Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER VII/ГЛАВА VII Crawley of Queen's Crawley/ Кроули из Королевского Кроули

English	Русский
Among the most respected of the names beginning in C which the Court-Guide contained, in the year 18--, was that of Crawley, Sir Pitt, Baronet, Great Gaunt Street, and Queen's Crawley, Hants. This honourable name had figured constantly also in the Parliamentary list for many years, in conjunction with that of a number of other worthy gentlemen who sat in turns for the borough.	В числе самых уважаемых фамилий на букву К в Придворном календаре за 18.. год значится фамилия Кроули: сэр Питт, баронет, проживающий в Лондоне на Грейт-Гонт-стрит и в своем поместье Королевское Кроули, Хэмпшир. Это почтенное имя в течение многих лет бессменно фигурировало также и в парламентском списке, наряду с именами других столь же почтенных джентльменов, представлявших в разное время тот же округ.
It is related, with regard to the borough of Queen's Crawley, that Queen Elizabeth in one of her progresses, stopping at Crawley to breakfast, was so delighted with some remarkably fine Hampshire beer which was then presented to her by the Crawley of the day (a handsome gentleman with a trim beard and a good leg), that she forthwith erected Crawley into a borough to send two members to Parliament; and the place, from the day of that illustrious visit, took the name of Queen's Crawley, which it holds up to the present moment. And though, by the lapse of time, and those mutations which age produces in empires, cities, and boroughs, Queen's Crawley was no longer so populous a place as it had been in Queen Bess's time-- nay, was come down to that condition of borough which used to be denominated rotten--yet, as Sir Pitt Crawley would say with perfect justice in his elegant way, "Rotten! be hanged--it produces me a good fifteen hundred a year."	По поводу городка Королевское Кроули рассказывают, что королева Елизавета в одну из своих поездок по стране остановилась в Кроули позавтракать и пришла в такой восторг от великолепного хзмпншрского пива, поднесенного ей тогдашним представителем фамилии Кроули (красивым мужчиной с аккуратной бородкой и стройными ногами), что возвела с той поры Кроули в степень избирательного округа, посылающего в парламент двух представителей. Со дня этого славного посещения поместье получило название "Королевское Кроули", сохранившееся за ним и поныне. И хотя с течением времени, вследствие тех перемен, какие вносят века в судьбы империй, городов и округов, Королевское Кроули перестало быть тем многолюдным городком, каковым оно было в эпоху королевы Бесс, - или, лучше сказать, просто докатилось до того состояния парламентского местечка, когда его обычно именуют "гнилым", - это не мешало сэру Питту Кроули с полным основанием и с присущим ему изяществом говорить: "Гнилое? Еще чего? Мне оно приносит добрых полторы тысячи в год!"
Sir Pitt Crawley (named after the great Commoner) was the son of Walpole Crawley, first Baronet, of the Tape and Sealing-Wax Office in the reign of George II., when he was impeached for peculation, as were a great number of other honest gentlemen of those days; and Walpole Crawley was, as need scarcely be said, son of John Churchill Crawley, named after the celebrated military commander of the reign of Queen Anne. The family tree (which hangs up at Queen's Crawley) furthermore mentions Charles Stuart, afterwards called Barebones Crawley, son of the Crawley of James the First's time; and finally, Queen Elizabeth's Crawley, who is represented as the foreground of the picture in his forked beard and armour. Out of his waistcoat, as usual, grows a tree, on the main branches of which the above illustrious names are inscribed. Close by the name of Sir Pitt Crawley, Baronet (the subject of the present memoir), are written that of his brother, the Reverend Bute Crawley (the great Commoner was in disgrace when the reverend gentleman was born), rector of Crawley-cum-Snailby, and of various other male and female members of the Crawley family.	Сэр Питт Кроули (свое имя получивший в честь Великого коммонера) был сыном Уолпола Кроули, первого баронета, который служил по Ведомству Сургуча и Тесьмы в царствование - Георга II, когда, как и многие другие почтенные джентльмены того времени, был обвинен в растрате. А Уолпол Кроули был, о чем едва ли нужно распространяться, сыном Джона Черчилля Кроули, получившего ото имя в честь знаменитого военачальника эпохи царствования королевы Анны. Родословное древо (висящее в Королевском Кроули) упоминает далее Чарльза Стюарта, позднее прозванного Бэйрбоуном Кроули, сына Кроули - современника Иакова I, и, наконец, того самого Кроули времен королевы Елизаветы, изображенного на переднем плане картины, с раздвоенной бородой и в латах. Из его-ю груди, как водится, и растет дерево, на главных ветвях которого начертаны вышеупомянутые славные имена. Рядом с именем сэра Питта Кроули, баронета (героя настоящей главы), значатся имена его брата, преподобного Кътога Кроули (звезда Великого коммонера уже закатилась, когда его преподобие родился), приходского священника в Кроу-ли-и-Снэйлби, а также разных других представителей фамилии Кроули, мужеского и женского полу.
Sir Pitt was first married to Grizzel, sixth daughter of Mungo Binkie, Lord Binkie, and cousin, in consequence, of Mr. Dundas. She brought him two sons: Pitt, named not so much after his father as after the heaven-born minister; and Rawdon Crawley, from the Prince of Wales's friend, whom his Majesty George IV forgot so completely. Many years after her ladyship's demise, Sir Pitt led to the altar Rosa, daughter of Mr. G. Dawson, of Mudbury, by whom he had two daughters, for whose benefit Miss Rebecca Sharp was now engaged as governess. It will be seen that the young lady was come into a family of very genteel connexions, and was about to move in a much more distinguished circle than that humble one which she had just quitted in Russell Square.	Сэр Питт был женат первым браком на Гризели, шестой дочери Манго Бинки, лорда Бинки, и, стало быть, родственнице мистера Дандаса. Она подарила ему двух сыновей: Питта, названного так не столько в честь отца, сколько в честь дарованного нам небом министра, и Родона Кроули, названного по имени друга принца Уэльского, который, став его величеством Георгом IV, так основательно забыл этого друга. Много лет спустя после кончины леди Кроули сэр Питт повел к алтарю Розу, дочь мистера Дж. Досона из Мадбери, от которой у него было две дочери, и вот для них-то и была теперь приглашена мисс Ребекка Шарп на должность гувернантки. Из чего следует, что нашей молодой особе предстояло войти в семейство, обладавшее весьма аристократическими связями, и вращаться в гораздо более изысканном кругу, чем скромное общество на Рассел-сквер, которое она только что покинула.
She had received her orders to join her pupils, in a note which was written upon an old envelope, and which contained the following words:	Распоряжение выехать к своим воспитанницам она получила в записке, начертанной на старом конверте и гласившей:
Sir Pitt Crawley begs Miss Sharp and baggidge may be hear on Tuesday, as I leaf for Queen's Crawley to-morrow morning ERLY.	"Сэр Питт Кроули просит мисс Шарп и багаш быть здесь во вторник, так как я уезжаю в Королевское Кроули завтра рано утром.
Great Gaunt Street.	Грейт-Гонт-стрит".
Rebecca had never seen a Baronet, as far as she knew, and as soon as she had taken leave of Amelia, and counted the guineas which good- natured Mr. Sedley had put into a purse for her, and as soon as she had done wiping her eyes with her handkerchief (which operation she concluded the very moment the carriage had turned the corner of the street), she began to depict in her own mind what a Baronet must be. "I wonder, does he wear a star?" thought she, "or is it only lords that wear stars? But he will be very handsomely dressed in a court suit, with ruffles, and his hair a little powdered, like Mr. Wroughton at Covent Garden. I suppose he will be awfully proud, and that I shall be treated most contemptuously. Still I must bear my hard lot as well as I can--at least, I shall be amongst GENTLEFOLKS, and not with vulgar city people": and she fell to thinking of her Russell Square friends with that very same philosophical bitterness with which, in a certain apologue, the fox is represented as speaking of the grapes.	Ребекка, насколько ей было известно, никогда еще не видела ни одного баронета, и вот, как только она распрощалась с Эмилией и пересчитала гинеи, которые положил ей в кошелек щедрый мистер Седли, как только осушила платочком глаза (закончив эту операцию в тот момент, когда карета завернула за угол), она принялась мысленно рисовать себе, каким должен быть баронет. "Интересно, носит ли он звезду? - думала она. - Или это только у лордов бывают звезды? Но, уж конечно, он в придворном костюме с кружевным жабо, а волосы у него слегка припудрены, как у мистера Ротона в Ковент-Гарденском театре. Наверно, он страшно гордый и на меня будет смотреть с презрением. Что ж, придется мне нести свой крест безропотно, но, по крайней мере, я буду знать, что нахожусь в благородном семействе, а не среди каких-то вульгарных торгашей". И она задумалась о своих друзьях на Рассел-сквер с той самой философической горечью, с которой лисица в известной басне высказывается о винограде.
Having passed through Gaunt Square into Great Gaunt Street, the carriage at length stopped at a tall gloomy house between two other tall gloomy houses, each with a hatchment over the middle drawing- room window; as is the custom of houses in Great Gaunt Street, in which gloomy locality death seems to reign perpetual. The shutters of the first-floor windows of Sir Pitt's mansion were closed--those of the dining-room were partially open, and the blinds neatly covered up in old newspapers.	Выехав через Гонт-сквер на Грейт-Гонт-стрит, карета остановилась наконец у высокого мрачного дома, зажатого между двух других высоких и мрачных домов, на каждом из которых поверх среднего окна гостиной красовался траурный герб. Таков обычай домов на Грейт-Гонт-стрит - из этих мрачных кварталов, по-видимому, никогда не уходит смерть. Ставни на окнах в доме сэра Питта были закрыты и только внизу, в столовой, приоткрыты, и за ними виднелись шторы, аккуратно обернутые старыми газетами.
John, the groom, who had driven the carriage alone, did not care to descend to ring the bell; and so prayed a passing milk-boy to perform that office for him. When the bell was rung, a head appeared between the interstices of the dining-room shutters, and the door was opened by a man in drab breeches and gaiters, with a dirty old coat, a foul old neckcloth lashed round his bristly neck, a shining bald head, a leering red face, a pair of twinkling grey eyes, and a mouth perpetually on the grin.	Грум Джон, на сей раз правивший лошадьми, не пожелал спуститься с козел, чтобы позволить, и попросил пробегавшего мимо мальчишку-молочника исполнить за него эту обязанность. Когда раздался звонок, между створками ставен в столовой показалась чья-то голова, и вслед за тем дверь открыл человек в линялых штанах и гетрах, в грязном старом сюртуке и обтрепанной косынке вокруг зарос шей волосами шеи, плешивый, с плутоватой физиономией, на которой похотливо поблескивали серые глазки и плотоядно ухмылялся рот.
"This Sir Pitt Crawley's?" says John, from the box.	- Здесь живет сэр Питт Кроули? - окликнул его с козел Джон.
"Ees," says the man at the door, with a nod.	- Да, здесь, - отозвался человек у двери, утвердительно кивнув головой.
"Hand down these 'ere trunks then," said John.	- Стащи-ка тогда пожитки, - сказал Джон.
"Hand 'n down yourself," said the porter.	- Тащи сам, - ответил швейцар.
"Don't you see I can't leave my hosses? Come, bear a hand, my fine feller, and Miss will give you some beer," said John, with a horse- laugh, for he was no longer respectful to Miss Sharp, as her connexion with the family was broken off, and as she had given nothing to the servants on coming away.	- Не видишь, что ли, мне нельзя отойти от лошадей. Ну, бери, любезный, авось мисс даст на пиво, - прибавил Джон и насмешливо заржал, уже нисколько не стесняясь, так как отношения мисс Шарп с его хозяевами были прерваны и она ничего не дала слугам, уезжая.
The bald-headed man, taking his hands out of his breeches pockets, advanced on this summons, and throwing Miss Sharp's trunk over his shoulder, carried it into the house.	Лысый человек в ответ на это обращение вынул руки из карманов, подошел к экипажу и, вскинув на плечо чемодан мисс Шарп, понес его в дом.
"Take this basket and shawl, if you please, and open the door," said Miss Sharp, and descended from the carriage in much indignation. "I shall write to Mr. Sedley and inform him of your conduct," said she to the groom.	- Возьмите-ка эту корзину и шаль и откройте мне дверцу! - сказала мисс Шарп и вышла из кареты в страшном негодовании. - Я напишу мистеру Седли и сообщу ему о вашем поведении, - пригрозила она груму.
"Don't," replied that functionary. "I hope you've forgot nothink? Miss 'Melia's gownds--have you got them--as the lady's maid was to have 'ad? I hope they'll fit you. Shut the door, Jim, you'll get no good out of 'ER," continued John, pointing with his thumb towards Miss Sharp: "a bad lot, I tell you, a bad lot," and so saying, Mr. Sedley's groom drove away. The truth is, he was attached to the lady's maid in question, and indignant that she should have been robbed of her perquisites.	- Ах, пожалуйста, не пишите, - ответил носитель этой должности. - Надеюсь, вы ничего не забыли? А как насчет платьиц мисс Эмилии, которые должны были пойти барыниной горничной? Захватили их? Надеюсь, они вам будут впору! Закрой дверцу, Джим, из нее ничего не выжмешь, - продолжал Джон, указывая большим пальцем на мисс Шарп. - Плохая от нее пожива, скажу тебе, плохая! - И с этими словами грум мистера Седли тронул лошадей. Сказать по правде, он был влюблен в названную горничную и негодовал, что ее ограбили, отдав другой то, что ей полагалось по праву.
On entering the dining-room, by the orders of the individual in gaiters, Rebecca found that apartment not more cheerful than such rooms usually are, when genteel families are out of town. The faithful chambers seem, as it were, to mourn the absence of their masters. The turkey carpet has rolled itself up, and retired sulkily under the sideboard: the pictures have hidden their faces behind old sheets of brown paper: the ceiling lamp is muffled up in a dismal sack of brown holland: the window-curtains have disappeared under all sorts of shabby envelopes: the marble bust of Sir Walpole Crawley is looking from its black corner at the bare boards and the oiled fire-irons, and the empty card-racks over the mantelpiece: the cellaret has lurked away behind the carpet: the chairs are turned up heads and tails along the walls: and in the dark corner opposite the statue, is an old-fashioned crabbed knife-box, locked and sitting on a dumb waiter.	Войдя, по указанию субъекта в гетрах, в столовую, Ребекка нашла это помещение таким же малоуютным и унылым, какими обычно бывают подобные апартаменты, когда знатные семейства уезжают из города. Верные покои как будто оплакивают отсутствие своих хозяев. Турецкий ковер сам скатался и смиренно уполз под буфет; картины притаились под листами оберточной бумаги; висячая лампа закуталась в коричневый холщовый чехол; оконные занавески напялили на себя всякую ветошь; мраморный бюст сэра Уолпола Кроули глядит из своего темного угла на голые столы, на медный каминный прибор, обильно смазанный жиром, и на пустые подносы для карточек на каминной доске; ящик с бутылками укрылся под ковром; стулья, перевернутые вверх тормашками и поставленные друг на друга, жмутся к стенам; а в темном углу, против мраморного сэра Питта, взгромоздился на столик старомодный грубый поставец, запертый на замок.
Two kitchen chairs, and a round table, and an attenuated old poker and tongs were, however, gathered round the fire-place, as was a saucepan over a feeble sputtering fire. There was a bit of cheese and bread, and a tin candlestick on the table, and a little black porter in a pint-pot.	Однако поближе к камину собралось кое-какое общество: два табурета, круглый стол, погнутая старая кочерга и щипцы, а на слабо потрескивавшем огне грелся сотейник. На столе лежали кусочек сыра и ломоть хлеба, а рядом с жестяным подсвечником стояла кружка с остатками черного портера.
"Had your dinner, I suppose? It is not too warm for you? Like a drop of beer?"	- Обедали? Так я и думал. Вам не жарко? Хотите глоток пива?
"Where is Sir Pitt Crawley?" said Miss Sharp majestically.	- Где сэр Питт Кроули? - надменно произнесла мисс Шарп.
"He, he! I'm Sir Pitt Crawley. Reklect you owe me a pint for bringing down your luggage. He, he! Ask Tinker if I aynt. Mrs. Tinker, Miss Sharp; Miss Governess, Mrs. Charwoman. Ho, ho!"	- Хе-хе! Я и есть сэр Питт Кроули! Помните, вы должны мне пинту пива за то, что я перенес ваши веши. Хе-хе-хе! Спросите у Тинкер, кто я такой! Миссис Тинкер, познакомьтесь: мисс Шарп. Мисс гувернантка - миссис поденщица! Ха-ха-ха!
The lady addressed as Mrs. Tinker at this moment made her appearance with a pipe and a paper of tobacco, for which she had been despatched a minute before Miss Sharp's arrival; and she handed the articles over to Sir Pitt, who had taken his seat by the fire.	Леди, к которой адресовались, как к миссис Тинкер, только что вошла в комнату с трубкой и пачкой табаку, за которыми она была послана за минуту до прибытия мисс Шарп. Она вручила требуемое сэру Питту, занявшему свое место у камина.
"Where's the farden?" said he. "I gave you three halfpence. Where's the change, old Tinker?"	- Где фартинг сдачи? - сказал он. - Я дал вам три полупенса. Где же сдача, старуха?
"There!" replied Mrs. Tinker, flinging down the coin; it's only baronets as cares about farthings."	- Вот! - ответила миссис Тинкер, швыряя монету. - Только баронетам и под стать хлопотать о каких-то фартингах!
"A farthing a day is seven shillings a year," answered the M.P.; "seven shillings a year is the interest of seven guineas. Take care of your farthings, old Tinker, and your guineas will come quite nat'ral."	- Фартинг в день - семь шиллингов в год, - отвечал член парламента. - Семь шиллингов в год - это проценты с семи гиней. Берегите фартинги, старуха Тинкер, - и к вам потекут гинеи.
"You may be sure it's Sir Pitt Crawley, young woman," said Mrs. Tinker, surlily; "because he looks to his farthings. You'll know him better afore long."	- Можете быть уверены, барышня, что это сэр Питт Кроули, - угрюмо заявила миссис Тинкер, - судя уже по тому, как он трясется над своими фартингами. Вы скоро его узнаете!
"And like me none the worse, Miss Sharp," said the old gentleman, with an air almost of politeness. "I must be just before I'm generous."	- И, наверное, полюбите, мисс Шарп, - добавил старый джентльмен почти любезным тоном. - У меня уж такое правило: сперва справедливость, а уж потом щедрость.
"He never gave away a farthing in his life," growled Tinker.	- Он за всю свою жизнь и фартинга никому не подал, - проворчала Тинкер
"Never, and never will: it's against my principle. Go and get another chair from the kitchen, Tinker, if you want to sit down; and then we'll have a bit of supper."	- Верно! И никогда не подам! Это против моих правил. Ступайте и принесите еще один табурет из кухни, Тинкер, если хотите сидеть. А потом мы поужинаем.
Presently the baronet plunged a fork into the saucepan on the fire, and withdrew from the pot a piece of tripe and an onion, which he divided into pretty equal portions, and of which he partook with Mrs. Tinker.	Тут баронет полез вилкой в сотейник, стоявший на огне, и вытащил оттуда немного требухи и луковицу. Разделив все это на две более или менее равные части, он одру протянул миссис Тникер.
"You see, Miss Sharp, when I'm not here Tinker's on board wages: when I'm in town she dines with the family. Haw! haw! I'm glad Miss Sharp's not hungry, ain't you, Tink?"	- Видите ли, мисс Шарп, когда меня не бывает здесь, Тинкер получает на харчи. Если же я в городе, то она обедает за семейным столом. Ха-ха-ха! Я рад, что мисс Шарп не голодна. А вы, Тинк?
And they fell to upon their frugal supper.	И они принялись за свой скудный ужин.
After supper Sir Pitt Crawley began to smoke his pipe; and when it became quite dark, he lighted the rushlight in the tin candlestick, and producing from an interminable pocket a huge mass of papers, began reading them, and putting them in order.	После ужина сэр Питт Кроули закурил трубку, а когда совсем стемнело, зажег тростниковую свечу в жестяном подсвечнике и, вытащив из бездонного кармана целый ворох бумаг, принялся читать их и приводить в порядок.
"I'm here on law business, my dear, and that's how it happens that I shall have the pleasure of such a pretty travelling companion to- morrow."	- Я здесь по судебным делам, моя дорогая, этому я и обязан тем, что буду иметь удовольствие ехать завтра с такой хорошенькой спутницей.
"He's always at law business," said Mrs. Tinker, taking up the pot of porter.	- Вечно у него судебные дела, - заметила миссис Тинкер, взявшись за кружку с портером.
"Drink and drink about," said the Baronet. "Yes; my dear, Tinker is quite right: I've lost and won more lawsuits than any man in England. Look here at Crawley, Bart. v. Snaffle. I'll throw him over, or my name's not Pitt Crawley. Podder and another versus Crawley, Bart. Overseers of Snaily parish against Crawley, Bart. They can't prove it's common: I'll defy 'em; the land's mine. It no more belongs to the parish than it does to you or Tinker here. I'll beat 'em, if it cost me a thousand guineas. Look over the papers; you may if you like, my dear. Do you write a good hand? I'll make you useful when we're at Queen's Crawley, depend on it, Miss Sharp. Now the dowager's dead I want some one."	- Пейте, пейте себе на здоровье! - сказал баронет. - Да, моя дорогая. Тиикер совершенно права: я потерял и выиграл больше тяжб, чем кто-либо другой в Англии. Вот посмотрите: Кроули, баронет, - против Снэфла. Я его в порошок сотру, или не быть мне Питтом Кроули! Поддер и еще кто-то - против Кроули, баронета. Попечительство о бедных прихода Спэйлби - против Кроули, баронета. Им нипочем не доказать, что земля общинная. Плевать я на них хотел - земля моя! Она в такой же мере принадлежит приходу, как вам или вот Тинкер! Я побью их, хотя бы мне это стоило тысячу гиней. Посмотрите-ка бумаги! Можете почитать их, если хотите! А что, у вас хороший почерк? Я воспользуюсь вашими услугами, когда мы будем в Королевском Кроули, так и знайте, мисс Шарп. Мамашу я похоронил, и, значит, мне нужна какая-нибудь переписчица.
"She was as bad as he," said Tinker. "She took the law of every one of her tradesmen; and turned away forty-eight footmen in four year."	- Старуха была не лучше его! - заметила Тинкер. - Тянула к суду каждого поставщика и прогнала за четыре года сорок восемь лакеев.
"She was close--very close," said the Baronet, simply; "but she was a valyble woman to me, and saved me a steward."	- Прижимиста была, что говорить, - спокойно согласился баронет. - Но очень ценная для меня женщина - сберегала мне расходы на управителя.
--And in this confidential strain, and much to the amusement of the new-comer, the conversation continued for a considerable time. Whatever Sir Pitt Crawley's qualities might be, good or bad, he did not make the least disguise of them. He talked of himself incessantly, sometimes in the coarsest and vulgarest Hampshire accent; sometimes adopting the tone of a man of the world. And so, with injunctions to Miss Sharp to be ready at five in the morning, he bade her good night.	И в таком откровенном тоне, к великой потехе вновь прибывшей, беседа продолжалась довольно долго. Каковы бы ни были свойства сэра Питта Кроули, хорошие или дурные, но только он ни малейшим образом не скрывал их. Он не переставая разглагольствовал о себе - то на грубейшем и вульгарнейшем хэмпширском наречии, то принимая тон светского человека. Наконец, раз десять наказав мисс Шарп, чтобы она была готова в пять часов утра, он пожелал ей спокойной ночи.
"You'll sleep with Tinker to-night," he said; "it's a big bed, and there's room for two. Lady Crawley died in it. Good night."	- Вы ляжете сегодня с Тинкер, - сказал он. - Кровать большая, места хватит на двоих. На этой постели умерла леди Кроули. Спокойной ночи!
Sir Pitt went off after this benediction, and the solemn Tinker, rushlight in hand, led the way up the great bleak stone stairs, past the great dreary drawing-room doors, with the handles muffled up in paper, into the great front bedroom, where Lady Crawley had slept her last. The bed and chamber were so funereal and gloomy, you might have fancied, not only that Lady Crawley died in the room, but that her ghost inhabited it. Rebecca sprang about the apartment, however, with the greatest liveliness, and had peeped into the huge wardrobes, and the closets, and the cupboards, and tried the drawers which were locked, and examined the dreary pictures and toilette appointments, while the old charwoman was saying her prayers.	После такого пожелания сэр Питт удалился, и угрюмая Тинкер, с тростниковой свечою в руке, провела девушку по большой холодной каменной лестнице наверх, мимо больших мрачных дверей гостиной, у которых ручки были обернуты бумагой, в большую, выходившую на улицу спальню, где леди Кроули почила вечным сном. Кровать и комната имели такой похоронный и унылый вид, что можно было вообразить, будто леди Кроули не только умерла в этой спальне, по что дух ее и до сих пор здесь обитает. Пока старая поденщица читала молитвы, Ребекка с величайшей живостью обежала всю комнату, заглянула в огромные гардеробы, шкафы и комоды, попробовала, не открываются ли ящики, которые оказались запертыми, и осмотрела мрачные картины и туалетные принадлежности.
"I shouldn't like to sleep in this yeer bed without a good conscience, Miss," said the old woman.	- Кабы не то, мисс, что совесть у меня чиста, мне было бы не по душе улечься на эту постель, - промолвила старуха.
"There's room for us and a half-dozen of ghosts in it," says Rebecca. "Tell me all about Lady Crawley and Sir Pitt Crawley, and everybody, my DEAR Mrs. Tinker."	- Тут места хватит на нас обеих да еще на пяток духов! - заметила Ребекка. - Расскажите-ка мне все о леди Кроули, сэре Питте Кроули и о всех, о всех решительно, миленькая моя миссис Тинкер!
But old Tinker was not to be pumped by this little cross-questioner; and signifying to her that bed was a place for sleeping, not conversation, set up in her corner of the bed such a snore as only the nose of innocence can produce. Rebecca lay awake for a long, long time, thinking of the morrow, and of the new world into which she was going, and of her chances of success there. The rushlight flickered in the basin. The mantelpiece cast up a great black shadow, over half of a mouldy old sampler, which her defunct ladyship had worked, no doubt, and over two little family pictures of young lads, one in a college gown, and the other in a red jacket like a soldier. When she went to sleep, Rebecca chose that one to dream about.	Но из старухи Тинкер нашему маленькому следователю ничего не удалось вытянуть. Указав Ребекке, что кровать служит местом для сна, а не для разговоров, она подняла в своем уголке постели такой храп, какой может производить только нос праведницы. Ребекка долго-долго лежала не смыкая глаз, думая о завтрашнем дне, о новом мире, в который она вступила, и о своих шансах на успех в нем. Ночник мерцал в тазу. Каминная доска отбрасывала большую черную тень на половину пыльного, выцветшего старого коврика на стене, вышитого, без сомнения, еще покойной леди, и на два маленьких портрета, изображавших двух юнцов - одного в студенческой мантии и другого в красном мундире, вроде солдатского. Засыпая, Ребекка именно его выбрала предметом своих сновидений.
At four o'clock, on such a roseate summer's morning as even made Great Gaunt Street look cheerful, the faithful Tinker, having wakened her bedfellow, and bid her prepare for departure, unbarred and unbolted the great hall door (the clanging and clapping whereof startled the sleeping echoes in the street), and taking her way into Oxford Street, summoned a coach from a stand there. It is needless to particularize the number of the vehicle, or to state that the driver was stationed thus early in the neighbourhood of Swallow Street, in hopes that some young buck, reeling homeward from the tavern, might need the aid of his vehicle, and pay him with the generosity of intoxication.	В четыре часа такого нежно-розового летнего утра, что даже Грейт-Гонт-стрит приняла более приветливый вид, верная Тинкер, разбудив девушку и наказав ей готовиться к отъезду, отодвинула засовы и сняла крюки с большой входной двери (их звон и скрежет спугнули спящее эхо на улице) и, направив свои стопы на Оксфорд-стрит, взяла там на стоянке извозчичий экипаж. Нет никакой надобности вдаваться здесь в такие подробности, как номер этой колесницы, или упоминать о том, что извозчик расположился в такую рань по соседству с Суоллоу-стрит в надежде, что какому-нибудь молодому повесе, бредущему, спотыкаясь, домой из кабачка, может понадобиться его колымага и он заплатит ему со щедростью подвыпившего человека.
It is likewise needless to say that the driver, if he had any such hopes as those above stated, was grossly disappointed; and that the worthy Baronet whom he drove to the City did not give him one single penny more than his fare. It was in vain that Jehu appealed and stormed; that he flung down Miss Sharp's bandboxes in the gutter at the 'Necks, and swore he would take the law of his fare.	Равным образом нет надобности говорить, что извозчик, если у него и были надежды, подобные только что указанным, жестоко разочаровался, ибо достойный баронет, которого он отвез в Сити, не дал ему ни единого гроша сверх положенного. Тщетно возница взывал к лучшим чувствам седока, тщетно бушевал, пошвыряв картонки мисс Шарп в канаву у постоялого двора и клянясь, что судом взыщет свои чаевые.
"You'd better not," said one of the ostlers; "it's Sir Pitt Crawley."	- Не советую, - сказал один из конюхов, - ведь это сэр Питт Кроули.
"So it is, Joe," cried the Baronet, approvingly; "and I'd like to see the man can do me."	- Совершенно правильно, Джо, - одобрительным тоном подтвердил баронет, - желал бы я видеть того человека, который с меня получит на чай.
"So should oi," said Joe, grinning sulkily, and mounting the Baronet's baggage on the roof of the coach.	- Да и я тоже! - добавил Джо с угрюмой усмешкой, втаскивая багаж баронета на крышу дилижанса.
"Keep the box for me, Leader," exclaims the Member of Parliament to the coachman; who replied, "Yes, Sir Pitt," with a touch of his hat, and rage in his soul (for he had promised the box to a young gentleman from Cambridge, who would have given a crown to a certainty), and Miss Sharp was accommodated with a back seat inside the carriage, which might be said to be carrying her into the wide world.	- Оставь для меня место на козлах, капитан! - закричал член парламента кучеру, и тот ответил: "Слушаю, сэр Питт!", дотрагиваясь до своей шляпы и кляня его в душе (он пообещал место на козлах молодому джентльмену из Кембриджа, который наверняка наградил бы его кроной), а мисс Шарп была устроена на заднем сиденье внутри кареты, увозившей ее, так сказать, в широкий мир.
How the young man from Cambridge sulkily put his five great-coats in front; but was reconciled when little Miss Sharp was made to quit the carriage, and mount up beside him--when he covered her up in one of his Benjamins, and became perfectly good-humoured--how the asthmatic gentleman, the prim lady, who declared upon her sacred honour she had never travelled in a public carriage before (there is always such a lady in a coach--Alas! was; for the coaches, where are they?), and the fat widow with the brandy-bottle, took their places inside--how the porter asked them all for money, and got sixpence from the gentleman and five greasy halfpence from the fat widow--and how the carriage at length drove away--now threading the dark lanes of Aldersgate, anon clattering by the Blue Cupola of St. Paul's, jingling rapidly by the strangers' entry of Fleet-Market, which, with Exeter 'Change, has now departed to the world of shadows--how they passed the White Bear in Piccadilly, and saw the dew rising up from the market-gardens of Knightsbridge--how Turnhamgreen, Brentwood, Bagshot, were passed--need not be told here. But the writer of these pages, who has pursued in former days, and in the same bright weather, the same remarkable journey, cannot but think of it with a sweet and tender regret. Where is the road now, and its merry incidents of life? Is there no Chelsea or Greenwich for the old honest pimple-nosed coachmen? I wonder where are they, those good fellows? Is old Weller alive or dead? and the waiters, yea, and the inns at which they waited, and the cold rounds of beef inside, and the stunted ostler, with his blue nose and clinking pail, where is he, and where is his generation? To those great geniuses now in petticoats, who shall write novels for the beloved reader's children, these men and things will be as much legend and history as Nineveh, or Coeur de Lion, or Jack Sheppard. For them stage-coaches will have become romances--a team of four bays as fabulous as Bucephalus or Black Bess. Ah, how their coats shone, as the stable-men pulled their clothes off, and away they went--ah, how their tails shook, as with smoking sides at the stage's end they demurely walked away into the inn-yard. Alas! we shall never hear the horn sing at midnight, or see the pike-gates fly open any more. Whither, however, is the light four-inside Trafalgar coach carrying us? Let us be set down at Queen's Crawley without further divagation, and see how Miss Rebecca Sharp speeds there.	Едва ли нужно здесь описывать, как молодой человек из Кембриджа мрачно укладывал свои пять шинелей на переднее сиденье и как он мгновенно утешился, когда маленькой мисс Шарп пришлось уступить свое место в карете и перебраться на империал, и как он, укутывая ее в одну из своих шинелей, пришел в отличнейшее расположение духа; как заняли свои места внутри кареты страдающий одышкой джентльмен, жеманная дама, заверявшая всех и каждого, что она еще в жизни не ездила в почтовой карете (в карете всегда найдется такая дама - вернее, увы! находилась, - ибо где они теперь, почтовые кареты?), и, наконец, толстая вдова с бутылкой бренди; как работник Джо требовал денег за свои услуги и получил всего шесть пенсов от джентльмена и пять засаленных полупенсов от толстой вдовы; как в конце концов карета тронулась, осторожно пробираясь по темным переулкам Олдерсгета; как она одним духом прогремела мимо увенчанного синим куполом собора св. Павла и бойко пронеслась мимо въезда на Флитский рынок, давно уже вместе со зверинцем отошедший в область теней; как она миновала "Белого Медведя" на Пикадилли и нырнула в утренний туман, курившийся над огородами, что тянутся вдоль улицы Найтс-бридж; как остались позади Тэрнхем-Грин, Брентфорд и Бегшот, - едва ли нужно говорить здесь обо всем этом! Однако автор этих строк, не раз совершавший в былые дни в такую же ясную погоду такое же замечательное путешествие, не может не вспоминать о нем без сладостного и нежного сожаления. Где она теперь, большая дорога и ее веселые приключения, обыкновенные, как сама жизнь? Неужто для старых честных кучеров с угреватыми носами не нашлось своего рода Челси или Гринвича? Где они, эти славные ребята? Жив ли старый Уэллер или умер? И куда девались трактирные слуги да и сами трактиры, в которых они прислуживали, и увесистые куски холодного ростбифа? Где красноносый коротышка-конюх с звенящим ведром, - где он и все его поколение? Для тех великих гениев, что сейчас еще ковыляют в детских платьицах, а когда-нибудь будут писать романы, обращаясь к милым потомкам нынешнего читателя, эти люди и предметы станут такой же легендой и историей, как Ниневия, Ричард Львиное Сердце или Джек Шеппард. Пассажирские кареты будут представляться им романтической небывальщиной, а четверка гнедых уподобится таким баснословным созданиям, как Буцефал или Черная Бесс. Ах, как лоснилась их шерсть, когда конюхи снимали с них попоны, и как они дружно пускались вперед! И ах, как дымились их бока и как они помахивали хвостами, когда, добравшись до станции, с нарочитой степенностью въезжали на постоялый двор. Увы! Никогда уже не услышим мы звонкого рожка в полночь и не увидим взлетающего вверх шлагбаума! Но куда же, однако, везет нас скорая четырехместная почтовая карета "Трафальгар"? Давайте же высадимся без дальнейших проволочек в Королевском Кроули и посмотрим, как там поживает мисс Ребекка Шарп.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты