THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть третья)

CHAPTER VII LOOKING INTO ELDERSON/VII. БЕСЕДЫ С ЭЛДЕРСОНОМ

English	Русский
Soames had left Danby and Winter divided in thought between Elderson and the White Monkey. As Fleur surmised, he had never forgotten Aubrey Greene's words concerning that bit of salvage from the wreck of George Forsyte. "Eat the fruits of life, scatter the rinds, and get copped doing it." His application of them tended towards the field of business.	Сомс ушел от Дэнби и Уинтера, думая то об Элдерсоне, то о "Белой обезьяне". Как и предполагала Флер, он крепко запомнил слова Обри Грина об этой картине, уцелевшем обломке жизни Джорджа Форсайта. "Есть плоды жизни, разбрасывать кожуру - и попасться на этом". Сомс пытался применить эти слова к области деловой.
The country was still living on its capital. With the collapse of the carrying trade and European markets, they were importing food they couldn't afford to pay for. In his opinion they would get copped doing it, and that before long. British credit was all very well, the wonder of the world and that, but you couldn't live indefinitely on wonder. With shipping idle, concerns making a loss all over the place, and the unemployed in swarms, it was a pretty pair of shoes! Even insurance must suffer before long. Perhaps that chap Elderson had foreseen this already, and was simply feathering his nest in time. If one was to be copped in any case, why bother to be honest? This was cynicism so patent, that all the Forsyte in Soames rejected it; and yet it would keep coming back. In a general bankruptcy, why trouble with thrift, far-sightedness, integrity? Even the Conservatives were refusing to call themselves Conservatives again, as if there were something ridiculous about the word, and they knew there was really nothing left to conserve. "Eat the fruit, scatter the rinds, and get copped doing it." That young painter had said a clever thing--yes, and his picture was clever, though Dumetrius had done one over the price--as usual! Where would Fleur hang it? In the hall, he shouldn't be surprised-- good light there; and the sort of people they knew wouldn't jib at the nude. Curious--where all the nudes went to! You never saw a nude--no more than you saw the proverbial dead donkey! Soames had a momentary vision of dying donkeys laden with pictures of the nude, stepping off the edge of the world. Refusing its extravagance, he raised his eyes, just in time to see St. Paul's, as large as life. That little beggar with his balloons wasn't there to-day! Well--he'd nothing for him! At a tangent his thoughts turned towards the object of his pilgrimage--the P. P. R. S. and its half-year's accounts. At his suggestion, they were writing off that German business wholesale--a dead loss of two hundred and thirty thousand pounds. There would be no interim dividend, and even then they would be carrying forward a debit towards the next half-year. Well! better have a rotten tooth out at once and done with; the shareholders would have six months to get used to the gap before the general meeting. He himself had got used to it already, and so would they in time. Shareholders were seldom nasty unless startled--a long-suffering lot!	Страна явно проживала свой капитал. При сокращении морских перевозок и кризисе на европейском рынке Англия импортировала продовольствие, за которое не могла расплатиться. По мнению Сомса, они на этом попадутся, и даже очень скоро. Престиж Британии - очень хорошая вещь, предмет восхищения всего мира и все прочее, но нельзя жить без конца одним восхищением. А тут застой в морских перевозках, разорение целого ряда концернов и толпы безработных - веселенькая история, нечего сказать! Даже страхование должно будет пострадать от этого. Может, Элдерсон все это предвидел и заблаговременно обеспечивает себя? Если все равно в конце концов попадешься - какой смысл быть честным? Эта мысль была так цинична, что вся форсайтская натура Сомса восстала против нее, - и все же она навязчиво лезла в голову. Стоит ли при всеобщем банкротстве трудиться, думать о будущем, оставаться честным? Даже консерваторы пере стали называться консерваторами - как будто это слово стало смешным и "консервировать" уже нечего. "Есть плоды, разбрасывать кожуру и в конце концов попасться на этом". Этот молодой художник хорошо сказал, и картину он сделал тоже хорошо, хотя Думетриус, как всегда, заломил несуразную цену. Куда Флер повесит картину? Возможно, в холле - там хорошее освещение, а тех, кто у них бывает, вряд ли особенно смутит обнаженное тело. Интересно, куда девались все картины с нагой натурой? Ему как-то не попадались картины с нагим телом - их так же трудно было найти, как пресловутого мертвого осла. Сомсу вдруг представилась вереница умирающих ослов, бредущих на край света с грузом этюдов обнаженного тела. Отгоняя от себя это экстравагантное видение, он поднял глаза и увидел вполне реальный собор св. Павла. Этого бедняги с цветными шарами что-то не видно. Впрочем, все равно сказать ему нечего. По странной ассоциации Сомс вспомнил о цели своего похода - об ОГС и полугодовом отчете. По его предложению они постановили просто списать эти германские дела - чистого убытку на двести тридцать тысяч фунтов! Дивидендов никаких не будет, и даже на следующее полугодие перейдет дебет. Но лучше вырвать гнилой зуб сразу и покончить с этим; акционеры за шесть месяцев до общего собрания привыкнут к потере. Он сам уже привык, и они со временем тоже привыкнут. Акционеры редко злятся, если их не пугать, - долготерпеливая публика!
In the board room the old clerk was still filling his inkpots from the magnum.	В конторе старый клерк, как всегда, наполнял чернильницы из бутыли.
"Manager in?"	- Директор здесь?
"Yes, sir."	- Да, сэр.
"Say I'm here, will you?"	- Пожалуйста, скажите, что я пришел.
The old clerk withdrew. Soames looked at the clock. Twelve! A little shaft of sunlight slanted down the wainscotting and floor. There was nothing else alive in the room save a bluebottle and the tick of the clock; not even a daily paper. Soames watched the bluebottle. He remembered how, as a boy, he had preferred bluebottles and green-bottles to the ordinary fly, because of their bright colour. It was a lesson. The showy things, the brilliant people, were the dangerous. Witness the Kaiser, and that precious Italian poet--what was his name! And this Jack-o'-lantern of their own! He shouldn't be surprised if Elderson were brilliant in private life. Why didn't the chap come? Was that encounter with young Butterfield giving him pause? The bluebottle crawled up the pane, buzzed down, crawled up again; the sunlight stole inward along the floor. All was vacuous in the board room, as though embodying the principle of insurance: "Keep things as they are."	Старый клерк вышел. Сомс взглянул на часы. Двенадцать! Тоненький луч света скользнул по обоям и полу, В комнате не было ничего живого, кроме синей мухи и тикающих часов, даже свежей газеты не было. Сомс следил за мухой. Он вспомнил, как в детстве предпочитал синих мух простым за их яркую окраску. Это был урок. Яркие вещи, блестящие люди - самое опасное в жизни. Взять хоть кайзера и этого пресловутого итальянского поэта как его там? А их собственный фигляр! Он не удивится, если окажется, что Элдерсон - блестящий человек в личной жизни. Что же он не идет? Может быть, виной этой задержки встреча с молодым Баттерфилдом? Муха поползла по стеклу, упала, жужжа, снова поползла; солнечный луч крался по полу. В комнате стояла пустота и тишина, словно воплощение основного правила страхования. "Незыблемость и неизменность".
'Can't kick my heels here for ever,' thought Soames, and moved to the window. In that wide street leading to the river, sunshine illumined a few pedestrians and a brewer's dray, but along the main artery at the end the traffic streamed and rattled. London! A monstrous place! And all insured! 'What'll it be like thirty years hence?' he thought. To think that there would be London, without himself to see it! He felt sorry for the place, sorry for himself. Even old Gradman would be gone. He supposed the insurance societies would look after it, but he didn't know. And suddenly he became aware of Elderson. The fellow looked quite jaunty, in a suit of dittoes and a carnation.	"Что же мне, вечно здесь торчать?" - подумал Сомс и подошел к окну. На этой широкой улице, выходившей к реке, солнце освещало только нескольких пешеходов и тележку разносчика, но дальше, на главной улице, грохотало и шумело уличное движение. Лондон! Чудовищный город! И весь застрахован! Что с ним будет через тридцать лет? И только подумать, что будет существовать Лондон, которого он не увидит. Ему стало жаль города, жаль себя. Даже старого Грэдмена не будет. Вероятно, страховые общества позаботятся обо всем - а может быть, и нет. И вдруг он увидел Элдерсона. Он был вполне элегантен в светлом костюме, с гвоздикой в петлице.
"Contemplating the future, Mr. Forsyte?"	- Размышляете о будущем, мистер Форсайт?
"No," said Soames. How had the fellow guessed his thoughts?	- Нет, - ответил Сомс. Как этот человек угадал ею мысли?
"I'm glad you've come in. It gives me a chance to say how grateful I am for the interest you take in the concern. It's rare. A manager has a lonely job."	- Я рад, что вы зашли. Я имею возможность поблагодарить вас за тот интерес, какой вы проявляете к делам Общества. Это очень редко бывает. Обычно директор-распорядитель все делает один.
Was he mocking? He seemed altogether very spry and uppish. Light- heartedness always made Soames suspicious--there was generally some reason for it.	Насмехается? Тон у него очень оживленный, даже слегка нахальный. Хорошее настроение всегда казалось Сомсу подозрительным - обычно тут крылась какая-то причина.
"If every director were as conscientious as you, one would sleep in one's bed. I don't mind telling you that the amount of help I got from the Board before you came on it was--well--negligible."	- Если бы все директоры относились к делу так же добросовестно, как вы, можно было бы спать спокойно. Я прямо скажу вам, что помощь, которую мне оказывало правление до того, как вы стали его членом, была... ну, скажем, просто ничтожной.
Flattery! The fellow must be leading up to something!	Льстит! Наверно, ведет к чему-то!
Elderson went on:	Элдерсон продолжал:
"I can say to you what I couldn't say to any of the others: I'm not at all happy about business, Mr. Forsyte. England is just about to discover the state she's really in."	- Могу сказать вам то, чего не мог сказать никому другому: я очень недоволен тем, как идут дела, мистер Форсайт. Англия скоро увидит, в каком положении она очутилась.
Faced with this startling confirmation of his own thoughts, Soames reacted.	Услышав такое неожиданное подтверждение своих собственных мыслей, Сомс вдруг ощутил реакцию.
"No good crying out before we're hurt," he said; "the pound's still high. We're good stayers."	- Нечего плакать прежде, чем мы расшиблись. Фунт стоит высоко, мы еще крепко сидим.
"In the soup, I'm afraid. If something drastic isn't done--we SHALL stay there. And anything drastic, as you know, means disorganisation and lean years before you reap reward."	- Сидим в калоше! И если не принять решительных мер, мы так там и останемся. А вы знаете, что всякие решительные меры - это дезорганизация, и ощутимых результатов надо ждать годами.
How could the fellow talk like this, and look as bright and pink as a new penny? It confirmed the theory that he didn't care what happened. And, suddenly, Soames resolved to try a shot.	И как этот человек мог говорить такие вещи и при этом блестеть и сиять, как новый медяк? Это подтверждало теорию Сомса: видно, ему безразлично, что будет. И вдруг Сомс решил попробовать.
"Talking of lean years--I came in to say that I think we must call a meeting of the shareholders over this dead loss of the German business."	- Кстати, о годах ожидания: я пришел сказать, что нужно, по-моему, созвать собрание пайщиков по поводу этих убытков на германских контрактах.
He said it to the floor, and looked quickly up. The result was disappointing. The manager's light-grey eyes met his without a blink.	Сомс проговорил эти слова, глядя в пол, и внезапно поднял голову. Светло-серые глаза Элдерсона встретили его взгляд не сморгнув.
"I've been expecting that from you," he said.	- Я ждал, что вы это предложите, - сказал он.
'The deuce you have!' thought Soames, for it had but that moment come into his mind.	"Как же, ждал ты", - подумал Сомс, потому что он сам это только что придумал.
"By all means call one," went on the manager; "but I'm afraid the Board won't like it."	- Конечно, соберите акционеров, но вряд ли правление это одобрит.
Soames refrained from saying: 'Nor do I.'	Сомс удержался, чтобы не сказать: "И я тоже".
"Nor the shareholders, Mr. Forsyte. In a long experience I've found that the less you rub their noses in anything unpleasant, the better for every one."	- И пайщики не одобрят. По долголетнему опыту я знаю, что чем меньше вы их впутываете во всякие неприятности, тем лучше для всех.
"That may be," said Soames, stiffening in contrariety; "but it's all a part of the vice of not facing things."	- Может быть, и так, - сказал Сомс, упрямо стоя на своем, - но это один из видов порочного нежелания смотреть фактам в глаза.
"I don't think, Mr. Forsyte, that you will accuse ME of not facing things, in the time to come."	- Не думаю, мистер Форсайт, что вы в будущем сможете обвинить меня в том, что я не смотрел фактам в глаза.
Time to come! Now, what on earth did the fellow mean by that?	В будущем! Черт возьми, на что же этот человек намекает?
"Well, I shall moot it at the next Board," he said.	- Во всяком случае, я предложу это на ближайшем заседании правления, - сказал он.
"Quite!" said the manager. "Nothing like bringing things to a head, is there?"	- Конечно! - поддержал Элдерсон. - Самое лучшее - всегда доводить дело до конца, не так ли?
Again that indefinable mockery, as if he had something up his sleeve. Soames looked mechanically at the fellow's cuffs-- beautifully laundered, with a blue stripe; at his holland waistcoat, and his bird's-eye tie--a regular dandy. He would give him a second barrel!	Снова чуть заметная ирония. Как будто он что-то скрывал. Сомс машинально посмотрел на манжеты этого человека, отлично выглаженные, с голубой полоской; на его пикейный жилет и пестрый галстук - настоящий денди Ничего, сейчас он ему закатит вторую порцию!
"By the way," he said, "Mont's written a book. I've taken a copy."	- Кстати, - сказал он, - Монт написал книгу. Я купил один экземпляр.
Not a blink! A little more show of teeth, perhaps--false, no doubt!	Не сморгнул! Только чуть больше обнажились зубы - безусловно фальшивые!
"I've taken two--poor, dear Mont!"	- А я взял две. Милый, бедный Монт!
Soames had a sense of defeat. This chap was armoured like a crab, varnished like a Spanish table.	Сомс почувствовал себя побежденным. Этот тип был забронирован, как краб, отлакирован, как испанский стол.
"Well," he said, "I must go."	- Ну, мне надо идти, - объявил Сомс.
The manager held out his hand.	Директор-распорядитель протянул ему руку.
"Good-bye, Mr. Forsyte. I'm so grateful to you."	- Прощайте, мистер Форсайт. Я так вам благодарен!
The fellow was actually squeezing his hand. Soames went out confused. To have his hand squeezed was so rare! It undermined him. And yet, it might be the crown of a consummate bit of acting. He couldn't tell. He had, however, less intention even than before of moving for a meeting of the shareholders. No, no! That had just been a shot to get a rise; and it had failed. But the Butterfield shot had gone home, surely! If innocent, Elderson must certainly have alluded to the impudence of the young man's call. And yet such a cool card was capable of failing to rise, just to tease you! No! Nothing doing--as they said nowadays. He was as far as ever from a proof of guilt; and to speak truth, glad of it. Such a scandal could serve no purpose save that of blackening the whole concern, directors and all. People were so careless, they never stopped to think, or apportion blame where it was due. Keep a sharp eye open, and go on as they were! No good stirring hornets' nests! He had got so far in thought and progress, when a voice said:	Что это, Элдерсон даже пожимает ему руку? Сомс вышел смущенный. Так редко жали ему руку. Он почувствовал, что это его сбило, с толку. А может, это только заключительная сцена умелой комедии? Как знать! Однако теперь у него было еще меньше желания созывать собрание пайщиков, чем раньше. Нет, это просто был пробный камень - и тут Сомс промахнулся. Впрочем, другой камешек - насчет Баттерфилда - попал в цель. Если бы Элдерсон был невиновен, он обязательно сказал бы: "Какая наглость - это посещение". Хотя у такого типа достанет хладнокровия нарочно смолчать, чтобы подразнить человека. Нет! Ничего не попишешь, как теперь говорят. У Сомса было так же мало доказательств виновности, как и раньше, и он, откровенно говоря, был этому рад. Ни к чему такой скандал не приведет, разве что очернит все Общество вместе с директорами. Люди ведь так неосторожны - они никогда не знают, где остановиться, не разбираются в том, кто действительно виноват. Надо держаться начеку и продолжать свое дело. Нечего тревожить осиное гнездо. Сомс шел и думал об этом, как вдруг его окликнул голос:
"Well met, Forsyte! Are you going my way?"	- Приятная встреча, Форсайт! Нам по дороге?
"Old Mont," coming down the steps of 'Snooks'!	"Старый Монт" спускался по лестнице из "Клуба шутников".
"I don't know," said Soames.	- А вам куда? - спросил Сомс.
"I'm off to the Aeroplane for lunch."	- Иду завтракать в "Аэроплан".
"That new-fangled place?"	- А-а, в этот новомодный клуб?
"Rising, you know, Forsyte--rising."	- Он идет в гору, вы знаете, идет в гору!
"I've just been seeing Elderson. He's bought two copies of your book."	- Я только что видел Элдерсона. Он купил два экземпляра вашей книги.
"Dear me! Poor fellow!"	- Да что вы! Вот бедняга!
Soames smiled faintly.	Сомс слегка улыбнулся.
"That's what he said of you! And who d'you think sold them to him? Young Butterfield."	- Он то же самое сказал про вас! А как вы думаете, кто ему их продал? Молодой Баттерфилд!
"Is he still alive?"	- И он еще жив?
"He was, this morning."	- Был жив сегодня утром.
Sir Lawrence's face took on a twist:	Сэр Лоренс хитро сощурился.
"I've been thinking, Forsyte. They tell me Elderson keeps two women."	- Знаете, что я думаю, Форсайт. Говорят, что у Элдерсона на содержании две женщины.
Soames stared. The idea was attractive; would account for everything.	Сомс раскрыл глаза. Это мысль! Все объясняется тогда очень просто.
"My wife says it's one too many, Forsyte. What do you say?"	- Моя жена говорит, что одна из них безусловно лишняя. А вы что скажете?
"I?" said Soames. "I only know the chap's as cool as a cucumber. I'm going in here. Good-bye!"	- Я? - сказал Сомс. - Я только знаю, что этот человек хладнокровен, как рыба. Ну, мне сюда! До свидания!
One could get no help from that baronet fellow; he couldn't take anything seriously. Two women! At Elderson's age! What a life! There were always men like that, not content with one thing at a time--living dangerously. It was mysterious to him. You might look and look into chaps like that, and see nothing. And yet, there they were! He crossed the hall, and went into the room where connoisseurs were lunching. Taking down the menu at the service table, he ordered himself a dozen oysters; but, suddenly remembering that the month contained no "r," changed them to a fried sole.	Нет, никакой помощи от этого баронетишки не дождаться. Решительно ничего не принимает всерьез. Две женщины у Элдерсона! В его-то годы! Ну и жизнь! И всегда находятся такие люди, которым все мало, они идут на любой риск. Сомс не мог этого понять. Сколько ни изучай таких людей - ничего не разберешь! И все-таки такие люди существуют. Он прошел через холл в комнату, где завтракали "знатоки". Взяв со стола меню, он заказал дюжину устриц, но, вспомнив, что в названии месяца нет буквы "р", взял вместо них жареную камбалу [24].

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты