TO LET/Сдается в наем (часть первая)

VII FLEUR/VII. ФЛЕР

English	Русский
To avoid the awkwardness of questions which could not be answered, all that had been told Jon was:	Во избежание неловких расспросов Джону было сказано только:
"There's a girl coming down with Val for the week-end."	- Вал привезет с собой на воскресенье одну знакомую.
For the same reason, all that had been told Fleur was:	По той же причине Флер было сказано только:
"We've got a youngster staying with us."	- У нас гостит один молодой человек.
The two yearlings, as Val called them in his thoughts, met therefore in a manner which for unpreparedness left nothing to be desired. They were thus introduced by Holly:	Оба жеребенка, как мысленно называл их Вал, встретились, таким образом, совершенно неподготовленными. Холли так представила их друг другу:
"This is Jon, my little brother; Fleur's a cousin of ours, Jon."	- Это Джон, мой маленький брат; Флер - наша родственница, Джон.
Jon, who was coming in through a French window out of strong sunlight, was so confounded by the providential nature of this miracle, that he had time to hear Fleur say calmly: "Oh, how do you do?" as if he had never seen her, and to understand dimly from the quickest imaginable little movement of her head that he never had seen her. He bowed therefore over her hand in an intoxicated manner, and became more silent than the grave. He knew better than to speak. Once in his early life, surprised reading by a nightlight, he had said fatuously "I was just turning over the leaves, Mum," and his mother had replied: "Jon, never tell stories, because of your face nobody will ever believe them."	Джон, вошедший через террасу прямо с яркого солнечного света, был так потрясен этим счастливым чудом, что не мог произнести ни слова, и Флер успела спокойно сказать "здравствуйте" таким тоном, как будто они никогда не виделись раньше; невообразимо быстрый кивок головы дал мальчику понять, что это - их первая встреча. Джон в упоении склонился к ее руке и сделался тише могилы. Он сообразил, что лучше молчать. Однажды, в раннюю пору своей жизни, когда его застали врасплох за чтением при свете ночника, он сказал растерянно: "Я только переворачивал страницы, мама". И мать ответила ему: "Джон" с твоим лицом лучше не выдумывать басен никто не поверит".
The saying had permanently undermined the confidence necessary to the success of spoken untruth. He listened therefore to Fleur's swift and rapt allusions to the jolliness of everything, plied her with scones and jam, and got away as soon as might be. They say that in delirium tremens you see a fixed object, preferably dark, which suddenly changes shape and position. Jon saw the fixed object; it had dark eyes and passably dark hair, and changed its position, but never its shape. The knowledge that between him and that object there was already a secret understanding (however impossible to understand) thrilled him so that he waited feverishly, and began to copy out his poem--which of course he would never dare to--show her-- till the sound of horses' hoofs roused him, and, leaning from his window, he saw her riding forth with Val. It was clear that she wasted no time, but the sight filled him with grief. He wasted his. If he had not bolted, in his fearful ecstasy, he might have been asked to go too. And from his window he sat and watched them disappear, appear again in the chine of the road, vanish, and emerge once more for a minute clear on the outline of the Down. 'Silly brute!' he thought; 'I always miss my chances.'	Эти слова раз и навсегда подорвали уверенность, необходимую для успешной лжи. И теперь он слушал быстрые и восторженные замечания Флер о том, как все вокруг прелестно, угощал ее оладьями с вареньем и ушел, как только представилась возможность. Говорят, что в белой горячке больной видит навязчивый предмет, по преимуществу темный, который внезапно меняет свою форму и положение. Джон видел такой навязчивый предмет; у предмета были темные глаза, довольно темные волосы, и он менял положение, но отнюдь не форму. Сознание, что между ним и его "навязчивым предметом" установилось взаимное тайное понимание (хоть он и не разгадал, в чем было дело), наполняло мальчика таким трепетом, что он был как в лихорадке и начал переписывать начисто свое стихотворение, которое он, конечно, никогда не осмелится ей показать. Его заставил очнуться топот копыт, и, высунувшись в окно, он увидел Флер верхом в сопровождении Вала. Понятно, она не теряет времени даром, но зрелище это наполнило Джона досадой: он-то теряет время. Если бы он не сбежал в робком восторге, его тоже пригласили бы на прогулку. И он сидел у окна и следил, как всадники скрылись, появились вновь на подъеме дороги, опять исчезли и еще раз вынырнули на минуту, четко вырисовываясь на гребне холма. "Болван я! - думал он. - Всегда упускаю случай".
Why couldn't he be self-confident and ready? And, leaning his chin on his hands, he imagined the ride he might have had with her. A week-end was but a week-end, and he had missed three hours of it. Did he know any one except himself who would have been such a flat? He did not.	Почему он не умеет держаться уверенно? И, подперев подбородок обеими руками, он рисовал себе поездку, которую мог бы совершить вместе с ней. Она приехала всего лишь на два дня, а он упустил из них три часа. Ну кто среди всех его знакомых, кроме него самого, свалял бы такого дурака? Никто.
He dressed for dinner early, and was first down. He would miss no more. But he missed Fleur, who came down last. He sat opposite her at dinner, and it was terrible--impossible to say anything for fear of saying the wrong thing, impossible to keep his eyes fixed on her in the only natural way; in sum, impossible to treat normally one with whom in fancy he had already been over the hills and far away; conscious, too, all the time, that he must seem to her, to all of them, a dumb gawk. Yes, it was terrible! And she was talking so well--swooping with swift wing this way and that. Wonderful how she had learned an art which he found so disgustingly difficult. She must think him hopeless indeed!	К обеду он оделся пораньше и спустился в столовую первым. Он Дал себе слово больше не зевать - и все-таки прозевал Флер, которая пришла последней. За обедом он сидел напротив нее, и это было пыткой: невозможно было ничего сказать из страха, что скажешь лишнее, невозможно смотреть на нее так, как хотелось бы; и вообще возможно ли держаться естественно с девушкой, с которой ты в своем воображении уже побывал далеко за холмами, и притом все время сознавать, что и ей и всем остальным ты кажешься форменным остолопом? Да, это была пытка. А Флер говорила так хорошо, перепархивая на быстрые крыльях с одной темы на другую! Удивительно, как она усвоила это искусство, которое ему казалось неодолимо трудным. Право, она должна считать его безнадежным тупицей.
His sister's eyes, fixed on him with a certain astonishment, obliged him at last to look at Fleur; but instantly her eyes, very wide and eager, seeming to say, "Oh! for goodness' sake!" obliged him to look at Val, where a grin obliged him to look at his cutlet--that, at least, had no eyes, and no grin, and he ate it hastily.	Взгляд сестры, устремленный на него с некоторым удивлением, принудил его наконец взглянуть на Флер. Но тотчас ее глаза, широкие и живые, как будто взмолились: "О! Ради бога, не надо!" - и вынудили его перевести взгляд на Вэла; но усмешка в его глазах заставила Джона уставиться на свою котлету, у которой, к счастью, не было ни глаз, ни улыбки, и он поспешил ее съесть.
"Jon is going to be a farmer," he heard Holly say; "a farmer and a poet."	- Джон собирается стать фермером, - услышал он голос Холли, - фермером и поэтом.
He glanced up reproachfully, caught the comic lift of her eyebrow just like their father's, laughed, and felt better.	Он с упреком посмотрел на сестру, увидел ее забавно поднятую бровь, совсем как у их отца, засмеялся и почувствовал себя значительно лучше.
Val recounted the incident of Monsieur Prosper Profond; nothing could have been more favourable, for, in relating it, he regarded Holly, who in turn regarded him, while Fleur seemed to be regarding with a slight frown some thought of her own, and Jon was really free to look at her at last. She had on a white frock, very simple and well made; her arms were bare, and her hair had a white rose in it. In just that swift moment of free vision, after such intense discomfort, Jon saw her sublimated, as one sees in the dark a slender white fruit- tree; caught her like a verse of poetry flashed before the eyes of the mind, or a tune which floats out in the distance and dies.	Вэл рассказал о своей встрече с Проспером Профоном как нельзя более кстати, потому что во время рассказа он глядел на Холли, а Холли на него, тогда как Флер, слегка нахмурившись, казалось, рассматривала какую-то свою затаенную мысль, и Джон получил наконец возможность поглядеть на нее. На ней было белое платье, очень простое и отлично сшитое; руки были обнажены, в волосах белая роза. В этот быстрый миг, когда он впервые посмотрел на нее свободно после такого напряженного ожидания, Джон увидел ее словно реющей в воздухе, как мы видим в темноте стройную белую яблоню; он "ловил" ее, как строчку стихотворения, вспыхнувшую в мозгу, как мелодию, которая выплывет вдалеке и замрет.
He wondered giddily how old she was--she seemed so much more self- possessed and experienced than himself. Why mustn't he say they had met? He remembered suddenly his mother's face; puzzled, hurt- looking, when she answered: "Yes, they're relations, but we don't know them." Impossible that his mother, who loved beauty, should not admire Fleur if she did know her.	Он смущенно гадал, сколько ей лет, - она так хорошо владела собой и казалась настолько опытней его самого. Почему надо скрывать, что они уже встречались? Джону вспомнилось лицо его матери, растерянное и оскорбленное, когда она ответила: "Да, они нам родственники, но мы с ними незнакомы". Мать его так любит красоту. Неужели же, узнав Флер, она не будет восхищаться ею? Невозможно!
Alone with Val after dinner, he sipped port deferentially and answered the advances of this new-found brother-in-law. As to riding (always the first consideration with Val) he could have the young chestnut, saddle and unsaddle it himself, and generally look after it when he brought it in. Jon said he was accustomed to all that at home, and saw that he had gone up one in his host's estimation.	Оставшись после обеда вдвоем с Вэлом, Джон почтительно потягивал портвейн и отвечал на расспросы своего новоявленного зятя. Что касается верховой езды (у Вэла она всегда стояла на первом плане), то Джону предоставлялся молодой караковый жеребец, только мальчик должен сам седлать его к расседлывать и вообще ухаживать за ним после поездки. Джон сказал, что ко всему этому он привык и дома, и убедился, что сразу поднялся в мнении своего хозяина.
"Fleur," said Val, "can't ride much yet, but she's keen. Of course, her father doesn't know a horse from a cart-wheel. Does your Dad ride?"	- Флер, - заметил Вал, - еще не умеет ездить как следует, во она ловкая. Конечно, ее отец не отличает лошади от колеса. А твой папа ездит верхом?
"He used to; but now he's--you know, he's--"	- Раньше ездил; но теперь он, вы понимаете, он.
He stopped, so hating the word "old." His father was old, and yet not old; no--never!	Мальчик запнулся на слове "стар". Отец его был стар, я все-таки не стар, нет, конечно нет.
"Quite," muttered Val. "I used to know your brother up at Oxford, ages ago, the one who died in the Boer War. We had a fight in New College Gardens. That was a queer business," he added, musing; "a good deal came out of it."	- Понимаю, - сказал Вал. - Я знавал в Оксфорде твоего брата, давным-давно, того, который погиб в бурскую войну. Мы с ним однажды подрались в университетском саду. Странная это была история, - добавил он задумчиво. - Она вызвала немало последствии.
Jon's eyes opened wide; all was pushing him toward historical research, when his sister's voice said gently from the doorway:	У Джона широко раскрылись глаза; все наталкивало его на исторические изыскания. Но с порога послышался ласковый голос сестры:
"Come along, you two," and he rose, his heart pushing him toward something far more modern.	"Идите к нам!" - и он вскочил, ибо сердце его настойчиво рвалось к настоящему.
Fleur having declared that it was "simply too wonderful to stay indoors," they all went out. Moonlight was frosting the dew, and an old sundial threw a long shadow. Two box hedges at right angles, dark and square, barred off the orchard. Fleur turned through that angled opening.	Так как Флер заявила, что "в такой чудесный вечер грех сидеть дома", все четверо вышли. Роса индевела в лунном свете, и старые солнечные часы отбрасывали длинную тень. Две самшитовые изгороди, квадратные в темные, встречались под прямым углом, отгораживая плодовый сад. Флер свернула в проход между ними.
"Come on!" she called.	- Идемте! - позвала она.
Jon glanced at the others, and followed. She was running among the trees like a ghost. All was lovely and foamlike above her, and there was a scent of old trunks, and of nettles. She vanished. He thought he had lost her, then almost ran into her standing quite still.	Джон оглянулся на остальных и последовал на девушкой. Она, как призрак, бежала между деревьями. Все было так красиво над нею и точно пенилось, я пахло старыми стволами и крапивой. Флер скрылась. Джон подумал, что потерял ее, когда вдруг чуть не сшиб ее с ног на бегу: она стояла неподвижно.
"Isn't it jolly?" she cried, and Jon answered:	- Правда, чудесно? - воскликнула она, и Джон ответил:
"Rather!"	- Да.
She reached up, twisted off a blossom and, twirling it in her fingers, said:	Она потянулась, сорвала с яблони цветок и, теребя его пальцами, сказала:
"I suppose I can call you Jon?"	- Можно называть вас просто Джон? И на ты?
"I should think so just."	- Ну еще бы!
"All right! But you know there's a feud between our families?"	- Прекрасно. Но ты знаешь, что между нашими семьями - кровная вражда?
Jon stammered:	Джон обомлел:
"Feud? Why?"	- Вражда? Почему?
"It's ever so romantic and silly. That's why I pretended we hadn't met. Shall we get up early to-morrow morning and go for a walk before breakfast and have it out? I hate being slow about things, don't you?"	- Романтично и глупо, не правда ли? Вот почему я сделала вид, будто мы раньше не встречались. Давай встанем завтра пораньше и пойдем гулять вдвоем до утреннего завтрака, чтобы покончить с этим. Я не люблю тянуть канитель, а ты?
Jon murmured a rapturous assent.	Джон пробормотал восторженное согласие.
"Six o'clock, then. I think your mother's beautiful"	- Итак, в шесть часов. Знаешь, твоя мама, по-моему, очень красива.
Jon said fervently:	Джон горячо подхватил:
"Yes, she is."	- Да, очень.
"I love all kinds of beauty," went on Fleur, "when it's exciting. I don't like Greek things a bit."	- Я люблю красоту во всех ее видах, - продолжала Флер, - но только непременно, чтобы она волновала. Греческое искусство я не признаю.
"What! Not Euripides?"	- Как! Даже Еврипида?
"Euripides? Oh! no, I can't bear Greek plays; they're so long. I think beauty's always swift. I like to look at one picture, for instance, and then run off. I can't bear a lot of things together. Look!" She held up her blossom in the moonlight. "That's better than all the orchard, I think."	- Еврипида? Ой, нет! Не выношу греческих трагедий, они такие длинные. Красота, по-моему, всегда быстрая. Я, например, люблю посмотреть на какую-нибудь картину и убежать. Я не выношу много вещей разом. Вот посмотри, - она высоко держала на лунном свету свой яблоневый цветок. - По-моему, это лучше, чем весь сад.
And, suddenly, with her other hand she caught Jon's.	И вдруг другой, свободной, рукой она схватила руку Джона.
"Of all things in the world, don't you think caution's the most awful? Smell the moonlight!"	- Тебе не кажется, что самое несносное в мире - осторожность? Понюхай лунный свет.
She thrust the blossom against his face; Jon agreed giddily that of all things in the world caution was the worst, and bending over, kissed the hand which held his.	Она бросила цветок ему в лицо. Джон с упоением согласился, что самое скверное в мире - осторожность, и, склонившись, поцеловал пальцы, сжимавшие его руку.
"That's nice and old-fashioned," said Fleur calmly. "You're frightfully silent, Jon. Still I like silence when it's swift." She let go his hand. "Did you think I dropped my handkerchief on purpose?"	- Мило и старомодно, - спокойно сказала Флер. - Ты невозможно молчалив, Джон. Я люблю и молчание, когда оно внезапно, - она выпустила его руку. - Ты не подумал тогда, что я нарочно уронила платок?
"No!" cried Jon, intensely shocked.	- Нет! - воскликнул Джон, глубоко пораженный.
"Well, I did, of course. Let's get back, or they'll think we're doing this on purpose too."	- А я, конечно, нарочно его уронила. Повернем назад, а то подумают, что мы и теперь уединились нарочно.
And again she ran like a ghost among the trees. Jon followed, with love in his heart, Spring in his heart, and over all the moonlit white unearthly blossom. They came out where they had gone in, Fleur walking demurely.	И опять она, как призрак, побежала между стволами. Джон последовал за ней, с любовью в сердце, с весной в сердце, а надо всем рассыпалось в лунном свете белое неземное цветение. Они вышли тем же путем, как вошли; вид у Флер был самый непринужденный.
"It's quite wonderful in there," she said dreamily to Holly.	- Там в саду чудно! - томно сказала она Холли.
Jon preserved silence, hoping against hope that she might be thinking it swift.	Джон хранил молчание, безнадежно надеясь, что, может быть, оно покажется ей внезапным.
She bade him a casual and demure good-night, which made him think he had been dreaming....	Она непринужденно и сдержанно пожелала ему спокойной ночи, и ему подумалось, что разговор в саду был только сном.
In her bedroom Fleur had flung off her gown, and, wrapped in a shapeless garment, with the white flower still in her hair, she looked like a mousme, sitting cross-legged on her bed, writing by candlelight.	У себя в спальне Флер скинула платье и, завернувшись в затейливо бесформенный халат, все еще с белой веточкой в волосах, точно гейша, села на кровать, поджав под себя ноги, и начала писать при свече:
"DEAREST CHERRY,	"Дорогая Черри!
"I believe I'm in love. I've got it in the neck, only the feeling is really lower down. He's a second cousin-such a child, about six months older and ten years younger than I am. Boys always fall in love with their seniors, and girls with their juniors or with old men of forty. Don't laugh, but his eyes are the truest things I ever saw; and he's quite divinely silent! We had a most romantic first meeting in London under the Vospovitch Juno. And now he's sleeping in the next room and the moonlight's on the blossom; and to-morrow morning, before anybody's awake, we're going to walk off into Down fairyland. There's a feud between our families, which makes it really exciting. Yes! and I may have to use subterfuge and come on you for invitations--if so, you'll know why! My father doesn't want us to know each other, but I can't help that. Life's too short. He's got the most beautiful mother, with lovely silvery hair and a young face with dark eyes. I'm staying with his sister--who married my cousin; it's all mixed up, but I mean to pump her to-morrow. We've often talked about love being a spoil-sport; well, that's all tosh, it's the beginning of sport, and the sooner you feel it, my dear, the better for you.	Я, кажется, влюблена. Свалилось как снег на голову, но ощущается где-то глубже. Он - мой троюродный брат, совсем дитя, на шесть месяцев старше и на десять лет моложе меня. Мальчики всегда влюбляются в старших, а девушки в младших или же в сорокалетних стариков. Не смейся, но я отроду не видела ничего правдивее его глаз; он божественно молчалив. Наша первая встреча в Лондоне произошла очень романтично, под сенью восповичевской Юноны. А сейчас он спит в соседней комнате, яблони в цвету, залиты лунным светом, а завтра утром, пока все спят, мы пойдем на Меловые горы - в гости к феям. Между нашими семьями - кровная вражда, что, по-моему, восхитительно. Да! И, может быть, мне придется идти на хитрости, попросить, чтобы ты меня пригласила к себе, так ты поймешь, зачем. Папа не хочет, чтобы мы были знакомы, но я с этим не примирюсь. Жизнь слишком коротка. У него красавица мать: темноглазая, с прелестными серебряными волосами и молодым лицом. Я гощу у его сестры, которая замужем за моим двоюродным братом; все это очень запутанно, но я намерена выудить из нее завтра все, что смогу. Мы часто с тобой говорили, что любовь портит веселую игру. Вздор! Только с нею и начинается подлинная игра. И чем раньше ты это испытаешь, дорогая, тем лучше для тебя.
"Jon (not simplified spelling, but short for Jolyon, which is a name in my family, they say) is the sort that lights up and goes out; about five feet ten, still growing, and I believe he's going to be a poet. If you laugh at me I've done with you forever. I perceive all sorts of difficulties, but you know when I really want a thing I get it. One of the chief effects of love is that you see the air sort of inhabited, like seeing a face in the moon; and you feel--you feel dancey and soft at the same time, with a funny sensation--like a continual first sniff of orange--blossom--Just above your stays. This is my first, and I feel as if it were going to be my last, which is absurd, of course, by all the laws of Nature and morality. If you mock me I will smite you, and if you tell anybody I will never forgive you. So much so, that I almost don't think I'll send this letter. Anyway, I'll sleep over it. So good-night, my Cherry--oh! "Your,	Джон не просто "Джон", а уменьшительное от Джолион - традиционное имя Форсайтов) из породы тех, которые то вспыхивают, то гаснут; росту в нем пять футов десять дюймов, и он еще растет и, кажется, хочет быть поэтом. Если ты станешь смеяться надо мной, я рассорюсь с тобою навсегда. Я предвижу всевозможные затруднения, но ты знаешь: если я чего-нибудь всерьез захочу, я добьюсь своего. Один из основных признаков любви - это то, что воздух чудится населенным, подобно тому, как чудится нам лицо на луне; кажется, будто танцуешь, и в то же время какое-то странное ощущение где-то над корсетом, точно запах апельсинового дерева в цвету. Это моя первая любовь и, я предчувствую, последняя, что, конечно, нелепо по всем законам природы и нравственности. Если ты намерена глумиться надо мной, я тебя убью, а если ты кому-нибудь расскажешь, я тебе этого никогда не прощу. Верь, не верь, а у меня, кажется, не хватит духу отослать это письмо. Как бы то ни было, сейчас я над ним засыпаю. Итак, спокойной ночи, моя Черри-и-и!
"FLEUR."	Твоя Флер".

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты