Quentin Durward/Квентин Дорвард

CHAPTER XXIX: RECRIMINATION

english	Русский
Thy time is not yet out -- the devil thou servest Has not as yet deserted thee. He aids The friends who drudge for him, as the blind man Was aided by the guide, who lent his shoulder O'er rough and smooth, until he reached the brink Of the fell precipice -- then hurl'd him downward. OLD PLAY	Нет, час не пробил твой. Ты Не оставлен Тем дьяволом, которому ты служишь. Своим сообщникам он помогает, Как поводырь, который вел слепого И к пропасти привел его бездонной -- И там столкнул его мгновенно вниз.Старинная пьеса
When obeying the command, or rather the request of Louis -- for he was in circumstances in which, though a monarch, he could only request Le Glorieux to go in search of Martius Galeotti -- the jester had no trouble in executing his commission, betaking himself at once to the best tavern in Peronne, of which he himself was rather more than an occasional frequenter, being a great admirer of that species of liquor which reduced all other men's brains to a level with his own.	Повинуясь приказанию Людовика или, вернее, исполняя его просьбу -- потому что Людовик, не переставая быть королем, был теперь в таком положении, что мог только просить, -- ле Глорье пошел на розыски Мартиуса Галеотти, что было для шута делом вовсе не трудным. Он прямо из замка направился в лучшую пероннскую таверну, хорошо ему знакомую, ибо он сам был ее постоянным посетителем, имея сильное пристрастие к напиткам, которые приводили головы его собеседников в такой же беспорядок, в каком была и его собственная.
He found, or rather observed, the Astrologer in the corner of the public drinking room -- stove, as it is called in German and Flemish, from its principal furniture -- sitting in close colloquy with a female in a singular and something like a Moorish or Asiatic garb, who, as Le Glorieux approached Martius, rose as in the act to depart.	Здесь, в общем зале, или "очаге", как его называли фламандцы и немцы, потому что главную принадлежность составлял большой очаг, он нашел или, вернее, издали увидел астролога, углубившегося в разговор с какой-то женщиной в странном, не то мавританском, не то азиатском одеянии. Заметив подходившего ле Глорье, женщина встала, собираясь уйти.
"These," said the stranger, "are news upon which you may rely with absolute certainty," and with that disappeared among the crowd of guests who sat grouped at different tables in the apartment.	-- Это верные новости, вы смело можете на них положиться, -- сказала незнакомка Галеотти и с этими словами исчезла в толпе посетителей, сидевших и стоявших вокруг отдельных столиков.
"Cousin Philosopher," said the jester, presenting himself, "Heaven no sooner relieves one sentinel than it sends another to supply the place. One fool being gone, here I come another, to guide you to the apartments of Louis of France."	-- Что, брат философ, само небо, кажется, печется о тебе? -- сказал шут, подходя к астрологу. -- Не успел от тебя уйти один страж, как оно шлет ему на смену другого; не успела покинуть тебя одна глупая голова, как является другая, чтобы вести тебя в апартаменты Людовика Французского.
"And art thou the messenger?" said Martius, gazing on him with prompt apprehension, and discovering at once the jester's quality, though less intimated, as we have before noticed, than was usual, by his external appearance.	-- Тебя послал король? -- спросил Галеотти, недоверчиво оглядывая говорившего и с первого взгляда угадав в нем шута, хотя, как мы уже знаем, в костюме Глорье не было почти никаких отличий, выдававших его ремесло.
"Ay, sir, and like your learning," answered Le Glorieux. "When Power sends Folly to entreat the approach of Wisdom, 't is a sure sign what foot the patient halts upon."	-- Не в обиду вам -- он самый, -- ответил шут. -- И вашему мудрейшеству лучше чем всякому другому должно быть известно, что когда Сила шлет Глупость на поиски Мудрости, это признак, безошибочно указывающий, на какую ногу хромает больной.
"How if I refuse to come, when summoned at so late an hour by such a messenger?" said Galeotti.	-- А что, если я откажусь идти на такой поздний зов, да еще переданный через такого посла? -- спросил Галеотти.
"In that case, we will consult your ease, and carry you," said Le Glorieux. "Here are half a score of stout Burgundian yeomen at the door, with whom He of Crevecoeur has furnished me to that effect. For know that my friend Charles of Burgundy and I have not taken away our kinsman Louis's crown, which he was ass enough to put into our power, but have only filed and clipt it a little, and, though reduced to the size of a spangle, it is still pure gold. In plain terms, he is still paramount over his own people, yourself included, and Most Christian King of the old dining hall in the Castle of Peronne, to which you, as his liege subject, are presently obliged to repair."	-- В таком случае, чтобы не утруждать ваше мудрейшество, мы вас снесем на руках, -- ответил ле Глорье. -- Здесь у дверей стоят наготове с полдюжины бургундских молодцов, которых Кревкер дал мне именно на этот случай. Вы должны знать, что мы с моим другом Карлом Бургундским еще не отняли у нашего родича Людовика его корону, которую он, как осел, отдал в наши руки; правда, мы ее подпилили и подрезали, но все же она из чистого золота, хоть и стала не толще лепестка. Говоря яснее, Людовик по-прежнему повелитель своих подданных, в том числе и ваш. Наихристианнейший король у себя, в старой башне Пероннского замка, и вы, его верный слуга, обязаны немедленно туда явиться!
"I attend you, sir," said Martius Galeotti, and accompanied Le Glorieux accordingly -- seeing, perhaps, that no evasion was possible.	-- Ступай, я следую за тобой, -- сказал Галеотти и пошел за ле Глорье, может быть, потому, что уклониться было невозможно.
"Ay, sir," said the Fool, as they went towards the Castle, "you do well; for we treat our kinsman as men use an old famished lion in his cage, and thrust him now and then a calf to mumble, to keep his old jaws in exercise."	-- И прекрасно делаете, -- заметил шут, направляясь к замку, -- потому что нам приходится обращаться с нашим родичем, как с голодным старым львом в клетке, которому иной раз надо бросить теленка, чтобы дать работу его старым зубам.
"Do you mean," said Martius, "that the King intends me bodily injury?"	-- Уж не хочешь ли ты сказать, что король что-нибудь замышляет против меня? -- спросил Галеотти.
"Nay, that you can guess better than I," said the jester; "for though the night be cloudy, I warrant you can see the stars through the mist. I know nothing of the matter, not I -- only my mother always told me to go warily near an old rat in a trap, for he was never so much disposed to bite."	-- Вам это лучше знать, -- ответил шут. -- Хоть ночь и темная, но, я уверен, вы и сквозь тучи различаете звезды, а я в этой науке ничего не смыслю. Знаю только, что мать всегда советовала мне осторожнее подходить к старой крысе, попавшей в западню, потому что в это время она будто бы больше всего расположена кусаться.
The Astrologer asked no more questions, and Le Glorieux, according to the custom of those of his class, continued to run on in a wild and disordered strain of sarcasm and folly mingled together, until he delivered the philosopher to the guard at the Castle gate of Peronne, where he was passed from warder to warder, and at length admitted within Herbert's Tower.	Астролог прекратил свои расспросы, но ле Глорье, по общей всем шутам привычке, не переставал нести всякий вздор, пересыпая его злыми насмешками, вплоть до ворот замка, где он передал страже ученого мужа. Отсюда, переходя от часового к часовому, Галеотти попал наконец в башню Герберта.
The hints of the jester had not been lost on Martius Galeotti, and he saw something which seemed to confirm them in the look and manner of Tristan, whose mode of addressing him, as he marshalled him to the King's bedchamber, was lowering, sullen, and ominous. A close observer of what passed on earth, as well as among the heavenly bodies, the pulley and the rope also caught the Astrologer's eye; and as the latter was in a state of vibration he concluded that some one who had been busy adjusting it had been interrupted in the work by his sudden arrival. All this he saw, and summoned together his subtilty to evade the impending danger, resolved, should he find that impossible, to defend himself to the last against whomsoever should assail him.	Однако намеки шута не пропали даром для Мартиуса Галеотти, а угрюмый взгляд и мрачный, угрожающий вид Тристана, провожавшего его в спальню короля, как ему казалось, подтверждали их. Астролог умел так же внимательно наблюдать все, что происходило на земле, как и то, что совершалось над ним, и от его острого взгляда не ускользнул блок с веревкой, которая еще слегка покачивалась, как будто приготовления были только что прерваны его неожиданным приходом. Смекнув, в чем дело, и призвав на помощь хитрость и изворотливость, он решил пустить в ход все средства, чтобы избавиться от грозившей ему опасности; а если бы это не удалось, защищать свою жизнь от всякого, кто бы ни вздумал напасть на него.
Thus resolved, and with a step and look corresponding to the determination he had taken, Martius presented himself before Louis, alike unabashed at the miscarriage of his predictions, and undismayed at the Monarch's anger, and its probable consequences.	Полный решимости, выражавшейся и в его походке и во взгляде, Мартиус вошел к королю, нисколько, по-видимому, не смущенный ни своим неудачным предсказанием, ни гневом монарха, ни его вероятными последствиями.
"Every good planet be gracious to your Majesty!" said Galeotti, with an inclination almost Oriental in manner. "Every evil constellation withhold its influence from my royal master!"	-- Счастливые созвездия да будут благосклонны к вашему величеству! -- приветствовал он короля низким поклоном на восточный манер. -- Да отвратят враждебные созвездия свое пагубное влияние от особы моего царственного властелина!
"Methinks," replied the King, "that when you look around this apartment, when you think where it is situated, and how guarded, your wisdom might consider that my propitious stars had proved faithless and that each evil conjunction had already done its worst. Art thou not ashamed, Martius Galeotti, to see me here and a prisoner, when you recollect by what assurances I was lured hither?"	-- Однако стоит тебе оглядеться вокруг, -- ответил король, -- стоит вспомнить, где помещается эта комната и кем охраняется, и ты легко убедишься, что благосклонные созвездия изменили мне, а враждебные соединились в самые пагубные сочетания. И тебе не стыдно, Мартиус Галеотти, видеть меня здесь, видеть узником, зная, чьи советы и уверения привели меня сюда?
"And art thou not ashamed, my royal Sire?" replied the philosopher, "thou, whose step in science was so forward, thy apprehension so quick, thy perseverance so unceasing -- art thou not ashamed to turn from the first frown of fortune, like a craven from the first clash of arms? Didst thou propose to become participant of those mysteries which raise men above the passions, the mischances, the pains, the sorrows of life, a state only to be attained by rivalling the firmness of the ancient Stoic, and dost thou shrink from the first pressure of adversity, and forfeit the glorious prize for which thou didst start as a competitor, frightened out of the course, like a scared racer, by shadowy and unreal evils?"	-- А не стыдно тебе, мой царственный ученик, -- ответил философ, -- тебе, делавшему такие быстрые успехи в науке, тебе, с твоим острым умом, с твоей всегдашней настойчивостью, -- не стыдно тебе падать духом при первом ударе судьбы и бежать при первой же неудаче, как бежит трус с поля брани при первом стуке оружия? Не ты ли говорил, что стремишься проникнуть в тайны, которые ставят человека выше его страстей, выше земных забот, несчастий и горя? Не ты ли мечтал достигнуть того состояния, которое можно обрести, только соперничая в твердости с древними стоиками? Неужели первый удар грома заставит тебя поникнуть головой и забыть ту славную награду, к которой ты так страстно стремился? Неужели ты свернешь с избранного тобою пути, как пугливый конь, встревоженный призраком воображаемой опасности?
нет соответствия	[Стоики -- философы Древней Греции и Древнего Рима, которые проповедовали жизнь, свободную от страстей и влечений и подчиненную только разуму; так же называют людей, проявляющих твердость и стойкость в жизненных испытаниях и несчастьях.]
"Shadowy and unreal! frontless as thou art!" exclaimed the King. "Is this dungeon unreal? -- the weapons of the guards of my detested enemy Burgundy, which you may hear clash at the gate, are those shadows? What, traitor, are real evils, if imprisonment, dethronement, and danger of life are not so?"	-- "Призрак"! "Воображаемая опасность"! Бесстыдный ты человек! -- воскликнул с гневом король. -- Да разве же эта тюрьма не действительность? Разве стража, которую расставил мой заклятый враг бургундец и которая сейчас бряцает оружием у моих дверей, -- призраки? Предатель! Что же, что, по-твоему, истинное несчастье, если ты не считаешь несчастьем заточение, потерю престола и самую опасность для жизни? Скажи -- что?
"Ignorance -- ignorance, my brother, and prejudice," answered the sage, with great firmness, "are the only real evils. Believe me that Kings in the plenitude of power, if immersed in ignorance and prejudice, are less free than sages in a dungeon, and loaded with material chains. Towards this true happiness it is mine to guide you -- be it yours to attend to my instructions."	-- Невежество, брат мой, невежество и суеверие, -- ответил мудрец с величайшей твердостью, -- вот единственные истинные несчастья. Поверь мне, что даже король во всем блеске своего могущества и славы, если он ослеплен невежеством и суеверием, менее свободен, чем мудрец, закованный в тяжелые цепи и брошенный в темницу. К этому единственному и истинному счастью я призван указать тебе путь, если только ты будешь следовать моим наставлениям.
"And it is to such philosophical freedom that your lessons would have guided me?" said the King very bitterly. "I would you had told me at Plessis that the dominion promised me so liberally was an empire over my own passions; that the success of which I was assured, related to my progress in philosophy, and that I might become as wise and as learned as a strolling mountebank of Italy! I might surely have attained this mental ascendency at a more moderate price than that of forfeiting the fairest crown in Christendom, and becoming tenant of a dungeon in Peronne! Go, sir, and think not to escape condign punishment. -- There is a Heaven above us!"	-- Так вот она, та философская свобода, которую мне сулили твои уроки! -- с горечью воскликнул король. -- Желал бы я, чтобы ты еще там, в Плесси, сказал мне, что власть, которую ты с такой щедростью мне обещал, будет властью над моими страстями; что успех, в котором ты меня убедил, означал успех в философской науке и что мне предстояло лишь сделаться таким же мудрым и ученым, как итальянский бродяга и шарлатан! Конечно, тогда я мог бы достигнуть этого духовного совершенства менее дорогой ценой, чем потеря прекраснейшей во всем христианском мире короны и заточение в пероннской темнице!.. Вон! Ступай вон, но не думай, изменник, что ты избежишь заслуженной кары: над нами есть бог!
"I leave you not to your fate," replied Martius, "until I have vindicated, even in your eyes, darkened as they are, that reputation, a brighter gem than the brightest in thy crown, and at which the world shall wonder, ages after all the race of Capet are mouldered into oblivion in the charnels of Saint Denis."	-- Я не могу уйти и предоставить тебя твоей участи, -- ответил Мартиус, -- не попытавшись оправдать в твоих ослепленных глазах свою добрую славу; она светлее самых блестящих алмазов твоей короны, и ей будет дивиться мир спустя века после того, как весь род Капетов превратится в прах, давно забытый в склепах Сен-Дени [Сен-Дени -- старинный монастырь вблизи Парижа, где хоронили французских королей.].
[Capet -- the surname of the kings of France, beginning with Hugh Capet, 987]	[Род Капетов -- династия Капетингов, французская королевская династия, ведущая начало от Гуго Капета, ставшего королем Франции в 987 году. В 1328 году Капетингов сменила династия Валуа -- ветвь Капетингов; поэтому иногда всех французских королей (и Валуа, и Бурбонов) называют родом Капетов.]
"Speak on," said Louis. "Thine impudence cannot make me change my purposes or my opinion. -- Yet as I may never again pass judgment as a King, I will not censure thee unheard. Speak, then -- though the best thou canst say will be to speak the truth. Confess that I am a dupe, thou an impostor, thy pretended science a dream, and the planets which shine above us as little influential of our destiny as their shadows, when reflected in the river, are capable of altering its course."	-- Говори, -- сказал Людовик, -- но не думай, чтобы своей наглостью ты мог поколебать мои намерения или мнения. Может быть, я в последний раз произнесу приговор как король, и я не хочу осудить тебя, не выслушав. Говори, хотя лучшее, что ты можешь сделать, -- это сказать правду. Признайся, что я одурачен, что ты обманщик, что твоя мнимая наука -- пустой бред и что сияющие над нами планеты так же мало влияют на нашу судьбу, как их отражение в реке -- на ее течение!
"And how know'st thou," answered the Astrologer boldly, "the secret influence of yonder blessed lights? Speak'st thou of their inability to influence waters, when yet thou know'st that ever the weakest, the moon herself -- weakest because nearest to this wretched earth of ours -- holds under her domination not such poor streams as the Somme, but the tides of the mighty ocean itself, which ebb and increase as her disc waxes and wanes, and watch her influence as a slave waits the nod of a Sultana? And now, Louis of Valois, answer my parable in turn. -- Confess, art thou not like the foolish passenger, who becomes wroth with his pilot because he cannot bring the vessel into harbour without experiencing occasionally the adverse force of winds and currents? I could indeed point to thee the probable issue of thine enterprise as prosperous, but it was in the power of Heaven alone to conduct thee thither; and if the path be rough and dangerous, was it in my power to smooth or render it more safe? Where is thy wisdom of yesterday, which taught thee so truly to discern that the ways of destiny are often ruled to our advantage, though in opposition to our wishes?"	-- А что ты знаешь о таинственном влиянии этих небесных светил? -- смело возразил астролог. -- Ты говоришь, что они не властны над течением вод. Но разве ты не знаешь, что самая ничтожная из планет, луна, я говорю -- самая ничтожная, потому что она ближе других к нашей жалкой земле, -- держит под своим владычеством не то что какую-нибудь речонку вроде Соммы, но неизмеримый океан, который сообразует свои приливы и отливы с ее фазами и покоряется каждому ее движению, как повинуется раб малейшему знаку султанши? А теперь, Людовик де Валуа, разгадай и ты мою притчу... Сознайся, разве ты не похож на безумного путника, который обрушивает свой гнев на кормчего только за то, что тот не может провести корабль в гавань, не встретив по пути противного ветра и неблагоприятных течений? Я мог, конечно, с некоторой уверенностью предсказать тебе счастливый исход твоего предприятия, но только одно небо властно было благополучно привести тебя к цели, и, если путь к ней опасен и труден, от меня ли зависело сделать его более легким и уменьшить эти опасности? Где же твоя мудрость, которая еще вчера учила тебя верить, что судьба часто устраивает все к лучшему, хотя и ведет нас как будто наперекор нашим желаниям?
"You remind me -- you remind me," said the King hastily, "of one specific falsehood. You foretold yonder Scot should accomplish his enterprise fortunately for my interest and honour; and thou knowest it has so terminated that no more mortal injury could I have received than from the impression which the issue of that affair is like to make on the excited brain of the Mad Bull of Burgundy. This is a direct falsehood. -- Thou canst plead no evasion here -- canst refer to no remote favourable turn of the tide, for which, like an idiot sitting on the bank until the river shall pass away, thou wouldst have me wait contentedly. -- Here thy craft deceived thee. -- Thou wert weak enough to make a specific prediction, which has proved directly false."	-- Ты мне напомнил... -- с живостью ответил Людовик, -- ты мне напомнил еще один свой обман! Ты предсказал мне, что юный шотландец счастливо выполнит возложенное на него поручение, на пользу мне и во славу. Ты знаешь, чем оно кончилось: ничто не могло нанести мне такого смертельного удара, как то впечатление, которое произвел исход этого дела на дикого бургундского быка. Твое предсказание оказалось явной ложью, от этого тебе никак не отвертеться; тебе не удастся свалить беду на то, что я не выждал благоприятного течения и те стал -- хоть ты этого и желал -- сидеть у моря и ждать погоды, как тот дурак, который сидит на берегу реки и дожидается, скоро ли она утечет. И на этот раз ты дал маху! Ты имел глупость сделать совершенно определенное предсказание, которое тут же оказалось ложным.
"Which will prove most firm and true," answered the Astrologer boldly. "I would desire no greater triumph of art over ignorance, than that prediction and its accomplishment will afford. - I told thee he would be faithful in any honourable commission.	-- И все же оно подтвердится на деле и окажется истиной, -- смело ответил астролог. -- Я не желаю лучшего торжества науки над невежеством, чем то, которое мне доставит исполнение именно этого предсказания.
-- Hath he not been so? -- I told thee he would be scrupulous in aiding any evil enterprise. -- Hath he not proved so? -- If you doubt it, go ask the Bohemian, Hayraddin Maugrabin."	Я сказал тебе, что юноша верно исполнит всякое благородное поручение, и разве он этого не сделал? Я сказал, что он слишком добродетелен, чтобы принять участие в бесчестном деле; разве он этого не доказал? Если ты сомневаешься, расспроси цыгана Хайраддина Мограбина!
The King here coloured deeply with shame and anger.	При этих словах лицо короля вспыхнуло от стыда и гнева.
"I told thee," continued the Astrologer, "that the conjunction of planets under which he set forth augured danger to the person -- and hath not his path been beset by danger? -- I told thee that it augured an advantage to the sender -- and of that thou wilt soon have the benefit."	-- Я говорил тебе, -- продолжал астролог, -- что сочетание планет грозит опасностью тому, кто отправляется в путь, и разве в пути этот юноша не подвергался опасностям? Я предсказал тебе еще, что путешествие его будет иметь счастливые последствия для того, кто его послал. Скоро это подтвердится, и ты получишь немалые выгоды.
"Soon have the benefit!" exclaimed the King. "Have I not the result already, in disgrace and imprisonment?"	-- "Немалые выгоды"! -- воскликнул король. -- Вот они, твои выгоды: бесчестье и плен!
"No," answered the Astrologer, "the End is not as yet -- thine own tongue shall ere long confess the benefit which thou hast received, from the manner in which the messenger bore himself in discharging thy commission."	-- Нет, это еще не конец, -- ответил астролог, -- и скоро ты сам должен будешь признать, что вся выгода для тебя зависела от того, как этот юноша исполнит твое поручение.
"This is too -- too insolent," said the King, "at once to deceive and to insult. -- But hence! -- think not my wrongs shall be unavenged. -- There is a Heaven above us!"	-- Нет, это уж слишком.., слишком большая наглость! -- воскликнул король. -- Мало того, что ты лжешь, ты еще оскорбляешь меня... Вон отсюда! Но не думай, что твое предательство останется безнаказанным: над нами есть бог!
Galeotti turned to depart.	Галеотти повернулся, чтобы идти.
"Yet stop," said Louis; "thou bearest thine imposture bravely out. -- Let me hear your answer to one question and think ere you speak. -- Can thy pretended skill ascertain the hour of thine own death?"	-- Постой еще минутку, -- сказал Людовик. -- Ты храбро отстаиваешь свой обман. Ответь мне еще на один вопрос, но только прежде хорошенько подумай. Может ли твое мнимое искусство открыть час твоей собственной смерти?
"Only by referring to the fate of another," said Galeotti.	-- Только по отношению к судьбе другого лица, -- ответил Галеотти.
"I understand not thine answer," said Louis.	-- Я не понимаю тебя, -- сказал Людовик.
"Know then, O King," said Martius, "that this only I can tell with certainty concerning mine own death, that it shall take place exactly twenty-four hours before that of your Majesty."	-- Так знай же, о король, -- ответил Мартиус, -- единственное, что я могу утверждать вполне определенно, это что моя смерть наступит ровно за двадцать четыре часа до смерти вашего величества.
[This story appropriated by Scott was told of Tiberius, whose soothsayer made the prediction that his own death would take place three days before that of the Emperor. Louis received a similar reply from a soothsayer, who had foretold the death of one of his favourites. Greatly incensed, he arranged for the death of the soothsayer when he should leave the royal presence after an interview. When Louis questioned him as to the day of his death, the astrologer answere that "it would be exactly three days before that of his Majesty. There was, of course, care taken that he should escape his destined fate, and he was ever after much protected by the King, as a man of real science, and intimately connected with the royal destinies." S. . . . Louis was the slave of his physicians also. Cottier, one of these, was paid a retaining fee of ten thousand crowns, besides great sums in lands and money. "He maintained over Louis unbounded influence, by using to him the most disrespectful harshness and insolence. 'I know,' he said to the suffering King, 'that one morning you will turn me adrift like so many others. But, by Heaven, you had better beware, for you will not live eight days after you have done so!' S.]	нет соответствия
"Ha! sayest thou?" said Louis, his countenance again altering. "Hold -- hold -- go not -- wait one moment. -- Saidst thou, my death should follow thine so closely?"	-- Как!.. Что ты сказал? -- с волнением воскликнул король. -- Постой, не уходи, подожди минутку... Ты говоришь, моя смерть последует так скоро после твоей?
"Within the space of twenty-four hours," repeated Galeotti firmly, "if there be one sparkle of true divination in those bright and mysterious intelligences, which speak, each on their courses, though without a tongue. I wish your Majesty good rest."	-- Ровно через двадцать четыре часа, минута в минуту, -- твердо повторил Галеотти, -- если только есть хоть искра правды в этих разумных таинственных светилах, которые в своем движении по небу говорят нам без слов. Желаю вашему величеству покойной ночи!
"Hold -- hold -- go not," said the King, taking him by the arm, and leading him from the door. "Martius Galeotti, I have been a kind master to thee -- enriched thee -- made thee my friend -- my companion -- the instructor of my studies. -- Be open with me, I entreat you. -- Is there aught in this art of yours in very deed? -- Shall this Scot's mission be, in fact, propitious to me? -- And is the measure of our lives so very -- very nearly matched? Confess, my good Martius, you speak after the trick of your trade. -- Confess, I pray you, and you shall have no displeasure at my hand. I am in years -- a prisoner -- likely to be deprived of a kingdom -- to one in my condition truth is worth kingdoms, and it is from thee, dearest Martius, that I must look for this inestimable jewel."	-- Постой, постой, не уходи! -- воскликнул король, хватая за руку астролога и отводя его от дверей. -- Послушай, Галеотти, я всегда был для тебя добрым государем: я обогатил тебя, сделал своим другом, товарищем, наставником. Заклинаю тебя, будь со мной откровенен! Есть ли хоть капля истины в твоей науке? Правда ли, что окончательный исход событий будет благоприятен для меня? И неужели твоя и моя смерть так тесно связаны между собой? Признайся, мой добрый Мартиус, что это простая уловка. Признайся, молю тебя, и ты увидишь, тебе не придется раскаиваться. Я стар, я в плену и, может быть, завтра же должен буду лишиться престола... Для человека в моем положении истина дороже целого царства, и от тебя, дорогой Мартиус, я жду этого бесценного сокровища -- истины!
"And I have laid it before your Majesty," said Galeotti, "at the risk that, in brutal passion, you might turn upon me and rend me."	-- Я уже поверг его к стопам вашего величества, -- ответил Галеотти, -- с риском, что в бешеном гневе вы броситесь на меня и растерзаете на месте.
"Who, I, Galeotti?" replied Louis mildly. "Alas! thou mistakest me! -- Am I not captive -- and should not I be patient, especially since my anger can only show my impotence? -- Tell me then in sincerity. -- Have you fooled me? -- Or is your science true, and do you truly report it?"	-- Это я-то, я, Галеотти? -- печально ответил Людовик. -- Увы, как ты во мне ошибаешься! Да разве я не пленник, разве не должен я быть терпеливым хотя бы уже потому, что мой гнев только ярче покажет мое бессилие? Ответь же мне откровенно: ты хотел меня обмануть? Или твоя наука не вымысел и ты сказал мне правду?
"Your Majesty will forgive me if I reply to you," said Martius Galeotti, "that time only -- time and the event, will convince incredulity. It suits ill the place of confidence which I have held at the council table of the renowned conqueror, Matthias Corvinus of Hungary -- nay, in the cabinet of the Emperor himself -- to reiterate assurances of that which I have advanced as true. If you will not believe me, I can but refer to the course of events. A day or two days' patience will prove or disprove what I have averred concerning the young Scot, and I will be contented to die on the wheel, and have my limbs broken joint by joint, if your Majesty have not advantage, and that in a most important degree, from the dauntless conduct of that Quentin Durward. But if I were to die under such tortures, it would be well your Majesty should seek a ghostly father, for, from the moment my last groan is drawn, only twenty-four hours will remain to you for confession and penitence."	-- Ваше величество, простите, -- сказал Мартиус Галеотти, -- если я отвечу, что только время, одно время, и ход событий могут победить недоверчивость. Как человек, пользовавшийся неограниченным доверием в совете прославленного победителя Матвея Корвина Венгерского и в кабинете самого императора, я унизил бы свое достоинство, если бы стал повторять перед вашим величеством уверения в истине моих слов. Если вам не угодно мне верить, я могу только сослаться на дальнейший ход событий. День-другой терпения покажут, верно ли было мое предсказание относительно молодого шотландца. И пусть меня колесуют, пусть раздробят мои кости, если бесстрашное поведение этого Квентина Дорварда не принесет вашему величеству выгоды, и выгоды немаловажной! Но если мне суждено умереть в этих пытках, вашему величеству не худо будет позаботиться о духовном отце: с той минуты, как я испущу последний вздох, вам останется ровно двадцать четыре часа на исповедь и покаяние.
Louis continued to keep hold of Galeotti's robe as he led him towards the door, and pronounced, as he opened it, in a loud voice,	Людовик, провожая Галеотти, все еще продолжал держаться за его платье и, когда дверь отворилась, громко сказал:
"Tomorrow we 'll talk more of this. Go in peace, my learned father. -- Go in peace. -- Go in peace!"	-- Завтра мы еще поговорим об этом подробнее. Иди с миром, высокомудрый отец мой... Иди с миром! Иди с миром!
He repeated these words three times; and, still afraid that the Provost Marshal might mistake his purpose, he led the Astrologer into the hall, holding fast his robe, as if afraid that he should be torn from him, and put to death before his eyes. He did not unloose his grasp until he had not only repeated again and again the gracious phrase, "Go in peace," but even made a private signal to the Provost Marshal to enjoin a suspension of all proceedings against the person of the Astrologer.	Он трижды повторил эти слова; но, все еще опасаясь, как бы великий прево не ошибся, проводил астролога через зал, не выпуская полы его платья, точно боялся, как бы у него не вырвали ученого мужа и не лишили жизни тут же, у него на глазах. Наконец он решился выпустить Галеотти, повторив еще несколько раз свое прощальное приветствие: "Иди с миром!" -- и сделав, кроме того, знак великому прево, чтобы тот не смел касаться ученого.
Thus did the possession of some secret information, joined to audacious courage and readiness of wit, save Galeotti from the most imminent danger; and thus was Louis, the most sagacious, as well as the most vindictive, amongst the monarchs of the period, cheated of his revenge by the influence of superstition upon a selfish temper and a mind to which, from the consciousness of many crimes, the fear of death was peculiarly terrible.	Таким-то образом полученные вовремя тайные сведения, смелость и присутствие духа спасли Галеотти от грозившей ему опасности; а Людовик, самый прозорливый и самый мстительный из монархов своего времени, был обманут и остался неотомщенным благодаря грубому суеверию и страху смерти, перед которой он трепетал, зная, сколько тяжких грехов лежит на его совести.
He felt, however, considerable mortification at being obliged to relinquish his purposed vengeance, and the disappointment seemed to be shared by his satellites, to whom the execution was to have been committed. Le Balafre alone, perfectly indifferent on the subject, so soon as the countermanding signal was given, left the door at which he had posted himself, and in a few minutes was fast asleep.	Тем не менее необходимость отказаться от задуманной мести удручала его; еще более короля были опечалены его верные слуги, которым было поручено исполнение приговора. Только один Меченый отнесся ко всему равнодушно, и едва был подан знак, отменявший казнь, как он покинул свой пост у дверей и через минуту уже спал крепким сном.
The Provost Marshal, as the group reclined themselves to repose in the hall after the King retired to his bedchamber, continued to eye the goodly form of the Astrologer with the look of a mastiff watching a joint of meat which the cook had retrieved from his jaws, while his attendants communicated to each other in brief sentences, their characteristic sentiments.	Король удалился в свою комнату, Труазешель и Птит-Андре расположились поудобнее, чтобы немного отдохнуть, а великий прево все еще смотрел на статную фигуру астролога, как смотрит пес на кусок мяса, вырванный поваром у него из пасти. Между тем его достойные помощники шепотом обменивались впечатлениями в отрывочных фразах.
"The poor blinded necromancer," whispered Trois Eschelles, with an air of spiritual unction and commiseration, to his comrade, Petit Andre, "hath lost the fairest chance of expiating some of his vile sorceries, by dying through means of the cord of the blessed Saint Francis, and I had purpose, indeed, to leave the comfortable noose around his neck, to scare the foul fiend from his unhappy carcass."	-- Бедный слепец чернокнижник! -- шепнул Труазешель своему товарищу Птит-Андре с видом самого елейного соболезнования. -- Как было упустить такой прекрасный случай умереть от веревки святого Франциска и искупить хоть отчасти свое гнусное колдовство! А я-то собирался затянуть на нем спасительную петлю, чтобы изгнать злого духа из его грешного тела!
"And I," said Petit Andre, "have missed the rarest opportunity of knowing how far a weight of seventeen stone will stretch a three plied cord! -- It would have been a glorious experiment in our line -- and the jolly old boy would have died so easily!"	-- Что и говорить, -- ответил Птит-Андре, -- я тоже упустил редкий случай проверить, может ли тройная веревка вытянуться от тела весом в семнадцать стоунов. А опыт стоил того, чтобы его сделать, и прославил бы наше ремесло, не говоря уже о том, что старый забулдыга умер бы такой легкой смертью.
While this whispered dialogue was going forward, Martius, who had taken the opposite side of the huge stone fireplace, round which the whole group was assembled, regarded them askance, and with a look of suspicion. He first put his hand into his vest, and satisfied himself that the handle of a very sharp double edged poniard, which he always carried about him, was disposed conveniently for his grasp; for, as we have already noticed, he was, though now somewhat unwieldy, a powerful, athletic man, and prompt and active at the use of his weapon. Satisfied that this trusty instrument was in readiness, he next took from his bosom a scroll of parchment, inscribed with Greek characters, and marked with cabalistic signs, drew together the wood in the fireplace, and made a blaze by which he could distinguish the features and attitude of all who sat or lay around -- the heavy and deep slumbers of the Scottish soldier, who lay motionless, with rough countenance as immovable as if it were cast in bronze -- the pale and anxious face of Oliver, who at one time assumed the appearance of slumber, and again opened his eyes and raised his head hastily, as if stung by some internal throe, or awakened by some distant sound -- the discontented, savage, bulldog aspect of the Provost, who looked --	В то время как велась эта беседа, Мартиус, занявший место у свободного края громадного очага, перед которым расположились разговаривавшие, искоса бросал на них недоверчивые взгляды. Прежде всего ученый астролог запустил руку за пазуху и ощупал рукоятку прекрасно отточенного обоюдоострого кинжала, с которым он никогда не расставался. Как мы упоминали выше, Галеотти, в то время уже немного отяжелевший, был все еще очень силен, ловок и прекрасно владел оружием. Убедившись, что надежный кинжал под рукой, он вынул из кармана свиток пергамента, испещренный греческими буквами и какими-то кабалистическими знаками, и, поправив дрова в очаге, заставил их вспыхнуть таким ярким пламенем, что лица и позы всех сидевших или лежавших перед огнем разом осветились. Шотландец спал тяжелым, мертвым сном, и его неподвижное лицо казалось отлитым из бронзы. Рядом выделялось бледное, встревоженное лицо Оливье, который то как будто дремал, то вдруг, точно снедаемый душевной мукой, поднимал голову, открывал глаза и к чему-то прислушивался. Недовольный, угрюмый прево всем своим свирепым видом, казалось, говорил:
"frustrate of his will, not half sufficed, and greedy yet to kill"	Наполовину он еще не сыт, И в нем стремленье убивать кипит.
-- while the background was filled up by the ghastly, hypocritical countenance of Trois Eschelles -- whose eyes were cast up towards Heaven, as if he was internally saying his devotions -- and the grim drollery of Petit Andre, who amused himself with mimicking the gestures and wry faces of his comrade before he betook himself to sleep.	На заднем плане эту картину дополняло страшное, лицемерное лицо Труазешеля с поднятыми к небу глазами, словно он мысленно читал молитву, а немного подальше -- зловеще-шутовская физиономия Птит-Андре, который забавлялся перед отходом ко сну, передразнивая все ужимки и движения своего товарища.
Amidst these vulgar and ignoble countenances nothing could show to greater advantage than the stately form, handsome mien, and commanding features of the Astrologer, who might have passed for one of the ancient magi, imprisoned in a den of robbers, and about to invoke a spirit to accomplish his liberation. And, indeed, had he been distinguished by nothing else than the beauty of the graceful and flowing beard which descended over the mysterious roll which he held in his hand, one might have been pardoned for regretting that so noble an appendage had been bestowed on one who put both talents, learning, and the advantages of eloquence, and a majestic person, to the mean purposes of a cheat and an imposter.	Среди всех этих грубых и гнусных физиономий величественная осанка Галеотти, красивые, правильные черты и мужественное выражение его лица выступали особенно ярко; он был похож на древнего мага, попавшего в притон разбойников и вызывающего духов, чтобы помочь ему выйти на свободу. И в самом деле, если бы даже он выделялся только своей прекрасной, волнистой бородой, ниспадавшей на таинственный свиток, который он держал в руках, то и тогда нельзя было бы не пожалеть, что такое благородное украшение досталось человеку, направлявшему все свои таланты, все познания, все преимущества своего красноречия и величавой внешности на то, чтобы изощряться в плутнях и обмане.
Thus passed the night in Count Herbert's Tower, in the Castle of Peronne. When the first light of dawn penetrated the ancient Gothic chamber, the King summoned Oliver to his presence, who found the Monarch sitting in his nightgown, and was astonished at the alteration which one night of mortal anxiety had made in his looks. He would have expressed some anxiety on the subject, but the King silenced him by entering into a statement of the various modes by which he had previously endeavoured to form friends at the Court of Burgundy, and which Oliver was charged to prosecute so soon as he should be permitted to stir abroad.	Так прошла ночь в башне графа Герберта Пероннского замка. С первым лучом рассвета, проникшим, в старинную готическую комнату, король кликнул к себе Оливье. Брадобрей застал своего государя сидящим в халате и был поражен переменой, которая произошла в его наружности за одну ночь смертельной тревоги. Он открыл уже было рот, чтобы высказать свое беспокойство по этому поводу, но Людовик прервал его и заговорил сам. Он начал торопливо излагать своему слуге и помощнику все способы и ухищрения, с помощью которых раньше старался приобрести себе друзей при бургундском дворе, и в заключение поручил Оливье продолжать начатое дело, как только ему разрешат выходить из замка.
And never was that wily minister more struck with the clearness of the King's intellect, and his intimate knowledge of all the springs which influence human actions, than he was during that memorable consultation.	И никогда еще этот лукавый приспешник Людовика не был так поражен ясностью ума своего господина и его глубоким знанием тех тайных пружин, которые управляют людьми и их поступками.
About two hours afterwards, Oliver accordingly obtained permission from the Count of Crevecoeur to go out and execute the commissions which his master had intrusted him with, and Louis, sending for the Astrologer, in whom he seemed to have renewed his faith, held with him, in like manner, a long consultation, the issue of which appeared to give him more spirits and confidence than he had at first exhibited; so that he dressed himself, and received the morning compliments of Crevecoeur with a calmness at which the Burgundian Lord could not help Wondering, the rather that he had already heard that the Duke had passed several hours in a state of mind which seemed to render the King's safety very precarious.	Часа два спустя Оливье выпросил у графа де Кревкера разрешение выйти из замка и отправился исполнять поручение короля. Между тем Людовик позвал к себе астролога, которому, по-видимому, опять возвратил свое доверие, и долго совещался с ним. К концу этой продолжительной беседы к Людовику, казалось, вернулись и бодрость и уверенность, которые он как будто утратил вначале. Затем он оделся. И когда Кревкер явился к нему с утренним приветствием, он был поражен спокойствием и самообладанием, с которыми король его принял, тем более что он уже слышал о том, что герцог несколько часов находится в таком расположении духа, каковое ставит под угрозу безопасность короля.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты