France | Русский |
Depuis que Pierre Gringoire avait vu comment toute cette affaire tournait, et que décidément il y aurait corde, pendaison et autres désagréments pour les personnages principaux de cette comédie, il ne s'était plus soucié de s'en mêler. Les truands, parmi lesquels il était resté considérant qu'en dernier résultat c'était la meilleure compagnie de Paris, les truands avaient continué de s'intéresser à l'égyptienne. Il avait trouvé cela fort simple de la part de gens qui n'avaient, comme elle, d'autre perspective que Charmolue et Torterue, et qui ne chevauchaient pas comme lui dans les régions imaginaires entre les deux ailes de Pegasus. Il avait appris par leurs propos que son épousée au pot cassé s'était réfugiée dans Notre-Dame, et il en était bien aise. Mais il n'avait pas même la tentation d'y aller voir. Il songeait quelquefois à la petite chèvre, et c'était tout. Du reste, le jour il faisait des tours de force pour vivre, et la nuit il élucubrait un mémoire contre l'évêque de Paris, car il se souvenait d'avoir été inondé par les roues de ses moulins, et il lui en gardait rancune. Il s'occupait aussi de commenter le bel ouvrage de Baudry le Rouge, évêque de Noyon et de Tournay, de Cupa Petrarum, ce qui lui avait donné un goût violent pour l'architecture ; penchant qui avait remplacé dans son coeur sa passion pour l'hermétisme, dont il n'était d'ailleurs qu'un corollaire naturel, puisqu'il y a un lien intime entre l'hermétique et la maçonnerie. Gringoire avait passé de l'amour d'une idée à l'amour de la forme de cette idée. | С той самой минуты, как Гренгуар понял, какой оборот приняло все дело, и убедился, что для главных действующих лиц этой драмы оно, несомненно, пахнет веревкой, виселицей и прочими неприятностями, он решил ни во что не вмешиваться. Бродяги же, среди которых он остался, рассудив, что в конечном счете это самое приятное общество в Париже, продолжали интересоваться судьбой цыганки. Поэт находил это вполне естественным со стороны людей, у которых, как и у нее, не было впереди ничего, кроме Шармолю либо Тортерю, и которые не уносились, подобно ему, в заоблачные выси на крыльях Пегаса. Из их разговоров он узнал, что его супруга, обвенчанная с ним по обряду разбитой кружки, нашла убежище в Соборе Парижской Богоматери, и был этому весьма рад. Но он даже и не помышлял о том, чтобы ее проведать. Порой он вспоминал о козочке, но этим все и ограничивалось. Днем он давал акробатические представления, чтобы прокормить себя, а по ночам корпел над запиской, направленной против епископа Парижского, ибо не забыл, как колеса епископских мельниц когда-то окатили его водой, и затаил на него обиду. Одновременно он составлял комментарий к великолепному произведению епископа Нойонского и Турнейского Бодри-ле-Руж. De сира petrarum [138] что вызвало у него сильнейшее влечение к архитектуре. Эта склонность вытеснила из его сердца страсть к герметике, естественным завершением которой и являлось зодчество, ибо между герметикой и зодчеством есть внутренняя связь. Гренгуар, ранее любивший идею, ныне любил внешнюю форму этой идеи. |
Un jour, il s'était arrêté près de Saint-Germain-l'Auxerrois à l'angle d'un logis qu'on appelait le For-l'Evêque, lequel faisait face à un autre qu'on appelait le For-le-Roi. Il y avait à ce For-l'Evêque une charmante chapelle du quatorzième siècle dont le chevet donnait sur la rue. Gringoire en examinait dévotement les sculptures extérieures. Il était dans un de ces moments de jouissance égoiste, exclusive, suprême, où l'artiste ne voit dans le monde que l'art et voit le monde dans l'art. Tout à coup, il sent une main se poser gravement sur son épaule. Il se retourne. C'était son ancien ami, son ancien maître, Monsieur l'archidiacre. | Однажды он остановился около церкви Сен-Жермен-д'Оксеруа, у самого угла здания, которое называлось Епископской тюрьмой и стояло напротив другого, которое именовалось Королевской тюрьмой. В Епископской тюрьме была очаровательная часовня XIV столетия, заалтарная часть которой выходила на улицу. Гренгуар благоговейно рассматривал наружную скульптуру этой часовни. Он находился в состоянии того эгоистического, всепоглощающего высшего наслаждения, когда художник во всем мире видит только искусство и весь мир -- в искусстве. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука тяжело легла ему на плечо. Он обернулся. То был его бывший друг, его бывший учитель -- то был архидьякон. |
Il resta stupéfait. Il y avait longtemps qu'il n'avait vu l'archidiacre, et dom Claude était un de ces hommes solennels et passionnés dont la rencontre dérange toujours l'équilibre d'un philosophe sceptique. | Он замер от изумления. Он уже давно не видел архидьякона, а отец Клод был одной из тех значительных и страстных натур, встреча с которыми всегда нарушает душевное равновесие философа-скептика. |
L'archidiacre garda quelques instants un silence pendant lequel Gringoire eut le loisir de l'observer. Il trouva dom Claude bien changé, pâle comme un matin d'hiver, les yeux caves, les cheveux presque blancs. Ce fut le prêtre qui rompit enfin le silence en disant d'un ton tranquille, mais glacial : | Архидьякон несколько минут молчал, и Гренгуар мог не спеша разглядеть его. Он нашел отца Клода сильно изменившимся, бледным, как зимнее утро; глаза у отца Клода ввалились, он стал совсем седой. Первым нарушил молчание священник. |
-- Comment vous portez-vous, maître Pierre ? | -- Как ваше здоровье, мэтр Пьер? -- спокойно, но холодно спросил он. |
-- Ma santé ? répondit Gringoire. Hé ! hé ! on en peut dire ceci et cela. Toutefois l'ensemble est bon. Je ne prends trop de rien. Vous savez, maître ? le secret de se bien porter, selon Hippocrates, id est : cibi, potus, somni, Venus, omnia moderata sint. | -- Мое здоровье? -- ответил Гренгуар. -- Ни то, ни се, а впрочем, недурно! Я знаю меру всему. Помните, учитель? По словам Гиппократа, секрет вечного здоровья id est: cibi, potus, somni, uenus, omnia mode rat a sint [139]. |
-- Vous n'avez donc aucun souci, maître Pierre ? reprit l'archidiacre en regardant fixement Gringoire. | -- Значит, вас ничто не тревожит, мэтр Пьер? -- снова заговорил священник, пристально глядя на Гренгуара. |
-- Ma foi, non. | -- Ей-богу, нет! |
-- Et que faites-vous maintenant ? | -- А чем вы теперь занимаетесь? |
-- Vous le voyez, mon maître. J'examine la coupe de ces pierres, et la façon dont est fouillé ce bas-relief. | -- Как видите, учитель. Рассматриваю, как вытесаны эти каменные плиты и как вырезан барельеф. |
Le prêtre se mit à sourire, de ce sourire amer qui ne relève qu'une des extrémités de la bouche. | Священник усмехнулся кривой, горькой усмешкой. |
-- Et cela vous amuse ? | -- И это вас забавляет? |
-- C'est le paradis ! s'écria Gringoire. Et se penchant sur les sculptures avec la mine éblouie d'un démonstrateur de phénomènes vivants : Est-ce donc que vous ne trouvez pas, par exemple, cette métamorphose de basse-taille exécutée avec beaucoup d'adresse, de mignardise et de patience ? Regardez cette colonnette. Autour de quel chapiteau avez-vous vu feuilles plus tendres et mieux caressées du ciseau ? Voici trois rondes-bosses de Jean Maillevin. Ce ne sont pas les plus belles oeuvres de ce grand génie. Néanmoins, la naiveté, la douceur des visages, la gaieté des attitudes et des draperies, et cet agrément inexplicable qui se mêle dans tous les défauts, rendent les figurines bien égayées et bien délicates, peut-être même trop. - Vous trouvez que ce n'est pas divertissant ? | -- Это рай! -- воскликнул Гренгуар и, наклонившись над изваяниями с восторженным видом человека, демонстрирующего живых феноменов, продолжал: -- Разве вы не находите, что изображение на этом барельефе выполнено с необычайным мастерством, тщательностью и терпением? Взгляните на эту колонку. Где вы найдете листья капители, над которыми искуснее и любовнее поработал бы резец? Вот три выпуклых медальона Жана Майльвена. Это еще не лучшее произведение его великого гения. Тем не менее наивность, нежность лиц, изящество поз и драпировок и то необъяснимое очарование, каким проникнуты самые его недостатки, придают этим фигуркам, быть может, даже излишнюю живость и изысканность. Вы не находите, что это очень занимательно? |
-- Si fait ! dit le prêtre. | -- Конечно! -- ответил священник. |
-- Et si vous voyiez l'intérieur de la chapelle ! reprit le poète avec son enthousiasme bavard. Partout des sculptures. C'est touffu comme un coeur de chou ! L'abside est d'une façon fort dévote et si particulière que je n'ai rien vu de même ailleurs ! | -- А если бы вы побывали внутри часовни! -- продолжал поэт со свойственным ему болтливым воодушевлением. -- Всюду изваяния! Их так много, точно листьев на кочане капусты! А от хоров веет таким благочестием и своеобразием, -- я никогда нигде ничего подобного не видел!.. |
Dom Claude l'interrompit : | Клод прервал его: |
-- Vous êtes donc heureux ? | -- Значит, вы счастливы? |
Gringoire répondit avec feu : | Гренгуар ответил с жаром: |
-- En honneur, oui ! J'ai d'abord aimé des femmes, puis des bêtes. Maintenant j'aime des pierres. C'est tout aussi amusant que les bêtes et les femmes, et c'est moins perfide. | -- Клянусь честью, да! Сначала я любил женщин, потом животных. Теперь я люблю камни. Они столь же забавны, как женщины и животные, но менее вероломны. |
Le prêtre mit sa main sur son front. C'était son geste habituel. | Священник приложил руку ко лбу. Это был его обычный жест. |
-- En vérité ! | -- Разве? |
-- Tenez ! dit Gringoire, on a des jouissances ! | -- Ну как же! -- сказал Гренгуар. -- Они доставляют такое наслаждение! |
Il prit le bras du prêtre qui se laissait aller, et le fit entrer sous la tourelle de l'escalier du For-l'Evêque. | Взяв священника за руку, чему тот не противился, он повел его в лестничную башенку Епископской тюрьмы. |
-- Voilà un escalier ! chaque fois que je le vois, je suis heureux. C'est le degré de la manière la plus simple et la plus rare de Paris. Toutes les marches sont par-dessous délardées. Sa beauté et sa simplicité consistent dans les girons de l'une et de l'autre, portant un pied ou environ, qui sont entrelacés, enclavés, emboîtés, enchaînés, enchâssés, entretaillés l'un dans l'autre et s'entre-mordent d'une façon vraiment ferme et gentille ! | -- Вот вам лестница! Каждый раз, когда я вижу ее, я счастлив. Это одна из самых простых и редкостных лестниц Парижа. Все ее ступеньки скошены снизу. Ее красота и простота заключены именно в плитах этих ступенек, имеющих около фута в ширину, вплетенных, вбитых, вогнанных, вправленных, втесанных и как бы впившихся одна в другую могучей и в то же время не лишенной изящности хваткой. |
-- Et vous ne désirez rien ? | -- И вы ничего не желаете? |
-- Non. | -- Нет. |
-- Et vous ne regrettez rien ? | -- И ни о чем не сожалеете? |
-- Ni regret ni désir. J'ai arrangé ma vie. | -- Ни сожалений, ни желаний. Я устроил свою жизнь. |
-- Ce qu'arrangent les hommes, dit Claude, les choses le dérangent. | -- То, что устраивают люди, расстраивают обстоятельства, -- заметил Клод. |
-- Je suis un philosophe pyrrhonien, répondit Gringoire, et je tiens tout en équilibre. | -- Я философ школы Пиррона и во всем стараюсь соблюдать равновесие, сказал Гренгуар. |
-- Et comment la gagnez-vous, votre vie ? | -- А как вы зарабатываете на жизнь? |
-- Je fais encore çà et là des épopées et des tragédies ; mais ce qui me rapporte le plus, c'est l'industrie que vous me connaissez, mon maître. Porter des pyramides de chaises sur mes dents. | -- Время от времени я еще сочиняю эпопеи и трагедии, но всего прибыльнее мое ремесло, которое вам известно, учитель: я ношу в зубах пирамиды из стульев. |
-- Le métier est grossier pour un philosophe. | -- Грубое ремесло для философа. |
-- C'est encore de l'équilibre, dit Gringoire. Quand on a une pensée, on la retrouve en tout. | -- В нем опять-таки все построено на равновесии, -- сказал Гренгуар. Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем. |
-- Je le sais, répondit l'archidiacre. | -- Мне это знакомо, -- молвил архидьякон. |
Après un silence, le prêtre reprit : | Помолчав немного, он продолжал: |
-- Vous êtes néanmoins assez misérable ? | -- Тем не менее у вас довольно жалкий вид. |
-- Misérable, oui ; malheureux, non. | -- Жалкий -- да, но не несчастный! |
En ce moment, un bruit de chevaux se fit entendre, et nos deux interlocuteurs virent défiler au bout de la rue une compagnie des archers de l'ordonnance du roi, les lances hautes, l'officier en tête. La cavalcade était brillante et résonnait sur le pavé. | В эту минуту послышался звонкий цокот копыт. Собеседники увидели в конце улицы королевских стрелков с офицером во главе, проскакавших с поднятыми вверх пиками. |
-- Comme vous regardez cet officier ! dit Gringoire à l'archidiacre. | -- Что вы так пристально глядите на этого офицера? -- спросил Гренгуар архидьякона. |
-- C'est que je crois le reconnaître. | -- Мне кажется, я его знаю. |
-- Comment le nommez-vous ? | -- А как его зовут? |
-- Je crois, dit Claude, qu'il s'appelle Phoebus de Châteaupers. | -- По-моему, его зовут Феб де Шатопер, -- ответил архидьякон. |
-- Phoebus ! un nom de curiosité ! Il y a aussi Phoebus, comte de Foix. J'ai souvenir d'avoir connu une fille qui ne jurait que par Phoebus. | -- Феб! Редкое имя! Есть еще другой Феб, граф де Фуа. Я знавал одну девушку, которая клялась всегда именем Феба. |
-- Venez-vous-en, dit le prêtre. J'ai quelque chose à vous dire. | -- Пойдемте, -- сказал священник. -- Мне надо вам кое-что сказать. |
Depuis le passage de cette troupe, quelque agitation perçait sous l'enveloppe glaciale de l'archidiacre. Il se mit à marcher. Gringoire le suivait, habitué à lui obéir, comme tout ce qui avait approché une fois cet homme plein d'ascendant. Ils arrivèrent en silence jusqu'à la rue des Bernardins qui était assez déserte. Dom Claude s'y arrêta. | Со времени появления отряда в священнике, под его маской ледяного спокойствия, стало ощущаться волнение. Он двинулся вперед. Гренгуар последовал за ним по привычке повиноваться ему; впрочем, все, кто приходил в соприкосновение с этим властным человеком, подчинялись его воле. Они молча дошли до улицы Бернардинцев, довольно пустынной. Тут отец Клод остановился. |
-- Qu'avez-vous à me dire, mon maître ? lui demanda Gringoire. | -- Что вы хотели мне сказать, учитель? -- спросил Гренгуар. |
-- Est-ce que vous ne trouvez pas, répondit l'archidiacre d'un air de profonde réflexion, que l'habit de ces cavaliers que nous venons de voir est plus beau que le vôtre et que le mien ? | -- Вы не находите, -- раздумчиво заговорил архидьякон, -- что одежда всадников, которых мы только что видели, гораздо красивее и вашей и моей? |
Gringoire hocha la tête. | Гренгуар отрицательно покачал головой. |
-- Ma foi ! j'aime mieux ma gonelle jaune et rouge que ces écailles de fer et d'acier. Beau plaisir, de faire en marchant le même bruit que le quai de la Ferraille par un tremblement de terre ! | -- Ей-богу, я предпочитаю мой желто-красный кафтан этой чешуе из железа и стали! Нечего сказать, удовольствие -- производить на ходу такой шум, словно скобяные ряды во время землетрясения! |
-- Donc, Gringoire, vous n'avez jamais porté envie à ces beaux fils en hoquetons de guerre ? | -- И вы, Гренгуар, никогда не завидовали этим красавчикам в доспехах? |
-- Envie de quoi, monsieur l'archidiacre ? de leur force, de leur armure, de leur discipline ? Mieux valent la philosophie et l'indépendance en guenilles. J'aime mieux être tête de mouche que queue de lion. | -- Завидовать! Но чему же, ваше высокопреподобие? Их силе, их вооружению, их дисциплине? Философия и независимость в рубище стоят большего. Я предпочитаю быть головкой мухи, чем хвостом льва! |
-- Cela est singulier, dit le prêtre rêveur. Une belle livrée est pourtant belle. | -- Странно! -- все так же задумчиво промолвил священник. -- А все же нарядный мундир -- очень красивая вещь. |
Gringoire, le voyant pensif, le quitta pour aller admirer le porche d'une maison voisine. Il revint en frappant des mains. | Гренгуар, видя, что архидьякон задумался, пошел полюбоваться порталом одного из соседних домов. Вернувшись, он всплеснул руками: |
-- Si vous étiez moins occupé des beaux habits des gens de guerre, monsieur l'archidiacre, je vous prierais d'aller voir cette porte. Je l'ai toujours dit, la maison du sieur Aubry a une entrée la plus superbe du monde. | -- Если бы вы не были так поглощены красивыми мундирами военных, ваше высокопреподобие, то я попросил бы вас пойти взглянуть на эту дверь, сказал он. -- Я всегда утверждал, что лучше входной двери дома сэра Обри нет на всем свете. |
-- Pierre Gringoire, dit l'archidiacre, qu'avez-vous fait de cette petite danseuse égyptienne ? | -- Пьер Гренгуар! Куда вы девали цыганочку-плясунью? -- спросил архидьякон. |
-- La Esmeralda ? Vous changez bien brusquement de conversation. | -- Эсмеральду? Как вы круто меняете тему беседы! |
-- N'était-elle pas votre femme ? | -- Кажется, она была вашей женой? |
-- Oui, au moyen d'une cruche cassée. Nous en avions pour quatre ans. - &Аgrave; propos, ajouta Gringoire en regardant l'archidiacre d'un air à demi goguenard, vous y pensez donc toujours ? | -- Да, нас повенчали разбитой кружкой на четыре года. Кстати, -- добавил Гренгуар, не без лукавства глядя на архидьякона, -- вы все еще помните о ней? |
-- Et vous, vous n'y pensez plus ? | -- А вы о ней больше не думаете? |
-- Peu. - J'ai tant de choses !... Mon Dieu, que la petite chèvre était jolie ! | -- Изредка. У меня так много дел!.. А какая хорошенькая была у нее козочка! |
-- Cette bohémienne ne vous avait-elle pas sauvé la vie ? | -- Кажется, цыганка спасла вам жизнь? |
-- C'est pardieu vrai. | -- Да, черт возьми, это правда! |
-- Eh bien ! qu'est-elle devenue ? qu'en avez-vous fait ? | -- Что же с ней сталось? Что вы с ней сделали? |
-- Je ne vous dirai pas. Je crois qu'ils l'ont pendue. | -- Право, не знаю. Кажется, ее повесили. |
-- Vous croyez ? | -- Вы думаете? |
-- Je ne suis pas sûr. Quand j'ai vu qu'ils voulaient pendre les gens, je me suis retiré du jeu. | -- Уверен. Когда я увидел, что дело пахнет виселицей, я вышел из игры. |
-- C'est là tout ce que vous en savez ? | -- И это все, что вы знаете? |
-- Attendez donc. On m'a dit qu'elle s'était réfugiée dans Notre-Dame, et qu'elle y était en sûreté, et j'en suis ravi, et je n'ai pu découvrir si la chèvre s'était sauvée avec elle, et c'est tout ce que j'en sais. | -- Постойте! Мне говорили, что она укрылась в Соборе Парижской Богоматери и что там она в безопасности. Я очень этому рад, но до сих пор не могу узнать, спаслась ли козочка. Вот все, что я знаю. |
-- Je vais vous en apprendre davantage, cria dom Claude, et sa voix, jusqu'alors basse, lente et presque sourde, était devenue tonnante. Elle est en effet réfugiée dans Notre-Dame. Mais dans trois jours la justice l'y reprendra, et elle sera pendue en Grève. Il y a arrêt du parlement. | -- Я сообщу вам больше! -- воскликнул Клод, и его голос, до сей поры тихий, неторопливый, почти глухой, вдруг сделался громким. -- Она действительно нашла убежище в Соборе Богоматери, но через три дня правосудие заберет ее оттуда, и она будет повешена на Гревской площади. Уже есть постановление судебной палаты. |
-- Voilà qui est fâcheux, dit Gringoire. | -- Досадно! -- сказал Гренгуар. |
Le prêtre, en un clin d'oeil, était redevenu froid et calme. | В мгновение ока к священнику вернулось его холодное спокойствие. |
-- Et qui diable, reprit le poète, s'est donc amusé à solliciter un arrêt de réintégration ? Est-ce qu'on ne pouvait pas laisser le parlement tranquille ? Qu'est-ce que cela fait qu'une pauvre fille s'abrite sous les arcs-boutants de Notre-Dame à côté des nids d'hirondelle ? | -- А какому дьяволу, -- заговорил поэт, -- вздумалось добиваться ее вторичного ареста? Разве нельзя было оставить в покое суд? Кому какой ущерб от того, что несчастная девушка приютилась под арками Собора Богоматери, рядом с гнездами ласточек? |
-- Il y a des satans dans le monde, répondit l'archidiacre. | -- Есть на свете такие демоны, -- ответил архидьякон. |
-- Cela est diablement mal emmanché, observa Gringoire. | -- Дело скверное, -- заметил Гренгуар. |
L'archidiacre reprit après un silence : | Архидьякон, помолчав, спросил: |
-- Donc, elle vous a sauvé la vie ? | -- Итак, она спасла вам жизнь? |
-- Chez mes bons amis les truandiers. Un peu plus, un peu moins, j'étais pendu. Ils en seraient fâchés aujourd'hui. | -- Да, у моих друзей-бродяг. Еще немножко, и меня бы повесили. Теперь они жалели бы об этом. |
-- Est-ce que vous ne voulez rien faire pour elle ? | -- Вы не желаете ей помочь? |
-- Je ne demande pas mieux, dom Claude. Mais si je vais m'entortiller une vilaine affaire autour du corps ? | -- Я бы с удовольствием ей помог, отец Клод. А вдруг я впутаюсь в скверную историю? |
-- Qu'importe ! | -- Что за важность! |
-- Bah ! qu'importe ! Vous êtes bon, vous, mon maître ! j'ai deux grands ouvrages commencés. | -- Как что за важность?! Хорошо вам так рассуждать, учитель, а у меня начаты два больших сочинения. |
Le prêtre se frappa le front. Malgré le calme qu'il affectait, de temps en temps un geste violent révélait ses convulsions intérieures. | Священник ударил себя по лбу. Несмотря на его напускное спокойствие, время от времени резкий жест выдавал его внутреннее волнение. |
-- Comment la sauver ? | -- Как ее спасти? |
Gringoire lui dit : | Гренгуар ответил: |
-- Mon maître, je vous répondrai : Il padelt, ce qui veut dire en turc : Dieu est notre espérance. | -- Учитель! Я скажу вам: Lpadelt, что по-турецки означает: "Бог -- наша надежда". |
-- Comment la sauver ? répéta Claude rêveur. | -- Как ее спасти? -- повторил задумчиво Клод. |
Gringoire à son tour se frappa le front. | Теперь Гренгуар хлопнул себя по лбу. |
-- Ecoutez, mon maître. J'ai de l'imagination. Je vais vous trouver des expédients. - Si on demandait la grâce au toi ? | -- Послушайте, учитель! Я одарен воображением. Я найду выход... Что, если попросить короля о помиловании? |
-- &Аgrave; Louis XI ? une grâce ? | -- Людовика Одиннадцатого? О помиловании? |
-- Pourquoi pas ? | -- А почему бы нет? |
-- Va prendre son os au tigre ! | -- Поди отними кость у тигра! |
Gringoire se mit à chercher de nouvelles solutions. | Гренгуар принялся измышлять новые способы. |
-- Eh bien ! tenez ! - Voulez-vous que j'adresse aux matrones une requête avec déclaration que la fille est enceinte ? | -- Хорошо, извольте! Угодно вам, я обращусь с заявлением к повитухам о том, что девушка беременна? |
Cela fit étinceler la creuse prunelle du prêtre. | Это заставило вспыхнуть впалые глаза священника. |
-- Enceinte ! drôle ! est-ce que tu en sais quelque chose ? | -- Беременна! Негодяй! Разве тебе что-нибудь известно? |
Gringoire fut effrayé de son air. Il se hâta de dire : | Вид его испугал Гренгуара. Он поспешил ответить: |
-- Oh ! non pas moi ! Notre mariage était un vrai forismaritagium. Je suis resté dehors. Mais enfin on obtiendrait un sursis. | -- О нет, только не мне! Наш брак был настоящим foris-maritagium [140]. Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки. |
-- Folie ! infamie ! tais-toi ! | -- Безумие! Позор! Замолчи! |
-- Vous avez tort de vous fâcher, grommela Gringoire. On obtient un sursis, cela ne fait de mal à personne, et cela fait gagner quarante deniers parisis aux matrones, qui sont de pauvres femmes. | -- Вы зря горячитесь, -- проворчал Гренгуар. -- Добились бы отсрочки, вреда это никому не принесло бы, а повитухи, бедные женщины, заработали бы сорок парижских денье. |
Le prêtre ne l'écoutait pas. | Священник не слушал его. |
-- Il faut pourtant qu'elle sorte de là ! murmura-t-il. L'arrêt est exécutoire sous trois jours ! D'ailleurs, il n'y aurait pas d'arrêt, ce Quasimodo ! Les femmes ont des goûts bien dépravés ! Il haussa la voix : -- Maître Pierre, j'y ai bien réfléchi, il n'y a qu'un moyen de salut pour elle. | -- А между тем необходимо, чтобы она вышла оттуда! -- бормотал он. Постановление вступит в силу через три дня! Но не будь даже постановления... Квазимодо! У женщин такой извращенный вкус! -- Он повысил голос: Мэтр Пьер! Я все хорошо обдумал, есть только одно средство спасения. |
-- Lequel ? moi, je n'en vois plus. | -- Какое же? Я больше не вижу ни одного. |
-- Ecoutez, maître Pierre, souvenez-vous que vous lui devez la vie. Je vais vous dire franchement mon idée. L'église est guettée jour et nuit. On n'en laisse sortir que ceux qu'on y a vus entrer. Vous pourrez donc entrer. Vous viendrez. Je vous introduirai près d'elle. Vous changerez d'habits avec elle. Elle prendra votre pourpoint, vous prendrez sa jupe. | -- Слушайте, мэтр Пьер! Вспомните, что вы обязаны ей жизнью. Я откровенно изложу вам мой план. Церковь день и ночь охраняют. Оттуда выпускают лишь тех, кого видели входящими. Вы придете. Я провожу вас к ней. Вы обменяетесь с ней платьем. Она наденет ваш плащ, а вы -- ее юбку. |
-- Cela va bien jusqu'à présent, observa le philosophe. Et puis ? | -- До сих пор все идет гладко, -- заметил философ. -- А дальше? |
-- Et puis ? Elle sortira avec vos habits ; vous resterez avec les siens. On vous pendra peut-être, mais elle sera sauvée. | -- А дальше? Она выйдет, вы останетесь. Вас, может быть, повесят, но зато она будет спасена. |
Gringoire se gratta l'oreille avec un air très sérieux. | Гренгуар с озабоченным видом почесал у себя за ухом. |
-- Tiens ! dit-il, voilà une idée qui ne me serait jamais venue toute seule. | -- Такая мысль мне никогда бы не пришла в голову! |
&Аgrave; la proposition inattendue de dom Claude, la figure ouverte et bénigne du poète s'était brusquement rembrunie, comme un riant paysage d'Italie quand il survient un coup de vent malencontreux qui écrase un nuage sur le soleil. | Открытое и добродушное лицо поэта внезапно омрачилось, словно веселый итальянский пейзаж, когда неожиданно набежавший порыв сердитого ветра нагоняет облака на солнце. |
-- Hé bien, Gringoire ! que dites-vous du moyen ? | -- Итак, Гренгуар, что вы скажете об этом плане? |
-- Je dis, mon maître, qu'on ne me pendra pas peut-être, mais qu'on me pendra indubitablement. | -- Скажу, учитель, что меня повесят не "может быть", а вне всякого сомнения. |
-- Cela ne nous regarde pas. | -- Это нас не касается. |
-- La peste ! dit Gringoire. | -- Черт возьми! -- сказал Гренгуар. |
-- Elle vous a sauvé la vie. C'est une dette que vous payez. | -- Она спасла вам жизнь. Вы только уплатите долг. |
-- Il y en a bien d'autres que je ne paie pas ! ! | -- У меня много других долгов, которых я не плачу. |
-- Maître Pierre, il le faut absolument. | -- Мэтр Пьер! Это необходимо. |
L'archidiacre parlait avec empire. | Архидьякон говорил повелительно. |
--Ecoutez, dom Claude, répondit le poète tout consterné. Vous tenez à cette idée et vous avez tort. Je ne vois pas pourquoi je me ferais pendre à la place d'un autre. | -- Послушайте, отец Клод! -- заговорил оторопевший поэт. -- Вы настаиваете, но вы не правы. Я не вижу, почему я должен дать себя повесить вместо другого. |
-- Qu'avez-vous donc tant qui vous attache à la vie ? | -- Да что вас так привязывает к жизни? |
-- Ah ! mille raisons ! | -- Многое! |
-- Lesquelles, s'il vous plaît ? | -- Что же именно, позвольте вас спросить? |
-- Lesquelles ? L'air, le ciel, le matin, le soir, le clair de lune, mes bons amis les truands, nos gorges chaudes avec les vilotières, les belles architectures de Paris à étudier, trois gros livres à faire, dont un contre l'évêque et ses moulins, que sais-je, moi ? Anaxagoras disait qu'il était au monde pour admirer le soleil. Et puis, j'ai le bonheur de passer toutes mes journées du matin au soir avec un homme de génie qui est moi, et c'est fort agréable. | -- Что именно?.. Воздух, небо, утро, вечер, сияние луны, мои добрые приятели бродяги, веселые перебранки с девками, изучение дивных архитектурных памятников Парижа, три объемистых сочинения, которые я должен написать, -- одно из них направлено против епископа и его мельниц. Да мало ли что! Анаксагор говорил, что живет на свете, чтоб любоваться солнцем. И потом, я имею счастье проводить время с утра и до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно. |
-- Tête à faire un grelot ! grommela l'archidiacre. Eh ! parle, cette vie que tu te fais si charmante, qui te l'a conservée ? &Аgrave; qui dois-tu de respirer cet air, de voir ce ciel, et de pouvoir encore amuser ton esprit d'alouette de billevesées et de folies ? Sans elle, où serais-tu ? Tu veux donc qu'elle meure, elle par qui tu es vivant ? qu'elle meure, cette créature, belle, douce, adorable, nécessaire à la lumière du monde, plus divine que Dieu ! tandis que toi, demi-sage et demi-fou, vaine ébauche de quelque chose, espèce de végétal qui crois marcher et qui crois penser, tu continueras à vivre avec la vie que tu lui as volée, aussi inutile qu'une chandelle en plein midi ? Allons, un peu de pitié, Gringoire ! sois généreux à ton tour. C'est elle qui a commencé. | -- Пустозвон! -- пробурчал архидьякон. -- Скажи, однако, кто тебе сохранил эту жизнь, которую ты находишь очень приятной? Кому ты обязан тем, что дышишь воздухом, что любуешься небом, что еще имеешь возможность тешить свой птичий ум всякими бреднями и дурачествами? Где бы ты был без Эсмеральды? И ты хочешь, чтобы она умерла! Она, благодаря которой ты жив! Ты хочешь смерти этого прелестного, кроткого, пленительного создания, без которого померкнет дневной свет! Еще более божественного, чем сам господь бог! А ты, полумудрец-полубезумец, ты, черновой набросок чего-то, нечто вроде растения, воображающего, что оно движется и мыслит, ты будешь пользоваться жизнью, которую украл у нее, -- жизнью, столь же бесполезной, как свеча, зажженная в полдень! Прояви немного жалости, Гренгуар! Будь в свою очередь великодушен. Она показала тебе пример. |
Le prêtre était véhément. Gringoire l'écouta d'abord avec un air indéterminé, puis il s'attendrit, et finit par faire une grimace tragique qui fit ressembler sa blême figure à celle d'un nouveau-né qui a la colique. | Священник говорил с жаром. Гренгуар слушал сначала безучастно, потом растрогался, и наконец мертвенно-бледное лицо его исказилось гримасой, придавшей ему сходство с новорожденным, у которого схватил живот. |
-- Vous êtes pathétique, dit-il en essuyant une larme. | -- Вы красноречивы! -- проговорил он, отирая слезу. |
-- Eh bien ! j'y réfléchirai. - C'est une drôle d'idée que vous avez eue là. - Après tout, poursuivit-il après un silence, qui sait ? peut-être ne me pendront-ils pas. N'épouse pas toujours qui fiance. Quand ils me trouveront dans cette logette, si grotesquement affublé, en jupe et en coiffe, peut-être éclateront-ils de rire. - Et puis, s'ils me pendent, eh bien ! la corde, c'est une mort comme une autre, ou, pour mieux dire, ce n'est pas une mort comme une autre. C'est une mort digne du sage qui a oscillé toute sa vie, une mort qui n'est ni chair ni poisson, comme l'esprit du véritable sceptique, une mort tout empreinte de pyrrhonisme et d'hésitation, qui tient le milieu entre le ciel et la terre, qui vous laisse en suspens. C'est une mort de philosophe, et j'y étais prédestiné peut-être. Il est magnifique de mourir comme on a vécu. | -- Хорошо! Я подумаю. Ну и странная же мысль пришла вам в голову! Впрочем, -- помолчав, продолжал он, -- кто знает? Может быть, они меня и не повесят. Не всегда женится тот, кто обручился. Когда они меня найдут в этом убежище столь нелепо выряженным, в юбке и чепчике, быть может, они расхохочутся. А потом, если они меня даже и вздернут, ну так что же! Смерть от веревки такая же смерть, как и всякая другая, или, вернее, не похожая на всякую другую. Это смерть, достойная мудреца, который всю жизнь колебался; она -- ни рыба ни мясо, подобно уму истинного скептика; это смерть, носящая на себе отпечаток пирронизма и нерешительности, занимающая середину между небом и землею и оставляющая вас висеть в воздухе. Это смерть философа, для которой я, может статься, был предназначен. Хорошо умереть так, как жил! |
Le prêtre l'interrompit : | Священник перебил его: |
-- Est-ce convenu ? | -- Итак, решено? |
-- Qu'est-ce que la mort, à tout prendre ? poursuivit Gringoire avec exaltation. Un mauvais moment, un péage, le passage de peu de chose à rien. Quelqu'un ayant demandé à Cercidas, mégalopolitain, s'il mourrait volontiers : Pourquoi non ? répondit-il ; car après ma mort je verrai ces grands hommes, Pythagoras entre les philosophes, Hecataeus entre les historiens, Homère entre les poètes, Olympe entre les musiciens. | -- Да и что такое смерть в конце концов? -- с увлечением продолжал Гренгуар. -- Неприятное мгновение, дорожная пошлина, переход из ничтожества в небытие. Некто спросил мегалополийца Керкидаса, желает ли он умереть. "Почему бы нет? -- ответил тот. -- За гробом я увижу великих людей: Пифагора -- среди философов, Гекатея -- среди историков, Гомера среди поэтов, Олимпия -- среди музыкантов". |
L'archidiacre lui présenta la main. | Архидьякон протянул ему руку. |
-- Donc c'est dit ? vous viendrez demain. | -- Итак, решено? Вы придете завтра. |
Ce geste ramena Gringoire au positif. | Этот жест вернул Гренгуара к действительности. |
-- Ah ! ma foi non ! dit-il du ton d'un homme qui se réveille. Être pendu ! c'est trop absurde. Je ne veux pas. | -- Э нет! -- сказал он тоном человека, пробудившегося от сна. -- Быть повешенным -- это слишком нелепо! Не хочу! |
-- Adieu alors ! Et l'archidiacre ajouta entre ses dents : Je te retrouverai ! | -- В таком случае прощайте! -- уходя, архидьякон пробормотал сквозь зубы: "Я тебя разыщу!" |
-- Je ne veux pas que ce diable d'homme me retrouve, pensa Gringoire ; et il courut après dom Claude. | "Я не хочу, чтобы этот окаянный меня разыскал", -- подумал Гренгуар и побежал вслед за Клодом. |
-- Tenez, monsieur l'archidiacre, pas d'humeur entre vieux amis ! Vous vous intéressez à cette fille, à ma femme, veux-je dire, c'est bien. Vous avez imaginé un stratagème pour la faire sortir sauve de Notre-Dame, mais votre moyen est extrêmement désagréable pour moi, Gringoire. - Si j'en avais un autre, moi ! - Je vous préviens qu'il vient de me survenir à l'instant une inspiration très lumineuse. - Si j'avais une idée expédiente pour la tirer du mauvais pas sans compromettre mon cou avec le moindre noeud coulant ? qu'est-ce que vous diriez ? cela ne vous suffirait-il point ? Est-il absolument nécessaire que je sois pendu pour que vous soyez content ? | -- Послушайте, ваше высокопреподобие! Что за распри между старыми друзьями? Вы принимаете участие в этой девушке, то есть в моей жене хотел я сказать, -- хорошо! Вы придумали хитроумный способ вывести ее невредимой из собора, но ваше средство чрезвычайно неприятно мне, Гренгуару. А что, если мне пришел в голову другой способ? Предупреждаю вас, что меня осенила блестящая мысль. Если я предложу вам отчаянный план, как вызволить ее из беды, не подвергая мою шею ни малейшей опасности знакомства с петлей, что вы на это скажете? Это вас удовлетворит? Так ли уж необходимо мне быть повешенным, чтобы вы остались довольны? |
Le prêtre arrachait d'impatience les boutons de sa soutane. | Священник с нетерпением рвал пуговицы своей сутаны. |
-- Ruisseau de paroles ! - Quel est ton moyen ? | -- Болтун! Какой же у тебя план? |
-- Oui, reprit Gringoire se parlant à lui-même et touchant son nez avec son index en signe de méditation, c'est cela ! - Les truands sont de braves fils. - La tribu d'Egypte l'aime. - Ils se lèveront au premier mot. - Rien de plus facile. - Un coup de main. - &Аgrave; la faveur du désordre, on l'enlèvera aisément. - Dès demain soir... ils ne demanderont pas mieux. | "Да, -- продолжал Гренгуар, разговаривая сам с собой и приложив с глубокомысленным видом указательный палец к кончику своего носа, -- именно так! Бродяги -- молодцы. Цыганское племя ее любит. Они поднимутся по первому же слову. Нет ничего легче. Напасть врасплох. В суматохе ее легко будет похитить. Завтра же вечером... Они будут рады". |
-- Le moyen ! parle, dit le prêtre en le secouant. | -- Твой способ! Говори же! -- встряхнув его, сказал священник. |
Gringoire se tourna majestueusement vers lui : | Гренгуар величественно обернулся к нему: |
-- Laissez-moi donc ! vous voyez bien que je compose. | -- Да оставьте меня в покое! Неужели вы не видите, что я соображаю? |
Il réfléchit encore quelques instants. Puis il se mit à battre des mains à sa pensée en criant : | Он подумал еще несколько минут, а затем принялся аплодировать своей мысли, восклицая: |
-- Admirable ! réussite sûre ! | -- Великолепно! Дело верное! |
-- Le moyen ! reprit Claude en colère. | -- Способ! -- вне себя от ярости крикнул Клод. |
Gringoire était radieux. | Гренгуар сиял. |
-- Venez, que je vous dise cela tout bas. C'est une contre-mine vraiment gaillarde et qui nous tire tous d'affaire. Pardieu ! il faut convenir que je ne suis pas un imbécile. | -- Подойдите ближе, чтобы я мог вам сказать об этом на ухо. Это забавный контрудар, который всех нас выведет из затруднительного положения. Черт возьми! Согласитесь, я не дурак! |
Il s'interrompit : | Вдруг он спохватился: |
-- Ah çà ! la petite chèvre est-elle avec la fille ? | -- Постойте! А козочка с нею? |
-- Oui. Que le diable t'emporte ! | -- Да, черт тебя подери! |
-- C'est qu'ils l'auraient pendue aussi, n'est-ce pas ? | -- А ее тоже повесили бы? |
-- Qu'est-ce que cela me fait ? | -- Ну и что же? |
-- Oui, ils l'auraient pendue. Ils ont bien pendu une truie le mois passé. Le bourrel aime cela. Il mange la bête après. Pendre ma jolie Djali ! Pauvre petit agneau ! | -- Да, они бы ее повесили. Месяц тому назад они повесили свинью. Палачу это на руку. Потом он съедает мясо. Повесить мою хорошенькую Джали! Бедный ягненочек! |
-- Malédiction ! s'écria dom Claude. Le bourreau, c'est toi. Quel moyen de salut as-tu donc trouvé, drôle ? faudra-t-il t'accoucher ton idée avec le forceps ? | -- Проклятье! -- воскликнул Клод. -- Ты сам настоящий палач! Ну что ты изобрел, пройдоха? Щипцами, что ли, надо из тебя вытащить твой способ? |
-- Tout beau, maître ! voici. | -- Успокойтесь, учитель! Слушайте! |
Gringoire se pencha à l'oreille de l'archidiacre et lui parla très bas, en jetant un regard inquiet d'un bout à l'autre de la rue où il ne passait pourtant personne. Quand il eut fini, dom Claude lui prit la main et lui dit froidement : | Гренгуар, наклонившись к уху архидьякона, принялся что-то шептать ему, беспокойным взглядом окидывая улицу, где, впрочем, не было ни души. Когда он кончил, Клод пожал ему руку и холодно проговорил: |
-- C'est bon. &Аgrave; demain. | -- Хорошо. До завтра! |
-- &Аgrave; demain, répéta Gringoire. | -- До завтра! -- проговорил Гренгуар. |
Et tandis que l'archidiacre s'éloignait d'un côté, il s'en alla de l'autre en se disant à demi-voix : | Архидьякон направился в одну сторону, а он пошел в другую. |
-- Voilà une fière affaire, monsieur Pierre Gringoire. N'importe. Il n'est pas dit, parce qu'on est petit, qu'on s'effraiera d'une grande entreprise. Biton porta un grand taureau sur ses épaules ; les hochequeues, les fauvettes et les traquets traversent l'océan. | -- Затея смелая, мэтр Пьер Гренгуар! -- бормотал он. -- Ну, ничего. Если мы люди маленькие, отсюда еще не следует, что мы боимся больших дел. Ведь притащил же Битон на своих плечах целого быка! А трясогузки, славки и каменки перелетают через океан. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая