| English | Русский |
| Es schlug zwei Uhr, als man zurück war. Crampas verabschiedete sich und ritt in die Stadt hinein, bis er vor seiner am Marktplatz gelegenen Wohnung hielt. Effi ihrerseits kleidete sich um und versuchte zu schlafen; es wollte aber nicht glücken, denn ihre Verstimmung war noch größer als ihre Müdigkeit. Daß Innstetten sich seinen Spuk parat hielt, um ein nicht ganz gewöhnliches Haus zu bewohnen, das mochte hingehen, das stimmte zu seinem Hange, sich von der großen Menge zu unterscheiden; aber das andere, daß er den Spuk als Erziehungsmittel brauchte, das war doch arg und beinahe beleidigend. Und "Erziehungsmittel", darüber war sie sich klar, sagte nur die kleinere Hälfte; was Crampas gemeint hatte, war viel, viel mehr, war eine Art Angstapparat aus Kalkül. Es fehlte jede Herzensgüte darin und grenzte schon fast an Grausamkeit. Das Blut stieg ihr zu Kopf, und sie ballte ihre kleine Hand und wollte Pläne schmieden; aber mit einem Male mußte sie wieder lachen. "Ich Kindskopf! Wer bürgt mir denn dafür, daß Crampas recht hat! Crampas ist unterhaltlich, weil er medisant ist, aber er ist unzuverlässig und ein bloßer Haselant, der schließlich Innstetten nicht das Wasser reicht." | Пробило два, когда они вернулись с прогулки. Крампас простился и поскакал домой -- он снимал квартиру в городе у Рыночной площади. А Эффи переоделась и решила прилечь отдохнуть. Но уснуть ей не удалось: расстроенные нервы оказались сильнее усталости. Она готова была примириться с тем, что Инштеттен завел себе привидение, она знала -- его дом должен отличаться от других, обыкновенных домов, он любит подчеркивать разницу между собой и другими. Но использовать привидение в воспитательных целях -- это дурно, это почти оскорбительно. Хорошо, пусть будет так, "средство воспитания", это еще полбеды. Но ведь было заметно, что Крампас имел в виду что-то другое, что-то большее -- сознательное запугивание, так сказать, привидение по расчету. А это уже бессердечно, это граничит с жестокостью. У нее вспыхнули щеки, маленькая рука сжалась в кулак. Эффи даже стала раздумывать над планами мести, как вдруг рассмеялась: "Какая я глупая, просто ребенок! Ну кто мне поручится, что Крампас прав! Потому он и занятен, что у него злой язык, но положиться на него абсолютно нельзя. Хвастунишка! Инштеттену он и в подметки не годится". |
| In diesem Augenblick fuhr Innstetten vor, der heute früher zurückkam als gewöhnlich. Effi sprang auf, um ihn schon im Flur zu begrüßen, und war um so zärtlicher, je mehr sie das Gefühl hatte, etwas gutmachen zu müssen. Aber ganz konnte sie das, was Crampas gesagt hatte, doch nicht verwinden, und inmitten ihrer Zärtlichkeiten und während sie mit anscheinendem Interesse zuhörte, klang es in ihr immer wieder: "Also Spuk aus Berechnung, Spuk, um dich in Ordnung zu halten." | В это время к дому подъехал Инштеттен; он вернулся сегодня раньше обычного. Эффи вскочила и выбежала ему навстречу в прихожую. Она была с ним нежна, словно старалась что-то загладить. Но забыть до конца, о чем рассказывал Крампас, она не могла. Слушая Инштеттена с видимым интересом, оставаясь с ним нежной, Эффи про себя все время твердила: "Значит, привидение по расчету, привидение, чтобы держать тебя в руках". |
| Zuletzt indessen vergaß sie's und ließ sich unbefangen von ihm erzählen. | Под конец она все же забыла об этом и слушала мужа без предубеждения, искренне. |
| Inzwischen war Mitte November herangekommen, und der bis zum Sturm sich steigernde Nordwester stand anderthalb Tage lang so hart auf die Molen, daß die mehr und mehr zurückgestaute Kessine das Bollwerk überstieg und in die Straßen trat. Aber nachdem sich's ausgetobt, legte sich das Unwetter, und es kamen noch ein paar sonnige Spätherbsttage. | Ноябрь между тем незаметно подошел к середине. Норд-вест, порой обращавшийся в шторм, бушевал в течение полутора суток и с таким упорством осаждал мол, что запертая Кессина хлынула через дамбу и затопила близлежащие улицы. Набушевавшись, непогода наконец улеглась, и снова наступили погожие осенние дни. |
| "Wer weiß, wie lange sie dauern", sagte Effi zu Crampas, und so beschloß man, am nächsten Vormittag noch einmal auszureiten; auch Innstetten, der einen freien Tag hatte, wollte mit. Es sollte zunächst wieder bis an die Mole gehen; da wollte man dann absteigen, ein wenig am Strand promenieren und schließlich im Schutz der Dünen, wo's windstill war, ein Frühstück nehmen. | -- Кто знает, надолго ли,-- сказала Эффи Крампасу, и они договорились на следующий день еще раз отправиться на прогулку верхами. К ним пожелал присоединиться Инштеттен: завтра у него будет свободное время. Решили доехать, как обычно, до мола, там на берегу сойти с лошадей, побродить немного по берегу, а завтракать отправиться в дюны: они их укроют от ветра. |
| Um die festgesetzte Stunde ritt Crampas vor dem landrätlichen Hause vor; Kruse hielt schon das Pferd der gnädigen Frau, die sich rasch in den Sattel hob und noch im Aufsteigen Innstetten entschuldigte, der nun doch verhindert sei: Letzte Nacht wieder großes Feuer in Morgenitz - das dritte seit drei Wochen, also angelegt -, da habe er hingemußt, sehr zu seinem Leidwesen, denn er habe sich auf diesen Ausritt, der wohl der letzte in diesem Herbst sein werde, wirklich gefreut. | В назначенный час Крампас подъехал к дому советника. Крузе уже держал под уздцы лошадь своей госпожи. Эффи же, быстро взобравшись на седло, стала извиняться за Инштеттена, -- он не поедет, ему неожиданно помешали дела. Ночью в Моргенице снова вспыхнул пожар, третий по счету за три последних недели. Подозревают поджог. Инштеттену пришлось поехать туда, к величайшему его огорчению. Он так радовался прогулке, очевидно, последней в этом сезоне. |
| Crampas sprach sein Bedauern aus, vielleicht nur, um was zu sagen, vielleicht aber auch aufrichtig, denn so rücksichtslos er im Punkte chevaleresker Liebesabenteuer war, so sehr war er auch wieder guter Kamerad. Natürlich alles ganz oberflächlich. Einem Freunde helfen und fünf Minuten später ihn betrügen, das waren Dinge, die sich mit seinem Ehrbegriff sehr wohl vertrugen. Er tat das eine und das andere mit unglaublicher Bonhomie. | Крампас выразил свое сожаление, то ли потому, чтобы сказать что-нибудь, то ли искренне. И хоть в любовных делах он не останавливался ни перед чем, он был недурным товарищем. Правда, и там и здесь чувства его были поверхностны. Он мог, например, помочь другу и через пять минут обмануть его, эти черты прекрасно уживались с его представлением о чести. Причем и то и другое он делал с большим добродушием. |
| Der Ritt ging wie gewöhnlich durch die Plantage hin. Rollo war wieder vorauf, dann kamen Crampas und Effi, dann Kruse. | И вот они снова двигались через питомник: впереди Ролло, за ним Крампас и Эффи, а сзади всех Крузе. Кнута не было. |
| Knut fehlte. | -- А где же ваш Кнут? Куда вы его подевали? |
| "Wo haben Sie Knut gelassen?" "Er hat einen Ziegenpeter." | -- У него сейчас свинка. |
| "Merkwürdig", lachte Effi. "Eigentlich sah er schon immer so aus." | -- Только ли сейчас? -- рассмеялась Эффи.-- Судя по его виду, он неизлечим. |
| "Sehr richtig. Aber Sie sollten ihn jetzt sehen! Oder doch lieber nicht. Ziegenpeter ist ansteckend, schon bloß durch Anblick." | -- Что правда, то правда. Но вы бы посмотрели теперь! Впрочем, не надо: свинка заразна, даже если на больного просто смотреть. |
| "Glaub ich nicht." | -- Вот уж не верю! |
| "Junge Frauen glauben vieles nicht." | -- К сожалению, молодые женщины часто не верят. |
| "Und dann glauben sie wieder vieles, was sie besser nicht glaubten. " | -- И значительно чаще верят тому, чему лучше не верить. |
| "An meine Adresse?" | -- Камешек в мой огород? |
| "Nein." | -- Нет. |
| "Schade." | -- А жаль! |
| "Wie dies 'schade' Sie kleidet. Ich glaube wirklich, Major, Sie hielten es für ganz in Ordnung, wenn ich Ihnen eine Liebeserklärung machte. " | -- Как вам идет это "жаль"! Вы бы, пожалуй, нашли в порядке вещей, если бы я сейчас объяснилась вам в любви. |
| "So weit will ich nicht gehen. Aber ich möchte den sehen, der sich dergleichen nicht wünschte. Gedanken und Wünsche sind zollfrei." | -- Так далеко, положим, я не хочу заходить. Но хотел бы видеть, у кого не возникло бы такого желания. Мысли и желания пошлиной не облагаются! |
| "Das fragt sich. Und dann ist doch immer noch ein Unterschied zwischen Gedanken und Wünschen. Gedanken sind in der Regel etwas, das noch im Hintergrund liegt, Wünsche aber liegen meist schon auf der Lippe." | -- Это еще вопрос. А кроме того, существует разни-' ца мея:ду мыслями и желаниями. Мысли, как правило, таятся в сознании, желания чаще всего срываются с уст. |
| "Nur nicht gerade diesen Vergleich." | -- Боже, только не это сравнение! --- |
| "Ach, Crampas, Sie sind ... Sie sind ..." | Крампас, вы... вы... |
| "Ein Narr." | -- Глупец! |
| "Nein. Auch darin übertreiben Sie wieder. Aber Sie sind etwas anderes. In Hohen-Cremmen sagten wir immer, und ich mit, das Eitelste, was es gäbe, das sei ein Husarenfähnrich von achtzehn ... " | -- Вот уж нет. Снова преувеличение. Нет, вы нечто иное. У нас в Гоген-Креммене все, в том числе и я, любили повторять, что всех тщеславней на свете гусар восемнадцати лет. |
| "Und jetzt?" | -- А теперь? |
| "Und jetzt sag ich, das Eitelste, was es gibt, ist ein Landwehrbezirksmajor von zweiundvierzig." | -- А теперь я скажу, что всех тщеславней на свете майор окружного гарнизона в возрасте сорока двух лет. |
| "... wobei die zwei Jahre, die Sie mir gnädigst erlassen, alles wiedergutmachen - küss' die Hand." | -- Два года, которые вы изволили милостиво мне подарить, загладили все. Целую ручку! |
| "Ja, küss' die Hand. Das ist so recht das Wort, das für Sie paßt. Das ist wienerisch. Und die Wiener, die hab ich kennengelernt in Karlsbad, vor vier Jahren, wo sie mir vierzehnjährigem Dinge den Hof machten. Was ich da alles gehört habe!" | -- Вот именно. "Целую ручку!" Это ваш стиль, это по-венски. А венцы, с которыми мне довелось познакомиться в Карлсбаде, четыре года назад, ухаживали за мной, четырнадцатилетней девочкой... Чего мне тогда только не говорили! |
| "Gewiß nicht mehr, als recht war." | -- Надеюсь, не больше, чем следует. |
| "Wenn das zuträfe, wäre das, was mir schmeicheln soll, ziemlich ungezogen ... Aber sehen Sie da die Bojen, wie die schwimmen und tanzen. Die kleinen roten Fahnen sind eingezogen. Immer wenn ich diesen Sommer die paar Mal, wo ich mich bis an den Strand hinauswagte, die roten Fahnen sah, sagte ich mir: Da liegt Vineta, da muß es liegen, das sind die Turmspitzen ... " | -- А если и так, с вашей стороны неделикатно... впрочем, это мне льстит... Но взгляните туда, на буйки, как они пляшут. Красные флажки давно уже спущены. Знаете, когда этим летом я отважилась приезжать сюда, а это было всего несколько раз, при виде этих флажков я говорила себе: наверное, это Винета *, это выглядывают ее башни со шпилями... |
| "Das macht, weil Sie das Heinesche Gedicht kennen." | -- А все оттого, что вы знаете стихотворение Гейне. |
| "Welches?" | -- Какое? |
| "Nun, das von Vineta." | .-- Ну это, что о Винете. |
| "Nein, das kenne ich nicht; ich kenne überhaupt nur wenig. Leider." | -- Нет, не знаю. Вообще я мало что знаю. К сожалению! ^ |
| "Und haben doch Gieshübler und den Journalzirkel! Übrigens hat Heine dem Gedicht einen anderen Namen gegeben, ich glaube 'Seegespenst' oder so ähnlich. Aber Vineta hat er gemeint. Und er selber - verzeihen Sie, wenn ich Ihnen so ohne weiteres den Inhalt hier wiedergebe -, der Dichter also, während er die Stelle passiert, liegt auf einem Schiffsdeck und sieht hinunter und sieht da schmale, mittelalterliche Straßen und trippelnde Frauen in Kapotthüten, und alle haben ein Gesangbuch in Händen und wollen zur Kirche, und alle Glocken läuten. Und als er das hört, da faßt ihn eine Sehnsucht, auch mit in die Kirche zu gehen, wenn auch bloß um der Kapotthüte willen, und vor Verlangen schreit er auf und will sich hinunterstürzen. Aber im selben Augenblick packt ihn der Kapitän am Bein und ruft ihm zu: 'Doktor, sind Sie des Teufels?" | -- А еще говорите, что у вас есть Гизгюблер и кружок журналистов! Впрочем, у Гейне стихотворение называется иначе, кажется "Морское видение" или что-то в этом роде. Но он имел в виду, конечно, Винету. Поэт - с вашего разрешения я передам содержание этого стихотворения, -- поэт лежит на палубе, когда судно проходит над этим местом, смотрит вниз и видит узкие средневековые улички, видит женщин в старинных чепчиках, у каждой в руках молитвенник, все они торопятся в церковь, где уже звонят колокола. И когда он слышит этот благовест, им овладевает тоска и желание пойти вместе с ними в церковь, вслед за чепчиками. Тогда он с криком вскакивает и хочет броситься в воду. Но в этот самый момент капитан хватает его за ногу и восклицает: "Доктор, в вас вселился дьявол!" |
| "Das ist ja allerliebst. Das möcht ich lesen. Ist es lang?" | -- Это очень мило. Я хотела бы прочесть это стихотворение. Велико ли оно? |
| "Nein, es ist eigentlich kurz, etwas länger als 'Du hast Diamanten und Perlen' oder 'Deine weichen Lilienfinger' ... ", | -- Нет, оно небольшое, немного длиннее, чем- "У тебя бриллианты и жемчуг...", или "Твои лилейные пальцы..."*. |
| und er berührte leise ihre Hand. "Aber lang oder kurz, welche Schilderungskraft, welche Anschaulichkeit! Er ist mein Lieblingsdichter, und ich kann ihn auswendig, sowenig ich mir sonst, trotz gelegentlich eigener Versündigungen, aus der Dichterei mache. Bei Heine liegt es aber anders: Alles ist Leben, und vor allem versteht er sich auf die Liebe, die doch die Hauptsache bleibt. Er ist übrigens nicht einseitig darin ... " | -- И он коснулся ее руки.-- Велико оно или мало, но какая выразительность, какая сила поэтического мастерства! Это мой любимый поэт, несмотря на то, что я невысоко ценю поэзию, хотя и сам при случае грешу. Но Гейне--совсем другое дело: все у него -- жизнь, особенно много внимания уделено любви, которая всегда остается самым главным. Впрочем, он не страдает односторонностью... |
| "Wie meinen Sie das?" | --- Что вы хотите сказать? |
| "Ich meine, er ist nicht bloß für die Liebe ... " | -- Я имею в виду, что у него в стихах не только любовь. |
| "Nun, wenn er diese Einseitigkeit auch hätte, das wäre am Ende noch nicht das schlimmste. Wofür ist er denn sonst noch?" | -- Ну, если бы он и страдал такой односторонностью, это было бы не так уж плохо. А что у него еще? |
| "Er ist auch sehr für das Romantische, was freilich gleich nach der Liebe kommt und nach Meinung einiger sogar damit zusammenfällt. Was ich aber nicht glaube. Denn in seinen späteren Gedichten, die man denn auch die 'romantischen' genannt hat, oder eigentlich hat er es selber getan, in diesen romantischen Dichtungen wird in einem fort hingerichtet, allerdings vielfach aus Liebe. Aber doch meist aus anderen gröberen Motiven, wohin ich in erster Reihe die Politik. die fast immer gröblich ist, rechne. Karl Stuart zum Beispiel trägt in einer dieser Romanzen seinen Kopf unterm Arm, und noch fataler ist die Geschichte vom Vitzliputzli ... " | -- У него очень много романтики, которая, разумеется, следует за любовью и, по мнению некоторых, даже совпадает с нею. Я лично с этим не согласен. Потому что в его позднейших стихах, которые другие, да и он сам, называли романтическими, в этих романтических стихах бесконечные казни, правда, очень часто имеющие своей причиной любовь. Но все же их мотивы большей частью иные, более грубые. К ним я отношу, в первую очередь, политику, которая всегда грубовата. Например, Карл Стюарт в одном из его романсов несет свою голову под мышкой*, а история о Вицлипуцли* еще более роковая... |
| "Von wem?" | -- Чья история? |
| "Vom Vitzliputzli. Vitzliputzli ist nämlich ein mexikanischer Gott, und als die Mexikaner zwanzig oder dreißig Spanier gefangengenommen hatten, mußten diese zwanzig oder dreißig dem Vitzliputzli geopfert werden. Das war da nicht anders, Landessitte, Kultus, und ging auch alles im Handumdrehen, Bauch auf, Herz raus ... " | -- Вицлипуцли. Это мексиканский бог. Когда мексиканцы брали в плен двадцать -- тридцать испанцев, то всех приносили в жертву Вицлипуцли. Таков обычай страны, культ, так сказать; все происходило мгновенно: вспарывали живот, вырывали сердце... |
| "Nein, Crampas, so dürfen Sie nicht weitersprechen. Das ist indezent und degoutant zugleich. Und das alles so ziemlich in demselben Augenblick, wo wir frühstücken wollen." | -- Не надо, Крампас, не продолжайте дальше. Это непристойно и вызывает отвращение. Особенно сейчас, когда мы собираемся завтракать. |
| "Ich für meine Person sehe mich dadurch unbeeinflußt und stelle meinen Appetit überhaupt nur in Abhängigkeit vom Menü." | -- На меня лично это не действует. Вообще мой аппетит зависит только от меню. |
| Während dieser Worte waren sie, ganz wie's das Programm wollte, vom Strand her bis an eine schon halb im Schutz der Dünen aufgeschlagene Bank, mit einem äußerst primitiven Tisch davor, gekommen, zwei Pfosten mit einem Brett darüber. Kruse, der voraufgeritten, hatte hier bereits serviert; Teebrötchen und Aufschnitt von kaltem Braten, dazu Rotwein und neben der Flasche zwei hübsche, zierliche Trinkgläser, klein und mit Goldrand, wie man sie in Badeorten kauft oder von Glashütten als Erinnerung mitbringt. | Во время этого разговора они, согласно программе, оставили берег и направились к скамейке под защитой дюн с крайне примитивным столом из двух столбиков и доскк. Крузе, посланный вперед, уже сервировал его. Тут были бутерброды, нарезанное ломтиками холодное жаркое, к нему бутылка красного вина, а рядом с ней -- два хорошеньких изящных стаканчика с золотым ободком, какие привозят на память с курортов или со стекольных заводов. |
| Und nun stieg man ab. Kruse, der die Zügel seines eigenen Pferdes um eine Krüppelkiefer geschlungen hatte, ging mit den beiden anderen Pferden auf und ab, während sich Crampas und Effi, die durch eine schmale Dünenöffnung einen freien Blick auf Strand und Mole hatten, vor dem gedeckten Tisch niederließen. | Здесь сошли с лошадей. Крузе, привязавший поводья собственного коня к низкорослой сосне, стал прогуливать двух других лошадей по берегу, тем временем Крампас и Эффи сели за накрытый стол, откуда им в узком промежутке между дюнами открывался вид на берег и молы. |
| Über das von den Sturmtagen her noch bewegte Meer goß die schon halb winterliche Novembersonne ihr fahles Licht aus, und die Brandung ging hoch. Dann und wann kam ein Windzug und trieb den Schaum bis dicht an sie heran. Strandhafer stand umher, und das helle Gelb der Immortellen hob sich, trotz der Farbenverwandtschaft, von dem gelben Sand, darauf sie wuchsen, scharf ab. Effi machte die Wirtin. | Ноябрьское солнце по-зимнему скупо бросало своя бледные лучи на море, еще волновавшееся после штормовых дней. Неумолчно шумел прибой. Временами налетал порыв ветра, донося до них клочья пены. Вокруг росла береговая трава. Светлая желтизна иммортелей резко отличалась от цвета песка, на котором они произрастали. Эффи хозяйничала за столом. |
| "Es tut mir leid, Major, Ihnen diese Brötchen in einem Korbdeckel präsentieren zu müssen ... " | -- Сожалею, майор, что вынуждена подать вам эти бутерброды в крышке от корзинки... |
| "Ein Korbdeckel ist kein Korb ... " | -- Крышка от корзинки -- |
| " ... indessen Kruse hat es so gewollt. Da bist du ja auch, Rollo. Auf dich ist unser Vorrat aber nicht eingerichtet. | это еще не сама корзинка (Непереводимая игра слов. По-немецки "получить корзинку" означает "получить отказ"). -- Это приготовил Крузе. |
| Was machen wir mit Rollo?" | Ах, ты тоже здесь, Ролло. |
| Но наши запасы не рассчитаны на тебя. Что мы с ним будем делать? | |
| "Ich denke, wir geben ihm alles; ich meinerseits schon aus Dankbarkeit. Denn sehen Sie, teuerste Effi ... " | -- Я думаю, его надо угостить. Я, со своей стороны, хотел бы это сделать из благодарности. Видите ли, дражайшая Эффи... |
| Effi sah ihn an. | Эффи посмотрела на него. |
| Denn sehen Sie, gnädigste Frau, Rollo erinnert mich wieder an das, was ich Ihnen noch als Fortsetzung oder Seitenstück zum Vitzliputzli erzählen wollte - nur viel pikanter, weil Liebesgeschichte. Haben Sie mal von einem gewissen Pedro dem Grausamen gehört?" | -- Видите ли, сударыня, Ролло напомнил мне о том, что я хотел рассказать вам как продолжение истории Вицлипуцли или в связи с ней, только гораздо пикантнее, потому что это -- любовная история. Слышали вы когда-нибудь о некоем Педро Жестоком*? |
| "So dunkel." | -- Очень немного. |
| "Eine Art Blaubartskönig." | -- Это своего рода Синяя борода. |
| "Das ist gut. Von so einem hört man immer am liebsten, und ich weiß noch, daß wir von meiner Freundin Hulda Niemeyer, deren Namen Sie ja kennen, immer behaupteten, sie wisse nichts von Geschichte, mit Ausnahme der sechs Frauen von Heinrich dem Achten, diesem englischen Blaubart, wenn das Wort für ihn reicht. Und wirklich, diese sechs kannte sie auswendig. Und dabei hätten Sie hören sollen, wie sie die Namen aussprach, namentlich den von der Mutter der Elisabeth - so schrecklich verlegen, als wäre sie nun an der Reihe ... Aber nun bitte, die Geschichte von Don Pedro ... " | -- Вот и хорошо. Слушать такие истории интересней всего. Помните, мы однажды говорили о моей подруге Гульде Нимейер? Из всей истории она не знает ничего, кроме участи шести жен Генриха Восьмого*, тоже Синей бороды, если такого прозвища он заслуживает. В самом деле, эти шесть имен она знала наизусть. Вы послушали бы, каким тоном она говорила о них, особенно о матери Елизаветы. Она так терялась, словно очередь была за ней -- Гульдой... Но рассказывайте, пожалуйста, вашу историю о доне Педро... |
| "Nun also, an Don Pedros Hofe war ein schöner, schwarzer spanischer Ritter, der das Kreuz von Kalatrava - was ungefähr soviel bedeutet wie Schwarzer Adler und Pour-le-mérite zusammengenommen - auf seiner Brust trug. Dies Kreuz gehörte mit dazu, das mußten sie immer tragen, und dieser Kalatravaritter, den die Königin natürlich heimlich liebte ... " | -- Итак, при дворе дона Педро был один красавец, смуглый испанский рыцарь, носивший на груди крест Калатравы, приблизительно равноценный орденам "Черного Орла" и "Pour le m rite"* вместе взятым. Этот крест был неотъемлем у всех, снимать его не разрешалось, и вот этот рыцарь ордена Калатравы, которого, разумеется, тайно любила королева... |
| "Warum natürlich?" | -- Почему "разумеется"? |
| "Weil wir in Spanien sind." | -- Потому что речь идет об Испании. |
| "Ach so." | -- Ах, да. |
| "Und dieser Kalatravaritter, sag ich, hatte einen wunderschönen Hund, einen Neufundländer, wiewohl es die noch gar nicht gab, denn es war grade hundert Jahre vor der Entdeckung von Amerika. Einen wunderschönen Hund also, sagen wir wie Rollo ... " | -- Так вот, этот рыцарь ордена Калатравы имел удивительно красивую собаку, ньюфаундленда. Хотя тогда их еще не знали; это ведь было за сто лет до открытия Америки. Ну, скажем, такую же великолепную собаку, как Ролло... |
| Rollo schlug an, als er seinen Namen hörte, und wedelte mit dem Schweif. | Ролло залаял, услышав свое имя, и завилял хвостом. |
| "Das ging so machen Tag. Aber das mit der heimlichen Liebe, die wohl nicht ganz heimlich blieb, das wurde dem König doch zuviel, und weil er den schönen Kalatravaritter überhaupt nicht recht leiden mochte - denn er war nicht bloß grausam, er war auch ein Neidhammel, oder wenn das Wort für einen König und noch mehr für meine liebenswürdige Zuhörerin, Frau Effi, nicht recht passen sollte, wenigstens ein Neidling -, so beschloß er, den Kalatravaritter für die heimliche Liebe heimlich hinrichten zu lassen." | -- Так проходило время. Но Тайная любовь, которая, естественно, осталась не совсем тайной, превысила терпение короля. И поскольку он вообще не любил красавца рыцаря -- потому что не только отличался жестокостью, но был еще и завистливым бараном, или (если это выражение не совсем подходит для короля и еще менее для ушей моей милой слушательницы) был просто завистником,-- то он приказал тайно казнить рыцаря за его тайную любовь. |
| "Kann ich ihm nicht verdenken." | -- Не могу поставить это ему в вину. |
| "Ich weiß doch nicht, meine Gnädigste. Hören Sie nur weiter. Etwas geht schon, aber es war zuviel; der König, find ich, ging um ein Erkleckliches zu weit. Er heuchelte nämlich, daß er dem Ritter wegen seiner Kriegs- und Heldentaten ein Fest veranstalten wolle, und da gab es denn eine lange, lange Tafel, und alle Granden des Reichs saßen an dieser Tafel, und in der Mitte saß der König, und ihm gegenüber war der Platz für den, dem dies alles galt, also für den Kalatravaritter, für den an diesem Tage zu Feiernden. Und weil der, trotzdem man schon eine ganze Weile seiner gewartet hatte, noch immer nicht kommen wollte, so mußte schließlich die Festlichkeit ohne ihn begonnen werden, und es blieb ein leerer Platz - ein leerer Platz gerade gegenüber dem König." | -- Не знаю, сударыня. Но слушайте дальше. Самое интересное впереди, хотя я нахожу, что король превысил всякую меру. Итак, дон Педро лицемерно объявил, что хочет устроить празднество в честь бранных и других подвигов рыцаря. Был накрыт длинный-предлинный стол, за него уселись все гранды государства, а в самом центре -- король. Как раз напротив него было приготовлено место для виновника торжества, то есть для рыцаря ордена Калатравы. Но он не появлялся, хотя прошло уже много времени; тогда решили начать пир без него, а его место, место против короля, так и осталось незанятым. |
| "Und nun?" | -- Ну и что же? |
| "Und nun denken Sie, meine gnädigste Frau, wie der König, dieser Pedro, sich eben erheben will, um gleisnerisch sein Bedauern auszusprechen, daß sein 'lieber Gast' noch immer fehle, da hört man auf der Treppe draußen einen Aufschrei der entsetzten Dienerschaften, und ehe noch irgendwer weiß, was geschehen ist, jagt etwas an der langen Festtafel entlang, und nun springt es auf den Stuhl und setzt ein abgeschlagenes Haupt auf den leergebliebenen Platz, und über ebendieses Haupt hinweg starrt Rollo auf sein Gegenüber, den König. Rollo hatte seinen Herrn auf seinem letzten Gang begleitet, und im selben Augenblick, wo das Beil fiel, hatte das treue Tier das fallende Haupt gepackt, und da war er nun, unser Freund Rollo, an der langen Festtafel und verklagte den königlichen Mörder." | -- Так вот, представьте себе, сударыня. Когда король, этот самый Педро, хотел подняться, чтобы лицемерно выразить свое сожаление по поводу отсутствия его "дорогого гостя", на лестнице послышались ужасающие вопли слуг, и, прежде чем успели опомниться, какое-то существо промчалось мимо длинного стола, вскочило на пустое кресло и положило на стол перед собой отрубленную голову. Ролло недвижно уставился на короля, тот сидел как раз напротив. Пес сопровождал своего господина в последний путь, и в тот момент, как топор опустился, преданное животное подхватило падающую голову, и вот теперь он, наш друг Ролло, сидит у длинного праздничного стола и обличает убийцу -- короля. |
| Effi war ganz still geworden. | Эффи притихла, потом сказала: |
| Endlich sagte sie: "Crampas, das ist in seiner Art sehr schön, und weil es sehr schön ist, will ich es Ihnen verzeihen. Aber Sie könnten doch Besseres und zugleich mir Lieberes tun, wenn Sie mir andere Geschichten erzählten. Auch von Heine. Heine wird doch nicht bloß von Vitzliputzli und Don Pedro und Ihrem Rollo - denn meiner hätte so was nicht getan - gedichtet haben. Komm, Rollo! Armes Tier, ich kann dich gar nicht mehr ansehen, ohne an den Kalatravaritter zu denken, den die Königin heimlich liebte ... Rufen Sie, bitte, Kruse, daß er die Sachen hier wieder in die Halfter steckt, und wenn wir zurückreiten, müssen Sie mir was anderes erzählen, ganz was anderes. " | -- Крампас, в своем роде это занимательно, и только поэтому я вам прощаю. С вашей стороны было бы любезнее рассказывать истории иного рода. И о Гейне тоже. Гейне писал стихи ведь не только о Вицлипуцли, доне Педро и вашем Ролло. Мой не способен на это. Подойди ко мне, Ролло! Бедное животное, теперь я не могу на тебя смотреть, не думая о рыцаре ордена Калатравы, которого тайно любила сама королева... Позовите, пожалуйста, Крузе, чтобы он собрал посуду и уложил в сумку. На обратном пути вы обязательно расскажете мне что-нибудь другое, совсем другое. |
| Kruse kam. Als er aber die Gläser nehmen wollte, sagte Crampas: | Крузе пришел. Но когда он взялся за стаканы, Крампас бросил: |
| "Kruse, das eine Glas, das da, das lassen Sie stehen. Das werde ich selber nehmen." | -- Крузе, один, вот этот, оставьте. Его я возьму сам. |
| "Zu Befehl, Herr Major." | -- Слушаюсь, господин майор. |
| Effi, die dies mit angehört hatte, schüttelte den Kopf. Dann lachte sie. | Эффи, которая слышала это, покачала головой. Затем рассмеялась. |
| "Crampas, was fällt Ihnen nur eigentlich ein? Kruse ist dumm genug, über die Sache nicht weiter nachzudenken, und wenn er darüber nachdenkt, so findet er glücklicherweise nichts. Aber das berechtigt Sie doch nicht, dies Glas, dies Dreißigpfennigglas aus der Josefinenhütte ..." | -- Крампас, что, собственно, пришло вам в голову? Крузе достаточно глуп, чтобы не задумываться над подобными вещами, а если и задумается, то вряд ли к чему придет. Но это не дает вам права этот стакан... этот тридцатипфенниговый стакан со стекольного завода "Жозефин".., |
| "Daß Sie so spöttisch den Preis nennen, läßt mich seinen Wert um so tiefer empfinden." | -- Ваша издевка над ценой стакана тем более подчеркивает для меня его ценность. |
| "Immer derselbe. Sie haben so viel von einem Humoristen, aber doch von ganz sonderbarer Art. Wenn ich Sie recht verstehe, so haben Sie vor - es ist zum Lachen, und ich geniere mich fast, es auszusprechen -, so haben Sie vor, sich vor der Zeit auf den König von Thule hin auszuspielen." | -- Он неисправим. В вас много юмора, но юмора весьма своеобразного. Если я правильно понимаю, вы хотите разыграть роль Фульского короля*. |
| Er nickte mit einem Anflug von Schelmerei. | Он кивнул, хитро улыбаясь. |
| "Nun denn, meinetwegen. Jeder trägt seine Kappe; Sie wissen, welche. Nur das muß ich Ihnen doch sagen dürfen, die Rolle, die Sie mir dabei zudiktieren, ist mir zu wenig schmeichelhaft. Ich mag nicht als Reimwort auf Ihren König von Thule herumlaufen. Behalten Sie das Glas, aber bitte, ziehen Sie nicht Schlüsse daraus, die mich kompromittieren. Ich werde Innstetten davon erzählen." | Эффи продолжала: - Ну что ж, положим. Каждый сходите ума по-своему. И как поступаете вы, вы сами знаете. Я вправе лишь сказать, что роль, которую вы хотите мне навязать, для меня далеко не лестна. Я не хочу быть рифмой к вашему Фульскому королю (Рифмой к Tuhle является Вuhlе, т. е. любовница (нем.)) Оставьте стакан у себя, но не делайте из этого компрометирующих меня выводов. Я расскажу об этом Инштеттену. |
| "Das werden Sie nicht tun, meine gnädigste Frau." | -- Вы не сделаете этого, сударыня. |
| "Warum nicht?" | -- Почему? |
| "Innstetten ist nicht der Mann, solche Dinge so zu sehen, wie sie gesehen sein wollen." | -- Инштеттен не тот человек, чтобы воспринимать вещи такими, какими их хотят представить. |
| Sie sah ihn einen Augenblick scharf an. Dann aber schlug sie verwirrt und fast verlegen die Augen nieder. | Эффи пристально посмотрела на него, но через мгновение, смущенно и почти в замешательстве, опустила глаза. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
Грамматический справочник | Тексты
