TO LET/Сдается в наем (часть вторая)

VI SOAMES' PRIVATE LIFE/VI. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ СОМСА

English	Русский
On his way to Green Street it occurred to Soames that he ought to go into Dumetrius' in Suffolk Street about the possibility of the Bolderby Old Crome. Almost worth while to have fought the war to have the Bolderby Old Crome, as it were, in flux! Old Bolderby had died, his son and grandson had been killed--a cousin was coming into the estate, who meant to sell it, some said because of the condition of England, others said because he had asthma.	По дороге на Грин-стрит Сомс подумал, что ему следовало бы зайти к Думетриусу на Саффолк-стрит - узнать, каковы перспективы с покупкой Крома-старшего у Болдерби. Стоило, пожалуй, пережить войну, если она привела к тому, что Кром-старший поступает в продажу! Старый Болдерби умер, сын его и внук убиты на войне, наследство перешло к племяннику, который решил все распродать, одни говорят - ввиду политико-экономического положения Англии, другие - из-за астмы.
If Dumetrius once got hold of it the price would become prohibitive; it was necessary for Soames to find out whether Dumetrius had got it, before he tried to get it himself. He therefore confined himself to discussing with Dumetrius whether Monticellis would come again now that it was the fashion for a picture to be anything except a picture; and the future of Johns, with a side-slip into Buxton Knights. It was only when leaving that he added:	Если картина попадет в руки Думетриусу, цена ее станет недоступной; прежде чем попытаться приобрести ее самому, необходимо разведать, не завладел ли ею Думетрнус. Итак, Сомс побеседовал с Думетриусом о Монтичелли - не войдет ли он теперь в цену, когда мода требует, чтобы живопись была чем угодна, только не живописью; поговорил о будущем Джонса, коснулся вскользь также и Бакстона Найта. Только перед самым уходом он добавил:
"So they're not selling the Bolderby Old Crome, after all? "	- Значит, Болдерби так и не продал Крома?
In sheer pride of racial superiority, as he had calculated would be the case, Dumetrius replied:	С гордой улыбкой расового превосходства (как и следовало ожидать) Думетриус ответил:
"Oh! I shall get it, Mr. Forsyte, sir!"	- Я вам его добуду, мистер Форсайт, будьте уверены, сэр.
The flutter of his eyelid fortified Soames in a resolution to write direct to the new Bolderby, suggesting that the only dignified way of dealing with an Old Crome was to avoid dealers.	Трепетание его век укрепило Сомса в решении написать непосредственно новому лорду Болдерби и внушить ему, что с Кромом-старшим возможен только один достойный образ действий - избегать комиссионеров.
He therefore said, "Well, good-day!" and went, leaving Dumetrius the wiser.	- Прекрасно. Всего хорошего, - сказал он и ушел, только зря раскрыв свои карты.
At Green Street he found that Fleur was out and would be all the evening; she was staying one more night in London. He cabbed on dejectedly, and caught his train.	На Грин-стрит он узнал, что Флер ушла и вернется поздно вечером: она еще на день останется в Лондоне. Совсем приуныв, он сел один в такси, торопясь на поезд.
He reached his house about six o'clock. The air was heavy, midges biting, thunder about. Taking his letters he went up to his dressing-room to cleanse himself of London.	Домой он приехал около шести. Было душно, кусали комары, собиралась гроза. Забрав внизу письма. Сомс направился в свою туалетную, чтобы отряхнуть с себя прах Лондона.
An uninteresting post. A receipt, a bill for purchases on behalf of Fleur. A circular about an exhibition of etchings. A letter beginning:	Скучная почта: расписка, счет за покупки Флер. Проспект о выставке офортов. Письмо, начинающееся словами:
"SIR, "I feel it my duty..."	"Сэр, Считаю своим долгом..."
That would be an appeal or something unpleasant. He looked at once for the signature. There was none! Incredulously he turned the page over and examined each corner. Not being a public man, Soames had never yet had an anonymous letter, and his first impulse was to tear it up, as a dangerous thing; his second to read it, as a thing still more dangerous.	Верно, призыв благотворительного общества или чтонибудь неприятное. Сомс сразу посмотрел на подпись. Подписи не оказалось. Неуверенно он посмотрел на обороте, исследовал все уголки. Не будучи общественным деятелем. Сомс никогда еще не получал анонимных писем, и первым его побуждением было разорвать и выбросить послание как нечто опасное; вторым побуждением было прочесть его - ибо не слишком ли оно опасно?
"SIR, "I feel it my duty to inform you that having no interest in the matter your lady is carrying on with a foreigner--"	"Сэр, Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что, хоть я и не имею в этом деле никакой корысти, Ваша супруга состоит в связи с иностранцем..."
Reaching that word Soames stopped mechanically and examined the postmark. So far as he could pierce the impenetrable disguise in which the Post Office had wrapped it, there was something with a "sea" at the end and a "t" in it. Chelsea? No! Battersea? Perhaps! He read on.	Дойдя до этого слова, Сомс машинально остановился и посмотрел на марку. Насколько он мог проникнуть в непроницаемую загадку почтового штемпеля, там стояло нечто кончающееся на "си", с двумя "т" в середине. Челси? Нет! Бэттерси? Возможно! Он стал читать дальше.
"These foreigners are all the same. Sack the lot. This one meets your lady twice a week. I know it of my own knowledge--and to see an Englishman put on goes against the grain. You watch it and see if what I say isn't true. I shouldn't meddle if it wasn't a dirty foreigner that's in it.	"Иностранцы все на один покрой. Всех бы их в мешок да в воду! Вышеупомянутый субъект встречается с Вашей супругой два раза в неделю. Мне это известно по личному наблюдению, а смотреть, как надувают англичанина, противно моей натуре. Последите, и Вы убедитесь, правду ли я говорю. Я бы не вмешивался, если б это не был грязный иностранец.
Yours obedient."	Ваш покорный слуга".
The sensation with which Soames dropped the letter was similar to that he would have had entering his bedroom and finding it full of black-beetles. The meanness of anonymity gave a shuddering obscenity to the moment. And the worst of it was that this shadow had been at the back of his mind ever since the Sunday evening when Fleur had pointed down at Prosper Profond strolling on the lawn, and said: "Prowling cat!" Had he not in connection therewith, this very day, perused his Will and Marriage Settlement? And now this anonymous ruffian, with nothing to gain, apparently, save the venting of his spite against foreigners, had wrenched it out of the obscurity in which he had hoped and wished it would remain. To have such knowledge forced on him, at his time of life, about Fleur's mother I He picked the letter up from the carpet, tore it across, and then, when it hung together by just the fold at the back, stopped tearing, and reread it. He was taking at that moment one of the decisive resolutions of his life. He would not be forced into another scandal. No! However he decided to deal with this matter--and it required the most far-sighted and careful consideration he would do nothing that might injure Fleur. That resolution taken, his mind answered the helm again, and he made his ablutions. His hands trembled as he dried them. Scandal he would not have, but something must be done to stop this sort of thing! He went into his wife's room and stood looking around him. The idea of searching for anything which would incriminate, and entitle him to hold a menace over her, did not even come to him. There would be nothing--she was much too practical. The idea of having her watched had been dismissed before it came--too well he remembered his previous experience of that. No! He had nothing but this torn-up letter from some anonymous ruffian, whose impudent intrusion into his private life he so violently resented. It was repugnant to him to make use of it, but he might have to. What a mercy Fleur was not at home to- night! A tap on the door broke up his painful cogitations.	Сомс бросил письмо с таким чувством, как если бы, войдя в спальню, нашел ее полной черных тараканов. Дрожь отвращения охватила его. Анонимность письма придавала этой минуте сугубую гнусность. Но что было хуже всего - эта тени притаилась на задворках его сознания с того воскресного вечера, когда Флер, указав на прогуливавшегося По лужайке Проспера Профона, сказала: "Рыщет, проныра!" Не в связи ли с этим пересмотрел он сегодня свое завещание и брачный контракт? А теперь анонимный наглец, по-видимому, без всякой корысти - только в удовлетворение своей ненависти к иностранцам - выволок это из темноты, где Сомс предпочел бы это оставить. Ему, в его возрасте, насильно навязывают такие сведения, и о ком? - о матери Флер! Он поднял письмо с ковра, разорвал его пополам и потом, уже сложив, чтобы разорвать на четыре части, остановился и перечел. В эту минуту он принял непреклонное решение. Он не допустит, чтобы его втянули в новый скандал. Нет! Что бы он ни надумал предпринять по этому делу - а оно требовало самого дальновидного и осторожного подхода, - он не сделает ничего такого, что могло бы повредить Флер. Когда решение созрело, мысли его снова стали послушны рулю. Он совершил своп омовения. Руки его дрожали, когда он вытирал их. Скандала он не допустит, но что-нибудь надо же сделать, чтобы положить этому конец! Он прошел в комнату жены и остановился озираясь. Мысль отыскать что-нибудь изобличающее, что дало бы ему основание держать ее под угрозой, даже не пришла ему в голову. Он не нашел бы ничего такого - Аннет слишком практична. Мысль о слежке за женой была оставлена прежде, чем успела сложиться, слишком памятен был ему подобный опыт в прошлом. Нет! У него не было иных улик, кроме этого разорванного письма от "анонимного наглеца", чье бесстыдное вторжение в его личную жизнь Сомс находил глубоко возмутительным. Противно пользоваться этой единственной уликой, но все же, пожалуй, придется. Какое счастье, что Флер заночевала в городе! Стук в дверь прервал его мучительные размышления.
"Mr. Michael Mont, sir, is in the drawing-room. Will you see him?"	- Мистер Майкл Монт, сэр, ждет в гостиной. Вы примете его?
"No," said Soames; "yes. I'll come down."	- Нет, - сказал Сомс. - То есть да! Я сейчас сойду вниз.
Anything that would take his mind off for a few minutes!	Хоть чем-нибудь, хоть на несколько минут отвлечься от этих мыслей!
Michael Mont in flannels stood on the verandah smoking a cigarette. He threw it away as Soames came up, and ran his hand through his hair.	Майкл Монт во фланелевом костюме стоял на веранде и курил папиросу. Он бросил ее при появлении Сомса и провел рукой по волосам.
Soames' feeling toward this young man was singular. He was no doubt a rackety, irresponsible young fellow according to old standards, yet somehow likeable, with his extraordinarily cheerful way of blurting out his opinions.	К этому молодому человеку у Сомса было двойственное отношение. По старинным понятиям, он был, несомненно, ветрогон, безответственный юнец, однако было что-то подкупающее в его необычайно веселой манере выпаливать свои суждения.
"Come in," he said; "have you had tea?"	- Заходите, - сказал Сомс. - Хотите чаю?
Mont came in.	Монт зашел.
"I thought Fleur would have been back, sir; but I'm glad she isn't. The fact is, I--I'm fearfully gone on her; so fearfully gone that I thought you'd better know. It's old-fashioned, of course, coming to fathers first, but I thought you'd forgive that. I went to my own Dad, and he says if I settle down he'll see me through. He rather cottons to the idea, in fact. I told him about your Goya."	- Я думал, Флер уже вернулась, сэр. Но я рад, что не застал ее. Дело в том, что я отчаянно в нее влюбился; так отчаянно влюбился, что решил довести это до вашего сведения. Конечно, очень несовременно обращаться сперва к родителям, но я думаю, что вы мне это простите. Со своим собственным отцом я уже поговорил, и он сказал, что если я перейду к оседлому образу жизни, он меня поддержит. Он даже одобряет эту мысль. Я ему рассказал про вашего Гойю.
"Oh!" said Soames, inexpressibly dry. "He rather cottons?"	- Ах так, он одобряет эту мысль? - невыразимо сухо повторил Сомс.
"Yes, sir; do you?"	- Да, сэр. А вы?
Soames smiled faintly.	Сомс ответил слабой улыбкой.
"You see," resumed Mont, twiddling his straw hat, while his hair, ears, eyebrows, all seemed to stand up from excitement, "when you've been through the War you can't help being in a hurry."	- Видите ли, - снова начал Монт, вертя в руках свою соломенную шляпу, между тем как волосы его, уши и брони - все, казалось, вздыбилось от волнения, - кто прошел через войну, тот не может действовать не спеша.
"To get married; and unmarried afterward," said Soames slowly.	- Наспех жениться, а потом уйти от жены, - медленно проговорил Сомс.
"Not from Fleur, sir. Imagine, if you were me!"	- Но не от Флер, сэр! Вообразите себя на моем месте.
Soames cleared his throat. That way of putting it was forcible enough.	Сомс прокашлялся. Довод убедительный, что и говорить.
"Fleur's too young," he said.	- Флер слишком молода.
"Oh! no, sir. We're awfully old nowadays. My Dad seems to me a perfect babe; his thinking apparatus hasn't turned a hair. But he's a Baronight, of course; that keeps him back."	- О нет, сэр. Мы нынче очень стары. Мой отец кажется мне совершеннейшим младенцем; его мыслительный аппарат не поддался никаким влияниям. Но он, видите ли, барт, а потому не двигается вперед.
"Baronight," repeated Soames; "what may that be?"	- Барт? - переспросил Сомс. - Как это прикажете понимать?
"Bart, sir. I shall be a Bart some day. But I shall live it down, you know."	- Баронет. Я тоже со временем буду бартом. Но я это как-нибудь переживу.
"Go away and live this down," said Soames.	- Так ступайте с богом и переживите это как-нибудь, - сказал Сомс.
Young Mont said imploringly: "Oh! no, sir. I simply must hang around, or I shouldn't have a dog's chance. You'll let Fleur do what she likes, I suppose, anyway. Madame passes me."	- О нет, сэр, - взмолился Монт, - я просто должен околачиваться поблизости, а то у меня уж никаких шансов не останется. Во всяком случае, вы ведь позволите Флер поступить так, как она захочет? Мадам ко мне благосклонна.
"Indeed!" said Soames frigidly.	- В самом деле? - ледяным тоном сказал Сомс.
"You don't really bar me, do you?"	- Но вы не окончательно меня отстраняете?
and the young man looked so doleful that Soames smiled.	Молодой человек посмотрел на него так жалостно, что Сомс улыбнулся.
"You may think you're very old," he said; "but you strike me as extremely young. To rattle ahead of everything is not a proof of maturity."	- Вы, возможно, считаете себя очень старым, - сказал он, - но мне вы кажетесь крайне молодым. Всегда и во всем рваться вперед не есть доказательство зрелости.
"All right, sir; I give you our age. But to show you I mean business--I've got a job."	- Хорошо, сэр, в вопросе нашего возраста я сдаюсь. Но чтоб доказать вам серьезность моих намерений, я занялся делом.
"Glad to hear it."	- Рад слушать.
"Joined a publisher; my governor is putting up the stakes."	- Я вступил компаньоном в одно издательство: родитель ставит монету.
Soames put his hand over his mouth--he had so very nearly said: "God help the publisher!" His grey eyes scrutinised the agitated young man.	Сомс прикрыл рот ладонью - у него едва не вырвались слова: "Да поможет бог несчастному издательству!" Серые глаза его пристально глядели на молодого человека.
"I don't dislike you, Mr. Mont, but Fleur is everything to me: Everything--do you understand?"	- Я ничего не имею против вас, мистер Монт, но Флер для меня все. Все, вы понимаете?
"Yes, sir, I know; but so she is to me."	- Да, сэр, понимаю; но и для меня она - все.
"That's as may be. I'm glad you've told me, however. And now I think there's nothing more to be said."	- Может быть. Как бы там ни было, я рад, что вы меня предупредили. И больше, мне кажется, нам нечего пока об этом говорить.
"I know it rests with her, sir."	- Значит, как я понимаю, дело за нею, сэр?
"It will rest with her a long time, I hope."	- И, надеюсь, долги еще будет за нею.
"You aren't cheering," said Mont suddenly.	- Вы, однако, меня ободряете, - сказал неожиданно Монт.
"No," said Soames, "my experience of life has not made me anxious to couple people in a hurry. Good-night, Mr. Mont. I shan't tell Fleur what you've said."	- ДА, - ответил Сомс, - весь опыт моей жизни не позволяет мне поощрять поспешные браки. До - свидания, мистер Монт. Я не передам Флер того, что вы мне сказали.
"Oh!" murmured Mont blankly; "I really could knock my brains out for want of her. She knows that perfectly well."	- Ох, - протянул Монт, - право, я готов; голову себе размозжить из-за нее. Она это великолепно знает.
"I dare say."	- Очень возможно...
And Soames held out his hand. A distracted squeeze, a heavy sigh, and soon after sounds from the young man's motor-cycle called up visions of flying dust and broken bones.	Сомс протянул ему руку. Рассеянное пожатие, тяжелый вздох - и вскоре за тем шум удаляющегося мотоцикла вызвал в уме картину взметенной пыли и переломанных костей.
'The younger generation!' he thought heavily, and went out on to the lawn. The gardeners had been mowing, and there was still the smell of fresh-cut grass--the thundery air kept all scents close to earth. The sky was of a purplish hue--the poplars black. Two or three boats passed on the river, scuttling, as it were, for shelter before the storm. 'Three days' fine weather,' thought Soames, 'and then a storm!' Where was Annette? With that chap, for all he knew--she was a young woman! Impressed with the queer charity of that thought, he entered the summerhouse and sat down. The fact was--and he admitted it--Fleur was so much to him that his wife was very little--very little; French--had never been much more than a mistress, and he was getting indifferent to that side of things! It was odd how, with all this ingrained care for moderation and secure investment, Soames ever put his emotional eggs into one basket. First Irene--now Fleur. He was dimly conscious of it, sitting there, conscious of its odd dangerousness. It had brought him to wreck and scandal once, but now--now it should save him! He cared so much for Fleur that he would have no further scandal. If only he could get at that anonymous letter-writer, he would teach him not to meddle and stir up mud at the bottom of water which he wished should remain stagnant!... A distant flash, a low rumble, and large drops of rain spattered on the thatch above him. He remained indifferent, tracing a pattern with his finger on the dusty surface of a little rustic table. Fleur's future! 'I want fair sailing for her,' he thought. 'Nothing else matters at my time of life.' A lonely business--life! What you had you never could keep to yourself! As you warned one off, you let another in. One could make sure of nothing! He reached up and pulled a red rambler rose from a cluster which blocked the window. Flowers grew and dropped--Nature was a queer thing! The thunder rumbled and crashed, travelling east along a river, the paling flashes flicked his eyes; the poplar tops showed sharp and dense against the sky, a heavy shower rustled and rattled and veiled in the little house wherein he sat, indifferent, thinking.	"Вот оно, младшее поколение!" - угрюмо подумал Сомс и вышел в сад на лужайку. Садовники недавно косили, и в саду еще пахло свежим сеном предгрозовой воздух удерживал все запахи низко над землей. Небо казалось лиловатым, тополя - черными. Две-три лодки пронеслись по реке, торопясь укрыться от бури... "Три дня прекрасной погоды, - думал Сомс, - и потом гроза". Где Аннет? Может быть, с этим бельгийцем - ведь она молодая женщина. Пораженный странным великодушием этой мысли, он вошел в беседку и сел. Факт был налицо, и Сомс принимал его так много значила для него Флер, что жена значила мало, очень мало; француженка, она всегда была для него главным образом любовницей, а он становился равнодушен к этой стороне жизни. Удивительное дело, при своей неизменной заботе об умеренности и верном помещении капитала, свои чувства Сомс всегда отдавал целиком кому-нибудь одному. Сперва Ирэн, теперь Флер. Он смутно это сознавал, сидя здесь в беседке, сознавал и опасность такой верности. Она однажды привела его к краху и скандалу, но теперь... теперь она будет ему спасением: Флер так ему дорога, что ради нее он не допустит нового скандала. Попадись ему только автор этого анонимного письма, он бы его отучил соваться в чужие дела и поднимать грязь со дна болота, когда другим желательно, чтобы она оставалась на дне... Далекая вспышка молнии, глухой раскат грома, крупные капли дождя застучали о тростниковую крышу над головой. Сомс продолжал бесстрастно чертить пальцем рисунок на пыльной доске дачного столика. Обеспечить будущее Флер! "Я хочу ей счастливого плавания, - думал он, - все прочее в моем возрасте не имеет значения". Скучная история - жизнь! Что имеешь, того никогда не можешь удержать при себе. Одно отстранишь, впустишь другое. Ничего нельзя за собой обеспечить. Он потянулся и сорвал красную розу с ветки, застилавшей окошко. Цветы распускаются и опадают, странная штука - природа. Гром громыхал и раскалывался, катясь на восток, вниз по реке; белесые молнии били в глаза; острые вершины тополей четко рисовались в небе, тяжелый ливень гремел, и грохотал, и обволакивал беседку, где Сомс сидел в бесстрастном раздумье.
When the storm was over, he left his retreat and went down the wet path to the river bank.	Когда гроза кончилась, он оставил свое убежище и пошел по мокрой дорожке к берегу реки.
Two swans had come, sheltering in among the reeds. He knew the birds well, and stood watching the dignity in the curve of those white necks and formidable snake-like heads. 'Not dignified--what I have to do!' he thought. And yet it must be tackled, lest worse befell. Annette must be back by now from wherever she had gone, for it was nearly dinner-time, and as the moment for seeing her approached, the difficulty of knowing what to say and how to say it had increased. A new and scaring thought occurred to him. Suppose she wanted her liberty to marry this fellow! Well, if she did, she couldn't have it. He had not married her for that. The image of Prosper Profond dawdled before him reassuringly. Not a marrying man! No, no! Anger replaced that momentary scare. 'He had better not come my way,' he thought. The mongrel represented---! But what did Prosper Profond represent? Nothing that mattered surely. And yet something real enough in the world--unmorality let off its chain, disillusionment on the prowl! That expression Annette had caught from him: "Je m'en fiche! "A fatalistic chap! A continental--a cosmopolitan--a product of the age! If there were condemnation more complete, Soames felt that he did not know it.	В камышах укрылись два лебедя - его старые знакомцы, и он стоял, любуясь благородным достоинством в изгибе этих белых шей и в крупных змеиных головах. "А в том, что я должен сделать, нет достоинства", - думал он. И все-таки сделать это было необходимо, чтобы не случилось чего похуже. Аннет, где бы она ни была днем, теперь должна быть дома - скоро обед. По мере приближения момента встречи с нею все труднее было решить, что ей сказать и как сказать. Новая и опасная мысль пришла ему на ум: что если она захочет свободы, чтобы выйти замуж за этого типа? Все равно развода она не получит. Не для того он на ней женился. Образ Проспера Профона лениво профланировал перед глазами и успокоил его. Такие мужчины не женятся. Нет, нет! Мгновенный страх сменился досадой. "Лучше ему не попадаться мне на глаза, - подумал Сомс. - Армянобельгийская помесь. Ублюдок, воплощающий..." Но что воплощал собою Проспер Профон? Конечно, ничего существенного. И все-таки нечто слишком реальное: безнравственность, сорвавшуюся с цепи, разочарование, вынюхивающее добычу. Аннет переняла у него выражение: "Je m'en fiche". Подозрительный субъект! Космополит с континента - продукт времени. Если и возможно было более уничтожающее ругательство. Сомс его не знал.
The swans had turned their heads, and were looking past him into some distance of their own. One of them uttered a little hiss, wagged its tail, turned as if answering to a rudder, and swam away. The other followed. Their white bodies, their stately necks, passed out of his sight, and he went toward the house.	Лебеди повернули головы и глядели мимо в какую-то им одним ведомую даль. Один из них испустил тихий посвист, вильнул хвостом, повернулся, словно слушаясь руля, и поплыл прочь. Второй последовал за ним. Белые их тела и стройные шеи вышли из поля его зрения, и Сомс направился к дому.
Annette was in the drawing-room, dressed for dinner, and he thought as he went up-stairs 'Handsome is as handsome does.' Handsome! Except for remarks about the curtains in the drawing-room, and the storm, there was practically no conversation during a meal distinguished by exactitude of quantity and perfection of quality. Soames drank nothing. He followed her into the drawing-room afterward, and found her smoking a cigarette on the sofa between the two French windows. She was leaning back, almost upright, in a low black frock, with her knees crossed and her blue eyes half-closed; grey-blue smoke issued from her red, rather full lips, a fillet bound her chestnut hair, she wore the thinnest silk stockings, and shoes with very high heels showing off her instep. A fine piece in any room! Soames, who held that torn letter in a hand thrust deep into the side-pocket of his dinner-jacket, said:	Аннет сидела в гостиной, одетая к обеду, и Сомс, поднимаясь по лестнице, думал: "Трудно судить по наружному виду". За обедом, отличавшимся строгостью количества и совершенством качества, разговор иссяк на двух-трех замечаниях по поводу гардин в гостиной и грозы. Сомс ничего не пил. Немного переждав, он последовал за женой в гостиную. Аннет сидела на диване между двумя стеклянными дверьми и курила папиросу. Она откинулась на подушки, прямая, в черном платье с глубоким вырезом, закинула ногу на ногу и полузакрыла свои голубые глаза; сероголубой дымок выходил из ее красивых полных губ, каштановые волосы сдерживала лента; на ногах у нее были тончайшие шелковые чулки, и открытые туфельки на очень высоких каблуках подчеркивали крутой подъем. Прекрасное украшение для какой угодно комнаты! Сомс, зажав разорванное письмо в руке, которую засунул глубоко в боковой карман визитки, сказал:
"I'm going to shut the window; the damp's lifting in."	- Я закрою окно; поднимается сырость.
He did so, and stood looking at a David Cox adorning the cream- panelled wall close by.	Закрыл и остановился перед Дэвидом Коксом, красовавшимся на кремовой обшивке ближайшей стены.
What was she thinking of? He had never understood a woman in his life--except Fleur--and Fleur not always! His heart beat fast. But if he meant to do it, now was the moment. Turning from the David Cox, he took out the torn letter.	О чем она думает? Сомс никогда в жизни не понимал женщин, за исключением Флер, да и ту не всегда. Сердце его билось учащенно. Но если действовать, то действовать сейчас - самый удобный момент. Отвернувшись от Дэвида Кокса, он вынул разорванное письмо.
"I've had this."	- Вот что я получил.
Her eyes widened, stared at him, and hardened.	Глаза ее расширились, уставились на него и сделались жесткими.
Soames handed her the letter.	Сомс протянул ей письмо.
"It's torn, but you can read it."	- Оно разорвано, но прочесть можно.
And he turned back to the David Cox--a sea-piece, of good tone--but without movement enough. 'I wonder what that chap's doing at this moment?' he thought. 'I'll astonish him yet.' Out of the corner of his eye he saw Annette holding the letter rigidly; her eyes moved from side to side under her darkened lashes and frowning darkened eyes. She dropped the letter, gave a little shiver, smiled, and said:	И он опять отвернулся к Дэвиду Коксу: морской пейзаж, хороший по краскам, но мало движения. "Интересно бы знать, что делает сейчас Профон? - думал Сомс. - Однако я его изрядно удивлю". Уголком глаза он видел, что Аннет держит письмо на весу; ее глаза движутся из стороны в сторону под сенью подчерненных ресниц и нахмуренных подчерненных бровей. Она уронила письмо, вздрогнула слегка, улыбнулась и сказала:
"Dirrty!"	- Какая грязь!
"I quite agree," said Soames; "degrading. Is it true?"	- Вполне согласен, - ответил Сомс, - позорно. Это правда?
A tooth fastened on her red lower lip. "And what if it were?"	Белый зуб прикусил красную нижнюю губу.
She was brazen!	- А если и правда? Ну и наглость!
"Is that all you have to say?"	- Это все, что ты можешь сказать?
"No."	- Нет...
"Well, speak out!"	- Так говори же.
"What is the good of talking?"	- Что пользы в разговорах?
Soames said icily:	Сомс произнес ледяным голосом:
"So you admit it?"	- Значит, ты подтверждаешь?
"I admit nothing. You are a fool to ask. A man like you should not ask. It is dangerous."	- Я ничего не подтверждаю. Ты дурак, что спрашиваешь. Такой мужчина, как ты, не должен спрашивать. Это опасно.
Soames made a tour of the room, to subdue his rising anger.	Сомс прошелся по комнате, стараясь подавить закипавшую ярость.
"Do you remember," he said, halting in front of her, "what you were when I married you? Working at accounts in a restaurant."	- Ты помнишь, - сказал он, останавливаясь против нее, - чем ты была, когда я взял тебя в жены? Счетовод в ресторане.
"Do you remember that I was not half your age?"	- А ты помнишь, что я была больше чем вдвое моложе тебя?
Soames broke off the hard encounter of their eyes, and went back to the David Cox.	Сомс, разрывая первый жесткую встречу их глаз, отошел обратно к Дэвиду Коксу.
"I am not going to bandy words. I require you to give up this-- friendship. I think of the matter entirely as it affects Fleur."	- Я не намерен с тобой препираться. Я требую, чтобы ты положила конец этой дружбе. Я вхожу в это дело лишь постольку, поскольку оно может отразиться на Флер.
"Ah!--Fleur!"	- А! На Флер!
"Yes," said Soames stubbornly; "Fleur. She is your child as well as mine."	- Да, - упрямо повторил Сомс, - на Флер. Тебе он такая же дочь, как и мне.
"It is kind to admit that!"	- Как вы добры, что этого не отрицаете.
"Are you going to do what I say?"	- Ты намерена исполнить мое требование?
"I refuse to tell you."	- Я отказываюсь сообщать тебе мои намерения.
"Then I must make you."	- Так я тебя заставлю.
Annette smiled.	Аннет улыбнулась.
"No, Soames," she said. "You are helpless. Do not say things that you will regret."	- Нет, Сомс. Ничего ты не можешь сделать. Не говори слов, в которых потом раскаешься.
Anger swelled the veins on his forehead. He opened his mouth to vent that emotion, and could not. Annette went on:	У Сомса жилы налились на лбу. Он раскрыл рот, чтобы дать исход негодованию, и не мог. Аннет продолжала:
"There shall be no more such letters, I promise you. That is enough."	- Подобных писем больше не будет, это я тебе обещаю - и довольно.
Soames writhed. He had a sense of being treated like a child by this woman who had deserved he did not know what.	Сомса передернуло. Эта женщина, которая заслуживает - он сам не знал чего, - эта женщина обращается c ним, точно с ребенком.
"When two people have married, and lived like us, Soames, they had better be quiet about each other. There are things one does not drag up into the light for people to laugh at. You will be quiet, then; not for my sake for your own. You are getting old; I am not, yet. You have made me ver-ry practical"	- Когда двое поженились и живут так, как мы с тобой, Сомс, нечего им беспокоиться друг о друге. Есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет, людям на посмешище. Ты оставишь меня в покое, не ради меня, ради себя самого. Ты стареешь, а я еще нет. Ты научил меня быть очень практичной.
Soames, who had passed through all the sensations of being choked, repeated dully:	Сомс, прошедший через все стадии чувств, переживаемых человеком, которого душат, тупо повторил:
"I require you to give up this friendship."	- Я требую, чтобы ты прекратила эту дружбу.
"And if I do not?"	- А если я не прекращу?
"Then--then I will cut you out of my Will."	- Тогда... тогда я исключу тебя из моего завещания.
Somehow it did not seem to meet the case. Annette laughed.	Удар, видно, не попал в цель: Аннет засмеялась.
"You will live a long time, Soames."	- Ты будешь долго жить. Сомс.
"You--you are a bad woman," said Soames suddenly.	- Ты развратная женщина, - сказал неожиданно Сомс.
Annette shrugged her shoulders.	Аннет пожала плечами.
"I do not think so. Living with you has killed things in me, it is true; but I am not a bad woman. I am sensible--that is all. And so will you be when you have thought it over."	- Не думаю. Совместная жизнь с тобой умертвила во мне многое, не спорю; но я не развратна, нет. Я только благоразумна. Ты тоже образумишься, когда все как следует обдумаешь.
"I shall see this man," said Soames sullenly, "and warn him off."	- Я повидаюсь с этим человеком, - угрюмо сказал Сомс, - и предостерегу его.
"Mon cher, you are funny. You do not want me, you have as much of me as you want; and you wish the rest of me to be dead. I admit nothing, but I am not going to be dead, Soames, at my age; so you had better be quiet, I tell you. I myself will make no scandal; none. Now, I am not saying any more, whatever you do."	- Mon cher, ты смешон! Ты меня не хочешь, а поскольку ты меня хочешь, постольку ты меня имеешь; и ты требуешь, чтобы все остальное во мне умерло! Я ничего не подтверждаю, Сомс, но должна сказать, что вовсе не собираюсь в моем возрасте отказываться от жизни; а потому советую тебе: успокойся. Я и сама не хочу скандала. Отнюдь нет. И больше я тебе ничего не скажу, что бы ты ни делал.
She reached out, took a French novel off a little table, and opened it. Soames watched her, silenced by the tumult of his feelings. The thought of that man was almost making him want her, and this was a revelation of their relationship, startling to one little given to introspective philosophy. Without saying another word he went out and up to the picture-gallery. This came of marrying a Frenchwoman! And yet, without her there would have been no Fleur! She had served her purpose.	Она потянулась, взяла со столика французский роман и открыла его. Сомс глядел на нее и молчал, слишком полный смешанных чувств. Мысль о Профоне почти заставляла его желать эту женщину, и это, раскрывая основу их взаимоотношений, пугало человека, не очень склонного к самоанализу. Не сказав больше ни слова, он вышел вон и поднялся в свою картинную галерею. Вот что значит жениться на француженке! Однако без нее не было бы Флер. Она исполнила свое назначение.
'She's right,' he thought; 'I can do nothing. I don't even know that there's anything in it.' The instinct of self-preservation warned him to batten down his hatches, to smother the fire with want of air. Unless one believed there was something in a thing, there wasn't.	"Она права, - думал он. - Я ничего не могу сделать. Я даже не знаю, было что-нибудь между ними или нет". Инстинкт самосохранения подсказал ему захлопнуть клапан, дать огню погаснуть от недостатка воздуха. Пока человек не поверил, что что-то есть, ничего и нет.
That night he went into her room. She received him in the most matter-of-fact way, as if there had been no scene between them. And he returned to his own room with a curious sense of peace. If one didn't choose to see, one needn't. And he did not choose--in future he did not choose. There was nothing to be gained by it--nothing! Opening the drawer he took from the sachet a handkerchief, and the framed photograph of Fleur. When he had looked at it a little he slipped it down, and there was that other one--that old one of Irene. An owl hooted while he stood in his window gazing at it. The owl hooted, the red climbing roses seemed to deepen in colour, there came a scent of lime-blossom. God! That had been a different thing! Passion--Memory! Dust!	Ночью он зашел в ее спальню. Аннет приняла его, как всегда, спокойно, точно между ними ничего не произошло. И он вернулся к себе со странным чувством умиротворенности. Когда не хочешь видеть, можно и не видеть. Он не хочет и впредь не захочет. Когда видишь, на этом ничего не выгадываешь, ничего! Выдвинув ящик в шкафу, он достал из саше носовой платок и рамку с фотографией Флер. Поглядев немного на нее, он сдвинул карточку, и явилась другая - та старинная фотография Ирэн. Ухала сова, пока он стоял у окна и глядел на карточку. Ухала сова, красные. ползучие розы, казалось, сгустили свою окраску, доносился запах цветущих лип. Боже! Тогда было совсем другое. Страсть!.. Память!.. Прах!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты