THE SILVER SPOON/Серебрянная ложка

CHAPTER VII SOUNDS IN THE NIGHT/VII. ЗВУКИ В НОЧИ

English	Русский
Michael had never heard Fleur cry, and to see her, flung down across the bed, smothering her sobs in the quilt, gave him a feeling akin to panic. She stopped at his touch on her hair, and lay still.	Майкл никогда не видел Флер плачущей, и сейчас, когда она лежала ничком на кровати и, уткнувшись в одеяло, старалась заглушить рыдания, он почувствовал чуть ли не панический страх. Когда он коснулся ее волос, она затихла.
"Buck up, darling!" he said, gently. "If you aren't one, what does it matter?"	- Не падай духом, любимая, - сказал он ласково. - Не все ли равно, что говорят, если это неправда.
She struggled up, and sat cross-legged, her flushed face smudged with tears, her hair disordered.	Она приподнялась и села, скрестив ноги. Волосы у нее были растрепаны, заплаканное лицо раскраснелось.
"Who cares what one is? It's what one's labelled."	- Кому какое дело - правда это или неправда! Важно то, что меня заклеймили.
"Well, we've labelled her 'Traitress.'"	- Ну что же, и мы ее заклеймили кличкой "предательница".
"As if that made it better! We all talk behind people's backs. Who minds that? But how can I go on when everybody is sniggering and thinking me a lion-hunting snob? She'll cry it all over London in revenge. How can I have any more evenings?"	- Как будто этим поможешь делу! За спиной все мы говорим друг о друге. На это никто не обращает внимания. Но как я покажусь теперь в обществе, когда все хихикают и считают меня выскочкой? В отместку она оповестит весь Лондон. Разве я могу теперь устраивать вечера?
Was it for her career, or his, that she was sorrowing? Michael went round to the other side of the bed and put his arms about her from behind.	Оплакивает ли она свою карьеру, или его? Майкл подошел к ней сзади и обнял ее.
"Never mind what people think, my child. Sooner or later one's got to face that anyway."	- Мало ли что думают люди, моя детка. Рано или поздно это нужно понять.
"It's you who aren't facing it. If I'm not thought nice, I can't BE nice."	- Ты сам не желаешь этого понять. Если обо мне думают плохо, я не могу быть хорошей.
"Only the people who really know one matter."	- Считаться надо только с теми, кто тебя действительно знает.
"Nobody knows one," said Fleur, sullenly. "The fonder they are, the less they know, and the less it matters what they think."	- Никто никого не знает, - упрямо сказала Флер. - Чем лучше люди относятся, тем меньше они знают; и никакого значения не имеет, что они, в сущности, думают.
Michael withdrew his arms.	Майкл опустил руки.
She sat silent for so long that he went back to the other side of the bed to see if he could tell anything from her face resting moodily on her hands. The grace of her body thus cramped was such that his senses ached. And since caresses would only worry her, they ached the more.	Флер молчала так долго, что он опять обошел кровать и заглянул ей в лицо, хмурившееся над подпиравшими его ладонями. Столько грации было в ее позе, что ему стало больно от любви к ней. И оттого, что ласки только раздражали ее, ему было еще больнее.
"I hate her," she said, at last; "and if I can hurt her, I will."	- Я ее ненавижу! - сказала она наконец. - Если я смогу ей повредить, я это сделаю.
He would have liked to hurt the 'pet of the Panjoys' himself, but it did not console him to hear Fleur utter that sentiment; it meant more from her than from himself, who, when it came to the point, was a poor hand at hurting people.	Он тоже непрочь был отомстить "Гордости гедонистов", но ему не хотелось, чтобы Флер думала о мести. У нее это было серьезнее, чем у него, потому что он, в сущности, был неспособен причинять людям зло.
"Well, darling," he said, "shall we sleep on it?"	- Ну, дорогая моя, может быть, мы ляжем спать?
"I said I wouldn't have any more evenings; but I shall."	- Я сказала, что не буду устраивать вечера. Нет, буду!
"Good!" said Michael; "that's the spirit."	- Отлично, - сказал Майкл. - Вот и молодец.
She laughed. It was a funny hard little sound in the night. And with it Michael had to remain discontented.	Она засмеялась. Это был странный смех, резко прозвучавший в ночи. Майкла он не успокоил.
All through the house it was a wakeful night. Soames had the three o'clock tremors, which cigars and the fresh air wherein he was obliged to play his golf had subdued for some time past. He was disturbed, too, by that confounded great clock from hour to hour, and by a stealthy noise between three and four, as of some one at large in the house.	В ту ночь все бодрствовали в доме. Сомса мучили ночные страхи, которые за последнее время улеглись было под влиянием сигар и пребывания на свежем воздухе во время игры в гольф. И мешали эти проклятые часы, неуклонно отбивавшие время, а между тремя и четырьмя послышался шорох, словно кто-то бродил по дому.
This was, in fact, Francis Wilmot. Ever since his impulsive denial that Soames was a liar, the young man had been in a peculiar state of mind. As Soames surmised, he too had overheard Marjorie Ferrar slandering her hostess; but in the very moment of his refutation, like Saul setting forth to attack the Christians, he had been smitten by blindness. Those blue eyes, pouring into his the light of defiance, had finished with a gleam which seemed to say: 'Young man, you please me!' And it haunted him. That lissome nymph--with her white skin and red-gold hair, her blue eyes full of insolence, her red lips full of joy, her white neck fragrant as a pine-wood in sunshine--the vision was abiding. He had been watching her all through the evening; but it was uncanny the way she had left her image on his senses in that one long moment, so that now he got no sleep. Though he had not been introduced, he knew her name to be Marjorie Ferrar, and he thought it 'fine.' Countryman that he was and with little knowledge of women--she was unlike any woman he had known. And he had given her the lie direct! This made him so restless that he drank the contents of his water-bottle, put on his clothes, and stole down-stairs. Passing the Dandie, who stirred as though muttering: 'Unusual! But I know those legs!' he reached the hall, where a milky glimmer came in through the fanlight. Lighting a cigarette, he sat down on the marble coat-sarcophagus. It cooled his anatomy, so that he got off it, turned up the light, saw a telephone directory resting beside him, and mechanically sought the letter 'F.' There she was! "Ferrar, Marjorie, 3, River Studios, Wren Street."	То был Фрэнсис Уилмот. Молодой человек пребывал в странном состоянии с той самой минуты, как снял с Сомса обвинение во лжи. Сомс не ошибся: Фрэнсис Уилмот тоже слышал, как Марджорп Феррар чернила хозяйку дома, но в тот самый момент, когда он выступил с протестом, на него нашло ослепление. Эти голубые глаза, смотревшие на него вызывающе, казалось, говорили: "Молодой человек, вы мне нравитесь!" И теперь этот взгляд его преследовал. Стройная нимфа с белой кожей и золотисто-рыжими волосами, дерзкие голубые глаза, веселые красные губы и белая шея, душистая, как сосновое дерево, нагретое солнцем, - забыть он ее не мог. Весь вечер он следил за ней, но было что-то жуткое в том, какое неизгладимое впечатление она произвела на него в тот последний момент. Теперь он не мог заснуть. Хоть он и не был ей представлен, но знал, что ее зовут Марджори Феррар, и это имя ему нравилось. Он вырос вдали от городов, мало знал женщин, и она казалась ему совсем особенной, необыкновенной. А он изобличил ее во лжи! Волнение его было так велико, что он выпил всю воду из графина, оделся и потихоньку стал спускаться с лестницы. Когда он проходил мимо Дэнди, собака заворочалась, словно хотела сказать: "Странно, но эти ноги мне знакомы!" Он спустился в холл. Молочный свет лился в полукруглое окно над дверью. Закурив папиросу, Фрэнсис Уилмот присел на мраморный ларь-саркофаг. Это настолько его освежило, что он встал, повернул выключатель, взял телефонную книжку и машинально отыскал букву "Ф". Вот ее адрес: "Феррар, Марджори. Ривер Студиос, Рэн-стрит, З".
Switching off the light, he slipped back the door-chain, and stole out. He knew his way to the river, and went towards it.	Погасив свет, он осторожно снял дверную цепочку и вышел на улицу. Он знал, как пройти к реке, и направился туда.
It was the hour when sound, exhausted, has trailed away, and one can hear a moth pass. London, in clear air, with no smoke going up, slept beneath the moon. Bridges, towers, water, all silvered, had a look as if withdrawn from man. Even the houses and the trees enjoyed their moony hour apart, and seemed to breathe out with Francis Wilmot a stanza from "The Ancient Mariner":	Был тот час, когда звуки, утомленные, засыпают, и можно услышать, как летит мотылек. Воздух был чистый, не отравленный дымом; Лондон спал в лучах луны. Мосты, башни, вода - все серебрилось и казалось отрезанным от людей. Даже дома и деревья отдыхали, убаюканные луной, и словно повторяли вслед за Фрэнсисом Уилмотом строфу из "Старого моряка" [4].
'O Sleep, it is a gentle thing, Beloved from pole to pole! To Mary Queen the praise be given, She sent the gentle sleep from heaven That slid into my soul!'	О милый сон, по всей земле И всем отраден он! Марии вечная хвала! Она душе моей дала Небесный милый сон.
He turned at random to the right along the river. Never in his life had he walked through a great city at the dead hour. Not a passion alive, nor a thought of gain; haste asleep, and terrors dreaming; here and there would be one turning on his bed; perchance a soul passing. Down on the water lighters and barges lay shadowy and abandoned, with red lights burning; the lamps along the Embankment shone without purpose, as if they had been freed. Man was away. In the whole town only himself up and doing--what? Natively shrewd and resourceful in all active situations, the young Southerner had little power of diagnosis, and certainly did not consider himself ridiculous wandering about like this at night, not even when he suddenly felt that if he could 'locate' her windows, he could go home and sleep. He passed the Tate Gallery and saw a human being with moonlit buttons.	Он свернул наудачу вправо и пошел вдоль реки. Никогда еще не приходилось ему бродить по большому городу в этот мертвый час. Замерли страсти, затихла мысль о наживе; уснула спешка, сном забылись страхи; кое-где ворочается человек на кровати; кто-нибудь испускает последний вздох. Внизу на воде темными призраками казались лихтеры и баржи, красные огоньки светились на них; фонари вдоль набережной горели впустую, словно вырвались на свободу. Человек притаился, исчез. Во всем городе бодрствовал он один и делал - что? От природы находчивый и сообразительный, молодой человек был неспособен поставить диагноз и уж во всяком случае не видел ничего смешного в том, что бесцельно бродит ночью по городу. Вдруг он почувствовал, что сможет вернуться домой и заснуть, если ему удастся взглянуть на ее окна. Проходя мимо галереи Тэйта, он увидел человека; пуговицы его блестели в лучах луны.
"Pardon me, officer," he said, "but where is Wren Street?"	- Скажите, полисмен, где Рэн-стрит?
"Straight on and fifth to the right."	- Прямо, пятая улица направо.
Francis Wilmot resumed his march. The 'moving' moon was heeling down, the stars were gaining light, the trees had begun to shiver. He found the fifth turning, walked down 'the block,' and was no wiser; it was too dark to read names or numbers. He passed another buttoned human effigy and said:	Фрэнсис Уилмот снова зашагал. Луна опускалась за дома, ярче сверкали звезды, дрожь пробежала по деревьям. Он свернул в пятую улицу направо, прошел квартал, но дома не нашел. Было слишком темно, чтобы различить номера. Снова повстречался ему человек с блестящими пуговицами.
"Pardon me, officer, but where are River Studios?"	- Скажите, полисмен, где Ривер Студиос?
"Comin' away from them; last house on the right."	- Вы прошли мимо; последний дом по правой стороне.
Francis Wilmot retraced his steps. There it was, then--by itself, back from the street. He stood before it and gazed at dark windows. She might be behind any one of them! Well! He had 'located' her; and, in the rising wind, he turned and walked home. He went up-stairs stealthily as he had come down, past the Dandie, who again raised his head, muttered: 'Still more unusual, but the same legs!' entered his room, lay down, and fell asleep like a baby.	Фрэнсис Уилмот повернул назад. Вот он - этот дом! Молодой человек остановился и посмотрел на темные окна. За одним из этих окон - она! Поднялся ветер, и Фрэнсис Уилмот повернулся и пошел домой. Осторожно, стараясь не шуметь, поднялся он по лестнице мимо Дэнди, который снова приподнял голову и проворчал: "Еще более странно, но это те же самые ноги!" - потом вошел в свою комнату, лег и заснул сладким сном.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты