| English | Русский |
| DEAR DOCTOR, | Дорогой доктор! |
| London is literally new to me; new in its streets, houses, and even in its situation; as the Irishman said, 'London is now gone out of town.' | Лондон в самом деле для меня новый город. Новы для меня улицы, дома, даже расположение его. Как говорят ирландцы: "Лондон выбрался за город". |
| What I left open fields, producing hay and corn, I now find covered with streets and squares, and palaces, and churches. I am credibly informed, that in the space of seven years, eleven thousand new houses have been built in one quarter of Westminster, exclusive of what is daily added to other parts of this unwieldy metropolis. Pimlico and Knightsbridge are now almost joined to Chelsea and Kensington; and if this infatuation continues for half a century, I suppose the whole county of Middlesex will be covered with brick. | Там, где я оставил поля и луга, теперь я нашел улицы и площади, дворцы и церкви. Из верного источника я узнал, что в течение семи лет в одной только части города, в Вестминстере, выстроено одиннадцать тысяч новых домов, да к сему надо еще прибавить те, которые ежедневно появляются в разных частях сей громоздкой столицы. Пимлико и Пайтсбридж почти слились с Челси и Кенсипгтоном, и ежели такое безумие продолжится еще в течение полувека, все графство Миддлсекс покроется кирпичом. |
| It must be allowed, indeed, for the credit of the present age, that London and Westminster are much better paved and lighted than they were formerly. The new streets are spacious, regular, and airy; and the houses generally convenient. The bridge at Blackfriars is a noble monument of taste and public-spirit. -- I wonder how they stumbled upon a work of such magnificence and utility. | Однако следует признать, к чести нашего века, что Лондон и Вестминстер вымощены и освещены лучше, чем раньше. Новые улицы - широкие, прямые, на них просторно, а дома, следует признать, удобны. Мост у Блекфрайерс - славный памятник изящного вкуса и полезен для общества. Я диву даюсь, как это удалось возвести нечто столь величественное и полезное. |
| But, notwithstanding these improvements, the capital is become an overgrown monster; which, like a dropsical head, will in time leave the body and extremities without nourishment and support. The absurdity will appear in its full force, when we consider that one sixth part of the natives of this whole extensive kingdom is crowded within the bills of mortality. What wonder that our villages are depopulated, and our farms in want of day-labourers? The abolition of small farms is but one cause of the decrease of population. Indeed, the incredible increase of horses and black cattle, to answer the purposes of luxury, requires a prodigious quantity of hay and grass, which are raised and managed without much labour; but a number of hands will always be wanted for the different branches of agriculture, whether the farms be large or small. | Но, невзирая на сии улучшения, столица стала походить на разросшееся чудовище, которое со временем, словно распухшая от водянки голова, лишенная питания и поддержки, отделится от тела. Сия нелепость обнаружится в полной мере, если мы вспомним, что одна шестая из числа жителей нашего обширного государства скучена в одном месте. Можно ли удивляться тому, что наши деревни пустеют, а фермы нуждаются в батраках! Разрушение мелких ферм - всего лишь одна из причин уменьшения народонаселения. Ведь лошади и рогатый скот, который разводится в невероятном количестве, дабы удовлетворить потребность в роскоши, нуждаются в непомерных запасах сена и трав, но для их уборки не нужно много рабочих рук; однако в сих руках всегда будут нуждаться другие отрасли земледелия, невзирая на то, каковы фермы - крупные или мелкие... |
| The tide of luxury has swept all the inhabitants from the open country -- The poorest squire, as well as the richest peer, must have his house in town, and make a figure with an extraordinary number of domestics. The plough-boys, cow-herds, and lower hinds are debauched and seduced by the appearance and discourse of those coxcombs in livery, when they make their summer excursions. They desert their dirt and drudgery, and swarm up to London, in hopes of getting into service, where they can live luxuriously and wear fine clothes, without being obliged to work; for idleness is natural to man -- Great numbers of these, being disappointed in their expectation, become thieves and sharpers; and London being an immense wilderness, in which there is neither watch nor ward of any signification, nor any order or police, affords them lurking-places as well as prey. | Жажда роскоши, как морской прибой, унесла с собой жителей поместий; самый бедный сквайр, так же как и богатейший пэр, желает иметь дом в городе и изображать собой персону с огромным количеством домочадцев. Пахарей, пастухов и прочих батраков соблазняют и развращают вид и речи щеголей в ливреях, приезжающих летом в поместья. Они стараются бежать от грязи и черной работы и толпами устремляются в Лондон в надежде поступить там в услужение, жить в роскоши и наряжаться, не утруждая себя работой; леность свойственна человеческой природе. Очень многие из них, обманувшись в своих ожиданиях, становятся ворами и мошенниками, а Лондон, сия огромная дикая страна, где нет ни охраны, ни бдительного надзора, ни порядка, ни благочиния, предоставляет к их услугам вертепы, равно как и добычу. |
| There are many causes that contribute to the daily increase of this enormous mass; but they may be all resolved into the grand source of luxury and corruption -- About five and twenty years ago, very few, even of the most opulent citizens of London, kept any equipage, or even any servants in livery. Their tables produced nothing but plain boiled and roasted, with a bottle of port and a tankard of beer. At present, every trader in any degree of credit, every broker and attorney, maintains a couple of footmen, a coachman, and postilion. He has his town-house, and his country-house, his coach, and his post-chaise. His wife and daughters appear in the richest stuffs, bespangled with diamonds. They frequent the court, the opera, the theatre, and the masquerade. They hold assemblies at their own houses: they make sumptuous entertainments, and treat with the richest wines of Bordeaux, Burgundy, and Champagne. | Много есть причин, кои способствуют ежедневному притоку этих людей, но все эти причины сливаются в одном могучем источнике - в жажде роскоши и в растлении нравов. Лет двадцать пять назад очень немногие из числа наиболее богатых граждан Лондона держали собственные кареты или ливрейных слуг. На столе у них не бывало разносолов, одни только простые кушанья, бутылка портвейна да кувшин пива. А ныне любой купец, хоть сколько-нибудь преуспевающий, любой биржевой маклер или адвокат держит двух-трех лакеев, кучера и форейтора. У него есть городской дом, загородный дом, карета и портшез. Его жена и дочки красуются в самых дорогих нарядах, усыпанных брильянтами. Они бывают при дворе, в опере, в театре, на маскарадах. У себя дома они устраивают ассамблеи, роскошные приемы и угощают бордоскими, бургундскими и шампанскими винами. |
| The substantial tradesman, who wont to pass his evenings at the ale-house for fourpence half-penny, now spends three shillings at the tavern, while his wife keeps card-tables at home; she must likewise have fine clothes, her chaise, or pad, with country lodgings, and go three times a week to public diversions. Every clerk, apprentice, and even waiter of tavern or coffeehouse, maintains a gelding by himself, or in partnership, and assumes the air and apparel of a petit maitre -- The gayest places of public entertainment are filled with fashionable figures; which, upon inquiry, will be found to be journeymen taylors, serving-men, and abigails, disguised like their betters. | Зажиточный торговец, который раньше привык проводить вечера в пивной и тратил четыре с половиной пенса, теперь оставляет в таверне три шиллинга, покуда его жена забавляется картами дома; у нее тоже должны быть прекрасные наряды, портшез либо иноходец; она снимает помещение за городом и трижды в неделю посещает места публичных увеселений. Любой клерк, любой ученик ремесленника, даже слуга из таверны или кофейни держит мерина, либо собственного, либо в компании с кем-нибудь, и старается видом и нарядом походить на петимэтра. В самых оживленных местах публичных увеселений полным-полно модников и модниц, которые на поверку оказываются поденными портными, лакеями, горничными, разодетыми не хуже своих господ. |
| In short, there is no distinction or subordination left -- The different departments of life are jumbled together -- The hod-carrier, the low mechanic, the tapster, the publican, the shopkeeper, the pettifogger, the citizen, and courtier, all tread upon the kibes of one another: actuated by the demons of profligacy and licentiousness, they are seen every where rambling, riding, rolling, rushing, justling, mixing, bouncing, cracking, and crashing in one vile ferment of stupidity and corruption -- All is tumult and hurry; one would imagine they were impelled by some disorder of the brain, that will not suffer them to be at rest. The foot-passengers run along as if they were pursued by bailiffs. The porters and chairmen trot with their burthens. People, who keep their own equipages, drive through the streets at full speed. Even citizens, physicians, and apothecaries, glide in their chariots like lightening. The hackney-coachmen make their horses smoke, and the pavement shakes under them; and I have actually seen a waggon pass through Piccadilly at the hand-gallop. In a word, the whole nation seems to be running out of their wits. | Короче говоря, не осталось никаких отличий и никакой субординации. Все занятия перемешались: каменщик, мелкий ремесленник, трактирщик, слуга из пивной, лавочник, крючкотвор, горожанин и придворный наступают друг другу на мозоли; их понукают демоны распутства и бесчинства, их можно видеть повсюду, они шляются, гарцуют, крутятся, рвутся вперед, толкаются, шумят, трещат, грохочут; все заквашено на гнусных дрожжах тупости и разгула; всюду сумятица и суетня. Можно подумать, что они одержимы каким-то сумасшествием, которое не позволяет им сохранять спокойствие. Пешеходы мчатся столь стремительно, словно их преследуют судебные приставы. Носильщики бегут со своей кладью. Те, у кого есть своя карета, мчатся по улицам во весь опор. Даже простой люд, лекари и аптекари мелькают, как молния, в своих двуколках. От лошадей наемных карет валит пар, и мостовая дрожит под ними, и я своими глазами видел, как фургон мчался по Пиккадилли галопом. Словом, может показаться, что вся страна сходит с ума. |
| The diversions of the times are not ill suited to the genius of this incongruous monster, called the public. Give it noise, confusion, glare, and glitter; it has no idea of elegance and propriety | Развлечения не худо приспособлены по вкусам сего нелепого чудовища, именуемого публикой. Ей нужны шум, толчея, блеск, мишура, но об изяществе и благопристойности она не помышляет. |
| -- What are the amusements of Ranelagh? One half of the company are following at the other's tails, in an eternal circle; like so many blind asses in an olive-mill, where they can neither discourse, distinguish, nor be distinguished; while the other half are drinking hot water, under the denomination of tea, till nine or ten o'clock at night, to keep them awake for the rest of the evening. As for the orchestra, the vocal music especially, it is well for the performers that they cannot be heard distinctly. Vauxhall is a composition of baubles, overcharged with paltry ornaments, ill conceived, and poorly executed; without any unity of design, or propriety of disposition. It is an unnatural assembly of objects, fantastically illuminated in broken masses; seemingly contrived to dazzle the eyes and divert the imagination of the vulgar -- Here a wooden lion, there a stone statue; in one place, a range of things like coffeehouse boxes, covered a-top; in another, a parcel of ale-house benches; in a third, a puppet-show representation of a tin cascade; in a fourth, a gloomy cave of a circular form, like a sepulchral vault half lighted; in a fifth, a scanty flip of grass-plat, that would not afford pasture sufficient for an ass's colt. The walks, which nature seems to have intended for solitude, shade, and silence, are filled with crowds of noisy people, sucking up the nocturnal rheums of an aguish climate; and through these gay scenes, a few lamps glimmer like so many farthing candles. | Каковы увеселения в Рэнлаге? Половина посетителей идет по кругу, друг другу в затылок, словно слепые ослы на маслобойне; ни побеседовать, ни узнать друг друга нет никакой возможности; а другая половина пьет кипяток, называемый чаем, до девяти-десяти часов вечера, дабы бодрствовать до позднего часа. Что до оркестра, а особливо до певцов, то для них же к лучшему, что их почти нельзя расслышать. Вокс-Холл - нелепое сооружение, обремененное плохими украшениями, плохо задуманное и выполненное, без плана, дурно расположенное. Устроено здесь все несуразно, причудливо освещено, как бы для того, чтобы ослеплять глаза и поражать воображение черни. Тут лежит деревянный лев, там стоит каменная статуя, в одном месте - ряд каких-то ящиков, похожих на крытые ложи в кофейне; в другом месте - множество скамеек из пивной; в третьем - игрушечный водопад из жести; в четвертом - мрачная круглая пещера, похожая на полуосвещенный склеп, а в пятом - крохотная лужайка, на которой негде пастись и осленку. Аллеи, самой природой предназначенные для уединения, прохлады и тишины, заполнены шумливой толпой, вдыхающей ночные испарения нездоровой местности; и среди сих веселых сцен мерцают фонари, точно свечи, ценой фартинг за штуку. |
| When I see a number of well dressed people, of both sexes, sitting on the covered benches, exposed to the eyes of the mob; and, which is worse, to the cold, raw, night-air, devouring sliced beef, and swilling port, and punch, and cyder, I can't help compassionating their temerity; white I despise their want of taste and decorum; but, when they course along those damp and gloomy walks, or crowd together upon the wet gravel, without any other cover than the cope of Heaven, listening to a song, which one half of them cannot possibly hear, how can I help supposing they are actually possessed by a spirit, more absurd and pernicious than any thing we meet with in the precincts of Bedlam? | Когда я вижу нарядно одетую публику обоего пола, сидящую на скамьях и выставленную напоказ толпе либо, что еще хуже, вдыхающую ночной сырой и холодный воздух, когда я вижу, как она пожирает ломтики говядины и упивается портвейном, пуншем и сидром, я не могу не сожалеть о ее безрассудстве, хотя и презираю ее за отсутствие вкуса и благопристойности. Но когда она прогуливается по мрачным, сырым аллеям или толчется на мокром песке, а защитой ей служит только свод небесный, и слушает она какую-нибудь песню, которую мало кто может расслышать, то как мне отрешиться от мысли, что ее обуял дух, более нелепый и пагубный, чем тот, каковой нам знаком по Бедламу? |
| In all probability, the proprietors of this, and other public gardens of inferior note, in the skirts of the metropolis, are, in some shape, connected with the faculty of physic, and the company of undertakers; for, considering that eagerness in the pursuit of what is called pleasure, which now predominates through every rank and denomination of life, I am persuaded that more gouts, rheumatisms, catarrhs, and consumptions are caught in these nocturnal pastimes, sub dio, than from all the risques and accidents to which a life of toil and danger is exposed. | По всем вероятиям, владельцы сего публичного сада, а также других менее известных садов, находящихся на окраинах столицы, связаны с лекарями и с гробовщиками; ибо, размышляя о погоне за наслаждениями, охватившей ныне решительно все слои населения и все стороны жизни, я убежден, что во время сих ночных развлечений заболевает подагрой, ревматизмом, катарами и чахоткой больше народа, чем при всех превратностях жизни трудовой и полной опасности и лишений. |
| These, and other observations, which I have made in this excursion, will shorten my stay at London, and send me back with a double relish to my solitude and mountains; but I shall return by a different route from that which brought me to town. I have seen some old friends, who constantly resided in this virtuous metropolis, but they are so changed in manners and disposition, that we hardly know or care for one another | Эти, а равно и другие наблюдения, сделанные мной во время сего путешествия, сократят срок моего пребывания в Лондоне и побудят меня с сугубым удовольствием вернуться в мое уединение и к моим горам; но вернусь я домой но той дорогой, какой ехал в столицу. Я встретил старых приятелей, постоянно проживающих в этой достославной столице, но нрав у них и склонности столь изменились, что стали мы Друг другу чужими. |
| -- In our journey from Bath, my sister Tabby provoked me into a transport of passion; during which, like a man who has drank himself pot-valiant, I talked to her in such a stile of authority and resolution, as produced a most blessed effect. She and her dog have been remarkably quiet and orderly ever since this expostulation. How long this agreeable calm will last, Heaven above knows -- I flatter myself, the exercise of travelling has been of service to my health; a circumstance which encourages me to-proceed in my projected expedition to the North. | По дороге из Бата сестра Таоби вызвала у меня взрыв гнева, и тут я, словно человек, который набрался храбрости во хмелю, поговорил с ней столь резко и внушительно, что добился вожделенного успеха. После такого урока она и ее пес удивительно смирны и послушны. Как долго будет продолжаться ото благостное затишье, одному богу известно. Я льщу себя надеждой, что сие путешествие принесло пользу моему здоровью; таковая надежда побуждает меня продолжить путешествие на север. |
| But I must, in the mean time, for the benefit and amusement of my pupils, explore the depths of this chaos; this misshapen and monstrous capital, without head or tail, members or proportion. | Но покуда я должен для блага и развлечения моих питомцев исследовать до самых глубин сей хаос, сию уродливую, чудовищную столицу, не имеющую ни головы, ни хвоста, ни конечностей, ни пропорций. |
| Thomas was so insolent to my sister on the road, that I was obliged to turn him off abruptly, betwixt Chippenham and Marlborough, where our coach was overturned. The fellow was always sullen and selfish; but, if he should return to the country, you may give him a character for honesty and sobriety; and, provided he behaves with proper respect to the family, let him have a couple of guineas in the name of | Томас так нагрубил в пути моей сестре, что я был вынужден немедленно его прогнать между Чиппенхемом и Мальборо, где наша карета опрокинулась. Этот парень всегда был угрюм и себялюбив; но ежели бы он воротился в усадьбу, можете выдать ему аттестат, свидетельствующий о его честности и трезвости; буде же он станет себя вести с должным уважением к нашему семейству, дайте ему две-три гинеи от имени всегда вам преданного |
| Yours always, MATT. BRAMBLE LONDON, May 20. | М. Брамбла. Лондон, 29 мая |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
