TO LET/Сдается в наем (часть вторая)

IV IN GREEN STREET/IV. НА ГРИН-СТРИТ

English	Русский
Uncertain whether the impression that Prosper Profond was dangerous should be traced to his attempt to give Val the Mayfly filly; to a remark of Fleur's: "He's like the hosts of Midian--he prowls and prowls around"; to his preposterous inquiry of Jack Cardigan: "What's the use of keepin' fit?" or, more simply, to the fact that he was a foreigner, or alien as it was now called. Certain, that Annette was looking particularly handsome, and that Soames--had sold him a Gauguin and then torn up the cheque, so that Monsieur Profond himself had said: "I didn't get that small picture I bought from Mr. Forsyde."	Неизвестно, как впервые возникло впечатление, что Проспер Профон опасный человек: восходило ли оно к. его попытке подарить Валу мэйфлайскую кобылу; к замечанию ли Флер, что он, "как мидийское воинство, рыщет и рыщет"; к его несуразному вопросу "Зачем вам жизнеспособность, мистер Кардиган? ", или попросту к тому факту, что он был иностранцем, или, как теперь говорят, "чужеродным элементом". Известно только, что Аннет выглядела особенно красивой и что Сомс продал ему Гогэна, а потом разорвал чек, после чего сам мсье Профон заявил: "Я так и не получил этой маленькой картинки, которую купил у мистера Форсайта".
However suspiciously regarded, he still frequented Winifred's evergreen little house in Green Street, with a good-natured obtuseness which no one mistook for naiv ete, a word hardly applicable to Monsieur Prosper Profond. Winifred still found him "amusing," and would write him little notes saying: "Come and have a 'jolly' with us"--it was breath of life to her to keep up with the phrases of the day.	Как ни подозрительно на него смотрели, он все же часто навещал вечнозеленый дом Уинифрид на Грин-стрит, блистая благодушной тупостью, которую никто не принимал за наивность - это слово вряд ли было применимо к мсье Просперу Профону. Правда, Уинифрид все еще находила бельгийца "забавным" и посылала ему записочки, приглашая: "Заходите, поможете нам приятно убить вечер" (не отставать в своем словаре от современности было для нее необходимо как воздух).
The mystery, with which all felt him to be surrounded, was due to his having done, seen, heard, and known everything, and found nothing in it--which was unnatural. The English type of disillusionment was familiar enough to Winifred, who had always moved in fashionable circles. It gave a certain cachet or distinction, so that one got something out of it. But to see nothing in anything, not as a pose, but because there was nothing in anything, was not English; and that which was not English one could not help secretly feeling dangerous, if not precisely bad form. It was like having the mood which the War had left, seated--dark, heavy, smiling, indifferent--in your Empire chair; it was like listening to that mood talking through thick pink lips above a little diabolic beard. It was, as Jack Cardigan expressed it--for the English character at large--"a bit too thick"-- for if nothing was really worth getting excited about, there were always games, and one could make it so! Even Winifred, ever a Forsyte at heart, felt that there was nothing to be had out of such a mood of disillusionment, so that it really ought not to be there.	Если он был для всех окружен ореолом таинственности, это обусловливалось тем, что он все испытал, все видел, слышал и знал и, однако, ничего ни в чем не находил, что казалось противоестественным. Уинифрид, всегда вращавшаяся в светском обществе, была достаточно знакома с английским типом разочарованности. Люди этого типа отмечены печатью некоторой изысканности и благородства, так что это даже доставляет удовольствие окружающим. Но ничего ни в чем не находить было не по-английски; а все неанглийское невольно кажется опасным, если не представляется определенно дурным тоном. Как будто настроение, порожденное войной, прочно уселось темное, тяжелое, равнодушно улыбающееся - в ваших креслах ампир, как будто оно заговорило вдруг, выпятив толстые румяные губы над мефистофельской бородкой. Для англичанина это было "немного чересчур", как выражался Джек Кардиган: если нет ничего, ради чего стоило бы волноваться, то всетаки остается спорт, а спорт уж наверно стоит волнения. Уинифрид, всегда остававшаяся в душе истой Форсайт, не могла не чувствовать, что от подобной разочарованности ничего не возьмешь, так что она действительно не имеет прав на существование.
Monsieur Profond, in fact, made the mood too plain in a country which decently veiled such realities.	И впрямь мсье Профон слишком обнажал свой образ мыслей в стране, где такие явления принято вуалировать.
When Fleur, after her hurried return from Robin Hill, came down to dinner that evening, the mood was standing at the window of Winifred's little drawing-room, looking out into Green Street, with an air of seeing nothing in it. And Fleur gazed promptly into the fireplace with an air of seeing a fire which was not there.	Когда Флер после поспешного возвращения из Робин Хилла сошла в этот вечер к обеду, "настроение" стояло У окна в маленькой гостиной Уинифрид и глядело на Грйнстрит с таким выражением, точно ничего там не видело. Флер тотчас отвернулась и уставилась на камин, как будто видела в топке огонь, которого там не было.
Monsieur Profond came from the window. He was in full fig, with a white waistcoat and a white flower in his buttonhole.	Профон отошел от окна. Он был в полном параде: белый жилет, белый цветок в петлице.
"Well, Miss Forsyde," he said, "I'm awful pleased to see you. Mr. Forsyde well? I was sayin' to-day I want to see him have some pleasure. He worries."	- А, мисс Форсайт, очень рад вас видеть, - сказал он. - Как поживает мистер Форсайт? Я как раз сегодня говорил, что ему следует развлечься. Он скучает.
"You think so?" said Fleur shortly.	- Разве? - коротко ответила Флер.
"Worries," repeated Monsieur Profond, burring the r's.	- Определенно скучает, - повторил мсье Профон, раскатывая "р".
Fleur spun round.	Флер резко обернулась.
"Shall I tell you," she said, "what would give him pleasure?" But the words, "To hear that you had cleared out," died at the expression on his face. All his fine white teeth were showing.	- Сказать вам, что бы его развлекло? - начала она; но слова "услышать, что вы смылись" замерли у нее на губах, когда она увидела его лицо. Он обнажил все свои прекрасные белые зубы.
"I was hearin' at the Club to-day about his old trouble."	- Я слышал сегодня в клубе про его прежние неприятности.
Fleur opened her eyes.	Флер широко раскрыла глаза.
"What do you mean?"	- Не понимаю, что вы имеете в виду.
Monsieur Profond moved his sleek head as if to minimize his statement.	Мсье Профон наклонил зализанную голову, словно желая умалить значение своих слов.
"Before you were born," he said; "that small business."	- То маленькое дельце, - сказал он, - еще до вашего рождения.
Though conscious that he had cleverly diverted her from his own share in her father's worry, Fleur was unable to withstand a rush of nervous curiosity.	Сознавая, что он очень умно отвлек ее внимание от той лепты, которую сам вносил в неприятности ее отца, Флер не смогла, однако, воздержаться от вопроса, на который ее толкало острое любопытство.
"Tell me what you heard."	- Расскажите, что вы слышали.
"Why!" murmured Monsieur Profond, "you know all that."	- Зачем же? - уронил мсье Профон. - Вы все это знаете.
"I expect I do. But I should like to know that you haven't heard it all wrong."	- Разумеется. Но я хотела бы убедиться, что вам не передали в превратном виде.
"His first wife," murmured Monsieur Profond.	- Про его первую жену, - начал мсье Профон.
Choking back the words, "He was never married before," she said:	Едва подавив возглас: "У папы никогда не было другой жены!" - Флер сказала:
"Well, what about her?"	- Да, так что же вы о ней слышали?
"Mr. George Forsyde was tellin' me about your father's first wife marryin' his cousin Jolyon afterward. It was a small bit unpleasant, I should think. I saw their boy--nice boy!"	- Мистер Джордж Форсайт рассказал мне, как первая жена вашего отца впоследствии вышла замуж за его кузена Джолиона. Для мистера Форсайта это было, я думаю, немного неприятно. Я видел их сына - славный мальчик.
Fleur looked up. Monsieur Profond was swimming, heavily diabolical, before her. That--the reason! With the most heroic effort of her life so far, she managed to arrest that swimming figure. She could not tell whether he had noticed. And just then Winifred came in.	Флер подняла глаза. Дьявольски усмехающееся лицо мсье Профона поплыло перед нею. Так вот она, вот причина! Героическим усилием, какого еще не доводилось ей делать в жизни. Флер заставила остановиться поплывшее лицо. Она не знала, заметил ли Профон ее волнение. В гостиную вошла Уинифрид.
"Oh! here you both are already; Imogen and I have had the most amusing afternoon at the Babies' bazaar."	- О! Вы уже здесь. Мы с Имоджин провели восхитительный день на "Базаре младенца".
"What babies?" said Fleur mechanically.	- Какого младенца? - машинально спросила Флер.
"The 'Save the Babies.' I got such a bargain, my dear. A piece of old Armenian work--from before the Flood. I want your opinion on it, Prosper."	- Общества "Спасай младенцев". Мне подвернулась чудесная покупка, дорогая моя. Кусок старинного армянского кружева - невероятная древность. Вы мне скажете ваше мнение о нем, Проспер.
"Auntie," whispered Fleur suddenly.	- Тетя! - вдруг прошептала Флер.
At the tone in the girl's voice Winifred closed in on her.'	Испуганная странным тоном девушки, Уинифрид подошла к ней.
"What's the matter? Aren't you well?"	- Что с тобой? Тебе нехорошо?
Monsieur Profond had withdrawn into the window, where he was practically out of hearing.	Мсье Профон отошел к окну, откуда как будто и не мог услышать их разговор.
"Auntie, he-he told me that father has been married before. Is it true that he divorced her, and she married Jon Forsyte's father?"	- Тетя, он... он сказал мне, что папа был уже раз женат. Правда, что он развелся с той женой и она вышла замуж за отца Джона Форсайта?
Never in all the life of the mother of four little Darties had Winifred felt more seriously embarrassed. Her niece's face was so pale, her eyes so dark, her voice so whispery and strained.	Никогда за всю свою жизнь матери четырех маленьких Дарти не испытывала Уинифрид такого смущения. Лицо ее племянницы было бледно, глаза темны, напряженный голос упал до шепота.
"Your father didn't wish you to hear," she said, with all the aplomb she could muster. "These things will happen. I've often told him he ought to let you know."	- Твой отец не хотел, чтобы ты об этом узнала, - сказала она как могла внушительней. - Всегда так получается. Я много раз говорила ему, что он должен тебе рассказать.
"Oh!" said Fleur,	- О! - воскликнула Флер.
and that was all, but it made Winifred pat her shoulder--a firm little shoulder, nice and white! She never could help an appraising eye and touch in the matter of her niece, who would have to be married, of course--though not to that boy Jon.	И все. Но и этого было довольно. Уинифрид погладила ее по плечу - по крепкому плечику, приятному и белому! Она всегда невольно взглядом оценщика смотрела на племянницу, которая, конечно, выйдет когда-нибудь замуж, но не за этого мальчика Джона.
"We've forgotten all about it years and years ago," she said comfortably. "Come and have dinner!"	- Мы уже много лет как забыли об этом, - сказала она в утешение. Идем обедать!
"No, Auntie. I don't feel very well. May I go upstairs?"	- Нет, тетя. Мне нездоровится. Можно мне уйти наверх?
"My dear!" murmured Winifred, concerned, "you're not taking this to heart? Why, you haven't properly come out yet! That boy's a child!"	- Дорогая моя! - огорчилась Уинифрид. - Ты так близко принимаешь это к сердцу? Ведь между вами еще ничего не было. Этот мальчик - ребенок!
"What boy? I've only got a headache. But I can't stand that man to- night."	- Какой мальчик? У меня просто болит голова. И мне сегодня не хочется больше видеть этого человека.
"Well, well," said Winifred, "go and lie down. I'll send you some bromide, and I shall talk to Prosper Profond. What business had he to gossip? Though I must say I think it's much better you should know."	- Хорошо, дорогая, - сказала Уинифрид. - Иди к себе и ляг. Я тебе пришлю брому, и я поговорю с Проспером. Зачем он вздумал сплетничать? Но должна сказать, по-моему, лучше даже, что ты все узнала.
Fleur smiled.	Флер улыбнулась.
"Yes," she said, and slipped from the room.	- Да, - сказала она и тихо ушла.
She went up with her head whirling, a dry sensation in her throat, a guttered frightened feeling in her breast. Never in her life as yet had she suffered from even momentary fear that she would not get what she had set her heart on. The sensations of the afternoon had been full and poignant, and this gruesome discovery coming on the top of them had really made her head ache. No wonder her father had hidden that photograph, so secretly behind her own-ashamed of having kept it! But could he hate Jon's mother and yet keep her photograph? She pressed her hands over her forehead, trying to see things clearly. Had they told Jon--had her visit to Robin Hill forced them to tell him? Everything now turned on that! She knew, they all knew, except--perhaps--Jon!	Когда она подымалась по лестнице, у нее кружилась голова, во рту было сухо, в груди щемило. Никогда за всю свою жизнь не знала она хотя бы минутного опасения, что не получит того, чего желала. День выдался полный сильных переживаний, а от завершившего их страшного открытия у нее и впрямь заболела голова. Не удивительно, что отец прячет ту фотографию, стыдится, что хранит ее до сих пор. Но может ли он ненавидеть мать Джона, если хранит ее фотографию? Флер прижала руки к вискам, пытаясь разобраться в своих мыслях. А те рассказали ли Джону - ее появление в Робин-Хилле не принудило ли их рассказать? Да или нет? Все зависит теперь от этого. Она знает, и все знают, кроме, может быть, Джона.
She walked up and down, biting her lip and thinking desperately hard. Jon loved his mother. If they had told him, what would he do? She could not tell. But if they had not told him, should she not--could she not get him for herself--get married to him, before he knew? She searched her memories of Robin Hill. His mother's face so passive-- with its dark eyes and as if powdered hair, its reserve, its smile-- baffled her; and his father's--kindly, sunken, ironic. Instinctively she felt they would shrink from telling Jon, even now, shrink from hurting him--for of course it would hurt him awfully to know!	Закусив губу, она шагала из угла в угол и думала с отчаянным напряжением. Джон любит свою мать. Если ему рассказали, как он поступит? Трудно предугадать. Но если нет, не может ли она... не может ли она завладеть им, выйти за него замуж, пока он не узнал? Она пересмотрела свои впечатления от Робин-Хилла. Лицо его матери, такое пассивное - темные глаза, волосы точно напудрены, в чертах сдержанное спокойствие, улыбка на губах - это лицо ее смущало; и лицо его отца - доброе, осунувшееся, дышащее иронией. Она инстинктивно чувствовала, что они не могли тут же рассказать все Джону, не могли нанести ему удар, потому что для него узнать это будет, конечно, страшным ударом.
Her aunt must be made not to tell her father that she knew. So long as neither she herself nor Jon were supposed to know, there was still a chance--freedom to cover one's tracks, and get what her heart was set on. But she was almost overwhelmed by her isolation. Every one's hand was against her--every one's! It was as Jon had said--he and she just wanted to live and the past was in their way, a past they hadn't shared in, and didn't understand! Oh! What a shame! And suddenly she thought of June. Would she help them? For somehow June had left on her the impression that she would be sympathetic with their love, impatient of obstacle. Then, instinctively, she thought: 'I won't give anything away, though, even to her. I daren't. I mean to have Jon; against them all.'	Только бы тетя не рассказала отцу, что ей это стало известно! Надо принять меры. Пока родители думают, что ни она, ни Джон ничего не знают, еще не все потеряно, можно замести следы и добиться желанного. Но ее угнетала мысль о ее одиночестве в борьбе. Все против нее, все! Совсем как Джон сказал сегодня: он и она хотят жить, но прошлое стоит им поперек дороги, прошлое, в котором они не участвовали, которого они не понимают. Возмутительно! Вдруг она подумала о Джун. Не поможет ли она им? Почему-то Джун произвела на нее такое впечатление, точно она, сама ненавидя препятствия, должна сочувствовать их любви. Потом инстинкт подсказал другую мысль: "Не выдам ничего даже ей. Нельзя. Джон должен быть моим. Наперекор им всем".
Soup was brought up to her, and one of Winifred's pet headache cachets. She swallowed both. Then Winifred herself appeared. Fleur opened her campaign with the words:	Ей принесли чашку бульона и таблетку излюбленного средства Уинифрид от головной боли. Она проглотила и то и другое. Потом явилась и сама Уинифрид. Флер открыла кампанию словами:
"You know, Auntie, I do wish people wouldn't think I'm in love with that boy. Why, I've hardly seen him!"	- Знаете, тетя, я не хочу, чтобы думали, будто я влюблена в этого мальчика. Право, я почти с ним и не знакома.
Winifred, though experienced, was not "fine." She accepted the remark with considerable relief. Of course, it was not pleasant for the girl to hear of the family scandal, and she set herself to minimise the matter, a task for which she was eminently qualified, "raised" fashionably under a comfortable mother and a father whose nerves might not be shaken, and for many years the wife of Montague Dartie. Her description was a masterpiece of understatement. Fleur's father's first wife had been very foolish. There had been a young man who had got run over, and she had left Fleur's father. Then, years after, when it might all have come--right again, she had taken up with their cousin Jolyon; and, of course, her father had been obliged to have a divorce. Nobody remembered anything of it now, except just the family. And, perhaps, it had all turned out for the best; her father had Fleur; and Jolyon and Irene had been quite happy, they said, and their boy was a nice boy. "Val having Holly, too, is a sort of plaster, don't you know?" With these soothing words, Winifred patted her niece's shoulder; thought: 'She's a nice, plump little thing!' and went back to Prosper Profond, who, in spite of his indiscretion, was very "amusing" this evening.	Уинифрид при всей Своей опытности не была fine. Слова Флер почти успокоили ее. Конечно, девушке неприятно было услышать о семейном скандале, и Уинифрид приступила к смягчению тонов - задаче, к которой она была превосходно подготовлена, пройдя школу светского воспитания под опекой всегда спокойной мамаши и отца, нервы которого нужно было постоянно беречь, и школу долголетней супружеской жизни с Монтегью Дарти. Ее рассказ был рекордом упрощения. Первая жена Сомса была крайне взбалмошная особа. Был еще молодой человек, которого раздавил омнибус, и она ушла от Сомса. Потом, через много лет, когда все могло бы опять наладиться, она увлеклась их двоюродным братом Джолионом; Сомс, конечно, был принужден с ней развестись. История эта давно всеми забыта, помнят только в семье. Впрочем, все обернулось к лучшему: у Сомса теперь есть Флер, а Джолион с Ирэн живут, по-видимому, очень счастливо, и сын их очень милый юноша. "А Вэл женился на Холли, и это окончательно все сгладило". С этими утешительными словами Уинифрид погладила племянницу по плечу, подумала: "Аппетитная маленькая женщина - вся как литая" - и вернулась к Просперу Профону, который, несмотря на допущенную им бестактность, был в этот вечер очень "забавен".
For some minutes after her aunt had gone Fleur remained under influence of bromide material and spiritual. But then reality came back. Her aunt had left out all that mattered--all the feeling, the hate, the love, the unforgivingness of passionate hearts. She, who knew so little of life, and had touched only the fringe of love, was yet aware by instinct that words have as little relation to fact and feeling as coin to the bread it buys. 'Poor Father!' she thought. 'Poor me! Poor Jon! But I don't care, I mean to have him!' From the window of her darkened room she saw "that man" issue from the door below and "prowl" away. If he and her mother--how would that affect her chance? Surely it must make her father cling to her more closely, so that he would consent in the end to anything she wanted, or become reconciled the sooner to what she did without his knowledge.	В течение нескольких минут после ухода тетки Флер оставалась под влиянием брома материального и духовного. Но потом вновь вернулось сознание реальности. Тетя обошла молчанием все то, что действительно имело значение: чувство, ненависть, любовь, непримиримость страстных сердец. Так мало зная жизнь, едва успев коснуться любви. Флер все же инстинктом поняла, что слова так же далеки от факта, как монета от покупаемого на нее хлеба. "Бедный папа! - думала она. - Бедная я! Бедный Джон! Но все равно - раз я этого хочу, он будет мой". В окно своей комнаты она увидела, как Проспер Профон вышел в сумерках из подъезда и "порскнул прочь". Если он и ее мать... как отразится это на ее планах? Несомненно, отец в таком случае еще больше привяжется к ней, так что в конце концов согласится на все, чего она пожелает, или тем скорее примирится со всем, что она сделает без его ведома.
She took some earth from the flower-box in the window, and with all her might flung it after that disappearing figure. It fell short, but the action did her good.	Она взяла горсть земли из ящика с цветами за окном и изо всей силы бросила вслед удаляющейся спине. Недобросила, конечно, но самая попытка подействовала на нее успокоительно.
And a little puff of air came up from Green Street, smelling of petrol, not sweet.	Легкий ветер, врываясь в окно, приносил с Грин-стрит запах бензина неприятный запах.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты