Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XXXIV/ГЛАВА XXXIV James Crawley's Pipe Is Put Out/Трубка Джеймса Кроули вышвырнута в окно
| English | Русский |
| The amiable behaviour of Mr. Crawley, and Lady Jane's kind reception of her, highly flattered Miss Briggs, who was enabled to speak a good word for the latter, after the cards of the Southdown family had been presented to Miss Crawley. A Countess's card left personally too for her, Briggs, was not a little pleasing to the poor friendless companion. | Любезность мистера Кроули и ласковое обхождение леди Джейн сильно польстили мисс Бригс, и, когда старой мисс Кроули подали визитные карточки семьи Саутдаунов, она нашла возможность замолвить доброе слово за невесту Питта. Карточка графини, оставленная лично для нее, Бригс, доставила немало радости бедной, одинокой компаньонке. |
| "What could Lady Southdown mean by leaving a card upon you, I wonder, Miss Briggs?" said the republican Miss Crawley; upon which the companion meekly said "that she hoped there could be no harm in a lady of rank taking notice of a poor gentlewoman," and she put away this card in her work-box amongst her most cherished personal treasures. Furthermore, Miss Briggs explained how she had met Mr. Crawley walking with his cousin and long affianced bride the day before: and she told how kind and gentle-looking the lady was, and what a plain, not to say common, dress she had, all the articles of which, from the bonnet down to the boots, she described and estimated with female accuracy. | - Не понимаю, о чем думала леди Саутдаун, оставляя карточку для вас, Бригс, - сказала вольнолюбивая мисс Кроули, на что компаньонка кротко отвечала, что, "она надеется, нет ничего плохого в том, что знатная леди оказала внимание бедной дворянке". Она спрятала карточку в свою рабочую шкатулку среди самых дорогих своих сокровищ. Мисс Бригс рассказала также, как она встретила накануне мистера Кроули, гулявшего со своей кузиной, с которой он давно обручен, какая она добрая и милая и как скромно - если не сказать просто - эта леди была одета; весь ее костюм, начиная со шляпки и кончая башмачками, она описала и оценила с чисто женской точностью. |
| Miss Crawley allowed Briggs to prattle on without interrupting her too much. As she got well, she was pining for society. Mr. Creamer, her medical man, would not hear of her returning to her old haunts and dissipation in London. The old spinster was too glad to find any companionship at Brighton, and not only were the cards acknowledged the very next day, but Pitt Crawley was graciously invited to come and see his aunt. He came, bringing with him Lady Southdown and her daughter. The dowager did not say a word about the state of Miss Crawley's soul; but talked with much discretion about the weather: about the war and the downfall of the monster Bonaparte: and above all, about doctors, quacks, and the particular merits of Dr. Podgers, whom she then patronised. | Мисс Кроули позволила Бригс болтать и не спешила прерывать ее. Здоровье старой леди поправлялось, и она уже начала тосковать по людям. Мистер Кример, ее врач, и слышать не хотел о ее возвращении к прежнему рассеянному образу жизни в Лондоне. Старая дева была рада найти какое-нибудь общество в Брайтоне, и на следующий же день не только было отправлено письмо с выражением благодарности за внимание, но Питт Кроули был любезно приглашен навестить тетку. Он явился с леди Саутдаун и ее дочерью. Вдовствующая леди ни слова не сказала о состоянии души мисс Кроули, но говорила с большим тактом о погоде, о войне и о падении этого чудовища Бонапарта, а больше всего о докторах-шарлатанах и о великих достоинствах доктора Поджерса, которому она в ту пору покровительствовала. |
| During their interview Pitt Crawley made a great stroke, and one which showed that, had his diplomatic career not been blighted by early neglect, he might have risen to a high rank in his profession. When the Countess Dowager of Southdown fell foul of the Corsican upstart, as the fashion was in those days, and showed that he was a monster stained with every conceivable crime, a coward and a tyrant not fit to live, one whose fall was predicted, &c., Pitt Crawley suddenly took up the cudgels in favour of the man of Destiny. He described the First Consul as he saw him at Paris at the peace of Amiens; when he, Pitt Crawley, had the gratification of making the acquaintance of the great and good Mr. Fox, a statesman whom, however much he might differ with him, it was impossible not to admire fervently--a statesman who had always had the highest opinion of the Emperor Napoleon. And he spoke in terms of the strongest indignation of the faithless conduct of the allies towards this dethroned monarch, who, after giving himself generously up to their mercy, was consigned to an ignoble and cruel banishment, while a bigoted Popish rabble was tyrannising over France in his stead. | Во время этого визита Питт Кроули сделал ловкий ход, - такой ход, который показывал, что, если бы его дипломатическая карьера не была загублена в самом начале, он мог бы многого достигнуть на этом поприще. Когда вдовствующая графиня Саутдаун стала поносить корсиканского выскочку, что было в то время в моде, доказывая, что он чудовище, запятнанное всеми возможными преступлениями, что он трус и тиран, недостойный того, чтобы жить, что гибель его была предрешена и т. д., Питт Кроули вдруг стал на защиту этого "избранника судьбы". Он описал первого консула, каким видел его в Париже во время Амьенского мира, когда он, Питт Кроули, имел удовольствие познакомиться с великим и достойным мистером Фоксом, государственным мужем, которым - как сильно он сам, Питт Кроули, ни расходится с ним во взглядах - невозможно не восхищаться и который всегда был высокого мнения об императоре Наполеоне. Далее он с негодованием отозвался о вероломстве союзников по отношению к свергнутому императору, который, великодушно отдавшись на их милость, был обречен на жестокое и позорное изгнание, в то время как Франция оказалась во власти новых тиранов - шайки фанатичных католиков. |
| This orthodox horror of Romish superstition saved Pitt Crawley in Lady Southdown's opinion, whilst his admiration for Fox and Napoleon raised him immeasurably in Miss Crawley's eyes. Her friendship with that defunct British statesman was mentioned when we first introduced her in this history. A true Whig, Miss Crawley had been in opposition all through the war, and though, to be sure, the downfall of the Emperor did not very much agitate the old lady, or his ill-treatment tend to shorten her life or natural rest, yet Pitt spoke to her heart when he lauded both her idols; and by that single speech made immense progress in her favour. | Такая ортодоксальная ненависть к католической ереси спасла Питти Кроули от гнева леди Саутдаун, а его восхищение Фоксом и Наполеоном чрезвычайно возвысило его в глазах мисс Кроули. (О ее дружбе с покойным английским сановником уже упоминалось.) Верная сторонница вигов, мисс Кроули в течение всей войны была в оппозиции; и хотя можно с уверенностью сказать, что печальный конец императора не слишком сильно взволновал старую леди, а плохое обращение с ним не лишило ее сна, все же похвала Питта обоим ее кумирам нашла отклик в сердце тетушки и очень содействовала тому, чтобы расположить ее в пользу племянника. |
| "And what do you think, my dear?" Miss Crawley said to the young lady, for whom she had taken a liking at first sight, as she always did for pretty and modest young people; though it must be owned her affections cooled as rapidly as they rose. | - А вы что об этом думаете, дорогая? - спросила мисс Кроули юную леди, которая с первого взгляда понравилась ей, как всегда нравились хорошенькие и скромные молодые особы; хотя нужно признаться, что ее симпатии остывали так же быстро, как и возникали. |
| Lady Jane blushed very much, and said "that she did not understand politics, which she left to wiser heads than hers; but though Mamma was, no doubt, correct, Mr. Crawley had spoken beautifully." And when the ladies were retiring at the conclusion of their visit, Miss Crawley hoped "Lady Southdown would be so kind as to send her Lady Jane sometimes, if she could be spared to come down and console a poor sick lonely old woman." This promise was graciously accorded, and they separated upon great terms of amity. | Леди Джейн сильно покраснела и сказала, что "она ничего не понимает в политике и предоставляет судить о ней людям более умным, чем она; и хотя мама, без сомнения, права, но и мистер Кроули говорил прекрасно". Когда гостьи стали прощаться, мисс Кроули выразила надежду, что "леди Саутдаун будет так добра отпускать к ней иногда леди Джейн, когда та будет свободна, чтобы утешить бедную больную и одинокую старуху". Обещание было любезно дано, и дамы расстались очень дружески. |
| "Don't let Lady Southdown come again, Pitt," said the old lady. "She is stupid and pompous, like all your mother's family, whom I never could endure. But bring that nice good-natured little Jane as often as ever you please." | - Не пускай ко мне больше леди Саутдаун, Питт, - сказала старая леди. - Она глупая и напыщенная, как и вся родня твоей матери; я их всегда терпеть не могла. Но эту прелестную маленькую Джейн приводи когда хочешь. |
| Pitt promised that he would do so. He did not tell the Countess of Southdown what opinion his aunt had formed of her Ladyship, who, on the contrary, thought that she had made a most delightful and majestic impression on Miss Crawley. | Питт обещал. Он не сказал графине Саутдаун, какое мнение его тетка составила об ее милости, и та, напротив, думала, что произвела на мисс Кроули самое приятное и величественное впечатление. |
| And so, nothing loth to comfort a sick lady, and perhaps not sorry in her heart to be freed now and again from the dreary spouting of the Reverend Bartholomew Irons, and the serious toadies who gathered round the footstool of the pompous Countess, her mamma, Lady Jane became a pretty constant visitor to Miss Crawley, accompanied her in her drives, and solaced many of her evenings. She was so naturally good and soft, that even Firkin was not jealous of her; and the gentle Briggs thought her friend was less cruel to her when kind Lady Jane was by. Towards her Ladyship Miss Crawley's manners were charming. The old spinster told her a thousand anecdotes about her youth, talking to her in a very different strain from that in which she had been accustomed to converse with the godless little Rebecca; for there was that in Lady Jane's innocence which rendered light talking impertinence before her, and Miss Crawley was too much of a gentlewoman to offend such purity. The young lady herself had never received kindness except from this old spinster, and her brother and father: and she repaid Miss Crawley's engoument by artless sweetness and friendship. | И вот леди Джейн, которая всегда готова была утешать болящих и, пожалуй, даже радовалась возможности время от времени избавляться от мрачных разглагольствований преподобного Бартоломью Айронса и от общества скучных приживальщиков, пресмыкавшихся у ног напыщенной графини, ее матери, - леди Джейн сделалась частой гостьей в доме мисс Кроули, сопровождала ее на прогулки и коротала с нею вечера. Она была по природе так добра и мягка, что даже Феркин не ревновала к ней, а безответной Бригс казалось, что ее покровительница обращается с нею не так жестоко в присутствии доброй леди Джейн. С этой юной леди мисс Кроули держала себя премило. Она рассказывала ей бесконечные истории о своей молодости, причем совсем в другом тоне, чем в свое время - маленькой безбожнице Ребекке, потому что в невинности леди Джейн было что-то такое, что делало неуместными легкомысленные разговоры, и мисс Кроули была слишком хорошо воспитана, чтобы оскорбить такую чистоту. Сама юная леди ни от кого не видела ласки, за исключением этой старой девы, своего отца и брата; и она отвечала на engoument {Увлечение (франц.).} мисс Кроули неподдельной нежностью и дружбой. |
| In the autumn evenings (when Rebecca was flaunting at Paris, the gayest among the gay conquerors there, and our Amelia, our dear wounded Amelia, ah! where was she?) Lady Jane would be sitting in Miss Crawley's drawing-room singing sweetly to her, in the twilight, her little simple songs and hymns, while the sun was setting and the sea was roaring on the beach. The old spinster used to wake up when these ditties ceased, and ask for more. As for Briggs, and the quantity of tears of happiness which she now shed as she pretended to knit, and looked out at the splendid ocean darkling before the windows, and the lamps of heaven beginning more brightly to shine-- who, I say can measure the happiness and sensibility of Briggs? | В осенние вечера (когда Ребекка, самая веселая среди веселых победителей, блистала в Париже, а наша Эмилия, милая, сраженная горем Эмилия, - ах, где-то была она теперь?) леди Джейн сидела в гостиной мисс Кроули и нежно пела ей в сумерках свои простые песенки и гимны, пока солнце заходило, а море с шумом разбивалось о берег. Когда песенка кончалась, старая дева переставала дремать и просила леди Джейн спеть что-нибудь еще. Что касается Бригс и количества счастливых слез, пролитых ею, пока она сидела тут же, делая вид, что вяжет, и смотрела на великолепный океан, темневший за окном, и на небесные огни, ярко разгоравшиеся вверху, - кто, скажите, может измерить счастье и умиление Бригс? |
| Pitt meanwhile in the dining-room, with a pamphlet on the Corn Laws or a Missionary Register by his side, took that kind of recreation which suits romantic and unromantic men after dinner. He sipped Madeira: built castles in the air: thought himself a fine fellow: felt himself much more in love with Jane than he had been any time these seven years, during which their liaison had lasted without the slightest impatience on Pitt's part--and slept a good deal. When the time for coffee came, Mr. Bowls used to enter in a noisy manner, and summon Squire Pitt, who would be found in the dark very busy with his pamphlet. | Питт тем временем сидел в столовой с брошюрой о хлебных законах или с миссионерским отчетом и отдыхал, как подобает и романтическим и неромантическим мужчинам после обеда. Он тянул мадеру; строил воздушные замки; думал о том, какой он молодец; чувствовал, что влюблен в Джейн более, чем когда-либо за все эти семь лет, в течение которых они были женихом и невестой и в течение которых Питт не ощущал ни малейшего нетерпения; а после мадеры надолго засыпал. Когда наступало время пить кофе, мистер Боулс с шумом входил в столовую и, застав сквайра Питта в темноте, погруженного в брошюры, приглашал его наверх. |
| "I wish, my love, I could get somebody to play piquet with me," Miss Crawley said one night when this functionary made his appearance with the candles and the coffee. "Poor Briggs can no more play than an owl, she is so stupid" (the spinster always took an opportunity of abusing Briggs before the servants); "and I think I should sleep better if I had my game." | - Мне так хотелось бы, моя дорогая, найти кого-нибудь, кто сыграл бы со мной в пикет, - сказала мисс Кроули однажды вечером, когда названный слуга появился в комнате со свечами и кофе. - Бедная Бригс играет не лучше совы; она так глупа! - Старая дева не упускала случая обидеть мисс Бригс в присутствии слуг. - Мне кажется, я бы лучше засыпала после игры. |
| At this Lady Jane blushed to the tips of her little ears, and down to the ends of her pretty fingers; and when Mr. Bowls had quitted the room, and the door was quite shut, she said: | Леди Джейн зарделась, так что покраснели даже ее ушки и тонкие пальчики; и когда мистер Боулс вышел из комнаты и дверь за ним плотно закрылась, она сказала: |
| "Miss Crawley, I can play a little. I used to--to play a little with poor dear papa." | - Мисс Кроули, я умею немножко играть. Я часто играла... с бедным дорогим папа. |
| "Come and kiss me. Come and kiss me this instant, you dear good little soul," cried Miss Crawley in an ecstasy: and in this picturesque and friendly occupation Mr. Pitt found the old lady and the young one, when he came upstairs with him pamphlet in his hand. How she did blush all the evening, that poor Lady Jane! | - Идите сюда и поцелуйте меня! Идите и сейчас же поцелуйте меня, милая, добрая малютка! - в восторге воскликнула мисс Кроули. И за этим живописным и мирным занятием мистер Питт застал старую и молодую леди, когда поднялся наверх с брошюрой в руках. Бедная леди Джейн, как она краснела весь вечер! |
| It must not be imagined that Mr. Pitt Crawley's artifices escaped the attention of his dear relations at the Rectory at Queen's Crawley. Hampshire and Sussex lie very close together, and Mrs. Bute had friends in the latter county who took care to inform her of all, and a great deal more than all, that passed at Miss Crawley's house at Brighton. Pitt was there more and more. He did not come for months together to the Hall, where his abominable old father abandoned himself completely to rum-and-water, and the odious society of the Horrocks family. Pitt's success rendered the Rector's family furious, and Mrs. Bute regretted more (though she confessed less) than ever her monstrous fault in so insulting Miss Briggs, and in being so haughty and parsimonious to Bowls and Firkin, that she had not a single person left in Miss Crawley's household to give her information of what took place there. | Нечего и говорить, что ухищрения мистера Питта Кроули не ускользнули от внимания его дорогих родственников из пасторского дома в Королевском Кроули. Хэмпшир и Сассекс находятся очень близко друг от друга, и у миссис Бьют были в Сассексе друзья, которые заботливо извещали ее обо всем - и даже больше, чем обо всем, - что происходило в доме мисс Кроули в Брайтоне. Питт бывал там все чаще. Он месяцами не показывался у себя в замке, где его отвратительный отец целиком посвятил себя рому и мерзкому обществу Хороксов. Успехи Питта приводили семью пастора в ярость, и миссис Бьют больше чем когда-либо сожалела (хотя не сознавалась в этом) об ужасной ошибке, которую она совершила, так оскорбив мисс Бригс и обнаружив такое высокомерие и скупость в обращении с Боулсом и Феркин, что среди домашних мисс Кроули не было никого, кто сообщил бы ей о том, что там делалось. |
| "It was all Bute's collar- bone," she persisted in saying; "if that had not broke, I never would have left her. I am a martyr to duty and to your odious unclerical habit of hunting, Bute." | - И все это из-за ключицы Бьюта, - уверяла она. - Не сломай он ключицы, я ни за что бы оттуда не уехала. Я жертва долга и твоей, Бьют, несносной и неуместной для священника страсти к охоте. |
| "Hunting; nonsense! It was you that frightened her, Barbara," the divine interposed. "You're a clever woman, but you've got a devil of a temper; and you're a screw with your money, Barbara." | - При чем тут охота? Глупости! Это ты, Марта, нагнала на нее страху, - возразил пастор. - Ты умная женщина, Марта, но у тебя дьявольский характер, и очень уж ты прижимиста. |
| "You'd have been screwed in gaol, Bute, if I had not kept your money." | - Тебя бы давно прижали в тюрьме, Бьют, если бы я не берегла твоих денег. |
| "I know I would, my dear," said the Rector, good-naturedly. "You ARE a clever woman, but you manage too well, you know": and the pious man consoled himself with a big glass of port. | - Это я знаю, моя милая, - добродушно сказал пастор. - Ты умная женщина, но действуешь слишком уж круто. И благочестивый муж утешился объемистой рюмкой портвейна. |
| "What the deuce can she find in that spooney of a Pitt Crawley?" he continued. "The fellow has not pluck enough to say Bo to a goose. I remember when Rawdon, who is a man, and be hanged to him, used to flog him round the stables as if he was a whipping-top: and Pitt would go howling home to his ma--ha, ha! Why, either of my boys would whop him with one hand. Jim says he's remembered at Oxford as Miss Crawley still--the spooney. | - И какого дьявола нашла она в этом простофиле Питте Кроули? - продолжал пастор. - Ведь он последний трус. Я помню, как Родон - вот это настоящий мужчина, черт его возьми! - гонял его хлыстом вокруг конюшни, как какой-нибудь волчок, и Питт с ревом бежал домой к мамаше. Ха-ха! Любой из моих мальчиков одолеет его одной рукой. Джим говорит, что его до сих пор вспоминают в Оксфорде как "Мисс Кроули", этакий простофиля... |
| "I say, Barbara," his reverence continued, after a pause. | знаешь, что, Марта... - продолжал его преподобие после паузы. |
| "What?" said Barbara, who was biting her nails, and drumming the table. | - Что? - спросила Марта, кусая ногти. |
| "I say, why not send Jim over to Brighton to see if he can do anything with the old lady. He's very near getting his degree, you know. He's only been plucked twice--so was I--but he's had the advantages of Oxford and a university education. He knows some of the best chaps there. He pulls stroke in the Boniface boat. He's a handsome feller. D--- it, ma'am, let's put him on the old woman, hey, and tell him to thrash Pitt if he says anything. Ha, ha, ha! | - Отчего бы нам не послать Джима в Брайтон? Может, он как-нибудь обойдет старуху. Он ведь скоро кончает университет. Он всего два раза проваливался на экзаменах - как и я, - но у него большие преимущества - Оксфорд, университетское образование... Он знаком там с лучшими ребятами. Гребет в восьмерке своего колледжа. Красивый малый... Черт возьми, сударыня, напустим его на старуху и скажем ему, чтобы отдул Питта, если тот будет что-нибудь говорить, ха-ха-ха! |
| "Jim might go down and see her, certainly," the housewife said; adding with a sigh, "If we could but get one of the girls into the house; but she could never endure them, because they are not pretty!" | - Джим, конечно, может съездить навестить ее, - согласилась хозяйка дома и добавила со вздохом: - Если бы нам удалось пристроить к ней хотя бы одну из девочек; но она их терпеть не может, потому что они некрасивы. |
| Those unfortunate and well-educated women made themselves heard from the neighbouring drawing-room, where they were thrumming away, with hard fingers, an elaborate music-piece on the piano- forte, as their mother spoke; and indeed, they were at music, or at backboard, or at geography, or at history, the whole day long. But what avail all these accomplishments, in Vanity Fair, to girls who are short, poor, plain, and have a bad complexion? Mrs. Bute could think of nobody but the Curate to take one of them off her hands; | Пока мать говорила, эти несчастные образованные девицы, расположившись рядом в гостиной, деревянными пальцами барабанили на фортепьяно какую-то сложную музыкальную пьесу; целый день они или были заняты музыкой, или сидели с дощечкой за спиной, или зубрили географию и историю. Но какая польза от всего этого на Ярмарке Тщеславия, если девица низкоросла, бедна, некрасива и у нее дурной цвет лица? Единственный, на кого миссис Бьют могла рассчитывать, чтобы сбыть с рук одну из дочерей, был младший приходский священник! |
| and Jim coming in from the stable at this minute, through the parlour window, with a short pipe stuck in his oilskin cap, he and his father fell to talking about odds on the St. Leger, and the colloquy between the Rector and his wife ended. | В это время в гостиную вошел вернувшийся из конюшни Джим с коротенькой трубкой, заткнутой за ремешок клеенчатой фуражки, и заговорил с отцом о сент-леджерских скачках. Разговор между пастором и его женой прервался. |
| Mrs. Bute did not augur much good to the cause from the sending of her son James as an ambassador, and saw him depart in rather a despairing mood. Nor did the young fellow himself, when told what his mission was to be, expect much pleasure or benefit from it; but he was consoled by the thought that possibly the old lady would give him some handsome remembrance of her, which would pay a few of his most pressing bills at the commencement of the ensuing Oxford term, and so took his place by the coach from Southampton, and was safely landed at Brighton on the same evening? with his portmanteau, his favourite bull-dog Towzer, and an immense basket of farm and garden produce, from the dear Rectory folks to the dear Miss Crawley. Considering it was too late to disturb the invalid lady on the first night of his arrival, he put up at an inn, and did not wait upon Miss Crawley until a late hour in the noon of next day. | Миссис Бьют не ждала ничего особенно хорошего от посольства своего сына Джеймса и проводила его в путь просто с горя. Да и юноша, после того как ему сказали, в чем будет состоять его миссия, также не ожидал от нее особенного удовольствия или выгоды; но он скоро утешился мыслью, что, может быть, старая дева преподнесет ему хорошенький сувенир, который даст ему возможность расплатиться с наиболее срочными долгами к началу предстоящего семестра, и потому беспрекословно занял место в саутгемптонской карете и в тот же вечер благополучно прибыл в Брайтон со своим чемоданом, любимым бульдогом Таузером и большой корзиной разных разностей с фермы и огорода: от любящего пасторского семейства - дорогой мисс Кроули. Решив, что слишком поздно беспокоить больную леди в первый же день приезда, он остановился в гостинице и отправился к мисс Кроули только в середине следующего дня. |
| James Crawley, when his aunt had last beheld him, was a gawky lad, at that uncomfortable age when the voice varies between an unearthly treble and a preternatural bass; when the face not uncommonly blooms out with appearances for which Rowland's Kalydor is said to act as a cure; when boys are seen to shave furtively with their sister's scissors, and the sight of other young women produces intolerable sensations of terror in them; when the great hands and ankles protrude a long way from garments which have grown too tight for them; when their presence after dinner is at once frightful to the ladies, who are whispering in the twilight in the drawing-room, and inexpressibly odious to the gentlemen over the mahogany, who are restrained from freedom of intercourse and delightful interchange of wit by the presence of that gawky innocence; when, at the conclusion of the second glass, papa says, "Jack, my boy, go out and see if the evening holds up," and the youth, willing to be free, yet hurt at not being yet a man, quits the incomplete banquet. James, then a hobbadehoy, was now become a young man, having had the benefits of a university education, and acquired the inestimable polish which is gained by living in a fast set at a small college, and contracting debts, and being rusticated, and being plucked. | Джеймс Кроули, когда тетушка видела его в последний раз, был долговязым мальчишкой, в том неблагодарном возрасте, когда голос срывается с неземного дисканта на неестественный бас, а лицо нередко цветет украшениями, от которых рекомендуется в качестве лекарства "Калидор" Роленда; когда мальчики украдкой бреются ножницами сестер, а вид других молодых женщин повергает их в неизъяснимый страх, когда большие руки и ноги торчат из слишком коротких рукавов и штанин; когда присутствие этих юношей после обеда пугает дам, шепчущихся в сумерках в гостиной, и несносно для мужчин за обеденным столом, которые перед лицом этой неуклюжей невинности должны удерживаться от свободной беседы и приятного обмена остротами; когда после второго стакана папаша говорит: "Джек, мой мальчик, поди посмотри, какова погода", - и юноша, радуясь, что можно уйти, но досадуя, что он еще не настоящий мужчина, покидает неоконченный банкет. Джеймс тогда был нескладным подростком, а теперь стал молодым человеком, получившим все преимущества университетского образования и отмеченным тем неоценимым лоском, который приобретается благодаря жизни среди золотой молодежи, долгам, временному исключению из университета и провалам на экзаменах. |
| He was a handsome lad, however, when he came to present himself to his aunt at Brighton, and good looks were always a title to the fickle old lady's favour. Nor did his blushes and awkwardness take away from it: she was pleased with these healthy tokens of the young gentleman's ingenuousness. | Так или иначе, он был красивым юношей, когда явился представиться своей тетушке в Брайтоне, а красивая наружность всегда вызывала расположение капризной старой девы. Неловкость мальчика и способность постоянно краснеть усиливали это расположение: ей нравились эти здоровые признаки неиспорченности в молодом человеке. |
| He said "he had come down for a couple of days to see a man of his college, and--and to pay my respects to you, Ma'am, and my father's and mother's, who hope you are well." | Он заявил, что "приехал сюда на несколько дней повидаться с товарищем по колледжу и... и... засвидетельствовать вам, сударыня, свое почтение и почтение отца с матерью, которые надеются, что вы в добром здоровье". |
| Pitt was in the room with Miss Crawley when the lad was announced, and looked very blank when his name was mentioned. The old lady had plenty of humour, and enjoyed her correct nephew's perplexity. She asked after all the people at the Rectory with great interest; and said she was thinking of paying them a visit. She praised the lad to his face, and said he was well-grown and very much improved, and that it was a pity his sisters had not some of his good looks; and finding, on inquiry, that he had taken up his quarters at an hotel, would not hear of his stopping there, but bade Mr. Bowls send for Mr. James Crawley's things instantly; | Питт находился у мисс Кроули, когда доложили о юноше, и очень смутился при упоминании его имени. Старая леди с присущим ей чувством юмора наслаждалась замешательством своего корректного племянника. Она с большим интересом расспросила обо всем пасторском семействе и добавила, что хочет навестить их. Она принялась в лицо расхваливать мальчика, сказала, что он вырос и похорошел, и пожалела, что его сестры не так красивы. Узнав, что он остановился в гостинице, она не захотела об этом и слышать и просила мистера Боулса немедленно послать за вещами мистера Джеймса Кроули. |
| "and hark ye, Bowls," she added, with great graciousness, "you will have the goodness to pay Mr. James's bill." | - Да, будьте добры, Боулс, - закончила она милостиво, - заплатите по счету мистера Джеймса. |
| She flung Pitt a look of arch triumph, which caused that diplomatist almost to choke with envy. Much as he had ingratiated himself with his aunt, she had never yet invited him to stay under her roof, and here was a young whipper-snapper, who at first sight was made welcome there. | Она бросила на Питта такой лукавый и торжествующий взгляд, что дипломат чуть не задохнулся от зависти. Как ни старался он расположить к себе тетку, она ни разу еще не приглашала его к себе погостить, а тут появился какой-то молокосос - и сразу стал желанным гостем. |
| "I beg your pardon, sir," says Bowls, advancing with a profound bow; "what 'otel, sir, shall Thomas fetch the luggage from?" | - Прошу прощения, сэр, - сказал Боулс, выступая вперед с глубоким поклоном, - в каком отеле Томас должен взять ваш багаж? |
| "O, dam," said young James, starting up, as if in some alarm, "I'll go." | - О черт! - воскликнул юный Джеймс и вскочил, явно чем-то встревоженный. - Я сам пойду. |
| "What!" said Miss Crawley. | - Куда? - спросила мисс Кроули. |
| "The Tom Cribb's Arms," said James, blushing deeply. | - В трактир "Под гербом Тома Крибба", - ответил Джеймс, густо краснея. |
| Miss Crawley burst out laughing at this title. Mr. Bowls gave one abrupt guffaw, as a confidential servant of the family, but choked the rest of the volley; the diplomatist only smiled. | Услыхав это название, мисс Кроули расхохоталась. Мистер Боулс, как старый слуга семьи, фыркнул, но тут же подавил свою веселость; дипломат только улыбнулся. |
| "I--I didn't know any better," said James, looking down. "I've never been here before; it was the coachman told me." The young story- teller! The fact is, that on the Southampton coach, the day previous, James Crawley had met the Tutbury Pet, who was coming to Brighton to make a match with the Rottingdean Fibber; and enchanted by the Pet's conversation, had passed the evening in company with that scientific man and his friends, at the inn in question. | - Я... я не знал, - добавил Джеймс, опустив глаза. - Я здесь в первый раз; это кучер присоветовал мне. - Юный лжец! На самом деле Джеймс Кроули познакомился накануне в саутгемптонской карете с "Любимцем Татбери", который ехал в Брайтон на состязание с "Ротингдинским Бойцом", и, восхищенный беседой с "Любимцем", провел вечер в обществе этого ученого мужа и его друзей в упомянутом трактире. |
| "I--I'd best go and settle the score," James continued. "Couldn't think of asking you, Ma'am," he added, generously. | - Я... я лучше пойду и расплачусь сам, - продолжал Джеймс. - Вы не беспокойтесь, сударыня, - прибавил он великодушно. |
| This delicacy made his aunt laugh the more. | Эта деликатность еще больше развеселила тетку. |
| "Go and settle the bill, Bowls," she said, with a wave of her hand, "and bring it to me." | - Ступайте и оплатите счет, Боулс, - промолвила она, махнув рукой, - и принесите его мне! - |
| Poor lady, she did not know what she had done! | Бедная леди: она не ведала, что творила! |
| "There--there's a little dawg," said James, looking frightfully guilty. "I'd best go for him. He bites footmen's calves." | - Там... там собачка, - сказал Джеймс с ужасно виноватым видом. - Лучше я сам схожу за ней. Она кусает лакеев за икры. |
| All the party cried out with laughing at this description; even Briggs and Lady Jane, who was sitting mute during the interview between Miss Crawley and her nephew: and Bowls, without a word, quitted the room. | При таком заявлении все общество разразилось хохотом, - даже Бригс и леди Джейн, которые сидели молча во время разговора мисс Кроули с ее племянником; а Боулс, не говоря пи слова, вышел из комнаты. |
| Still, by way of punishing her elder nephew, Miss Crawley persisted in being gracious to the young Oxonian. There were no limits to her kindness or her compliments when they once began. She told Pitt he might come to dinner, and insisted that James should accompany her in her drive, and paraded him solemnly up and down the cliff, on the back seat of the barouche. During all this excursion, she condescended to say civil things to him: she quoted Italian and French poetry to the poor bewildered lad, and persisted that he was a fine scholar, and was perfectly sure he would gain a gold medal, and be a Senior Wrangler. | Мисс Кроули, желая уязвить своего старшего племянника, продолжала оказывать милостивое внимание юному оксфордцу. Раз начав, она расточала ему любезности и похвалы без всякой меры. Питту она сказала, что он может прийти к обеду, а Джеймса взяла с собой на прогулку и торжественно возила его взад и вперед по скалистому берегу, усадив на скамеечку коляски. Во время прогулки она удостоила его любезной беседы, цитировала сбитому с толку юноше итальянские и французские стихи, утверждала, что он отличный студент и она вполне уверена в том, что он получит золотую медаль и кончит первым по математике. |
| "Haw, haw," laughed James, encouraged by these compliments; "Senior Wrangler, indeed; that's at the other shop." | - Ха-ха-ха! - засмеялся Джеймс, ободренный этими комплиментами. - Первый по математике? Это из другой оперы! |
| "What is the other shop, my dear child?" said the lady. | - Как так из другой оперы, дитя мое? - сказала леди. |
| "Senior Wranglers at Cambridge, not Oxford," said the scholar, with a knowing air; and would probably have been more confidential, but that suddenly there appeared on the cliff in a tax-cart, drawn by a bang-up pony, dressed in white flannel coats, with mother-of-pearl buttons, his friends the Tutbury Pet and the Rottingdean Fibber, with three other gentlemen of their acquaintance, who all saluted poor James there in the carriage as he sate. This incident damped the ingenuous youth's spirits, and no word of yea or nay could he be induced to utter during the rest of the drive. | - Первых по математике отличают в Кембридже, а не в Оксфорде, - ответил Джеймс с видом знатока. Он пустился бы, вероятно, и в дальнейшие объяснения, если бы на дороге не показался шарабан, запряженный сытой лошадкой; в нем сидели в белых фланелевых костюмах с перламутровыми пуговицами его друзья - "Любимец Татбери" и "Ротингдинский Боец", а с ними трое их знакомых джентльменов; и все они приветствовали бедного Джеймса, сидевшего в коляске. Эта встреча удручающе подействовала на пылкого юношу, и в продолжение всей остальной прогулки от него нельзя было ничего добиться, кроме "да" и "нет". |
| On his return he found his room prepared, and his portmanteau ready, and might have remarked that Mr. Bowls's countenance, when the latter conducted him to his apartments, wore a look of gravity, wonder, and compassion. But the thought of Mr. Bowls did not enter his head. He was deploring the dreadful predicament in which he found himself, in a house full of old women, jabbering French and Italian, and talking poetry to him. | По возвращении домой он обнаружил, что спальня ему приготовлена и чемодан доставлен; он также мог бы заметить на лице мистера Боулса, провожавшего его в отведенную ему комнату, выражение строгости, удивления и сострадания. Но он меньше всего думал о мистере Боулсе. Он оплакивал ужасное положение, в котором оказался, - в доме, полном старух, болтающих по-французски и по-итальянски и декламирующих ему стихи. |
| "Reglarly up a tree, by jingo!" exclaimed the modest boy, who could not face the gentlest of her sex--not even Briggs--when she began to talk to him; whereas, put him at Iffley Lock, and he could out-slang the boldest bargeman. | - Вот влопался-то, честное слово! - мысленно восклицал скромный юноша, который терялся, когда с ним заговаривала даже самая приветливая особа женского пола - даже мисс Бригс, а между тем мог бы превзойти самого бойкого лодочника на Ифлийских шлюзах по части жаргонного красноречия. |
| At dinner, James appeared choking in a white neckcloth, and had the honour of handing my Lady Jane downstairs, while Briggs and Mr. Crawley followed afterwards, conducting the old lady, with her apparatus of bundles, and shawls, and cushions. Half of Briggs's time at dinner was spent in superintending the invalid's comfort, and in cutting up chicken for her fat spaniel. James did not talk much, but he made a point of asking all the ladies to drink wine, and accepted Mr. Crawley's challenge, and consumed the greater part of a bottle of champagne which Mr. Bowls was ordered to produce in his honour. The ladies having withdrawn, and the two cousins being left together, Pitt, the ex-diplomatist, be came very communicative and friendly. He asked after James's career at college--what his prospects in life were--hoped heartily he would get on; and, in a word, was frank and amiable. James's tongue unloosed with the port, and he told his cousin his life, his prospects, his debts, his troubles at the little-go, and his rows with the proctors, filling rapidly from the bottles before him, and flying from Port to Madeira with joyous activity. | К обеду Джеймс явился, задыхаясь в туго затянутом шейном платке, и удостоился чести вести вниз в столовую леди Джейн, в то время как Бригс и мистер Кроули следом за ними вели старую леди со всем ее набором шалей, свертков и подушек. Половину времени за обедом Бригс занималась тем, что ухаживала за больной и резала курицу для жирной болонки. Джеймс говорил мало, но считал своей обязанностью угощать дам вином; сам он не отставал от мистера Кроули и осушил большую часть бутылки шампанского, которую мистеру Боулсу было приказано подать в честь гостя. Когда дамы удалились и кузены остались вдвоем, экс-дипломат Питт сделался очень общительным и дружелюбным. Он расспрашивал Джеймса о занятиях в колледже, о его видах на будущее, желал ему всяческих успехов - словом, был откровенен и мил. Язык у Джеймса развязался под влиянием портвейна, и он рассказал кузену о своей жизни, о своих планах, о своих долгах, о неудачах на экзамене, о ссорах с начальством в колледже, все время подливая из бутылок, стоящих перед ним, и беззаботно мешая портвейн с мадерой. |
| "The chief pleasure which my aunt has," said Mr. Crawley, filling his glass, "is that people should do as they like in her house. This is Liberty Hall, James, and you can't do Miss Crawley a greater kindness than to do as you please, and ask for what you will. I know you have all sneered at me in the country for being a Tory. Miss Crawley is liberal enough to suit any fancy. She is a Republican in principle, and despises everything like rank or title." | - Главная радость для тетушки, - говорил мистер Кроули, наполняя свой стакан, - чтобы гости в ее доме делали все, что им нравится. Это храм свободы, Джеймс, и ты доставишь тетке самое большое удовольствие, если будешь поступать, как тебе нравится, и требовать себе все, что захочешь. Я знаю, все вы в деревне смеетесь надо мной за то, что я тори. Мисс Кроули достаточно либеральна, чтобы допускать всякие убеждения. Она республиканка по своим принципам и презирает титулы и чины. |
| "Why are you going to marry an Earl's daughter?" said James. | - Почему же вы собираетесь жениться на дочери графа? - спросил Джеймс. |
| "My dear friend, remember it is not poor Lady Jane's fault that she is well born," Pitt replied, with a courtly air. "She cannot help being a lady. Besides, I am a Tory, you know." | - Дорогой мой, не забудь, что леди Джейн не виновата в том, что она знатного рода, - дипломатично ответил Питт. - Она не может изменить свое происхождение. А кроме того, ты ведь знаешь, что я тори. |
| "Oh, as for that," said Jim, "there's nothing like old blood; no, dammy, nothing like it. I'm none of your radicals. I know what it is to be a gentleman, dammy. See the chaps in a boat-race; look at the fellers in a fight; aye, look at a dawg killing rats--which is it wins? the good-blooded ones. Get some more port, Bowls, old boy, whilst I buzz this bottle-here. What was I asaying?" | - О, что касается этого, - сказал Джеймс, - ничто не может сравниться с породой. Нет, черт возьми, ничто! Я-то не радикал, я понимаю, что значит быть джентльменом, черт подери! Возьмите хотя бы молодцов на гребных гонках! Или боксеров! Или собак-крысоловов! Кто всегда побеждает? Тот, у кого порода лучше. Принесите-ка еще портвейну, старина Боулс, пока я выдую этот графин до конца! Да, о чем бишь я говорил? |
| "I think you were speaking of dogs killing rats," Pitt remarked mildly, handing his cousin the decanter to "buzz." | - Мне кажется, ты говорил о собаках-крысоловах, - кротко заметил Питт, подавая ему графин, который он обещал "выдуть до конца". |
| "Killing rats was I? Well, Pitt, are you a sporting man? Do you want to see a dawg as CAN kill a rat? If you do, come down with me to Tom Corduroy's, in Castle Street Mews, and I'll show you such a bull- terrier as--Pooh! gammon," cried James, bursting out laughing at his own absurdity--"YOU don't care about a dawg or rat; it's all nonsense. I'm blest if I think you know the difference between a dog and a duck." | - О ловле крыс, разве? Ну, а как вы сами, Питт, вы спортсмен? Хотите вы увидеть собаку, которая здорово душит крыс? Если хотите, пойдемте со мной к Тому Кордюрою на Касл-стрит, и я покажу вам такого бультерьера!.. Фу, какой я дурак! - закричал Джеймс, разражаясь хохотом над своей собственной глупостью. - Вам-то какое дело до собак и крыс! Все это чепуха! Вы, пожалуй, не отличите собаку от утки! |
| "No; by the way," Pitt continued with increased blandness, "it was about blood you were talking, and the personal advantages which people derive from patrician birth. Here's the fresh bottle." | - Это верно. Кстати, - продолжал Питт все более ласково, - ты вот говорил о породе и о тех преимуществах, которые дает дворянское происхождение... А вот и новая бутылка! |
| "Blood's the word," said James, gulping the ruby fluid down. "Nothing like blood, sir, in hosses, dawgs, AND men. Why, only last term, just before I was rusticated, that is, I mean just before I had the measles, ha, ha--there was me and Ringwood of Christchurch, Bob Ringwood, Lord Cinqbars' son, having our beer at the Bell at Blenheim, when the Banbury bargeman offered to fight either of us for a bowl of punch. I couldn't. My arm was in a sling; couldn't even take the drag down--a brute of a mare of mine had fell with me only two days before, out with the Abingdon, and I thought my arm was broke. Well, sir, I couldn't finish him, but Bob had his coat off at once--he stood up to the Banbury man for three minutes, and polished him off in four rounds easy. Gad, how he did drop, sir, and what was it? Blood, sir, all blood." | - Порода - великая вещь, - сказал Джеймс, жадно глотая портвейн, - да, порода - это все, сэр, и в лошадях, и в собаках, и в людях. Вот в последний семестр, как раз перед тем, как я был временно исключен из университета... то есть, я хочу сказать, перед тем, как я захворал корью, ха-ха! - я и Рингвуд из колледжа Крайст-Черч. Боб Рингвуд, сын лорда Сппкбара, сидели за пивом в "Колоколе" близ Блейнгейм-Парка, когда лодочник из Бенбери предложил любому из нас сразиться с ним за кружку пунша. Я не мог: у меня рука была на перевязи; не мог даже сбросить сюртук. Проклятая кобыла упала вместе со мной за два дня до этого - когда я ездил в Эбингдон, - и я думал, рука у меня сломана... Да, сэр, я не мог с ним сразиться, а Боб сразу же - сюртук долой! Три минуты он обрабатывал бенберийца и покончил с ним в четыре раунда. Как он свалился, сэр! А почему так вышло? Порода, сэр, все порода! |
| "You don't drink, James," the ex-attache continued. "In my time at Oxford, the men passed round the bottle a little quicker than you young fellows seem to do." | - Ты ничего не пьешь, Джеймс, - сказал бывший атташе. - В мое время в Оксфорде мы, видно, умели пить лучше, чем теперяшняя молодежь. |
| "Come, come," said James, putting his hand to his nose and winking at his cousin with a pair of vinous eyes, "no jokes, old boy; no trying it on on me. You want to trot me out, but it's no go. In vino veritas, old boy. Mars, Bacchus, Apollo virorum, hey? I wish my aunt would send down some of this to the governor; it's a precious good tap." | - Ну, ну! - сказал Джеймс, поднося к носу палец и подмигивая кузену пьяными глазами. - Без шуток, старина, нечего меня испытывать! Вы хотите меня загонять, но это не пройдет! In vino veritas {Истина в вине (лат.).}, старина, Mars, Bacchus, Apollo virorum {Марс, Вакх, Аполлон [принадлежат] мужам (лат.).}, а? Хотелось бы мне, чтобы тетушка послала этого вина родителю... шикарное вино! |
| "You had better ask her," Machiavel continued, "or make the best of your time now. What says the bard? 'Nunc vino pellite curas, Cras ingens iterabimus aequor,'" and the Bacchanalian, quoting the above with a House of Commons air, tossed off nearly a thimbleful of wine with an immense flourish of his glass. | - А ты попроси ее, - надоумил его Макиавелли, - а пока не теряй времени. Помнишь, что говорит поэт: "Nunc vino pellite curas, Cras ingens iterabimus aequor" {Теперь вином отгоните заботы, завтра в широкое пустимся море (Гораций, кн. 1, ода 7) (лат.).}, - и, процитировав эти слова с видом парламентского оратора, поклонник Бахуса жестом заправского пьяницы влил в себя крошечный глоточек вина. |
| At the Rectory, when the bottle of port wine was opened after dinner, the young ladies had each a glass from a bottle of currant wine. Mrs. Bute took one glass of port, honest James had a couple commonly, but as his father grew very sulky if he made further inroads on the bottle, the good lad generally refrained from trying for more, and subsided either into the currant wine, or to some private gin-and-water in the stables, which he enjoyed in the company of the coachman and his pipe. At Oxford, the quantity of wine was unlimited, but the quality was inferior: but when quantity and quality united as at his aunt's house, James showed that he could appreciate them indeed; and hardly needed any of his cousin's encouragement in draining off the second bottle supplied by Mr. Bowls. | Когда в пасторском доме откупоривали после обеда бутылку портвейна, юные леди получали по рюмочке смородиновки, миссис Бьют выпивала рюмочку портвейна, а честный Джеймс обычно две; и так как отец хмурил брови, если он покушался на третью, то добрый малый большей частью воздерживался и снисходил до смородиновки или до джина с водой тайком на конюшне, где он наслаждался обществом кучера и своей трубки. В Оксфорде количество вина не было ограничено, зато качество его было очень низкое; когда же, как в доме его тетки, были налицо и количество и качество, Джеймс умел показать, что может воздать им должное, и едва ли нуждался в поощрениях кузена, чтобы осушить вторую бутылку, принесенную мистером Боулсом. |
| When the time for coffee came, however, and for a return to the ladies, of whom he stood in awe, the young gentleman's agreeable frankness left him, and he relapsed into his usual surly timidity; contenting himself by saying yes and no, by scowling at Lady Jane, and by upsetting one cup of coffee during the evening. | Но как только настало время для кофе и возвращения дам, перед которыми Джеймс трепетал, приятная откровенность покинула юного джентльмена, и, погрузившись в свою обычную мрачную застенчивость, он ограничивался весь вечер лишь словами "да" и "нет", хмуро смотрел на леди Джейн и опрокинул чашку кофе. |
| If he did not speak he yawned in a pitiable manner, and his presence threw a damp upon the modest proceedings of the evening, for Miss Crawley and Lady Jane at their piquet, and Miss Briggs at her work, felt that his eyes were wildly fixed on them, and were uneasy under that maudlin look. | Однако если он не разговаривал, то зевал самым жалким образом, и его присутствие внесло уныние в скромное вечернее времяпрепровождение: мисс Кроули и леди Джейн за пикетом, а мисс Бригс за работой чувствовали устремленные на них осовелые глаза и испытывали неловкость под этим пьяным взглядом. |
| "He seems a very silent, awkward, bashful lad," said Miss Crawley to Mr. Pitt. | - Он, кажется, очень молчаливый, робкий и застенчивый юноша, - заметила мисс Кроули Питту. |
| "He is more communicative in men's society than with ladies," Machiavel dryly replied: perhaps rather disappointed that the port wine had not made Jim speak more. | - Он более разговорчив в мужском обществе, чем с дамами, - сухо отвечал Макиавелли, может быть, несколько разочарованный тем, что портвейн не развязал язык Джеймсу. |
| He had spent the early part of the next morning in writing home to his mother a most flourishing account of his reception by Miss Crawley. But ah! he little knew what evils the day was bringing for him, and how short his reign of favour was destined to be. A circumstance which Jim had forgotten--a trivial but fatal circumstance--had taken place at the Cribb's Arms on the night before he had come to his aunt's house. It was no other than this-- Jim, who was always of a generous disposition, and when in his cups especially hospitable, had in the course of the night treated the Tutbury champion and the Rottingdean man, and their friends, twice or thrice to the refreshment of gin-and-water--so that no less than eighteen glasses of that fluid at eightpence per glass were charged in Mr. James Crawley's bill. It was not the amount of eightpences, but the quantity of gin which told fatally against poor James's character, when his aunt's butler, Mr. Bowls, went down at his mistress's request to pay the young gentleman's bill. The landlord, fearing lest the account should be refused altogether, swore solemnly that the young gent had consumed personally every farthing's worth of the liquor: and Bowls paid the bill finally, and showed it on his return home to Mrs. Firkin, who was shocked at the frightful prodigality of gin; and took the bill to Miss Briggs as accountant-general; who thought it her duty to mention the circumstance to her principal, Miss Crawley. | Первую половину следующего утра Джеймс провел за письмом к матери, в котором дал ей самый благоприятный отчет о приеме, оказанном ему у мисс Кроули. Но - ах! - он и не подозревал, сколько огорчений принесет ему наступающий день и как кратковременно будет его торжество! Джеймс позабыл об одном обстоятельстве, - пустячном, но роковом обстоятельстве, которое имело место в трактире "Под Гербом Крибба" в вечер накануне посещения им дома тетушки. Произошло всего лишь следующее: Джим всегда отличался великодушным нравом, а когда бывал навеселе, то делался особенно гостеприимным. В тот вечер, угощая "Любимца Татбери" и "Ротингдинского Бойца" вместе с их друзьями, он два или три раза заказывал джин, - так что в итоге мистеру Джеймсу Кроули было поставлено в счет не меньше восемнадцати стаканов этого напитка по восемь пенсов за стакан. Конечно, не сумма этих восьмипенсовиков, но количество выпитого джина оказалось роковым для репутации бедного Джеймса, когда дворецкий его тетушки, мистер Боулс, отправился, по приказу своей госпожи, уплатить по счету юного джентльмена. Хозяин гостиницы, боясь, как бы не отказались совсем уплатить, торжественно клялся, что молодой джентльмен сам поглотил все указанное в счете спиртное. В конце концов Боулс заплатил по счету, а вернувшись домой, показал его Феркин, которая пришла в ужас и отнесла счет к мисс Бригс (как главному счетоводу), которая в свою очередь сочла своим долгом упомянуть об этом обстоятельстве свой покровительнице мисс Кроули. |
| Had he drunk a dozen bottles of claret, the old spinster could have pardoned him. Mr. Fox and Mr. Sheridan drank claret. Gentlemen drank claret. But eighteen glasses of gin consumed among boxers in an ignoble pot-house--it was an odious crime and not to be pardoned readily. Everything went against the lad: he came home perfumed from the stables, whither he had been to pay his dog Towzer a visit-- and whence he was going to take his friend out for an airing, when he met Miss Crawley and her wheezy Blenheim spaniel, which Towzer would have eaten up had not the Blenheim fled squealing to the protection of Miss Briggs, while the atrocious master of the bull- dog stood laughing at the horrible persecution. | Если бы Джеймс выпил дюжины бутылок кларета, старая дева могла бы ему простить. Мистер Фоке и мистер Шеридан пили кларет. Джентльмены вообще пьют кларет. Но восемнадцать стаканов джина, выпитых с боксерами в гнусном кабаке, - это было отвратительное преступление, которое не так-то легко простить. Все, как назло, обернулось против юноши: он явился домой, пропитанный запахом конюшни, где навещал своего бульдога Таузера, а когда он вывел пса погулять, то встретил мисс Кроули с ее толстой бленгеймской болонкой, и Таузер разорвал бы несчастную собачку, если бы она с визгом не бросилась под защиту мисс Бригс, между тем как жестокий хозяин бульдога стоял подле, хохоча над этой бесчеловечной травлей. |
| This day too the unlucky boy's modesty had likewise forsaken him. He was lively and facetious at dinner. During the repast he levelled one or two jokes against Pitt Crawley: he drank as much wine as upon the previous day; and going quite unsuspiciously to the drawing-room, began to entertain the ladies there with some choice Oxford stories. He described the different pugilistic qualities of Molyneux and Dutch Sam, offered playfully to give Lady Jane the odds upon the Tutbury Pet against the Rottingdean man, or take them, as her Ladyship chose: and crowned the pleasantry by proposing to back himself against his cousin Pitt Crawley, either with or without the gloves. | В этот же день застенчивость изменила злополучному юноше. За обедом он был оживлен и развязен ж отпустил несколько шуток по адресу Питта Кроули; он опять пил много вина, как и накануне, и, перебравшись в гостиную, начал развлекать дам отборными оксфордскими анекдотами. Он расписывал достоинства боксеров Молине и Сэма Голландца, игриво предлагал леди Джейн держать пари за "Любимца Татбери" против ротингдинца или наоборот - как ей угодно, и под конец предложил кузену Питту Кроули помериться с ним силами в перчатках или без перчаток. |
| "And that's a fair offer, my buck," he said, with a loud laugh, slapping Pitt on the shoulder, "and my father told me to make it too, and he'll go halves in the bet, ha, ha!" | - Еще скажите спасибо, любезный, что я предоставил вам выбирать, - сказал он с громким хохотом, хлопнув Питта по плечу. - Мне и отец советовал с вами не церемониться, - он сам готов на меня поставить. Ха-ха-ха! |
| So saying, the engaging youth nodded knowingly at poor Miss Briggs, and pointed his thumb over his shoulder at Pitt Crawley in a jocular and exulting manner. | С этими словами обаятельный юноша хитро подмигнул бедной мисс Бригс и шутливо указал большим пальцем через плечо на Питта Кроули. |
| Pitt was not pleased altogether perhaps, but still not unhappy in the main. Poor Jim had his laugh out: and staggered across the room with his aunt's candle, when the old lady moved to retire, and offered to salute her with the blandest tipsy smile: and he took his own leave and went upstairs to his bedroom perfectly satisfied with himself, and with a pleased notion that his aunt's money would be left to him in preference to his father and all the rest of the family. | Питту, может, быть, не слишком это нравилось, но в общем он был скорее доволен. Бедный Джеймс истощил наконец свой запас веселости и, когда старая леди собралась уходить, прошел, шатаясь, через комнату со свечой в руке и с нежнейшей пьяной улыбкой попытался расцеловать старушку. Потом он и сам отправился наверх, в свою спальню, вполне довольный собой и с приятной уверенностью, что тетушкины деньги будут оставлены ему лично, предпочтительно перед его отцом и остальными членами семьи. |
| Once up in the bedroom, one would have thought he could not make matters worse; and yet this unlucky boy did. The moon was shining very pleasantly out on the sea, and Jim, attracted to the window by the romantic appearance of the ocean and the heavens, thought he would further enjoy them while smoking. Nobody would smell the tobacco, he thought, if he cunningly opened the window and kept his head and pipe in the fresh air. This he did: but being in an excited state, poor Jim had forgotten that his door was open all this time, so that the breeze blowing inwards and a fine thorough draught being established, the clouds of tobacco were carried downstairs, and arrived with quite undiminished fragrance to Miss Crawley and Miss Briggs. | Казалось бы, теперь, когда он очутился в своей комнате, он уже никак не мог еще больше испортить дело. Но злополучный юноша нашел для этого средство. Луна так ярко сияла над морем и Джеймс, привлеченный к окну романтическим видом небес и океана, подумал, что недурно было бы любоваться всей этой красотой, покуривая трубку. Никто не услышит запаха табака, решил он, если отворить окно и высунуть голову с трубкой на свежий воздух. Так он и сделал. Но, возбужденный вином, бедный Джеймс совсем забыл, что дверь его комнаты открыта, а между тем легкий бриз, дувший в окно и образовавший приятный сквозняк, понес вниз по лестнице облака табачного дыма, которые, сохранив весь свой аромат, достигли мисс Кроули и мисс Бригс. |
| The pipe of tobacco finished the business: and the Bute-Crawleys never knew how many thousand pounds it cost them. Firkin rushed downstairs to Bowls who was reading out the "Fire and the Frying Pan" to his aide-de-camp in a loud and ghostly voice. The dreadful secret was told to him by Firkin with so frightened a look, that for the first moment Mr. Bowls and his young man thought that robbers were in the house, the legs of whom had probably been discovered by the woman under Miss Crawley's bed. When made aware of the fact, however--to rush upstairs at three steps at a time to enter the unconscious James's apartment, calling out, | Трубка довершила дело, - семейство Бьюта Кроули так и не узнало, сколько тысяч фунтов она им стоила! Феркин ринулась вниз по лестнице к Боулсу, который в это время громким замогильным голосом читал своему адъютанту "Огонь и полымя". Феркин сообщила ему ужасную тайну с таким перепуганным видом, что в первую минуту мистер Боулс и его помощник подумали, что в доме грабители и Феркин, вероятно, увидела чьи-нибудь ноги, торчащие из-под кровати мисс Кроули. Однако, едва узнав, что случилось, дворецкий опрометью бросился вверх по лестнице, вбежал в комнату ничего не подозревавшего Джима и крикнул ему сдавленным от волнения голосом: |
| "Mr. James," in a voice stifled with alarm, and to cry, "For Gawd's sake, sir, stop that 'ere pipe," was the work of a minute with Mr. Bowls. "O, Mr. James, what 'AVE you done!" he said in a voice of the deepest pathos, as he threw the implement out of the window. "What 'ave you done, sir! Missis can't abide 'em." | - Мистер Джеймс! Ради бога, сэр, бросьте трубку! О мистер Джеймс, что вы наделали! - добавил он с чувством, вышвыривая трубку в окно. - Что вы наделали, сэр: мисс Кроули не выносит табака! |
| "Missis needn't smoke," said James with a frantic misplaced laugh, and thought the whole matter an excellent joke. But his feelings were very different in the morning, when Mr. Bowls's young man, who operated upon Mr. James's boots, and brought him his hot water to shave that beard which he was so anxiously expecting, handed a note in to Mr. James in bed, in the handwriting of Miss Briggs. | - Так пускай она и не курит, - ответил Джеймс с безумным и неуместным смехом, считая весь эпизод превосходной шуткой. Однако на следующее утро настроение его сильно изменилось, когда помощник мистера Боулса, производивший манипуляции над сапогами гостя и приносивший ему горячую воду для бритья той бороды, появление которой мистер Джеймс так страстно призывал, подал ему в постель записку, написанную рукой мисс Бригс. |
| "Dear sir," it said, "Miss Crawley has passed an exceedingly disturbed night, owing to the shocking manner in which the house has been polluted by tobacco; Miss Crawley bids me say she regrets that she is too unwell to see you before you go--and above all that she ever induced you to remove from the ale-house, where she is sure you will be much more comfortable during the rest of your stay at Brighton." | "Дорогой сэр, - писала она, - мисс Кроули провела чрезвычайно беспокойную ночь из-за того, что дом ее осквернен табачным дымом. Мисс Кроули приказала мне передать вам ее сожаление, что она по причине нездоровья не может повидаться с вами до вашего ухода, а главное - что убедила вас покинуть трактир, где вы, как она уверена, с гораздо большим удобством проведете те дни, которые вам еще осталось пробыть в Брайтоне". |
| And herewith honest James's career as a candidate for his aunt's favour ended. He had in fact, and without knowing it, done what he menaced to do. He had fought his cousin Pitt with the gloves. | На том и кончилась карьера достойного Джеймса как кандидата на милость тетушки. Он, сам того не зная, действительно сделал то, что угрожал сделать: он сразился с кузеном Питтом - и потерпел поражение. |
| Where meanwhile was he who had been once first favourite for this race for money? Becky and Rawdon, as we have seen, were come together after Waterloo, and were passing the winter of 1815 at Paris in great splendour and gaiety. Rebecca was a good economist, and the price poor Jos Sedley had paid for her two horses was in itself sufficient to keep their little establishment afloat for a year, at the least; there was no occasion to turn into money "my pistols, the same which I shot Captain Marker," or the gold dressing-case, or the cloak lined with sable. Becky had it made into a pelisse for herself, in which she rode in the Bois de Boulogne to the admiration of all: and you should have seen the scene between her and her delighted husband, whom she rejoined after the army had entered Cambray, and when she unsewed herself, and let out of her dress all those watches, knick-knacks, bank-notes, cheques, and valuables, which she had secreted in the wadding, previous to her meditated flight from Brussels! Tufto was charmed, and Rawdon roared with delighted laughter, and swore that she was better than any play he ever saw, by Jove. And the way in which she jockeyed Jos, and which she described with infinite fun, carried up his delight to a pitch of quite insane enthusiasm. He believed in his wife as much as the French soldiers in Napoleon. | Где же между тем находился тот, кто когда-то был первым фаворитом в этих скачках за деньгами? Бекки и Родон, как мы видели, соединились после Ватерлоо и проводили зиму 1815 года в Париже, среди блеска и шумного веселья. Ребекка была очень экономна, и денег, которые бедный Джоз Седли заплатил за ее лошадей, вполне хватило на то, чтобы их маленькое хозяйство продержалось, по крайней мере, в течение года; и не пришлось обращать в деньги ни "мои пистолеты, те, из которых я застрелил капитана Маркера", ни золотой несессер, ни плащ, подбитый собольим мехом. Бекки сделала себе из него шубку, в которой каталась по Булонскому лесу, вызывая всеобщее восхищение. Если бы вы видели сцену, происшедшую между нею и ее восхищенным супругом, к которому она приехала после того, как армия вступила в Камбре! Она распорола свое платье и вынула оттуда часы, безделушки, банковые билеты, чеки и драгоценности, которые запрятала в стеганую подкладку в то время, как замышляла бегство из Брюсселя. Тафто был в восторге, а Родон хохотал от восхищения и клялся, что все это, ей-богу, интереснее всякого театрального представления. А ее неподражаемо веселый рассказ о том, как она надула Джоза, привел Родона прямо-таки в сумасшедший восторг. Он верил в свою жену так же, как французские солдаты верили в Наполеона. |
| Her success in Paris was remarkable. All the French ladies voted her charming. She spoke their language admirably. She adopted at once their grace, their liveliness, their manner. Her husband was stupid certainly--all English are stupid--and, besides, a dull husband at Paris is always a point in a lady's favour. He was the heir of the rich and spirituelle Miss Crawley, whose house had been open to so many of the French noblesse during the emigration. They received the colonel's wife in their own hotels-- | В Париже она пользовалась бешеным успехом. Все французские дамы признали ее очаровательной. Она в совершенстве говорила на их языке. Она сразу же усвоила их грацию, их живость, их манеры. Супруг ее был, конечно, глуп, но все англичане глупы, а к тому же в Париже глупый муж - всегда довод в пользу жены. Он был наследником богатой и spirituelle {Остроумной (франц.).} мисс Кроули, чей дом был открыт для стольких французских дворян во время эмиграции. Теперь они принимали жену полковника в своих особняках. |
| "Why," wrote a great lady to Miss Crawley, who had bought her lace and trinkets at the Duchess's own price, and given her many a dinner during the pinching times after the Revolution--"Why does not our dear Miss come to her nephew and niece, and her attached friends in Paris? All the world raffoles of the charming Mistress and her espiegle beauty. Yes, we see in her the grace, the charm, the wit of our dear friend Miss Crawley! The King took notice of her yesterday at the Tuileries, and we are all jealous of the attention which Monsieur pays her. If you could have seen the spite of a certain stupid Miladi Bareacres (whose eagle-beak and toque and feathers may be seen peering over the heads of all assemblies) when Madame, the Duchess of Angouleme, the august daughter and companion of kings, desired especially to be presented to Mrs. Crawley, as your dear daughter and protegee, and thanked her in the name of France, for all your benevolence towards our unfortunates during their exile! She is of all the societies, of all the balls--of the balls--yes--of the dances, no; and yet how interesting and pretty this fair creature looks surrounded by the homage of the men, and so soon to be a mother! To hear her speak of you, her protectress, her mother, would bring tears to the eyes of ogres. How she loves you! how we all love our admirable, our respectable Miss Crawley!" | "Почему бы, - писала одна знатная леди мисс Кроули, которая в трудные дни после революции, не торгуясь, купила у нее кружева и безделушки, - почему бы нашей дорогой мисс не приехать к своему племяннику и племяннице и к преданным друзьям? Весь свет без ума от очаровательной жены полковника и ее espiegle {Шаловливой (франц.).} красоты. Да, мы видим в ней грацию, очарование и ум нашего дорогого друга мисс Кроули! Вчера в Тюильри ее заметил король, и мы все завидовали вниманию, которое оказал ей Monsieur {Сударь (в данном случае - титул, дававшийся во Франции младшему брату короля (франц.).}. Если бы вы могли видеть, как досадовала некая глупая миледи Бейракрс (орлиный нос, ток и перья которой всегда торчат над головами всего общества), когда герцогиня Ангулемская, августейшая дочь и друг королей, выразила особое желание быть представленной миссис Кроули, как вашей дорогой дочери и protegee, и благодарила ее от имени Франции за все благодеяния, оказанные вами нашим несчастным изгнанникам! Она бывает на всех собраниях, на всех балах - да, она бывает на балах, но не танцует. И все же как интересна и мила эта прелестная женщина, которая скоро станет матерью! Поклонников у нее без числа. А послушать, как она говорит о вас, своей благодетельнице, своей матери, - даже злодей прослезился бы. Как она вас любит! Как мы все любим нашу добрейшую, нашу уважаемую мисс Кроули!" |
| It is to be feared that this letter of the Parisian great lady did not by any means advance Mrs. Becky's interest with her admirable, her respectable, relative. On the contrary, the fury of the old spinster was beyond bounds, when she found what was Rebecca's situation, and how audaciously she had made use of Miss Crawley's name, to get an entree into Parisian society. Too much shaken in mind and body to compose a letter in the French language in reply to that of her correspondent, she dictated to Briggs a furious answer in her own native tongue, repudiating Mrs. Rawdon Crawley altogether, and warning the public to beware of her as a most artful and dangerous person. But as Madame the Duchess of X--had only been twenty years in England, she did not understand a single word of the language, and contented herself by informing Mrs. Rawdon Crawley at their next meeting, that she had received a charming letter from that chere Mees, and that it was full of benevolent things for Mrs. Crawley, who began seriously to have hopes that the spinster would relent. | Есть основания опасаться, что это письмо знатной парижанки не помогло миссис Бекки завоевать расположение ее добрейшей, ее уважаемой родственницы. Напротив, бешенство старой девы не знало границ, когда ей стало известно об успехах Ребекки и о том, как она дерзко воспользовалась именем мисс Кроули, чтобы получить доступ в парижское общество. Слишком потрясенная и душой и телом, чтобы написать письмо по-французски, она продиктовала Бригс яростный ответ на своем родном языке, где начисто отрекалась от миссис Родон Кроули и предостерегала общество от козней этой хитрой и опасной особы. Но так как герцогиня X. провела в Англии всего лишь двадцать лет, она не понимала по-английски ни слова и удовольствовалась тем, что при следующей встрече известила миссис Родон Кроули о получении от chere Mees {Дорогой мисс (франц.).} очаровательного письма, полного благосклонных отзывов о миссис Кроули, после чего та стала серьезно надеяться, что старая дева смягчится. |
| Meanwhile, she was the gayest and most admired of Englishwomen: and had a little European congress on her reception-night. Prussians and Cossacks, Spanish and English--all the world was at Paris during this famous winter: to have seen the stars and cordons in Rebecca's humble saloon would have made all Baker Street pale with envy. Famous warriors rode by her carriage in the Bois, or crowded her modest little box at the Opera. Rawdon was in the highest spirits. There were no duns in Paris as yet: there were parties every day at Very's or Beauvilliers'; play was plentiful and his luck good. Tufto perhaps was sulky. Mrs. Tufto had come over to Paris at her own invitation, and besides this contretemps, there were a score of generals now round Becky's chair, and she might take her choice of a dozen bouquets when she went to the play. Lady Bareacres and the chiefs of the English society, stupid and irreproachable females, writhed with anguish at the success of the little upstart Becky, whose poisoned jokes quivered and rankled in their chaste breasts. But she had all the men on her side. She fought the women with indomitable courage, and they could not talk scandal in any tongue but their own. | Тем временем не было англичанки веселее и обаятельнее ее; вечерние приемы, которые она устраивала, были маленькими европейскими конгрессами: пруссаки и казаки, испанцы и англичане - весь свет был в Париже в эту памятную зиму. При виде того, сколько орденов и лент собиралось в скромном салоне Ребекки, воя Бейкер-стрит побледнела бы от зависти. Прославленные воины верхом сопровождали экипаж Бекки в Булонском лесу или толпились в ее скромной маленькой ложе в опере. Родон пребывал в отличнейшем состоянии духа. В Париже пока еще не было надоедливых кредиторов; каждый день избранное общество собиралось у Бери или Бовилье, игра шла вовсю, и Родону везло. Тафто, правда, был не в духе: миссис Тафто по собственному побуждению прибыла в Париж; кроме этого contretemps {Помехи (франц.).}, множество генералов толпилось теперь вокруг кресла Бекки, и когда она ехала в театр, она могла выбирать из десятка присланных ей букетов. Леди Бейракрс и подобные ей столпы английского общества, глупые и безупречные, переживали муки ада при виде успеха этой маленькой выскочки Бекки, ядовитые шутки которой больно ранили их целомудренные сердца. Но все мужчины были на ее стороне. Она воевала с женщинами с неукротимой храбростью, а они могли сплетничать о ней только на своем родном языке. |
| So in fetes, pleasures, and prosperity, the winter of 1815-16 passed away with Mrs. Rawdon Crawley, who accommodated herself to polite life as if her ancestors had been people of fashion for centuries past--and who from her wit, talent, and energy, indeed merited a place of honour in Vanity Fair. In the early spring of 1816, Galignani's Journal contained the following announcement in an interesting corner of the paper: "On the 26th of March--the Lady of Lieutenant-Colonel Crawley, of the Life Guards Green--of a son and heir." | И так, в празднествах, развлечениях и довольстве, проводила зиму 1815-1816 года миссис Родон Кроули, которая столь легко освоилась с жизнью высшего общества, точно ее предки целые столетия вращались в свете. Благодаря своему уму, талантам и энергии она действительно заслужила почетное место на Ярмарке Тщеславия. Ранней весной 1816 года в газете "Галиньяни", в одном из занимательнейших ее столбцов, было помещено следующее сообщение: "26 марта супруга полковника лейб-гвардии Зеленого полка Кроули разрешилась от бремени сыном и наследником". |
| This event was copied into the London papers, out of which Miss Briggs read the statement to Miss Crawley, at breakfast, at Brighton. The intelligence, expected as it might have been, caused a crisis in the affairs of the Crawley family. The spinster's rage rose to its height, and sending instantly for Pitt, her nephew, and for the Lady Southdown, from Brunswick Square, she requested an immediate celebration of the marriage which had been so long pending between the two families. And she announced that it was her intention to allow the young couple a thousand a year during her lifetime, at the expiration of which the bulk of her property would be settled upon her nephew and her dear niece, Lady Jane Crawley. Waxy came down to ratify the deeds--Lord Southdown gave away his sister--she was married by a Bishop, and not by the Rev. Bartholomew Irons--to the disappointment of the irregular prelate. | Известие об этом событии было перепечатано в лондонских газетах, откуда мисс Бригс и вычитала его для сведения мисс Кроули за завтраком в Брайтоне. Эта новость, хотя и не была неожиданной, вызвала перелом в делах семейства Кроули. Ярость старой девы дошла до высшей точки; она тотчас послала за своим племянником Питтом и за леди Саутдаун с Брансуик-сквер и потребовала немедленного бракосочетания, которое оба семейства так долго откладывали. При этом она объявила, что намерена выдавать молодой чете ежегодно тысячу фунтов в продолжение всей своей жизни, а по окончании оной завещает большую часть имущества племяннику и дорогой племяннице, леди Джейн Кроули. Уокси явился, чтобы официально закрепить эти распоряжения. Лорд Саутдаун был у сестры посаженым отцом; венчание совершал епископ, а не преподобный Бартоломью Айронс, чю очень обидело этого самозванного прелата. |
| When they were married, Pitt would have liked to take a hymeneal tour with his bride, as became people of their condition. But the affection of the old lady towards Lady Jane had grown so strong, that she fairly owned she could not part with her favourite. Pitt and his wife came therefore and lived with Miss Crawley: and (greatly to the annoyance of poor Pitt, who conceived himself a most injured character--being subject to the humours of his aunt on one side, and of his mother-in-law on the other) Lady Southdown, from her neighbouring house, reigned over the whole family--Pitt, Lady Jane, Miss Crawley, Briggs, Bowls, Firkin, and all. She pitilessly dosed them with her tracts and her medicine, she dismissed Creamer, she installed Rodgers, and soon stripped Miss Crawley of even the semblance of authority. The poor soul grew so timid that she actually left off bullying Briggs any more, and clung to her niece, more fond and terrified every day. Peace to thee, kind and selfish, vain and generous old heathen!--We shall see thee no more. Let us hope that Lady Jane supported her kindly, and led her with gentle hand out of the busy struggle of Vanity Fair. | После свадьбы Питту хотелось предпринять свадебное путешествие, как и подобало людям в их положении, но привязанность старой леди к леди Джейн так сильно возросла, что, как она прямо в том призналась, она не могла расстаться со своей любимицей. Поэтому Питт и его жена переехали к мисс Кроули и поселились у нее; и к великой досаде бедного мистера Питта, который считал очень несправедливым, что ему приходится выносить, с одной стороны, капризы тетки, а с другой - тещи, леди Саутдаун, жившая в соседнем доме, властвовала теперь над всем семейством: над Питтом, леди Джейн, мисс Кроули, Бригс, Боулсом, Феркин и всеми вообще. Она безжалостно пичкала их своими брошюрами и лекарствами, дала отставку Кримеру и водворила Роджерса - и вскоре лишила мисс Кроули какой бы то ни было власти. Бедняжка так присмирела, что даже перестала изводить Бригс и с каждым днем все с большей нежностью и страхом привязывалась к племяннице. Мир тебе, добрая и эгоистичная, великодушная, суетная старая язычница! Мы больше тебя не увидим. Будем надеяться, что леди Джейн нежно поддерживала ее и вывела своей любящей рукой из суеты и шума Ярмарки Тщеславия. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
