Краткая коллекция англтекстов

Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах

THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть третья)

CHAPTER III 'AFTERNOON OF A DRYAD'/III. "ОТДЫХ ДРИАДЫ"

English Русский
Fleur was still gracefully concealing most of what Michael called 'the eleventh baronet,' now due in about two months' time. She seemed to be adapting herself, in mind and body, to the quiet and persistent collection of the heir. Michael knew that, from the first, following the instructions of her mother, she had been influencing his sex, repeating to herself, every evening before falling asleep, and every morning on waking the words: "Day by day, in every way, he is getting more and more male," to infect the subconscious which, everybody now said, controlled the course of events; and that she was abstaining from the words: "I WILL have a boy," for this, setting up a reaction, everybody said, was liable to produce a girl. Michael noted that she turned more and more to her mother, as if the French, or more naturalistic, side of her, had taken charge of a process which had to do with the body. She was frequently at Mapledurham, going down in Soames' car, and her mother was frequently in South Square. Annette's handsome presence, with its tendency to black lace was always pleasing to Michael, who had never forgotten her espousal of his suit in days when it was a forlorn hope. Though he still felt only on the threshold of Fleur's heart, and was preparing to play second fiddle to 'the eleventh baronet,' he was infinitely easier in mind since Wilfrid had been gone. And he watched, with a sort of amused adoration, the way in which she focussed her collecting powers on an object that had no epoch, a process that did not date. Флер, изящная как всегда, умело скрывала то, что Майкл называл "одиннадцатым баронетом", - он должен был появиться месяца через два. Она как будто душой и телом приспособилась к спокойному и неуклонному коллекционированию наследника. Майкл знал, что с самого начала, по совету матери, она пыталась влиять на пол будущего ребенка, повторяя перед сном и утром слова: "Изо дня в день, из часа в час он все больше становится мальчиком", - это должно было повлиять на подсознание, которое, как теперь уверяли, направляет ход событий; и она никогда не говорила: "Я обязательно хочу мальчика", потому что это, вызвав реакцию, привело бы к рождению девочки. Майкл заметил, что она все больше и больше дружит с матерью, как будто французские черты самой Флер были больше связаны с процессами, происходившими в ее теле. Она часто уезжала в Мейплдерхем в машине Сомса, а ее мать часто гостила на Саут-сквер. Присутствие красивой Аннет, в ее излюбленных черных кружевах, всегда было приятно Майклу, который не забыл, как она его поддержала в то время, когда все надежды казались потерянными. Хотя он все еще чувствовал, что не проник дальше порога в сердце Флер, и готовился играть вторую скрипку при "одиннадцатом баронете", все же после отъезда Уилфрида ему стало много легче. Его забавляло и трогало, что Флер сосредоточила все свои коллекционерские инстинкты на чем-то, не принадлежащем ни к какой эпохе, одинаково свойственном всем векам.
Personally conducted by Aubrey Greene, the expedition to view his show at the Dumetrius Gallery left South Square after an early lunch. В сопровождении самого Обри Грина экспедиция на выставку в галерею Думетриуса отбыла из Саут-сквер после раннего завтрака.
"Your Dryad came to me this morning, Aubrey," said Michael in the cab. "She wanted me to ask you to put up a barrage if by any chance her husband blows round to accuse you of painting his wife. It seems he's seen a reproduction of the picture." - Ваша дриада заходила сегодня утром ко мне, Обри, - сказал Майкл в автомобиле. - Она хотела, чтобы я попросил вас всячески отпираться, если ее муж налетит на вас с обвинениями за то, что вы рисовали его жену. Он где-то видел репродукцию с картины.
"Umm!" murmured the painter: "Shall I, Fleur?" - Гм-м-м, - пробормотал художник. - Что вы скажете, Флер, нужно отпираться?
"Of course you must, Aubrey!" - Конечно, Обри, непременно.
Aubrey Greene's smile slid from her to Michael. Улыбка Обри скользнула от Флер к Майклу.
"Well, what's his name?" - Как его фамилия?
"Bicket." - Бикет.
Aubrey Greene fixed his eyes on space, and murmured slowly: Обри Грин устремил глаза в пространство и медленно произнес:
"An angry young husband called Bicket
Said: 'Turn yourself round and I'll kick it;
You have painted my wife
In the nude to the life,
Do you think, Mr. Greene, it was cricket?'"
Озлившийся Бикет сердито
Сказал мне: "Вы будете биты:
Как две капли - жена,
И притом - обнажена,
Мистер Грин, постыдились бы вы-то!"
"Oh! Aubrey!" - Обри, как не стыдно!
"Chuck it!" said Michael, "I'm serious. She's a most plucky little creature. She's made the money they wanted, and remained respectable." - Бросьте, Обри, - оказал Майкл. - Я говорю серьезно. Она страшно храброе маленькое существо. Она заработала деньги, которые им были нужны, и осталась вполне порядочной женщиной.
"So far as I'm concerned, certainly." - Что касается меня - несомненно.
"Well, I should think so." - Я думаю!
"Why, Fleur?" - Почему, Флер?
"You're not a vamp, Aubrey!" - Вы не губитель женщин, Обри.
"As a matter of fact, she excited my aesthetic sense." - По правде говоря, она возбуждала во мне эстетическое чувство.
"Much that'd save her from some aesthetes!" muttered Michael. - Вот уж что не спасло бы ее от некоторых эстетов! - сказал Майкл.
"Also, she comes from Putney." - А кроме того, она из Пэтни.
"There you have a real reason. Then, you WILL put up a barrage if Bicket blows in?" - Вот это - уважительная причина. Значит, вы непременно дадите отпор, если Бикет к вам разлетится?
Aubrey Greene laid his hand on his heart. Обри Грин положил руку на сердце.
"And here we are!" - Вот и приехали.
For the convenience of the eleventh baronet Michael had chosen the hour when the proper patrons of Aubrey Greene would still be lunching. A shock-headed young man and three pale-green girls alone wandered among the pictures. The painter led the way at once to his masterpiece; and for some minutes they stood before it in a suitable paralysis. To speak too soon in praise would never do; to speak too late would be equally tactless; to speak too fulsomely would jar; to mutter coldly: "Very nice--very nice indeed!" would blight. To say bluntly: "Well, old man, to tell you the truth, I don't like it a little bit!" would get his goat. Заботясь об одиннадцатом баронете, Майкл выбрал час, когда истинные поклонники Обри Грина еще завтракали. Растрепанный юноша и три бледно-зеленые девицы одиноко бродили по галерее. Художник сразу провел их к своему шедевру; несколько минут все стояли перед картиной, как подобало, словно парализованные. Сразу рассыпаться в похвалах было неудобно; заговорить слишком поздно - тоже бестактно; говорить слишком восторженно прозвучало бы фальшиво; холодно проронить: "Очень мило, очень мило" обидело бы. Сказать прямо: "Знаете, милый, говоря по правде, мне она ни чуточки не нравится", - разозлило бы художника окончательно.
At last Michael pinched Fleur gently, and she said: Наконец Майкл тихонько ущипнул Флер, и она сказала:
"It really is charming, Aubrey; and awfully like--at least--" - Действительно прелесть, Обри, и ужасно похоже, по крайней мере...
"So far as one can tell. But really, old man, you've done it in once. I'm afraid Bicket will think so, anyway." - Насколько можно судить. Но, право же, вы удивительно поймали сходство. Боюсь, что Бикет тоже так подумает.
"Dash that!" muttered the painter. "How do you find the colour values?" - Бросьте, - сказал художник, - лучше скажите, как вы находите цветовую гамму?
"Jolly fine; especially the flesh; don't you think so, Fleur?" - Прекрасно. Особенно тон тела; правда. Флер?
"Yes; only I should have liked that shadow down the side a little deeper." - Да, только мне кажется, что тень с этой стороны должна бы быть чуть глубже.
"Yes?" murmured the painter: "Perhaps!" - Да? - уронил художник. - Пожалуй!
"You've caught the spirit," said Michael. "But I tell you what, old man, you're for it--the thing's got meaning. I don't know what the critics will do to you." - Вы уловили дух, - сказал Майкл, - но вот что я скажу вам, дорогой мой, откровенно: в картине есть какойто смысл. Не знаю, что с вами за это сделает критика.
Aubrey Greene smiled. Обри Грин улыбнулся.
"That was the worst of her. She led me on. To get an idea's fatal." - Это в ней была самая худшая черта. Она сама меня на это навела. Фатальная штука - заразиться идеей.
"Personally, I don't agree to that; do you, Fleur?" - Я лично с этим не согласен, а ты. Флер?
"Of course not; only one doesn't say so." - Конечно нет; только об этом не принято говорить.
"Time we did, instead of kow-towing to the Cafe C'rillon. I say, the hair's all right, and so are the toes--they curl as you look at 'em." - А пора бы, нечего плестись в хвосте за кафе "Крильон". Знаете, волосы здорово сделаны, и пальцы на ногах тоже - просто так и шевелятся, когда смотришь на них.
"And it IS a relief not to get legs painted in streaky cubes. The asphodels rather remind one of the flowers in Leonardo's 'Virgin of the Rocks,' Aubrey." - И до чего приятно, когда ноги не изображены в виде всяких кубов. Кстати, Обри, модели похожи на цветы "Мадонны в гроте" Леонардо.
"The whole thing's just a bit Leonardoish, old man. You'll have to live that down." - Вся картина слегка в Леопардовом стиле, Обри. Придется вам с этим примириться.
"Oh! Aubrey, my father's seen it. I believe he's biting. Something you said impressed him--about our white monkey, d'you remember?" - Да, Обри, мой отец видел эту картину. Кажется, он на нее зарится. Его поразило одно ваше замечание - про белую обезьяну, помните?
Aubrey Greene threw up his hands. Обри Грин широко развел руками.
"Ah! That white monkey--to have painted that! Eat the fruit and chuck the rinds around, and ask with your eyes what it's all about." - Ну как же! Замечательная обезьяна! Только подумать - нарисовать такую вещь! Есть апельсин, разбрасывать кожуру и спрашивать взглядом: к чему все это?
"A moral!" said Michael: "Take care, old man! Well! Our taxi's running up. Come along, Fleur; we'll leave Aubrey to his conscience." - Мораль! - сказал Майкл. - Поосторожнее, старина! Ну, всего доброго! Вот наше такси. Идем, Флер. Оставим Обри наедине с его совестью.
Once more in the cab, he took her arm. В такси он взял ее за руку.
"That poor little snipe, Bicket! Suppose I'd come on YOU as he'll come on his wife!" - Бедная птаха, этот Бикет! Что, если бы я наткнулся на тебя, как он - на свою жену!
"I shouldn't have looked so nice." - Я не выглядела бы так мило.
"Oh! yes; much nicer; though she looks nice enough, I must say." - Что ты! Гораздо милее, по-моему. Хотя, по правде сказать, она тоже очень мило выглядит.
"Then why should Bicket mind, in these days of emancipation?" - Так чего же Бикету огорчаться в наше просвещенное время?
"Why? Good Lord, ducky! You don't suppose Bicket--! I mean, we emancipated people have got into the habit of thinking we're the world--well! we aren't; we're an excrescence, small, and noisy. We talk as if all the old values and prejudices had gone; but they've no more gone, really, you know, than the rows of villas and little grey houses." - Чего? Господи, детка! Уж не думаешь ли ты, что Бикет... я хочу только сказать, что мы, люди без предрассудков, считаем, что мы - весь мир. Так вот, это все чепуха. Мы - только маленькая, шумная кучка. Мы говорим так, будто все прежние критерии и предрассудки исчезли; но они исчезли не больше, чем сельские дачки и серенькие городские домишки.
"Why this outburst, Michael?" - Почему вдруг такая горячность, Майкл?
"Well, darling, I'm a bit fed-up with the attitude of our crowd. If emancipation were true, one could stick it; but it's not. There isn't ten per cent. difference between now and thirty years ago." - Знаешь, милая, мне просто немножко приелась вся наша компания и ее манера держаться. Если бы эмансипация действительно существовала, это можно было бы выдержать. Но это не так. Между современностью и тем, что было тридцать лет назад, нет разницы и в десять процентов.
"How do you know? You weren't alive." - Откуда ты знаешь? Тебя тогда на свете не было.
"No; but I read the papers, and talk to the man in the street, and look at people's faces. Our lot think they're the tablecloth, but they're only the fringe. D'you know, only one hundred and fifty thousand people in this country have ever heard a Beethoven Symphony? How many, do you suppose, think old B. a back number? Five thousand, perhaps, out of forty-two millions. How's that for emancipation?" - Верно. Но я читаю газеты, говорю со всякими людьми и присматриваюсь к лицам. Наша компания думает, что они - как скатерть на столе, но они только бахрома. Знаешь ли ты, что всего каких-нибудь сто пятьдесят тысяч человек у нас в Англии слышали Бетховенскую симфонию? А сколько же, по-твоему, считают старика Бетховена устаревшим? Ну, может быть, наберется пять тысяч человек из сорока двух миллионов. Где же тут эмансипация?
He stopped, observing that her eyelids had drooped. Он замолчал, заметив, как опустились ее веки.
"I was thinking, Michael, that I should like to change my bedroom curtains to blue. I saw the exact colour yesterday at Harton's. They say blue has an effect on the mind--the present curtains really are too jazzy." - Я думала, Майкл, что надо бы переменить занавески у меня в спальне - сделать голубые. Я видела вчера у Хартона как раз тот цвет, какой нужно. Говорят, что голубой цвет хорошо влияет на настроение, теперешние мои занавески слишком кричащие.
The eleventh baronet! Одиннадцатый баронет!
"Anything you like, darling. Have a blue ceiling if it helps." - Все что хочешь, душенька. Сделай голубой потолок, если это нужно.
"Oh, no! But I think I'll change the carpet, too; there's a lovely powder blue at Harton's." - Ну нет! А вот ковер тоже можно переменить - я видела чудесный серовато-голубой у Хартона.
"Then get it. Would you like to go there now? I can take the Tube back to the office." - Ну, купи его. Хочешь сейчас съездить туда? Я могу вернуться в издательство подземкой.
"Yes, I think I'd better. I might miss it." - Да, по-моему, лучше съездить, а то еще упущу ковер.
Michael put his head out of the window. Майкл высунул голову в окно.
"Harton's, please!" - К Хартону, пожалуйста!
And, replacing his hat, he looked at her. Emancipated! Phew! И, поправляя шляпу, он посмотрел на Флер. Вот ома, эмансипированная женщина!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты

Hosted by uCoz