Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER LX/ГЛАВА LX Returns to the Genteel World/Возвращение в благородное общество

English	Русский
Good fortune now begins to smile upon Amelia. We are glad to get her out of that low sphere in which she has been creeping hitherto and introduce her into a polite circle--not so grand and refined as that in which our other female friend, Mrs. Becky, has appeared, but still having no small pretensions to gentility and fashion. Jos's friends were all from the three presidencies, and his new house was in the comfortable Anglo-Indian district of which Moira Place is the centre. Minto Square, Great Clive Street, Warren Street, Hastings Street, Ochterlony Place, Plassy Square, Assaye Terrace ("gardens" was a felicitous word not applied to stucco houses with asphalt terraces in front, so early as 1827)--who does not know these respectable abodes of the retired Indian aristocracy, and the quarter which Mr. Wenham calls the Black Hole, in a word? Jos's position in life was not grand enough to entitle him to a house in Moira Place, where none can live but retired Members of Council, and partners of Indian firms (who break, after having settled a hundred thousand pounds on their wives, and retire into comparative penury to a country place and four thousand a year); he engaged a comfortable house of a second- or third-rate order in Gillespie Street, purchasing the carpets, costly mirrors, and handsome and appropriate planned furniture by Seddons from the assignees of Mr. Scape, lately admitted partner into the great Calcutta House of Fogle, Fake, and Cracksman, in which poor Scape had embarked seventy thousand pounds, the earnings of a long and honourable life, taking Fake's place, who retired to a princely park in Sussex (the Fogles have been long out of the firm, and Sir Horace Fogle is about to be raised to the peerage as Baron Bandanna)--admitted, I say, partner into the great agency house of Fogle and Fake two years before it failed for a million and plunged half the Indian public into misery and ruin.	Фортуна начинает улыбаться Эмилии. Мы с удовольствием увлекаем ее из низших сфер, где она прозябала до сих пор, и вводим в круг людей избранных - правда, не столь аристократический и утонченный, как тот, в котором вращалась другая наша приятельница, миссис Бекки, но все же с немалыми претензиями на аристократизм и светскость. Друзья Джоза были все из трех президентств, и его новый дом находился в благоустроенном англо-индийском районе, центром которого является Мойра-Плейс. Минто-сквер, Грейт-Клайв-стрит, Уоррен-стрит, Гастингс-стрит, Октерлони-Плейс, Плеси-сквер, Ассей-террас (меткое слово "сады" в 1827 году еще не применялось к оштукатуренным домам с асфальтовыми террасами по фасаду) - кто не знает этих респектабельных пристанищ отставной индийской аристократии, этого района, который мистер Уэнхем называет "Черной ямой"! Общественное положение Джоза было недостаточно высоко, чтобы дать ему право занять дом на Мойра-Плейс, где могут жить только отставные члены совета Компании да владельцы индийских торговых фирм (которые банкротятся, после того как переведут на своих жен тысяч сто капитала, и удаляются на покой в скромное поместье с жалким доходом в четыре тысячи фунтов). Джоз нанял комфортабельный дом второго или третьего ранга на Гилспай-стрит, накупил ковров, дорогих зеркал и красивой мебели работы Седдонса у агентов мистера Скейпа, недавно вступившего компаньоном в крупный калькуттский торговый дом "Фогл, Фейк и Краксмен", в который бедный Скейп всадил семьдесят тысяч фунтов - все сбережения своей долгой и честной жизни - и где занял место Фейка, удалившегося на покой в роскошное имение в Сассексе (Фоглы давно уже вышли из фирмы, и сэр Хорее Фогл будет, кажется, возведен в пэры и получит звание барона Банданна), - вступившего, говорю я, в крупную фирму "Фогл и Фейк" за два года до того, как она лопнула с миллионным убытком, обрекши половину англо-индийской публики на нищету и разорение.
Scape, ruined, honest, and broken-hearted at sixty-five years of age, went out to Calcutta to wind up the affairs of the house. Walter Scape was withdrawn from Eton and put into a merchant's house. Florence Scape, Fanny Scape, and their mother faded away to Boulogne, and will be heard of no more. To be brief, Jos stepped in and bought their carpets and sideboards and admired himself in the mirrors which had reflected their kind handsome faces. The Scape tradesmen, all honourably paid, left their cards, and were eager to supply the new household. The large men in white waistcoats who waited at Scape's dinners, greengrocers, bank-porters, and milkmen in their private capacity, left their addresses and ingratiated themselves with the butler. Mr. Chummy, the chimney-purifier, who had swept the last three families, tried to coax the butler and the boy under him, whose duty it was to go out covered with buttons and with stripes down his trousers, for the protection of Mrs. Amelia whenever she chose to walk abroad.	Честный, убитый горем Скейп, разорившись в шестьдесят пять лет, поехал в Калькутту ликвидировать дела фирмы. Уолтер Скейп был взят из Итона и отдан на службу в какой-то торговый дом. Флоренс Скейп, Фанни Скейп и их матушка украдкой отбыли в Булонь, и о них никто больше не слышал. Короче говоря, Джоз занял их дом, скупил их ковры и буфеты и любовался собою в зеркалах, в которых когда-то отражались хорошенькие женские личики. Поставщики Скейпов, с которыми те полностью рассчитались, оставили свои карточки и усердно предлагали снабжать товарами новое хозяйство. Рослые официанты в белых жилетах, прислуживавшие на званых обедах у Скейпов - по своей приватной профессии зеленщики, посыльные, молочники, - сообщали свои адреса и втирались в милость к дворецкому. Мистер Чамми, трубочист, чистивший в доме трубы при трех последних семействах жильцов, пытался умаслить дворецкого и его малолетнего помощника, на обязанности которого было, нарядившись в куртку со множеством пуговиц и в брюки с лампасами, сопровождать в качестве телохранителя миссис Эмилию, когда ей угодно было выйти погулять.
It was a modest establishment. The butler was Jos's valet also, and never was more drunk than a butler in a small family should be who has a proper regard for his master's wine. Emmy was supplied with a maid, grown on Sir William Dobbin's suburban estate; a good girl, whose kindness and humility disarmed Mrs. Osborne, who was at first terrified at the idea of having a servant to wait upon herself, who did not in the least know how to use one, and who always spoke to domestics with the most reverential politeness. But this maid was very useful in the family, in dexterously tending old Mr. Sedley, who kept almost entirely to his own quarter of the house and never mixed in any of the gay doings which took place there.	Лишней прислуги в доме не держали. Дворецкий был в то же время камердинером Джоза и напивался не больше всякого другого дворецкого в маленькой семье, питающего должное уважение к хозяйскому вину. При Эмми находилась горничная, взращенная в загородном поместье сэра Уильяма Доббина, - хорошая девушка, доброта и кротость которой обезоружили миссис Осборн, сперва испугавшуюся мысли, что у нее будет своя служанка. Эмилия совершенно не знала, как ей пользоваться услугами горничной, и всегда обращалась к прислуге с самой почтительной вежливостью. Но эта горничная оказалась очень полезной в домашнем обиходе, - она искусно ухаживала за старым мистером Седли, который почти не выходил из своей комнаты и никогда не принимал участия в веселых собраниях, происходивших в доме.
Numbers of people came to see Mrs. Osborne. Lady Dobbin and daughters were delighted at her change of fortune, and waited upon her. Miss Osborne from Russell Square came in her grand chariot with the flaming hammer-cloth emblazoned with the Leeds arms. Jos was reported to be immensely rich. Old Osborne had no objection that Georgy should inherit his uncle's property as well as his own.	Много народу приезжало повидать миссис Осборн. Леди Доббин с дочерьми были в восторге от перемены в ее судьбе и явились к ней с визитом. Мисс Осборн с Рассел-сквер приехала в своей великолепной коляске с пышным чехлом на козлах, украшенным гербами лидских Осборнов. Говорили, что Джоз необычайно богат, и старик Осборн не видел препятствий к тому, чтобы Джорджи в добавление к его собственному состоянию унаследовал еще и состояние дяди.
"Damn it, we will make a man of the feller," he said; "and I'll see him in Parliament before I die. You may go and see his mother, Miss O., though I'll never set eyes on her":	- Черт возьми, мы сделаем человека из этого парнишки! - говаривал старик. - Я еще увижу его членом парламента. Я разрешаю вам навестить его мать, мисс Осборн, хотя сам я никогда не допущу ее к себе на глаза!
and Miss Osborne came. Emmy, you may be sure, was very glad to see her, and so be brought nearer to George. That young fellow was allowed to come much more frequently than before to visit his mother. He dined once or twice a week in Gillespie Street and bullied the servants and his relations there, just as he did in Russell Square.	И мисс Осборн поехала. Можете быть уверены, что Эмми очень обрадовалась свиданию с ней и возможности быть ближе к Джорджу. Этому молодому человеку было разрешено навещать мать гораздо чаще. Раз или два в неделю он обедал на Гилспай-стрит и командовал там слугами и родственниками точно так же, как и на Рассел-сквер.
He was always respectful to Major Dobbin, however, and more modest in his demeanour when that gentleman was present. He was a clever lad and afraid of the Major. George could not help admiring his friend's simplicity, his good humour, his various learning quietly imparted, his general love of truth and justice. He had met no such man as yet in the course of his experience, and he had an instinctive liking for a gentleman. He hung fondly by his godfather's side, and it was his delight to walk in the parks and hear Dobbin talk. William told George about his father, about India and Waterloo, about everything but himself. When George was more than usually pert and conceited, the Major made jokes at him, which Mrs. Osborne thought very cruel. One day, taking him to the play, and the boy declining to go into the pit because it was vulgar, the Major took him to the boxes, left him there, and went down himself to the pit. He had not been seated there very long before he felt an arm thrust under his and a dandy little hand in a kid glove squeezing his arm. George had seen the absurdity of his ways and come down from the upper region. A tender laugh of benevolence lighted up old Dobbin's face and eyes as he looked at the repentant little prodigal. He loved the boy, as he did everything that belonged to Amelia. How charmed she was when she heard of this instance of George's goodness! Her eyes looked more kindly on Dobbin than they ever had done. She blushed, he thought, after looking at him so.	Впрочем, к майору Доббину Джорджи всегда относился почтительно и в его присутствии держал себя гораздо скромнее. Джорджи был умный мальчик и побаивался майора. Он не мог не восхищаться простотой своего друга, его ровным характером, его разнообразными познаниями, которыми Доббин без лишнего шума делился с мальчиком, его неизменной любовью к правде и справедливости. Джордж еще не встречал такого человека на своем жизненном пути, а настоящие джентльмены всегда ему нравились. Он страстно привязался к своему крестному, и для него было большой радостью гулять с Доббином по паркам и слушать его рассказы. Уильям рассказывал Джорджу об его отце, об Индии и Ватерлоо, обо всем решительно, - но только не о себе самом. Когда Джордж бывал сверх обыкновенного дерзок и заносчив, майор подшучивал над ним, причем миссис Осборн считала такие шутки очень жестокими. Однажды, когда они отправились вместе в театр и мальчик не пожелал занять место в партере, считая это вульгарным, майор взял для него место в ложе, оставил его там одного, а сам спустился в партер. Очень скоро он почувствовал, что кто-то берет его под руку, и затянутая в лайковую перчатку ручка маленького франта стиснула Доббину локоть: Джорджи понял глупость своего поведения и спустился из высших сфер. Нежная улыбка озарила лицо старого Доббина и мелькнула в его взоре, когда он взглянул на маленького блудного сына. Доббин любил мальчика, как любил все, что принадлежало Эмилии. Она же была в полном восторге, услышав о таком прекрасном поступке Джорджа! Глаза ее глядели на Доббина ласковее обычного. Ему показалось, что она покраснела, взглянув на него.
Georgy never tired of his praises of the Major to his mother.	Джорджи не уставал расхваливать майора своей матери.
"I like him, Mamma, because he knows such lots of things; and he ain't like old Veal, who is always bragging and using such long words, don't you know? The chaps call him 'Longtail' at school. I gave him the name; ain't it capital? But Dob reads Latin like English, and French and that; and when we go out together he tells me stories about my Papa, and never about himself; though I heard Colonel Buckler, at Grandpapa's, say that he was one of the bravest officers in the army, and had distinguished himself ever so much. Grandpapa was quite surprised, and said, 'THAT feller! Why, I didn't think he could say Bo to a goose'--but I know he could, couldn't he, Mamma?"	- Я люблю его, мама, потому что он знает такую уйму всяких вещей; и он не похож на старого Вила, который всегда хвастается и употребляет такие длинные слова. Ведь правда? Мальчишки называют его в школе "Длиннохвостым". Это я выдумал прозвище! Здорово? Но Доб читает по-латыни, как по-английски, и по-французски тоже, и по-всякому. А когда мы с ним гуляем, он рассказывает мне о папе и никогда ничего не говорит о себе. А я слышал у дедушки, как полковник Баклер говорил, что Доббин - один из храбрейших офицеров в армии и очень отличился. Дедушка был страшно удивлен и сказал: "Этот молодец? А я думал, что он и комара не обидит!" Но я-то знаю, что он обидит. Ведь верно, мама?
Emmy laughed: she thought it was very likely the Major could do thus much.	Эмми рассмеялась, подумав, что, по всей вероятности, на это-то майора хватит!
If there was a sincere liking between George and the Major, it must be confessed that between the boy and his uncle no great love existed. George had got a way of blowing out his cheeks, and putting his hands in his waistcoat pockets, and saying, "God bless my soul, you don't say so," so exactly after the fashion of old Jos that it was impossible to refrain from laughter. The servants would explode at dinner if the lad, asking for something which wasn't at table, put on that countenance and used that favourite phrase. Even Dobbin would shoot out a sudden peal at the boy's mimicry.	Если между Джорджем и майором существовала искренняя приязнь, то между мальчиком и его дядей, нужно сознаться, не было особенной любви. Джордж усвоил манеру раздувать щеки, засовывать пальцы в карманы жилета и говорить: "Разрази меня господь, не может быть!" - так похоже на старого Джоза, что просто невозможно было удержаться от хохота. Во время обеда слуги прыскали со смеху, когда мальчик, обращаясь с просьбой подать ему что-нибудь, чего не было на столе, делал эту гримасу и пускал в ход любимую фразу дяди. Даже Доббин разражался хохотом, глядя на мальчика.
If George did not mimic his uncle to his face, it was only by Dobbin's rebukes and Amelia's terrified entreaties that the little scapegrace was induced to desist. And the worthy civilian being haunted by a dim consciousness that the lad thought him an ass, and was inclined to turn him into ridicule, used to be extremely timorous and, of course, doubly pompous and dignified in the presence of Master Georgy. When it was announced that the young gentleman was expected in Gillespie Street to dine with his mother, Mr. Jos commonly found that he had an engagement at the Club. Perhaps nobody was much grieved at his absence. On those days Mr. Sedley would commonly be induced to come out from his place of refuge in the upper stories, and there would be a small family party, whereof Major Dobbin pretty generally formed one. He was the ami de la maison--old Sedley's friend, Emmy's friend, Georgy's friend, Jos's counsel and adviser.	Если маленький озорник не передразнивал дядю перед его же носом, то только потому, что его сдерживали строгие замечания Доббина и мольбы перепуганной Эмилии. А достойный чиновник, терзаемый смутным подозрением, что мальчуган считает его ослом и выставляет на посмешище, сильно робел в присутствии Джорджи и оттого, конечно, еще пуще важничал и пыжился. Когда становилось известно, что молодого джентльмена ожидают к обеду на Гилспай-стрит, мистер Джоз обычно вспоминал, что у него назначено свидание в клубе. Нужно думать, что никто особенно не огорчался его отсутствием. В такие дни мистера Седли уговаривали выйти из его убежища в верхнем этаже, и в столовой устраивалось небольшое семейное сборище, участником которого по большей части бывал и майор Доббин. Он был ami de la maison {Другом дома (франц.).} - другом старика Седли, другом Эмми, другом Джорджи, советником и помощником Джоза.
"He might almost as well be at Madras for anything WE see of him," Miss Ann Dobbin remarked at Camberwell.	- Мы так редко его видим, что для нас он все равно что в Мадрасе! - заметила как-то мисс Энн Доббин в Кемберуэле.
Ah! Miss Ann, did it not strike you that it was not YOU whom the Major wanted to marry?	Ах, мисс Энн, неужели вам не приходило в голову, что майор не на вас мечтал жениться!
Joseph Sedley then led a life of dignified otiosity such as became a person of his eminence. His very first point, of course, was to become a member of the Oriental Club, where he spent his mornings in the company of his brother Indians, where he dined, or whence he brought home men to dine.	Джозеф Седли проводил жизнь в полной достоинства праздности, как и подобало особе его значения. Разумеется, первым его шагом было пройти в члены "Восточного клуба", где он просиживал целые утра в компании со своими индийскими собратьями, где он обедал и откуда привозил гостей к себе обедать.
Amelia had to receive and entertain these gentlemen and their ladies. From these she heard how soon Smith would be in Council; how many lacs Jones had brought home with him, how Thomson's House in London had refused the bills drawn by Thomson, Kibobjee, and Co., the Bombay House, and how it was thought the Calcutta House must go too; how very imprudent, to say the least of it, Mrs. Brown's conduct (wife of Brown of the Ahmednuggur Irregulars) had been with young Swankey of the Body Guard, sitting up with him on deck until all hours, and losing themselves as they were riding out at the Cape; how Mrs. Hardyman had had out her thirteen sisters, daughters of a country curate, the Rev: Felix Rabbits, and married eleven of them, seven high up in the service; how Hornby was wild because his wife would stay in Europe, and Trotter was appointed Collector at Ummerapoora. This and similar talk took place at the grand dinners all round. They had the same conversation; the same silver dishes; the same saddles of mutton, boiled turkeys, and entrees. Politics set in a short time after dessert, when the ladies retired upstairs and talked about their complaints and their children.	Эмилия должна была принимать и занимать этих джентльменов и их дам. От них она узнавала, скоро ли Смит будет советником; сколько сотен тысяч рупий увез с собою в Англию Джонс; как торговый дом Томсона в Лондоне отказался принять к оплате векселя, выданные на него бомбейской фирмой "Томсон, Кибобджи и Кo", и как все считают, что калькуттское отделение фирмы также должно прогореть; как безрассудно - если не сказать более - миссис Браун (супруга Брауна, офицера иррегулярного Ахмедиагарского полка) вела себя с юным Суонки из лейб-гвардейского: просиживала с ним на палубе до поздней ночи и заблудилась вместе с этим офицером, когда они ездили кататься верхом во время стоянки на мысе Доброй Надежды; как миссис Хардимен вывезла в Индию своих тринадцать сестер, дочерей деревенского викария, преподобного Феликса Рэбитса, и выдала замуж одиннадцать из них, причем семь сделали очень хорошую партию; как Хорнби рвет и мечет, потому что его жена пожелала остаться в Европе, а Троттер назначен коллектором в Амерапуре. Вот такие или подобные им разговоры происходили обычно на всех званых обедах. Все беседовали об одном и том же; у всех была одинаковая серебряная посуда, подавалось одинаковое седло барашка, вареные индейки и entrees. Политические вопросы обсуждались после десерта, когда дамы удалялись наверх и заводили там беседу о своих недомоганиях и о своих детях.
Mutato nomine, it is all the same. Don't the barristers' wives talk about Circuit? Don't the soldiers' ladies gossip about the Regiment? Don't the clergymen's ladies discourse about Sunday-schools and who takes whose duty? Don't the very greatest ladies of all talk about that small clique of persons to whom they belong? And why should our Indian friends not have their own conversation?--only I admit it is slow for the laymen whose fate it sometimes is to sit by and listen.	Mutato nomine {Если изменить имя (лат.).} - везде одно и то же. Разве жены стряпчих не беседуют о делах судебного округа? Разве военные дамы не сплетничают о полковых делах? Разве жены священников не рассуждают о воскресных школах и о том, кто кого замещает? И разве самые знатные дамы не ведут бесед о небольшой клике, к которой они принадлежат? Почему бы и нашим индийским друзьям не вести своих особых разговоров? Хотя я согласен, что это малоинтересно для людей непосвященных, которым иной раз приходится сидеть молча и слушать.
Before long Emmy had a visiting-book, and was driving about regularly in a carriage, calling upon Lady Bludyer (wife of Major- General Sir Roger Bludyer, K.C.B., Bengal Army); Lady Huff, wife of Sir G. Huff, Bombay ditto; Mrs. Pice, the Lady of Pice the Director, &c. We are not long in using ourselves to changes in life. That carriage came round to Gillespie Street every day; that buttony boy sprang up and down from the box with Emmy's and Jos's visiting-cards; at stated hours Emmy and the carriage went for Jos to the Club and took him an airing; or, putting old Sedley into the vehicle, she drove the old man round the Regent's Park. The lady's maid and the chariot, the visiting-book and the buttony page, became soon as familiar to Amelia as the humble routine of Brompton. She accommodated herself to one as to the other. If Fate had ordained that she should be a Duchess, she would even have done that duty too. She was voted, in Jos's female society, rather a pleasing young person--not much in her, but pleasing, and that sort of thing.	Вскоре Эмми обзавелась книжечкой для записи визитов и регулярно выезжала в карете, навещая леди Бладайер (жену генерал-майора сэра Роджера Бладайера, кавалера ордена Бани, службы бенгальской армии); леди Хафф, жену сэра Дж. Хаффа, бомбейского генерала; миссис Пайс, супругу директора Пайса, и т. д. Мы быстро привыкаем к жизненным переменам. Карету ежедневно подавали на Гилспай-стрит; мальчик с пуговицами вскакивал на козлы и соскакивал с них, разнося визитные карточки Эмми и Джоза. В определенные часы Эмми и карета появлялись у клуба, чтобы захватить Джоза и увезти его подышать воздухом; или же, усадив в экипаж старика Седли, Эмилия возила его покататься по Риджент-парку. Собственная горничная, коляска, книжка для записывания визитов и паж в пуговицах - все это вскоре стало для Эмилии так же привычно, как раньше - бедность и скука бромптонской жизни. Она приспособилась ко всему этому, как приспособлялась раньше к другому. Если бы судьба определила ей быть герцогиней, она исполнила бы и этот долг. Дамы, составлявшие общество Джоза, единогласно постановили, что Эмилия довольно приятная молодая особа, - ничего особенного в ней нет, но она мила и все такое!
The men, as usual, liked her artless kindness and simple refined demeanour. The gallant young Indian dandies at home on furlough-- immense dandies these--chained and moustached--driving in tearing cabs, the pillars of the theatres, living at West End hotels-- nevertheless admired Mrs. Osborne, liked to bow to her carriage in the park, and to be admitted to have the honour of paying her a morning visit. Swankey of the Body Guard himself, that dangerous youth, and the greatest buck of all the Indian army now on leave, was one day discovered by Major Dobbin tete-a-tete with Amelia, and describing the sport of pig-sticking to her with great humour and eloquence; and he spoke afterwards of a d--d king's officer that's always hanging about the house--a long, thin, queer-looking, oldish fellow--a dry fellow though, that took the shine out of a man in the talking line.	Мужчинам, как и всегда, нравилась бесхитростная приветливость Эмилии и ее простые, но изящные манеры. Галантные индийские щеголи, проводившие в Англии отпуск, - невероятные щеголи, обвешанные цепочками, усачи, разъезжающие в бешено мчащихся кебах, завсегдатаи театров, обитатели вест-эндских отелей, - восторгались миссис Осборн, охотно отвешивали поклон ее карете в Парке и бывали рады чести нанести Эмилии утренний визит. Сам лейб-гвардеец Суонки, этот опасный молодой человек, величайший франт во всей индийской армии, ныне пребывающий в отпуску, был однажды застигнут майором Доббином tete-a-tete с Эмилией, которой он с большим юмором и красноречием описывал охоту на кабанов. После этого он долго рассказывал об одном треклятом офицере, вечно торчащем в доме, - таком длинном, тощем, пожилом чудаке, при котором человеку просто невозможно поговорить.
Had the Major possessed a little more personal vanity he would have been jealous of so dangerous a young buck as that fascinating Bengal Captain. But Dobbin was of too simple and generous a nature to have any doubts about Amelia. He was glad that the young men should pay her respect, and that others should admire her. Ever since her womanhood almost, had she not been persecuted and undervalued? It pleased him to see how kindness bought out her good qualities and how her spirits gently rose with her prosperity. Any person who appreciated her paid a compliment to the Major's good judgement-- that is, if a man may be said to have good judgement who is under the influence of Love's delusion.	Обладай майор хотя бы немного большим тщеславием, он, наверное, приревновал бы Эмилию к такому опасному молодому франту, как этот обворожительный бенгальский капитан. Но Доббин был слишком прост и благороден, чтобы хоть сколько-нибудь сомневаться в Эмилии. Он радовался, что молодые люди оказывают ей внимание, что все восхищаются ею. Ведь почти с самого ее замужества ее обижали и не умели ценить! Майор с удовольствием видел, как ласковое обращение выявляло все лучшее, что было в Эмилии, и как она расцвела с тех пор, как ей стало легче житься. Все, кто ценил Эмилию, отдавали должное здравому суждению майора, - если только о человеке, ослепленном любовью, вообще можно сказать, что он способен на здравые суждения!
After Jos went to Court, which we may be sure he did as a loyal subject of his Sovereign (showing himself in his full court suit at the Club, whither Dobbin came to fetch him in a very shabby old uniform) he who had always been a staunch Loyalist and admirer of George IV, became such a tremendous Tory and pillar of the State that he was for having Amelia to go to a Drawing-room, too. He somehow had worked himself up to believe that he was implicated in the maintenance of the public welfare and that the Sovereign would not be happy unless Jos Sedley and his family appeared to rally round him at St. James's.	После того как Джоз был представлен ко двору, куда он - можете в том не сомневаться - отправился как истый верноподданный (предварительно показавшись в полном придворном костюме в клубе, куда Доббин заехал за ним в потертом старом мундире),наш чиновник всегда-то бывший заядлым роялистом и сторонником Георга IV, стал таким ревностным тори и таким столпом государства, что решил обязательно взять с собою и Эмилию на один из дворцовых приемов. Джоз пришел к убеждению, что его долг - поддерживать общественное благополучие и что монарх не будет счастлив, пока Джоз Седли и его семейство не соберутся вокруг него в Сент-Джеймском дворце.
Emmy laughed.	Эмми смеялась:
"Shall I wear the family diamonds, Jos?" she said.	- Не надеть ли мне фамильные брильянты, Джоз?
"I wish you would let me buy you some," thought the Major. "I should like to see any that were too good for you."	"Ах, если бы вы позволили мне купить вам брильянты, - подумал майор. - Лишь бы удалось найти такие, которые достойны вас!"

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты