Краткая коллекция текстов на французском языке
G. Fleubert/Г. Флобер
Madame Bovary/Госпожа Бовари
Часть третья
6
| France | Русский |
| Dans les voyages qu'il faisait pour la voir, Léon souvent avait dîné chez le pharmacien, et s'était cru contraint, par politesse, de l'inviter à son tour. | Когда Леон приезжал в Ионвиль повидаться с Эммой, он часто обедал у фармацевта и как-то из вежливости пригласил его к себе. |
| -- Volontiers ! avait répondu M. Homais ; il faut, d'ailleurs, que je me retrempe un peu, car je m'encroûte ici. Nous irons au spectacle, au restaurant, nous ferons des folies ! | - С удовольствием, - сказал г-н Оме. - Мне давно пора встряхнуться, а то я здесь совсем закис. Пойдем в театр, в ресторан, кутнем! |
| -- Ah bon ami ! murmura tendrement madame Homais, effrayée des périls vagues qu'il se disposait à courir. | - Что ты, друг мой! - нежно прошептала г-жа Оме - она боялась каких-нибудь непредвиденных опасностей. |
| -- Eh bien, quoi ? tu trouves que je ne ruine pas assez ma santé à vivre parmi les émanations continuelles de la pharmacie ! Voilà, du reste, le caractère des femmes : elles sont jalouses de la Science, puis s'opposent à ce que l'on prenne les plus légitimes distractions. N'importe, comptez sur moi ; un de ces jours, je tombe à Rouen et nous ferons sauter ensemble les monacos . | - А ты думаешь, это не вредно для моего здоровья - постоянно дышать аптечным запахом? Женщины все таковы: сначала ревнуют к науке, а потом восстают против самых невинных развлечений. Ничего, ничего! Можете быть уверены: как-нибудь я нагряну в Руан, и мы с вами _тряхнем мошной_. |
| L'apothicaire, autrefois, se fût bien gardé d'une telle expression ; mais il donnait maintenant dans un genre folâtre et parisien qu'il trouvait du meilleur goût ; et, comme madame Bovary, sa voisine, il interrogeait le clerc curieusement sur les moeurs de la capitale, même il parlait argot afin d'éblouir... les bourgeois, disant turne , bazar , chicard , chicandard , Breda-street , et Je me la casse pour : Je m'en vais. | В прежнее время аптекарь ни за что не употребил бы подобного выражения, но теперь он охотно впадал в игривый парижский тон, что являлось для него признаком высшего шика. Как и его соседка, г-жа Бовари, он с любопытством расспрашивал Леона о столичных нравах и даже, на удивление обывателям, уснащал свою речь жаргонными словечками, вроде: _шушера, канальство, ферт, хлюст, Бред-гастрит_ вместо _Бред-стрит_ и _дернуть_ вместо _уйти_. |
| Donc, un jeudi, Emma fut surprise de rencontrer, dans la cuisine du Lion d'Or , M. Homais en costume de voyageur, c'est-à-dire couvert d'un vieux manteau qu'on ne lui connaissait pas, tandis qu'il portait d'une main une valise, et, de l'autre, la chancelière de son établissement. Il n'avait confié son projet à personne, dans la crainte d'inquiéter le public par son absence. | И вот в один из четвергов Эмма, к своему удивлению, встретила в "Золотом льве", на кухне, г-на Оме, одетого подорожному, то есть в старом плаще, в котором он никогда прежде не появлялся, с чемоданом в одной руке и с грелкой из собственной аптеки в другой. Боясь всполошить своим отъездом клиентов, он отбыл тайно. |
| L'idée de revoir les lieux où s'était passée sa jeunesse l'exaltait sans doute, car tout le long du chemin il n'arrêta pas de discourir ; puis, à peine arrivé, il sauta vivement de la voiture pour se mettre en quête de Léon ; et le clerc eut beau se débattre, M. Homais l'entraîna vers le grand Café de Normandie , où il entra majestueusement sans retirer son chapeau, estimant fort provincial de se découvrir dans un endroit public. | Всю дорогу он сам с собой рассуждал - видимо, его волновала мысль, что он скоро увидит места, где протекла его юность. Не успел дилижанс остановиться, а г-н Оме уже спрыгнул с подножки и помчался разыскивать Леона. Как тот ни отбивался, фармацевт затащил его в большое кафе "Нормандия" и с величественным видом вошел туда в шляпе, ибо он считал, что снимать шляпу в общественных местах способен лишь глубокий провинциал. |
| Emma attendit Léon trois quarts d'heure. Enfin elle courut à son étude, et, perdue dans toutes sortes de conjectures, l'accusant d'indifférence et se reprochant à elle-même sa faiblesse, elle passa l'après-midi le front collé contre les carreaux. | Эмма прождала Леона в гостинице три четверти часа. Наконец не выдержала - сбегала к нему в контору, вернулась обратно и, строя всевозможные предположения, мучаясь мыслью, что он к ней охладел, а себя самое осуждая за бесхарактерность, простояла полдня, прижавшись лбом к оконному стеклу. |
| Ils étaient encore à deux heures attablés l'un devant l'autre. La grande salle se vidait ; le tuyau du poêle, en forme de palmier, arrondissait au plafond blanc sa gerbe dorée ; et près d'eux, derrière le vitrage, en plein soleil, un petit jet d'eau gargouillait dans un bassin de marbre où, parmi du cresson et des asperges, trois homards engourdis s'allongeaient jusqu'à des cailles, toutes couchées en pile, sur le flanc. | В два часа дня Леон и г-н Оме все еще сидели друг против друга за столиком. Большой зал пустел; дымоход в виде пальмы раскидывал по белому потолку золоченые листья; недалеко от сотрапезников за стеклянной перегородкой маленькая струйка фонтана, искрясь на солнце, булькала в мраморном бассейне, где среди кресс-салата и спаржи три сонных омара, вытянувшись во всю длину, касались хвостами лежавших на боку перепелок, целые столбики которых высились на краю. |
| Homais se délectait. Quoiqu'il se grisât de luxe encore plus que de bonne chère, le vin de Pomard, cependant, lui excitait un peu les facultés, et, lorsque apparut l'omelette au rhum, il exposa sur les femmes des théories immorales. Ce qui le séduisait par-dessus tout, c'était le chic . Il adorait une toilette élégante dans un appartement bien meublé, et, quant aux qualités corporelles, ne détestait pas le morceau. | Оме блаженствовал. Роскошь опьяняла его еще больше, чем возлияние, но помардское тоже оказало на него свое действие, и, когда подали омлет с ромом, он завел циничный разговор о женщинах. Больше всего он ценил в женщинах "шик". Он обожал элегантные туалеты, хорошо обставленные комнаты, а что касается внешности, то он предпочитал "крохотулек". |
| Léon contemplait la pendule avec désespoir. L'apothicaire buvait, mangeait, parlait. | Леон время от времени устремлял полный отчаяния взгляд на стенные часы. А фармацевт все ел, пил, говорил. |
| -- Vous devez être, dit-il tout à coup, bien privé à Rouen. Du reste, vos amours ne logent pas loin. | - В Руане у вас, наверно, никого нет, - ни с того ни с сего сказал он. - Впрочем, ваш предмет живет близко. |
| Et, comme l'autre rougissait : | Леон покраснел. |
| -- Allons, soyez franc ! Nierez-vous qu'à Yonville... ? | - Ну, ну, не притворяйтесь! Вы же не станете отрицать, что в Монвиле... |
| Le jeune homme balbutia. | Молодой человек что-то пробормотал. |
| -- Chez madame Bovary, vous ne courtisiez point... ? | - Вы ни за кем не волочитесь у госпожи Бовари?.. |
| -- Et qui donc ? | - Да за кем же? |
| -- La bonne ! | - За служанкой! |
| Il ne plaisantait pas ; mais, la vanité l'emportant sur toute prudence, Léon, malgré lui, se récria. D'ailleurs, il n'aimait que les femmes brunes. | Оме не шутил; в Леоне самолюбие возобладало над осторожностью, и он невольно запротестовал: ведь ему же нравятся брюнетки! |
| -- Je vous approuve, dit le pharmacien ; elles ont plus de tempérament. | - Я с вами согласен, - сказал фармацевт. - У них темперамент сильнее. |
| Et se penchant à l'oreille de son ami, il indiqua les symptômes auxquels on reconnaissait qu'une femme avait du tempérament. Il se lança même dans une digression ethnographique : l'Allemande était vaporeuse, la Française libertine, l'Italienne passionnée. | Наклонившись к самому уху Леона, он стал перечислять признаки темперамента у женщин. Он даже приплел сюда этнографию: немки истеричны, француженки распутны, итальянки страстны. |
| -- Et les négresses ? demanda le clerc. | - А негритянки? - спросил его собеседник. |
| -- C'est un goût d'artiste, dit Homais. - Garçon ! deux demi-tasses ! | - Это дело вкуса, - ответил Оме. - Человек! Две полпорции! |
| -- Partons-nous ? reprit à la fin Léon s'impatientant. | - Пойдем! - теряя терпение, сказал Леон. |
| -- Yes . | - Yes [да (англ.)]. |
| Mais il voulut, avant de s'en aller, voir le maître de l'établissement et lui adressa quelques félicitations. | Но перед уходом он не преминул вызвать хозяина и наговорил ему приятных вещей. |
| Alors le jeune homme, pour être seul, allégua qu'il avait à faire. | Чтобы отвязаться от Оме, молодой человек сказал, что у него есть дело. |
| -- Ah ! je vous escorte ! dit Homais. | - Ну что ж, я вас провожу! - вызвался Оме. |
| Et, tout en descendant les rues avec lui, il parlait de sa femme, de ses enfants, de leur avenir et de sa pharmacie, racontait en quelle décadence elle était autrefois, et le point de perfection où il l'avait montée. | Дорогой он говорил о своей жене, о детях, об их будущем, о своей аптеке, о том, какое жалкое существование влачила она прежде и как он блестяще ее поставил. |
| Arrivé devant l'hôtel de Boulogne , Léon le quitta brusquement, escalada l'escalier, et trouva sa maîtresse en grand émoi. | Дойдя до гостиницы "Булонь", Леон неожиданно бросил аптекаря, взбежал по лестнице и застал свою возлюбленную в сильном волнении. |
| Au nom du pharmacien, elle s'emporta. Cependant, il accumulait de bonnes raisons ; ce n'était pas sa faute, ne connaissait-elle pas M. Homais ? pouvait-elle croire qu'il préférât sa compagnie ? Mais elle se détournait ; il la retint ; et, s'affaissant sur les genoux, il lui entoura la taille de ses deux bras, dans une pose langoureuse toute pleine de concupiscence et de supplication. | При имени фармацевта она вышла из себя. Но Леон стал приводить один веский довод за другим: чем же он виноват? Разве она не знает г-на Оме? Как она могла подумать, что он предпочел его общество? Она все отворачивалась от него; наконец он привлек ее к себе, опустился на колени и, обхватив ее стан, замер в сладострастной позе, выражавшей вожделение и мольбу. |
| Elle était debout ; ses grands yeux enflammés le regardaient sérieusement et presque d'une façon terrible. Puis des larmes les obscurcirent, ses paupières roses s'abaissèrent, elle abandonna ses mains, et Léon les portait à sa bouche lorsque parut un domestique, avertissant Monsieur qu'on le demandait. | Эмма стояла не шевелясь; ее большие горящие глаза смотрели на него до ужаса серьезно. Но вот ее взор затуманился слезою, розовые веки дрогнули, она перестала вырывать руки, и Леон уже подносил их к губам, как вдруг постучался слуга и доложил, что его спрашивает какой-то господин. |
| -- Tu vas revenir ? dit-elle. | - Ты скоро вернешься? - спросила Эмма. |
| -- Oui. | - Конечно. |
| -- Mais quand ? | - Когда именно? |
| -- Tout à l'heure. | - Да сейчас. |
| -- C'est un truc , dit le pharmacien en apercevant Léon. J'ai voulu interrompre cette visite qui me paraissait vous contrarier. Allons chez Bridoux prendre un verre de garus. | - Я схитрил, - сказал Леону фармацевт. - Мне показалось, что этот визит вам не по душе, и я решил вызволить вас. Пойдемте к Бриду, выпьем по стаканчику эликсира Гарюс. |
| Léon jura qu'il lui fallait retourner à son étude. Alors l'apothicaire fit des plaisanteries sur les paperasses, la procédure. | Леон поклялся, что ему давно пора в контору. Тогда аптекарь стал посмеиваться над крючкотворством, над судопроизводством. |
| -- Laissez donc un peu Cujas et Barthole, que diable ! Qui vous empêche ? Soyez un brave ! Allons chez Bridoux ; vous verrez son chien. C'est très curieux ! | - Да пошлите вы к черту своих Куяциев и Бартолов! (*46) Чего вы боитесь? Наплевать! Пойдемте к Бриду! Он вам покажет собаку. Это очень любопытно! |
| Et comme le clerc s'obstinait toujours : | Леон не сдавался. |
| -- J'y vais aussi. Je lirai un journal en vous attendant, ou je feuilletterai un Code. | - Ну так я тоже пойду в контору, - заявил фармацевт. - Пока вы освободитесь, я почитаю газету, просмотрю Свод законов. |
| Léon, étourdi par la colère d'Emma, le bavardage de M. Homais et peut-être les pesanteurs du déjeuner, restait indécis et comme sous la fascination du pharmacien qui répétait : | Устав от гнева Эммы, от болтовни фармацевта, быть может, еще и осовев после сытного завтрака, Леон впал в нерешительность, а г-н Оме словно гипнотизировал его: |
| -- Allons chez Bridoux ! c'est à deux pas, rue Malpalu. | - Идемте к Бриду! Он живет в двух шагах, на улице Мальпалю. |
| Alors, par lâcheté, par bêtise, par cet inqualifiable sentiment qui nous entraîne aux actions les plus antipathiques, il se laissa conduire chez Bridoux ; et ils le trouvèrent dans sa petite cour, surveillant trois garçons qui haletaient à tourner la grande roue d'une machine pour faire de l'eau de Seltz. Homais leur donna des conseils ; il embrassa Bridoux ; on prit le garus. Vingt fois Léon voulut s'en aller ; mais l'autre l'arrêtait par le bras en lui disant : | И по своей мягкотелости, по глупости, подстрекаемый тем не поддающимся определению чувством, которое толкает нас на самые некрасивые поступки, Леон дал себя отвести к Бриду. Они застали его во дворе - он наблюдал за тремя парнями, которые вертели, пыхтя, тяжелое колесо машины для изготовления сельтерской воды. Оме начал давать им советы, потом стал обниматься с Бриду, потом все трое выпили эликсиру. Леон двадцать раз пытался уйти, но Оме хватал его за руку и говорил: |
| -- Tout à l'heure ! je sors. Nous irons au Fanal de Rouen , voir ces messieurs. Je vous présenterai à Thomassin. | - Сейчас, сейчас! Я тоже иду. Мы с вами зайдем в "Руанский светоч", посмотрим на журналистов. Я вас познакомлю с Томасеном. |
| Il s'en débarrassa pourtant et courut d'un bond jusqu'à l'hôtel. Emma n'y était plus. | В конце концов Леон все же избавился от него - и бегом в гостиницу: Эммы там уже не было. |
| Elle venait de partir, exaspérée. Elle le détestait maintenant. Ce manque de parole au rendez-vous lui semblait un outrage, et elle cherchait encore d'autres raisons pour s'en détacher : il était incapable d'héroisme, faible, banal, plus mou qu'une femme, avare d'ailleurs et pusillanime. | Вне себя от ярости она только что уехала в Ионвиль. Теперь она ненавидела Леона. То, что он не пришел на свиданье, она воспринимала как личное оскорбление и выискивала все новые и новые причины, чтобы порвать с ним: человек он вполне заурядный, бесхарактерный, безвольный, как женщина, неспособный на подвиг да к тому же еще скупой и трусливый. |
| Puis, se calmant, elle finit par découvrir qu'elle l'avait sans doute calomnié. Mais le dénigrement de ceux que nous aimons toujours nous en détache quelque peu. Il ne faut pas toucher aux idoles : la dorure en reste aux mains. Ils en vinrent à parler plus souvent de choses indifférentes à leur amour ; et, dans les lettres qu'Emma lui envoyait, il était question de fleurs, de vers, de la lune et des étoiles, ressources naives d'une passion affaiblie, qui essayait de s'aviver à tous les secours extérieurs. Elle se promettait continuellement, pour son prochain voyage, une félicité profonde ; puis elle s'avouait ne rien sentir d'extraordinaire. Cette déception s'effaçait vite sous un espoir nouveau, et Emma revenait à lui plus enflammée, plus avide. Elle se déshabillait brutalement, arrachant le lacet mince de son corset, qui sifflait autour de ses hanches comme une couleuvre qui glisse. Elle allait sur la pointe de ses pieds nus regarder encore une fois si la porte était fermée, puis elle faisait d'un seul geste tomber ensemble tous ses vêtements ; -- et, pâle, sans parler, sérieuse, elle s'abattait contre sa poitrine, avec un long frisson. | Несколько успокоившись, она поняла, что была к нему несправедлива. Но когда мы черним любимого человека, то это до известной степени отдаляет нас от него. До идолов дотрагиваться нельзя - позолота пристает к пальцам. С этого дня Эмма и Леон все чаще стали обращаться к посторонним предметам. В письмах Эмма рассуждала о цветах, о стихах, о луне и звездах, обо всех этих немудреных подспорьях слабеющей страсти, которая требует поддержки извне. От каждого нового свидания она ждала чего-то необыкновенного, а потому всякий раз признавалась себе, что захватывающего блаженства ей испытать не довелось. Но разочарование быстро сменялось надеждой, и Эмма возвращалась к Леону еще более пылкой, еще более жадной, чем прежде. Она срывала с себя платье, выдергивала из корсета тонкий шнурок, и шнурок скользящей змеей свистел вокруг ее бедер. Босиком, на цыпочках она еще раз подходила к порогу, убеждалась, что дверь заперта, мгновенно сбрасывала с себя оставшиеся на ней покровы, внезапно бледнела, молча, не улыбаясь, прижималась к груди Леона, и по всему ее телу пробегал долгий трепет. |
| Cependant, il y avait sur ce front couvert de gouttes froides, sur ces lèvres balbutiantes, dans ces prunelles égarées, dans l'étreinte de ces bras, quelque chose d'extrême, de vague et de lugubre, qui semblait à Léon se glisser entre eux, subtilement, comme pour les séparer. | Но на этом покрытом холодными каплями лбу, на этих лепечущих губах, в этих блуждающих зрачках, в сцеплении ее рук было что-то неестественное, что-то непонятное и мрачное, и Леону казалось, будто это _что-то_ внезапно проползает между ними и разделяет их. |
| Il n'osait lui faire des questions ; mais, la discernant si expérimentée, elle avait dû passer, se disait-il, par toutes les épreuves de la souffrance et du plaisir. Ce qui le charmait autrefois l'effrayait un peu maintenant. D'ailleurs, il se révoltait contre l'absorption, chaque jour plus grande de sa personnalité. Il en voulait à Emma de cette victoire permanente. Il s'efforçait même à ne pas la chérir ; puis, au craquement de ses bottines, il se sentait lâche, comme les ivrognes à la vue des liqueurs fortes. | Леон не смел задавать ей вопросы, но он считал ее опытной женщиной, испытавшей в жизни все муки и все наслаждения. Что когда-то пленяло Леона, то теперь отчасти пугало. Кроме того, она все больше и больше порабощала его личность, и это вызывало в нем внутренний протест. Леон не мог простить Эмме ее постоянной победы над ним. Он пытался даже разлюбить ее, но, заслышав скрип ее туфелек, терял над собой власть, как пьяница - при виде крепких напитков. |
| Elle ne manquait point, il est vrai, de lui prodiguer toutes sortes d'attentions, depuis les recherches de table jusqu'aux coquetteries du costume et aux langueurs du regard. Elle apportait d'Yonville des roses dans son sein, qu'elle lui jetait à la figure, montrait des inquiétudes pour sa santé, lui donnait des conseils sur sa conduite ; et, afin de le retenir davantage, espérant que le ciel peut-être s'en mêlerait, elle lui passa autour du cou une médaille de la Vierge. Elle s'informait, comme une mère vertueuse, de ses camarades. Elle lui disait : | Правда, она по-прежнему оказывала ему всевозможные знаки внимания, начиная с изысканных блюд и кончая модными туалетами и томными взглядами. Везла у себя на груди розы из Ионвиля и потом осыпала ими Леона, следила за его здоровьем, учила его хорошим манерам и, чтобы крепче привязать его к себе, в надежде на помощь свыше, повесила ему на шею образок богородицы. Как заботливая мать, она расспрашивала его о товарищах. |
| -- Ne les vois pas, ne sors pas, ne pense qu'à nous ; aime-moi ! | - Не встречайся с ними, - говорила она, - никуда не ходи, думай только о нашем счастье, люби меня! |
| Elle aurait voulu pouvoir surveiller sa vie, et l'idée lui vint de le faire suivre dans les rues. Il y avait toujours, près de l'hôtel, une sorte de vagabond qui accostait les voyageurs et qui ne refuserait pas... Mais sa fierté se révolta. | Ей хотелось знать каждый его шаг; она даже подумала, нельзя ли нанять соглядатая, который ходил бы за ним по пятам. Около гостиницы к приезжающим вечно приставал какой-то оборванец - он бы, конечно, не отказался... Но против этого восстала ее гордость. |
| -- Eh ! tant pis ! qu'il me trompe, que m'importe ! est-ce que j'y tiens ? | "А, бог с ним, пусть обманывает! Не очень-то я в нем нуждаюсь!" |
| Un jour qu'ils s'étaient quittés de bonne heure, et qu'elle s'en revenait seule par le boulevard, elle aperçut les murs de son couvent ; alors elle s'assit sur un banc, à l'ombre des ormes. Quel calme dans ce temps-là ! Comme elle enviait les ineffables sentiments d'amour qu'elle tâchait, d'après des livres, de se figurer ! | Однажды они с Леоном расстались раньше, чем обыкновенно, и, когда Эмма шла одна по бульвару, перед ней забелели стены ее монастыря. Она села на скамейку под вязами. Как спокойно жилось ей тогда! Как она жаждала сейчас той несказанно прекрасной любви, которую некогда старалась представить себе по книгам! |
| Les premiers mois de son mariage, ses promenades à cheval dans la forêt, le Vicomte qui valsait, et Lagardy chantant, tout repassa devant ses yeux... Et Léon lui parut soudain dans le même éloignement que les autres. | Первые месяцы замужества, прогулки верхом в лес, вальсирующий виконт, Лагарди - все прошло перед ее глазами... Внезапно появился и Леон, но тоже вдалеке, как и остальные. |
| -- Je l'aime pourtant ! se disait-elle. | "Нет, я его люблю!" - говорила она себе. |
| N'importe ! Elle n'était pas heureuse, ne l'avait jamais été. D'où venait donc cette insuffisance de la vie, cette pourriture instantanée des choses où elle s'appuyait ?... Mais, s'il y avait quelque part un être fort et beau, une nature valeureuse, pleine à la fois d'exaltation et de raffinements, un coeur de poète sous une forme d'ange, lyre aux cordes d'airain, sonnant vers le ciel des épithalames élégiaques, pourquoi, par hasard, ne le trouverait-elle pas ? Oh ! quelle impossibilité ! Rien, d'ailleurs, ne valait la peine d'une recherche ; tout mentait ! Chaque sourire cachait un bâillement d'ennui, chaque joie une malédiction, tout plaisir son dégoût, et les meilleurs baisers ne vous laissaient sur la lèvre qu'une irréalisable envie d'une volupté plus haute. | Ну что ж, все равно! Счастья у нее нет и никогда не было прежде. Откуда же у нее это ощущение неполноты жизни, отчего мгновенно истлевало то, на что она пыталась опереться?.. Но если есть на земле существо сильное и прекрасное, благородная натура, пылкая и вместе с тем тонко чувствующая, ангел во плоти и с сердцем поэта, звонкострунная лира, возносящая к небу тихие гимны, то почему они не могут встретиться? О нет, это невозможно! Да и не стоит искать - все на свете обман! За каждой улыбкой кроется зевок от скуки, за каждой радостью - горе, за наслаждением - пресыщение, и даже после самых жарких поцелуев остается лишь неутоляемая жажда еще более упоительных ласк. |
| Un râle métallique se traîna dans les airs et quatre coups se firent entendre à la cloche du couvent. Quatre heures ! et il lui semblait qu'elle était là, sur ce banc, depuis l'éternité. Mais un infini de passions peut tenir dans une minute, comme une foule dans un petit espace. Emma vivait tout occupée des siennes, et ne s'inquiétait pas plus de l'argent qu'une archiduchesse. | Внезапно в воздухе раздался механический хрип - это на монастырской колокольне ударили четыре раза. Только четыре часа! А ей казалось, что с тех пор, как она села на эту скамейку, прошла целая вечность. Но одно мгновение может вобрать в себя сонм страстей, равно как на небольшом пространстве может поместиться толпа. Эмму ее страсти поглощали всецело, и о деньгах она думала столько же, сколько эрцгерцогиня. |
| Une fois pourtant, un homme d'allure chétive, rubicond et chauve, entra chez elle, se déclarant envoyé par M. Vinçart, de Rouen. Il retira les épingles qui fermaient la poche latérale de sa longue redingote verte, les piqua sur sa manche et tendit poliment un papier. | Но однажды к ней явился какой-то лысый, краснолицый, плюгавый человечек и сказал, что он из Руана, от г-на Венсара. Вытащив булавки, которыми был заколот боковой карман его длинного зеленого сюртука, он воткнул их в рукав и вежливо протянул Эмме какую-то бумагу. |
| C'était un billet de sept cents francs, souscrit par elle, et que Lheureux, malgré toutes ses protestations, avait passé à l'ordre de Vinçart. | Это был выданный Эммой вексель на семьсот франков - Лере нарушил все свои клятвы и подал его ко взысканию. |
| Elle expédia chez lui sa domestique. Il ne pouvait venir. | Эмма послала за торговцем служанку. Но Лере сказал, что он занят. |
| Alors, l'inconnu, qui était resté debout, lançant de droite et de gauche des regards curieux que dissimulaient ses gros sourcils blonds, demanda d'un air naif : | Любопытные глазки незнакомца, прятавшиеся под насупленными белесыми бровями, шарили по всей комнате. |
| -- Quelle réponse apporter à M. Vinçart ? | - Что передать господину Венсару? - спросил он с наивным видом. |
| -- Eh bien, répondit Emma, dites-lui... que je n'en ai pas... Ce sera la semaine prochaine... Qu'il attende..., oui, la semaine prochaine. | - Так вот... - начала Эмма, - скажите ему... что сейчас у меня денег нет... На той неделе... Пусть подождет... Да, да, на той неделе. |
| Et le bonhomme s'en alla sans souffler mot. | Посланец молча удалился. |
| Mais, le lendemain, à midi, elle reçut un protêt ; et la vue du papier timbré, où s'étalait à plusieurs reprises et en gros caractères : " Maître Hareng, huissier à Buchy ", l'effraya si fort, qu'elle courut en toute hâte chez le marchand d'étoffes. | Тем не менее на другой день в двенадцать часов Эмма получила протест. Один вид гербовой бумаги, на которой в нескольких местах было выведено крупными буквами: "Судебный пристав города Бюши господин Аран", так ее напугал, что |
| Elle le trouva dans sa boutique, en train de ficeler un paquet. | она опрометью бросилась к торговцу тканями. |
| -- Serviteur ! dit-il, je suis à vous. | Господин Лере перевязывал у себя в лавке пакет. - Честь имею! - сказал он. - К вашим услугам. |
| Lheureux n'en continua pas moins sa besogne, aidé par une jeune fille de treize ans environ, un peu bossue, et qui lui servait à la fois de commis et de cuisinière. | Но он все же до конца довел свое дело, в котором ему помогала горбатенькая девочка лет тринадцати - она была у него и за приказчика и за кухарку. |
| Puis, faisant claquer ses sabots sur les planches de la boutique, il monta devant Madame au premier étage, et l'introduisit dans un étroit cabinet, où un gros bureau en bois de sape supportait quelques registres, défendus transversalement par une barre de fer cadenassée. Contre le mur, sous des coupons d'indienne, on entrevoyait un coffre-fort, mais d'une telle dimension, qu'il devait contenir autre chose que des billets et de l'argent. M. Lheureux, en effet, prêtait sur gages, et c'est là qu'il avait mis la chaîne en or de madame Bovary, avec les boucles d'oreilles du pauvre père Tellier, qui, enfin contraint de vendre, avait acheté à Quincampoix un maigre fonds d'épicerie, où il se mourait de son catarrhe, au milieu de ses chandelles moins jaunes que sa figure. | Потом, стуча деревянными башмаками по ступенькам лестницы, он повел Эмму на второй этаж и впустил ее в тесный кабинет, где на громоздком еловом письменном столе высилась груда конторских книг, придавленная лежавшим поперек железным бруском на висячем замке. У стены за ситцевой занавеской виднелся несгораемый шкаф таких громадных размеров, что в нем, по всей вероятности, хранились вещи более крупные, чем ассигнации и векселя. В самом деле, г-н Лере давал в долг под залог, и как раз в этот шкаф положил он золотую цепочку г-жи Бовари и серьги незадачливого дядюшки Телье, который в конце концов вынужден был продать свое заведение и купить в Кенкампуа бакалейную лавчонку, где он, еще желтее тех свечей, что ему приходилось отпускать покупателям, медленно умирал от чахотки. |
| Lheureux s'assit dans son large fauteuil de paille, en disant : | Лере сел в большое соломенное кресло. |
| -- Quoi de neuf ? | - Что скажете? - спросил он. |
| -- Tenez. | - Вот, полюбуйтесь. |
| Et elle lui montra le papier. | Эмма показала ему бумагу. |
| -- Eh bien, qu'y puis-je ? | - Что же я-то тут могу поделать? |
| Alors, elle s'emporta, rappelant la parole qu'il avait donnée de ne pas faire circuler ses billets ; il en convenait. | Эмма в сердцах напомнила ему его обещание не опротестовывать ее векселя, но он этого и не оспаривал. |
| -- Mais j'ai été forcé moi-même, j'avais le couteau sur la gorge. | - Иначе я поступить не мог - мне самому позарез нужны были деньги. |
| -- Et que va-t-il arriver, maintenant ? reprit-elle. | - Что же теперь будет? - спросила она. |
| -- Oh ! c'est bien simple : un jugement du tribunal, et puis la saisie... ; bernique ! | - Все пойдет своим порядком - сперва суд, потом опись имущества... И капут! |
| Emma se retenait pour ne pas le battre. Elle lui demanda doucement s'il n'y avait pas moyen de calmer M. Vinçart. | Эмма едва сдерживалась, чтобы не ударить его. Но все же она самым кротким тоном спросила, нельзя ли как-нибудь смягчить Венсара. |
| -- Ah bien, oui ! calmer Vinçart ; vous ne le connaissez guère ; il est plus féroce qu'un Arabe. | - Да, как же! Венсара, пожалуй, смягчишь! Плохо вы его знаете: это тигр лютый. |
| Pourtant il fallait que M. Lheureux s'en mêlât. | Но ведь у Эммы вся надежда на г-на Лере! |
| -- Ecoutez donc ! il me semble que, jusqu'à présent, j'ai été assez bon pour vous. | - Послушайте! По-моему, я до сих пор был достаточно снисходителен. |
| Et, déployant un de ses registres : | С этими словами он открыл одну из своих книг. |
| -- Tenez ! | - Вот пожалуйста! |
| Puis, remontant la page avec son doigt : | И стал водить пальцем по странице. |
| -- Voyons..., voyons... Le 3 août, deux cents francs... Au 17 juin, cent cinquante... 23 mars, quarante-six... En avril. | - Сейчас... сейчас... Третьего августа - двести франков... Семнадцатого июля - полтораста... Двадцать пятого марта - сорок шесть... В апреле... |
| Il s'arrêta, comme craignant de faire quelque sottise. | Но тут он, словно боясь попасть впросак, запнулся. |
| -- Et je ne dis rien des billets souscrits par Monsieur, un de sept cents francs, un autre de trois cents ! Quant à vos petits acomptes, aux intérêts, ça n'en finit pas, on s'y embrouille. Je ne m'en mêle plus ! | - И это, не считая векселей, выданных господином Бовари, одного - на семьсот франков, а другого - на триста! А вашим мелким займам и процентам я давно счет потерял - тут сам черт ногу сломит. Нет, я - слуга покорный! |
| Elle pleurait, elle l'appela même " son bon monsieur Lheureux " . Mais il se rejetait toujours sur ce " mâtin de Vinçart " . D'ailleurs, il n'avait pas un centime, personne à présent ne le payait, on lui mangeait la laine sur le dos, un pauvre boutiquier comme lui ne pouvait faire d'avances. | Эмма плакала, она даже назвала его один раз "милым господином Лере". Но он все валил на этого "зверюгу Венсара". К тому же он сейчас без гроша, долгов никто ему не платит, а он для всех -- дойная корова; он - бедный лавочник, он не в состоянии давать взаймы. |
| Emma se taisait ; et M. Lheureux, qui mordillonnait les barbes d'une plume, sans doute s'inquiéta de son silence, car il reprit. : | Эмма умолкла; г-н Лере покусывал перо; наконец, встревоженный ее молчанием, он снова заговорил: |
| -- Au moins, si un de ces jours j'avais quelques rentrées... je pourrais... | -- Впрочем, если у меня на днях будут поступления... тогда я смогу... |
| -- Du reste, dit-elle, dès que l'arriéré de Barneville... | -- Во всяком случае, как только я получу остальную сумму за Барневиль... - сказала Эмма. |
| -- Comment ?... | -- Что такое?.. |
| Et, en apprenant que Langlois n'avait pas encore payé, il parut fort surpris. Puis, d'une voix mielleuse : | Узнав, что Ланглуа еще не расплатился, Лере сделал крайне удивленное лицо. |
| -- Et nous convenons, dites-vous... ? | - Так вы говорите, мы с вами поладим?.. - вкрадчивым тоном спросил он. |
| -- Oh ! de ce que vous voudrez ! | - О, это зависит только от вас! |
| Alors, il ferma les yeux pour réfléchir, écrivit quelques chiffres, et, déclarant qu'il aurait grand mal, que la chose était scabreuse et qu'il se saignait , il dicta quatre billets de deux cent cinquante francs, chacun, espacés les uns des autres à un mois d'échéance. | Господин Лере закрыл глаза, подумал, написал несколько цифр, а затем, продолжая уверять Эмму, что он не оберется хлопот, что дело это щекотливое и что он "спускает с себя последнюю рубашку", продиктовал Эмме четыре векселя по двести пятьдесят франков каждый, причем все они должны были быть погашены один за другим, с месячным промежутком в платежах. |
| -- Pourvu que Vinçart veuille m'entendre ! Du reste c'est convenu, je ne lanterne pas, je suis rond comme une pomme. | -- Только бы мне уговорить Венсара! Ну да что там толковать, что сделано, то сделано, я на ветер слов не бросаю, я весь тут! |
| Ensuite il lui montra négligemment plusieurs marchandises nouvelles, mais dont pas une, dans son opinion, n'était digne de Madame. | Затем он с небрежным видом показал ей кое-какие новые товары, ни один из которых, однако, не заслуживал, на его взгляд, внимания г-жи Бовари. |
| -- Quand je pense que voilà une robe à sept sous le mètre, et certifiée bon teint ! Ils gobent cela pourtant ! On ne leur conte pas ce qui en est, vous pensez bien, voulant par cet aveu de coquinerie envers les autres la convaincre tout à fait de sa probité. | -- Подумать только: вот эта материя - по семи су за метр да еще с ручательством, что не линяет! Берут нарасхват! Сами понимаете, я же им не говорю, в чем тут секрет. Этим откровенным признанием, что он плутует с другими покупателями, он желал окончательно убедить ее в своей безукоризненной честности по отношению к ней. |
| Puis il la rappela, pour lui montrer trois aunes de guipure qu'il avait trouvées dernièrement " dans une vendue " | После этого он предложил ей взглянуть на гипюр - три метра этой материи он приобрел на аукционе. |
| -- Est-ce beau ! disait Lheureux ; on s'en sert beaucoup maintenant, comme têtes de fauteuils, c'est le genre. | -- Хорош! -- восхищался он. -- Теперь его много берут на накидочки для кресел. Модный товар. |
| Et, plus prompt qu'un escamoteur, il enveloppa la guipure de papier bleu et la mit dans les mains d'Emma. | Тут он ловкими, как у фокусника, руками завернул гипюр в синюю бумагу и вложил Эмме в руки. |
| -- Au moins, que je sache... ? | - А сколько же?.. |
| -- Ah ! plus tard, reprit-il en lui tournant les talons. | - Сочтемся! - прервал ее Лере и повернулся к ней спиной. |
| Dès le soir, elle pressa Bovary d'écrire à sa mère pour qu'elle leur envoyât bien vite tout l'arriéré de l'héritage. La belle-mère répondit n'avoir plus rien ; la liquidation était close, et il leur restait, outre Barneville, six cents livres de rente, qu'elle leur servirait exactement. | В тот же вечер Эмма заставила Бовари написать матери, чтобы она немедленно выслала им все, что осталось от наследства. Свекровь ответила, что у нее ничего больше нет: ликвидация имущества закончена, и, не считая Барневиля, на их долю приходится шестьсот ливров годового дохода, каковую сумму она обязуется аккуратно выплачивать. |
| Alors Madame expédia des factures chez deux ou trois clients, et bientôt usa largement de ce moyen, qui lui réussissait. Elle avait toujours soin d'ajouter en post-scriptum : " N'en parlez pas à mon mari, vous savez comme il est fier... Excusez-moi... Votre servante... " Il y eut quelques réclamations ; elle les intercepta. | Тогда г-жа Бовари послала кое-кому из пациентов счета и вскоре начала широко применять это оказавшееся действительным средство. В постскриптуме она неукоснительно добавляла: "Не говорите об этом мужу - вы знаете, как он самолюбив... Извините за беспокойство... Готовая к услугам..." Пришло несколько негодующих писем; она их перехватила. |
| Pour se faire de l'argent, elle se mit à vendre ses vieux gants, ses vieux chapeaux, la vieille ferraille ; et elle marchandait avec rapacité, -- son sang de paysanne la poussant au gain. Puis, dans ses voyages à la ville, elle brocanterait des babioles, que M. Lheureux, à défaut d'autres, lui prendrait certainement. Elle s'acheta des plumes d'autruche, de la porcelaine chinoise et des bahuts ; elle empruntait à Félicité, à madame Lefrançois, à l'hôtelière de la Croix rouge , à tout le monde, n'importe où. Avec l'argent qu'elle reçut enfin de Barneville, elle paya deux billets ; les quinze cents autres francs s'écoulèrent. Elle s'engagea de nouveau, et toujours ainsi ! | Чтобы наскрести денег, она распродавала старые перчатки, старые шляпки, железный лом; торговалась она отчаянно - в ней заговорила мужицкая кровь. Этого мало: она придумала накупить в Руане всякой всячины - в расчете на то, что сумеет ее перепродать г-ну Лере, а может быть, и другим торговцам. Эмма набрала страусовых перьев, китайского фарфора, шкатулок. Она занимала у Фелисите, у г-жи Лефрансуа, в гостинице "Красный крест", у кого угодно. Получив наконец последние деньги за Барневиль, она уплатила по двум векселям, но тут подоспел срок еще одному - на полторы тысячи. Она опять влезла в долг - и так без конца! |
| Parfois, il est vrai, elle tâchait de faire des calculs ; mais elle découvrait des choses si exorbitantes, qu'elle n'y pouvait croire. Alors elle recommençait, s'embrouillait vite, plantait tout là et n'y pensait plus. | Правда, время от времени она пыталась поверить счета. Но тогда открывались такие страшные вещи, что она вся холодела. Она пересчитывала, быстро запутывалась, бросала и больше уже об этом не думала. |
| La maison était bien triste, maintenant ! On en voyait sortir les fournisseurs avec des figures furieuses. Il y avait des mouchoirs traînant sur les fourneaux ; et la petite Berthe, au grand scandale de madame Homais, portait des bas percés. Si Charles, timidement, hasardait une observation, elle répondait avec brutalité que ce n'était point sa faute ! | Как уныло выглядел теперь ее дом! Оттуда постоянно выходили обозленные поставщики. На каминных полочках валялись Эммины носовые платочки. Маленькая Берта, к великому ужасу г-жи Оме, ходила в дырявых чулках. Когда Шарль робко пытался сделать жене замечание, она резко отвечала, что это не ее вина. |
| Pourquoi ces emportements ? Il expliquait tout par son ancienne maladie nerveuse ; et, se reprochant d'avoir pris pour des défauts ses infirmités, il s'accusait d'égoisme, avait envie de courir l'embrasser. | Что было причиной подобных вспышек? Шарль все объяснял ее давним нервным заболеванием. Он упрекал себя в том, что принимал болезненные явления за свойства характера, обвинял себя в эгоизме, ему хотелось приласкать ее, но он тут же себя останавливал: |
| -- Oh ! non, se disait-il, je l'ennuierais ! | "Нет, нет, не надо ей докучать!" |
| Et il restait. | И так и не подходил к ней. |
| Après le dîner, il se promenait seul dans le jardin ; il prenait la petite Berthe sur ses genoux, et, déployant son journal de médecine, essayait de lui apprendre à lire. L'enfant, qui n'étudiait jamais, ne tardait pas à ouvrir de grands yeux tristes et se mettait à pleurer. Alors il la consolait ; il allait lui chercher de l'eau dans l'arrosoir pour faire des rivières sur le sable, ou cassait les branches des troènes pour planter des arbres dans les plates-bandes, ce qui gâtait peu le jardin, tout encombré de longues herbes ; on devait tant de journées à Lestiboudois ! Puis l'enfant avait froid et demandait sa mère. | После обеда он гулял в саду один. Иногда брал к себе на колени Берту, открывал медицинский журнал и показывал ей буквы. Но девочка, не привыкшая учиться, смотрела на отца большими грустными глазами и начинала плакать. Отец утешал ее как мог: приносил в лейке воду и пускал ручейки по дорожке, обламывал бирючину и втыкал ветки в клумбы, как будто это деревья, что, однако, не очень портило общий вид сада - до того он был запущен: ведь они так давно не платили садовнику Лестибудуа! Потом девочка зябла и спрашивала, где мама. |
| -- Appelle ta bonne, disait Charles. Tu sais bien, ma petite, que ta maman ne veut pas qu'on la dérange. | - Позови няню, - говорил Шарль. - Ты же знаешь, детка: мама не любит, чтобы ей надоедали. |
| L'automne commençait et déjà les feuilles tombaient, -- comme il y a deux ans, lorsqu'elle était malade ! --Quand donc tout cela finira-t-il !... Et il continuait à marcher, les deux mains derrière le dos. | Уже наступала осень и падал лист - совсем как два года назад, во время болезни Эммы. Когда же все это кончится?.. Заложив руки за спину, Шарль ходил по саду. |
| Madame était dans sa chambre. On n'y montait pas. Elle restait là tout le long du jour, engourdie, à peine vêtue, et, de temps à autre, faisant fumer des pastilles du sérail qu'elle avait achetées à Rouen, dans la boutique d'un Algérien. Pour ne pas avoir la nuit auprès d'elle, cet homme étendu qui dormait, elle finit, à force de grimaces, par le reléguer au second étage ; et elle lisait jusqu'au matin des livres extravagants où il y avait des tableaux orgiaques avec des situations sanglantes. Souvent une terreur la prenait, elle poussait un cri, Charles accourait. | Госпожа Бовари сидела у себя в комнате. К ней никто не смел войти. Она проводила здесь целые дни, полуодетая, расслабленная, и лишь время от времени приказывала зажечь курильные свечи, которые она купила в Руане у алжирца. Чтобы ночью рядом с ней не лежал и не спал ее муж, она своими капризами довела его до того, что он перебрался на третий этаж, а сама читала до утра глупейшие романы с описаниями оргий и с кровавой развязкой. Временами ей становилось страшно; она вскрикивала; прибегал Шарль. |
| -- Ah ! va-t'en ! disait-elle. | - Уйди! - говорила она. |
| Ou, d'autres fois, brûlée plus fort par cette flamme intime que l'adultère avivait, haletante, émue, tout en désir, elle ouvrait sa fenêtre, aspirait l'air froid, éparpillait au vent sa chevelure trop lourde, et, regardant les étoiles, souhaitait des amours de prince. Elle pensait à lui, à Léon. Elle eût alors tout donné pour un seul de ces rendez-vous, qui la rassasiaient. | А когда Эмму особенно сильно жег внутренний огонь - огонь запретной любви, ей становилось нечем дышать, и она, возбужденная, вся охваченная страстью, отворяла окно и с наслаждением втягивала в себя холодный воздух; ветер трепал ее тяжелые волосы, а она, глядя на звезды, жаждала той любви, о которой пишут в романах. Она думала о нем, о Леоне. В такие минуты она отдала бы все за одно утоляющее свидание с ним. |
| C'était ses jours de gala. Elle les voulait splendides ! et, lorsqu'il ne pouvait payer seul la dépense, elle complétait le surplus libéralement, ce qui arrivait à peu près toutes les fois. Il essaya de lui faire comprendre qu'ils seraient aussi bien ailleurs, dans quelque hôtel plus modeste ; mais elle trouva des objections. | Эти свидания были для нее праздником. Ей хотелось обставить их как можно роскошнее. И если Леон не мог оплатить все расходы, то она швыряла деньги направо и налево, и случалось это почти всякий раз. Он пытался доказать ей, что в другой, более скромной гостинице им было бы не хуже, но она стояла на своем. |
| Un jour, elle tira de son sac six petites cuillers en vermeil ( c'était le cadeau de noces du père Rouault ) , en le priant d'aller immédiatement porter cela, pour elle, au mont-de-piété ; et Léon obéit, bien que cette démarche lui déplût. Il avait peur de se compromettre. | Как-то Эмма вынула из ридикюля полдюжины золоченых ложечек (это был свадебный подарок папаши Руо) и попросила Леона сейчас же заложить их на ее имя в ломбарде. Леон выполнил это поручение, но неохотно. Он боялся себя скомпрометировать. |
| Puis, en y réfléchissant, il trouva que sa maîtresse prenait des allures étranges, et qu'on n'avait peut-être pas tort de vouloir l'en détacher. | По зрелом размышлении он пришел к выводу, что его любовница начинает как-то странно себя вести и что, в сущности, недурно было бы от нее отделаться. |
| En effet, quelqu'un avait envoyé à sa mère une longue lettre anonyme, pour la prévenir qu'il se perdait avec une femme mariée ; et aussitôt la bonne dame, entrevoyant l'éternel épouvantail des familles, c'est-à-dire la vague créature pernicieuse, la sirène, le monstre, qui habite fantastiquement les profondeurs de l'amour, écrivit à maître Dubocage son patron, lequel fut parfait dans cette affaire. Il le tint durant trois quarts d'heure, voulant lui dessiller les yeux, l'avertir du gouffre. Une telle intrigue nuirait plus tard à son établissement. Il le supplia de rompre, et, s'il ne faisait ce sacrifice dans son propre intérêt, qu'il le fit au moins pour lui, Dubocage ! | Помимо всего прочего, кто-то уже написал его матери длинное анонимное письмо, ставившее ее в известность, что Леон "губит свою жизнь связью с замужней женщиной". Почтенная дама, нарисовав себе расплывчатый образ вечного пугала всех семей, некоего зловредного существа, сирены, чуда морского, таящегося в пучинах любви, немедленно написала патрону своего сына Дюбокажу, и Дюбокаж постарался. Он продержал Леона у себя в кабинете около часа и все открывал ему глаза и указывал на бездну. Такого рода связь может испортить карьеру. Он умолял Леона порвать - если не ради себя, то хотя бы ради него, Дюбокажа! |
| Léon enfin avait juré de ne plus revoir Emma ; et il se reprochait de n'avoir pas tenu sa parole, considérant tout ce que cette femme pourrait encore lui attirer d'embarras et de discours, sans compter les plaisanteries de ses camarades, qui se débitaient le matin, autour du poêle. D'ailleurs, il allait devenir premier clerc : c'était le moment d'être sérieux. Aussi renonçait-il à la flûte, aux sentiments exaltés, à l'imagination ; -- car tout bourgeois, dans l'échauffement de sa jeunesse, ne fût-ce qu'un jour, une minute, s'est cru capable d'immenses passions, de hautes entreprises. Le plus médiocre libertin a rêvé des sultanes ; chaque notaire porte en soi les débris d'un poète. | В конце концов Леон обещал больше не встречаться с Эммой. И потом он постоянно упрекал себя, что не держит слова, думал о том, сколько еще будет разговоров и неприятностей из-за этой женщины, а сослуживцы, греясь по утрам у печки, подшучивали над ним. К тому же, Леону была обещана должность старшего делопроизводителя - пора было остепениться. Он уже отказался от игры на флейте, от возвышенных чувств, от мечтаний. Нет такого мещанина, который в пору мятежной юности хотя бы один день, хотя бы одно мгновенье не считал себя способным на глубокое чувство, на смелый подвиг. Воображению самого обыкновенного развратника когда-нибудь являлись султанши, в душе у любого нотариуса покоятся останки поэта. |
| Il s'ennuyait maintenant lorsque Emma, tout à coup, sanglotait sur sa poitrine ; et son coeur, comme les gens qui ne peuvent endurer qu'une certaine dose de musique, s'assoupissait d'indifférence au vacarme d'un amour dont il ne distinguait plus les délicatesses. | Теперь Леон скучал, когда Эмма на его груди внезапно разражалась слезами. Есть люди, которые выносят музыку только в известных дозах, - так сердце Леона стало глухо к голосам страсти, оно не улавливало оттенков. |
| Ils se connaissaient trop pour avoir ces ébahissements de la possession qui en centuplent la joie. Elle était aussi dégoûtée de lui qu'il était fatigué d'elle. Emma retrouvait dans l'adultère toutes les platitudes du mariage. | Леон и Эмма изучили друг друга настолько, что уже не испытывали той ошеломленности, которая стократ усиливает радость обладания. Она им пресытилась, он от нее устал. Та самая пошлость, которая преследовала Эмму в брачном сожительстве, просочилась и в запретную любовь. |
| Mais comment pouvoir s'en débarrasser ? Puis, elle avait beau se sentir humiliée de la bassesse d'un tel bonheur, elle y tenait par habitude ou par corruption ; et, chaque jour, elle s'y acharnait davantage, tarissant toute félicité à la vouloir trop grande. Elle accusait Léon de ses espoirs déçus, comme s'il l'avait trahie ; et même elle souhaitait une catastrophe qui amenât leur séparation, puisqu'elle n'avait pas le courage de s'y décider. | Но как со всем этим покончить? Всю унизительность этого убогого счастья Эмма сознавала отчетливо, и тем не менее она держалась за него то ли в силу привычки, то ли в силу своей порочности. С каждым днем она все отчаяннее цеплялась за него и отравляла себе всякое подобие блаженства тоскою о каком-то необыкновенном блаженстве. Она считала Леона виновным в том, что надежды ее не сбылись, как если бы он сознательно обманул ее. Ей даже хотелось, чтобы произошла катастрофа и повлекла за собой разлуку - разорвать самой у нее не хватало душевных сил. |
| Elle n'en continuait pas moins à lui écrire des lettres amoureuses, en vertu de cette idée, qu'une femme doit toujours écrire à son amant. | Это не мешало ей по-прежнему писать Леону любовные письма: она была убеждена, что женщине полагается писать письма своему возлюбленному. |
| Mais, en écrivant, elle percevait un autre homme, un fantôme fait de ses plus ardents souvenirs, de ses lectures les plus belles, de ses convoitises les plus fortes ; et il devenait à la fin si véritable, et accessible, qu'elle en palpitait émerveillée, sans pouvoir néanmoins le nettement imaginer, tant il se perdait, comme un dieu, sous l'abondance de ses attributs. Il habitait la contrée bleuâtre où les échelles de soie se balancent à des balcons, sous le souffle des fleurs, dans la clarté de la lune. Elle le sentait près d'elle, il allait venir et l'enlèverait tout entière dans un baiser. Ensuite elle retombait à plat, brisée ; car ces élans d'amour vague la fatiguaient plus que de grandes débauches. | Но когда она сидела за письменным столом, ей мерещился другой человек, некий призрак, сотканный из самых ярких ее впечатлений, из самых красивых описаний, вычитанных в книгах, из самых сильных ее вожделений. Мало-помалу он становился таким правдоподобным и таким доступным, что она вздрагивала от изумления, хотя представить себе его явственно все-таки не могла: подобно богу, он был не виден за многоразличием своих свойств. Он жил в лазоревом царстве, где с балконов спускались шелковые лестницы, среди душистых цветов, осиянный луною. Ей казалось, что он где-то совсем близко: сейчас он придет, и в едином лобзании она отдаст ему всю себя. И вдруг она падала как подкошенная: эти бесплодные порывы истощали ее сильнее самого безудержного разврата. |
| Elle éprouvait maintenant une courbature incessante et universelle. Souvent même, Emma recevait des assignations, du papier timbré qu'elle regardait à peine. Elle aurait voulu ne plus vivre, ou continuellement dormir. | У нее не проходило ощущение телесной и душевной разбитости. Она получала повестки в суд, разные официальные бумаги, но просматривала их мельком. Ей хотелось или совсем на жить, или спать, не просыпаясь. |
| Le jour de la mi-carême, elle ne rentra pas à Yonville ; elle alla le soir au bal masqué. Elle mit un pantalon de velours et des bas rouges, avec une perruque à catogan et un lampion sur l'oreille. Elle sauta toute la nuit au son furieux des trombones ; on faisait cercle autour d'elle ; et elle se trouva le matin sur le péristyle du théâtre parmi cinq ou six masques, débardeuses et matelots, des camarades de Léon, qui parlaient d'aller souper. | В день середины Великого поста она не вернулась в Ионвиль, а пошла вечером на маскарад. На ней были бархатные панталоны, красные чулки, парик с косицей и цилиндр, сдвинутый набекрень. Всю ночь она проплясала под бешеный рев тромбонов; мужчины за ней увивались; под утро она вышла из театра в компании нескольких масок - "грузчиц" и "моряков", товарищей Леона, - они звали ее ужинать. |
| Les cafés d'alentour étaient pleins. Ils avisèrent sur le port un restaurant des plus médiocres, dont le maître leur ouvrit, au quatrième étage, une petite chambre. | Ближайшие кафе были переполнены. Наконец они отыскали на набережной захудалый ресторанчик; хозяин провел их в тесный отдельный кабинет на пятом этаже. |
| Les hommes chuchotèrent dans un coin, sans doute se consultant sur la dépense. Il y avait un clerc, deux carabins et un commis : quelle société pour elle ! Quant aux femmes Emma s'aperçut vite, au timbre de leurs voix, qu'elles devaient être, presque toutes, du dernier rang. Elle eut peur alors, recula sa chaise et baissa les yeux. | Мужчины шептались в уголке, видимо, подсчитывая предстоящие расходы. Тут был один писец, два лекаря и один приказчик. Нечего сказать, в хорошее общество попала она! А женщины! Эмма сразу по звуку голоса определила, что все они самого низкого пошиба. Ей стало страшно, она отсела от них и опустила глаза. |
| Les autres se mirent à manger. Elle ne mangea pas ; elle avait le front en feu, des picotements aux paupières et un froid de glace à la peau. Elle sentait dans sa tête le plancher du bal, rebondissant encore sous la pulsation rythmique des mille pieds qui dansaient. Puis, l'odeur du punch avec la fumée des cigares l'étourdit. Elle s'évanouissait ; on la porta devant la fenêtre. | Все принялись за еду. Она ничего не ела. Лоб у нее пылал, веки покалывало, по телу пробегал озноб. Ей казалось, что голова ее превратилась в бальную залу, и пол в ней трясется от мерного топота множества пляшущих ног. Потом ей стало дурно от запаха пунша и от дыма сигар. Она потеряла сознание; ее перенесли к окну. |
| Le jour commençait à se lever, et une grande tache de couleur pourpre s'élargissait dans le ciel pâle, du côté de Sainte-Catherine. La rivière livide frissonnait au vent ; il n'y avait personne sur les ponts ; les réverbères s'éteignaient. | Светало. По бледному небу, над холмом Святой Катерины, все шире растекалось пурпурное пятно. Посиневшая от холода река дрожала на ветру. Никто не шел по мостам. Фонари гасли. |
| Elle se ranima cependant, et vint à penser à Berthe, qui dormait là-bas, dans la chambre de sa bonne. Mais une charrette pleine de longs rubans de fer passa, en jetant contre le mur des maisons une vibration métallique assourdissante. | Эмма между тем очнулась и вспомнила о Берте, которая спала сейчас там, в Ионвиле, в няниной комнате. В эту самую минуту мимо проехала телега с длинными листами железа; стенам домов передавалась мелкая дрожь оглушительно скрежетавшего металла. |
| Elle s'esquiva brusquement, se débarrassa de son costume, dit à Léon qu'il lui fallait s'en retourner, et enfin resta seule à l'hôtel de Boulogne . Tout et elle-même lui étaient insupportables. Elle aurait voulu, s'échappant comme un oiseau, aller se rajeunir quelque part, bien loin, dans les espaces immaculés. | Эмма вдруг сорвалась с места, переоделась в другой комнате, сказала Леону, что ей пора домой, и, наконец, осталась одна в гостинице "Булонь". Она испытывала отвращение ко всему, даже к себе самой. Ей хотелось вспорхнуть, как птица, улететь куда-нибудь далеко-далеко, в незагрязненные пространства, и обновиться душой и телом. |
| Elle sortit, elle traversa le boulevard, la place Cauchoise et le faubourg, jusqu'à une rue découverte qui dominait des jardins. Elle marchait vite, le grand air la calmait : et peu à peu les figures de la foule, les masques, les quadrilles, les lustres, le souper, ces femmes, tout disparaissait comme des brumes emportées. Puis, revenue à la Croix rouge , elle se jeta sur son lit, dans la petite chambre du second, où il y avait des images de la Tour de Nesle . A quatre heures du soir, Hivert la réveilla. | Она вышла на улицу и, пройдя бульвар и площадь Кошуаз, очутилась в предместье, на улице, где было больше садов, чем домов. Она шла быстрой походкой, свежий воздух действовал на нее успокаивающе, и постепенно лица, всю ночь мелькавшие перед ней, маски, танцы, люстры, ужин, девицы - все это исчезло, как подхваченные ветром хлопья тумана. Дойдя до "Красного креста", она поднялась в свой номерок на третьем этаже, где висели иллюстрации к "Нельской башне", и бросилась на кровать. В четыре часа дня ее разбудил Ивер. |
| En rentrant chez elle, Félicité lui montra derrière la pendule un papier gris. Elle lut : | Дома Фелисите показала ей на лист серой бумаги, спрятанный за часами. Эмма прочла: |
| " En vertu de la grosse, en forme exécutoire d'un jugement... " | "Копия постановления суда..." |
| Quel jugement ? La veille, en effet, on avait apporté un autre papier qu'elle ne connaissait pas ; aussi fut-elle stupéfaite de ces mots : | Какого еще суда? Она не знала, что накануне приносили другую бумагу, и ее ошеломили эти слова: |
| " Commandement, de par le roi, la loi et justice, à madame Bovary... " | "Именем короля, закона и правосудия г-жа Бовари..." |
| Alors, sautant plusieurs lignes, elle aperçut : | Несколько строк она пропустила. |
| " Dans vingt-quatre heures pour tout délai. " -- Quoi donc ? " Payer la somme totale de huit mille francs. " Et même, il y avait plus bas : " Elle y sera contrainte par toute voie de droit, et notamment par la saisie exécutoire de ses meubles et effets. " | "...в двадцать четыре часа..." Что в двадцать четыре часа? "...уплатить сполна восемь тысяч франков". И дальше: "В противном случае на законном основании будет наложен арест на все ее движимое и недвижимое имущество". |
| Que faire ?... C'était dans vingt-quatre heures ; demain ! Lheureux, pensa-t-elle, voulait sans doute l'effrayer encore ; car elle devina du coup toutes ses manoeuvres, le but de ses complaisances. Ce qui la rassurait, c'était l'exagération même de la somme. | Что же делать?.. Через двадцать четыре часа! Значит - завтра! Она решила, что Лере просто пугает ее. Ей казалось, что она разгадала все его маневры, поняла цель его поблажек. Громадность суммы отчасти успокоила ее. |
| Cependant, à force d'acheter, de ne pas payer, d'emprunter, de souscrire des billets, puis de renouveler ces billets, qui s'enflaient à chaque échéance nouvelle, elle avait fini par préparer au sieur Lheureux un capital, qu'il attendait impatiemment pour ses spéculations. | А между тем, покупая и не платя, занимая, выдавая и переписывая векселя, суммы которых росли с каждой отсрочкой, Эмма накопила г-ну Лере изрядный капитал, который был ему теперь очень нужен для всевозможных махинаций. |
| Elle se présenta chez lui d'un air dégagé. | Эмма пришла к нему как ни в чем не бывало. |
| -- Vous savez ce qui m'arrive ? C'est une plaisanterie, sans doute ! | - Вы знаете, что произошло? Это, конечно, шутка? |
| -- Non. | - Нет. |
| -- Comment cela ? | - То есть как? |
| Il se détourna lentement, et lui dit en se croisant les bras : | Он медленно повернулся к ней всем корпусом и, сложив на груди руки, сказал: |
| -- Pensiez-vous, ma petite dame, que j'allais, jusqu'à la consommation des siècles, être votre fournisseur et banquier pour l'amour de Dieu ? Il faut bien que je rentre dans mes déboursés, soyons justes ! | - Неужели вы думаете, милая барыня, что я до скончания века буду служить вам поставщиком и банкиром только ради ваших прекрасных глаз? Войдите в мое положение: надо же мне когда-нибудь вернуть мои деньги! |
| Elle se récria sur la dette. | Эмма попыталась возразить против суммы. |
| -- Ah ! tant pis ! le tribunal l'a reconnue ! Il y a jugement ! On vous l'a signifié ! D'ailleurs, ce n'est pas moi, c'est Vinçart. | - Ничего не поделаешь! Утверждено судом! Есть постановление! Вам оно объявлено официально. Да и потом, это же не я, а Венсар. |
| -- Est-ce que vous ne pourriez... ? | - А вы не могли бы... |
| -- Oh ! rien du tout. | - Ничего я не могу. |
| -- Mais..., cependant..., raisonnons. | - Ну, а все-таки... Давайте подумаем. |
| Et elle battit la campagne ; elle n'avait rien su... c'était une surprise... | И она замолола вздор: она ничего не знала, все это ей как снег на голову... |
| -- A qui la faute ? dit Lheureux en la saluant ironiquement. Tandis que je suis, moi, à bûcher comme un nègre, vous vous repassez du bon temps. | - А кто виноват? - поклонившись ей с насмешливым видом, спросил торговец. - Я из сил выбиваюсь, а вы веселитесь. |
| -- Ah ! pas de morale ! | -- Нельзя ли без нравоучений? |
| -- &Сcedil;a ne nuit jamais, répliqua-t-il. | -- Нравоучения всегда полезны, -- возразил он. |
| Elle fut lâche, elle le supplia ; et même elle appuya sa jolie main blanche et longue sur les genoux du marchand. | Эмма унижалась перед ним, умоляла, даже дотронулась до его колена своими красивыми длинными белыми пальцами. |
| -- Laissez-moi donc ! On dirait que vous voulez me séduire ! | -- Нет уж, пожалуйста! Вы что, соблазнить меня хотите? |
| -- Vous êtes un misérable ! s'écria-t-elle. | -- Подлец! -- крикнула Эмма. |
| -- Oh ! oh ! comme vous y allez ! reprit-il en riant. | -- Ого! Уж очень быстрые у вас переходы! -- со смехом заметил Лере. |
| -- Je ferai savoir qui vous êtes. Je dirai à mon mari... | -- Я выведу вас на чистую воду. Я скажу мужу... |
| -- Eh bien ! moi, je lui montrerai quelque chose à votre mari ! | -- А я вашему мужу кое-что покажу! |
| Et Lheureux tira de son coffre-fort le reçu de dix-huit cents francs, qu'elle lui avait donné lors de l'escompte Vinçart. | С этими словами Лере вынул из несгораемого шкафа расписку на тысячу восемьсот франков, которую она ему выдала, когда Венсар собирался учесть ее векселя. |
| -- Croyez-vous, ajouta-t-il, qu'il ne comprenne pas votre petit vol, ce pauvre cher homme ? | -- Вы думаете, ваш бедный муженек не поймет, что вы сжульничали? -- спросил он. |
| Elle s'affaissa, plus assommée qu'elle n'eût été par un coup de massue. Il se promenait depuis la fenêtre jusqu'au bureau, tout en répétant : | Эмму точно ударили обухом по голове. А Лере шагал от окна к столу и обратно и все твердил: |
| -- Ah ! je lui montrerai bien... je lui montrerai bien... | -- Я непременно ему покажу... я непременно ему покажу... |
| Ensuite il se rapprocha d'elle, et, d'une voix douce : | Затем он приблизился к ней вплотную и вдруг перешел на вкрадчивый тон: |
| -- Ce n'est pas amusant, je le sais ; personne, après tout, n'en est mort, et, puisque c'est le seul moyen qui vous reste de me rendre mon argent... | -- Конечно, это не весело, я понимаю. Но в конце концов никто от этого не умирал, и поскольку другого пути вернуть мне деньги у вас нет... |
| -- Mais où en trouverai-je ? dit Emma en se tordant les bras. | -- Где же мне их взять? -- ломая руки, проговорила Эмма. |
| -- Ah bah ! quand on a comme vous des amis ! Et il la regardait d'une façon si perspicace et si terrible, qu'elle en frissonna jusqu'aux entrailles. | -- А, будет вам! У вас же есть друзья! И при этом он посмотрел на нее таким пронизывающим я таким страшным взглядом, что она содрогнулась. |
| -- Je vous promets, dit-elle, je signerai... | -- Я обещаю вам, я подпишу... -- залепетала она. |
| -- J'en ai assez, de vos signatures ! | -- Довольно с меня ваших подписей! |
| -- Je vendrai encore... | -- Я еще что-нибудь продам... |
| -- Allons donc ! fit-il en haussant les épaules, vous n'avez plus rien. | -- Перестаньте! У вас ничего больше нет! -- передернув плечами, прервал ее торговец |
| Et il cria dans le judas qui s'ouvrait sur la boutique : | №и крикнул в слуховое окошко, выходившее в лавку: |
| -- Annette ! n'oublie pas les trois coupons du n°14. | Аннета! Принеси мне три отреза номер четырнадцать. |
| La servante parut ; Emma comprit et demanda " ce qu'il faudrait d'argent pour arrêter toutes les poursuites " . | Появилась служанка. Эмма все поняла и только спросила, какая нужна сумма, чтобы прекратить дело. |
| -- Il est trop tard ! | - Поздно! |
| -- Mais si je vous apportais plusieurs mille francs, le quart de la somme, le tiers, presque tout ? | -- А если я вам принесу несколько тысяч франков, четверть суммы, треть, почти все? |
| -- Eh ! non, c'est inutile ! | -- Нет, нет, бесполезно! |
| Il la poussait doucement vers l'escalier. | Он осторожно подталкивал ее к лестнице. |
| -- Je vous en conjure, monsieur Lheureux, quelques jours encore ! | -- Заклинаю вас, господин Лере: еще хоть несколько дней! |
| Elle sanglotait. | Она рыдала. |
| -- Allons, bon ! des larmes ! | -- Ну вот еще! Слезы! |
| -- Vous me désespérez ! | -- Я в таком отчаянии! |
| -- Je m'en moque pas mal ! dit-il en refermant la porte | -- А мне наплевать! -- запирая дверь, сказал г-н Лере. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
