Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 46/Письмо 46
| English | Русский |
| LONDON, February 8, O. S. 1750 | Лондон, 8 февраля ст. ст. 1750 г. |
| MY DEAR FRIEND: You have, by this time, I hope and believe, made such a progress in the Italian language, that you can read it with ease; I mean, the easy books in it; and indeed, in that, as well as in every other language, the easiest books are generally the best; for, whatever author is obscure and difficult in his own language, certainly does not think clearly. This is, in my opinion, the case of a celebrated Italian author; to whom the Italians, from the admiration they have of him, have given the epithet of il divino; I mean Dante. Though I formerly knew Italian extremely well, I could never understand him; for which reason I had done with him, fully convinced that he was not worth the pains necessary to understand him. | Милый друг, Надеюсь и верю, что ты теперь сделал уже такие успехи в итальянском языке, что легко можешь читать книги по-итальянски; разумеется, легкие. Но, право же, как на этом, так и на всяком другом языке самые легкие книги - обычно самые лучшие; ибо если язык какого-либо писателя темен и труден, то это означает, что писатель этот не умеет и ясно мыслить. Так, на мой взгляд, обстоит дело со знаменитым итальянским писателем, которого восхищенные им соотечественники прозвали il divino(113); я говорю о Данте. Хоть в былые времена я отлично знал итальянский, я никогда не мог понять этого автора. Поэтому я и перестал интересоваться им: я был убежден, что не стоит тратить столько усилий на то, чтобы в нем разобраться. |
| The good Italian authors are, in my mind, but few; I mean, authors of invention; for there are, undoubtedly, very good historians and excellent translators. The two poets worth your reading, and, I was going to say, the only two, are Tasso and Ariosto. Tasso's 'Gierusalemme Liberata' is altogether unquestionably a fine poem, though--it has some low, and many false thoughts in it: and Boileau very justly makes it the mark of a bad taste, to compare 'le Clinquant Tasse a l' Or de Virgile'. The image, with which he adorns the introduction of his epic poem, is low and disgusting; it is that of a froward, sick, puking child, who is deceived into a dose of necessary physic by 'du bon-bon'. These verses are these: | Хороших итальянских писателей, по-моему, совсем немного. Я говорю об авторах поэтических произведений, ибо в Италии есть очень хорошие историки и превосходные переводчики. Два поэта, которых тебе стоит прочесть - чуть было не сказал, единственные два - это Тассо и Ариосто. "Gierusalemme Liberata"(114) Тассо в общем-то несомненно прелестная поэма, несмотря на то что в ней есть кое-какие низменные мысли, а немало и просто неверных, и Буало правильно считает, что только люди с дурным вкусом могут сравнивать le clinquant du Tasse a l'or de Virgile(115). Образ, которым украшено вступление к его эпической поэме, низок и отвратителен - это образ капризного больного ребенка, которого тошнит, который обманут тем, что в лакомство ему подложили лекарство. Вот эти строки: |
| "Cosi all'egro fanciul porgiamo aspersi Di soavi licor gli orli del vaso: Succhi amari ingannato intanto ei beve, E dall' inganno suo vita riceve." | Cosi all'egro fanciul porgiamo aspersi Di soavi licor gli orii del vaso: Succhi amari ingannato intanto ei beve, E dall'inganno suo vita riceve.(116) |
| However, the poem, with all its faults about it, may justly be called a fine one. | Однако, каковы бы ни были ее недостатки, поэму эту по справедливости можно назвать прелестной. |
| If fancy, imagination, invention, description, etc., constitute a poet, Ariosto is, unquestionably, a great one. His "Orlando," it is true, is a medley of lies and truths--sacred and profane--wars, loves, enchantments, giants, madheroes, and adventurous damsels, but then, he gives it you very fairly for what it is, and does not pretend to put it upon you for the true 'epopee', or epic poem. He says: | Если только фантазии, воображения, выдумки, уменья описывать и т. п. достаточно, чтобы называться поэтом, Ариосто, разумеется - великий поэт. Его "Роланд" - это, правда, смесь истины и вымысла, христианства и язычества, тут и битвы, и любовные похождения, тут чары и великаны, безумные герои и отважные девы - но он очень просто показывает все таким, как оно есть, и не пытается выдать все это за настоящую эпопею или эпическую поэму. Он говорит: |
| "Le Donne, i Cavalier, l'arme, gli amori Le cortesie, l'audaci imprese, io canto." | Le Donne, i Cavalier, l'arme, gli amori Le cortesie, l'audaci imprese, io canto.(117) |
| The connections of his stories are admirable, his reflections just, his sneers and ironies incomparable, and his painting excellent. When Angelica, after having wandered over half the world alone with Orlando, pretends, notwithstanding, | Он восхитительно умеет связать воедино отдельные эпизоды; рассуждает он верно, неподражаемо иронизирует и потешается над своими героями и превосходно умеет все описать. Когда Анджелика, после того как она уже объездила полсвета с Роландом, тем не менее утверждает: |
| "--- ch'el fior virginal cosi avea salvo, Come selo porto dal matern' alvo." | . .. ch'el fior virginal cosi avea salvo Come selo porto dal matern'alvo(118) |
| The author adds, very gravely,-- | автор очень серьезно добавляет: |
| "Forse era ver, ma non pero credibile A chi del senso suo fosse Signore." | Forse era ver, ma non pero credibile A chi del senso suo fosse Signore.(119) |
| Astolpho's being carried to the moon by St. John, in order to look for Orlando's lost wits, at the end of the 34th book, and the many lost things that he finds there, is a most happy extravagancy, and contains, at the same time, a great deal of sense. I would advise you to read this poem with attention. It is, also, the source of half the tales, novels, and plays, that have been written since. | История того, как апостол Иоанн уносит Астольфо на луну, для того, чтобы тот поискал там потерянный Роландом разум, в конце 34-й песни, и о том, как он находит там множество разных потерянных вещей - удачнейшая нелепица, которая, однако, содержит в себе немало смысла. Я советовал бы тебе внимательно прочесть эту поэму. К тому же, не меньше половины всех рассказов, романов и пьес, написанных впоследствии, почерпнуты оттуда. |
| The 'Pastor Fido' of Guarini is so celebrated, that you should read it; but in reading it, you will judge of the great propriety of the characters. A parcel of shepherds and shepherdesses, with the TRUE PASTORAL' SIMPLICITY, talk metaphysics, epigrams, 'concetti', and quibbles, by the hour to each other. | "Pastor fido"(120) Гуарини - настолько знаменитая вещь, что тебе следует прочесть ее. Но когда ты будешь читать, ты сам увидишь, насколько сообразны с действительностью изображенные там персонажи. Пастухи и пастушки часами, с поистине идиллическим простодушием, ведут между собой философские разговоры, пересыпая свою речь эпиграммами, concetti и каламбурами. |
| The Aminto del Tasso, is much more what it is intended to be, a pastoral: the shepherds, indeed, have their 'concetti' and their antitheses; but are not quite so sublime and abstracted as those in Pastor Fido. I think that you will like it much the best of the two. | "Аминта" Тассо гораздо более соответствует тому жанру, в котором она была задумана - обыкновенной пасторали. Здесь, правда, пастушки тоже употребляют в разговоре различные concetti(121) и антитезы, но сами они отнюдь не столь возвышенны и отвлеченны, как персонажи в "Pastor fido". Мне думается, что из этих двух пасторалей вторая тебе понравится больше. |
| Petrarca is, in my mind, a sing-song, love-sick poet; much admired, however, by the Italians: but an Italian who should think no better of him than I do, would certainly say that he deserved his 'Laura' better than his 'Lauro'; and that wretched quibble would be reckoned an excellent piece of Italian wit. | Петрарка, на мой взгляд, однообразный, томимый любовью поэт, которым, однако, в Италии не перестают восхищаться. Вместе с тем, какой-нибудь итальянец, ставящий этого поэта не выше, чем я, вероятно, сказал бы, что стихами своими он скорее заслужил право на Лауру, а отнюдь не на лавры, и этот жалкий каламбур был бы сочтен за великолепный образец итальянского остроумия. |
| The Italian prose-writers (of invention I mean) which I would recommend to your acquaintance, are Machiavello and Boccacio; the former, for the established reputation which he has acquired, of a consummate politician (whatever my own private sentiments may be of either his politics or his morality): the latter, for his great invention, and for his natural and agreeable manner of telling his stories. | Из итальянских прозаиков (речь здесь, разумеется, не идет о прозе ученой) я рекомендовал бы твоему вниманию Макьявелли и Боккаччо; у первого из них сложилась репутация законченного политика; я не стану сейчас пускаться в разговоры о том, как сам отношусь к его нравственным понятиям и политическим взглядам, у второго же - богатое воображение и талант рассказчика, умеющего говорить увлекательно и непринужденно. |
| Guicciardini, Bentivoglio, Davila, etc., are excellent historians, and deserved being read with attention. The nature of history checks, a little, the flights of Italian imaginations; which, in works of invention, are very high indeed. Translations curb them still more: and their translations of the classics are incomparable; particularly the first ten, translated in the time of Leo the Tenth, and inscribed to him, under the title of Collana. That original Collana has been lengthened since; and if I mistake not, consist now of one hundred and ten volumes. | Гвиччардини, Бентивольо, Давила и т. п. - превосходные историки и заслуживают самого внимательного чтения. Сама природа истории несколько сдерживает полет итальянской фантазии, уносящий нас очень высоко в новеллах и романах. Полет этот еще более обуздан в переводах, а итальянские переводы классиков выше всяких похвал, в особенности же первые десять переводов, сделанные при папе Льве X, посвященные ему и объединенные под общим названием collana(122). Эта первоначальная соllana была потом продолжена и, если не ошибаюсь, насчитывает сейчас сто десять томов. |
| From what I have said, you will easily guess that I meant to put you upon your guard; and not let your fancy be dazzled and your taste corrupted by the concetti, the quaintnesses, and false thoughts, which are too much the characteristics of the Italian and Spanish authors. I think you are in no great danger, as your taste has been formed upon the best ancient models, the Greek and Latin authors of the best ages, who indulge themselves in none of the puerilities I have hinted at. I think I may say, with truth; that true wit, sound taste, and good sense, are now, as it were, engrossed by France and England. Your old acquaintances, the Germans, I fear, are a little below them; and your new acquaintances, the Italians, are a great deal too much above them. The former, I doubt, crawl a little; the latter, I am sure, very often fly out of sight. | Ты теперь поймешь, что мне хочется предостеречь тебя и не допустить, чтобы воображение твое было ослеплено, а вкус испорчен всеми concetti, чудачествами и вздорными мыслями, которым сверх меры привержены итальянские и испанские авторы. По-моему, тебе это не очень грозит, ибо вкус твой выработался на лучших классических образцах - на греческих и латинских писателях периода расцвета - а те никогда не пускаются на подобные ребячества. Мне думается, я могу с полным основанием сказать, что настоящее остроумие, хороший вкус и здравый смысл сейчас составляют достояние только Франции и Англии. Боюсь, что твоим старым знакомым - немцам не хватает того и другого, новые же твои знакомые - итальянцы, напротив, заходят чересчур далеко. Первые, должно быть, привыкли ползать, вторые же, воспарив к небу, попросту скрываются из глаз. |
| I recommended to you a good many years ago, and I believe you then read, La maniere de bien penser dans les ouvrages d'esprit par le Pere Bouhours; and I think it is very well worth your reading again, now that you can judge of it better. I do not know any book that contributes more to form a true taste; and you find there, into the bargain, the most celebrated passages, both of the ancients and the moderns, which refresh your memory with what you have formerly read in them separately. It is followed by a book much of the same size, by the same author, entitled, 'Suite des Pensees ingenieuses'. | Я очень давно уже советовал тебе прочесть "La maniere de bien penser dans les ouvrages d esprit"(123) отца Буура, и ты, верно, тогда еще прочел эту книгу; сейчас тебе неплохо было бы ее перечесть, ты сможешь оценить ее лучше. Я не знаю другой книги, которая так помогла бы выработать настоящий вкус; к тому же, в ней ты найдешь самые знаменитые отрывки как древних, так и современных авторов; книга эта освежит в твоей памяти все, что ты прежде читал у каждого из них в отдельности. У нее есть продолжение, почти того же объема и написанное тем же автором, - "Suite des pensees ingenieuses"(124). |
| To do justice to the best English and French authors, they have not given into that false taste; they allow no thoughts to be good, that are not just and founded upon truth. The age of Lewis XIV. was very like the Augustan; Boileau, Moliere, La Fontaine, Racine, etc., established the true, and exposed the false taste. The reign of King Charles II. (meritorious in no other respect) banished false taste out of England, and proscribed puns, quibbles, acrostics, etc. Since that, false wit has renewed its attacks, and endeavored to recover its lost empire, both in England and France; but without success; though, I must say, with more success in France than in England. Addison, Pope, and Swift, have vigorously defended the rights of good sense, which is more than can be said of their contemporary French authors, who have of late had a great tendency to 'le faux brillant', 'le raffinement, et l'entortillement'. And Lord Roscommon would be more in the right now, than he was then, in saying, that, | Надо отдать должное лучшим английским и французским писателям, они не поддались этому вкусу ко лжи: они не позволяют себе утверждать мысли неверные, те, в основе которых не лежит истина. Век Людовика XIV очень походил на век Августа: Буало, Лафонтен, Расин и т. п. утвердили хороший вкус и доказали несообразность дурного. В царствование Карла II (ни в каком другом отношении не примечательное) дурной вкус был изгнан из Англии, а всякого рода игра слов, каламбуры, акростихи и т. п. были запрещены. С тех пор мнимое остроумие возобновило свои набеги и пыталось вернуть потерянные владения, как в Англии, так и во Франции, но безуспешно, хотя все же надо сказать, что во Франции с большим успехом, нежели в Англии, Аддисон, Поп и Свифт рьяно защищали права здравого смысла, чего нельзя сказать об их современниках во Франции, у которых последнее время преобладает стремление к le faux brillant, le raffinement, et I'entortillement(125). И слова лорда Роскоммона: |
| "The English bullion of one sterling line, Drawn to French wire, would through whole pages shine." | Свой золотой английский растяните - Французской выйдут проволоки нити. - с большим правом можно было бы отнести к нашему времени, чем к прежнему. |
| Lose no time, my dear child, I conjure you, in forming your taste, your manners, your mind, your everything; you have but two years' time to do it in; for whatever you are, to a certain degree, at twenty, you will be, more or less, all the rest of your life. May it be a long and happy one. Adieu. | Умоляю тебя, дорогой мой, не теряй времени и поскорее выработай в себе вкус, манеры, сформируй свой ум и вообще все свое; у тебя на это остается только два года, ибо если ты в той или иной степени сделаешься кем-то к двадцати годам, ты останешься более или менее тем же и всю свою жизнь. Да будет она у тебя долгой и счастливой! Прощай. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
