TO LET/Сдается в наем (часть вторая)

V PURELY FORSYTE AFFAIRS/V. ЧИСТО ФОРСАЙТСКИЕ ДЕЛА

English	Русский
Soames, coming up to the City, with the intention of calling in at Green Street at the end of his day and taking Fleur back home with him, suffered from rumination. Sleeping partner that he was, he seldom visited the City now, but he still had a room of his own at Cuthcott, Kingson and Forsyte's, and one special clerk and a half assigned to the management of purely Forsyte affairs. They were somewhat in flux just now--an auspicious moment for the disposal of house property. And Soames was unloading the estates of his father and Uncle Roger, and to some extent of his Uncle Nicholas. His shrewd and matter-of-course probity in all money concerns had made him something of an autocrat in connection with these trusts. If Soames thought this or thought that, one had better save oneself the bother of thinking too. He guaranteed, as it were, irresponsibility to numerous Forsytes of the third and fourth generations. His fellow trustees, such as his cousins Roger or Nicholas, his cousins-in-law Tweetyman and Spender, or his sister Cicely's husband, all trusted him; he signed first, and where he signed first they signed after, and nobody was a penny the worse. Just now they were all a good many pennies the better, and Soames was beginning to see the close of certain trusts, except for distribution of the income from securities as gilt-edged as was compatible with the period.	Когда Сомс направился в Сити, собираясь завернуть к концу дня на Грин-стрит, захватить Флер и самому отвезти ее домой, его одолевало раздумье. Удалившись от дел, он теперь редко бывал в Сити, но все-таки в конторе "Кэткот, Кингсон и Форсайт" у него был личный кабинет и два клерка для ведения чисто форсайтских дел - один на полном, другой на половинном окладе. Дела обстояли сейчас недурно - был благоприятный момент для продажи домов. И Сомс занимался ликвидацией недвижимого имущества своего отца, дяди Роджера и частично дяди Николаев. Благодаря своей проницательности и несомненной честности во всех денежных делах он получил право самовластно распоряжаться этими доверенными ему имуществами. Если Сомс думал то-то или то-то, не стоило труда думать еще и самому. Он гарантировал безответственность многочисленным Форсайтам третьего и четвертого поколений. Прочие опекуны - его двоюродные братья Роджер и Николае, его свойственники Туитимен и Спендер или муж его сестры Сисили все доверяли ему; он подписывался первый, а где подписался он, там подписывались за ним и остальные, и никто не становился ни на пенни беднее. Напротив, теперь все они стали на много пенни богаче, и ликвидация некоторых доверенных ему недвижимостей представлялась Сомсу в довольно розовом свете, насколько это мыслимо в нынешние времена; смущало только распределение дохода с ценностей, которые будут приобретены на реализованные суммы.
Passing the more feverish parts of the City toward the most perfect backwater in London, he ruminated. Money was extraordinarily tight; and morality extraordinarily loose! The War had done it. Banks were not lending; people breaking contracts all over the place. There was a feeling in the air and a look on faces that he did not like. The country seemed in for a spell of gambling and bankruptcies. There was satisfaction in the thought that neither he nor his trusts had an investment which could be affected by anything less maniacal than national repudiation or a levy on capital. If Soames had faith, it was in what he called "English common sense"--or the power to have things, if not one way then another. He might--like his father James before him--say he didn't know what things were coming to, but he never in his heart believed they were. If it rested with him, they wouldn't--and, after all, he was only an Englishman like any other, so quietly tenacious of what he had that he knew he would never really part with it without something more or less equivalent in exchange. His mind was essentially equilibristic in material matters, and his way of putting the national situation difficult to refute in a world composed of human beings. Take his own case, for example! He was well off. Did that do anybody harm? He did not eat ten meals a day; he ate no more than, perhaps not so much as, a poor man. He spent no money on vice; breathed no more air, used no more water to speak of than the mechanic or the porter. He certainly had pretty things about him, but they had given employment in the making, and somebody must use them. He bought pictures, but Art must be encouraged. He was, in fact, an accidental channel through which money flowed, employing labour. What was there objectionable in that? In his charge money was in quicker and more useful flux than it would be in charge of the State and a lot of slow-fly money- sucking officials. And as to what he saved each year--it was just as much in flux as what he didn't save, going into Water Board or Council Stocks, or something sound and useful. The State paid him no salary for being trustee of his own or other people's money he did all that for nothing. Therein lay the whole case against nationalisation--owners of private property were unpaid, and yet had every incentive to quicken up the flux. Under nationalisation--just the opposite! In a country smarting from officialism he felt that he had a strong case.	Итак, пробираясь по лихорадочным улицам Сити к самой тихой заводи в Лондоне, Сомс предавался раздумью. С деньгами становится до крайности туго; а нравы до крайности распустились. Результат войны. Банки не дают ссуд; сплошь и рядом нарушаются контракты. Чувствуется в воздухе какое-то веяние, которое ему не нравится, - и не нравится ему новое выражение лиц. Страна явно переживает полосу спекуляций и банкротств. Не давала удовлетворения мысль, что сам он и его доверители держали только такие ценности, которым ничто не грозило, кроме какихнибудь сумасшедших мер, вроде аннулирования государственных долгов или налога на капитал. Если Сомс во чтолибо верил, так это в "английский здравый смысл", то есть в умение тем или иным путем сохранить собственность. Не раз говаривал он, как до него Джемс: "Не знаю, к чему мы идем", но в душе не верил, что мы вообще идем куданибудь. Если послушаются его совета, все останется, на своем месте, а он в конце концов только рядовой англичанин, который держится того, что имеет, и знает, что никогда не расстанется со своим имуществом, не получив взамен чего-либо более или менее равноценного. Ум его был способен на всяческую эквилибристику в вопросах материального блага, а его взгляды на экономическое положение Англии трудно было опровергнуть простому смертному. Взять к примеру его самого. Он человек состоятельный. Но разве это кому-нибудь наносит вред? Он не съедает десяти обедов в день; ест не больше, а может быть, и меньше иного бедняка. Он не тратит денег на распутство; потребляет не больше воздуха и едва ли больше воды, чем какой-нибудь слесарь или грузчик. Правда, он окружен красивыми вещами, но их производство дало людям возможность работать, а кто-нибудь должен же ими пользоваться. Он покупает картины, но надо ведь поощрять искусство. Он, в сущности, то случайное русло, по которому текут деньги на оплату рабочей силы. Против чего тут возражать? В его руках деньги оборачиваются быстрее и с большей пользой, чем в руках государства и своры нерасторопных и корыстолюбивых чиновников. А те суммы, которые он каждый год откладывает от своих доходов, они точно так же поступают в оборот, как и израсходованные суммы, обращаясь в акции Треста водоснабжения, или муниципалитета, или еще какого-нибудь разумного и полезного предприятия. Государство не платит ему жалованья за то, что он управляет своими собственными и чужими финансами, - он делает все бесплатно. Это его главный козырь против национализации: владельцы частной собственности не получают жалованья и все-таки всемерно способствуют оживлению денежного оборота. При национализации же как раз наоборот. В стране, задыхающейся от бюрократизма. Сомс Форсайт чувствовал, что доводы его нелегко опровергнуть.
It particularly annoyed him, entering that backwater of perfect peace, to think that a lot of unscrupulous Trusts and Combinations had been cornering the market in goods of all kinds, and keeping prices at an artificial height. Such abusers of the individualistic system were the ruffians who caused all the trouble, and it was some satisfaction to see them getting into a stew at fast lest the whole thing might come down with a run--and land them in the soup.	Входя в свою тихую заводь, он с особенной досадой думал о том, что сотни беззастенчивых трестов и объединений, скупая на рынке всевозможные товары, искусственно взвинчивают цены. Это наглецы, насилующие индивидуалистическую систему. Все беды от них, так что даже утешительно видеть, что они наконец поджали хвост - боятся, что скоро их махинации лопнут и они сядут в галошу.
The offices of Cuthcott, Kingson and Forsyte occupied the ground and first floors of a house on the right-hand side; and, ascending to his room, Soames thought: 'Time we had a coat of paint.'	Контора "Кэткот, Кингсон и Форсайт" занимала первый и второй этажи дома на правой стороне улицы. Поднимаясь в свой кабинет. Сомс думал: "Пора бы нам освежить краску".
His old clerk Gradman was seated, where he always was, at a huge bureau with countless pigeonholes. Half-the-clerk stood beside him, with a broker's note recording investment of the proceeds from sale of the Bryanston Square house, in Roger Forsyte's estate. Soames took it, and said:	Его старый клерк Грэдмен сидел на своем всегдашнем месте перед огромной конторкой с бесчисленным множеством выдвижных ящичков. Второй клерк, вернее полклерка, стоял рядом с ним и держал отчет маклера об инвестировании поступлений от продажи дома на Брайанстон-сквер, принадлежавшего Роджеру Форсайту. Сомс взял у него из рук отчет.
"Vancouver City Stock. H'm. It's down today!"	- Ванкувер-Сити, - прочитал он. - Гм! Они сегодня упали.
With a sort of grating ingratiation old Gradman answered him:	С какой-то кряхтящей угодливостью старый Градмен ответил:
"Ye-es; but everything's down, Mr. Soames."	- Да-а; но все бумаги упали, мистер Сомс.
And half-the-clerk withdrew.	Полклерка удалился.
Soames skewered the document on to a number of other papers and hung up his hat.	Сомс подложил документ к пачке других бумаг и снял шляпу.
"I want to look at my Will and Marriage Settlement, Gradman."	- Я хочу посмотреть свое завещание и брачный контракт, Грэдмен.
Old Gradman, moving to the limit of his swivel chair, drew out two drafts from the bottom lefthand drawer. Recovering his body, he raised his grizzle-haired face, very red from stooping.	Старый Грэдмен повернулся, насколько позволял его стул-вертушка, и вынул два дела из нижнего левого ящика. Снова, распрямив спину, он поднял седую голову, весь красным от этого усилия.
"Copies, Sir."	- Копии, сэр.
Soames took them. It struck him suddenly how like Gradman was to the stout brindled yard dog they had been wont to keep on his chain at The Shelter, till one day Fleur had come and insisted it should be let loose, so that it had at once bitten the cook and been destroyed. If you let Gradman off his chain, would he bite the cook?	Сомс ваял бумаги. Его поразило вдруг, до чего Грэдмен похож на толстого, пегого дворового пса, которого они держали всегда на цепи в Шелтере, пока в один прекрасный день не вмешалась Флер: она настояла, чтобы его спустили с цени, после чего пес тут же укусил кухарку и его пристрелили. Если Градмена спустить с цепи, он тоже укусит кухарку?
Checking this frivolous fancy, Soames unfolded his Marriage Settlement. He had not looked at it for over eighteen years, not since he remade his Will when his father died and Fleur was born. He wanted to see whether the words "during coverture" were in. Yes, they were--odd expression, when you thought of it, and derived perhaps from horse-breeding! Interest on fifteen thousand pounds (which he paid her without deducting income tax) so long as she remained his wife, and afterward during widowhood "dum casta"--old- fashioned and rather pointed words, put in to insure the conduct of Fleur's mother. His Will made it up to an annuity of a thousand under the same conditions. All right! He returned the copies to Gradman, who took them without looking up, swung the chair, restored the papers to their drawer, and went on casting up.	Обуздав свою легкомысленную фантазию. Сомс развернул брачный контракт. Восемнадцать лет он не заглядывал в эту папку - с тех самых пор, как после смерти отца и рождения Флер он изменил свое завещание. Ему захотелось убедиться, значатся ли в нем слова "пока состоит под покровительством мужа". Да, значатся. Странное выражение, если вдуматься: "покровительство", "покрывать", не лежит ли в основе его коневодческая терминология? Проценты с пятнадцати тысяч фунтов, которые он ей выплачивает без вычета подоходного налога, пока она остается его женой, и после, в продолжение вдовства, "dum casta" [23] - архаические и острые слова, вставленные, чтобы обеспечить безупречное поведение матери Флер, Кроме того, его завещание закрепляло за его вдовой годовую ренту в тысячу фунтов при том же условии. Прекрасно! Сомс вернул папки Грэдмену, который принял их, не поднимая глаз, повернулся вместе со стулом, водворил их обратно в нижний ящик и вновь углубился в свои подсчеты.
"Gradman! I don't like the condition of the country; there are a lot of people about without any common sense. I want to find a way by which I can safeguard Miss Fleur against anything which might arise."	- Грэдмен? Не нравится мне положение дел в стране: развелось много людей, совершенно лишенных здравого смысла. Мне нужно найти способ оградить мисс Флер от всех возможных превратностей.
Gradman wrote the figure "2" on his blotting-paper.	Грэдмен записал на промокашке цифру "2".
"Ye-es," he said; "there's a nahsty spirit."	- Да-а, - сказал он, - появились неприятные веяния.
"The ordinary restraint against anticipation doesn't meet the case."	- Обычные страховки против возможных посягательств на капитал не достигают цели.
"Nao," said Gradman.	- Не достигают, - сказал Грэдмен.
"Suppose those Labour fellows come in, or worse! It's these people with fixed ideas who are the danger. Look at Ireland!"	- Допустим, лейбористы одержат верх или случится что-нибудь еще того похуже. Фанатики - самые опасные люди. Взять хотя бы Ирландию.
"Ah!" said Gradman.	- Да-а, - сказал Грэдмен.
"Suppose I were to make a settlement on her at once with myself as beneficiary for life, they couldn't take anything but the interest from me, unless of course they alter the law."	- Допустим, я теперь же составлю дарственную, по которой передам капитал дочери, тогда с меня, кроме процентов, не смогут взять ничего, если только они не изменят закона.
Gradman moved his head and smiled.	Грэдмен тряхнул головой и улыбнулся.
"Ah!" he said, "they wouldn't do tha-at!"	- О, на это они не пойдут!
"I don't know," muttered Soames; "I don't trust them."	- Как знать, - пробормотал Сомс. - Я им не доверяю.
"It'll take two years, sir, to be valid against death duties."	- Потребуется два года, сэр, чтобы капитал, переданный в дар, не рассматривался в этом смысле как наследство.
Soames sniffed. Two years! He was only sixty-five!	Сомс фыркнул. Два года! Ему еще только шестьдесят пять.
"That's not the point. Draw a form of settlement that passes all my property to Miss Fleur's children in equal shares, with antecedent life-interests first to myself and then to her without power of anticipation, and add a clause that in the event of anything happening to divert her life-interest, that interest passes to the trustees, to apply for her benefit, in their absolute discretion."	- Не в этом дело. Набросайте дарственную, по которой все мое имущество переходило бы к детям мисс Флер на равных долях, а проценты шли бы в пожизненное пользование сперва мне, а затем ей без права досрочной выплаты, и прибавьте оговорку, что в случае, если произойдет что-либо, лишающее ее права на пожизненную ренту, эта рента переходит к ее опекунам, назначенным оберегать ее интересы, на полное их усмотрение.
Gradman grated:	Грэдмен прокряхтел:
"Rather extreme at your age, sir; you lose control."	- Такие крайние меры, сэр, в вашем возрасте... Вы выпускаете из рук контроль.
"That's my business," said Soames sharply.	- Это мое личное дело, - отрезал Сомс.
Gradman wrote on a piece of paper: "Life-interest--anticipation-- divert interest--absolute discretion...." and said:	Грэдмен написал на листе бумаги: "Пожизненное пользование - досрочная выплата - лишающее права на ренту - полное их усмотрение..." - и сказал:
"What trustees? There's young Mr. Kingson; he's a nice steady young fellow."	- А кого в опекуны? Я предложил бы молодого Кингсона; симпатичный молодой человек и очень положительный.
"Yes, he might do for one. I must have three. There isn't a Forsyte now who appeals to me."	- Да, можно взять его - одним из трех. Нужно еще двоих. Из Форсайтов мне что-то ни один не кажется подходящим.
"Not young Mr. Nicholas? He's at the Bar. We've given 'im briefs."	- А молодой мистер Николае? Он юрист. Мы ему передавали дела.
"He'll never set the Thames on fire," said Soames.	- Он пороха не выдумает, - сказал Сомс.
A smile oozed out on Gradman's face, greasy from countless mutton- chops, the smile of a man who sits all day.	Улыбка растеклась по лицу Грэдмена, заплывшему жиром бесчисленных бараньих котлет, - улыбка человека, который весь день сидит.
"You can't expect it, at his age, Mr. Soames."	- В его возрасте от него этого ждать не приходится, мистер Сомс.
"Why? What is he? Forty?"	- Почему? Сколько ему? Сорок?
"Ye-es, quite a young fellow."	- Да-а. Совсем еще молодой человек.
"Well, put him in; but I want somebody who'll take a personal interest. There's no one that I can see."	- Хорошо. Возьмем его; но мне нужно кого-нибудь, кто был бы лично заинтересован. Я что-то никого не нахожу.
"What about Mr. Valerius, now he's come home?"	- А что бы вы сказали о мистере Валериусе? Теперь, когда он вернулся в Англию?
"Val Dartie? With that father?"	- Вэл Дарти? А его отец?
"We-ell," murmured Gradman, "he's been dead seven years--the Statute runs against him."	- Н-да-а, - пробормотал Грэдмен, - отец его умер семь лет назад... Тут возможен отвод.
"No," said Soames. "I don't like the connection."	- Нет, - сказал Сомс, - с ним я не хотел бы связываться.
He rose. Gradman said suddenly:	Он встал. Грэдмен вдруг сказал:
"If they were makin' a levy on capital, they could come on the trustees, sir. So there you'd be just the same. I'd think it over, if I were you."	- Если введут налог на капитал, могут добраться и до опекунов, сэр. Выйдет то же самое. Я бы на вашем месте подождал.
"That's true," said Soames. "I will. What have you done about that dilapidation notice in Vere Street?"	- Это верно, - сказал Сомс. - Я подумаю. Вы послали повестку на Вир-стрит о выселении ввиду сноса?
"I 'aven't served it yet. The party's very old. She won't want to go out at her age."	- Пока что не посылал. Съемщица очень стара. Вряд ли она в таком возрасте склонна будет съезжать с квартиры.
"I don't know. This spirit of unrest touches every one."	- Неизвестно. Сейчас все заражены духом беспокойства.
"Still, I'm lookin' at things broadly, sir. She's eighty-one."	- Все-таки, сэр, сомнительно. Ей восемьдесят один год.
"Better serve it," said Soames, "and see what she says. Oh! and Mr. Timothy? Is everything in order in case of--"	- Пошлите повестку, - сказал Сомс, - посмотрим, что она скажет. Да! А как с мистером Тимоти? У нас все подготовлено на случай, если...
"I've got the inventory of his estate all ready; had the furniture and pictures valued so that we know what reserves to put on. I shall be sorry when he goes, though. Dear me! It is a time since I first saw Mr. Timothy!"	- У меня уже составлена опись его имущества; сделана оценка мебели и картин, так что мы знаем стоимость того, что мы будем выставлять на аукцион. Однако мне будет жаль, если он умрет. Подумать! Я знаю мистера Тимоти столько лет!
"We can't live for ever," said Soames, taking down his hat.	- Никто из нас не вечен, - сказал Сомс, снимая с вешалки шляпу.
"Nao," said Gradman; "but it'll be a pity--the last of the old family! Shall I take up the matter of that nuisance in Old Compton Street? Those organs--they're nahsty things."	- Да, - сказал Грэдмен, - но будет жаль - последний из старой семьи. Заняться мне этой жалобой на шум у жильцов с Олд-Кемптон-стрит? Уж эти мне музыканты - вечно с ними неприятности.
"Do. I must call for Miss Fleur and catch the four o'clock. Good- day, Gradman."	- Займитесь, Мне надо еще зайти за мисс Флер, а поезд отходит в четыре. До свидания, Грэдмен.
"Good-day, Mr. Soames. I hope Miss Fleur--"	- До свидания, мистер Сомс. Надеюсь, мисс Флер...
"Well enough, but gads about too much."	- Здоровье ее в порядке, но слишком она непоседлива.
"Ye-es," grated Gradman; "she's young."	- Да-а, - прокряхтел Грэдмен, - молодость.
Soames went out, musing: "Old Gradman! If he were younger I'd put him in the trust. There's nobody I can depend on to take a real interest."	Сомс вышел, раздумывая: "Старый Грэдмен! Будь он моложе, я взял бы его в опекуны. Не вижу никого, на кого я мог бы положиться с уверенностью, что он отнесется к делу вполне добросовестно".
Leaving the bilious and mathematical exactitude, the preposterous peace of that backwater, he thought suddenly: 'During coverture! Why can't they exclude fellows like Profond, instead of a lot of hard- working Germans?' and was surprised at the depth of uneasiness which could provoke so unpatriotic a thought. But there it was! One never got a moment of real peace. There was always something at the back of everything! And he made his way toward Green Street.	Оставив эту заводь с ее неестественным покоем и желчной математической точностью, он шел и думал: "Пока под покровительством! Почему нельзя ограничить в правах людей вроде Профона вместо множества работящих немцев?" - и остановился, пораженный той бездной неприятностей, которые могла причинить такая непатриотическая мысль. Но ничего не поделаешь! Ни одной минуты не имеет человек полного покоя. Всегда и во всем что-нибудь кроется. И он направил свои шаги к Грин-стрит.
Two hours later by his watch, Thomas Gradman, stirring in his swivel chair, closed the last drawer of his bureau, and putting into his waistcoat pocket a bunch of keys so fat that they gave him a protuberance on the liver side, brushed his old top hat round with his sleeve, took his umbrella, and descended. Thick, short, and buttoned closely into his old frock coat, he walked toward Covent Garden market. He never missed that daily promenade to the Tube for Highgate, and seldom some critical transaction on the way in connection with vegetables and fruit. Generations might be born, and hats might change, wars be fought, and Forsytes fade away, but Thomas Gradman, faithful and grey, would take his daily walk and buy his daily vegetable. Times were not what they were, and his son had lost a leg, and they never gave him those nice little plaited baskets to carry the stuff in now, and these Tubes were convenient things--still he mustn't complain; his health was good considering his time of life, and after fifty-four years in the Law he was getting a round eight hundred a year and a little worried of late, because it was mostly collector's commission on the rents, and with all this conversion of Forsyte property going on, it looked like drying up, and the price of living still so high; but it was no good worrying--" The good God made us all"--as he was in the habit of saying; still, house property in London--he didn't know what Mr. Roger or Mr. James would say if they could see it being sold like this--seemed to show a lack of faith; but Mr. Soames--he worried. Life and lives in being and twenty-one years after--beyond that you couldn't go; still, he kept his health wonderfully--and Miss Fleur was a pretty little thing--she was; she'd marry; but lots of people had no children nowadays--he had had his first child at twenty-two; and Mr. Jolyon, married while he was at Cambridge, had his child the same year-- gracious Peter! That was back in '69, a long time before old Mr. Jolyon--fine judge of property--had taken his Will away from Mr. James--dear, yes! Those were the days when they were buyin' property right and left, and none of this khaki and fallin' over one another to get out of things; and cucumbers at twopence; and a melon--the old melons, that made your mouth water! Fifty years since he went into Mr. James' office, and Mr. James had said to him: "Now, Gradman, you're only a shaver--you pay attention, and you'll make your five hundred a year before you've done." And he had, and feared God, and served the Forsytes, and kept a vegetable diet at night. And, buying a copy of John Bull--not that he approved of it, an extravagant affair--he entered the Tube elevator with his mere brown-paper parcel, and was borne down into the bowels of the earth.	Ровно через два часа Томас Грэдмен, повернувшись вместе со своим стулом, запер последний ящик конторки, положил в жилетный карман связку ключей, такую внушительную, что от нее образовалось вздутие справа, у печени, обтер рукавом свой старый цилиндр, взял зонт и вышел на лестницу. Толстенький, коротенький, затянутый в сюртук, он шел в направлении к рынку Ковент-Гарден. Изо дня в день он неукоснительно делал пешком этот конец от конторы до станции подземки для моциона; и редко когда он не заключал по пути какой-нибудь глубоко продуманной сделки по части овощей и фруктов. Пусть рождаются новые поколения, меняются моды на шляпы, происходят войны, умирают старые Форсайты - Томас Грэдмен, верный и седой, должен ежедневно совершать свою прогулку и покупать свою ежедневную порцию овощей; конечно, не те пошли времена, и сын его лишился ноги, и в магазинах не дают, как бывало, славненьких плетенок донести покупку, и эта подземка - впрочем, очень удобная штука; однако жаловаться не приходится: здоровье у него - по его возрасту - хорошее; проработав в адвокатуре сорок пять лет, он зарабатывает добрых восемьсот фунтов в год; за последнее время стало очень хлопотно - все больше комиссионные за сбор квартирной платы, а вот теперь идет ликвидация недвижимой собственности Форсайтов, значит и это скоро кончится, - и жизнь опять-таки сильно вздорожала; но, в сущности, не стоило бы тревожиться. "Все мы под богом ходим", как гласит его любимая поговорка; однако недвижимость в Лондоне - что сказали бы мистер Роджер и мистер Джемс, если бы видели, как продаются дома? - тут пахнет безверием; а мистер Сомс - он все хлопочет. Переждать, пока умрут все ныне живущие, да еще двадцать один год, дальше, кажется, некуда идти; однако здоровье у него превосходное, и мисс Флер хорошенькая девушка; она выйдет замуж; но теперь очень у многих вовсе нет детей - сам он в двадцать два года уже имел первого ребенка; мистер Джолион женился, будучи еще в Кембридже, и обзавелся ребенком в том же году - боже праведный! Это было в шестьдесят девятом году, задолго до того, как старый мистер Джолион (тонкий знаток по части недвижимого имущества!) отобрал свое завещание у мистера Джемса. Да! Вот были времена. В те дни усиленно покупали недвижимость, и не было этого хаки, и люди не сшибали друг друга с ног, чтобы как-нибудь выкрутиться самим; и огурцы стоили два пенса штука; а дыни - чудные были дыни - таяли во рту! Пятьдесят лет прошло с того дня, когда он явился в контору мистера Джемса, и мистер Джемс сказал ему: "Ну, Грэдмен, вы еще юнец, но, увидите, со временем вы будете зарабатывать пятьсот фунтов в год", и он зарабатывал, и боялся бога, и служил Форсайтам, и соблюдал овощную диету по вечерам. Купив "Джон Буля" (хоть этот журнал был ему не по вкусу - слишком криклив) и держа в руках скромный пакет в толстой бумаге, он вошел в подземку и ступил на эскалатор, который понес его вниз, к недрам земли.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты