Quentin Durward/Квентин Дорвард

CHAPTER XXX: UNCERTAINTY

english	Русский
Our counsels waver like the unsteady bark, That reels amid the strife of meeting currents. OLD PLAY	Колеблются решенья, словно судно, Когда кругом неистовствуют волны.Старинная пьеса
If the night passed by Louis was carefully anxious and agitated, that spent by the Duke of Burgundy, who had at no time the same mastery over his passions, and, indeed, who permitted them almost a free and uncontrolled dominion over his actions, was still more disturbed.	Если Людовик провел бессонную и тревожную ночь, то еще тревожнее она была для герцога Бургундского, который не только не умел владеть своими страстями, но привык давать им полную власть над собою и над своими поступками.
According to the custom of the period, two of his principal and most favoured counsellors, D'Hymbercourt and De Comines, shared his bedchamber, couches being prepared for them near the bed of the prince. Their attendance was never more necessary than upon this night, when, distracted by sorrow, by passion, by the desire of revenge, and by the sense of honour, which forbade him to exercise it upon Louis in his present condition, the Duke's mind resembled a volcano in eruption, which throws forth all the different contents of the mountain, mingled and molten into one burning mass.	По обычаю того времени при нем дежурили в спальне двое любимых его приближенных -- д'Эмберкур и де Комин, которым были приготовлены постели почти рядом с кроватью герцога. Никогда еще их присутствие при нем не было так необходимо, как в эту ночь, когда, терзаясь горем и кипя гневом, Карл должен был бороться с жаждой мести, которую из чувства чести не мог излить на Людовика в теперешнем его положении: его душевное состояние напоминало вулкан, извергающий все находящиеся в нем породы, расплавленные и смешанные в одну огненную массу.
He refused to throw off his clothes, or to make any preparation for sleep; but spent the night in a succession of the most violent bursts of passion. In some paroxysms he talked incessantly to his attendants so thick and so rapidly, that they were really afraid his senses would give way, choosing for his theme the merits and the kindness of heart of the murdered Bishop of Liege, and recalling all the instances of mutual kindness, affection, and confidence which had passed between them, until he had worked himself into such a transport of grief, that he threw himself upon his face in the bed, and seemed ready to choke with the sobs and tears which he endeavoured to stifle. Then starting from the couch, he gave vent at once to another and more furious mood, and traversed the room hastily, uttering incoherent threats, and still more incoherent oaths of vengeance, while stamping with his foot, according to his customary action, he invoked Saint George, Saint Andrew, and whomsoever else he held most holy, to bear witness that he would take bloody vengeance on De la Marck, on the people of Liege, and on him who was the author of the whole. -- These last threats, uttered more obscurely than the others, obviously concerned the person of the King, and at one time the Duke expressed his determination to send for the Duke of Normandy, the brother of the King, and with whom Louis was on the worst terms, in order to compel the captive monarch to surrender either the Crown itself, or some of its most valuable rights and appanages.	Герцог отказался раздеться, не пожелал лечь в постель и провел ночь в каком-то бешеном исступлении. По временам его быстрая, нервная речь становилась до того сбивчивой и невнятной, что оба приближенных начинали бояться за его рассудок. Он то восхвалял добродетели и сердечную доброту несчастного епископа Льежского, то вспоминал дружбу и привязанность, которую они столько раз друг другу доказывали, и наконец довел себя до такого отчаяния, что упал ничком на постель, задыхаясь от подступавших рыданий, которые он тщетно старался удержать. Но спустя минуту герцог был уже на ногах, охваченный новым неудержимым порывом; он быстро забегал по комнате, произнося бессвязные угрозы и такие же бессвязные обеты мести; он топал, по своей привычке, ногами и призывал святого Георгия, святого Андрея и всех святых, которых особенно чтил, в свидетели того, что он отомстит кровавой местью де ла Марку, льежским горожанам и тому, кто был главным виновником всего зла. Последняя угроза относилась, конечно, к Людовику, и была минута, когда Карл решил уже послать за герцогом Нормандским, братом французского короля и его заклятым врагом, чтобы принудить пленного монарха отказаться в его пользу от престола или по крайней мере от главных королевских прав и владений.
Another day and night passed in the same stormy and fitful deliberations, or rather rapid transitions of passion, for the Duke scarcely ate or drank, never changed his dress, and, altogether, demeaned himself like one in whom rage might terminate in utter insanity. By degrees he became more composed, and began to hold, from time to time, consultations with his ministers, in which much was proposed, but nothing resolved on. Comines assures us that at one time a courier was mounted in readiness to depart for the purpose of summoning the Duke of Normandy, and in that event, the prison of the French Monarch would probably have been found, as in similar cases, a brief road to his grave.	Так прошел день и еще одна ночь, проведенные герцогом в той же бурной тревоге, или, вернее, в тех же бешеных переходах от одного неукротимого порыва страсти к другому. Карл почти ничего не ел и не пил, не переодевался и вел себя как человек, которому овладевшая им ярость ежеминутно грозит потерей рассудка. Понемногу, однако, он успокоился и начал совещаться со своими приближенными. Многое предлагалось и обсуждалось на этих совещаниях, но ничего не было решено окончательно. Де Комин в своих записках утверждает, что был момент, когда гонец сидел уже на лошади и готов был скакать за герцогом Нормандским. Если бы этот гонец был отправлен, темница короля французского оказалась бы, без сомнения, последним его убежищем на коротком пути к могиле.
At other times, when Charles had exhausted his fury, he sat with his features fixed in stern and rigid immobility, like one who broods over some desperate deed, to which he is as yet unable to work up his resolution. And unquestionably it would have needed little more than an insidious hint from any of the counsellors who attended his person to have pushed the Duke to some very desperate action. But the nobles of Burgundy, from the sacred character attached to the person of a King, and a Lord Paramount, and from a regard to the public faith, as well as that of their Duke, which had been pledged when Louis threw himself into their power, were almost unanimously inclined to recommend moderate measures; and the arguments which D'Hymbercourt and De Comines had now and then ventured to insinuate during the night, were, in the cooler hours of the next morning, advanced and urged by Crevecoeur and others. Possibly their zeal in behalf of the King might not be entirely disinterested.	По временам, когда бешенство Карла истощалось, он сидел не шевелясь, пристально уставившись в одну точку, с видом человека, обдумывающего отчаянное дело, на которое он никак не может решиться. Без всякого сомнения, в то время довольно было малейшего намека со стороны кого-нибудь из окружающих, чтобы толкнуть герцога на самый необузданный поступок. Но бургундские вельможи из уважения к священной особе короля, своего верховного феодального владыки, из чувства национальной гордости, а также желая спасти честь самого герцога, поручившегося Людовику за его безопасность, единодушно стояли за умеренность. Доводы, которые д'Эмберкур и де Комин осмеливались иногда робко приводить герцогу в бурные часы их ночных бесед, смелее повторялись Кревкером и другими приближенными в более спокойные утренние часы. Очень возможно, что не все они, отстаивая короля, действовали бескорыстно.
Many, as we have mentioned, had already experienced the bounty of the King; others had either estates or pretensions in France, which placed them a little under his influence; and it is certain that the treasure which had loaded four mules when the King entered Peronne, became much lighter in the course of these negotiations.	Многие, как мы уже упоминали, были хорошо знакомы с его щедростью по личному опыту, другие владели во Франции землями или были связаны с ней иными интересами, ставившими их в зависимость от Людовика. Как бы то ни было, увесистые мешки с деньгами, привезенные королем в Перонну на четырех мулах, сделались значительно легче за то время, пока длились эти переговоры.
In the course of the third day, the Count of Campobasso brought his Italian wit to assist the counsels of Charles; and well was it for Louis that he had not arrived when the Duke was in his first fury. Immediately on his arrival, a regular meeting of the Duke's counsellors was convened for considering the measures to be adopted in this singular crisis.	На третий день на совет подоспел во всеоружии своего итальянского ума граф де Кампо-Бассо, и счастье Людовика, что он явился тогда, когда бешенство Карла уже немного поулеглось. Сейчас же был созван официальный общий совет, чтобы решить наконец, какие меры следовало принять ввиду таких чрезвычайных и тяжелых обстоятельств.
On this occasion, Campobasso gave his opinion, couched in the apologue of the Traveller, the Adder, and the Fox; and reminded the Duke of the advice which Reynard gave to the man, that he should crush his mortal enemy, now that chance had placed his fate at his disposal. [The fox advised the man who had found a snake by the roadside to kill it. He, however, placed it in his bosom, and was afterwards bitten.] De Comines, who saw the Duke's eyes sparkle at a proposal which his own violence of temper had already repeatedly suggested, hastened to state the possibility that Louis might not be, in fact, so directly accessory to the sanguinary action which had been committed at Schonwaldt; that he might be able to clear himself of the imputation laid to his charge, and perhaps to make other atonement for the distractions which his intrigues had occasioned in the Duke's dominions, and those of his allies; and that an act of violence perpetrated on the King was sure to bring both on France and Burgundy a train of the most unhappy consequences, among which not the least to be feared was that the English might avail themselves of the commotions and civil discord which must needs ensue, to repossess themselves of Normandy and Guyenne, and renew those dreadful wars which had only, and with difficulty, been terminated by the union of both France and Burgundy against the common enemy. Finally, he confessed that he did not mean to urge the absolute and free dismissal of Louis; but only that the Duke should avail himself no farther of his present condition than merely to establish a fair and equitable treaty between the countries, with such security on the King's part as should make it difficult for him to break his faith, or disturb the internal peace of Burgundy in the future. D'Hymbercourt, Crevecoeur, and others signified their reprobation of the violent measures proposed by Campobasso, and their opinion, that in the way of treaty more permanent advantages could be obtained, and in a manner more honourable for Burgundy, than by an action which would stain her with a breach of faith and hospitality.	Кампо-Бассо высказал свое мнение в форме нравоучительной басни о Путешественнике, Змее и Лисице; басня кончалась советом Лисицы Путешественнику раздавить своего смертельного врага, которого случай отдал в его руки. Де Комин, заметивший, как сверкнули глаза герцога при намеке на решение, которое ему уже не раз подсказывал его свирепый нрав, поспешил возразить итальянцу. Он сказал, что Людовик мог и не принимать прямого участия в злодеянии, совершенном в Шонвальде; что он, вероятно, сумеет опровергнуть возводимое на него обвинение и согласится вознаградить и герцога и его союзников за весь ущерб, причиненный в их владениях его происками и интригами; и что, наконец, всякое насилие над особой короля может повлечь за собой как для Франции, так и для Бургундии ряд самых пагубных последствий, из которых самым ужасным будет, если Англия, воспользовавшись неминуемыми междоусобицами, пожелает вернуть себе Нормандию и Гиень и возобновить разорительные войны, с таким трудом прекращенные благодаря союзу Франции с Бургундией против их общего врага. Де Комин кончил заявлением, что он отнюдь не думает отстаивать полную и безусловную свободу для Людовика, но что единственная выгода, которую герцог может, по его мнению, извлечь из настоящего положения вещей, -- это заключить между двумя государствами честный и почетный договор, подкрепленный такими гарантиями, которые впредь лишили бы Людовика возможности нарушать принятые им на себя обязательства и тревожить внутреннее спокойствие Бургундии. Д'Эмберкур, Кревкер и многие другие, со своей стороны, открыто высказались против крутых мер, предложенных Кампо-Бассо, находя, что договор с Францией мог принести Бургундии и больше прочных выгод и больше почета, чем поступок, который запятнал бы ее навеки как вероломную страну, нарушившую долг чести и гостеприимства.
The Duke listened to these arguments with his looks fixed on the ground, and his brow so knitted together as to bring his bushy eyebrows into one mass. But when Crevecoeur proceeded to say that he did not believe Louis either knew of, or was accessory to, the atrocious act of violence committed at Schonwaldt, Charles raised his head, and darting a fierce look at his counsellor, exclaimed,	Герцог выслушал все эти доводы, не поднимая глаз и грозно сдвинув брови. Когда же Кревкер высказал свое убеждение в том, что Людовик не только не принимал участия в шонвальдском злодеянии, но даже не знал о нем, Карл поднял голову и, бросив на говорившего яростный взгляд, воскликнул:
"Have you too, Crevecoeur, heard the gold of France clink? -- Methinks it rings in my council as merrily as ever the bells of Saint Denis. -- Dare any one say that Louis is not the fomenter of these feuds in Flanders?"	-- Так вот как, Кревкер! Видно, и ты прельстился звоном французского золота! Право, мне сдается, что оно так же громко звенит у меня в совете, как колокола в Сен-Дени... Кто осмелится утверждать, что не Людовик зачинщик всех беспорядков во Фландрии?
"My gracious lord," said Crevecoeur, "my hand has ever been more conversant with steel than with gold, and so far am I from holding that Louis is free from the charge of having caused the disturbances in Flanders, that it is not long since, in the face of his whole Court, I charged him with that breach of faith, and offered him defiance in your name. But although his intrigues have been doubtless the original cause of these commotions, I am so far from believing that he authorized the death of the Archbishop, that I believe one of his emissaries publicly protested against it; and I could produce the man, were it your Grace's pleasure to see him."	-- Ваша светлость, -- ответил де Кревкер, -- рука моя больше привыкла держать оружие, чем золото; и я так далек от желания оправдывать Людовика за беспорядки во Фландрии, что недавно в присутствии всего его двора сам высказал ему в глаза это обвинение и бросил ему вызов от вашего имени. Но, хотя его интриги и были первоначальной причиной всех смут, я все-таки уверен, что он неповинен в убийстве епископа, так как знаю, что один из его людей публично протестовал против этого злодеяния. Если вашей светлости угодно, я могу представить этого человека.
"It is our pleasure," said the Duke. "Saint George, can you doubt that we desire to act justly? Even in the highest flight of our passion, we are known for an upright and a just judge. We will see France ourself -- we will ourself charge him with our wrongs, and ourself state to him the reparation which we expect and demand. If he shall be found guiltless of this murder, the atonement for other crimes may be more easy. -- If he hath been guilty, who shall say that a life of penitence in some retired monastery were not a most deserved and a most merciful doom? -- Who," he added, kindling as be spoke, "who shall dare to blame a revenge yet more direct and more speedy? -- Let your witness attend. -- We will to the Castle at the hour before noon. Some articles we will minute down with which he shall comply, or woe on his head! Others shall depend upon the proof. Break up the council, and dismiss yourselves. I will but change my dress, as this is scarce a fitting trim in which to wait on my most gracious Sovereign."	-- Угодно ли мне! -- воскликнул герцог. -- Святой Георгий, да можешь ли ты в этом сомневаться? Когда же я, даже в порыве гнева, бывал пристрастен или несправедлив? Я сам увижусь с королем Франции; я выскажу ему свои обвинения и объявлю, какого желаю удовлетворения. Если он окажется невиновным в убийстве, ему легко будет загладить другие свои преступления. Если же он окажется виновным, кто осмелится сказать, что заточение и покаяние в каком-нибудь отдаленном монастыре не будут для него справедливым и даже милосердным возмездием? Кто осмелится... -- добавил Карл с возрастающим жаром, -- кто осмелится назвать несправедливостью кару даже более скорую и суровую? Веди твоего свидетеля... Мы будем в замке за час до полудня. Мы напишем главные условия договора, и горе ему, если он не согласится на них! Остальные будут зависеть от обстоятельств... Закрываю совет, можете разойтись! Мне надо еще переменить платье, потому что вряд ли будет прилично предстать в таком виде перед лицом моего всемилостивейшего государя!
With a deep and bitter emphasis on the last expression, the Duke arose and strode out of the room.	Герцог произнес эти слова с особенно горькой иронией и вышел из зала совета.
"Louis's safety, and, what is worse, the honour of Burgundy, depend on a cast of the dice," said D'Hymbercourt to Crevecoeur and to De Comines. "Haste thee to the Castle, De Comines, thou hast a better filed tongue than either Crevecoeur or I. Explain to Louis what storm is approaching -- he will best know how to pilot himself. I trust this Life Guardsman will say nothing which can aggravate; for who knows what may have been the secret commission with which he was charged?"	-- Теперь судьба Людовика и, что еще важнее, честь Бургундии зависят от того, как выпадут кости, -- сказал д'Эмберкур Кревкеру и де Комину. -- Скорей отправляйтесь в замок, де Комин! Вы красноречивее нас с Кревкером. Предупредите Людовика о приближении бури -- тогда он будет знать, как себя вести. Надеюсь, что этот шотландский стрелок не скажет ничего такого, что могло бы повредить королю, ибо почем знать, какие тайные инструкции ему были даны.
"The young man," said Crevecoeur, "seems bold, yet prudent and wary far beyond his years. In all which he said to me he was tender of the King's character, as of that of the Prince whom he serves. I trust he will be equally so in the Duke's presence. I must go seek him, and also the young Countess of Croye."	-- Это юноша смелый, но разумный и сообразительный не по летам, -- сказал Кревкер. -- В разговоре со мной он был очень сдержан во всем, что касается короля, которому он служит. Думаю, что он будет так же сдержан и в присутствии герцога. Я сейчас отправлюсь за ним и за молодой графиней де Круа.
"The Countess -- you told us you had left her at Saint Bridget's"	-- Как! Разве графиня здесь? Вы говорили, что оставили ее в монастыре святой Бригитты.
"Ay, but I was obliged," said the Count, "to send for her express, by the Duke's orders; and she has been brought hither on a litter, as being unable to travel otherwise. She was in a state of the deepest distress, both on account of the uncertainty of the fate of her kinswoman, the Lady Hameline, and the gloom which overhangs her own, guilty as she has been of a feudal delinquency, in withdrawing herself from the protection of her liege lord, Duke Charles, who is not the person in the world most likely to view with indifference what trenches on his seignorial rights."	-- Так оно и было, -- ответил Кревкер, -- но мне пришлось вытребовать ее оттуда по приказанию герцога. А так как она была еще слишком слаба для путешествия, ее пришлось нести на носилках. Она была в страшной тревоге, ничего не зная о судьбе своей родственницы, графини Амелины, а тут еще прибавился страх за свою собственную участь. Да и не мудрено испугаться! Ведь она провинилась в нарушении феодальных законов, спасаясь бегством от своего законного государя. А герцог Карл не такой человек, чтобы простить нарушение своих прав.
The information that the young Countess was in the hands of Charles, added fresh and more pointed thorns to Louis's reflections. He was conscious that, by explaining the intrigues by which he had induced the Lady Hameline and her to resort to Peronne, she might supply that evidence which he had removed by the execution of Zamet Maugrabin, and he knew well how much such proof of his having interfered with the rights of the Duke of Burgundy would furnish both motive and pretext for Charles's availing himself to the uttermost of his present predicament.	Известие о том, что молодая графиня в руках герцога Бургундского, стало новым мучительным тернием в душевных терзаниях Людовика. Он знал, что стоит ей только рассказать герцогу об интригах, побудивших ее и графиню Амелину бежать во Францию, и против него всплывут улики, которые он думал скрыть, покончив с Заметом Мограбином. Он прекрасно понимал, как сильно может ему повредить это новое доказательство его притязаний на права герцога Карла, который, конечно, не упустит случая воспользоваться этим предлогом в своих целях.
Louis discoursed on these matters with great anxiety to the Sieur de Comines, whose acute and political talents better suited the King's temper than the blunt martial character of Crevecoeur, or the feudal haughtiness of D'Hymbercourt.	Людовик откровенно поделился своими тревогами с сеньором де Комином, проницательность и политическое чутье которого были ему гораздо больше по душе, чем прямой, воинственный характер Кревкера и феодальное высокомерие д'Эмберкура.
"These iron handed soldiers, my good friend Comines," he said to his future historian, "should never enter a King's cabinet, but be left with the halberds and partisans in the antechamber. Their hands are indeed made for our use, but the monarch who puts their heads to any better occupation than that of anvils for his enemies' swords and maces, ranks with the fool who presented his mistress with a dog leash for a carcanet. It is with such as thou, Philip, whose eyes are gifted with the quick and keen sense that sees beyond the exterior surface of affairs, that Princes should share their council table, their cabinet -- what do I say? -- the most secret recesses of their soul."	-- Право, мой друг де Комин, этих закованных в броню солдат с алебардами и бердышами никогда не следовало бы пускать дальше прихожей их государей, -- говорил Людовик своему будущему историку. -- На войне, конечно, без них не обойтись. Но тот монарх, который думает, что головы их годны на что-нибудь иное, кроме того, чтобы служить наковальнями для неприятельских мечей, похож на сумасшедшего, подарившего своей возлюбленной вместо ожерелья собачий ошейник. Только таких людей, как ты, Филипп, людей с острым взглядом, который не скользит по поверхности, а проникает в глубь вещей, следовало бы допускать в совет и в кабинеты государей -- нет, больше того: им следовало бы открывать самые тайные изгибы нашей души.
De Comines, himself so keen a spirit, was naturally gratified with the approbation of the most sagacious Prince in Europe, and he could not so far disguise his internal satisfaction, but that Louis was aware he had made some impression on him.	Де Комин, сам человек большого ума, естественно был польщен похвалой умнейшего из европейских государей и не сумел скрыть свое удовольствие; Людовик заметил произведенное им впечатление.
"I would," continued he, "that I had such a servant, or rather that I were worthy to have such a one! I had not then been in this unfortunate situation, which, nevertheless, I should hardly regret, could I but discover any means of securing the services of so experienced a statist."	-- Как бы я хотел, -- продолжал он, -- иметь такого слугу или, вернее, быть достойным такого слуги, де Комин! Уж конечно, тогда я не попал бы в такое безвыходное положение... Впрочем, я примирился бы даже с моим положением, если бы сумел найти средство пользоваться советами такого знающего государственного мужа, как ты.
De Comines said that all his faculties, such as they were, were at the service of his Most Christian Majesty, saving always his allegiance to his rightful lord, Duke Charles of Burgundy.	На это де Комин ответил, что он всегда готов служить по мере сил его величеству, если только это не будет идти вразрез с верностью, которой он обязан своему государю, герцогу Карлу Бургундскому.
"And am I one who would seduce you from that allegiance?" said Louis pathetically. "Alas! am I not now endangered by having reposed too much confidence in my vassal? and can the cause of feudal good faith be more sacred with any than with me, whose safety depends on an appeal to it? -- No, Philip de Comines -- continue to serve Charles of Burgundy, and you will best serve him, by bringing round a fair accommodation with Louis of France. In doing thus you will serve us both, and one, at least, will be grateful. I am told your appointments in this Court hardly match those of the Grand Falconer and thus the services of the wisest counsellor in Europe are put on a level, or rather ranked below, those of a fellow who feeds and physics kites! France has wide lands -- her King has much gold. Allow me, my friend, to rectify this scandalous inequality. The means are not distant. -- Permit me to use them."	-- Неужели ты думаешь, что я способен посягнуть на твою верность герцогу! -- с ужасом воскликнул Людовик. -- Увы, разве я сам в эту минуту не страдаю только потому, что слишком положился на верность своего вассала? Разве для кого-нибудь феодальная верность может быть священнее, чем для меня, чья судьба зависит сейчас исключительно от соблюдения этой верности? Нет, Филипп де Комин, продолжай служить Карлу Бургундскому, и ты окажешь ему неоценимую услугу, помирив его с Людовиком Французским. Ты послужишь этим нам обоим, и уж один из нас наверное сумеет тебя отблагодарить. Я слышал, что жалованье, которое ты получаешь при здешнем дворе, не больше жалованья старшего сокольничего. Вот как ценят здесь услуги самого мудрого в Европе советника! Его приравнивают к человеку, который только кормит и лечит хищных птиц, и даже ставят ниже его! Но Франция богата, у французского короля много денег. Позволь же мне, мой друг, загладить эту вопиющую несправедливость! Кстати, и средство у меня под рукой -- позволь же им воспользоваться!
The King produced a weighty bag of money; but De Comines, more delicate in his sentiments than most courtiers of that time, declined the proffer, declaring himself perfectly satisfied with the liberality of his native Prince, and assuring Louis that his desire to serve him could not be increased by the acceptance of any such gratuity as he had proposed.	С этими словами король достал туго набитый кошелек с деньгами; но де Комин, который был щепетильнее большинства придворных своего времени, отклонил подарок, говоря, что он совершенно удовлетворен щедростью своего законного государя и что никакие подарки не могут усилить его искреннее желание служить его величеству.
"Singular man!" exclaimed the King; "let me embrace the only courtier of his time, at once capable and incorruptible. Wisdom is to be desired more than fine gold; and believe me, I trust in thy kindness, Philip, at this pinch, more than I do in the purchased assistance of many who have received my gifts.	-- Странный ты человек! -- воскликнул Людовик. -- Позволь же мне обнять единственного в наш век умного и неподкупного царедворца! Мудрость дороже золота, и поверь мне, Филипп, что я больше полагаюсь на твое участие, чем на помощь тех, кто принял мои подарки.
I know you will not counsel your master to abuse such an opportunity as fortune, and, to speak plain, De Comines, as my own folly, has afforded him."	Я знаю, что ты не посоветуешь твоему государю употребить во зло случай, который судьба или, вернее, моя собственная глупость дала ему в руки.
"To abuse it, by no means," answered the historian, "but most certainly to use it."	-- Употребить во зло -- конечно, нет, но воспользоваться им -- без всякого сомнения, -- ответил историк.
"How, and in what degree?" said Louis. "I am not ass enough to expect that I shall escape without some ransom -- but let it be a reasonable one -- reason I am ever Willing to listen to at Paris or at Plessis, equally as at Peronne."	-- Да, но как, в какой мере? -- возразил Людовик. -- Я не совсем выжил из ума и не льщу себя надеждой, что мне удастся выбраться отсюда, не заплатив выкупа, но пусть его размеры не будут безрассудны, потому что я всегда послушен голосу рассудка, будь то в Париже, в Плесси или в Перонне.
"Ah, but if it like your Majesty," replied De Comines, "Reason at Paris or Plessis was used to speak in so low and soft a tone of voice, that she could not always gain an audience of your Majesty -- at Peronne she borrows the speaking trumpet of Necessity, and her voice becomes lordly and imperative."	-- Однако, с позволения вашего величества, я должен заметить, что и в Париже и в Плесси голос рассудка обычно звучал так тихо, что не всегда доходил до слуха вашего величества, тогда как в Перонне он гремит, как сама Неизбежность, -- властно и повелительно.
"You are figurative," said Louis, unable to restrain an emotion of peevishness; "I am a dull, blunt man, Sir of Comines. I pray you leave your tropes, and come to plain ground. What does your Duke expect of me?"	-- Ты, я вижу, любишь выражаться иносказательно, -- ответил Людовик, не в силах подавить свою досаду, -- я же человек простой, сеньор де Комин. Брось, пожалуйста, твои иносказания и говори прямо! Чего хочет от меня ваш герцог?
"I am the bearer of no propositions, my lord," said De Comines; "the Duke will soon explain his own pleasure; but some things occur to me as proposals, for which your Majesty- ought to hold yourself prepared. As, for example, the final cession of these towns here upon the Somme."	-- Я не уполномочен предъявлять его претензии, государь, -- сказал де Комин. -- Скоро герцог сам выскажет их вашему величеству, но я угадываю возможность кое-каких требований, к которым вашему величеству следовало бы быть подготовленным. Вот, например, хотя бы вопрос об окончательной уступке городов на Сомме.
"I expected so much," said Louis.	-- Я этого ждал, -- сказал Людовик.
"That you should disown the Liegeois, and William de la Marck."	-- Вам, вероятно, придется отречься от льежцев и Гийома де ла Марка.
"As willingly as I disclaim Hell and Satan," said Louis.	-- Отрекаюсь так же охотно, как от ада и сатаны, -- сказал Людовик.
"Ample security will be required, by hostages, or occupation of fortresses, or otherwise, that France shall in future abstain from stirring up rebellion among the Flemings."	-- От вас могут потребовать в виде залогов сдачи некоторых крепостей или чего-нибудь в этом роде -- гарантий, что на будущее время Франция не станет сеять смуту среди фламандцев.
"It is something new," answered the King, "that a vassal should demand pledges from his Sovereign; but let that pass too."	-- Это что-то новое, -- промолвил Людовик. -- Я не слышал, чтобы вассал требовал гарантий от своего государя... Но пусть будет так... Продолжай!
"A suitable and independent appanage for your illustrious brother, the ally and friend of my master -- Normandy or Champagne.	-- Могут потребовать еще приличных и независимых владений для вашего славного брата -- друга и союзника моего государя, -- например, Нормандию или Шампань.
The Duke loves your father's house, my Liege."	Герцог очень привязан ко всей семье вашего отца, государь.
"So well," answered Louis, "that, mort Dieu! he's about to make them all kings. -- Is your budget of hints yet emptied?"	-- Да, клянусь богом, так привязан, что хотел бы всех его детей сделать королями! -- воскликнул Людовик. -- Истощился ли наконец запас твоих догадок?
"Not entirely," answered the counsellor: "it will certainly be required that your Majesty will forbear molesting, as you have done of late, the Duke de Bretagne, and that you will no longer contest the right which he and other grand feudatories have, to strike money, to term themselves dukes and princes by the grace of God --"	-- Не совсем, -- ответил де Комин. -- От вас, ваше величество, могут еще потребовать, чтобы вы не притесняли герцога Бретонского, как это иногда случалось, и признали бы на будущее время право его и других главнейших ваших вассалов чеканить монету, называться герцогами и государями милостью божьей.
"In a word, to make so many kings of my vassals. Sir Philip, would you make a fratricide of me? -- You remember well my brother Charles -- he was no sooner Duke of Guyenne, than he died. -- And what will be left to the descendant and representative of Charlemagne, after giving away these rich provinces, save to be smeared with oil [a king, priest, or prophet was consecrated by means of oil] at Rheims, and to eat their dinner under a high canopy?"	-- Словом, сделать всех моих вассалов королями! Послушайте, сеньор Филипп, уж не хотите ли вы, чтобы я стал братоубийцей? Помните вы моего брата Карла? Он умер, как только сделался герцогом Гиеннским. И что же останется потомку и представителю Карла Великого, если он раздаст богатейшие из своих провинций, кроме права помазания в Реймсе да вкушения трапезы под высоким балдахином?
"We will diminish your Majesty's concern on that score, by giving you a companion in that solitary exaltation," said Philip de Comines. "The Duke of Burgundy, though he claims not at present the title of an independent king, desires nevertheless to be freed in future from the abject marks of subjection required of him to the crown of France -- it is his purpose to close his ducal coronet with an imperial arch, and surmount it with a globe, in emblem that his dominions are independent."	-- Мы наполовину избавим ваше величество и от этих забот, дав вам товарища в вашем одиноком величии. Герцог Бургундский, хоть он и не требует в настоящее время титула независимого государя, желал бы, однако, избавиться от некоторых унизительных для него выражений вассальной зависимости от французской короны, которые были для него обязательны. Он намерен, в подражание императорскому венцу, увенчать свою герцогскую корону державой -- эмблемой независимости своих владений.
"And how dares the Duke of Burgundy, the sworn vassal of France," exclaimed Louis, starting up, and showing an unwonted degree of emotion, "how dares he propose such terms to his Sovereign, as, by every law of Europe, should infer a forfeiture of his fief?"	-- А как смеет герцог Бургундский, верноподданный вассал Франции, -- воскликнул Людовик, вскакивая с места в сильном волнении, -- как он смеет предъявлять своему господину требования, за которые по всем европейским законам его владения подлежат конфискации?
"The doom of forfeiture it would in this case be difficult to enforce," answered De Comines calmly. "Your Majesty is aware that the strict interpretation of the feudal law is becoming obsolete even in the Empire, and that superior and vassal endeavour to mend their situation in regard to each other, as they have power and. opportunity.	-- При теперешнем положении вещей было бы весьма затруднительно привести в исполнение приговор о конфискации, -- хладнокровно ответил де Комин. -- Вашему величеству хорошо известно, что феодальные законы устарели и нигде, даже в Германской империи, не соблюдаются с прежней строгостью и что государи и вассалы сами стараются, по мере сил и возможности, улаживать свои взаимные отношения.
"Your Majesty's interferences with the Duke's vassals in Flanders will prove an exculpation of my master's conduct, supposing him to insist that, by enlarging his independence, France should in future be debarred from any pretext of doing so."	Тайные происки вашего величества в подвластной герцогу Фландрии послужат оправданием моему государю, если бы даже он вздумал настаивать на признании своей независимости, чтобы прекратить дальнейшее вмешательство Франции в свои дела.
"Comines, Comines!" said Louis, arising again, and pacing the room in a pensive manner, "this is a dreadful lesson on the text Vae victis! [woe to the vanquished!] -- You cannot mean that the Duke will insist on all these hard conditions?"	-- Ах, Комин, Комин, -- с горечью воскликнул король, снова в волнении вскакивая с места и принимаясь шагать по комнате, -- какой это ужасный для меня урок на тему Vae victis! [Горе побежденным (лат.).] Мне просто не верится, чтобы герцог стал настаивать на исполнении всех этих тяжелых условий.
"At least I would have your Majesty be in a condition to discuss them all."	-- Все-таки лучше, чтобы ваше величество были заранее к этому подготовлены.
"Yet moderation, De Comines, moderation in success, is -- no one knows better than you -- necessary to its ultimate advantage."	-- Но ведь умеренность, умеренность при успехе -- никто этого не понимает лучше тебя, де Комин, -- необходима для того, кто хочет упрочить за собой все его выгоды!
"So please your Majesty, the merit of moderation is, I have observed, most apt to be extolled by the losing party. The winner holds in more esteem the prudence which calls on him not to leave an opportunity unimproved."	-- Не прогневайтесь, ваше величество, но умеренность, как я замечал, превозносится обыкновенно только проигрывающей стороной. Тот, кто выигрывает, сообразуется исключительно с благоразумием, которое велит не упускать удобный случай.
"Well, we will consider," replied the King; "but at least thou hast reached the extremity of your Duke's unreasonable exaction? there can remain nothing -- or if there does, for so thy brow intimates -- what is it -- what indeed can it be -- unless it be my crown? which these previous demands, if granted, will deprive of all its lustre?"	-- Ну ладно, я об этом подумаю, -- сказал король, -- но надеюсь по крайней мере, что этим исчерпываются безумные требования герцога? Дальше, кажется, идти некуда... Или есть еще что-нибудь? Вижу по твоим глазам, что есть... Но что же еще? Чего еще жаждет ваш герцог? Моей короны? Но ведь она и так потеряет весь свой блеск, если я соглашусь на ваши требования.
"My lord," said De Comines, "what remains to be mentioned, is a thing partly -- indeed in a great measure within the Duke's own power, though he means to invite your Majesty's accession to it, for in truth it touches you nearly."	-- Ваше величество, -- ответил де Комин, -- то, что мне остается еще вам сказать, наполовину, даже больше чем наполовину зависит от герцога; тем не менее он хотел бы заручиться одобрением вашего величества, так как это близко касается вас, государь.
"Pasques Dieu!" exclaimed the King impatiently, "what is it? -- Speak out, Sir Philip -- am I to send him my daughter for a concubine, or what other dishonour is he to put on me?"	-- Черт возьми! Что же это? -- с нетерпением воскликнул король. -- Объяснитесь, сеньор Филипп. Может быть, я должен отдать ему в наложницы мою дочь? Или каким еще бесчестьем он хочет покрыть мое имя?
"No dishonour, my Liege; but your Majesty's cousin, the illustrious Duke of Orleans --"	-- Здесь и речи нет о бесчестье, государь: дело в том, что ваш кузен герцог Орлеанский...
"Ha!" exclaimed the King; but De Comines proceeded without heeding the interruption.	-- А, вот оно что! -- воскликнул Людовик. Но де Комин продолжал, не обращая внимания на то, что его перебили:
"-- having conferred his affections on the young Countess Isabelle de Croye, the Duke expects your Majesty will, on your part, as he on his, yield your assent to the marriage, and unite with him in endowing the right noble couple with such an appanage, as, joined to the Countess's estates, may form a fit establishment for a Child of France."	-- Герцог Орлеанский увлекся молодой графиней Изабеллой де Круа, и герцог Карл, который вполне одобряет этот брак, желал бы заручиться и вашим согласием, государь. Он хочет, чтобы ваше величество дали знатной чете приданое, которое вместе с состоянием самой графини составило бы достойное владение для сына Франции.
"Never, never!" said the King, bursting out into that emotion which he had of late suppressed with much difficulty, and striding about in a disordered haste, which formed the strongest contrast to the self command which he usually exhibited.	-- Никогда этому не бывать! Никогда! -- воскликнул Людовик, вскакивая, не в силах сдержать страшное волнение, -- которое он все время подавлял; теперь оно прорвалось наружу, несмотря на его всегдашнее самообладание.
"Never, never! -- let them bring scissors, and shear my hair like that of the parish fool, whom I have so richly resembled -- let them bid the monastery or the grave yawn for me, let them bring red hot basins to sear my eyes -- axe or aconite -- whatever they will, but Orleans shall not break his plighted faith to my daughter, or marry another while she lives!"	-- Никогда! Никогда! Пусть принесут ножницы и срежут мне волосы, как деревенскому дураку, на которого я и без того слишком похож! Пусть сошлют меня в монастырь.., уложат в гроб.., пусть выжгут мне глаза каленым железом.., отравят.., отрубят голову.., пусть делают со мной что хотят, -- я не позволю герцогу Орлеанскому нарушить слово, данное моей дочери!.. Он ни на ком не женится, пока она жива!
"Your Majesty," said De Comines, "ere you set your mind so keenly against what is proposed, will consider your own want of power to prevent it. Every wise man, when he sees a rock giving way, withdraws from the bootless attempt of preventing the fall."	-- Прежде чем так решительно восставать против этого брака, вашему величеству следовало бы подумать, есть ли у вас возможность помешать ему, -- сказал де Комин. -- Ни один благоразумный человек не станет удерживать обрушивающуюся скалу.
"But a brave man," said Louis, "will at least find his grave beneath it. De Comines, consider the great loss, the utter destruction, such a marriage will bring upon my kingdom. Recollect, I have but one feeble boy, and this Orleans is the next heir -- consider that the Church hath consented to his union with Joan, which unites so happily the interests of both branches of my family, think on all this, and think too that this union has been the favourite scheme of my whole life -- that I have schemed for it, fought for it, watched for it, prayed for it -- and sinned for it. Philip de Comines, I will not forego it! Think man, think! -- pity me in this extremity, thy quick brain can speedily find some substitute for this sacrifice -- some ram to be offered up instead of that project which is dear to me as the Patriarch's only son was to him. [Isaac, whose father Abraham, in obedience to the command of God, was about to sacrifice him upon the altar when a ram appeared, which Abraham offered in his stead.] Philip, pity me! -- you at least should know that, to men of judgment and foresight, the destruction of the scheme on which they have long dwelt, and for which they have long toiled, is more inexpressibly bitter than the transient grief of ordinary men, whose pursuits are but the gratification of some temporary passion -- you, who know how to sympathize with the deeper, the more genuine distress of baffled prudence and disappointed sagacity -- will you not feel for me?"	-- Да, но человек мужественный может найти под нею могилу, -- ответил Людовик. -- Подумай, де Комин, ведь подобный брак -- это гибель, это разорение моего государства! Подумай, ведь у меня только один сын, слабый ребенок, и после него герцог Орлеанский -- ближайший мой наследник. Сама церковь согласилась сочетать его и Жанну, и этот союз счастливо соединит интересы обеих линий моего дома. Вспомни, что этот брак был заветной мечтой всей моей жизни; я взвесил его со всех сторон, я мечтал о нем дни и ночи, я сражался для него, молился о нем, грешил ради него... Нет, де Комин, я не могу от него отказаться. Ты только подумай, де Комин, подумай и пожалей меня! Я уверен, что твой гибкий ум поможет тебе найти искупительного агнца взамен этой жертвы, потому что, пойми, мой план мне так же дорог, как дорог был Аврааму его единственный сын. Пожалей меня, Филипп! Ты не можешь не понимать, что для человека проницательного, который смотрит в будущее, в разрушении созданного им долгими трудами плана несравненно больше горечи, чем в скоропреходящей печали заурядных людей, стремящихся удовлетворить лишь мимолетную страсть. Ты умеешь сочувствовать глубокой скорби разбитых надежд, измене тонко продуманных расчетов -- неужели же ты не пожалеешь меня?
"My Lord and King," replied De Comines, "I do sympathize with your distress in so far as duty to my master --"	-- Я сочувствую вам, государь, насколько мой долг перед моим повелителем...
"Do not mention him!" said Louis, acting, or at least appearing to act, under an irresistible and headlong impulse, which withdrew the usual guard which he maintained over his language. "Charles of Burgundy is unworthy of your attachment. He who can insult and strike his councillors -- he who can distinguish the wisest and most faithful among them by the opprobrious name of Booted Head!"	-- Не говори мне о нем! Не упоминай его имени! -- воскликнул Людовик в порыве искреннего или притворного негодования, заставившего его, казалось, отбросить свою обычную сдержанность. -- Карл Бургундский не стоит твоей привязанности, если осмеливается оскорблять и бить своих советников и обзывать мудрейшего и преданнейшего из них позорящей кличкой "Битая башка"!
The wisdom of Philip de Comines did not prevent his having a high sense of personal consequence; and he was so much struck with the words which the King uttered, as it were, in the career of a passion which overleaped ceremony, that he could only reply by repetition of the words	Несмотря на весь свой ум, Филипп де Комин был очень тщеславен. Слова короля, как будто забывшего в порыве негодования всякую сдержанность, так глубоко задели его, что он только и нашелся сказать:
"Booted Head! It is impossible that my master the Duke could have so termed the servant who has been at his side since he could mount a palfrey -- and that too before a foreign monarch! -- it is impossible!"	-- "Битая башка"! Невероятно, чтобы герцог мог так называть меня, своего верного слугу, который не расставался с ним с тех пор, как он впервые сел на коня, да еще при постороннем, при чужестранном монархе. Нет, это невозможно!
Louis instantly saw the impression he had made, and avoiding alike a tone of condolence, which might have seemed insulting, and one of sympathy, which might have savoured of affectation; he said, with simplicity, and at the same time with dignity,	Людовик сейчас же заметил, какое он произвел впечатление. Избегая сочувственного тона, который мог бы быть оскорбительным, и не выказывая участия, которое могло бы показаться притворным, он сказал просто, но с достоинством:
"My misfortunes make me forget my courtesy, else I had not spoken to you of what it must be unpleasant for you to hear. But you have in reply taxed me with having uttered impossibilities -- this touches my honour; yet I must submit to the charge, if I tell you not the circumstances which the Duke, laughing until his eyes ran over, assigned for the origin of that opprobrious name, which I will not offend your ears by repeating. Thus, then, it chanced. You, Sir Philip de Comines, were at a hunting match with the Duke of Burgundy, your master; and when he alighted after the chase, he required your services in drawing off his boots. Reading in your looks, perhaps, some natural resentment of this disparaging treatment, he ordered you to sit down in turn, and rendered you the same office he had just received from you. But offended at your understanding him literally, he no sooner plucked one of your boots off than he brutally beat it about your head till the blood flowed, exclaiming against the insolence of a subject who had the presumption to accept of such a service at the hand of his Sovereign; and hence he, or his privileged fool, Le Glorieux, is in the current habit of distinguishing you by the absurd and ridiculous name of Tete botte, which makes one of the Duke's most ordinary subjects of pleasantry."	-- Мои несчастья, кажется, заставили меня позабыть о приличиях, иначе я, конечно, никогда не повторил бы при вас слов, которые могут вас оскорбить. Но вы упрекнули меня в том, что я говорю невероятные вещи, и задели мою честь; поэтому, чтобы опровергнуть ваше обвинение, я должен рассказать вам, как и при каких обстоятельствах герцог, смеясь до слез, рассказал мне о происшествии, послужившем поводом к унизительной кличке, повторением которой я не стану вас оскорблять. По словам герцога, дело было так. Однажды, когда вы с ним вернулись с охоты, герцог потребовал, чтобы вы сняли с него сапоги. Заметил ли он по вашему лицу, что вы, естественно, были оскорблены таким обращением, право, не знаю, -- но только он сейчас же велел вам сесть и, в свою очередь, оказал вам такую же услугу. Оказать-то он ее оказал, но страшно взбесился за то, что вы ее приняли, и, едва стащив с вас один сапог, тут же принялся бить вас им по голове, пока не избил до крови, приговаривая: "Это тебе за то, что ты посмел принять подобную услугу от своего государя!" С тех пор он и его любимый шут ле Глорье иначе вас не называют, как "Битая башка", и это нелепое прозвище служит герцогу любимым предметом для шуток и острот.
[The story is told more bluntly, and less probably, in the French memoirs of the period, which affirm that Comines, out of a presumption inconsistent with his excellent good sense, had asked of Charles of Burgundy to draw off his boots, without having been treated with any previous familiarity to lead to such a freedom. I have endeavoured to give the anecdote a turn more consistent with the sense and prudence of the great author concerned. S.]	нет соответствия
While Louis thus spoke, he had the double pleasure of galling to the quick the person whom he addressed -- an exercise which it was in his nature to enjoy, even where he had not, as in the present case, the apology that he did so in pure retaliation -- and that of observing that he had at length been able to find a point in De Comines's character which might lead him gradually from the interests of Burgundy to those of France.	Говоря это, Людовик вдвойне наслаждался: во-первых, ему удалось больно задеть своего собеседника, -- а он любил доставлять себе это удовольствие даже тогда, когда у него не было, как в эту минуту, намерения сквитаться; во-вторых, он открыл в характере де Комина слабую струнку, которую со временем мог использовать, чтобы постепенно отдалить его от Бургундии и привлечь на сторону Франции.
But although the deep resentment which the offended courtier entertained against his master induced him at a future period to exchange the service of Charles for that of Louis, yet, at the present moment, he was contented to throw out only some general hints of his friendly inclination towards France, which he well knew the King would understand how to interpret. And indeed it would be unjust to stigmatize the memory of the excellent historian with the desertion of his master on this occasion, although he was certainly now possessed with sentiments much more favourable to Louis than when he entered the apartment.	Однако, хотя с той поры оскорбленный царедворец затаил против своего государя глубокую обиду, которая впоследствии заставила его променять службу Карлу Бургундскому на службу королю Людовику, пока он ограничился самыми общими изъявлениями своих дружеских чувств к Франции, настоящий смысл которых, как он хорошо понимал, Людовик сумел разгадать. Конечно, было бы несправедливо чернить память прославленного историка обвинением, что именно это было причиной его последующей измены герцогу, однако можно сказать с достоверностью, что де Комин вышел от Людовика с гораздо более дружескими чувствами, чем те, с какими он вошел.
He constrained himself to laugh at the anecdote which Louis had detailed, and then added,	Он принудил себя рассмеяться над рассказанным Людовиком случаем и сказал:
"I did not think so trifling a frolic would have dwelt on the mind of the Duke so long as to make it worth telling again. Some such passage there was of drawing off boots and the like, as your Majesty knows that the Duke is fond of rude play; but it has been much exaggerated in his recollection. Let it pass on."	-- Право, я бы никак не подумал, что герцог может так долго помнить подобный вздор. Что-то в этом роде действительно было.., вашему величеству ведь известно пристрастие герцога к грубым шуткам.., но рассказ очень преувеличен!.. Не стоит об этом и говорить...
"Ay, let it pass on," said the King; "it is indeed shame it should have detained us a minute. -- And now, Sir Philip, I hope you are French so far as to afford me your best counsel in these difficult affairs. You have, I am well aware, the clew to the labyrinth, if you would but impart it."	-- И правда, не стоит, -- согласился король. -- Не стыдно ли, что такой вздор занял нас хотя бы на минуту! Итак, к делу, сеньор Филипп. Надеюсь, ты настолько француз, что подаешь мне добрый совет в моем тяжелом положении. Я убежден, что нить к этому лабиринту в твоих руках. Помоги же мне из него выбраться!
"Your Majesty may command my best advice and service," replied De Comines, "under reservation always of my duty to my own master."	-- И я и мои советы к услугам вашего величества, -- ответил де Комин, -- но повторяю снова: когда это не идет вразрез с моим долгом по отношению к моему государю.
This was nearly what the courtier had before stated; but he now repeated it in a tone so different that, whereas Louis understood from the former declaration that the reserved duty to Burgundy was the prime thing to be considered, so he now saw clearly that the emphasis was reversed, and that more weight was now given by the speaker to his promise of counsel than to a restriction which seemed interposed for the sake of form and consistency. The King resumed his own seat, and compelled De Comines to sit by him, listening at the same time to that statesman as if the words of an oracle sounded in his ears. De Comines spoke in that low and impressive tone which implies at once great sincerity and some caution, and at the same time so slowly as if he was desirous that the King should weigh and consider each individual word as having its own peculiar and determined meaning.	Это было почти буквальное повторение того, что он говорил раньше, но теперь эти слова были сказаны таким тоном, что проницательный Людовик, который, в первый раз услышав заявление де Комина, ясно понял, какой помехой будет для него верность этого царедворца герцогу Бургундскому, теперь сразу уловил в них новый смысл: он видел, что теперь его собеседник подчеркивает обещание дать полезный совет, а о долге упоминает только из приличия. Итак, король сел, пригласил де Комина сесть рядом и стал его слушать так, словно внимал оракулу. Де Комин говорил выразительно и тихо, тоном сдержанной искренности, медленно отчеканивая слова, точно для того, чтобы Людовик мог хорошенько взвесить их.
"The things," he said, "which I have suggested for your Majesty's consideration, harsh as they sound in your ear, are but substitutes for still more violent proposals brought forward in the Duke's counsels, by such as are more hostile to your Majesty. And I need scarce remind your Majesty, that the more direct and more violent suggestions find readiest acceptance with our master, who loves brief and dangerous measures better than those that are safe, but at the same time circuitous."	-- Как это ни тяжело для вас, государь, -- начал он, -- но требования, представленные мною на усмотрение вашего величества, -- самые мягкие из всех, которые предлагали и обсуждали в присутствии герцога на совете люди, враждебные вашему величеству. И мне, конечно, нет надобности напоминать вам, что наш герцог охотнее всего принимает самые решительные и самые жестокие советы, потому что любит быстрые, крутые меры и предпочитает их окольным путям.
"I remember," said the King. "I have seen him swim a river at the risk of drowning, though there was a bridge to be found for riding two hundred yards."	-- Как же, как же! -- подтвердил король. -- Я сам видел, как он однажды с опасностью для жизни переплывал реку, когда не дальше как в двухстах ярдах от него был мост.
"True, Sire; and he that weighs not his life against the gratification of a moment of impetuous passion will, on the same impulse, prefer the gratification of his will to the increase of his substantial power."	-- Вот видите, ваше величество! А тот, кто ставит на карту жизнь ради удовлетворения минутного каприза, не задумается пренебречь случаем увеличить свое, достояние, лишь бы сделать по-своему.
"Most true," replied the King; "a fool will ever grasp rather at the appearance than the reality of authority. And this I know to be true of Charles of Burgundy. But, my dear friend De Comines, what do you infer from these premises?"	-- Ты прав, -- ответил король. -- Глупцу внешние проявления власти всегда дороже самой власти. Карл Бургундский именно таков! Но, друг мой, какой же отсюда следует вывод?
"Simply this, my lord," answered the Burgundian, "that as your Majesty has seen a skilful angler control a large and heavy fish, and finally draw him to land by a single hair, which fish had broke through a tackle tenfold stronger, had the fisher presumed to strain the line on him, instead of giving him head enough for all his wild flourishes; even so your Majesty, by gratifying the Duke in these particulars on which he has pitched his ideas of honour, and the gratification of his revenge, may evade many of the other unpalatable propositions at which I have hinted; and which -- including, I must state openly to your Majesty, some of those through which France would be most especially weakened -- will slide out of his remembrance and attention, and, being referred to subsequent conferences and future discussion, may be altogether eluded."	-- Вот какой, государь, -- ответил бургундец. -- Вашему величеству, вероятно, случалось видеть, как искусный рыбак ловит крупную рыбу и вытягивает ее на берег с помощью тонкого конского волоса, который непременно бы порвался, будь леска хоть вдесятеро толще, если бы рыбак вздумал сразу вытянуть ее, вместо того чтобы на время предоставить рыбе свободу биться и дергать ее во все стороны. Так и вы, государь, уступите герцогу в тех требованиях, которые он связывает с вопросами о чести и возмездии, и вам удастся отклонить требования, которые больше всего возмущают ваше величество, то есть именно те -- я хочу быть откровенным до конца, -- которые больше всего клонятся к ослаблению Франции. На первых порах он не вспомнит о них, а там, откладывая день за днем их обсуждение, ваше величество сможете от них уклониться.
"I understand you, my good Sir Philip; but to the matter," said the King. "To which of those happy propositions is your Duke so much wedded that contradiction will make him unreasonable and untractable?"	-- Я понимаю тебя, мой добрый Филипп, -- сказал король, -- но вернемся к делу. Итак, на какие же из лестных предложений герцога нельзя возражать, не вызывая его безрассудного гнева, и какими из них он больше всего дорожит?
"To any or to all of them, if it please your Majesty, on which you may happen to contradict him. This is precisely what your Majesty must avoid; and to take up my former parable, you must needs remain on the watch, ready to give the Duke line enough whenever he shoots away under the impulse of his rage. His fury, already considerably abated, will waste itself if he be unopposed, and you will presently find him become more friendly and more tractable."	-- С вашего позволения, государь, всеми и каждыми, на которые вы станете возражать. Этого-то вашему величеству и следует избегать; выражаясь иносказательно, вы все время должны быть настороже, чтобы вовремя ослабить лесу, когда герцог начнет метаться в припадке бешенства. Это бешенство, наполовину уже утихшее, уляжется само собой, не встречая препятствий, и тогда вашему величеству будет легче с ним справиться.
"Still," said the' King, musing, "there must be some particular demands which lie deeper at my cousin's heart than the other proposals. Were I but aware of these, Sir Philip"	-- А все-таки, -- задумчиво заметил Людовик, -- должно же быть в требованиях моего кузена что-нибудь, чем он особенно дорожит. Если б я мог узнать, что именно, Филипп...
"Your Majesty may make the lightest of his demands the most important simply by opposing it," said De Comines, "nevertheless, my lord, thus far I can say, that every shadow of treaty will be broken off, if your Majesty renounce not William de la Marck and the Liegeois."	-- Пустейшее из требований герцога может превратиться в самое важное, стоит только вашему величеству начать ему противоречить, -- сказал де Комин. -- Одно могу сказать с уверенностью: не может быть и речи о соглашении, пока ваше величество не отступитесь от де ла Марка и от льежцев.
"I have already said that I will disown them," said the King, "and well they deserve it at my hand; the villains have commenced their uproar at a moment that might have cost me my life."	-- Я уже сказал, что порву с ними, -- ответил Людовик, -- и лучшего они не заслуживают. Негодяи! Заварить кашу в такое время, когда это могло стоить мне жизни!
"He that fires a train of powder," replied the historian, "must expect a speedy explosion of the mine. -- But more than mere disavowal of their cause will be expected of your Majesty by Duke Charles, for know that he will demand your Majesty assistance to put the insurrection down, and your royal presence to witness the punishment which he destines for the rebels."	-- Тот, кто подносит к пороху фитиль, должен ждать взрыва, -- ответил де Комин. -- Но герцог рассчитывает не только на ваше обещание отречься от них, государь: вы должны знать, что он потребует еще помощи вашего величества для усмирения мятежа и вашего присутствия при наказании виновных.
"That may scarce consist with our honour, De Comines," said the King.	-- Едва ли это будет совместимо с нашим достоинством, де Комин, -- возразил король.
"To refuse it will scarcely consist with your Majesty's safety," replied De Comines. "Charles is determined to show the people of Flanders that no hope, nay, no promise, of assistance from France will save them in their mutinies from the wrath and vengeance of Burgundy."	-- Отказ будет еще менее совместим с вашей безопасностью, государь, -- ответил де Комин. -- Карл решил раз навсегда доказать фламандцам, что им нечего надеяться на поддержку Франции и что ничье вмешательство не спасет их от гнева и мести Бургундии, если они затеют новое восстание.
"But, Sir Philip, I will speak plainly," answered the King. "Could we but procrastinate the matter, might not these rogues of Liege make their own part good against Duke Charles? The knaves are numerous and steady. -- Can they not hold out their town against him?"	-- Я выскажусь откровенно, сеньор Филипп, -- сказал Людовик. -- Не кажется ли тебе, что, если б нам удалось выиграть время, эти льежские бездельники сумели бы, пожалуй, и сами за себя постоять? Негодяи многочисленны и отважны -- может быть, им удалось бы отстоять свой город от герцога Бургундского?
"With the help of the thousand archers of France whom your Majesty promised them, they might have done something, but --"	-- С помощью тысячи французских стрелков, обещанных им вашим величеством, быть может, и удалось бы, но...
"Whom I promised them?" said the King. "Alas! good Sir Philip! you much wrong me in saying so."	-- Обещанных мной? -- воскликнул Людовик. -- Это клевета! Как тебе не стыдно повторять ее, Филипп!
"But without whom," continued De Comines, not heeding the interruption, "as your Majesty will not now likely find it convenient to supply them, what chance will the burghers have of making good their town, in whose walls the large breaches made by Charles after the battle of St. Tron are still unrepaired; so that the lances of Hainault, Brabant, and Burgundy may advance to the attack twenty men in front?"	-- Но без этой помощи, -- продолжал де Комин, не обратив внимания на его слова, -- а ваше величество в настоящую минуту едва ли сочтете удобным им помогать, -- им вряд ли удастся отстоять город, в стенах которого еще не заделаны бреши, пробитые Карлом после Сен-Тронской битвы. Солдаты Брабанта, Эно и Бургундии, я полагаю, легко пройдут в них, человек по двадцать в ряд.
"The improvident idiots!" said the King. "If they have thus neglected their own safety, they deserve not my protection. Pass on -- I will make no quarrel for their sake."	-- Глупые ротозеи! -- воскликнул король. -- Не стоит и думать о них, если они сами не сумели о себе позаботиться. Продолжай, я не намерен из-за них затевать ссору!
"The next point, I fear, will sit closer to your Majesty's heart," said De Comines.	-- Боюсь, что следующее требование больнее заденет ваше величество, -- сказал де Комин.
"Ah!" replied the King, "you mean that infernal marriage! I will not consent to the breach of the contract betwixt my daughter Joan and my cousin of Orleans -- it would be wresting the sceptre of France from me and my posterity; for that feeble boy, the Dauphin, is a blighted blossom, which will wither without fruit. This match between Joan and Orleans has been my thought by day, my dream by night.	-- А! Это, верно, опять об этом проклятом браке! -- воскликнул король. -- Я уже тебе сказал, что никогда не позволю герцогу Орлеанскому нарушить клятву, данную им моей дочери Жанне! Это значило бы лишить французского престола и меня, и мое потомство, потому что мой сын, болезненный ребенок, -- это не более как увядающая почка, которая никогда не даст плода. Об этом браке я мечтал много дней, он мне грезился по ночам.
-- I tell thee, Sir Philip, I cannot give it up! -- Besides, it is inhuman to require me, with my own hand, to destroy at once my own scheme of policy, and the happiness of a pair brought up for each other."	Нет, сеньор Филипп, я не могу от него отказаться! Бесчеловечно требовать, чтобы я собственными руками разрушил свой излюбленный политический план и счастье двух молодых людей, предназначенных друг для друга!
"Are they, then, so much attached?" said De Comines.	-- Разве их взаимная привязанность так сильна? -- спросил де Комин.
"One of them at least," said the King, "and the one for whom I am bound to be most anxious. But you smile, Sir Philip -- you are no believer in the force of love."	-- По крайней мере за одного из них я ручаюсь, -- ответил король, -- и именно за ту, чье счастье мне дороже. Чему же вы улыбаетесь, сеньор Филипп? Или вы не верите в силу любви?
"Nay," said De Comines, "if it please you, Sire, I am so little an infidel in that particular that I was about to ask whether it would reconcile you in any degree to your acquiescing in the proposed marriage betwixt the Duke of Orleans and Isabelle de Croye, were I to satisfy you that the Countess's inclinations are so much fixed on another, that it is likely it will never be a match?"	-- Напротив, очень верю, государь, -- сказал де Комин, -- и поэтому только что хотел вас спросить: не охотнее ли ваше величество дадите согласие на задуманный герцогом брак, если я скажу вам, что графиня Изабелла де Круа любит другого и, вероятно, никогда не согласится на этот союз?
King Louis sighed.	Людовик вздохнул.
"Alas," he said, "my good and dear friend, from what sepulchre have you drawn such dead comfort? Her inclinations, indeed! -- Why, to speak truth, supposing that Orleans detested my daughter Joan, yet, but for this ill ravelled web of mischance, he must needs have married her; so you may conjecture how little chance there is of this damsel's being able to refuse him under a similar compulsion, and he a Child of France besides. -- Ah, no, Philip! little fear of her standing obstinate against the suit of such a lover. -- Varium et mutabile [(semper femina): woman is always inconstant and capricious], Philip."	-- Увы, мой друг, -- сказал он, -- в какой гробнице ты откопал это утешение для мертвеца? "Любит другого"! Ну и что ж? Будем говорить правду. Ведь если б герцог Орлеанский даже ненавидел мою дочь Жанну, он все равно был бы вынужден жениться на ней, не будь этого несчастного стечения обстоятельств. Рассуди же, де Комин, может ли случиться, чтобы эта особа, да еще под таким давлением, отказала ему, сыну Франции! Нет, Филипп, нет! Нечего и рассчитывать, чтобы она устояла против такого предложения и осмелилась ослушаться приказания герцога. Varium et mutabile [Изменчива и непостоянна (лат).], Филипп!
"Your Majesty may, in the present instance, undervalue the obstinate courage of this young lady. She comes of a race determinately wilful; and I have picked out of Crevecoeur that she has formed a romantic attachment to a young squire, who, to say truth, rendered her many services on the road."	-- В данном случае, государь, вы упускаете из виду особенности характера этой молодой особы. Недаром она родом из такой властной и упрямой семьи, как семья де Круа. Я выведал от Кревкера, что она воспылала романтической любовью к сопровождавшему ее молодому оруженосцу, который, надо правду сказать, оказал ей немало услуг в ее путешествии.
"Ha!" said the King -- "an Archer of my Guards, by name Quentin Durward?"	-- Да уж не мой ли это стрелок Квентин Дорвард? -- воскликнул король.
"The same, as I think," said De Comines; "he was made prisoner along with the Countess, travelling almost alone together."	-- Кажется, он самый, -- ответил де Комин. -- Они и в плен-то попали вместе, путешествуя чуть ли не вдвоем.
"Now, our Lord and our Lady, and Monseigneur Saint Martin, and Monseigneur Saint Julian, be praised every one of them!" said the King, "and all laud and honour to the learned Galeotti; who read in the stars that this youth's destiny was connected with mine! If the maiden be so attached to him as to make her refractory to the will of Burgundy, this Quentin hath indeed been rarely useful to me."	-- Да будет благословенно имя господне, пресвятая дева и святые Мартин и Юлиан! -- воскликнул король. Честь и слава мудрому Галеотти, который прочитал по звездам, что судьба этого юноши тесно связана с моей! Если молодая девушка так крепко полюбила его, что откажется повиноваться герцогу Бургундскому, придется признать, что этот Квентин оказал мне славную услугу.
"I believe, my lord," answered the Burgundian, "according to Crevecoeur's report, that there is some chance of her being sufficiently obstinate; besides, doubtless, the noble Duke himself, notwithstanding what your Majesty was pleased to hint in way of supposition, will not willingly renounce his fair cousin, to whom he has been long engaged."	-- Судя по тому, что рассказывает Кревкер, ваше величество можете смело рассчитывать, что эта девушка не уступит герцогу Карлу. Да и сам герцог Орлеанский, несмотря на намек, который вашему величеству угодно было сделать, едва ли охотно откажется от своей прелестной кузины, с которой он так давно помолвлен.
"Umph!" answered the King -- "but you have never seen my daughter Joan. -- A howlet, man! -- an absolute owl, whom I am ashamed of! But let him be only a wise man, and marry her, I will give him leave to be mad par amours for the fairest lady in France. -- And now, Philip, have you given me the full map of your master's mind?"	-- Уф! -- произнес король. -- Но ты никогда не видел моей дочери Жанны: это совушка, мой милый, настоящая сова, которой я сам стыжусь! Но дело не в том... Лишь бы у герцога хватило ума жениться на ней, а там пусть бегает за всеми красавицами Франции, я это ему заранее разрешаю. Ну, де Комин, теперь передо мной развернут весь длинный список герцогских требований, не так ли?
"I have possessed you, Sire, of those particulars on which he is at present most disposed to insist. But your Majesty well knows that the Duke's disposition is like a sweeping torrent, which only passes smoothly forward when its waves encounter no opposition; and what may be presented to chafe him info fury, it is impossible even to guess. Were more distinct evidence of your Majesty's practices (pardon the phrase, when there is so little time for selection) with the Liegeois and William de la Marck to occur unexpectedly, the issue might be terrible. -- There are strange news from that country -- they say La Marck hath married Hameline, the elder Countess of Croye."	-- Я перечислил вам, государь, все требования, на которых герцог, наверно, будет больше всего настаивать. Но вашему величеству известно, что настроение герцога, подобно стремительному потоку, тогда только спокойно, когда оно не встречает препятствий; невозможно предвидеть всего, что способно привести его в ярость. Если бы против вас неожиданно всплыли улики в том, что ваше величество были в заговоре с льежцами и Гийомом де ла Марком -- простите мне это выражение, государь, но нам некогда выбирать слова, -- это могло бы иметь ужасные последствия. Кстати, к нам доходят престранные новости: говорят, будто бы де ла Марк женился на графине Амелине, старшей графине де Круа.
"That old fool was so mad on marriage that she would have accepted the hand of Satan," said the King; "but that La Marck, beast as he is, should have married her, rather more surprises me."	-- Эта старая дура так давно бредила замужеством, что готова была выйти хоть за черта. Меня гораздо больше удивляет, как этот зверь де ла Марк решился жениться на ней.
"There is a report also," continued De Comines, "that an envoy, or herald, on La Marck's part, is approaching Peronne; this is like to drive the Duke frantic with rage -- I trust that he has no letters or the like to show on your Majesty's part?"	-- Ходят еще слухи, что в Перонну едет посол от де ла Марка, -- продолжал де Комин. -- Уже одно это способно довести до бешенства его светлость... Надеюсь, что у посла не может оказаться ваших писем или чего-нибудь в этом роде?
"Letters to a Wild Boar!" answered the King. -- "No, no, Sir Philip, I was no such fool as to cast pearls before swine. -- What little intercourse I had with the brute animal was by message, in which I always employed such low bred slaves and vagabonds that their evidence would not be received in a trial for robbing a hen roost."	-- Моих писем к Дикому Вепрю? Нет, нет, сеньор Филипп, я не так глуп, чтобы метать бисер перед свиньями! Те немногие переговоры, которые были у меня с этим грубым животным, всегда велись на словах и не иначе, как через бродяг, которых не взяли бы в свидетели даже по делу о раскраденном курятнике.
"I can then only further recommend," said De Comines, taking his leave, "that your Majesty should remain on your guard, be guided by events, and, above all, avoid using any language or argument with the Duke which may better become your dignity than your present condition."	-- В таком случае, -- сказал де Комин, поднимаясь, чтобы откланяться, -- мне остается только повторить мой совет вашему величеству: быть настороже, действовать сообразно с обстоятельствами, а главное, ни в коем случае не говорить с герцогом таким тоном, который больше соответствует вашему высокому сану, чем теперешнему вашему положению.
"If my dignity," said the King, "grow troublesome to me -- which it seldom doth while there are deeper interests to think of -- I have a special remedy for that swelling of the heart. -- It is but looking into a certain ruinous closet, Sir Philip, and thinking of the death of Charles the Simple; and it cures me as effectually as the cold bath would cool a fever. -- And now, my friend and monitor, must thou be gone? Well, Sir Philip, the time must come when thou wilt tire reading lessons of state policy to the Bull of Burgundy, who is incapable of comprehending your most simple argument. -- If Louis of Valois then lives, thou hast a friend in the Court of France. I tell thee, my Philip, it would be a blessing to my kingdom should I ever acquire thee; who, with a profound view of subjects of state, hast also a conscience, capable of feeling and discerning between right and wrong. So help me our Lord and Lady, and Monseigneur Saint Martin, Oliver and Balue have hearts as hardened as the nether millstone; and my life is embittered by remorse and penances for the crimes they make me commit. Thou, Sir Philip, possessed of the wisdom of present and past times, canst teach how to become great without ceasing to be virtuous."	-- Если мое достоинство станет некстати напоминать о себе -- что, впрочем, редко со мной случается, когда дело идет о чем-нибудь поважнее, -- у меня найдется под рукой сильнодействующее лекарство: стоит мне только вспомнить некую зловещую каморку, сеньор Филипп, и подумать о том, как умер Карл Простоватый, это охладит меня так же быстро, как холодная ванна охлаждает горячку... Но неужели, милый мой друг и наставник, тебе уже пора уходить?.. Прощай же, сеньор Филипп! Придет время, когда тебе надоест давать уроки высокой политики этому бургундскому быку, который не способен понимать твои самые простые доводы, -- тогда, Филипп, если Людовик Валуа будет еще жив, вспомни, что у тебя есть друг при французском дворе. Повторяю, что я считал бы истинным благословением для моего государства, если бы мне удалось заручиться советами и наставлениями человека, соединяющего с глубоким знанием государственных дел совесть, способную отличать добро от зла. Да простят мне милосердный господь, пречистая дева и святой Мартин, но и у Оливье и у де Балю сердца не мягче мельничного жернова, и вся моя жизнь отравлена угрызениями совести и раскаянием в преступлениях, которые они заставили меня совершить! И только ты, де Комин, обладающий истинной мудростью древних мудрецов, только ты мог бы научить меня быть великим, оставаясь добродетельным!
"A hard task, and which few have attained," said the historian; "but which is yet within the reach of princes who will strive for it. Meantime, Sire, be prepared, for the Duke will presently confer with you."	-- Трудная задача, и не многим удалось ее выполнить, однако все же не невозможная для государя с твердой волей, -- ответил де Комин. -- Прощайте, ваше величество! Будьте же готовы, потому что герцог скоро явится.
Louis looked long after Philip when he left the apartment, and at length burst into a bitter laugh.	Долго после того, как за де Комином закрылась дверь, Людовик смотрел ему вслед и наконец разразился горьким смехом:
"He spoke of fishing -- I have sent him home, a trout properly tickled! -- And he thinks himself virtuous because he took no bribe, but contented himself with flattery and promises, and the pleasure of avenging an affront to his vanity! -- Why, he is but so much the poorer for the refusal of the money -- not a jot the more honest. He must be mine, though, for he hath the shrewdest head among them. Well, now for nobler game! I am to face this leviathan Charles, who will presently swim hitherward, cleaving the deep before him. I must, like a trembling sailor, throw a tub overboard to amuse him. But I may one day find the chance of driving a harpoon into his entrails!"	-- Он толковал мне о рыбной ловле, а сам, как форель, попался на удочку! Мнит себя добродетельным, потому что отказался от взятки, и так легко поддался на мою лесть и посулы, обрадовался возможности тут же отомстить за оскорбление, нанесенное его тщеславию! Что ж, отказавшись от денег, он сделался только беднее, но нисколько не честнее. И все-таки он должен стать моим, потому что он самый умный из них всех! А теперь приготовимся к другой, более благородной охоте! Сейчас мне предстоит стать лицом к лицу с этим Левиафаном Карлом, который вскоре поплывет сюда с шумом и плеском. Придется, чтобы отвлечь его, бросить ему за борт бочку, как это делают напуганные моряки. Но, быть может, наступит день, когда я всажу острогу в его внутренности.
[If a ship is threatened by a school of whales, a tub is thrown into the sea to divert their attention. Hence to mislead an enemy, or to create a diversion in order to avoid a danger.]	[Левиафан -- по библейскому мифу, морское чудовище Здесь о нем говорится скорее как о ките, которому матросы бросали бочку, чтобы отвлечь его внимание от корабля.]
[Scott says that during this interesting scene Comines first realized the great powers of Louis, and entertained from this time a partiality to France which allured him to Louis's court in 1472. After the death of Louis he fell under the suspicion of that sovereign's daughter and was imprisoned in one of the cages he has so feelingly described. He was subjected to trial and exiled from court, but was afterwards employed by Charles VIII in one or two important missions. He died at his Castle of Argenton in 1509, and was regretted as one of the most profound statesmen, and the best historian of his age.]	нет соответствия

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты