Краткая коллекция англтекстов
Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах
IN CHANCERY/В петле (часть третья)
CHAPTER X PASSING OF AN AGE/X. ВЕК УХОДИТ
| English | Русский |
| The marriage of Soames with Annette took place in Paris on the last day of January, 1901, with such privacy that not even Emily was told until it was accomplished. | Свадьба Сомса с Аннет состоялась в Париже в последний день января 1901 года, и так конфиденциально, что даже Эмили сообщили только после того, как это уже произошло. |
| The day after the wedding he brought her to one of those quiet hotels in London where greater expense can be incurred for less result than anywhere else under heaven. Her beauty in the best Parisian frocks was giving him more satisfaction than if he had collected a perfect bit of china, or a jewel of a picture; he looked forward to the moment when he would exhibit her in Park Lane, in Green Street, and at Timothy's. | На следующий день после свадьбы он привез ее в Лондон, в один из тех скромных отелей, где за большие деньги получаешь меньше, чем где бы то ни было в другом месте. Ее красота, оправленная в лучшие парижские туалеты, доставляла ему больше удовлетворения, чем если бы он приобрел какой-нибудь редкий фарфор или драгоценную картину. Он предвкушал момент, когда покажет ее на ПаркЛейн, на Грин-стрит и у Тимоти. |
| If some one had asked him in those days, "In confidence--are you in love with this girl?" he would have replied: "In love? What is love? If you mean do I feel to her as I did towards Irene in those old days when I first met her and she would not have me; when I sighed and starved after her and couldn't rest a minute until she yielded--no! If you mean do I admire her youth and prettiness, do my senses ache a little when I see her moving about--yes! Do I think she will keep me straight, make me a creditable wife and a good mother for my children?--again, yes!" | Если бы кто-нибудь в то время спросил его: "Скажите откровенно, вы действительно влюблены в эту девушку?" - он ответил бы: "Влюблен? Что такое любовь? Если вы хотите сказать, чувствую ли я к ней то, что я когдато чувствовал к Ирэн, когда я впервые встретил ее и она отвергла меня, и я вздыхал, и изнывал, и не знал ни минуты покоя, пока она не согласилась, - нет! Если вы хотите сказать, любуюсь ли я ее молодостью и красотой и испытываю ли некоторое волнение чувств, когда я смотрю на нее, да! Думаю ли я, что она оправдает мои надежды, будет мне достойной женой и хорошей матерью моим детям, я опять скажу - да! |
| "What more do I need? and what more do three-quarters of the women who are married get from the men who marry them?" And if the enquirer had pursued his query, "And do you think it was fair to have tempted this girl to give herself to you for life unless you have really touched her heart?" he would have answered: "The French see these things differently from us. They look at marriage from the point of view of establishments and children; and, from my own experience, I am not at all sure that theirs is not the sensible view. I shall not expect this time more than I can get, or she can give. Years hence I shouldn't be surprised if I have trouble with her; but I shall be getting old, I shall have children by then. I shall shut my eyes. I have had my great passion; hers is perhaps to come--I don't suppose it will be for me. I offer her a great deal, and I don't expect much in return, except children, or at least a son. But one thing I am sure of--she has very good sense!" | А что же мне еще нужной И что другое получают От мужчин три четверти женщин, выходя замуж?" И если бы собеседник продолжал допытываться: "А как вы думаете, честно ли было соблазнить эту девушку отдаться вам на всю жизнь, если вы на самом деле не затронули ее сердца?" - он ответил бы: "Француженки иначе смотрят на эти вещи. Для них брак - это возможность устроиться, завести детей, и я по собственному опыту скажу: я совсем не уверен, что эта точка зрения не есть самая разумная. На этот раз я не жду больше того, что я могу получить, ни того, что она может дать. Я не удивлюсь, если через несколько лет у меня будут какие-нибудь неприятности с ней; но я к тому времени буду уже стар, у меня будут дети. Я просто закрою глаза на это. Я уже испытал большое чувство, ей, может быть, еще предстоит испытать его, и вряд ли это чувство будет ко мне. Я даю ей многое, а взамен жду совсем немного - только детей или хотя бы одного сына. Но в одном я совершенно уверен - это в том, что она обладает большим здравым смыслом". |
| And if, insatiate, the enquirer had gone on, "You do not look, then, for spiritual union in this marriage?" Soames would have lifted his sideway smile, and rejoined: "That's as it may be. If I get satisfaction for my senses, perpetuation of myself; good taste and good humour in the house; it is all I can expect at my age. I am not likely to be going out of my way towards any far-fetched sentimentalism." Whereon, the enquirer must in good taste have ceased enquiry. | И если бы неотвязчивый собеседник, все еще не удовлетворившись, спросил: "Значит, вы не ищете в этом браке духовного общения?" - Сомс усмехнулся бы своей кривой усмешкой и ответил: "Это уж как придется. Если чувства будут удовлетворены и мое "я" будет увековечено в потомстве, если Дома у меня будет хороший тон и хорошее настроение - это все, чего я могу желать в моем возрасте. Я вовсе не склонен мечтать о каких-то преувеличенных чувствах". После этого собеседник, если он обладает достаточным тактом, должен прекратить свой допрос. |
| The Queen was dead, and the air of the greatest city upon earth grey with unshed tears. Fur-coated and top-hatted, with Annette beside him in dark furs, Soames crossed Park Lane on the morning of the funeral procession, to the rails in Hyde Park. Little moved though he ever was by public matters, this event, supremely symbolical, this summing-up of a long rich period, impressed his fancy. In '37, when she came to the throne, 'Superior Dosset' was still building houses to make London hideous; and James, a stripling of twenty-six, just laying the foundations of his practice in the Law. Coaches still ran; men wore stocks, shaved their upper lips, ate oysters out of barrels; 'tigers' swung behind cabriolets; women said, 'La!' and owned no property; there were manners in the land, and pigsties for the poor; unhappy devils were hanged for little crimes, and Dickens had but just begun to write. Well-nigh two generations had slipped by--of steamboats, railways, telegraphs, bicycles, electric light, telephones, and now these motorcars--of such accumulated wealth, that eight per cent. had become three, and Forsytes were numbered by the thousand! Morals had changed, manners had changed, men had become monkeys twice- removed, God had become Mammon--Mammon so respectable as to deceive himself: Sixty-four years that favoured property, and had made the upper middle class; buttressed, chiselled, polished it, till it was almost indistinguishable in manners, morals, speech, appearance, habit, and soul from the nobility. An epoch which had gilded individual liberty so that if a man had money, he was free in law and fact, and if he had not money he was free in law and not in fact. An era which had canonised hypocrisy, so that to seem to be respectable was to be. A great Age, whose transmuting influence nothing had escaped save the nature of man and the nature of the Universe. | Королева умерла, и в воздухе величайшей столицы Мира стояла серая мгла непролитых слез. В меховом пальто, в цилиндре. Сомс с Аннет, укутанной в темные меха, пробравшись сквозь толпу на Парк-Лейн в это утро похоронного шествия, остановился у ограды Хайд-парка. Хотя обычно всякие происшествия общественного характера мало волновали Сомса, это глубоко символическое событие, это завершение длительной блестящей эпохи произвело на него впечатление. В 37-м году, когда королева взошла на престол, "Гордый Досеет" еще строил дома, уродовавшие Лондон, а Джемс, двадцатишестилетний юноша, только закладывал фундамент своей юридической карьеры. Еще ходили почтовые кареты, мужчины носили пышные галстуки, брили верхнюю губу, ели устрицы прямо из бочонков, на запятках карет красовались грумы, женщины на все говорили: "Скажите!" - и не имели прав на собственное имущество. В стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления, и Диккенс только что начинал писать. Без малого два поколения сменилось с тех пор, а за это время - пароходы, железные дороги, телеграф, велосипеды, электричество, телефоны и вот теперь эти автомобили - такое накопление богатств, что восемь процентов превратились в три, а Форсайты насчитываются тысячами. Изменились нравы, изменились манеры, люди еще на одну ступень отошли от обезьян, богом стал Маммона - Маммона такой респектабельный, что сам себя не узнавал. Шестьдесят четыре года покровительства собственности создали крупную буржуазию, приглаживали, шлифовали, поддерживали ее до тех пор, пока она манерами, нравами, языком, внешностью, привычками и душой почти не перестала отличаться от аристократии. Эпоха, так позолотившая свободу личности, что если у человека были деньги, он был свободен по закону и в действительности, а если у него не было денег - он был свободен только по закону, но отнюдь не в действительности; эпоха, так канонизировавшая фарисейство, что для того, чтобы быть респектабельным, достаточно было казаться им. Великий век, всеизменяющему воздействию которого подверглось все, кроме природы человека и природы вселенной. |
| And to witness the passing of this Age, London--its pet and fancy-- was pouring forth her citizens through every gate into Hyde Park, hub of Victorianism, happy hunting-ground of Forsytes. Under the grey heavens, whose drizzle just kept off, the dark concourse gathered to see the show. The 'good old' Queen, full of years and virtue, had emerged from her seclusion for the last time to make a London holiday. From Houndsditch, Acton, Ealing, Hampstead, Islington, and Bethnal Green; from Hackney, Hornsey, Leytonstone, Battersea, and Fulham; and from those green pastures where Forsytes flourish--Mayfair and Kensington, St. James' and Belgravia, Bayswater and Chelsea and the Regent's Park, the people swarmed down on to the roads where death would presently pass with dusky pomp and pageantry. Never again would a Queen reign so long, or people have a chance to see so much history buried for their money. A pity the war dragged on, and that the Wreath of Victory could not be laid upon her coffin! All else would be there to follow and commemorate--soldiers, sailors, foreign princes, half-masted bunting, tolling bells, and above all the surging, great, dark-coated crowd, with perhaps a simple sadness here and there deep in hearts beneath black clothes put on by regulation. After all, more than a Queen was going to her rest, a woman who had braved sorrow, lived well and wisely according to her lights. | И для того чтобы посмотреть, как уходит этот век, Лондон, его любимец и баловень, вливал потоки своих граждан сквозь все ворота в Хайд-парк, этот оплот викторианства, заповедный остров Форсайтов. Под серым небом, которое вот-вот, казалось, брызнет мелким дождем, темная толпа собралась посмотреть на пышное шествие. Добрая старая королева, богатая добродетелью и летами, в последний раз вышла из своего уединения, чтобы устроить Лондону праздник. Из Хаундсдитча, Эктона, Илинга, Хэмстеда, Излингтона и Бетнел-Грина, из Хэкни, Хорнси, Лейтонстона, Бэттерси и Фулхема и с тех зеленых пастбищ, где расцветают Форсайты, - Мейфера и Кенсингтона, Сент-Джемса и Белгрэвии, Бэйсуотер и Челси и Риджент-парка стекался народ на улицы, по которым сейчас с мрачной помпой и в пышном параде пройдет смерть. Никогда больше не будет ни одна королева царствовать так долго, и народу не придется больше поглядеть, как хоронят такую долгую эпоху. Какая жалость, что война все еще тянется и нельзя возложить на гроб венок победы! Но, кроме этого, в проводах будет все: солдаты, матросы, иностранные принцы, приспущенные знамена и похоронный звон, а главное - огромная, волнующаяся, одетая в траур толпа, в которой, может быть, не одно сердце под черной одеждой, надетой ради этикета, сжимается легкой грустью. В конце концов, это не только королева уходит на покой, это уходит женщина, которая мужественно терпела горе, жила, как умела, честно и мудро. |
| Out in the crowd against the railings, with his arm hooked in Annette's, Soames waited. Yes! the Age was passing! What with this Trade Unionism, and Labour fellows in the House of Commons, with continental fiction, and something in the general feel of everything, not to be expressed in words, things were very different; he recalled the crowd on Mafeking night, and George Forsyte saying: "They're all socialists, they want our goods." Like James, Soames didn't know, he couldn't tell--with Edward on the throne! Things would never be as safe again as under good old Viccy! Convulsively he pressed his young wife's arm. There, at any rate, was something substantially his own, domestically certain again at last; something which made property worth while--a real thing once more. Pressed close against her and trying to ward others off, Soames was content. The crowd swayed round them, ate sandwiches and dropped crumbs; boys who had climbed the plane-trees chattered above like monkeys, threw twigs and orange-peel. It was past time; they should be coming soon! And, suddenly, a little behind them to the left, he saw a tallish man with a soft hat and short grizzling beard, and a tallish woman in a little round fur cap and veil. Jolyon and Irene talking, smiling at each other, close together like Annette and himself! They had not seen him; and stealthily, with a very queer feeling in his heart, Soames watched those two. They looked happy! What had they come here for--inherently illicit creatures, rebels from the Victorian ideal? What business had they in this crowd? Each of them twice exiled by morality--making a boast, as it were, of love and laxity! He watched them fascinated; admitting grudgingly even with his arm thrust through Annette's that--that she--Irene--No! he would not admit it; and he turned his eyes away. He would not see them, and let the old bitterness, the old longing rise up within him! And then Annette turned to him and said: | В толпе перед оградой парка Сомс, стоя под руку с Аннет, ждал. Да! Век уходит! Со всем этим тред-юнионизмом и с этими лейбористами в парламенте, с этими французскими романами и ощущением чего-то такого в воздухе, чего не выразишь словами, все пошло совсем по-другому; он вспомнил толпу в ночь взятия Мейфкинга и слова Джорджа Форсайта: "Они все социалисты, они зарятся на наше добро". Сомс, подобно Джемсу, ничего не знал, ничего не мог сказать, что будет, когда на престол сядет этот Эдуард. Никогда уж больше не будет так спокойно, как при доброй, старой Викки! Он, вздрогнув, прижал руку своей молодой жены. Это по крайней мере было чтото его собственное, что-то, наконец, снова его неотъемлемо-домашнее, то, ради чего стоит иметь собственность, чтото действительно реальное. Крепко прижимая ее к себе и стараясь отгородить от других. Сомс чувствовал себя довольным. Толпа шумела вокруг них, ела бутерброды, стряхивала крошки; мальчишки, взобравшись на платаны, болтали, как мартышки, бросались сучьями и апельсинными корками. Время уже прошло, процессия должна вотвот показаться! И вдруг чуть-чуть левее позади он увидел высокого мужчину в мягкой шляпе, с короткой седеющей бородкой и высокую женщину в маленькой круглой меховой шапочке под вуалью. Джолион и Ирэн, болтая, улыбаясь, стояли, тесно прижавшись друг к другу, как он и Аннет! Они не видели его; и украдкой, с каким-то очень странным чувством, Сомс наблюдал за ними. Они кажутся счастливыми! Зачем они пришли сюда, эти двое отвернувшиеся от всех законов, восставшие против идеалов викторианства? Что нужно им в этой толпе? Каждый из них дважды изгнан приговором морали - и вот они здесь, точно хвастаются своей любовью и беспутством. Он как зачарованный следил за ними, признавая с завистью даже и теперь, когда рука Аннет покоилась в его руке, что она, Ирэн... Нет! Он этого не признает, и он отвел глаза. Он не хочет видеть их, не хочет, чтобы прежняя горечь, прежнее желание снова вспыхнули в нем! Но тут Аннет повернулась к нему и сказала: |
| "Those two people, Soames; they know you, I am sure. Who are they?" | - Вот эти двое, Сомс, они знают вас, я уверена. Кто они такие? |
| Soames nosed sideways. | Сомс покосился. |
| "What people?" | - Где? Кто? |
| "There, you see them; just turning away. They know you." | - Да вот, видите; они как раз уходят. Они вас знают. |
| "No," Soames answered; "a mistake, my dear." | - Нет, - ответил Сомс, - вы ошибаетесь, дорогая. |
| "A lovely face! And how she walk! Elle est tres distinguee!" | - Очаровательное лицо! И какая походка! Elle est tres distinguee [35] |
| Soames looked then. Into his life, out of his life she had walked like that swaying and erect, remote, unseizable; ever eluding the contact of his soul! He turned abruptly from that receding vision of the past. | Тогда Сомс посмотрел им вслед. Вот так, этой спокойной походкой, она вошла в его жизнь и ушла из нее - прямая, недоступная, далекая, всегда уклонявшаяся от духовного общения с ним! Он резко отвернулся от этого удаляющегося видения прошлого. |
| "You'd better attend," he said, "they're coming now!" | - Смотрите-ка лучше сюда, - сказал он, - идут! |
| But while he stood, grasping her arm, seemingly intent on the head of the procession, he was quivering with the sense of always missing something, with instinctive regret that he had not got them both. | Но, стоя рядом с ней, крепко прижимая к себе ее руку и как будто с интересом следя за приближающейся процессией, он содрогался от чувства невозвратимой утраты, от острого сожаления, что они не принадлежат ему обе. |
| Slow came the music and the march, till, in silence, the long line wound in through the Park gate. He heard Annette whisper, "How sad it is and beautiful!" felt the clutch of her hand as she stood up on tiptoe; and the crowd's emotion gripped him. There it was--the bier of the Queen, coffin of the Age slow passing! And as it went by there came a murmuring groan from all the long line of those who watched, a sound such as Soames had never heard, so unconscious, primitive, deep and wild, that neither he nor any knew whether they had joined in uttering it. Strange sound, indeed! Tribute of an Age to its own death.... Ah! Ah!.... The hold on life had slipped. That which had seemed eternal was gone! The Queen--God bless her! | Медленно приближалась музыка и погребальное шествие, и наконец среди всеобщей тишины длинная процессия влилась в ворота парка. Он услышал, как Аннет прошептала: "Как печально и как прекрасно!" - почувствовал, как она крепко сжала его руку, приподнимаясь на цыпочки, и волнение толпы захватило его. Вот он, катафалк королевы, - медленно плывущий мимо гроб Века! И, по мере того, как он медленно двигался, из сомкнутых рядов толпы, следившей за ним, подымался глухой стон; никогда в жизни Сомс не слышал такого звука, это было что-то такое бессознательное, первобытное, глубокое, безудержное, что ни он, ни кто другой не отдавали себе отчета, не исходит ли он от каждого из них. Непостижимый звук! Дань Века собственной своей смертн!.. А-а-а!... А-а-а!.. Исчезает опора жизни! То, что казалось вечным, уходит? Королева - упокой ее, господи! |
| It moved on with the bier, that travelling groan, as a fire moves on over grass in a thin line; it kept step, and marched alongside down the dense crowds mile after mile. It was a human sound, and yet inhuman, pushed out by animal subconsciousness, by intimate knowledge of universal death and change. None of us--none of us can hold on for ever! | Он плыл вместе с катафалком, этот неудержимый стон, как огонь плывет по траве узенькой полоской. Не отставая, шаг за шагом он следовал за ним по сомкнутым рядам толпы, из ряда в ряд. Это был человеческий и в то же время нечеловеческий стон, исторгаемый животным подсознанием, сокровеннейшим прозрением того, что все умирает, все изменяется. Никто из нас, никто из нас не вечен! |
| It left silence for a little--a very little time, till tongues began, eager to retrieve interest in the show. Soames lingered just long enough to gratify Annette, then took her out of the Park to lunch at his father's in Park Lane.... | Когда он смолк, наступила тишина, не надолго, очень не надолго, пока тут же не развязались языки, спеша обсудить интересное зрелище. Сомс постоял еще немножко, чтобы доставить удовольствие Аннет, потом вывел ее из парка и отправился с нею на Парк-Лейн завтракать к отцу... |
| James had spent the morning gazing out of his bedroom window. The last show he would see, last of so many! So she was gone! Well, she was getting an old woman. Swithin and he had seen her crowned- -slim slip of a girl, not so old as Imogen! She had got very stout of late. Jolyon and he had seen her married to that German chap, her husband--he had turned out all right before he died, and left her with that son of his. And he remembered the many evenings he and his brothers and their cronies had wagged their heads over their wine and walnuts and that fellow in his salad days. And now he had come to the throne. They said he had steadied down--he didn't know--couldn't tell! He'd make the money fly still, he shouldn't wonder. What a lot of people out there! It didn't seem so very long since he and Swithin stood in the crowd outside Westminster Abbey when she was crowned, and Swithin had taken him to Cremorne afterwards--racketty chap, Swithin; no, it didn't seem much longer ago than Jubilee Year, when he had joined with Roger in renting a balcony in Piccadilly. | Джемс провел утро, не отходя от окна своей спальни; Последнее пышное зрелище, которое ему суждено увидеть... - последнее из всех! Итак, она умерла! Конечно, она уже была старая женщина. Суизин и он присутствовали при ее коронации: тоненькая, стройная девочка, моложе Имоджин! Она потом очень располнела. Они с Джолионом видели, как ее венчали с этим немцем, ее супругом; он оказался вполне порядочным, а потом умер, оставив ее с сыном. И Джемс вспоминал, как, бывало, вечерами собирались братья и друзья и как, сидя после обеда за бутылкой вина, они, покачивая головами, беседовали меж собой об этом юнце. И вот теперь он вступил на престол. Говорят, он остепенился - вот этого уж он не знает, не может сказать! Наверно, будет сорить деньгами. Какая масса повсюду! Кажется, совсем не так давно они с Суизином стояли в толпе перед Вестминстерским аббатством, когда ее короновали, а потом Суизин повез его к Креморну - веселый был этот Суизин; кажется, будто это было почти так же недавно, как юбилейный год, когда они с Роджером сняли сообща балкон на Пикадилли. |
| Jolyon, Swithin, Roger all gone, and he would be ninety in August! And there was Soames married again to a French girl. The French were a queer lot, but they made good mothers, he had heard. Things changed! They said this German Emperor was here for the funeral, his telegram to old Kruger had been in shocking taste. He should not be surprised if that chap made trouble some day. Change! H'm! Well, they must look after themselves when he was gone: he didn't know where he'd be! And now Emily had asked Dartie to lunch, with Winifred and Imogen, to meet Soames' wife--she was always doing something. And there was Irene living with that fellow Jolyon, they said. He'd marry her now, he supposed. | Джолион, Суизин, Роджер - все умерли, а ему в августе будет девяносто! И вот теперь Сомс женился на этой француженке. Французы странный народ, но он слышал, что француженки хорошие матери. Времена меняются! Говорят, этот германский император приехал на похороны; а ведь его телеграмма тогда старику Крюгеру была прямо-таки неприличного тона [36]. И он не удивится, если когда-нибудь этот молодчик наделает хлопот. Все меняется! Гм! И придется им самим заботиться о себе, когда он умрет: что с ним будет, он не знает! И вот сегодня Эмили пригласила Дарти к завтраку с Уинифрид и Имоджин, чтобы принять всей семьей жену Сомса. Вечно она что-нибудь придумает! А Ирэн, говорят, живет с этим Джолионом. Верно, он теперь на ней женится. |
| 'My brother Jolyon,' he thought, 'what would he have said to it all?' And somehow the utter impossibility of knowing what his elder brother, once so looked up to, would have said, so worried James that he got up from his chair by the window, and began slowly, feebly to pace the room. | "Брат Джолион, - подумал Джемс, - что бы он сказал на все это?" И полная невозможность представить себе, что сказал бы его старший брат, к мнению которого он всегда так прислушивался, так расстроила Джемса, что он поднялся со своего кресла и медленно, с усилием начал ходить взад и вперед по комнате. |
| 'She was a pretty thing, too,' he thought; 'I was fond of her. Perhaps Soames didn't suit her--I don't know--I can't tell. We never had any trouble with our wives.' Women had changed everything had changed! And now the Queen was dead--well, there it was! A movement in the crowd brought him to a standstill at the window, his nose touching the pane and whitening from the chill of it. They had got her as far as Hyde Park Corner--they were passing now! Why didn't Emily come up here where she could see, instead of fussing about lunch. He missed her at that moment--missed her! Through the bare branches of the plane-trees he could just see the procession, could see the hats coming off the people's heads--a lot of them would catch colds, he shouldn't wonder! A voice behind him said: | "А какая была красотка! - думал он. - И я так к ней привязался. Может быть. Сомс не подходил ей, не знаю, не могу сказать. У нас никогда не было никаких неприятностей с нашими женами". Женщины изменились, все изменилось! И вот теперь королева умерла - что ты скажешь! Он заметил какое-то движение в толпе и остановился у окна, прижавшись к холодному стеклу, так что кончик носа у него сразу побелел. Они уже выходят с ней из-за угла Хайд-парка, сейчас они пройдут мимо! Почему Эмили не идет сюда наверх посмотреть, вместо того чтобы суетиться с этим завтраком? Ему недоставало ее в эту минуту, недоставало! Сквозь голые сучья платанов ему видно было, как двигалась процессия, как толпа обнажила головы, наверно, масса народу простудится! Голос позади него сказал: |
| "You've got a capital view here, James!" | - Оказывается, тебе здесь отлично все видно. Джемс! |
| "There you are!" muttered James; "why didn't you come before? You might have missed it!" | - Наконец-то! - пробормотал Джемс. - Почему ты раньше не пришла? Ты ведь могла все пропустить! |
| And he was silent, staring with all his might. | И он замолчал, глядя напряженно и пристально. |
| "What's the noise?" he asked suddenly. | - Что это за шум? - вдруг спросил он. |
| "There's no noise," returned Emily; "what are you thinking of?-- they wouldn't cheer." | - Никакого нет шума, - сказала Эмили, - ты что думаешь, ведь не может быть никаких приветствий! |
| "I can hear it." | - Но я слышу. |
| "Nonsense, James!" | - Глупости, Джемс! |
| No sound came through those double panes; what James heard was the groaning in his own heart at sight of his Age passing. | Ни малейшего звука не доносилось сквозь двойные рамы. То, что Джемс слышал, это был стон его собственного сердца, в то время как он взирал на то, как уходит его Век. |
| "Don't you ever tell me where I'm buried," he said suddenly. "I shan't want to know." | - Пожалуйста, никогда не говори мне, где меня похоронят, - неожиданно сказал он. - Я не хочу этого знать. |
| And he turned from the window. There she went, the old Queen; she'd had a lot of anxiety--she'd be glad to be out of it, he should think! | И он отошел от окна. Вот она и ушла, старая королева; у нее было много неприятностей - наверно, она рада, что избавилась от них! |
| Emily took up the hair-brushes. | Эмили взяла с туалета головные щетки. |
| "There'll be just time to brush your head," she said, "before they come. You must look your best, James." | - Тебе нужно причесаться, - сказала она, - пока они не пришли. Ты должен сегодня быть как можно красивее, Джемс! |
| "Ah!" muttered James; "they say she's pretty." | - Ах! - вздохнул Джемс. - Говорят, она хороша собой! |
| The meeting with his new daughter-in-law took place in the dining-room. James was seated by the fire when she was brought in. He placed, his hands on the arms of the chair and slowly raised himself. Stooping and immaculate in his frock-coat, thin as a line in Euclid, he received Annette's hand in his; and the anxious eyes of his furrowed face, which had lost its colour now, doubted above her. A little warmth came into them and into his cheeks, refracted from her bloom. | Встреча Джемса с его новой невесткой состоялась в столовой. Джемс сидел у камина, когда они вошли. Он оперся обеими руками на ручки кресла и медленно поднялся ей навстречу. Слегка согнувшийся, безукоризненный в своем сюртуке, тонкий, как линия у Евклида, он взял руку Аннет в свою руку. Изрезанное морщинами лицо, с которого уже сошел румянец, склонилось над нею, и озабоченные глаза пытливо устремились на нее. Словно блеском ее цветущей молодости вспыхнули и его глаза и щеки. |
| "How are you?" he said. "You've been to see the Queen, I suppose? Did you have a good crossing?" | - Как поживаете? - сказал он. - Вы, наверно, ходили смотреть на королеву? Хорошо ли вы перенесли переезд морем? |
| In this way he greeted her from whom he hoped for a grandson of his name. | Так приветствовал он ту, от которой ждал внука. |
| Gazing at him, so old, thin, white, and spotless, Annette murmured something in French which James did not understand. | Аннет, глядя на него, такого старого, худого, белого как лунь, безукоризненно одетого, пролепетала что-то пофранцузски, чего Джемс не понял. |
| "Yes, yes," he said, "you want your lunch, I expect. | - Да, да, - сказал он. - Я думаю, вы проголодались. |
| Soames, ring the bell; we won't wait for that chap Dartie." | Сомс, позвони, пожалуйста. Мы не будем дожидаться этого Дарти. |
| But just then they arrived. Dartie had refused to go out of his way to see 'the old girl.' With an early cocktail beside him, he had taken a 'squint' from the smoking-room of the Iseeum, so that Winifred and Imogen had been obliged to come back from the Park to fetch him thence. His brown eyes rested on Annette with a stare of almost startled satisfaction. The second beauty that fellow Soames had picked up! What women could see in him! Well, she would play him the same trick as the other, no doubt; but in the meantime he was a lucky devil! And he brushed up his moustache, having in nine months of Green Street domesticity regained almost all his flesh and his assurance. Despite the comfortable efforts of Emily, Winifred's composure, Imogen's enquiring friendliness, Dartie's showing-off, and James' solicitude about her food, it was not, Soames felt, a successful lunch for his bride. He took her away very soon. | Но как раз в эту минуту они пожаловали. Дарти не пожелал изменять своим привычкам ради того, чтобы посмотреть на "старушку". Заказав себе с утра коктейль, он любовался этим зрелищем из окна курительной "АйсиумКлуба", так что Уинифрид с Имоджин пришлось зайти за ним в клуб из парка. Его карие глаза остановились на Аннет почти с изумленным восхищением. Вторую красавицу подцепил этот Сомс! И что только женщины находят в нем! Конечно, она сыграет с ним такую же шутку, как та; но пока что ему повезло? И Дарти подкрутил усы: за девять месяцев семейного благоденствия на Гринстрит он почти в полной мере обрел и свою былую полноту и свою самоуверенность. Несмотря на ласковые хлопоты Эмили, спокойную выдержку Уинифрид, дружелюбную приветливость Имоджин, самодовольную развязность Дарти и заботы Джемса о том, чтобы Аннет ела. Сомс чувствовал, что этот завтрак не очень удачный дебют для его жены. Он скоро увез ее. |
| "That Monsieur Dartie," said Annette in the cab, "je n'aime pas ce type-la!" | - Этот мсье Дарти, - сказала Аннет, когда они сели в кэб, - je n'airne pas ce type la! [37] |
| "No, by George!" said Soames. | - Упаси боже, нет! - сказал Сомс. |
| "Your sister is veree amiable, and the girl is pretty. Your father is veree old. I think your mother has trouble with him; I should not like to be her." | - У вас очень милая сестра, и дочка у нее очень хорошенькая. А ваш отец очень старый. Мне кажется, вашей матери должно быть с ним много хлопот, я бы не хотела быть на ее месте. |
| Soames nodded at the shrewdness, the clear hard judgment in his young wife; but it disquieted him a little. The thought may have just flashed through him, too: 'When I'm eighty she'll be fifty-five, having trouble with me!' | Сомс кивнул, одобряя проницательность и ясное, твердое суждение своей молодой жены; но оно как-то немножко смущало его. Может быть, у него мелькала мысль: "Когда мне будет восемьдесят, ей будет только пятьдесят пять, и ей тоже будет со мной много хлопот". |
| "There's just one other house of my relations I must take you to," he said; "you'll find it funny, but we must get it over; and then we'll dine and go to the theatre." | - Мы теперь должны побывать еще в одном доме у моих родственников, они вам покажутся чудаками, но с этим уж нужно примириться; а потом мы пообедаем и поедем в театр. |
| In this way he prepared her for Timothy's. But Timothy's was different. They were delighted to see dear Soames after this long long time; and so this was Annette! | Так он подготовлял ее к знакомству с обитателями дома Тимоти. Но у Тимоти все было совсем по-другому. Они были так рады увидеть дорогого Сомса после такого долгого перерыва; ах, вот она какая. Аннет! |
| "You are so pretty, my dear; almost too young and pretty for dear Soames, aren't you? But he's very attentive and careful--such a good hush...." | - Вы такая красавица, моя милочка; пожалуй, даже чересчур молоды и хороши для дорогого Сомса, не правда ли? Но он такой внимательный и заботливый, такой хороший... |
| Aunt Juley checked herself, and placed her lips just under each of Annette's eyes--she afterwards described them to Francie, who dropped in, as: "Cornflower-blue, so pretty, I quite wanted to kiss them. I must say dear Soames is a perfect connoisseur. In her French way, and not so very French either, I think she's as pretty--though not so distinguished, not so alluring--as Irene. Because she was alluring, wasn't she? with that white skin and those dark eyes, and that hair, couleur de-- what was it? I always forget." | Тетя Джули чуть было не сказала "муж", но удержалась и приложилась губами к щечкам Аннет, чуть пониже глаз, которые она потом расписывала Фрэнси, когда та заехала к ней: синие, как васильки, такие красивые, мне так и хотелось расцеловать их. Я должна сказать, что милый Сомс действительно знаток. В таком французском стиле, впрочем не совсем французском, и такая же красавица - правда, не такая интересная, не такая обаятельная, как Ирэн. Потому что ведь, правда же, Ирэн была обаятельна эта ее молочная кожа, темные глаза и эти волосы couleur de... как это, я всегда забываю? |
| "Feuille morte," Francie prompted. | - Feuille morte, - подсказала Фрэнси. |
| "Of course, dead leaves--so strange. I remember when I was a girl, before we came to London, we had a foxhound puppy--to 'walk' it was called then; it had a tan top to its head and a white chest, and beautiful dark brown eyes, and it was a lady." | - Да, да, опавших листьев - как странно! Я помню, когда я была девушкой, перед тем как мы приехали в Лондон, у нас был маленький щенок, гончая, не для охоты, а просто мы с ним ходили гулять, у него было рыжеватое пятно на голове и белая грудь и замечательные темно-карие глаза, и это была особа женского пола. |
| "Yes, auntie," said Francie, "but I don't see the connection." | - Да, тетечка, - сказала Фрэнси, - но я не понимаю, при чем это тут. |
| "Oh!" replied Aunt Juley, rather flustered, "it was so alluring, and her eyes and hair, you know...." She was silent, as if surprised in some indelicacy. "Feuille morte," she added suddenly; "Hester--do remember that!".... | - Ах! - вскликнула тетя Джули в каком-то экстазе. - Она была очаровательная, эти глаза и это пятно, ну, знаешь... - она замолчала, словно боясь о чем-то проговориться. - Feuille morte, - прибавила она неожиданно. - Эстер, запомни, пожалуйста!.. |
| Considerable debate took place between the two sisters whether Timothy should or should not be summoned to see Annette. | Сестры долго и оживленно обсуждали вопрос, позвать или не позвать Тимоти, чтобы он пришел посмотреть на Аннет. |
| "Oh, don't bother!" said Soames. | - Пожалуйста, не беспокойтесь, - сказал Сомс. |
| "But it's no trouble, only of course Annette's being French might upset him a little. He was so scared about Fashoda. I think perhaps we had better not run the risk, Hester. It's nice to have her all to ourselves, isn't it? And how are you, Soames? Have you quite got over your...." | - Но здесь нет никакого беспокойства, только разве то, что Аннет француженка, и это, может быть, расстроит его. Он так напуган этой историей с Фашодой. Я думаю, нам лучше не рисковать, Эстер. Так приятно, что она побудет здесь запросто с нами. А как ты поживаешь. Сомс? Ты теперь совсем покончил с твоим... |
| Hester interposed hurriedly: | Эстер живо вмешалась: |
| "What do you think of London, Annette?" | - Как вам понравился Лондон, Аннет? |
| Soames, disquieted, awaited the reply. It came, sensible, composed: | Сомс с некоторой тревогой ждал, что она ответит. Разумно, сдержанно она сказала: |
| "Oh! I know London. I have visited before." | - О! Я знаю Лондон. Я бывала здесь раньше. |
| He had never ventured to speak to her on the subject of the restaurant. The French had different notions about gentility, and to shrink from connection with it might seem to her ridiculous; he had waited to be married before mentioning it; and now he wished he hadn't. | Он до сих пор не решился поговорить с ней насчет ресторана, У французов несколько другое представление о хорошем тоне, и, может быть, ей покажется странным, что можно стесняться таких вещей; он хотел поговорить с ней об этом после того, как они поженятся, и теперь жалел, что забыл это сделать. |
| "And what part do you know best?" said Aunt Juley. | - А какую часть Лондона вы лучше всего знаете? - спросила тетя Джули. |
| "Soho," said Annette simply. | - Сохо, - просто сказала Аннет. |
| Soames snapped his jaw. | Сомс стиснул зубы. |
| "Soho?" repeated Aunt Juley; "Soho?" | - Сохо? - повторила тетя Джули. - Сохо? |
| 'That'll go round the family,' thought Soames. | "Теперь это обойдет всех", - подумал Сомс. |
| "It's very French, and interesting," he said. | - Это действительно квартал во французском духе и очень любопытный, сказал он. |
| "Yes," murmured Aunt Juley, "your Uncle Roger had some houses there once; he was always having to turn the tenants out, I remember." | - Да, - протянула тетя Джули. - У твоего дяди Роджера когда-то были там дома, я помню, ему всегда приходилось выселять оттуда жильцов. |
| Soames changed the subject to Mapledurham. | Сомс перевел разговор на Мейплдерхем. |
| "Of course," said Aunt Juley, "you will be going down there soon to settle in. We are all so looking forward to the time when Annette has a dear little...." | - Ну конечно, - сказала тетя Джули. - Вы теперь, наверно, отправитесь туда и будете там жить. Мы все ждем не дождемся, когда у Аннет будет милый маленький... |
| "Juley!" cried Aunt Hester desperately, "ring tea!" | - Джули! - вскричала тетя Эстер с отчаянием в голосе. - Позвони, чтобы дали чаю. |
| Soames dared not wait for tea, and took Annette away. | Сомс не решился ждать чаю и увез Аннет. |
| "I shouldn't mention Soho if I were you," he said in the cab. "It's rather a shady part of London; and you're altogether above that restaurant business now; I mean," he added, "I want you to know nice people, and the English are fearful snobs." | - Я бы на вашем месте не стал упоминать о Сохо, - сказал он, когда они сели в кэб. - Этот квартал пользуется довольно сомнительной репутацией; а вы теперь выше того круга, в котором вы вращались, будучи в этом ресторане. Понимаете, - прибавил он, - я хочу ввести вас в хорошее общество, а англичане ужасные снобы. |
| Annette's clear eyes opened; a little smile came on her lips. | Ясные глаза Аннет широко раскрылись; на губах мелькнула улыбка. |
| "Yes?" she said. | - Да? - сказала она. |
| 'H'm!' thought Soames, 'that's meant for me!' and he looked at her hard. 'She's got good business instincts,' he thought. 'I must make her grasp it once for all!' | "Гм! - подумал Сомс. - Это на мой счет", - и он строго посмотрел на нее. "У нее очень трезвый взгляд на вещи, - подумал он. - Я должен раз навсегда заставить ее понять". |
| "Look here, Annette! it's very simple, only it wants understanding. Our professional and leisured classes still think themselves a cut above our business classes, except of course the very rich. It may be stupid, but there it is, you see. It isn't advisable in England to let people know that you ran a restaurant or kept a shop or were in any kind of trade. It may have been extremely creditable, but it puts a sort of label on you; you don't have such a good time, or meet such nice people--that's all." | - Послушайте, Аннет, это очень просто, нужно только вникнуть. У нас люди, занимающиеся свободной профессией, и богатые люди, живущие на свой капитал, считают себя выше людей, занимающихся какой-нибудь коммерческой, деятельностью; исключение, конечно, для очень богатых. Может быть, это и глупо, но это так. В Англии не рекомендуется сообщать людям, что вы держали ресторан или лавку или вообще занимались какой-нибудь торговлей. Может быть, это и очень достойное занятие, но это кладет известное клеймо; вы уже не сможете бывать в таком хорошем обществе и вести такую светскую жизнь - вот и все. |
| "I see," said Annette; "it is the same in France." | - Я понимаю, - сказала Аннет, - это так же, как и во Франции. |
| "Oh!" murmured Soames, at once relieved and taken aback. "Of course, class is everything, really." | - О да! - пробормотал Сомс, несколько озадаченный, но в то же время с облегчением. - Разумеется, класс - это все. |
| "Yes," said Annette; "comme vous etes sage." | - Да, - сказала Аннет. - Comme vous etes sage! |
| 'That's all right,' thought Soames, watching her lips, 'only she's pretty cynical.' His knowledge of French was not yet such as to make him grieve that she had not said 'tu.' He slipped his arm round her, and murmured with an effort: | "Все это так, - подумал Сомс, глядя на ее губы, - только она все-таки очень цинична". Его знание языка было не настолько велико, чтобы он мог огорчиться тем, что она и по-французски не сказала ему "tu". Он обнял ее и, старательно выговаривая слова, прошептал: |
| "Et vous etes ma belle femme." | - Et vous etes ma belle femme |
| Annette went off into a little fit of laughter. | Аннет расхохоталась. |
| "Oh, non!" she said. "Oh, non! ne parlez pas Francais, Soames. What is that old lady, your aunt, looking forward to?" | - Oh, non! - сказала она. - Oh, non! не parlez pas francais, Сомс. А чего это ждет не дождется эта старая дама, ваша тетя? |
| Soames bit his lip. | Сомс закусил губу. |
| "God knows!" he said; "she's always saying something;" | - Бог ее знает, - сказал он, - она вечно что-нибудь скажет. |
| but he knew better than God. | Но он знал лучше бога. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
