The man of property/Собственник (часть вторая)

CHAPTER IV JAMES GOES TO SEE FOR HIMSELF/ДЖЕМС РЕШИЛ УБЕДИТЬСЯ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ

English	Русский
Those ignorant of Forsyte 'Change would not, perhaps, foresee all the stir made by Irene's visit to the house.	Люди, не имеющие представления о Форсайтской Бирже, наверное, не смогли бы предугадать то волнение, которое вызвала среди Форсайтов поездка Ирэн в Робин-Хилл.
After Swithin had related at Timothy's the full story of his memorable drive, the same, with the least suspicion of curiosity, the merest touch of malice, and a real desire to do good, was passed on to June.	После того как Суизин сделал у Тимоти полный отчет об этом памятном дне, рассказ его, уже с едва уловимым оттенком любопытства, не без легкого коварства, но с искренним желанием сделать добро, был передан Джун.
"And what a dreadful thing to say, my dear!" ended Aunt Juley; "that about not going home. What did she mean?"	- Ты только подумай; милочка, какой ужас! - закончила тетя Джули. Заявить, что ей не хочется ехать домой! Что это значит?
It was a strange recital for the girl. She heard it flushing painfully, and, suddenly, with a curt handshake, took her departure.	Рассказ тетки показался Джун диким. Она выслушала его, мучительно краснея, и вдруг поднялась, быстро пожала тете Джули руку и ушла.
"Almost rude!" Mrs. Small said to Aunt Hester, when June was gone.	- Она прямо-таки груба! - сказала миссис Смолл тете Эстер после ухода внучки.
The proper construction was put on her reception of the news. She was upset. Something was therefore very wrong. Odd! She and Irene had been such friends!	То, как Джун восприняла эту новость, получило соответствующее истолкование. Она взволновалась. Значит, там происходит что-то неладное. Странно! Ведь они с Ирэн были такими друзьями!
It all tallied too well with whispers and hints that had been going about for some time past. Recollections of Euphemia's account of the visit to the theatre--Mr. Bosinney always at Soames's? Oh, indeed! Yes, of course, he would be about the house! Nothing open. Only upon the greatest, the most important provocation was it necessary to say anything open on Forsyte 'Change. This machine was too nicely adjusted; a hint, the merest trifling expression of regret or doubt, sufficed to set the family soul so sympathetic--vibrating. No one desired that harm should come of these vibrations--far from it; they were set in motion with the best intentions, with the feeling, that each member of the family had a stake in the family soul.	Все это слишком хорошо подтверждало те намеки и слухи, которые циркулировали последнее время. Вспоминался рассказ Юфимии о театре... Мистер Босини постоянно бывает у Сомса? Вот как? Впрочем, конечно, что ж тут удивительного - ведь он строит дом! Обо всем говорилось обиняками. Необходимость говорить открыто возникала на Форсайтской Бирже только в крайних, совершенно исключительных случаях. Аппарат этот был слишком хорошо налажен: малейшего намека, выраженного мимоходом сожаления или недоверия было достаточно, чтобы душа семьи - такая отзывчивая - заволновалась. Никто из Форсайтов не хотел, чтобы это волнение причинило кому-нибудь неприятность - совсем нет; они действовали с самыми лучшими намерениями в твердой уверенности, что каждый из них связан крепкими узами с душой семьи.
And much kindness lay at the bottom of the gossip; it would frequently result in visits of condolence being made, in accordance with the customs of Society, thereby conferring a real benefit upon the sufferers, and affording consolation to the sound, who felt pleasantly that someone at all events was suffering from that from which they themselves were not suffering. In fact, it was simply a desire to keep things well-aired, the desire which animates the Public Press, that brought James, for instance, into communication with Mrs. Septimus, Mrs. Septimus, with the little Nicholases, the little Nicholases with who-knows-whom, and so on. That great class to which they had risen, and now belonged, demanded a certain candour, a still more certain reticence. This combination guaranteed their membership.	И в основе всех пересудов лежала доброта; она проскальзывала в визитах, которые наносились с целью проявить участие, согласно лучшим обычаям общества, оказать истинное благодеяние страждущим, а заодно утешиться мыслью, что люди страдают от того, от чего не страдаю я сам. В сущности говоря, только потребность "провентилировать вопрос", потребность, на которой держится и наша пресса, привела, например, Джемса к миссис Септимус, миссис Септимус к детям Николаса, детей Николаса к кому-то еще и так далее, и так далее. Великий класс, принявший Форсайтов в свое лоно как полноправных членов, требовал от них большой прямоты и еще большей сдержанности. Такое сочетание обеспечивало им право на участие в жизни этого великого класса.
Many of the younger Forsytes felt, very naturally, and would openly declare, that they did not want their affairs pried into; but so powerful was the invisible, magnetic current of family gossip, that for the life of them they could not help knowing all about everything. It was felt to be hopeless.	Форсайтская молодежь, как и следовало ожидать, в большинстве случаев восставала против контроля над собой, часто заявляя об этом совершенно открыто; но не приметный для глаза магнетический ток семейных пересудов обладал такой силой, что они просто не могли не знать друг о друге всей подноготной. Оставалось только махнуть рукой и подчиниться.
One of them (young Roger) had made an heroic attempt to free the rising generation, by speaking of Timothy as an 'old cat.' The effort had justly recoiled upon himself; the words, coming round in the most delicate way to Aunt Juley's ears, were repeated by her in a shocked voice to Mrs. Roger, whence they returned again to young Roger.	Один из них (молодой Роджер) сделал героическую попытку высвободить молодое поколение из-под ига и назвал Тимоти "старым хрычом". Отдача после такого выстрела дала себя почувствовать немедленно же: слова его в самой деликатной форме были переданы тете Джули, которая возмущенным голосом повторила их миссис Роджер, и отсюда уже они вернулись к молодому Роджеру.
And, after all, it was only the wrong-doers who suffered; as, for instance, George, when he lost all that money playing billiards; or young Roger himself, when he was so dreadfully near to marrying the girl to whom, it was whispered, he was already married by the laws of Nature; or again Irene, who was thought, rather than said, to be in danger.	И ведь в конце концов страдания выпадали только на долю тех, кто поступал дурно: например, на долю Джорджа, проигравшего такие деньги на бильярде, или того же молодого Роджера, который чуть не женился на девушке, по слухам, уже связанной с ним узами естества, или опять же на долю Ирэн, которая, как все думали, хоть и не произносили этого вслух, ступила на опасный путь.
All this was not only pleasant but salutary. And it made so many hours go lightly at Timothy's in the Bayswater Road; so many hours that must otherwise have been sterile and heavy to those three who lived there; and Timothy's was but one of hundreds of such homes in this City of London--the homes of neutral persons of the secure classes, who are out of the battle themselves, and must find their reason for existing, in the battles of others.	Семейные толки приносили с собой не только удовольствие, но и пользу. Столько часов пробежало незаметно в доме Тимоти на Бэйсуотер-Род - часов, которые могли бы показаться и пустыми и долгими для троих его обитателей, а в необъятном Лондоне дом Тимоти был всего-навсего одним из сотен домов, где живут нейтральные представители обеспеченного класса, те, что уже не участвуют в битвах и ищут оправдания своей жизни в интересе к битвам других людей.
But for the sweetness of family gossip, it must indeed have been lonely there. Rumours and tales, reports, surmises--were they not the children of the house, as dear and precious as the prattling babes the brother and sisters had missed in their own journey? To talk about them, was as near as they could get to the possession of all those children and grandchildren, after whom their soft hearts yearned.	Тоскливым было бы существование на Бэйсуотер-Род, если бы лишить его сладости семейных сплетен. Слухи и толки, пересуды, предположения наполняли дом жизнью, были дороги и милы сердцу, как те малютки, лепета которых не хватало брату и сестрам на их жизненном пути. Разговоры ближе всего подводили к обладанию этими детьми и внуками, к которым страстно тянулись их добрые сердца.
For though it is doubtful whether Timothy's heart yearned, it is indubitable that at the arrival of each fresh Forsyte child he was quite upset.	Правда, вряд ли сердце Тимоти тянулось так уж страстно, но достоверно известно, что появление на свет новых Форсайтов совершенно выводило его из равновесия.
Useless for young Roger to say, "Old cat!" for Euphemia to hold up her hands and cry: "Oh! those three!" and break into her silent laugh with the squeak at the end. Useless, and not too kind.	Напрасно молодой Роджер говорит: "Старый хрыч!", напрасно Юфимия всплескивает руками: "Ох, уж эта троица!", заливается беззвучным смехом и взвизгивает. Напрасно, и не так уж хорошо с их стороны.
The situation which at this stage might seem, and especially to Forsyte eyes, strange--not to say 'impossible'--was, in view of certain facts, not so strange after all.	Положение, создавшееся к этому времени, могло показаться, особенно на взгляд Форсайтов, странным, чтобы не сказать "немыслимым", однако, учитывая некоторые факты, придется признать, что ничего странного в нем не было.
Some things had been lost sight of.	Кое-что Форсайты упускали из виду.
And first, in the security bred of many harmless marriages, it had been forgotten that Love is no hot-house flower, but a wild plant, born of a wet night, born of an hour of sunshine; sprung from wild seed, blown along the road by a wild wind. A wild plant that, when it blooms by chance within the hedge of our gardens, we call a flower; and when it blooms outside we call a weed; but, flower or weed, whose scent and colour are always, wild!	И прежде всего, привыкнув к степенности благополучных браков, они забывали, что Любовь не тепличный цветок, а свободное растение, рожденное сырой ночью, рожденное мигом солнечного тепла, поднявшееся из свободного семени, брошенного возле дороги свободным ветром. Свободное растение, которое мы зовем цветком, если волей случая оно распускается у нас в саду, зовем плевелом, если оно распускается на воле; но цветок это или плевел - в запахе его и красках всегда свобода!
And further--the facts and figures of their own lives being against the perception of this truth--it was not generally recognised by Forsytes that, where, this wild plant springs, men and women are but moths around the pale, flame-like blossom.	Кроме того - факты и цифры, из которых складывалась жизнь Форсайтов, мешали им осознать эту истину, - они не всегда понимали, что стоит только подняться этому свободному растению, как люди, словно мошки, летят на бледный язычок его пламени.
It was long since young Jolyon's escapade--there was danger of a tradition again arising that people in their position never cross the hedge to pluck that flower; that one could reckon on having love, like measles, once in due season, and getting over it comfortably for all time--as with measles, on a soothing mixture of butter and honey--in the arms of wedlock.	История с молодым Джолионом отошла далеко в прошлое: они снова были готовы считать, что люди их круга не выходят за ограду, чтобы сорвать этот цветок; что любовь - это нечто вроде кори, настигающей человека в положенное время, с тем чтобы он отделался от нее раз и навсегда и, излечившись от любви, как от кори, целительной смесью из масла и меда, обрел спокойствие в брачном союзе.
Of all those whom this strange rumour about Bosinney and Mrs. Soames reached, James was the most affected. He had long forgotten how he had hovered, lanky and pale, in side whiskers of chestnut hue, round Emily, in the days of his own courtship. He had long forgotten the small house in the purlieus of Mayfair, where he had spent the early days of his married life, or rather, he had long forgotten the early days, not the small house,--a Forsyte never forgot a house--he had afterwards sold it at a clear profit of four hundred pounds.	Странные слухи, ходившие о Босини и миссис Сомс, никого так не волновали, как Джемса. Джемс забыл то время, когда, худой, с рыжеватыми бакенбардами, обрамлявшими его бледное лицо, он неотступно следовал за Эмили в дни своего сватовства. Забыл и маленький домик около Мейфера [7], где он провел первые дни после женитьбы, точнее, забыл первые дни, но не домик - Форсайт никогда не забудет дома; впоследствии Джемс продал его с прибылью в чистых четыреста фунтов.
He had long, forgotten those days, with their hopes and fears and doubts about the prudence of the match (for Emily, though pretty, had nothing, and he himself at that time was making a bare thousand a year), and that strange, irresistible attraction which had drawn him on, till he felt he must die if he could not marry the girl with the fair hair, looped so neatly back, the fair arms emerging from a skin-tight bodice, the fair form decorously shielded by a cage of really stupendous circumference.	Джемс давно забыл то время, полное надежд и страхов и сомнений относительно благоразумия такого брака (у хорошенькой Эмили не было денег, а сам он зарабатывал какую-нибудь тысячу в год), и то странное, непреодолимое чувство, которое овладело им с такой силой, что ему не оставалось ничего другого, как умереть или жениться на этой девушке с прекрасными волосами, собранными на затылке жгутом, прекрасными плечами, выступавшими над плотно облегающим ее грудь корсажем, прекрасной фигуркой, запрятанной в клетку кринолина необъятной ширины.
James had passed through the fire, but he had passed also through the river of years which washes out the fire; he had experienced the saddest experience of all--forgetfulness of what it was like to be in love.	В свое время Джемс прошел сквозь горнило любви, но он прошел и сквозь поток долгих лет, потушивших огонь в этом горниле, он принял от жизни самый печальный дар ее - забыл, что такое любовь.
Forgotten! Forgotten so long, that he had forgotten even that he had forgotten.	Забыл! Забыл так основательно, что забыл и то, что все уже забыто.
And now this rumour had come upon him, this rumour about his son's wife; very vague, a shadow dodging among the palpable, straightforward appearances of things, unreal, unintelligible as a ghost, but carrying with it, like a ghost, inexplicable terror.	И вдруг до него дошли слухи, слухи о жене сына. Смутные, они пронеслись тенью среди осязаемого, понятного мира вещей; странные, неуловимые, они казались призраками и, подобно призракам, вселяли необъяснимый страх,
He tried to bring it home to his mind, but it was no more use than trying to apply to himself one of those tragedies he read of daily in his evening paper. He simply could not. There could be nothing in it. It was all their nonsense. She didn't get on with Soames as well as she might, but she was a good little thing--a good little thing!	Джемс пытался разобраться в этих слухах, но с таким же успехом он мог бы применить к себе одну из тех житейских драм, которые ежедневно Попадаются в вечерних газетах. Он просто был не в состоянии понять, в чем тут дело. Все это пустяки Все это глупые выдумки. У нее не такие гладкие отношения с Сомсом, какие могли бы быть, но она милая, славная женщина - милая, славная!
Like the not inconsiderable majority of men, James relished a nice little bit of scandal, and would say, in a matter-of-fact tone, licking his lips, "Yes, yes--she and young Dyson; they tell me they're living at Monte Carlo!"	Подобно значительному большинству людей. Джемс любил посмаковать скандальные истории, и нередко можно было услышать, как он, облизнув губы, деловито отпускав такое замечание: "Да-да, она с молодым Дайсоном; говорят, их видели в Монте-Карло!"
But the significance of an affair of this sort--of its past, its present, or its future--had never struck him. What it meant, what torture and raptures had gone to its construction, what slow, overmastering fate had lurked within the facts, very naked, sometimes sordid, but generally spicy, presented to his gaze. He was not in the habit of blaming, praising, drawing deductions, or generalizing at all about such things; he simply listened rather greedily, and repeated what he was told, finding considerable benefit from the practice, as from the consumption of a sherry and bitters before a meal.	Но над подлинным значением таких историй - над тем, как они начинаются, как протекают и что ждет их в будущем - он никогда не задумывался; он не знал, что таилось под ними, из каких мук и восторгов они складывались, какой медлительный грозный рок вырастал за этими иногда неприглядными в своей наготе, но большей частью пикантными фактами, которые открывались его взору. Он не порицал, не хвалил, таких историй, не делал из них каких-либо выводов или обобщающих заключений, а просто жадно прислушивался к ним и повторял то, что слышал, получая от этих пересудов большое удовольствие, как от предобеденной рюмки хереса или английской горькой.
Now, however, that such a thing--or rather the rumour, the breath of it--had come near him personally, he felt as in a fog, which filled his mouth full of a bad, thick flavour, and made it difficult to draw breath.	Теперь же, когда самого Джемса коснулось нечто подобное, вернее - какой-то слух, легчайшие намеки, он почувствовал себя, точно в тумане, который наполняет рот чем-то тошнотворным и липким и мешает дышать.
A scandal! A possible scandal!	Скандал! Это грозит скандалом!
To repeat this word to himself thus was the only way in which he could focus or make it thinkable. He had forgotten the sensations necessary for understanding the progress, fate, or meaning of any such business; he simply could no longer grasp the possibilities of people running any risk for the sake of passion.	Только повторяя это слово, мог Джемс сосредоточиться на нем, вникнуть в его смысл. Он забыл уже те ощущения, без которых нельзя понять развития, судьбы и сущности подобных событий, ему уже не дано было знать, что люди могут идти на риск ради страсти.
Amongst all those persons of his acquaintance, who went into the City day after day and did their business there, whatever it was, and in their leisure moments bought shares, and houses, and ate dinners, and played games, as he was told, it would have seemed to him ridiculous to suppose that there were any who would run risks for the sake of anything so recondite, so figurative, as passion.	Одно предположение, будто среди его знакомых, тех, что изо дня в день ходят в Сити и вершат там свои дела, а в свободное время покупают акции, дома, обедают, может быть, даже играют в карты, одно предположение, что среди них найдется человек, способный рисковать ради такой непонятной, такой фантастической вещи, как страсть, показалось бы ему просто нелепым.
Passion! He seemed, indeed, to have heard of it, and rules such as 'A young man and a young woman ought never to be trusted together' were fixed in his mind as the parallels of latitude are fixed on a map (for all Forsytes, when it comes to 'bed-rock' matters of fact, have quite a fine taste in realism); but as to anything else--well, he could only appreciate it at all through the catch-word 'scandal.'	Страсть! Действительно, он кое-что слышал о ней, и такие правила, как "Никогда нельзя оставлять вдвоем молодого мужчину и молодую женщину", залегли у него в мозгу, точно параллели на географической карте (когда дело касается "основы основ", Форсайты обнаруживают подлинный вкус в реалистическом подходе к жизни), но все, что начиналось дальше, Джемс воспринимал только через магическое слово "скандал".
Ah! but there was no truth in it--could not be. He was not afraid; she was really a good little thing. But there it was when you got a thing like that into your mind. And James was of a nervous temperament--one of those men whom things will not leave alone, who suffer tortures from anticipation and indecision.	Да нет! Это неправда, этого не может быть. Он и не думает тревожиться. Ирэн - славная, милая женщина. Но стоит только подпустить к себе такие мысли - и кончено! Характер у Джемса был беспокойный - он принадлежал к тому типу людей, которым нелегко отделаться от раз запавшего в голову подозрения и которые мучаются тревожными предчувствиями и собственной нерешительностью.
For fear of letting something slip that he might otherwise secure, he was physically unable to make up his mind until absolutely certain that, by not making it up, he would suffer loss.	Боясь выпустить из рук что-то такое, что можно было бы удержать, действуй ты иным способом, Джемс просто физически не мог прийти к определенному решению без твердой веры в то, что всякий иной путь привел бы его к потерям.
In life, however, there were many occasions when the business of making up his mind did not even rest with himself, and this was one of them.	Однако в жизни Джемса было много таких случаев, когда окончательное решение зависело не от него. Так случилось и на этот раз.
What could he do? Talk it over with Soames? That would only make matters worse. And, after all, there was nothing in it, he felt sure.	Что предпринять? Поговорить с Сомсом? Но этим только испортишь дело. Да в конце концов все это пустяки, он уверен, что пустяки.
It was all that house. He had mistrusted the idea from the first. What did Soames want to go into the country for? And, if he must go spending a lot of money building himself a house, why not have a first-rate man, instead of this young Bosinney, whom nobody knew anything about? He had told them, how it would be. And he had heard that the house was costing Soames a pretty penny beyond what he had reckoned on spending.	Всему причиной дом. Эта затея не нравилась ему с самого начала. Зачем Сомсу понадобилось перебираться за город? Наконец, если ему так уж хочется швырять деньги на постройку дома, почему не пригласить первоклассного архитектора вместо этого Босини, о котором никто ничего не знает толком? Он ведь предупреждал. Вот теперь говорят, что постройка обойдется Сомсу куда дороже, чем он рассчитывал.
This fact, more than any other, brought home to James the real danger of the situation. It was always like this with these 'artistic' chaps; a sensible man should have nothing to say to them. He had warned Irene, too. And see what had come of it!	Последнее обстоятельство больше всего остального и помогло Джемсу уяснить всю опасность положения. С этими "талантами" всегда так; разумному человеку не стоит с ними и связываться. Он ведь и Ирэн предостерегал. Вот смотрите теперь, что получилось!
And it suddenly sprang into James's mind that he ought to go and see for himself. In the midst of that fog of uneasiness in which his mind was enveloped the notion that he could go and look at the house afforded him inexplicable satisfaction. It may have been simply the decision to do something--more possibly the fact that he was going to look at a house--that gave him relief.	И вдруг Джемса осенило: надо поехать в Робин-Хилл я убедиться во всем собственными глазами. Мысль, что можно самому взглянуть на этот дом, рассеяла тревогу, обволакивавшую Джемса, как туман, и почему-то доставила ему удовольствие. Душевный покой принесло ему, вероятно, само решение предпринять что-то - точнее, съездить и посмотреть какой-то дом.
He felt that in staring at an edifice of bricks and mortar, of wood and stone, built by the suspected man himself, he would be looking into the heart of that rumour about Irene.	Джемсу казалось, что, всматриваясь в здание из кирпича и известки, из камня и дерева - в то самое здание, которое выстроила эта подозрительная личность, он проникнет в тайну слухов, ходивших вокруг имени Ирэн.
Without saying a word, therefore, to anyone, he took a hansom to the station and proceeded by train to Robin Hill; thence--there being no 'flies,' in accordance with the custom of the neighbourhood--he found himself obliged to walk.	И, не сказав никому ни слова. Джемс отправился в кэбе на вокзал, доехал поездом до Робин-Хилла и, не найдя на станции лошадей, как это и полагалось в здешних местах, был вынужден пойти дальше пешком.
He started slowly up the hill, his angular knees and high shoulders bent complainingly, his eyes fixed on his feet, yet, neat for all that, in his high hat and his frock-coat, on which was the speckless gloss imparted by perfect superintendence. Emily saw to that; that is, she did not, of course, see to it-- people of good position not seeing to each other's buttons, and Emily was of good position--but she saw that the butler saw to it.	Он медленно поднимался в гору, сутулясь, с трудом сгибая свои острые колени, опустив голову, но все такой же опрятный, в сверкающем чистотой цилиндре и пальто, всегда находившихся дома под тщательным наблюдением, за вещами Джемса следила Эмили; то есть сама она, конечно, не следила женщины с положением не следят за тем, пришиты ли у членов их семьи пуговицы, а Эмили была женщина с положением - она следила за тем, чтобы следил лакей.
He had to ask his way three times; on each occasion he repeated the directions given him, got the man to repeat them, then repeated them a second time, for he was naturally of a talkative disposition, and one could not be too careful in a new neighbourhood.	Джемсу пришлось трижды спросить дорогу; и каждый раз он повторял полученные указания, затем просил снова повторить их и повторял сам еще раз; Джемс был человек разговорчивый, а кроме того, когда идешь по незнакомым местам, излишняя осторожность делу не повредит.
He kept assuring them that it was a new house he was looking for; it was only, however, when he was shown the roof through the trees that he could feel really satisfied that he had not been directed entirely wrong.	Всем попадавшимся на пути Джемс внушал, что ищет новый дом; только тогда, когда ему показали крышу, видневшуюся из-за деревьев, он окончательно убедился, что его посылают по правильной дороге.
A heavy sky seemed to cover the world with the grey whiteness of a whitewashed ceiling. There was no freshness or fragrance in the air. On such a day even British workmen scarcely cared to do more then they were obliged, and moved about their business without the drone of talk which whiles away the pangs of labour.	Низкие облака, застилавшие небо, казалось, нависали над землей, как покрытый сероватой известью потолок. В воздухе не чувствовалось ни свежести, ни запаха травы. В такой день даже английские рабочие делали только то, что с них требовалось, и на постройке не было слышно обычного гула разговоров, под которые быстрее пробегают часы труда.
Through spaces of the unfinished house, shirt-sleeved figures worked slowly, and sounds arose--spasmodic knockings, the scraping of metal, the sawing of wood, with the rumble of wheelbarrows along boards; now and again the foreman's dog, tethered by a string to an oaken beam, whimpered feebly, with a sound like the singing of a kettle.	По недостроенному дому не спеша ходили люди, слышалось то постукивание молотка, то грохот железа или звон пилы, то тачка катилась по деревянному настилу; собака десятника, привязанная к дубовой балке, время от времени начинала тихо скулить, выводя голосом нотки, напоминавшие пение закипающей в чайнике воды.
The fresh-fitted window-panes, daubed each with a white patch in the centre, stared out at James like the eyes of a blind dog.	Только что вставленные и замазанные мелом стекла смотрели на Джемса, как глаза слепого пса.
And the building chorus went on, strident and mirthless under the grey-white sky. But the thrushes, hunting amongst the fresh- turned earth for worms, were silent quite.	Звуки стройки поднимались к сероватому небу, сливаясь в хор, нестройный и унылый. Но дрозды, искавшие червей в только что разрытой земле, молчали.
James picked his way among the heaps of gravel--the drive was being laid--till he came opposite the porch. Here he stopped and raised his eyes. There was but little to see from this point of view, and that little he took in at once; but he stayed in this position many minutes, and who shall know of what he thought.	Джемс пробрался между кучами гравия - к дому уже прокладывалась дорога - и подошел к подъезду. Здесь он остановился и поднял глаза. С этого места не так уж много можно было увидеть, и это немногое Джемс сразу же окинул взором; но в таком положении он простоял не одну минуту, и кто знает, какие мысли бродили у него в голове.
His china-blue eyes under white eyebrows that jutted out in little horns, never stirred; the long upper lip of his wide mouth, between the fine white whiskers, twitched once or twice; it was easy to see from that anxious rapt expression, whence Soames derived the handicapped look which sometimes came upon his face. James might have been saying to himself: 'I don't know-- life's a tough job.'	Светло-голубые глаза Джемса, смотревшие из-под седых, похожих на маленькие рожки бровей, не двигались; выдававшаяся вперед длинная верхняя губа, обрамленная пышными седыми бакенбардами, дрогнула раз-другой; глядя на сосредоточенное выражение его лица, нетрудно было догадаться, от кого Сомс унаследовал свой угрюмый вид. Джемс словно повторял про себя: "Да, сложная штука - жизнь!"
In this position Bosinney surprised him.	В таком положении застал его Босини.
James brought his eyes down from whatever bird's-nest they had been looking for in the sky to Bosinney's face, on which was a kind of humorous scorn.	Джемс перевел взгляд с заоблачных высот на лицо Босини, который посматривал на него с насмешливо-презрительным видом.
"How do you do, Mr. Forsyte? Come down to see for yourself?"	- Здравствуйте, мистер Форсайт! Приехали убедиться собственными глазами?
It was exactly what James, as we know, had come for, and he was made correspondingly uneasy. He held out his hand, however, saying:	Как мы уже знаем. Джемс именно за этим и приехал, и ему сразу стало не по себе. Тем не менее он протянул руку и сказал:
"How are you?" without looking at Bosinney.	"Здравствуйте!" - не глядя на Босини.
The latter made way for him with an ironical smile.	Босини с насмешливой улыбкой пропустил его вперед.
James scented something suspicious in this courtesy.	Эта любезность заставила Джемса насторожиться.
"I should like to walk round the outside first," he said, "and see what you've been doing!"	- Давайте сначала обойдем кругом, - сказал он, - посмотрим, что у вас тут происходит!
A flagged terrace of rounded stones with a list of two or three inches to port had been laid round the south-east and south-west sides of the house, and ran with a bevelled edge into mould, which was in preparation for being turfed; along this terrace James led the way.	Терраса, выложенная тесаным камнем, с бордюром в три-четыре дюйма высотой, огибала дом с юго-востока и юго -запада, спускаясь по краям к свежевзрыхленной земле, приготовленной под газон. Джемс пошел вдоль террасы.
"Now what did this cost?" he asked, when he saw the terrace extending round the corner.	- Во сколько же все это обошлось? - осведомился он, увидев, что терраса заворачивает за угол дома.
"What should you think?" inquired Bosinney.	- Как вы думаете? - спросил Босини.
"How should I know?" replied James somewhat nonplussed; "two or three hundred, I dare say!"	- Понятия не имею! - ответил Джемс, слегка озадаченный. - Фунтов двести - триста, наверно!
"The exact sum!"	- Совершенно правильно!
James gave him a sharp look, but the architect appeared unconscious, and he put the answer down to mishearing.	Джемс испытующе взглянул на архитектора, но тот даже глазом не моргнул, и Джемс решил, что не расслышал ответа.
On arriving at the garden entrance, he stopped to look at the view.	У входа в сад он остановился и посмотрел на открывавшийся перед ним вид.
"That ought to come down," he said, pointing to the oak-tree.	- Это надо срубить, - сказал он, показывая на старый дуб.
"You think so? You think that with the tree there you don't get enough view for your money.	- Вот как? Вам кажется, что за свои деньги вы недостаточно пользуетесь видом из-за этого дерева?
Again James eyed him suspiciously--this young man had a peculiar way of putting things:	Джемс снова недоверчиво посмотрел на Босини - странный подход к вещам у этого молодого человека.
"Well!" he said, with a perplexed, nervous, emphasis, "I don't see what you want with a tree."	- Не понимаю, - сказал он растерянным, взволнованным голосом, - зачем вам понадобилось это дерево.
"It shall come down to-morrow," said Bosinney.	- Завтра же оно будет срублено, - сказал Босини.
James was alarmed.	Джемс испугался.
"Oh," he said, "don't go saying I said it was to come down! I know nothing about it!"	- Не вздумайте сказать, что это я велел срубить. Я тут совершенно ни при чем!
"No?"	- Да?
James went on in a fluster:	Джемс взволнованно продолжал:
"Why, what should I know about it? It's nothing to do with me! You do it on your own responsibility."	- При чем здесь я? Какое это имеет ко мне отношение? Делайте все под свою ответственность.
"You'll allow me to mention your name?"	- Вы позволите сослаться на вас?
James grew more and more alarmed:	Джемс окончательно перепугался.
"I don't know what you want mentioning my name for," he muttered; "you'd better leave the tree alone. It's not your tree!"	- Не понимаю, зачем вам понадобилось ссылаться на меня, - пробормотал он, - и вообще оставьте дерево в покое. Это не ваше дерево!
He took out a silk handkerchief and wiped his brow. They entered the house. Like Swithin, James was impressed by the inner court-yard.	Он вынул шелковый носовой платок и вытер лоб. Они вошли в дом. Внутренний двор поразил Джемса не меньше, чем Суизина.
You must have spent a douce of a lot of money here," he said, after staring at the columns and gallery for some time. "Now, what did it cost to put up those columns?"	- Вы, должно быть, всадили сюда уйму денег, - сказал он после долгого созерцания колонн и галереи. - Во что, например, обошлись эти колонны?
"I can't tell you off-hand," thoughtfully answered Bosinney, "but I know it was a deuce of a lot!"	- Не могу вам точно сказать, - задумчиво ответил Босини, - но действительно сюда всажена уйма денег!
"I should think so," said James. "I should...."	- Ну еще бы, - сказал Джемс. - Еще бы...
He caught the architect's eye, and broke off. And now, whenever he came to anything of which he desired to know the cost, he stifled that curiosity.	Он поймал на себе взгляд архитектора и осекся. И в дальнейшем, собираясь спросить, сколько стоила та или другая вещь, Джемс каждый раз старался подавить свое любопытство.
Bosinney appeared determined that he should see everything, and had not James been of too 'noticing=a nature, he would certainly have found himself going round the house a second time. He seemed so anxious to be asked questions, too, that James felt he must be on his guard. He began to suffer from his exertions, for, though wiry enough for a man of his long build, he was seventy-five years old.	Босини, по-видимому, решил показать ему все, и, будь Джемс менее наблюдательным, архитектор обвел бы его вокруг дома во второй раз. Кроме того, Босини проявлял такую готовность отвечать на любые вопросы, что Джемс все время был настороже. Он начал уже уставать от прогулки, ибо, несмотря на то, что поджарое тело его отличалось выносливостью, все-таки семьдесят пять лет давали себя чувствовать.
He grew discouraged; he seemed no nearer to anything, had not obtained from his inspection any of the knowledge he had vaguely hoped for. He had merely increased his dislike and mistrust of this young man, who had tired him out with his politeness, and in whose manner he now certainly detected mockery.	Джемс приуныл; все оставалось по-прежнему, осмотр дома не принес ему облегчения, на которое он смутно надеялся. Появились только еще более сильная неприязнь и недоверие к этому молодому человеку, утомившему его своей вежливостью, сквозь которую явно проскальзывало издевательство.
The fellow was sharper than he had thought, and better-looking than he had hoped. He had a--a 'don't care' appearance that James, to whom risk was the most intolerable thing in life, did not appreciate; a peculiar smile, too, coming when least expected; and very queer eyes. He reminded James, as he said afterwards, of a hungry cat. This was as near as he could get, in conversation with Emily, to a description of the peculiar exasperation, velvetiness, and mockery, of which Bosinney's manner had been composed.	Этот молодчик был умнее, чем он думал, и красивее, чем ему хотелось бы. Джемса, который меньше всего на свете мирился с готовностью некоторых людей идти на риск, коробил беззаботно-небрежный тон Босини. И улыбка у него тоже непростая, появляется, когда ее меньше всего ожидаешь, и глаза какие-то странные. Босини напоминал Джемсу, как он потом выразился, голодную кошку. Точнее он не мог передать Эмили своего впечатления от той сдержанной злобы, вкрадчивости и насмешки, из которых складывалась повадка Босини.
At last, having seen all that was to be seen, he came out again at the door where he had gone in; and now, feeling that he was wasting time and strength and money, all for nothing, he took the courage of a Forsyte in both hands, and, looking sharply at Bosinney, said:	Наконец, осмотрев решительно все до мелочей, Джемс снова прошел в ту дверь, через которую попал в дом, и чувствуя, что время, силы и деньги потрачены понапрасну, призвал на помощь все свое форсайтское мужество и, пристально глядя на Босини, спросил:
"I dare say you see a good deal of my daughter-in-law; now, what does she think of the house? But she hasn't seen it, I suppose?"	- Вы, кажется, часто встречаетесь с моей невесткой. Ну как, ей нравится дом? Впрочем, она, должно быть, еще не видела его?
This he said, knowing all about Irene's visit not, of course, that there was anything in the visit, except that extraordinary remark she had made about 'not caring to get home'--and the story of how June had taken the news!	Он спрашивал, прекрасно зная о поездке Ирэн; разумеется, ничего дурного в самой поездке не было, если не считать этих странных слов: "Мне все равно, попаду я домой или нет", - и того, как отнеслась ко всему этому Джун.
He had determined, by this way of putting the question, to give Bosinney a chance, as he said to himself.	Джемс, как он мысленно сказал себе, решил испытать Босини этим вопросом.
The latter was long in answering, but kept his eyes with uncomfortable steadiness on James.	Архитектор ответил не сразу и долго смотрел на Джемса, смущая его пристальностью своего взгляда.
"She has seen the house, but I can't tell you what she thinks of, it."	- Она видела дом, но я не знаю ее мнения.
Nervous and baffled, James was constitutionally prevented from letting the matter drop.	Взволнованный, сбитый с толку, Джемс уже органически не мог остановиться.
"Oh!" he said, "she has seen it? Soames brought her down, I suppose?"	- А! - сказал он. - Видела? Значит она была здесь с Сомсом?
Bosinney smilingly replied:	Босини ответил с улыбкой:
"Oh, no!"	- Нет, не с ним!
"What, did she come down alone?"	- Как? Она приезжала одна?
"Oh, no!"	- Нет, не одна.
"Then--who brought her?"	- Так с кем же тогда?
"I really don't know whether I ought to tell you who brought her."	- Вряд ли мне следует рассказывать, с кем она приезжала.
To James, who knew that it was Swithin, this answer appeared incomprehensible.	Джемсу, прекрасно знавшему, что Ирэн приезжала с Суизином, такой ответ показался совершенно непонятным.
"Why!" he stammered, "you know that...." but he stopped, suddenly perceiving his danger.	- Как так! - забормотал он. - Вы же знаете, что... - И запнулся, почувствовав вдруг, что становится на опасный путь.
"Well," he said, "if you don't want to tell me I suppose you won't! Nobody tells me anything."	- Ну что ж, - сказал он, - не хотите говорить, не надо. Мне никогда ничего не рассказывают.
Somewhat to his surprise Bosinney asked him a question.	К его удивлению, архитектор задал ему вопрос.
"By the by," he said, "could you tell me if there are likely to be any more of you coming down? I should like to be on the spot!"	- Кстати, - сказал он, - кто-нибудь еще из ваших собирается приехать сюда? Я бы хотел быть на месте в это время!
"Any more?" said James bewildered, "who should there be more? I don't know of any more. Good-bye?"	- Кто-нибудь еще? - повторил Джемс, совершенно ошеломленный. - Кто же сюда поедет? Я ничего не знаю. До свидания!
Looking at the ground he held out his hand, crossed the palm of it with Bosinney's, and taking his umbrella just above the silk, walked away along the terrace.	Он протянул руку, не поднимая глаз, сунул свою ладонь в ладонь Босини и, взяв зонтик чуть повыше шелка, зашагал по террасе.
Before he turned the corner he glanced back, and saw Bosinney following him slowly--'slinking along the wall' as he put it to himself, 'like a great cat.' He paid no attention when the young fellow raised his hat.	Заворачивая за угол, Джемс оглянулся и увидел, что Босини медленно идет за ним следом - "крадется вдоль стены, - мелькнуло у него, - точно кошка". Джемс не ответил архитектору, когда тот приподнял шляпу.
Outside the drive, and out of sight, he slackened his pace still more. Very slowly, more bent than when he came, lean, hungry, and disheartened, he made his way back to the station.	Выйдя на дорогу и скрывшись из виду у Босини, Джемс совсем замедлил шаги. Сгорбившись больше обычного, худой, голодный, обескураженный, побрел он на станцию.
The Buccaneer, watching him go so sadly home, felt sorry perhaps for his behaviour to the old man.	Глядя на его печальное возвращение, "пират", быть может, пожалел, что так круто обошелся со стариком.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты