|
English |
Русский |
CHAPTER 35 |
35 |
|
'But next morning, at the first bend of the river shutting off the houses of Patusan, all this dropped out of my sight bodily, with its colour, its design, and its meaning, like a picture created by fancy on a canvas, upon which, after long contemplation, you turn your back for the last time. It remains in the memory motionless, unfaded, with its life arrested, in an unchanging light. There are the ambitions, the fears, the hate, the hopes, and they remain in my mind just as I had seen them--intense and as if for ever suspended in their expression. I had turned away from the picture and was going back to the world where events move, men change, light flickers, life flows in a clear stream, no matter whether over mud or over stones. I wasn't going to dive into it; I would have enough to do to keep my head above the surface. But as to what I was leaving behind, I cannot imagine any alteration. The immense and magnanimous Doramin and his little motherly witch of a wife, gazing together upon the land and nursing secretly their dreams of parental ambition; Tunku Allang, wizened and greatly perplexed; Dain Waris, intelligent and brave, with his faith in Jim, with his firm glance and his ironic friendliness; the girl, absorbed in her frightened, suspicious adoration; Tamb' Itam, surly and faithful; Cornelius, leaning his forehead against the fence under the moonlight--I am certain of them. They exist as if under an enchanter's wand. But the figure round which all these are grouped--that one lives, and I am not certain of him. No magician's wand can immobilise him under my eyes. He is one of us. |
Но на следующее утро за первым поворотом реки, заслонившим дома Патюзана, все это исчезло с поля моего зрения, исчезло со всеми своими красками, очертаниями и смыслом - как картина, созданная художником на холсте, к которой вы после долгого созерцания поворачиваетесь наконец спиной. Но впечатление остается в памяти, недвижное, неувядающее, застывшее в оцепеневшем свете. Тщеславие, страхи, ненависть, надежды - они хранятся в моей-памяти такими, как я их видел, - напряженные и словно навеки оцепеневшие. Я повернулся спиной к картине и возвращался в мир, где развертываются события, меняются люди, мерцает свет, жизнь течет светлым потоком, - по грязи или по камням - неважно. Я не собирался нырять туда; мне предстояло достаточно хлопот, чтобы удержать голову на поверхности. Что же касается того, что я оставил позади, я не мог себе представить никаких перемен. Огромный и величественный Дорамин и маленькая добродушная его жена, взирающие на раскинувшуюся перед ними страну и втайне лелеющие свои честолюбивые родительские мечты; Тунку Алланг, сморщенный и недоумевающий; Даин Уорис, умный и храбрый, с его твердым взглядом, иронической любезностью и верой в Джима; девушка, поглощенная своей пугливой, подозрительной любовью; Тамб Итам, угрюмый и преданный; Корнелиус, при лунном свете прижимающийся лбом к изгороди, - в них я уверен. Они существуют как бы по мановению волшебного жезла. Но тот, вокруг которого все они группируются, - он один поистине живет, и в нем я не уверен. Никакой жезл волшебника не может сделать его неподвижным. Он - один из нас. |
|
'Jim, as I've told you, accompanied me on the first stage of my journey back to the world he had renounced, and the way at times seemed to lead through the very heart of untouched wilderness. The empty reaches sparkled under the high sun; between the high walls of vegetation the heat drowsed upon the water, and the boat, impelled vigorously, cut her way through the air that seemed to have settled dense and warm under the shelter of lofty trees. |
Джим, как я вам говорил, сопровождал меня в начале моего путешествия обратно в мир, от которого он отрекся. Иногда казалось, что наш путь врезается в самое сердце нетронутой глуши. Пустынные пространства сверкали под высоко стоящим солнцем; между высокими стенами леса жара дремала на лоне вод, и лодка, быстро, увлекаемая течением, разбивала воздух, который опускался, густой и теплый, под сень листвы. |
|
'The shadow of the impending separation had already put an immense space between us, and when we spoke it was with an effort, as if to force our low voices across a vast and increasing distance. The boat fairly flew; we sweltered side by side in the stagnant superheated air; the smell of mud, of mush, the primeval smell of fecund earth, seemed to sting our faces; till suddenly at a bend it was as if a great hand far away had lifted a heavy curtain, had flung open un immense portal. The light itself seemed to stir, the sky above our heads widened, a far-off murmur reached our ears, a freshness enveloped us, filled our lungs, quickened our thoughts, our blood, our regrets--and, straight ahead, the forests sank down against the dark-blue ridge of the sea. |
Тень близкой разлуки уже разделила нас, и мы говорили с усилием, словно посылая тихие слова через широкую и все увеличивающуюся пропасть. Лодка летела вперед; сидя бок о бок, мы изнемогали от перегретого стоячего воздуха; запах грязи, болота, первобытный запах плодородной земли, как будто колол наши лица; и вдруг за поворотом, точно чья-то могучая рука подняла тяжелый занавес, распахнула великие врата. Даже свет, казалось, затрепетал, небо над нашими головами расширилось, далекий шепот коснулся нашего слуха; свежесть окутала нас, свежий воздух наполнил наши легкие, ускорил бег нашей крови, наших мыслей, наших сожалений. Далеко впереди леса растаяли у синего края моря. |
|
'I breathed deeply, I revelled in the vastness of the opened horizon, in the different atmosphere that seemed to vibrate with the toil of life, with the energy of an impeccable world. This sky and this sea were open to me. The girl was right--there was a sign, a call in them--something to which I responded with every fibre of my being. I let my eyes roam through space, like a man released from bonds who stretches his cramped limbs, runs, leaps, responds to the inspiring elation of freedom. |
Я глубоко дышал, я упивался простором открытого горизонта, воздухом, в котором дрожали отголоски жизни, энергии неумолимого моря. Это небо и это море были для меня открыты. Девушка была права - то был знак, зов, на который я отзывался всеми фибрами своего существа. Я позволил своим глазам блуждать в пространстве, как человек, освобожденный от уз, который распрямляет сведенные члены, бегает, скачет, отвечая на вдохновляющий зов свободы. |
|
"This is glorious!" I cried, and then I looked at the sinner by my side. |
- Какая красота! - воскликнул я и тогда только посмотрел на грешника, сидевшего подле меня. |
|
He sat with his head sunk on his breast and said "Yes," without raising his eyes, as if afraid to see writ large on the clear sky of the offing the reproach of his romantic conscience. |
Голова его была опущена на грудь. Он сказал: "Да" - не поднимая глаз, словно боялся, что на чистом небе начертан упрек его романтической совести. |
|
'I remember the smallest details of that afternoon. We landed on a bit of white beach. It was backed by a low cliff wooded on the brow, draped in creepers to the very foot. Below us the plain of the sea, of a serene and intense blue, stretched with a slight upward tilt to the thread-like horizon drawn at the height of our eyes. Great waves of glitter blew lightly along the pitted dark surface, as swift as feathers chased by the breeze. A chain of islands sat broken and massive facing the wide estuary, displayed in a sheet of pale glassy water reflecting faithfully the contour of the shore. High in the colourless sunshine a solitary bird, all black, hovered, dropping and soaring above the same spot with a slight rocking motion of the wings. A ragged, sooty bunch of flimsy mat hovels was perched over its own inverted image upon a crooked multitude of high piles the colour of ebony. A tiny black canoe put off from amongst them with two tiny men, all black, who toiled exceedingly, striking down at the pale water: and the canoe seemed to slide painfully on a mirror. |
Помню мельчайшие детали этого дня. Мы причалили к белому берегу. Позади поднимался низкий утес, поросший на вершине лесом, задрапированный до самого подножия ползучими растениями. Перед нами морская гладь - тихая и напряженно-синяя - тянулась, слегка поднимаясь, до самого горизонта, словно очерченного линией на уровне наших глаз. Сверкающая рябь легко неслась по темной поверхности, быстрая, как перья, гонимые ветерком. Цепь островов, массивных, бугристых, лежала перед широким устьем на полосе бледной, зеркальной воды, в точности отражающей контуры берега. Высоко в бесцветном солнечном сиянии одинокая птица, вся черная, парила, поднимаясь и опускаясь, все над одним и тем же местом и слабо взмахивала крыльями. Ветхие, закопченные, легкие шалаши из циновок возвышались на погнувшихся высоких черных сваях над собственным своим перевернутым отражением. Крохотное черное каноэ отчалило от них; в нем сидели два крохотных черных человечка, изо всех сил ударявших веслами по бледной воде; и каноэ как будто скользило с трудом по поверхности зеркала. |
|
This bunch of miserable hovels was the fishing village that boasted of the white lord's especial protection, and the two men crossing over were the old headman and his son-in-law. They landed and walked up to us on the white sand, lean, dark-brown as if dried in smoke, with ashy patches on the skin of their naked shoulders and breasts. Their heads were bound in dirty but carefully folded headkerchiefs, |
Эта кучка жалких шалашей была рыбачьей деревушкой, находившейся под особым покровительством белого Лорда, а в каноэ сидели старшина и его зять. Они высадились и зашагали навстречу нам по белому песку, худые, темно-коричневые, словно прокопченные в дыму, с серыми пятнами на обнаженных плечах и груди. Головы их были обернуты в грязные, но старательно сложенные платки. |
|
and the old man began at once to state a complaint, voluble, stretching a lank arm, screwing up at Jim his old bleared eyes confidently. The Rajah's people would not leave them alone; there had been some trouble about a lot of turtles' eggs his people had collected on the islets there--and leaning at arm's-length upon his paddle, he pointed with a brown skinny hand over the sea. Jim listened for a time without looking up, and at last told him gently to wait. He would hear him by-and-by. They withdrew obediently to some little distance, and sat on their heels, with their paddles lying before them on the sand; the silvery gleams in their eyes followed our movements patiently; and the immensity of the outspread sea, the stillness of the coast, passing north and south beyond the limits of my vision, made up one colossal Presence watching us four dwarfs isolated on a strip of glistening sand. |
Старик тотчас же стал многословно излагать жалобу, размахивая тощей рукой и доверчиво поднимая на Джима свои старые подслеповатые глаза. Народ раджи не оставляет их в покое; вышли недоразумения из-за черепашьих яиц, которые жители здешней деревушки собирали на островках - и, опираясь на весло, он указал коричневой костлявой рукой на море. Джим слушал, не поднимая глаз, и, наконец, мягко приказал ему подождать. Он выслушает его немного позже. Они послушно отошли в сторону и присели на корточки, положив перед собой на песок весла; терпеливо следили они за нашими движениями. Широко раскинулось необъятное море; тихий берег тянулся на север и на юг, за пределы моего кругозора, и мы четверо казались карликами на полоске блестящего песка. |
|
'"The trouble is," remarked Jim moodily, "that for generations these beggars of fishermen in that village there had been considered as the Rajah's personal slaves--and the old rip can't get it into his head that . . ." |
- Беда в том, - угрюмо заметил Джим, - что в течение многих поколений рыбаки этой деревушки считались как бы рабами раджи... Старый плут никак не может понять, что... |
|
'He paused. |
Он приостановился. |
|
"That you have changed all that," I said. |
- Что вы все это изменили, - подсказал я. |
|
'"Yes I've changed all that," he muttered in a gloomy voice. |
- Да. Я все это изменил, - пробормотал он мрачно. |
|
'"You have had your opportunity," I pursued. |
- Вы использовали представившийся вам благоприятный случай, - продолжал я. |
|
'"Have I?" he said. "Well, yes. I suppose so. Yes. I have got back my confidence in myself--a good name--yet sometimes I wish . . . No! I shall hold what I've got. Can't expect anything more." |
- Использовал? - отозвался он. - Пожалуй. Думаю, что так. Да. Я снова обрел уверенность в себе... доброе имя... и все же иногда мне хочется... Нет! Я буду держаться за то, что у меня есть. На большее надеяться нечего. |
|
He flung his arm out towards the sea. |
Он махнул рукой в сторону моря. |
|
"Not out there anyhow." |
- Не там, во всяком случае. |
|
He stamped his foot upon the sand. |
Он топнул ногой по песку. |
|
"This is my limit, because nothing less will do." |
- Вот моя граница, ибо на меньшее я не согласен. |
|
'We continued pacing the beach. |
Мы продолжали шагать по берегу. |
|
"Yes, I've changed all that," he went on, with a sidelong glance at the two patient squatting fishermen; "but only try to think what it would be if I went away. Jove! can't you see it? Hell loose. No! To-morrow I shall go and take my chance of drinking that silly old Tunku Allang's coffee, and I shall make no end of fuss over these rotten turtles' eggs. No. I can't say--enough. Never. I must go on, go on for ever holding up my end, to feel sure that nothing can touch me. I must stick to their belief in me to feel safe and to--to" . . . He cast about for a word, seemed to look for it on the sea . . . "to keep in touch with" . . . |
- Да, я все это изменил, - сказал он, искоса взглянув на двух терпеливых рыбаков. - Но вы только попробуйте себе представить, что бы случилось, если бы я ушел. Можете вы понять! Сущий ад! Нет! Завтра я пойду к этому старому дураку Тунку Аллангу и рискну отведать его кофе. Подниму шум из-за этих проклятых черепашьих яиц. Нет, я не могу сказать - довольно. Я должен идти - идти, преследуя свою цель, чувствуя, что ничто не может меня коснуться. Я должен цепляться за их веру в меня, чтобы чувствовать себя в безопасности и... и... |
|
His voice sank suddenly to a murmur . . . |
Он нащупывал нужное слово, - казалось, искал его на глади моря. |
|
"with those whom, perhaps, |
- ...и сохранить связь с теми... |
|
I shall never see any more. |
Он вдруг понизил голос до шепота. |
|
With--with--you, for instance." |
- ...с теми, кого я, быть может, никогда больше не увижу. С вами, например. |
|
'I was profoundly humbled by his words. |
Я был глубоко пристыжен его словами. |
|
"For God's sake," I said, "don't set me up, my dear fellow; just look to yourself." |
- Умоляю вас, - сказал я, - не возводите меня на пьедестал, дорогой мой; подумайте-ка о себе. |
|
I felt a gratitude, an affection, for that straggler whose eyes had singled me out, keeping my place in the ranks of an insignificant multitude. How little that was to boast of, after all! I turned my burning face away; under the low sun, glowing, darkened and crimson, like un ember snatched from the fire, the sea lay outspread, offering all its immense stillness to the approach of the fiery orb. Twice he was going to speak, but checked himself; at last, as if he had found a formula-- |
Я чувствовал благодарность, любовь к этому изгнаннику, который выделил меня, сохранил мне место в рядах толпы. В конце концов мало чем я мог похвалиться. Я отвернул от него разгоревшееся лицо; под низким солнцем, потемневшим и малиновым, пылающим, как уголь, выхваченный из костра, раскинулось необъятное море, замершее в ожидании, когда его коснется огненный шар. Дважды он пытался заговорить, но умолкал; наконец, словно найдя формулу, спокойно сказал: |
|
'"I shall be faithful," he said quietly. "I shall be faithful," he repeated, without looking at me, but for the first time letting his eyes wander upon the waters, whose blueness had changed to a gloomy purple under the fires of sunset. Ah! he was romantic, romantic. I recalled some words of Stein's. . . . |
- Я останусь верным. Останусь верным, - повторил он, не глядя на меня. Глаза его блуждали по глади моря, которое из синего стало мрачно пурпурным в огнях заката. Да, он был романтик, романтик... Я вспомнил слова Штейна: |
|
"In the destructive element immerse! . . . To follow the dream, and again to follow the dream--and so--always--usque ad finem . . ." |
"...погрузиться в разрушительную стихию... Следовать за своей мечтой, идти за ней... и так всегда - usque ad finem..." [до самого конца (лат.)] |
|
He was romantic, but none the less true. Who could tell what forms, what visions, what faces, what forgiveness he could see in the glow of the west! . . . A small boat, leaving the schooner, moved slowly, with a regular beat of two oars, towards the sandbank to take me off. |
Он был романтик, и он заслуживал доверия. Кто знает, какие образы, видения, лица, какое прощение мерещилось ему в зареве заката!.. Маленькая шлюпка, отчалив от шхуны, медленно приближалась к песчаному берегу, чтобы забрать меня; мерно опускались и поднимались весла. |
|
"And then there's Jewel," he said, out of the great silence of earth, sky, and sea, which had mastered my very thoughts so that his voice made me start. "There's Jewel." |
- А потом есть Джюэл, - сказал он, нарушая великое молчание земли, неба и моря, которое так глубоко завладело даже мыслями моими, что его голос заставил меня вздрогнуть. - Есть Джюэл. |
|
"Yes," I murmured. |
- Да, - прошептал я. |
|
"I need not tell you what she is to me," he pursued. "You've seen. In time she will come to understand . . ." |
- Мне не нужно вам говорить, что она для меня, - продолжал он. - Вы видели. Со временем она поймет... |
|
"I hope so," I interrupted. |
- Надеюсь, - перебил я. |
|
"She trusts me, too," he mused, and then changed his tone. "When shall we meet next, I wonder?" he said. |
- Она тоже мне доверяет, - проговорил он, а затем уже другим тоном сказал: - Интересно, когда мы теперь увидимся. |
|
'"Never--unless you come out," I answered, avoiding his glance. He didn't seem to be surprised; he kept very quiet for a while. |
- Никогда, если вы отсюда не уедете, - ответил я, избегая его взгляда. Он как будто не удивился; секунду он стоял неподвижно. |
|
'"Good-bye, then," he said, after a pause. "Perhaps it's just as well." |
- Значит, прощайте, - сказал он, помолчав. - Быть может, так лучше. |
|
'We shook hands, and I walked to the boat, which waited with her nose on the beach. The schooner, her mainsail set and jib-sheet to windward, curveted on the purple sea; there was a rosy tinge on her sails. |
Мы пожали друг другу руку, и я направился к шлюпке, которая ждала, уткнувшись носом в берег. Шхуна, с гротом и кливером, поставленными по ветру, подпрыгивала на пурпурном море; в розовый цвет окрасились ее паруса. |
|
"Will you be going home again soon?" asked Jim, just as I swung my leg over the gunwale. |
- Вы скоро поедете опять на родину? - спросил Джим, когда я перешагнул через планшир. |
|
"In a year or so if I live," I said. |
- Через год, если буду жив, - сказал я. |
|
The forefoot grated on the sand, the boat floated, the wet oars flashed and dipped once, twice. Jim, at the water's edge, raised his voice. |
Нижняя часть форштевня заскрипела по песку, шлюпка скользнула вперед, сверкнули и погрузились в воду мокрые весла. Джим у края воды повысил голос. |
|
"Tell them . . ." he began. |
- Скажите им... - начал он. |
|
I signed to the men to cease rowing, and waited in wonder. Tell who? The half-submerged sun faced him; I could see its red gleam in his eyes that looked dumbly at me. . . . |
Я знаком приказал гребцам остановиться и ждал, недоумевая: кому сказать? Солнце наполовину погрузилось в воду; я видел красные отблески в его глазах, когда он молча смотрел на меня. |
|
"No--nothing," he said, and with a slight wave of his hand motioned the boat away. I did not look again at the shore till I had clambered on board the schooner. |
- Нет... ничего, - сказал он и слегка махнул рукой, отсылая шлюпку. Я больше не смотрел на берег, пока не поднялся на борт шхуны. |
|
'By that time the sun had set. The twilight lay over the east, and the coast, turned black, extended infinitely its sombre wall that seemed the very stronghold of the night; the western horizon was one great blaze of gold and crimson in which a big detached cloud floated dark and still, casting a slaty shadow on the water beneath, and I saw Jim on the beach watching the schooner fall off and gather headway. |
К тому времени солнце зашло. Сумерки сгустились на востоке, и берег, почерневший, протянулся темной стеной, казавшейся твердыней ночи. Западный горизонт горел золотыми и малиновыми огнями, и в этом зареве большое облако застыло, темное и неподвижное, отбрасывая аспидно-черную тень на воду. Я увидел Джима, который с берега следил, как отходит шхуна. |
|
'The two half-naked fishermen had arisen as soon as I had gone; they were no doubt pouring the plaint of their trifling, miserable, oppressed lives into the ears of the white lord, and no doubt he was listening to it, making it his own, for was it not a part of his luck--the luck "from the word Go"--the luck to which he had assured me he was so completely equal? They, too, I should think, were in luck, and I was sure their pertinacity would be equal to it. Their dark-skinned bodies vanished on the dark background long before I had lost sight of their protector. He was white from head to foot, and remained persistently visible with the stronghold of the night at his back, the sea at his feet, the opportunity by his side--still veiled. What do you say? Was it still veiled? I don't know. For me that white figure in the stillness of coast and sea seemed to stand at the heart of a vast enigma. The twilight was ebbing fast from the sky above his head, the strip of sand had sunk already under his feet, he himself appeared no bigger than a child--then only a speck, a tiny white speck, that seemed to catch all the light left in a darkened world. . . . And, suddenly, I lost him. . . . |
Два полуобнаженных рыбака приблизились, как только я уехал. Несомненно, они жаловались на свою маленькую жалкую жизнь белому Лорду, и несомненно - он слушал, принимая эту жалобу близко к сердцу, ибо разве не была она частицей его удачи, - полной удачи, которой он, по его уверению, достоин и которую мог принять? Тем тоже, я думаю, повезло, и я уверен, что у них хватило настойчивости использовать свою удачу. Их темные тела слились с черным фоном и исчезли гораздо раньше, чем я потерял из виду их защитника. Он был белый с головы до ног и упорно не скрывался из виду; твердыня ночи вздымалась за его спиной, море раскинулось у его ног, счастье его стояло подле - все еще под покрывалом. Что вы скажете? Было ли оно все еще под покрывалом? Я не знаю. Для меня эта белая фигура на тихом берегу казалась стоящей в сердце великой тайны. Сумерки быстро спускались на него с неба, полоска песка уже исчезла у его ног, он сам выглядел не больше ребенка, потом стал только пятнышком, - крохотным белым пятнышком, словно притягивающим весь свет, какой остался в потемневшем небе... И внезапно я потерял его из виду. |
