Краткая коллекция англтекстов
Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах
THE SILVER SPOON/Серебрянная ложка
CHAPTER IX POULTRY AND CATS/IX. КУРЫ И КОШКИ
| English | Русский |
| He who had been stood in the dining-room, under the name of Bugfill, was still upright. Rather older than Michael, with an inclination to side-whisker, darkish hair, and a pale face stamped with that look of schooled quickness common to so many actors but unfamiliar to Michael, he was grasping the edge of the dining-table with one hand, and a wide-brimmed black hat with the other. The expression of his large, dark-circled eyes was such that Michael smiled and said: | Человек, которого Кокер провел в столовую, стоял не двигаясь. Постарше Майкла, шатен, с намеком на бакенбарды и с бледным лицом, на котором застыло обычное у актеров, но незнакомое Майклу заученно-оживленное выражение, он одной рукой вцепился в край стола, другой - в свою черную широкополую шляпу. В ответ на взгляд его больших, обведенных темными кругами глаз Майкл улыбнулся и сказал: |
| "It's all right, Mr. Bergfeld, I'm not a Manager. Do sit down, and smoke." | - Не волнуйтесь, мистер Бергфелд, я не антрепренер. Пожалуйста, садитесь и курите. |
| The visitor silently took the proffered chair and cigarette with an attempt at a fixed smile. Michael sat on the table. | Посетитель молча сел и, пытаясь улыбнуться, взял предложенную папиросу. Майкл уселся на стол. |
| "I gather from Mrs. Bergfeld that you're on the rocks." | - Я узнал от миссис Бергфелд, что вы на мели. |
| "Fast," said the shaking lips. | - И прочно, - сорвалось с дрожащих губ. |
| "Your health, and your name, I suppose?" | - Должно быть, всему виной ваше здоровье и ваша фамилия? |
| "Yes." | - Да. |
| "You want an open-air job, I believe? I haven't been able to think of anything very gaudy, but an idea did strike me last night in the stilly watches. How about raising poultry--everybody's doing it." | - Вам нужна работа на открытом воздухе. Никакого гениального плана я не придумал, но вчера ночью меня осенила одна мысль. Что вы скажете о разведении кур? Все этим занимаются. |
| "If I had my savings." | - Если бы у меня были мои сбережения... |
| "Yes, Mrs. Bergfeld told me about them. I can inquire, but I'm afraid--" | - Да, миссис Бергфелд мне рассказала. Я могу навести справки, но боюсь... |
| "It's robbery." | - Это грабеж! |
| The chattered sound let Michael at once into the confidence of the many Managers who had refused to employ him who uttered it. | За звуком его слов Майкл сейчас же услышал голоса всех антрепренеров, которые отказали этому человеку в работе. |
| "I know," he said, soothingly, "robbing Peter to pay Paul. That clause in the Treaty was a bit of rank barbarism, of course, camouflage it as they like. Still, it's no good to let it prey on your mind, is it?" | - Знаю, - сказал он успокоительным тоном. - Грабят Петра, чтобы заплатить Павлу. Что и говорить, этот пункт договора - чистое варварство. Только, право же, не стоит этим терзаться. |
| But his visitor had risen. | Но посетитель уже встал. |
| "To take from civilian to pay civilian! Then why not take civilian life for civilian life? What is the difference? And England does it--the leading nation to respect the individual. It is abominable." | - Отнимают у одного, чтобы заплатить другому! Тогда почему не отнять жизнь у одного, чтобы дать ее другому? То же самое! И это делает Англия - передовая страна, уважающая права личности! Омерзительно! |
| Michael began to feel that he was overdoing it. | Майкл почувствовал, что актер хватает через край. |
| "You forget," he said, "that the war made us all into barbarians, for the time being; we haven't quite got over it yet. And your country dropped the spark into the powder magazine, you know. But what about this poultry stunt?" | - Вы забываете, - сказал он, - что война всех нас превратила в варваров. Этого мы еще не преодолели. И, как вам известно, искру в пороховой погреб бросила ваша страна. Но что же вы скажете о разведении кур? |
| Bergfeld seemed to make a violent effort to control himself. | Казалось, Бергфелд с величайшим трудом овладел собой. |
| "For my wife's sake," he said, "I will do anything; but unless I get my savings back, how can I start?" | - Ради моей жены, - сказал он, - я готов делать что угодно. Но если мне не вернут моих сбережений, как я могу начать дело? |
| "I can't promise; but perhaps I could start you. That hair-dresser below you wants an open-air job, too. What's his name, by the way?" | - Обещать ничего не обещаю, но, быть может, я буду вас финансировать для начала. Этот парикмахер, который живет в первом этаже, тоже хочет получить работу на свежем воздухе. Кстати, как его фамилия? |
| "Swain." | - Суэн. |
| "How do you get on with him?" | - Вы с ним ладите? |
| "He is an opinionated man, but we are good friends enough." | - Он упрямый человек, но мы с ним в хороших отношениях. |
| Michael got off the table. | Майкл слез со стола. |
| "Well, leave it to me to think it out. We shall be able to do something, I hope;" and he held out his hand. | - Дайте мне время, я это обдумаю. Надеюсь, кое-что нам удастся сделать, - и он протянул руку. |
| Bergfeld took it silently, and his eyes resumed the expression with which they had first looked at Michael. | Бергфелд молча пожал се. Глаза его снова смотрели мрачно. |
| 'That man,' thought Michael, 'will be committing suicide some day, if he doesn't look out.' And he showed him to the door. He stood there some minutes gazing after the German actor's vanishing form, with a feeling as if the dusk were formed out of the dark stories of such as he and the hair-dresser and the man who had whispered to him to stand and deliver a job. Well, Bart must lend him that bit of land beyond the coppice at Lippinghall. He would buy a War hut if there were any left and some poultry stock, and start a colony-- the Bergfelds, the hair-dresser, and Henry Boddick. They could cut the timber in the coppice, and put up the fowl-houses for themselves. It would be growing food--a practical experiment in Foggartism! Fleur would laugh at him. But was there anything one could do nowadays that somebody couldn't laugh at? He turned back into the house. Fleur was in the hall. | "Этот человек, - подумал Майкл, - может в один прекрасный день покончить с собой". И он проводил его до двери. Несколько минут смотрел он вслед удаляющейся фигуре с таким чувством, словно самый мрак соткан из бесчисленных историй, столь же печальных, как жизнь этого человека, и парикмахера, и того, который остановил его и шепотом попросил работы. Да, пусть отец уступит ему клочок земли за рощей в Липпингхолле. Он Майкл - купит им домик, купит кур, и так будет основана колония - Бергфелды, парикмахер и Генри Боддик. В роще они могут нарубить деревьев и построить курятники. Производство предметов питания - проведение в жизнь теории Фоггарта. Флер над ним посмеется. Но разве в наши дни может человек избежать насмешек? Он вошел в дом. В холле стояла Флер. |
| "Francis Wilmot has gone," she said. | - Фрэнсис Уилмот уехал, - сказала она. |
| "Why?" | - Почему? |
| "He's off to Paris." | - Он уезжает в Париж. |
| "What was it he overheard last night?" | - Что он подслушал вчера? |
| "Do you suppose I asked?" | - Неужели ты думаешь, что я его спрашивала? |
| "Well, no," said Michael, humbly. "Let's go up and look at Kit, it's about his bath time." | - Конечно нет, - смиренно сказал Майкл. - Пойдем наверх, посмотрим на Кита; ему как раз время купаться. |
| The eleventh baronet, indeed, was already in his bath. | Действительно, одиннадцатый баронет сидел в ванне. |
| "All right, nurse," said Fleur, "I'll finish him." | - Идите, няня, - сказала Флер. - Я им займусь. |
| "He's been in three minutes, ma'am." | - Он три минуты сидит в ванне, мэм. |
| "Lightly boiled," said Michael. | - Сварился всмятку, - сказал Майкл. |
| For one aged only fourteen months this naked infant had incredible vigour--from lips to feet he was all sound and motion. He seemed to lend a meaning to life. His vitality was absolute, not relative. His kicks and crows and splashings had the joy of a gnat's dance, or a jackdaw's gambols in the air. They gave thanks not for what he was about to receive, but for what he was receiving. White as a turtle-dove, with pink toes, darker in eyes and hair than he would be presently, he grabbed at the soap, at his mother, at the bath-towelling--he seemed only to need a tail. Michael watched him, musing. This manikin, born with all that he could possibly wish for within his reach--how were they to bring him up? Were they fit to bring him up, they who had been born-- like all their generation in the richer classes--emancipated, to parents properly broken-in to worship the fetich--Liberty? Born to everything they wanted, so that they were at wits' end to invent something they could not get; driven to restive searching by having their own way? The war had deprived one of one's own way, but the war had overdone it, and left one grasping at license. And for those, like Fleur, born a little late for the war, the tale of it had only lowered what respect they could have for anything. With veneration killed, and self-denial 'off,' with atavism buried, sentiment derided, and the future in the air, hardly a wonder that modernity should be a dance of gnats, taking itself damned seriously! Such were the reflections of Michael, sitting there above the steam, and frowning at his progeny. Without faith was one fit to be a parent? Well, people were looking for faith again. Only they were bound to hatch the egg of it so hard that it would be addled long before it was a chicken. 'Too self-conscious!' he thought. 'That's our trouble!' | Ребенку был год и два месяца, и энергии его можно было позавидовать: все время он находился в движении. Казалось, он вкладывал в жизнь какой-то смысл. Жизненная сила его была абсолютна - не относительна. В том, как он прыгал, и ворковал, и плескался, была радость мошки, пляшущей в луче света, галчонка, пробующего летать. Он не предвкушал будущих благ, он наслаждался минутой. Весь белый, с розовыми пятками, с волосами и глазенками, которым еще предстояло посветлеть, он цеплялся руками за мать, за мыло, за полотенце - казалось, ему недостает только хвоста. Майкл смотрел на него и размышлял. Этот человечек имеет в своем распоряжении все, чего только можно пожелать. Как они будут его воспитывать? Подготовлены ли они к этой задаче? Ведь и они тоже, как и все это поколение их класса, родились эмансипированными, имели отцов и матерей, скрепя сердце поклонявшихся новому фетишу - свободе! Со дня рождения они имели все, чего только могли пожелать, им оставалось одно: ломать себе голову над тем, чего же им еще не хватает. Избыток свободы побуждал к беспокойным исканиям. С войной свободе пришел конец; но война перегнула палку, снова захотелось произвола. А для тех, кто, как Флер, немножко запоздал родиться и не мог принять участие в войне, рассказы о ней окончательно убили уважение к чему бы то ни было. Пиетет погиб, служение людям сдано в архив, атавизм опровергнут, всякое чувство смешно и будущее туманно - так нужно ли удивляться, что современные люди - те же мошки, пляшущие в луче света, только принимающие себя всерьез? Так думал Майкл, сидя над ванночкой и хмурясь на своего сынишку. Можно ли иметь детей, если ни во что не веришь? Впрочем, сейчас опять пытаются найти объект какой-то веры. Только уж очень это медлительный процесс. "Слишком мы много анализируем, - думал он, - вот в чем беда". |
| Fleur had finished drying the eleventh baronet, and was dabbing powder over him; her eyes seemed penetrating his skin, as if to gauge the state of health behind it. He watched her take the feet and hands one by one and examine each nail, lost in her scrutiny, unselfconscious in her momentary devotion! And oppressed by the difficulty, as a Member of Parliament, of being devoted, Michael snapped his fingers at the baby and left the nursery. | Флер вытерла одиннадцатого баронета и начала присыпать его тальком; ее взгляд словно проникал ему под кожу, чтобы убедиться, все ли там в порядке. Майкл следил, как она брала то одну, то другую ручку, осматривая каждый ноготок, на секунду целиком отдаваясь материнскому чувству. А Майкл, с грустью сознавая несовместимость подобных переживаний с положением члена парламента, щелкнул перед носом младенца пальцами и вышел из детской. |
| He went to his study and took down a volume of the Encyclopaedia Britannica containing the word Poultry. He read about Leghorns, Orpingtons, White Sussex, Bramaputras, and was little the wiser. He remembered that if you drew a chalk-line to the beak of a hen, the hen thought it was tied up. He wished somebody would draw a chalk-line to his beak. Was Foggartism a chalk-line? A voice said: | Он отправился в свой кабинет, достал один из томов Британской энциклопедии и отыскал слово "куры". Прочел об орпингтонах, легхорнах, брамапутрах, но пользы извлек мало. Он вспомнил: если перед клювом курицы провести мелом черту, курица вообразит, что клюв ее к этой черте привязан. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь провел меловую черту перед его носом. Может быть, фоггартизм такая черта? В эту минуту послышался голос: |
| "Tell Fleur I'm going to her aunt's." | - Скажите Флер, что я ухожу к ее тетке. |
| "Leaving us, sir?" | - Покидаете нас, сэр? |
| "Yes, I'm not wanted." | - Да, здесь во мне не нуждаются. |
| What had happened? | Что могло случиться? |
| "You'll see her before you go, sir?" | - Но с Флер вы повидаетесь перед уходом, сэр? |
| "No," said Soames. | - Нет, - сказал Сомс. |
| Had somebody rubbed out the chalk-line to Old Forsyte's nose? | Неужели кто-то стер меловую черту перед носом "Старого Форсайта"? |
| "Is there any money in poultry-farming, sir?" | - Скажите, сэр, прибыльное это дело - разводить кур? |
| "There's no money in anything nowadays." | - Теперь нет прибыльных дел. |
| "And yet the Income Tax returns continue to rise." | - И тем не менее суммы, получаемые от налогоплательщиков, все увеличиваются? |
| "Yes," said Soames; "there's something wrong there." | - Да, - сказал Сомс, - тут что-то неладно. |
| "You don't think people make their incomes out more than they are?" | - Не думаете ли вы, сэр, что люди преувеличивают свои доходы? |
| Soames blinked. Pessimistic though he felt at the moment, he could not take quite that low view of human nature. | Сомс заморгал. Даже сейчас, в пессимистическом настроении, он все же был лучшего мнения о людях. |
| "You'd better see that Fleur doesn't go about abusing that red- haired baggage," he said. "She was born with a silver spoon in her mouth; she thinks she can do what she likes." And he shut Michael in again. | - Позаботьтесь, чтобы Флер не вздумала оскорблять эту рыжую кошку, сказал он. - Флер родилась с серебряной ложкой во рту; по ее мнению, она может делать все, что ей вздумается. - Он захлопнул за собой дверь. |
| Silver spoon in her mouth! How apropos! . . . | Серебряная ложка во рту! Как кстати!.. |
| After putting her baby into its cot Fleur had gone to the marqueterie bureau in the little sanctuary that would have been called a boudoir in old days. She sat there brooding. How could her father have made it all glaringly public? Couldn't he have seen that it was nothing so long as it was not public, but everything the moment it was? She longed to pour out her heart, and tell people her opinion of Marjorie Ferrar. | Уложив ребенка. Флер удалилась в свое святилище, которое в былые дни носило бы название будуара. Подсев к бюро, она мрачно задумалась. Как мог отец устроить такой скандал на людях? Неужели он не понимает, что эти слова не имеют никакого значения, пока они не преданы огласке? Она горела желанием излить свои чувства и сообщить людям свое мнение о Марджори Феррар. |
| She wrote three letters--one to Lady Alison, and two to women in the group who had overheard it all last night. She concluded her third letter with the words: | Она написала несколько писем - одно леди Элисон и два письма женщинам, бывшим свидетельницами вчерашней сцены. Третье письмо она закончила так: |
| "A woman like that, who pretends to be a friend and sneaks into one's house to sting one behind one's back, is a snake of the first water. How Society can stick her, I can't think; she hasn't a moral about her nor a decent impulse. As for her charm--Good Lord!" | "Женщина, которая прикидывается вашим другом, пробирается к вам в дом и за вашей спиной наносит вам удар, такая женщина - змея. Не понимаю, как ее терпят в обществе. Она не имеет представления о нравственности, какие бы то ни было моральные побуждения ей чужды. Что касается ее очарования - о боже!" |
| Yes! And there was Francis Wilmot! She had not said all she wanted to say to him. | Так! Теперь оставался еще Фрэнсис Уилмот. Она не все успела ему сказать. |
| "MY DEAR FRANCIS," she wrote: | "Милый Фрэнсис, |
| "I am so sorry you have to run away like this. I wanted to thank you for standing up for me last night. Marjorie Ferrar is just about the limit. But in London society one doesn't pay attention to backbiting. It has been so jolly to know you. Don't forget us; and do come and see me again when you come back from Paris. | Мне жаль, что Вы так внезапно уехали, Я хотела Вас поблагодарить за то, что вчера Вы выступили в мою защиту. О Марджори Феррар скажу только, что дальше идти некуда. Но в лондонском обществе не принято обращать внимания на шпильки. Я была очень рада познакомиться с Вами. Не забывайте нас; когда вернетесь из Парижа - приходите. |
| "Your very good friend, | Ваш друг |
| "FLEUR MONT." | Флер Монт" |
| In future she would have nothing but men at her evenings! But would they come if there were no women? And men like Philip Quinsey were just as snakelike. Besides, it would look as if she were really hurt. No! She would have to go on as before, just dropping people who were 'catty.' But who wasn't? Except Alison, and heavyweights like Mr. Blythe, the minor Ambassadors, and three or four earnest politicians, she couldn't be sure about any of them. It was the thing to be 'catty.' They all scratched other people's backs, and their faces too when they weren't looking. Who in Society was exempt from scratches, and who didn't scratch? Not to scratch a little was so dreadfully dull. She could not imagine a scratchless life except perhaps in Italy. Those Fra Angelico frescoes in the San Marco monastery! THERE was a man who did not scratch. St. Francis, too, talking to his birds, among his little flowers, with the sun and the moon and the stars for near relations. Ste. Claire! Ste. Fleur--little sister of St. Francis! To be unworldly and quite good! To be one who lived to make other people happy! How new! How exciting, even--for about a week; and how dull afterwards! | Впредь она будет приглашать на свои вечера только мужчин. Но придут ли они, если не будет женщин? А такие мужчины, как Филип Куинси, не менее ядовиты, чем женщины. Кроме того, могут подумать, что она глубоко оскорблена. Нет! Пусть все идет по-старому; нужно только вычеркнуть этих субъектов "кошачьей породы". Впрочем, она ни в ком не уверена, если не считать Элисон и такой тяжелой артиллерии, как мистер Блайт, посланники и тричетыре политических деятеля. Все остальные готовы вцепиться когтями вам в спину или в лицо, если на них никто не смотрит. Это модно. Живя в обществе, кто может избегать царапин и кто не царапается сам? Без этого жизнь была бы ужасно тусклой. Как можно жить и не царапаться - разве что в Италии? Ах, эти фрески Фра Анжелико в монастыре св. Марка! Вот кто никогда не царапался! Франциск Ассизский беседует с птицами среди цветочков, и солнце, и луна, и звезды - все ему родные. А св. Кларз и св. Флер - сестра св. Франциска! Отрешиться от мира и быть хорошей! Жить для счастья других! Как ново! Как увлекательно - на одну неделю. А потом как скучно! |
| She drew aside the curtains and looked out into the Square. Two cats were standing in the light of a lamp-- narrow, marvellously graceful, with their heads turned towards each other. Suddenly they began uttering horrible noises, and became all claws. Fleur dropped the curtain. | Она отодвинула занавеску и посмотрела на улицу. При свете фонаря она увидела двух кошек, тонких, удивительно грациозных. Они стояли друг против друга. Вдруг они отвратительно замяукали, выпустили когти и сцепились в клубок. Флер опустила занавеску. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
