|
English |
Русский |
CHAPTER 12 |
12 |
|
'All around everything was still as far as the ear could reach. The mist of his feelings shifted between us, as if disturbed by his struggles, and in the rifts of the immaterial veil he would appear to my staring eyes distinct of form and pregnant with vague appeal like a symbolic figure in a picture. The chill air of the night seemed to lie on my limbs as heavy as a slab of marble. |
Вокруг было тихо; ухо не улавливало никаких звуков. Туман его чувств проплывал между нами, как бы потревоженный его борьбой, и в прорывах этой нематериальной завесы я отчетливо видел перед собой его, взывающего ко мне, - видел, словно символическую фигуру на картине. Прохладный ночной воздух, казалось, давил мое тело, тяжелый, как мраморная плита. |
|
'"I see," I murmured, more to prove to myself that I could break my state of numbness than for any other reason. |
- Понимаю, - прошептал я, чтобы доказать себе, что могу стряхнуть овладевшую мною немоту. |
|
'"The Avondale picked us up just before sunset," he remarked moodily. "Steamed right straight for us. We had only to sit and wait." |
- "Эвондель" подобрал нас как раз перед заходом солнца, - угрюмо заметил он. - Шел прямо на нас. Нам оставалось только сидеть и ждать. |
|
'After a long interval, he said, |
После долгой паузы он произнес: |
|
"They told their story." |
- Они рассказали свою историю. |
|
And again there was that oppressive silence. |
И снова спустилось гнетущее молчание. |
|
"Then only I knew what it was I had made up my mind to," he added. |
- Тут только я понял, на что я решил пойти, - добавил он. |
|
'"You said nothing," I whispered. |
- Вы ничего не сказали, - прошептал я. |
|
'"What could I say?" he asked, in the same low tone. . . . "Shock slight. Stopped the ship. Ascertained the damage. Took measures to get the boats out without creating a panic. As the first boat was lowered ship went down in a squall. Sank like lead. . . . What could be more clear" . . . he hung his head . . . "and more awful?" |
- Что мог я сказать? - спросил он так же тихо. - ...Легкий толчок. Остановили судно. Удостоверились, что оно повреждено. Приняли меры, чтобы спустить шлюпки, не вызывая паники. Когда была спущена первая шлюпка, налетел шквал, и судно пошло ко дну... Как свинец... Что могло быть еще яснее... - Он опустил голову. - ...и еще ужаснее. |
|
His lips quivered while he looked straight into my eyes. |
Губы его задрожали; он смотрел мне прямо в глаза. |
|
"I had jumped--hadn't I?" he asked, dismayed. "That's what I had to live down. The story didn't matter." . . . |
- Я прыгнул - не так ли? - спросил он уныло. - Вот что я должен был пережить. Та история не имела значения. |
|
He clasped his hands for an instant, glanced right and left into the gloom: |
На секунду он сжал руки, поглядел направо и налево во мрак. |
|
"It was like cheating the dead," he stammered. |
- Это было так, словно обманывали мертвых, - пробормотал он, заикаясь. |
|
'"And there were no dead," I said. |
- А мертвых не было, - сказал я. |
|
'He went away from me at this. That is the only way I can describe it. In a moment I saw his back close to the balustrade. He stood there for some time, as if admiring the purity and the peace of the night. Some flowering-shrub in the garden below spread its powerful scent through the damp air. He returned to me with hasty steps. |
Тут он ушел он меня - только так я могу это описать. Я увидел, что он подошел вплотную к балюстраде. Несколько минут он стоял там, словно наслаждаясь чистотой и спокойствием ночи. От цветущего кустарника в саду поднимался в сыром воздухе сильный аромат. Он подошел ко мне быстрыми шагами. |
|
'"And that did not matter," he said, as stubbornly as you please. |
- И это тоже не имело значения, - сказал он с непоколебимым упорством. |
|
'"Perhaps not," I admitted. I began to have a notion he was too much for me. After all, what did _I_ know? |
- Быть может, - согласился я, чувствуя, что мне его не понять. В конце концов что я знал? |
|
'"Dead or not dead, I could not get clear," he said. "I had to live; hadn't I?" |
- Умерли они или нет, но мне не было оправдания, - сказал он. - Я должен был жить, - не так ли? |
|
'"Well, yes--if you take it in that way," I mumbled. |
- Да, пожалуй, если стать на вашу точку зрения, - промямлил я. |
|
'"I was glad, of course," he threw out carelessly, with his mind fixed on something else. |
- Я был рад, конечно, - небрежно бросил он, словно думая о чем-то другом. |
|
"The exposure," he pronounced slowly, and lifted his head. "Do you know what was my first thought when I heard? I was relieved. I was relieved to learn that those shouts--did I tell you I had heard shouts? No? Well, I did. Shouts for help . . . blown along with the drizzle. Imagination, I suppose. And yet I can hardly . . . How stupid. . . . The others did not. I asked them afterwards. They all said No. No? And I was hearing them even then! I might have known--but I didn't think--I only listened. Very faint screams--day after day. Then that little half-caste chap here came up and spoke to me. 'The Patna . . . French gunboat . . . towed successfully to Aden . . . Investigation . . . Marine Office . . . Sailors' Home . . . arrangements made for your board and lodging!' I walked along with him, and I enjoyed the silence. So there had been no shouting. Imagination. I had to believe him. I could hear nothing any more. I wonder how long I could have stood it. It was getting worse, too . . . I mean--louder." |
- Огласка, - произнес он медленно и поднял голову. - Знаете, какая была моя первая мысль, когда я услышал?.. Я почувствовал облегчение. Облегчение при мысли, что эти крики... Я вам говорил, что слышал крики? Нет? Ну, так я их слышал. Крики о помощи... они неслись вместе с моросящим дождем. Воображение, должно быть. И, однако, я едва могу... Как глупо... Остальные не слыхали. Я их спрашивал после. Они все сказали - нет. Нет? А я их слышал даже тогда! Мне следовало бы знать... но я не думал - я только слушал. Очень слабые крики... день за днем. Потом этот маленький полукровка подошел ко мне и заговорил: "Патна"... французская канонерка... привели на буксире в Аден... Расследование... Управление порта... Дом моряка... позаботились о помещении для вас..." Я шел с ним и наслаждался тишиной. Значит, никаких криков не было. Воображение. Я должен был ему верить. Больше я уже ничего не слышал. Интересно - долго бы я это выдержал? Ведь становилось все хуже... я хочу сказать - громче. |
|
'He fell into thought. |
Он задумался. |
|
'"And I had heard nothing! Well--so be it. But the lights! The lights did go! We did not see them. They were not there. If they had been, I would have swam back--I would have gone back and shouted alongside--I would have begged them to take me on board. . . . I would have had my chance. . . . You doubt me? . . . How do you know how I felt? . . . What right have you to doubt? . . . I very nearly did it as it was--do you understand?" |
- Значит, я ничего не слышал! Ну что ж, пусть будет так. Но огни! Огни исчезли! Мы их не видели. Их не было. Если б они были, я поплыл бы назад, вернулся бы и стал кричать... молить, чтобы они взяли меня на борт... У меня был бы шанс... Вы сомневаетесь? Откуда вы знаете, что я чувствовал... Какое право имеете сомневаться?.. Я и без огней едва этого не сделал... понимаете? |
|
His voice fell. |
Голос его упал. |
|
"There was not a glimmer--not a glimmer," he protested mournfully. "Don't you understand that if there had been, you would not have seen me here? You see me--and you doubt." |
- Не было ни проблеска света, ни проблеска, - грустно продолжал он. - Разве вы не понимаете, что, если бы огонь был, вы бы меня здесь не видели? Вы меня видите - и сомневаетесь. |
|
'I shook my head negatively. This question of the lights being lost sight of when the boat could not have been more than a quarter of a mile from the ship was a matter for much discussion. Jim stuck to it that there was nothing to be seen after the first shower had cleared away; and the others had affirmed the same thing to the officers of the Avondale. Of course people shook their heads and smiled. One old skipper who sat near me in court tickled my ear with his white beard to murmur, |
Я отрицательно покачал головой. Эти огни, скрывшиеся из виду, когда шлюпка отплыла не больше чем на четверть мили от судна, вызвали немало разговоров. Джим утверждал, что ничего не было видно, когда прекратился ливень, и остальные говорили то же капитану "Эвонделя". Конечно, все покачивали головой и улыбались. Один старый шкипер, сидевший подле меня в суде, защекотал мне ухо своей белой бородой и прошептал: |
|
"Of course they would lie." |
- Конечно, они лгут. |
|
As a matter of fact nobody lied; not even the chief engineer with his story of the mast-head light dropping like a match you throw down. Not consciously, at least. A man with his liver in such a state might very well have seen a floating spark in the corner of his eye when stealing a hurried glance over his shoulder. They had seen no light of any sort though they were well within range, and they could only explain this in one way: the ship had gone down. It was obvious and comforting. The foreseen fact coming so swiftly had justified their haste. No wonder they did not cast about for any other explanation. |
А в действительности не лгал никто - даже старший механик, утверждавший, что огонь на верхушке мачты упал, словно брошенная спичка. Во всяком случае, то была ложь несознательная. Человек с больной печенью, торопливо оглянувшись через плечо, легко мог увидеть уголком глаза падающую искру. Никакого света они не видели, хотя находились неподалеку от судна, и могли объяснить это явление лишь тем, что судно затонуло. Это было очевидно и действовало успокоительно. Предвиденная катастрофа, так быстро завершившаяся, оправдывала их спешку. Не чудо, что они не искали другого объяснения. |
|
Yet the true one was very simple, and as soon as Brierly suggested it the court ceased to bother about the question. If you remember, the ship had been stopped, and was lying with her head on the course steered through the night, with her stern canted high and her bows brought low down in the water through the filling of the fore-compartment. Being thus out of trim, when the squall struck her a little on the quarter, she swung head to wind as sharply as though she had been at anchor. By this change in her position all her lights were in a very few moments shut off from the boat to leeward. It may very well be that, had they been seen, they would have had the effect of a mute appeal--that their glimmer lost in the darkness of the cloud would have had the mysterious power of the human glance that can awaken the feelings of remorse and pity. It would have said, "I am here--still here" . . . and what more can the eye of the most forsaken of human beings say? But she turned her back on them as if in disdain of their fate: she had swung round, burdened, to glare stubbornly at the new danger of the open sea which she so strangely survived to end her days in a breaking-up yard, as if it had been her recorded fate to die obscurely under the blows of many hammers. |
Однако истина была очень проста, и как только Брайерли намекнул о ней, суд перестал заниматься этим вопросом. Если вы помните, судно было остановлено и лежало на воде, повернувшись носом в ту сторону, куда держало курс; корма его была высоко поднята, а нос опущен, так как вода заполнила переднее отделение трюма. Когда шквал ударил в корму, судно вследствие неправильного положения на воде повернулось носом к ветру так круто, словно его держал якорь. В результате все огни были в одну секунду заслонены от шлюпки, находившейся с подветренной стороны. Очень возможно, что, не исчезни эти огни, они подействовали бы как немой призыв... их мерцание, затерянное в темноте нависшего облака, обладало бы таинственной силой человеческого взгляда, который может пробудить чувство раскаяния и жалости. Огни взывали бы: "Я еще здесь... здесь..." А большего не может сказать взгляд самого несчастного человеческого существа. Но судно от них отвернулось, словно презирая их судьбу; оно покатилось под ветер, чтобы упрямо глядеть в лицо новой опасности - открытого моря; этой опасности оно странно избежало для того, чтобы закончить свои дни на кладбище судов, как будто ему суждено было умереть под ударами молотков. |
|
What were the various ends their destiny provided for the pilgrims I am unable to say; but the immediate future brought, at about nine o'clock next morning, a French gunboat homeward bound from Reunion. The report of her commander was public property. He had swept a little out of his course to ascertain what was the matter with that steamer floating dangerously by the head upon a still and hazy sea. There was an ensign, union down, flying at her main gaff (the serang had the sense to make a signal of distress at daylight); but the cooks were preparing the food in the cooking-boxes forward as usual. The decks were packed as close as a sheep-pen: there were people perched all along the rails, jammed on the bridge in a solid mass; hundreds of eyes stared, and not a sound was heard when the gunboat ranged abreast, as if all that multitude of lips had been sealed by a spell. |
Каков был конец, предназначенный паломникам, я не знаю, но мне известно, что ближайшее будущее привело к ним около девяти часов утра французскую канонерку, возвращавшуюся на родину от острова Рэунаон. Отчет ее командира стал общественным достоянием. Канонерка немного свернула с пути, чтобы выяснить, что случилось с пароходом, который, погрузив нос, застыл на неподвижной туманной поверхности моря. На гафеле развевался перевернутый флаг - серанг догадался выбросить на рассвете сигнал бедствия, - но коки как ни в чем не бывало готовили обед на носу. Палубы были запружены, словно загон для овец; люди сидели на поручнях, плотной стеной стояли на мостике: сотни глаз впивались в канонерку, и ни звука не было слышно, словно на устах всех этих людей лежала печать молчания. |
|
'The Frenchman hailed, could get no intelligible reply, and after ascertaining through his binoculars that the crowd on deck did not look plague-stricken, decided to send a boat. Two officers came on board, listened to the serang, tried to talk with the Arab, couldn't make head or tail of it: but of course the nature of the emergency was obvious enough. They were also very much struck by discovering a white man, dead and curled up peacefully on the bridge. |
Француз-капитан окликнул судно, не добился вразумительного ответа и, удостоверившись с помощью бинокля, что люди на палубе не похожи на зачумленных, решил послать шлюпку. Два помощника поднялись на борт, выслушали серанга, попытались расспросить араба и ничего не могли понять; но, конечно, характер катастрофы был очевиден. Они были очень удивлены, обнаружив мертвого белого человека, мирно лежавшего на мостике. |
|
"Fort intrigues par ce cadavre," as I was informed a long time after by an elderly French lieutenant whom I came across one afternoon in Sydney, by the merest chance, in a sort of cafe, and who remembered the affair perfectly. Indeed this affair, I may notice in passing, had an extraordinary power of defying the shortness of memories and the length of time: it seemed to live, with a sort of uncanny vitality, in the minds of men, on the tips of their tongues. I've had the questionable pleasure of meeting it often, years afterwards, thousands of miles away, emerging from the remotest possible talk, coming to the surface of the most distant allusions. Has it not turned up to-night between us? And I am the only seaman here. I am the only one to whom it is a memory. And yet it has made its way out! But if two men who, unknown to each other, knew of this affair met accidentally on any spot of this earth, the thing would pop up between them as sure as fate, before they parted. |
- Fort intrigues par ce cadavre [были очень заинтригованы этим трупом (фр.)], - как сообщил мне много лет спустя один пожилой французский лейтенант; я встретился с ним случайно в Сиднее в каком-то кафе, и он прекрасно помнил дело "Патны". Замечу мимоходом, что это дело удивительно умело противостоять забывчивости людей и все стирающему времени: казалось, оно было наделено какой-то жуткой жизненной силой, жило в памяти людей, и слова о нем срывались с языка. Я имел сомнительное удовольствие сталкиваться с воспоминанием об этом деле часто, - годы спустя, за тысячи миль от места происшествия, оно всплывало неожиданно в беседе, обнаруживалось в самых отдаленных намеках. Вот и сегодня вечером между нами речь зашла о нем. А ведь я здесь единственный моряк. Только у меня живы эти воспоминания. И все же это дело всплыло сегодня. Но если двое людей, друг с другом не знакомых, но знающих о "Патне", встретятся случайно в каком-нибудь уголке земного шара, между ними непременно завяжется разговор об этой катастрофе. |
|
I had never seen that Frenchman before, and at the end of an hour we had done with each other for life: he did not seem particularly talkative either; he was a quiet, massive chap in a creased uniform, sitting drowsily over a tumbler half full of some dark liquid. His shoulder-straps were a bit tarnished, his clean-shaved cheeks were large and sallow; he looked like a man who would be given to taking snuff--don't you know? I won't say he did; but the habit would have fitted that kind of man. It all began by his handing me a number of Home News, which I didn't want, across the marble table. I said "Merci." We exchanged a few apparently innocent remarks, and suddenly, before I knew how it had come about, we were in the midst of it, and he was telling me how much they had been "intrigued by that corpse." It turned out he had been one of the boarding officers. |
Раньше я никогда не встречался с этим французом, а через час распрощался с ним навсегда, казалось, он был не особенно разговорчив - спокойный грузный парень в измятом кителе, сонно сидевший над бокалом с какой-то темной жидкостью. Погоны его слегка потускнели, гладко выбритые щеки были желты; он имел вид человека, который нюхает табак. Не знаю, занимался ли он этим, но такая привычка была бы ему к лицу. Началось с того, что он мне протянул через мраморный столик номер "Хом Ньюс", в котором я не нуждался. Я сказал - мерси. Мы обменялись несколькими невинными замечаниями, совершенно незаметно завязался разговор, и вдруг француз сообщил мне, как они были "заинтригованы этим трупом". Выяснилось, что он был одним из офицеров, поднявшихся на борт. |
|
'In the establishment where we sat one could get a variety of foreign drinks which were kept for the visiting naval officers, and he took a sip of the dark medical-looking stuff, which probably was nothing more nasty than cassis a l'eau, and glancing with one eye into the tumbler, shook his head slightly. |
В кафе, где мы сидели, можно было получить самые разнообразные иностранные напитки, имевшиеся в запасе для заглядывающих сюда морских офицеров, француз потянул из бокала темную жидкость, похожую на лекарство, - по всем вероятиям, это был самый невинный cassis a l'eau [черносмородинная наливка, разбавленная водой (фр.)], - и, глядя в стакан, слегка покачал головой. |
|
"Impossible de comprendre--vous concevez," he said, with a curious mixture of unconcern and thoughtfulness. |
- Impossible de comprendre... vous concevez [непостижимо... вы понимаете (фр.)], - сказал он как-то небрежно и в то же время задумчиво. |
|
I could very easily conceive how impossible it had been for them to understand. Nobody in the gunboat knew enough English to get hold of the story as told by the serang. There was a good deal of noise, too, round the two officers. |
Я легко мог себе представить, как трудно было им понять. На канонерке никто не знал английского языка настолько, чтобы разобраться в истории, рассказанной серангом. Вокруг двух офицеров поднялся шум. |
|
"They crowded upon us. There was a circle round that dead man (autour de ce mort)," he described. "One had to attend to the most pressing. These people were beginning to agitate themselves--Parbleu! A mob like that--don't you see?" |
- Нас обступили. Толпа стояла вокруг этого мертвеца (autour de ce mort), - рассказывал он. - Приходилось заниматься самым неотложным. Эти люди начинали волноваться... Parbleu! [Черт возьми! (фр.)] Такая толпа... |
|
he interjected with philosophic indulgence. As to the bulkhead, he had advised his commander that the safest thing was to leave it alone, it was so villainous to look at. They got two hawsers on board promptly (en toute hale) and took the Patna in tow--stern foremost at that--which, under the circumstances, was not so foolish, since the rudder was too much out of the water to be of any great use for steering, and this manoeuvre eased the strain on the bulkhead, whose state, he expounded with stolid glibness, demanded the greatest care (exigeait les plus grands menagements). I could not help thinking that my new acquaintance must have had a voice in most of these arrangements: he looked a reliable officer, no longer very active, and he was seamanlike too, in a way, though as he sat there, with his thick fingers clasped lightly on his stomach, he reminded you of one of those snuffy, quiet village priests, into whose ears are poured the sins, the sufferings, the remorse of peasant generations, on whose faces the placid and simple expression is like a veil thrown over the mystery of pain and distress. He ought to have had a threadbare black soutane buttoned smoothly up to his ample chin, instead of a frock-coat with shoulder-straps and brass buttons. His broad bosom heaved regularly while he went on telling me that it had been the very devil of a job, as doubtless (sans doute) I could figure to myself in my quality of a seaman (en votre qualite de marin). At the end of the period he inclined his body slightly towards me, and, pursing his shaved lips, allowed the air to escape with a gentle hiss. |
Своему командиру он посоветовал не прикасаться к переборке - слишком ненадежной она казалась. Быстро (en toute hate) закрепили они два кабельтова и взяли "Патну" на буксир - вперед кормой к тому же. Принимая во внимание обстоятельства, это было не так глупо, ибо руль слишком поднимался над водой, чтобы можно было его использовать для управления, а этот маневр уменьшал давление на переборку, которая требовала, как выразился он, крайне осторожного обращения (exigeait les plus grands menagements). Я невольно подумал о том, что мой новый знакомый имел, должно быть, решающий голос в совещании о том, как поступить с "Патной". Хотя и не очень расторопный, он производил впечатление человека, на которого можно положиться; к тому же он был настоящим моряком. Но сейчас, сидя передо мной со сложенными на животе толстыми руками, он походил на одного из этих деревенских священников, которые спокойно нюхают табак и внимают повествованию крестьян о грехах, страданиях и раскаянии, а простодушное выражение лица скрывает, словно завеса, тайну боли и отчаяния. Ему бы следовало носить потертую черную сутану, застегнутую до самого подбородка, а не мундир с погонами и бронзовыми пуговицами. Его широкая грудь мерно поднималась и опускалась, пока он рассказывал мне, что то была чертовская работа, и я как моряк (en votre qualite de marin) легко могу это себе представить. Закончив фразу, он слегка наклонился всем корпусом в мою сторону и, выпятив бритые губы, с присвистом выдохнул воздух. |
|
"Luckily," he continued, "the sea was level like this table, and there was no more wind than there is here." . . . |
- К счастью, - продолжал он, - море было гладкое, как этот стол, и ветра было не больше, чем здесь... |
|
The place struck me as indeed intolerably stuffy, and very hot; my face burned as though I had been young enough to be embarrassed and blushing. |
Тут я заметил, что здесь действительно невыносимо душно и очень жарко. Лицо мое пылало, словно я был еще молод и умел смущаться и краснеть. |
|
They had directed their course, he pursued, to the nearest English port "naturellement," where their responsibility ceased, "Dieu merci." . . . |
- Naturellement [разумеется (фр.)] они направились в ближайший английский порт, где и сняли с себя ответственность, - Dieu merci! [слава богу (фр.)] |
|
He blew out his flat cheeks a little. . . . |
Он раздул свои плоские щеки. |
|
"Because, mind you (notez bien), all the time of towing we had two quartermasters stationed with axes by the hawsers, to cut us clear of our tow in case she . . ." |
- Заметьте (notez bien), все время, пока мы буксировали, два матроса стояли с топорами у тросов, чтобы перерубить их в случае, если судно... |
|
He fluttered downwards his heavy eyelids, making his meaning as plain as possible. . . . |
Он опустил тяжелые веки, поясняя смысл этих слов. |
|
"What would you! One does what one can (on fait ce qu'on peut)," and for a moment he managed to invest his ponderous immobility with an air of resignation. |
- Что вы хотите? Делаешь то, что можешь (on fait ce qu'on peut), - и на секунду он ухитрился выразить покорность на своем массивном неподвижном лице. |
|
"Two quartermasters--thirty hours--always there. Two!" he repeated, lifting up his right hand a little, and exhibiting two fingers. |
- Два матроса... тридцать часов они там стояли. Два! - Он приподнял правую руку и вытянул два пальца. |
|
This was absolutely the first gesture I saw him make. It gave me the opportunity to "note" a starred scar on the back of his hand--effect of a gunshot clearly; and, as if my sight had been made more acute by this discovery, I perceived also the seam of an old wound, beginning a little below the temple and going out of sight under the short grey hair at the side of his head--the graze of a spear or the cut of a sabre. He clasped his hands on his stomach again. |
То был первый жест, сделанный им в моем присутствии. Это дало мне возможность заметить зарубцевавшийся шрам на руке - несомненно, след ружейной пули; а затем - словно зрение мое благодаря этому открытию обострилось - я увидел рубец старой раны, начинавшийся чуть-чуть ниже виска и прятавшийся под короткими седыми волосами на голове, - царапина, нанесенная копьем или саблей. Снова он сложил руки на животе. |
|
"I remained on board that--that--my memory is going (s'en va). Ah! Patt-na. C'est bien ca. Patt-na. Merci. It is droll how one forgets. I stayed on that ship thirty hours. . . ." |
- Я пробыл на борту этой, этой... память мне изменяет (s'en va. Ah! Patt-na! C'est bien ca. Patt-na. Merci.) Забавно, как все забывается. Я пробыл на борту этого судна тридцать часов... |
|
'"You did!" I exclaimed. |
- Вы! - воскликнул я. |
|
Still gazing at his hands, he pursed his lips a little, but this time made no hissing sound. |
По-прежнему глядя на свои руки, он слегка выпятил губы, но на этот раз не присвистнул. |
|
"It was judged proper," he said, lifting his eyebrows dispassionately, "that one of the officers should remain to keep an eye open (pour ouvrir l'oeil)" . . . he sighed idly . . . "and for communicating by signals with the towing ship--do you see?--and so on. For the rest, it was my opinion too. We made our boats ready to drop over--and I also on that ship took measures. . . . Enfin! One has done one's possible. It was a delicate position. Thirty hours! They prepared me some food. As for the wine--go and whistle for it--not a drop." |
- Сочли нужным, - сказал он, бесстрастно поднимая брови, - чтобы один из офицеров остался на борту и наблюдал (pour ouvrir l'oeil...), - он вяло вздохнул, - и сообщался посредством сигналов с буксирующим судном, - понимаете? Таково было и мое мнение. Мы приготовили свои шлюпки к спуску, и я на том судне также принял меры... Enfin! Сделали все возможное. Положение было затруднительное. Тридцать часов. Они мне дали чего-то поесть. Что же касается вина, то хоть шаром покати - нигде ни капли. |
|
In some extraordinary way, without any marked change in his inert attitude and in the placid expression of his face, he managed to convey the idea of profound disgust. |
Каким-то удивительным образом, нимало не изменяя своей инертной позы и благодушного выражения лица, он ухитрился изобразить свое глубокое возмущение. |
|
"I--you know--when it comes to eating without my glass of wine--I am nowhere." |
- Я, знаете ли, когда дело доходит до еды и нельзя получить стакан вина... я ни к черту не годен. |
|
'I was afraid he would enlarge upon the grievance, for though he didn't stir a limb or twitch a feature, he made one aware how much he was irritated by the recollection. But he seemed to forget all about it. They delivered their charge to the "port authorities," as he expressed it. He was struck by the calmness with which it had been received. |
Я испугался, как бы он не распространился на эту тему, ибо, хотя он не пошевельнулся и глазом не моргнул, видно было, что это воспоминание сильно его раздражило. Но он, казалось, тотчас же позабыл об этом. Они сдали судно "властям порта", как он выразился. Его поразило то спокойствие, с каким судно было принято. |
|
"One might have thought they had such a droll find (drole de trouvaille) brought them every day. You are extraordinary--you others," he commented, with his back propped against the wall, and looking himself as incapable of an emotional display as a sack of meal. |
- Можно подумать, что такие забавные находки (drole de trouvaille) им доставляли каждый день. Удивительный вы народ, - заметил он, прислоняясь спиной к стене; вид у него был такой, словно он не более чем куль муки способен проявлять свои эмоции. |
|
There happened to be a man-of-war and an Indian Marine steamer in the harbour at the time, and he did not conceal his admiration of the efficient manner in which the boats of these two ships cleared the Patna of her passengers. Indeed his torpid demeanour concealed nothing: it had that mysterious, almost miraculous, power of producing striking effects by means impossible of detection which is the last word of the highest art. |
В то время в гавани случайно находились военное судно и индийский пароход, и он не скрыл своего восхищения тем, с какой быстротой шлюпки этих двух судов освободили "Патну" от ее пассажиров. Вид у него был тупо-равнодушный, и тем не менее он был наделен той таинственной, почти чудесной способностью добиваться эффекта, пользуясь неуловимыми средствами, - способностью, которая является последним словом искусства. |
|
"Twenty-five minutes--watch in hand--twenty-five, no more." . . . |
- Двадцать пять минут... по часам... двадцать пять, не больше... |
|
He unclasped and clasped again his fingers without removing his hands from his stomach, and made it infinitely more effective than if he had thrown up his arms to heaven in amazement. . . . |
Он разжал и снова переплел пальцы, не снимая рук с живота, и этот жест был гораздо внушительнее, чем если бы он изумленно воздел руки к небу. |
|
"All that lot (tout ce monde) on shore--with their little affairs--nobody left but a guard of seamen (marins de l'Etat) and that interesting corpse (cet interessant cadavre). Twenty-five minutes." . . . |
- Всех этих людей (tout ce monde) высадили на берег... и пожитки свои они забрали... никого не осталось на борту, кроме отряда морской пехоты (niarin's de l'Etat) и этого занятного трупа (cet interessant cadavre). За двадцать пять минут все было сделано... |
|
With downcast eyes and his head tilted slightly on one side he seemed to roll knowingly on his tongue the savour of a smart bit of work. He persuaded one without any further demonstration that his approval was eminently worth having, and resuming his hardly interrupted immobility, he went on to inform me that, being under orders to make the best of their way to Toulon, they left in two hours' time, |
Опустив глаза и склонив голову набок, он словно смаковал такую расторопность. Без лишних слов он дал понять, что его одобрение чрезвычайно ценно, а затем снова застыл в прежней позе и сообщил мне, что, следуя инструкции возможно скорее явиться в Тулон, они покинули порт через два часа... |
|
"so that (de sorte que) there are many things in this incident of my life (dans cet episode de ma vie) which have remained obscure."' |
- ...и таким образом (de sorte que) многие детали этого эпизода моей жизни (dans cet episode de ma vie) остались невыясненными. |
