она еще в самом начале ушла от него. Ей прескверно жилось, он был такой... такой слизняк, когда дело шло о его драгоценных правах; и гордости настоящей в нем не было. Подумать только, навязываться женщине, которая вас не хочет!
"Ah!" Michael muttered. "Fancy!"	- Да, - повторил Майкл, - подумать только!
"People in the 'eighties and 'nineties didn't understand how disgusting it was. Thank goodness, they do now!"	- В восьмидесятых и девяностых годах люди не понимали, до чего это противно. Хорошо, хоть теперь поняли.
"Do they?" murmured Michael. "I wonder!"	- Поняли? - протянул Майкл. - Ну, не знаю!
"Of course they do."	- Конечно, поняли.
Michael sat corrected.	Майкл не решился возражать.
"Things are much better in that way than they were--not nearly so stuffy and farmyardy. I wonder Fleur hasn't told you all about it."	- Теперь в этом отношении куда лучше, чем было, нет того глупого мещанства. Странно, что Флер вам всего этого не рассказала.
"She's never said a word."	- Никогда ни словом не упомянула.
"Oh!"	- О!
That sound was as discomforting as any of her more elaborate remarks. Clearly she was thinking what he himself was thinking: that it had gone too deep with Fleur to be spoken of. He was not even sure that Fleur knew whether he had ever heard of her affair with Jon.	Это прозвучало удручающе, так же как и все ее более пространные реплики. Она явно думала то же, что думал он сам: Флер была задета слишком глубоко, чтобы говорить об этом. Он даже не был уверен, знает ли Флер, что до него дошла ее история с Джоном.
And, with a sudden shrinking from any more discomforting sounds, he rose.	И, вдруг почувствовав, что с него довольно удручающих реплик, он поднялся.
"Thanks awfully for telling me. I must buzz off now, I'm afraid."	- Большое спасибо, что сказали мне. А теперь простите, мне пора.
"I shall come and see Fleur about sitting to Harold. It's too good a chance for him to miss. He simply must get commissions."	- Я зайду поговорить с Флер относительно портрета. Нельзя упускать такой случай для Харолда. Нужно же ему получать заказы.
"Of course!" said Michael; he could trust Fleur's powers of refusal better than his own.	- Разумеется! - сказал Майкл. Он надеялся, что Флер лучше его сумеет отказаться.
"Good-bye, then!"	- Ну, до свидания!
But when he got to the door and looked back at her standing alone in that large room, he felt a pang--she seemed so light, so small, so flyaway, with her silver hair and her little intent face--still young from misjudged enthusiasm. He had got something out of her, too, left nothing with her; and he had stirred up some private feeling of her past, some feeling as strong, perhaps stronger, than his own.	Дойдя до двери, он оглянулся, и у него сжалось сердце: одна в этой громадной комнате, она казалась такой воздушной, такой маленькой! Серебристые волосы, напряженное личико, которому выражение восторженности, хоть и направленной не по адресу, все еще придавало молодой вид. Он что-то получил от нее, а ей ничего не оставил; и разбередил в ней какое-то давнишнее личное переживание, какое-то чувство, не менее, может быть, более сильное, чем его собственное.
She looked dashed lonely! He waved his hand to her.	До чего она, верно, одинока! Он помахал ей рукой.
Fleur had returned when he got home, and Michael realised suddenly, that in calling on June Forsyte he had done a thing inexplicable, save in relation to her and Jon!	Флер была уже дома, когда он пришел. И Майкл вдруг сообразил, что единственное объяснение его визита к Джун Форсайт - это она и Джон!
'I must write and ask that little lady not to mention it,' he thought. To let Fleur know that he had been fussing about her past would never do.	"Нужно написать этой маленькой женщине, попросить, чтобы не рассказывала", - подумал он. Не годится, чтобы Флер узнала, что он рылся в ее прошлом.
"Had a good time?" he said.	- Хорошо покатались? - спросил он.
"Very. Young Anne reminds me of Francis, except for her eyes."	- Очень. Энн напоминает мне Фрэнсиса, только глаза другие.
"Yes; I liked the looks of those two when I saw them at Mount Vernon. That was a queer meeting, wasn't it?"	- Да, они оба мне поправились тогда в Маунт-Вернон. Странная была встреча, правда?
"The day father was unwell?"	- Когда папа захворал?
He felt that she knew the meeting had been kept from her. If only he could talk to her freely; if only she would blurt out everything!	Он почувствовал, что она знает, что встречу от нее скрыли. Если б можно было поговорить с ней по душам, если б она доверилась ему!
But all she said was:	Но она сказала только:
"I feel at a bad loose end, Michael, without the canteen."	- Скучно мне без столовой, Майкл.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты