| English | Русский |
| DEAR DOCTOR, | Любезный доктор! |
| Considering the tax we pay for turnpikes, the roads of this county constitute a most intolerable grievance. Between Newark and Weatherby, I have suffered more from jolting and swinging than ever I felt in the whole course of my life, although the carriage is remarkably commodious and well hung, and the postilions were very careful in driving. | Если подумать, какие платим мы подорожные пошлины, то у нас есть причины горько жаловаться на наши дороги. От тряски и толчков по дороге из Ньюарка в Уитерби я претерпел больше мучений, нежели за всю свою жизнь, хотя карета отменно удобная и хорошо навешена и форейторы ехали осторожно. |
| I am now safely housed at the New Inn, at Harrigate, whither I came to satisfy my curiosity, rather than with any view of advantage to my health; and, truly, after having considered all the parts and particulars of the place, I cannot account for the concourse of people one finds here, upon any other principle but that of caprice, which seems to be the character of our nation. | Теперь пребываю я благополучно в Новой гостинице в Хэрроугейте, куда приехал более из любопытства, чем для поправления здоровья. И, сказать правду, осмотрев здешние примечательные места, я не могу найти другой причины для великого стечения народа, кроме как блажь, каковая, кажется, составляет отличительное свойство нашей нации. |
| Harrigate is a wild common, bare and bleak, without tree or shrub, or the least signs of cultivation; and the people who come to drink the water, are crowded together in paltry inns, where the few tolerable rooms are monopolized by the friends and favourites of the house, and all the rest of the lodgers are obliged to put up with dirty holes, where there is neither space, air, nor convenience. My apartment is about ten feet square; and when the folding bed is down, there is just room sufficient to pass between it and the fire. One might expect, indeed, that there would be no occasion for a fire at Midsummer; but here the climate is so backward, that an ash tree, which our landlord has planted before my window, is just beginning to put forth its leaves; and I am fain to have my bed warmed every night. | Хэрроугейт - глухое, голое, не защищенное от ветра место без единого деревца и кустика и ничем не приукрашенное, а люди, сюда приезжающие пить воды, теснятся в жалких гостиницах, где несколько удобных комнат занято приятелями и фаворитами хозяев, а остальные жильцы обречены довольствоваться грязными конурами, в коих нет ни воздуха, ни удобств. Моя комната - не больше десяти квадратных футов и, когда ставят мою складную кровать, едва можно протиснуться между ней и камином. Казалось бы, в середине лета нет никакой нужды топить камин, но климат здесь столь холодный, что ясень, посаженный хозяином перед моим окошком, только начинает зеленеть, и я не ложусь спать без того, чтобы не нагреть постель. |
| As for the water, which is said to have effected so many surprising cures, I have drank it once, and the first draught has cured me of all desire to repeat the medicine. -- Some people say it smells of rotten eggs, and others compare it to the scourings of a foul gun. -- It is generally supposed to be strongly impregnated with sulphur; and Dr Shaw, in his book upon mineral water, says, he has seen flakes of sulphur floating in the well -- Pace tanti viri; I, for my part, have never observed any thing like sulphur, either in or about the well, neither do I find that any brimstone has ever been extracted from the water. As for the smell, if I may be allowed to judge from my own organs, it is exactly that of bilge-water; and the saline taste of it seems to declare that it is nothing else than salt water putrified in the bowels of the earth. | Что до воды, которая, как говорят, обладает удивительной целебной силой, я один раз испробовал ее, и первый же глоток отбил у меня всякую охоту пользоваться сим лекарством. Одни говорят, что пахнет она тухлыми яйцами, другие - нечищеным ружьем. Полагают, будто она пропитана серой, и доктор Шоу в своей книге о минеральных водах пишет, что видел в источнике куски серы. Pace tanti niri {Оставляю на совести великого мужа (лат.).}. Что до меня, то я не заметил ничего похожего на серу ни в источнике, ни около него и не слышал, чтобы когда-нибудь находили в воде серу. Касательно же запаха, то, ежели я могу полагаться на свои чувства, он напоминает запах гнилой морской воды, а ее соленый вкус показывает, что сия минеральная вода есть просто соленая вода, застоявшаяся в недрах земли. |
| I was obliged to hold my nose with one hand, while I advanced the glass to my mouth with the other; and after I had made shift to swallow it, my stomach could hardly retain what it had received. -- The only effects it produced were sickness, griping, and insurmountable disgust. -- I can hardly mention it without puking. -- The world is strangely misled by the affectation of singularity. I cannot help suspecting, that this water owes its reputation in a great measure to its being so strikingly offensive. -- On the same kind of analogy, a German doctor has introduced hemlock and other poisons, as specifics, into the materia medica. -- I am persuaded, that all the cures ascribed to the Harrigate water, would have been as efficaciously, and infinitely more agreeably performed, by the internal and external use of seawater. Sure I am, this last is much less nauseous to the taste and smell, and much more gentle in its operation as a purge, as well as more extensive in its medical qualities. | Я должен был зажимать нос одной рукой, поднося другой рукой стакан воды ко рту, и, проглотив воду, насилу мог удержаться, чтобы меня не стошнило. Последствия были таковы: тошнота, резь в животе и ужасное отвращение. И теперь, когда я вспоминаю о воде, меня мутит. В какие только заблуждения не впадают люди, увлекаясь всякими чудачествами! Я почт уверен, что сия вода обязана своей славою тому, что у нее столь противный вкус и запах. По такой же аналогии некий немецкий доктор ввел в matelia medical {Список медицинских средств (лат.).} цикуту и другие яды. Я убежден, что все исцеления, которые приписывают водам Хэрроугейта, могли быть достигнуты столь же успешно, но только более приятным образом, внутренним и наружным употреблением морской воды. К тому же морская вода значительно менее противна на вкус и по запаху, не столь сильно послабляет и кеда более целительна. |
| Two days ago we went across the country to visit 'squire Burdock, who married a first cousin of my father, an heiress, who brought him an estate of a thousand a-year. This gentleman is a declared opponent of the ministry in parliament; and having an opulent fortune, piques himself upon living in the country, and maintaining old English hospitality -- By the bye, this is a phrase very much used by the English themselves both in words and writing; but I never heard of it out of the island, except by way of irony and sarcasm. What the hospitality of our forefathers has been I should be glad to see recorded, rather in the memoirs of strangers who have visited our country, and were the proper objects and judges of such hospitality, than in the discourse and lucubrations of the modern English, who seem to describe it from theory and conjecture. | Два дня назад ездили мы к проживающему в этом графстве сквайру Бардоку, который женился на двоюродной сестре моего отца, получив от нее в приданое тысячу фунтов в год доходу. Сей джентльмен известен в парламенте как противник министерства и, располагая большим состоянием, почитает своей заслугой жить в деревне и соблюдать старое английское гостеприимство. Скажу мимоходом, сие выражение употребляется часто самими англичанами устно и письменно, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы его употребляли в других странах иначе как в насмешку. Что до наших предков, то мне было бы куда приятнее, ежели бы об этом гостеприимстве упоминалось в воспоминаниях чужеземцев, которые посетили нашу страну и могли о нем правильно судить, но отнюдь не в разговорах и в сочинениях современных англичан, которые описывают его только по умозрению и по догадке. |
| Certain it is, we are generally looked upon by foreigners, as a people totally destitute of this virtue; and I never was in any country abroad, where I did not meet with persons of distinction, who complained of having been inhospitably used in Great Britain. A gentleman of France, Italy, or Germany, who has entertained and lodged an Englishman at his house, when he afterwards meets with his guest at London, is asked to dinner at the Saracen's-head, the Turk's-head, the Boar's-head, or the Bear, eats raw beef and butter, drinks execrable port, and is allowed to pay his share of the reckoning. | Доподлинно известно, что, на взгляд чужеземцев, мы решительно лишены этой добродетели, и в бытность мою за пределами отечества я повсюду встречал знатных особ, которые жаловались, что в Великобритании они не нашли гостеприимства. Когда француз, итальянец или немец, который, принимая у себя дома и угощая англичанина, потом встречает в Лондоне своего гостя, сей последний приглашает его на обед в "Голову сарацина", в "Голову турка", в "Голову борова" или какого-нибудь "медведя", угощает сырой говядиной и маслом, поит дрянным портвейном и дозволяет ему внести при расплате свою долю. |
| But to return from this digression, which my feeling for the honour of my country obliged me to make -- our Yorkshire cousin has been a mighty fox-hunter before the Lord; but now he is too fat and unwieldy to leap ditches and five-bar gates; nevertheless, he still keeps a pack of hounds, which are well exercised; and his huntsman every night entertains him with the adventures of the day's chace, which he recites in a tone and terms that are extremely curious and significant. In the mean time, his broad brawn is scratched by one of his grooms. -- This fellow, it seems, having no inclination to curry any beast out of the stable, was at great pains to scollop his nails in such a manner that the blood followed at every stroke. -- He was in hopes that he would be dismissed from this disagreeable office, but the event turned out contrary to his expectation. -- His master declared he was the best scratcher in the family; and now he will not suffer any other servant to draw a nail upon his carcase. | Но не будем уклоняться в сторону, к чему я был вынужден, побуждаемый заботой о чести моего отечества. Наш йоркширский родственник во время оно был страстным охотником на лис, но теперь слишком разжирел и не может скакать через рвы и изгороди; однако он все еще держит свору собак, которые не остаются без дела, и каждый вечер ловчий рассказывает ему с преглупой важностью обо всем, что случилось за день на охоте. В это время один из конюхов скребет жирное тело хозяина. Сей конюх, мне кажется, привыкши скрести только тех животных, которые содержатся в конюшне, отрастил себе ногти так, что каждый раз, когда он проводил ими по телу, появлялась кровавая полоса. Он надеялся таким способом избавиться от этой неприятной обязанности, но надежды его не оправдались. Хозяин объявил, что никто в семействе не умеет так чесать, как сей конюх, и теперь не позволяет другим слугам прикоснуться ногтями к своему телу. |
| The 'squire's lady is very proud, without being stiff or inaccessible. She receives even her inferiors in point of fortune with a kind of arrogant civility; but then she thinks she has a right to treat them with the most ungracious freedoms of speech, and never fails to let them know she is sensible of her own superior affluence. In a word, she speaks well of no living soul, and has not one single friend in the world. | Жена сквайра весьма чванная, но ее нельзя назвать чопорной или недоступной. Она принимает тех, кто беднее ее, но принимает с надменной учтивостью и полагает, будто имеет право говорить с ними с оскорбительной вольностью, для чего никогда не упускает случая дать им понять, что всегда помнит, насколько она превосходит их богатством. Короче, ни об одном человеке она не говорит с доброжелательством, и нет у нее ни единого друга во всем мире. |
| Her husband hates her mortally; but, although the brute is sometimes so very powerful in him that he will have his own way, he generally truckles to her dominion, and dreads, like a school-boy, the lash of her tongue. On the other hand, she is afraid of provoking him too far, lest he should make some desperate effort to shake off her yoke. -- She, therefore, acquiesces in the proofs he daily gives of his attachment to the liberty of an English freeholder, by saying and doing, at his own table, whatever gratifies the brutality of his disposition, or contributes to the case of his person. | Супруг ненавидит ее смертельно, и, хотя иной раз зверь в нем так силен, что он добивается своего, но обычно он подчиняется ее власти, и как школьник боится плети, так и он боится ее языка. С другой стороны, она опасается слишком его раздражать, дабы он не сделал отчаянной попытки освободиться от ее ига. И потому она спокойно взирает на то, как он ежедневно доказывает свою любовь к вольностям английского помещика, - другими словами, делает и говорит за столом все, что заблагорассудится его грубой натуре или приходится по вкусу. |
| The house, though large, is neither elegant nor comfortable. -- It looks like a great inn, crowded with travellers, who dine at the landlord's ordinary, where there is a great profusion of victuals and drink, but mine host seems to be misplaced; and I would rather dine upon filberts with a hermit, than feed upon venison with a hog. The footmen might be aptly compared to the waiters of a tavern, if they were more serviceable and less rapacious; but they are generally insolent and inattentive, and so greedy, that, I think, I can dine better, and for less expence, at the Star and Garter in Pall mall, than at our cousin's castle in Yorkshire. | Дом хоть и велик, но нет в нем ни красоты, ни уюта. Походит он на большую гостиницу, полную постояльцев, которые обедают у владельца поместья за его столом, уставленном яствами и напитками; но мой хозяин кажется здесь не на месте, и я скорей предпочел бы питаться вместе с отшельником орехами, чем вкушать дичь с боровом. Лакеев здесь можно сравнить со слугами в харчевне, ежели бы они были менее жадны и более услужливы, но они столь грубы, нерадивы и алчны, что я мог бы лучше и дешевле пообедать в "Звезде и подвязке" на Пелл Мелл, чем у родственника моего в йоркширском замке. |
| The 'squire is not only accommodated with a wife, but he is also blessed with an only son, about two and twenty, just returned from Italy, a complete fidler and dillettante; and he slips no opportunity of manifesting the most perfect contempt for his own father. | У сквайра есть не только жена, бог послал ему также и сына; он только что вернулся из Италии, ему двадцать два года, он отменный скрипач и любитель искусства и не упускает случая выражать отцу своему величайшее презрение. |
| When we arrived, there was a family of foreigners at the house, on a visit to this virtuoso, with whom they had been acquainted at the Spa; it was the count de Melville, with his lady, on their way to Scotland. Mr Burdock had met with an accident, in consequence of which both the count and I would have retired but the young gentleman and his mother insisted upon our staying dinner; and their serenity seemed to be so little ruffled by what had happened, that we complied with their invitation. The 'squire had been brought home over night in his post-chaise, so terribly belaboured about the pate, that he seemed to be in a state of stupefaction, and had ever since remained speechless. | По прибытии нашем сюда мы застали в доме гостей-иностранцев, заехавших к сему виртуозу, с которым они познакомились в Спа. Это был граф де Мельвиль с супругой, направлявшиеся в Шотландию. С мистером Бардоком приключилась беда, почему я вместе с графом собирался удалиться, но молодой джентльмен и его родительница настаивали на том, чтобы мы остались обедать, и столь мало были обеспокоены случившимся, что мы приняли приглашение. Накануне ночью сквайра привезли в его карете, голова у него была разбита, он словно оцепенел и лишился языка. |
| A country apothecary, called Grieve, who lived in a neighbouring village, having been called to his assistance, had let him blood, and applied a poultice to his head, declaring, that he had no fever, nor any other bad symptom but the loss of speech, if he really had lost that faculty. | Вызвали деревенского аптекаря, по фамилии Грив, жившего в соседней деревне, тот пустил ему кровь, положил к его голове припарку и объявил, что у него нет горячки и не приметно никаких опасных признаков, кроме того, что он лишился речи, ежели он в самом деле не может говорить. |
| But the young 'squire said this practitioner was an ignorantaccio, that there was a fracture in the cranium, and that there was a necessity for having him trepanned without loss of time. His mother, espousing this opinion, had sent an express to York for a surgeon to perform the operation, and he was already come with his 'prentice and instruments. Having examined the patient's head, he began to prepare his dressings; though Grieve still retained his first opinion that there was no fracture, and was the more confirmed in it as the 'squire had passed the night in profound sleep, uninterrupted by any catching or convulsion. | Но молодой сквайр назвал этого лекаря ignorantaccio {Невежда (итал.).}, сказал, что у отца разбит cranium {Череп (лат.).} и что немедля надо его просверлить. Мать с ним согласилась и послала в Йорк нарочного за врачом, чтобы тот сделал операцию, и врач скоро появился вместе со своим учеником и с инструментами. Осмотрев голову больного, он начал готовиться к перевязке, хотя Грив остался при своем мнении, что пролома на голове нет, и настаивал на этом, поскольку сквайр спал ночь преспокойно, не просыпался и судорог у него не было. |
| The York surgeon said he could not tell whether there was a fracture, until he should take off the scalp; but, at any rate, the operation might be of service in giving vent to any blood that might be extravasated, either above or below the dura mater. The lady and her son were clear for trying the experiment; and Grieve was dismissed with some marks of contempt, which, perhaps, he owed to the plainness of his appearance. He seemed to be about the middle age, wore his own black hair without any sort of dressing; by his garb, one would have taken him for a quaker, but he had none of the stiffness of that sect, on the contrary he was very submissive, respectful, and remarkably taciturn. | Врач из Йорка сказал, что он не может узнать, есть ли пролом в голове, покуда не снимет с черепа кожи, но, ежели даже пролома нет, операция все равно пойдет на пользу, ибо откроет выход крови, которая могла излиться из сосудов сверху либо снизу dura mater {Твердая оболочка мозга (лат.)}. Леди и ее сынок стояли за то, что сей опыт сделать надлежит, и отпустили Грива не без некоторого пренебрежения, вызванного, может быть, скромной его одеждой. Он был среднего возраста, черные его волосы были неприглажены, и по платью походил на квакера; но присущего этим сектантам высокомерия у него не было заметно; напротив, он казался смиренным, почтительным и удивительно молчаливым. |
| Leaving the ladies in an apartment by themselves, we adjourned to the patient's chamber, where the dressings and instruments were displayed in order upon a pewter dish. The operator, laying aside his coat and periwig, equipped himself with a night-cap, apron, and sleeves, while his 'prentice and footman, seizing the 'squire's head, began to place it in a proper posture. | Мы оставили леди одних в комнате, а сами пошли в спальню к больному, где уже были разложены на оловянном блюде инструменты и бинты. Оператор скинул с себя кафтан и парик, надел колпак, фартук и нарукавники, а меж тем его ученик и один из слуг схватили голову сквайра и изготовились держать ее в надлежащем положении. |
| -- But mark what followed. -- The patient, bolting upright in the bed, collared each of these assistants with the grasp of Hercules, exclaiming, in a bellowing tone, 'I ha'n't lived so long in Yorkshire to be trepanned by such vermin as you;' and leaping on the floor, put on his breeches quietly, to the astonishment of us all. The Surgeon still insisted upon the operation, alleging it was now plain that the brain was injured, and desiring the servants put him into bed again; but nobody would venture to execute his orders, or even to interpose: when the 'squire turned him and his assistants out of doors, and threw his apparatus out at the window. | Но послушайте-ка, что случилось! Больной вскочил с кровати, с геркулесовой силой схватил за ворот обоих помощников, закричал истошным голосом: "Не так уж я состарился в Йоркшире, чтобы такая сволочь сверлила мне череп!" - и, спрыгнув на пол, спокойно натянул на себя штаны, чем привел всех нас в изумление. Врач продолжал твердить об операции, заявляя, что теперь-де очевидно, будто мозг поврежден, и приказал слугам снова уложить больного в кровать. Но никто не только не решился исполнить его приказ, но даже вмешаться в сие дело; тут сквайр вытолкал врача и его помощников за дверь, а инструменты и все прочее выкинул за окошко. |
| Having thus asserted his prerogative, and put on his cloaths with the help of a valet, the count, with my nephew and me, were introduced by his son, and received with his usual stile of rustic civility; then turning to signor Macaroni, with a sarcastic grin, | Когда он утвердил таким способом свою власть и облачился с помощью слуги в платье, его сын представил ему графа, моего племянника и меня, которых он приветствовал с обычной своей деревенской учтивостью. Засим, обратившись к синьору Макарони, сказал насмешливо: |
| 'I tell thee what, Dick (said he), a man's scull is not to be bored every time his head is broken; and I'll convince thee and thy mother, that I know as many tricks as e'er an old fox in the West Riding.' | - Вот что я тебе скажу, Дик: нечего буравить человеку череп всякий раз, как ему пробьют голову! Вместе с матерью ты увидишь, что я знаю не меньше уловок, чем любая старая лиса в Вест-Ридинге. |
| We afterwards understood he had quarrelled at a public house with an exciseman, whom he challenged to a bout at single stick, in which he had been worsted; and that the shame of this defeat had tied up his tongue. As for madam, she had shewn no concern for his disaster, and now heard of his recovery without emotion -- She had taken some little notice of my sister and niece, though rather with a view to indulge her own petulance, than out of any sentiment of regard to our family. -- She said Liddy was a fright, and ordered her woman to adjust her head before dinner; but she would not meddle with Tabby, whose spirit, she soon perceived, was not to be irritated with impunity. | Немного погодя мы узнали, что он повздорил в трактире с одним сборщиком пошлин, предложил ему поединок на палках, потерпел поражение и, стыдясь сего поражения, пребывал безмолвным. Что касается его супруги, то она нисколько не горевала о беде, приключившейся с ним, и теперь не выразила радости, услышав о его выздоровлении. Мою сестру и племянницу она не оставила без внимания, но отнюдь не из уважения к моему семейству, а единственно ради того, чтобы потешить свое тщеславие. Она назвала Лидди пугалом и приказала своей служанке причесать ее к обеду, однако же с Табби она не решилась связываться, быстро раскусив, что ее нельзя раздражать безнаказанно. |
| At table, she acknowledged me so far as to say she had heard of my father; though she hinted, that he had disobliged her family by making a poor match in Wales. She was disagreeably familiar in her enquiries about our circumstances; and asked, if I intended to bring up my nephew to the law. I told her, that, as he had an independent fortune, he should follow no profession but that of a country gentleman; and that I was not without hopes of procuring for him a seat in parliament | За обеденным столом она почтила меня своим вниманием, сказав, что слышала о моем отце, однако тут же заметила обиняком, будто он досадил ее семейству, выбрав себе в Уэльсе бедную невесту. С несносной развязностью она допытывалась о наших денежных средствах и осведомилась, не хочу ли я сделать моего племянника законоведом. Я сказал ей, что у него есть независимое состояние и что он предпочел бы заниматься хозяйством в своем поместье, а я надеюсь добыть ему место в парламенте. |
| -- 'Pray cousin (said she), what may his fortune be?' | - А скажите на милость, кузен, какой же у него доход? спросила она. |
| When I answered, that, with what I should be able to give him, he would have better than two thousand a year, she replied, with a disdainful toss of her head, that it would be impossible for him to preserve his independence on such a paultry provision. | Я ответил, что после того как он получит от меня наследство, у него будет доходу больше двух тысяч в год; тут она презрительно тряхнула головой и заявила, что с таким жалким доходом ему невозможно будет сохранить независимость. |
| Not a little nettled at this arrogant remark, I told her, I had the honour to sit in parliament with her father, when he had little more than half that income; and I believed there was not a more independent and incorruptible member in the house. | Задетый столь дерзкими словами, я сказал, что имел честь заседать в парламенте вместе с ее отцом, у которого тогда не было и половины таких денежных средств, однако же мне кажется, что во всем парламенте на нашлось бы более независимого и неподкупного члена, нежели он. |
| 'Ay; but times are changed (cried the 'squire) -- Country gentlemen now-a-days live after another fashion. My table alone stands me in a cool thousand a quarter, though I raise my own stock, import my own liquors, and have every thing at the first hand. -- True it is, I keep open house, and receive all corners, for the honour of Old England.' | - Да, но времена изменились! - воскликнул сквайр. - Нынче владельцы поместьев живут по-другому. Один стол обходится мне каждые три месяца в добрую тысячу фунтов, хотя я сам разложу скот и получаю напитки и все прочее из первых рук. Правда, во славу Старой Англии у меня дом открыт для всех, кто пожелает явиться! |
| 'If that be the case (said I), 'tis a wonder you can maintain it at so small an expence; but every private gentleman is not expected to keep a caravanserai for the accommodation of travellers: indeed, if every individual lived in the same stile, you would not have such a number of guests at your table, of consequence your hospitality would not shine so bright for the glory of the West Riding.' | - В таком разе, - сказал я, - надо только удивляться, что вы тат; мало на стол тратите. Но от каждого джентльмена нельзя требовать, чтобы он для удобства путешественников держал караван-сарай. Впрочем, ежели бы все жили так же, как вы, за вашим столом не было бы столько гостей. Стало быть, и гостеприимство ваше не сияло бы так во славу Вест-Ридинга! |
| The young 'squire, tickled by this ironical observation, exclaimed, | Молодой сквайр, которого задели эти иронические слова, воскликнул: |
| 'O che burla!' | - О che bui'la! {Да это насмешка! (итал.).} |
| -- his mother eyed me in silence with a supercilious air; and the father of the feast, taking a bumper of October | Мать его взирала на меня молча, и вид у нее был надменный, а отец наполнил стакан до краев октябрьским пивом и провозгласил: |
| 'My service to you, cousin Bramble (said he), I have always heard there was something keen and biting in the air of the Welch mountains.' | - Ваше здоровье, почтенный кузен Брамбл! Мне всегда говорили, что в Валлийских горах ветер слишком резкий. |
| I was much pleased with the count de Melville, who is sensible, easy, and polite; and the countess is the most amiable woman I ever beheld. In the afternoon they took leave of their entertainers, and the young gentleman, mounting his horse, undertook to conduct their coach through the park, while one of their servants rode round to give notice to the rest, whom they had left at a public house on the road. The moment their backs were turned, the censorious daemon took possession of our Yorkshire landlady and our sister Tabitha -- The former observed, that the countess was a good sort of a body, but totally ignorant of good breeding, consequently aukward in her address. The squire said, he did not pretend to the breeding of any thing but colts; but that the jade would be very handsome, if she was a little more in flesh. | Граф де Мельвиль мне весьма понравился; он умен, покладист, учтив, а графиня его - женщина прелюбезная. После обеда простились они с хозяевами, и молодой джентльмен поехал верхом провожать их через парк, в то время как слуга графа отправился за другими слугами, оставленными в придорожном трактире. Как только гости повернулись к нам спиной, демон сплетен и пересудов овладел нашей йоркширской леди и моей сестрицей Табитой. Первая сказала, что графиня хоть и неплохая женщина, но решительно ничего не понимает в хорошем воспитании и потому так неуклюжа. На это сквайр заметил, что ему нет никакого дела до воспитания, кроме воспитания жеребят, но что эта баба была бы красива, будь она пожирнее. |
| 'Handsome! (cried Tabby) she has indeed a pair of black eyes without any meaning; but then there is not a good feature in her face.' | - Красива! - воскликнула Табби. - У нее только и есть что пара черных глаз, да и то без всякого выражения! А в лице нет ни одной правильной черты! |
| 'I know not what you call good features in Wales (replied our landlord); but they'll pass in Yorkshire.' | - Не знаю, что вы называете в Уэльсе правильными чертами, - сказал на это сквайр, - но в Йоркшире она пришлась бы по вкусу. |
| Then turning to Liddy, he added, | Затем он повернулся к Лидди и добавил: |
| 'What say you, my pretty Redstreak? -- what is your opinion of the countess?' | - Ну, а вы что скажете, Румяное Яблочко? Каково ваше мнение о графине? |
| 'I think (cried Liddy, with great emotion), she's an angel.' | - Мне кажется, она - ангел! - с чувством воскликнула Лидди. |
| Tabby chid her for talking with such freedom in company; and the lady of the house said, in a contemptuous tone, she supposed miss had been brought up at some country boarding-school. | Табби выбранила ее за большую вольность, с которой она осмелилась говорить в обществе, а хозяйка дома презрительно заметила, что, должно быть, девица воспитывалась в каком-нибудь деревенском пансионе. |
| Our conversation was suddenly interrupted by the young gentleman, who galloped into the yard all aghast, exclaiming, that the coach was attacked by a great number of highwaymen. | Нашу беседу прервало появление молодого сквайра, который прискакал во двор, бледный, как мертвец, и крикнул, что на карету напала шайка разбойников. |
| My nephew and I rushed out, found his own and his servant's horse ready saddled in the stable, with pistols in the caps -- We mounted instantly, ordering Clinker and Dutton to follow with all possible expedition; but notwithstanding all the speed we could make, the action was over before we arrived, and the count with his lady, safe lodged at the house of Grieve, who had signalized himself in a very remarkable manner on this occasion. At the turning of a lane, that led to the village where the count's servants remained, a couple of robbers a-horseback suddenly appeared, with their pistols advanced: one kept the coachman in awe, and the other demanded the count's money, while the young 'squire went off at full speed, without ever casting a look behind. The count desiring the thief to withdraw his pistol, as the lady was in great terror, delivered his purse without making the least resistance; but not satisfied with this booty, which was pretty considerable, the rascal insisted upon rifling her of her car-rings and necklace, and the countess screamed with affright. Her husband, exasperated at the violence with which she was threatened, wrested the pistol out of the fellow's hand, and turning it upon him, snapped it in his face; but the robber knowing there was no charge in it, drew another from his bosom, and in all probability would have killed him on the spot, had not his life been saved by a wonderful interposition. | Мы с племянником бросились в конюшню, где стояла оседланной его лошадь, а также лошадь его слуги с пистолетами в седельных сумках. В один миг мы были на конях и приказали Клинкеру и Даттону следовать за нами; но, невзирая на поспешность нашу, мы прибыли к месту действия уже тогда, когда все кончилось, а граф с графиней находились в безопасности в доме Грива, который показал себя с наилучшей стороны. На повороте дороги к той деревне, где оставались слуги графа, внезапно появились верхом два разбойника с пистолетами в руках. Один из них наставил пистолет на кучера, а другой потребовал у графа денег, меж тем как молодой сквайр пустился улепетывать во всю прыть и без оглядки. Граф потребовал, чтобы разбойник отвел пистолет, ибо графиня ужасно испугалась, а затем без малейшего сопротивления отдал кошелек. Но негодяю было мало богатой добычи, и он попытался снять с графини серьги и ожерелье, а графиня начала кричать от испуга. Муж ее, взбешенный насилием, вырвал пистолет из рук разбойника и, наставив на него, спустил курок; но разбойник, зная, что пистолет не заряжен, вынул из-за пазухи другой пистолет и, по всей вероятности, уложил бы графа на месте, ежели бы чудесное вмешательство не спасло ему жизнь. |
| Grieve, the apothecary, chancing to pass that very instant, ran up to the coach, and with a crab-stick, which was all the weapon he had, brought the fellow to the ground with the first blow; then seizing his pistol, presented it at his colleague, who fired his piece at random, and fled without further opposition. The other was secured by the assistance of the count and the coachman; and his legs being tied under the belly of his own horse, Grieve conducted him to the village, whither also the carriage proceeded. It was with great difficulty the countess could be kept from swooning; but at last she was happily conveyed to the house of the apothecary, who went into the shop to prepare some drops for her, while his wife and daughter administered to her in another apartment. | На счастье, там проходил аптекарь Грив. Он подбежал к карете и ударом палки, которая была единственным его оружием, поверг разбойника наземь, выхватил у него пистолет и бросился на другого негодяя; тот выстрелил наобум и, не оказав сопротивления, умчался куда глаза глядят. Граф вместе с кучером схватили оставшегося разбойника, связали его ноги под брюхом его лошади, и Грив повел ее в деревню, куда двинулась также и карета. С большим трудом успокоили графиню, готовую лишиться чувств, после чего ее доставили в дом к аптекарю, который стал приготовлять ей лекарство в своей лавке, в то время как жена его с дочерью хлопотали около нее в другой комнате. |
| I found the count standing in the kitchen with the parson of the parish, and expressing much impatience to see his protector, whom as yet he had scarce found time to thank for the essential service he had done him and the countess. | Я застал графа в кухне; он разговаривал с приходским священником, и ему не терпелось поскорей увидеть своего избавителя, которого он еще не успел поблагодарить за великую услугу, оказанную ему и его супруге. |
| -- The daughter passing at the same time with a glass of water, monsieur de Melville could not help taking notice of her figure, which was strikingly engaging. | В это время через кухню прошла дочь аптекаря со стаканом воды в руке. Граф де Мельвиль невольно обратил внимание на ее очень миловидное личико. |
| -- 'Ay (said the parson), she is the prettiest girl, and the best girl in all my parish: and if I could give my son an estate of ten thousand a year, he should have my consent to lay it at her feet. If Mr Grieve had been as solicitious about getting money, as he has been in performing all the duties of a primitive Christian, he would not have hung so long upon his hands.' | - Да, - сказал священник, - это самая примерная и красивая девушка у меня в приходе, и, если бы мог я оставить моему сыну десять тысяч фунтов дохода, я дозволил бы ему положить их к ее стопам. Когда бы мистер Грив столь же заботливо копил деньги, сколь ревностно исполняет свои обязанности истинного христианина, Фаине оставалась бы так долго у него на руках. |
| 'What is her name?' said I. | - А какое имя дали ей при крещении? - спросил я. |
| 'Sixteen years ago (answered the vicar) I christened her by the names of Seraphina Melvilia.' | - Шестнадцать лет назад, - отвечал священник, - я окрестил ее Серафиной Мельвилией. |
| 'Ha! what! how! (cried the count eagerly) sure, you said Seraphina Melvilia.' | - Как? Как вы сказали? - с жаром воскликнул граф. - Вы назвали ее Серафиной Мельвилией? |
| 'I did (said he); Mr Grieve told me those were the names of two noble persons abroad, to whom he had been obliged for more than life.' | - Вот, вот... - ответил священник. - Мистер Грив объяснил тогда мне, что он дал ей имена двух знатных особ в чужих краях, а сим особам он обязан больше чем жизнью. |
| The count, without speaking another syllable, rushed into the parlour, crying, | Граф не произнес больше ни звука, но бросился в гостиную комнату и закричал: |
| 'This is your god-daughter, my dear.' Mrs Grieve, then seizing the countess by the hand, exclaimed with great agitation, 'O madam! O sir! -- I am -- I am your poor Elinor. -- This is my Seraphina Melvilia O child! these are the count and countess of Melville, the generous the glorious benefactors of thy once unhappy parents.' | - Дорогая моя! Это ваша крестница! Тогда миссис Грив схватила руку графини и воскликнула с великим жаром; |
| The countess rising from her scat threw her arms about the neck of the amiable Seraphina, and clasped her to her breast with great tenderness, while she herself was embraced by the weeping mother. | - О мадам! О сэр! Я... я - ваша бедная Элинор! А то моя Серафина Мельвилия. Дочка, это - граф и графиня де Мельвиль... благородные, великодушные благодетели твоих родителей, когда-то столь несчастных! |
| This moving scene was completed by the entrance of Grieve himself, who falling on his knees before the count, | Графиня, встав со стула, обняла милую Серафину и ласково прижала ее к груди, а мать, проливая слезы, обняла ее. Это трогательное зрелище завершилось появлением самого Грива, который упал на колени перед графом |
| 'Behold (said he) a penitent, who at length can look upon his patron without shrinking.' | - Вы видите, - сказал он, - раскаявшегося грешника, который в конце концов может взирать без страха на своего благодетеля. |
| 'Ah, Ferdinand! (cried he, raising and folding him in his arms) the playfellow of my infancy -- the companion of my youth! -- Is it to you then I am indebted for my life?' | - Фердинанд! - воскликнул граф, поднимая его и заключая в объятия. - Друг детства моего и юности! Так это вам я обязан спасением моей жизни! |
| 'Heaven has heard my prayer (said the other), and given me an opportunity to prove myself not altogether unworthy of your clemency and protection.' | - Бог услышал мою молитву и дал мне случай быть достойным ваших благодеяний и покровительства. |
| He then kissed the hand of the countess, while monsieur de Melville saluted his wife and lovely daughter, and all of us were greatly affected by this pathetic recognition. | И он поцеловал руку графини, между тем как граф де Мельврль расцеловал ею лену и прелестную дочку, и все мы были весьма растроганы этой чувствительной встречей. |
| In a word, Grieve was no other than Ferdinand count Fathom, whose adventures were printed many years ago. Being a sincere convert to virtue, he had changed his name, that he might elude the enquiries of the count, whose generous allowance he determined to forego, that he might have no dependence but upon his own industry and moderation. He had accordingly settled in this village as a practitioner in surgery and physic, and for some years wrestled with all the miseries of indigence, which, however, he and his wife had borne with the most exemplary resignation. At length, by dint of unwearied attention to the duties of his profession, which he exercised with equal humanity and success, he had acquired tolerable share of business among the farmers and common people, which enabled him to live in a decent manner. | Короче говоря, Грив был не кто иной, как граф Фердинанд Фатом, приключения которого были описаны в книге несколько лет назад. Вступив на путь добродетели, он переменил свое имя, чтобы укрыться от розысков графа, великодушной помощи коего он решил больше не принимать, вознамерившись жить только плодами рук своих и соблюдая во всем умеренность. Таким образом, он поселился в деревне как аптекарь и хирург и в течение нескольких лет боролся с бедностью, которую и он и его жена переносили с примерным терпением. В конце концов благодаря неустанному исполнению своих лекарских обязанностей, которые он исправлял с человеколюбием и успехом, он добился того, что немало земельных арендаторов и поселян стало у него лечиться, вследствие чего он имел возможность жить безбедно. |
| He had been scarce ever seen to smile; was unaffectedly pious; and all the time he could spare from the avocations of his employment, he spent in educating his daughter, and in studying for his own improvement. In short, the adventurer Fathom was, under the name of Grieve, universally respected among the commonalty of this district, as a prodigy of learning and virtue. | Его почти не видели смеющимся, он был благочестив без притворства и все время, свободное от работы, отдавал воспитанию дочери и занятию науками. Одним словом, искатель приключений Фатом под именем Грива завоевал всеобщее уважение в этих краях и почитался за образец учености и добродетели. |
| These particulars I learned from the vicar, when we quitted the room, that they might be under no restraint in their mutual effusions. I make no doubt that Grieve will be pressed to leave off business, and re-unite himself to the count's family; and as the countess seemed extremely fond of his daughter, she will, in all probability, insist upon Seraphina's accompanying her to Scotland. | Обо все этом я узнал от священника, когда мы покинули комнату, чтобы не мешать их сердечным излияниям. Не сомневаюсь, что граф и графиня будут просить Грива оставить свои занятия и снова соединиться с графским семейством, а поскольку дочь его, кажется, весьма полюбилась графине, последняя будет настаивать на том, чтобы Серафина сопровождала ее в Шотландию. |
| Having paid our compliments to these noble persons, we returned to the 'squire's, where we expected an invitation to pass the night, which was wet and raw; but it seems, 'squire Burdock's hospitality reached not so far for the honour of Yorkshire; we therefore departed in the evening, and lay at an inn, where I caught cold. | Пожелав этим достойным людям всяческого благополучия, мы вернулись к сквайру и ожидали от него приглашения переночевать, ибо шел дождь и было ветрено. Но, должно быть, гостеприимство сквайра Бардока столь далеко не простиралось во славу Йоркшира, и потому мы уехали в тот же вечер и остановились на постоялом дворе, где я схватил простуду. |
| In hope of riding it down before it could take fast hold on my constitution, I resolved to visit another relation, one Mr Pimpernel, who lived about a dozen miles from the place where we lodged. | В надежде прогнать ее, покуда она во мне не угнездилась, я решил посетить другого моего родственника, мистера Пимпернела, проживавшего милях в десяти от места нашей стоянки. |
| Pimpernel being the youngest of four sons, was bred an attorney at Furnival's inn; but all his elder brothers dying, he got himself called to the bar for the honour of his family, and soon after this preferment, succeeded to his father's estate which was very considerable. He carried home with him all the knavish chicanery of the lowest pettifogger, together with a wife whom he had purchased of a drayman for twenty pounds; and he soon found means to obtain a dedimus as an acting justice of peace. He is not only a sordid miser in his disposition, but his avarice is mingled with a spirit of despotism, which is truly diabolical. -- He is a brutal husband, an unnatural parent, a harsh master, an oppressive landlord, a litigious neighbour, and a partial magistrate. Friends he has none; and in point of hospitality and good breeding, our cousin Burdock is a prince in comparison of this ungracious miscreant, whose house is the lively representation of a gaol. | Пимпернел, младший из четырех братьев, учился на законоведа в Фарнивел Инне; все старшие его братья умерли; он, в знак уважения к его семейству, был допущен в суд как адвокат и вскоре после такого возвышения наследовал поместье своего отца, которое было весьма значительным. В свой дом он прихватил все крючкотворство и все уловки ничтожного, бесстыжего кляузника, а также жену, которую он купил у ломового извозчика за двадцать фунтов, а затем нашел средства добиться назначения мировом судьей. Он не только гнусный скряга, но скупость его соединена с властолюбием, поистине дьявольским. Он грубый муж, жестокосердный отец, бесчеловечный хозяин, помещик-угнетатель, сосед-сутяга и пристрастный судья. Друзей у него нет, что же до гостеприимства и пристойного поведения, то нашего родственника Бардока можно счесть принцем по сравнению с этим злобным негодяем, чей дом весьма походит на тюрьму. |
| Our reception was suitable to the character I have sketched. Had it depended upon the wife, we should have been kindly treated. -- She is really a good sort of a woman, in spite of her low original, and well respected in the country; but she has not interest enough in her own house to command a draught of table beer, far less to bestow any kind of education on her children, who run about, like tagged colts, in a state of nature. -- Pox on him! he is such a dirty fellow, that I have not patience to prosecute the subject. | Оказанное нам гостеприимство в точности соответствовало нраву Пимпернела, который я описал. Ежели бы это зависело от его жены, нас приняли бы любезно. Несмотря на свое низкое происхождение, она достойная женщина, и соседи почитают ее, но в собственном своем доме она не может потребовать глотка пива, а еще того меньше может печься о воспитании своих детей, которые бегают, как дикие, степные жеребята. Черт его побери! Он такой гнусный негодяй, что у меня больше нет желания о нем говорить. |
| By that time we reached Harrigate, I began to be visited by certain rheumatic symptoms. The Scotch lawyer, Mr Micklewhimmen, recommended a hot bath of these waters so earnestly, that I was over-persuaded to try the experiment. -- He had used it often with success and always stayed an hour in the bath, which was a tub filled with Harrigate water, heated for the purpose. If I could hardly bear the smell of a single tumbler when cold, you may guess how my nose was regaled by the streams arising from a hot bath of the same fluid. | К тому времени, когда мы прибыли в Хэрроугейт, у меня снова начались ревматические боли. Шотландский законовед, мистер Миклуиммен, столь настойчиво восхвалял купанье в здешней горячей воде, что убедил меня испробовать это леченье. Он прибегал к нему, и всегда с успехом, сидя по целому часу в лохани с хэрроугейтской водой, подогретой для этой цели. Ежели я не в силах был вынести запаха одного-единственного стакана холодной воды, вообразите, каково было моему носу выносить испарения целой лохани воды горячей! |
| At night, I was conducted into a dark hole on the ground floor, where the tub smoaked and stunk like the pot of Acheron, in one corner, and in another stood a dirty bed provided with thick blankets, in which I was to sweat after coming out of the bath. My heart seemed to die within me when I entered this dismal bagnio, and found my brain assaulted by such insufferable effluvia. I cursed Micklewhimmen for not considering that my organs were formed on this side of the Tweed; but being ashamed to recoil upon the threshold, I submitted to the process. | Вечером меня отвели в темную конуру в нижнем этаже, где в одном углу стояла лохань, из которой исходил смрад и чад, точно она наполнена была водой из Ахерона, а в другом находилась грязная постель с толстыми одеялами, под которыми я должен был потеть после купанья. Сердце мое замерло, когда я вошел в эту ужасную баню, и голова моя закружилась от этих смрадных испарений. Я проклял Миклуиммена, забывшего, что я родился по ею сторону Твида, но устыдился повернуть назад у порога и подчинился тому, что должно было произойти. |
| After having endured all but real suffocation for above a quarter of an hour in the tub, I was moved to the bed and wrapped in blankets. -- There I lay a full hour panting with intolerable heat; but not the least moisture appearing on my skin, I was carried to my own chamber, and passed the night without closing an eye, in such a flutter of spirits as rendered me the most miserable wretch in being. I should certainly have run distracted, if the rarefaction of my blood, occasioned by that Stygian bath, had not burst the vessels, and produced a violent haemorrhage, which, though dreadful and alarming, removed the horrible disquiet | Через четверть часа меня, едва не задохшегося, перетащили из лохани в постель и закутали одеялами. Тут я пролежал битый час, изнемогая от невыносимой жары, но на коже моей не проступило ни капли пота, затем меня перенесли в мою комнату, где я всю ночь не сомкнул глаз и пребывал в таком возбуждении, что почел себя несчастнейшим из смертных. Я бы ума лишился, ежели бы моя кровь, разжиженная этим стигийским купаньем, не прорвала некоторых сосудов, из которых последовало сильное кровотечение, хотя весьма и опасное, однако утишившее мое волнение. |
| -- I lost two pounds of blood, and more, on this occasion; and find myself still weak and languid; but, I believe, a little exercise will forward my recovery, and therefore I am resolved to set out to-morrow for York, in my way to Scarborough, where I propose to brace up my fibres by sea-bathing, which, I know, is one of your favourite specificks. There is, however, one disease, for which you have found as yet no specific, and that is old age, of which this tedious unconnected epistle is an infallible symptom: what, therefore, cannot be cured, must be endured, by you, as well as by | Я потерял по сему случаю больше двух фунтов крови и все еще чувствую слабость и изнеможение. Но я надеюсь, что умеренное движение восстановит мои силы, и порешил завтра ехать дальше через Йорк в Скарборо, где я надеюсь укрепить свои нервы морскими купаньями, которые, я знаю, есть любимое ваше средство. Однако же существует одна хворь, против которой вы еще не нашли лекарства, а именно старость, несомненным признаком коей является это скучное, несвязное письмо. Но чего нельзя излечить, то надо выносить, как вам, так и вашему |
| Yours, MATT. BRAMBLE HARRIGATE, June 26. | М. Брамблу. Хэрроугейт, 26 июня |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
