Краткая коллекция англтекстов
Вальтер Скотт
Quentin Durward/Квентин Дорвард
CHAPTER XV: THE GUIDE
english
Русский
He was a son of Egypt, as he told me,
And one descended from those dread magicians,
Who waged rash war, when Israel dwelt in Goshen,
With Israel and her Prophet -- matching rod
With his, the son's of Levi's -- and encountering
Jehovah's miracles with incantations,
Till upon Egypt came the avenging Angel,
And those proud sages wept for their first born,
As wept the unletter'd peasant.
ANONYMOUS
Он сыном был египетской земли,
Потомком тех волхвов и чародеев,
Которые без устали боролись
С израильтянами и с их пророком
И отвечали чарами своими
На чудеса и знаменья господни.
Потом пришел в Египет ангел
Мщенья,
И раб невежественный и мудрец
О первенцах своих тогда рыдали.Неизвестный автор
The arrival of Lord Crawford and his guard put an immediate end to the engagement which we endeavoured to describe in the last chapter, and the knight, throwing off his helmet, hastily gave the old Lord his sword, saying,
Прибытие лорда Кроуфорда и его стражи немедленно положило конец поединку, который мы описали в предыдущей главе. Рыцарь сразу сбросил шлем и отдал свой меч старому лорду со словами:
"Crawford, I render myself. -- But hither -- and lend me your ear -- a word for God's sake -- save the Duke of Orleans!"
-- Кроуфорд, я сдаюсь... Но выслушайте, что я вам скажу... Наклонитесь, я шепну вам на ухо: ради бога, спасите герцога Орлеанского!
"How! -- what? -- the Duke of Orleans!" exclaimed the Scottish commander. "How came this, in the name of the foul fiend? It will ruin the gallant with the King, for ever and a day."
-- Что? Как? Так это герцог? -- воскликнул старый шотландец. -- Да как же он сюда попал, черт возьми? Ведь это навеки погубит его в глазах короля!
"Ask no questions," said Dunois -- for it was no other than he -- "it was all my fault. See, he stirs. I came forth but to have a snatch at yonder damsel, and make myself a landed and a married man -- and see what is come on 't. Keep back your canaille -- let no man look upon him."
-- Не расспрашивайте, -- сказал Дюнуа (ибо это был он), -- во всем виноват я один. Смотрите.., кажется, он приходит в себя... Я хотел похитить графиню, жениться на ней и стать богачом, и вот что из этого вышло. Прикажите вашей челяди убраться подальше, чтобы его не узнали.
So saying, he opened the visor of Orleans, and threw water on his face, which was afforded by the neighbouring lake.
С этими словами Дюнуа поднял герцогу забрало и стал брызгать ему в лицо водой, которую принесли из соседнего озера.
Quentin Durward, meanwhile, stood like one planet struck [affected by the supposed influence of the planets], so fast did new adventures pour in upon him. He had now, as the pale features of his first antagonist assured him, borne to the earth the first Prince of the Blood in France, and had measured swords with her best champion, the celebrated Dunois, -- both of them achievements honourable in themselves: but whether they might be called good service to the King, or so esteemed by him, was a very different question.
Между тем Квентин Дорвард стоял совсем ошеломленный: с такой поразительной быстротой следовали одно за другим события в его жизни. В бледных чертах своего сраженного врага он узнал черты первого принца крови; вторым его противником оказался известный рыцарь, знаменитый Дюнуа. Поединок с такими противниками мог принести ему только честь; но как отнесется к его подвигам король -- это был другой вопрос.
The Duke had now recovered his breath, and was able to sit up and give attention to what passed betwixt Dunois and Crawford, while the former pleaded eagerly that there was no occasion to mention in the matter the name of the most noble Orleans, while he was ready to take the whole blame on his own shoulders, and to avouch that the Duke had only come thither in friendship to him.
Тем временем герцог настолько оправился, что сел и стал внимательно прислушиваться к разговору Кроуфорда с Дюнуа. Дюнуа горячо доказывал Кроуфорду, что ему нет никакой необходимости упоминать имя герцога Орлеанского, рассказывая об этой истории, так как он, Дюнуа, берет всю вину на себя; герцог же принял участие в этом деле только из дружбы к нему.
Lord Crawford continued listening with his eves fixed on the ground, and from time to time he sighed and shook his head. At length he said, looking up,
Лорд Кроуфорд слушал потупившись и только изредка вздыхал и покачивал головой. Наконец он поднял голову и сказал:
"Thou knowest, Dunois, that, for thy father's sake, as well as thine own, I would full fain do thee a service."
-- Ты знаешь, Дюнуа, что в память твоего отца, да и ради тебя самого, я всегда готов оказать тебе услугу.
"It is not for myself I demand anything," answered Dunois. "Thou hast my sword, and I am your prisoner -- what needs more? But it is for this noble Prince, the only hope of France, if God should call the Dauphin. He only came hither to do me a favour -- in an effort to make my fortune -- in a matter which the King had partly encouraged."
-- Для себя я ничего не прошу, -- ответил Дюнуа. -- Я отдал вам меч, я ваш пленник.., чего же вам больше? Но я прошу за благородного принца, единственную надежду Франции, если богу будет угодно отозвать к себе дофина. Он явился сюда ради меня, чтобы помочь мне в деле, на которое меня до некоторой степени поощрял сам король.
"Dunois," replied Crawford, "if another had told me thou hadst brought the noble Prince into this jeopardy to serve any purpose of thine own, I had told him it was false. And now that thou dost pretend so thyself, I can hardly believe it is for the sake of speaking the truth."
-- Дюнуа, -- возразил Кроуфорд, -- скажи мне кто-нибудь другой, что ты увлек герцога в такое опасное предприятие ради собственных интересов, я бы сказал ему в глаза, что он лжет. Да и теперь я, право, не верю даже тебе самому.
"Noble Crawford," said Orleans, who had now entirely recovered from his swoon, "you are too like in character to your friend Dunois, not to do him justice. It was indeed I that dragged him hither, most unwillingly, upon an enterprise of harebrained passion, suddenly and rashly undertaken. -- Look on me all who will," he added, rising up and turning to the soldiery, "I am Louis of Orleans, willing to pay the penalty of my own folly. I trust the King will limit his displeasure to me, as is but just. -- Meanwhile, as a Child of France must not give up his sword to any one -- not even to you, brave Crawford -- fare thee well, good steel."
-- Благородный Кроуфорд, -- сказал герцог, который тем временем совершенно оправился от своего обморока, -- вы сами так похожи на Дюнуа, что не можете в нем ошибиться. Не он, а я, против его желания, увлек его в это безрассудное предприятие, которое мне внушила безумная страсть. Смотрите на меня! -- добавил он, вставая и обращаясь к страже. -- Я Людовик Орлеанский и готов дать ответ за мой нелепый поступок. Надеюсь, гнев короля падет на одного меня, что будет только справедливо! Но так как принц крови не должен отдавать свое оружие никому -- даже вам, мой храбрый Кроуфорд, -- то прощай же, мой верный меч!
So saying, he drew his sword from its scabbard, and flung it into the lake. It went through the air like a stream of lightning, and sank in the flashing waters, which speedily closed over it. All remained standing in irresolution and astonishment, so high was the rank, and so much esteemed was the character, of the culprit, while, at the same time, all were conscious that the consequences of his rash enterprise, considering the views which the King had upon him, were likely to end in his utter ruin.
Сказав это, он вынул меч из ножен и швырнул его в озеро. Сверкнув в воздухе, как молния, меч упал в воду, расступившуюся под ним с тихим плеском, и исчез. Все стояли пораженные, в нерешительности: так высок был сан преступника и так велико уважение, которым он пользовался. Зная планы короля, касающиеся принца, все понимали, какие гибельные последствия может для него иметь его безумный поступок.
Dunois was the first who spoke,
Дюнуа первый прервал молчание.
and it was in the chiding tone of an offended and distrusted friend: "So! your Highness hath judged it fit to cast away your best sword, in the same morning when it was your pleasure to fling away the King's favour, and to slight the friendship of Dunois?"
-- Итак, -- сказал он с упреком, тоном человека, глубоко оскорбленного в своих чувствах, -- ваше высочество сочли нужным расстаться со своим лучшим мечом, пренебречь королевской милостью, а заодно уж и дружбой Дюнуа!
"My dearest kinsman," said the Duke, "when or how was it in my purpose to slight your friendship by telling the truth, when it was due to your safety and my honour?"
-- Дорогой родич, -- возразил ему герцог, -- разве сказать правду, чего требовали твоя безопасность и моя честь, значило пренебречь твоей дружбой?
"What had you to do with my safety, my most princely cousin, I would pray to know?" answered Dunois, gruffly. "What, in God's name, was it to you, if I had a mind to be hanged, or strangled, or flung into the Loire, or poniarded, or broke on the wheel, or hung up alive in an iron cage, or buried alive in a castle fosse, or disposed of in any other way in which it might please King Louis to get rid of his faithful subject? -- (You need 'not wink and frown, and point to Tristan l'Hermite -- I see the scoundrel as well as you do.) But it would not have stood so hard with me. -- And so much for my safety. And then for your own honour -- by the blush of Saint Magdalene, I think the honour would have been to have missed this morning's work, or kept it out of sight. Here has your Highness got yourself unhorsed by a wild Scottish boy."
-- А какое вам дело до моей безопасности, мой высокородный кузен, хотел бы я знать? -- с досадой сказал Дюнуа. -- Что вам до того, ради самого бога, хочу ли я, чтобы меня повесили, удавили, бросили в Луару, закололи кинжалом, колесовали, посадили в железную клетку, закопали живьем, или до всего, что заблагорассудится королю Людовику сделать со мной, чтобы избавиться от своего верного слуги?.. Нечего вам кивать и подмигивать на Тристана Отшельника: я и сам не хуже вас вижу этого негодяя. Но до меня-то ему не добраться... Однако довольно обо мне и моей безопасности. А вот для вашей чести, клянусь святой Магдалиной, было бы куда лучше, если бы вы не затевали сегодняшнего предприятия или, по крайней мере, сумели бы хоть спрятать концы в воду. А то много ли чести в том, что вашу милость ссадил с коня какой-то шотландский мальчишка!
"Tut, tut!" said Lord Crawford, "never shame his Highness for that. It is not the first time a Scottish boy hath broke a good lance -- I am glad the youth hath borne him well."
-- Нет, нет, уж в этом-то для его высочества нет ничего позорного, -- сказал лорд Кроуфорд. -- Не в первый раз шотландцу побеждать рыцаря... Я очень рад, что юноша вел себя молодцом.
"I will say nothing to the contrary," said Dunois, "yet, had your Lordship come something later than you did, there might have been a vacancy in your band of Archers."
-- Против этого я ничего не могу возразить, -- заметил Дюнуа, -- но будь вы здесь пятью минутами позже -- как знать, не появилось ли бы у вас, в вашей гвардии, свободное место?
"Ay, ay," answered Lord Crawford, "I can read your handwriting in that cleft morion. Some one take it from the lad and give him a bonnet, which, with its steel lining, will keep his head better than that broken loom -- And let me tell your Lordship, that your own armour of proof is not without some marks of good Scottish handwriting. But, Dunois, I must now request the Duke of Orleans and you to take horse and accompany me, as I have power and commission to convey you to a place different from that which my goodwill might assign you."
-- Как же, как же, -- проговорил лорд Кроуфорд, -- узнаю вашу руку на этом разрубленном шишаке... Эй, кто-нибудь, дайте-ка этому молодцу свою шапку: ее стальная подбивка лучше защитит его голову, чем эти разбитые черепки... Но позвольте и мне заметить, граф, что ваши латы тоже носят следы добрых шотландских ударов... Однако, Дюнуа, я должен просить вас и герцога Орлеанского сесть на коней и следовать за мной, ибо я имею предписание доставить вас в одно место, куда бы мне вовсе не хотелось вас сопровождать.
"May I not speak one word, my Lord of Crawford, to yonder fair ladies?" said the Duke of Orleans.
-- Не могу ли я, лорд Кроуфорд, сказать несколько слов этим дамам? -- спросил герцог.
"Not one syllable," answered Lord Crawford, "I am too much a friend of your Highness to permit such an act of folly."
-- Ни полслова! -- воскликнул лорд Кроуфорд. -- Я слишком верный вам друг, ваше высочество, чтобы допустить такое безумие. --
Then addressing Quentin, he added,
И, обратившись к Квентину, он добавил:
"You, young man, have done your duty. Go on to obey the charge with which you are intrusted."
-- Ты хорошо исполнил свой долг, друг мой! Ступай же и доводи до конца данное тебе поручение.
"Under favour, my Lord," said Tristan, with his usual brutality of manner, "the youth must find another guide. I cannot do without Petit Andre, when there is so like to be business on hand for him."
-- С вашего позволения, милорд, -- сказал Тристан своим обычным грубым тоном, -- пусть этот молодец поищет себе другого проводника. Я не могу отпустить Птит-Андре, когда, по-видимому, ожидается работа для него.
"The young man," said Petit Andre, now coming forward, "has only to keep the path which lies straight before him, and it will conduct him to a place where he will find the man who is to act as his guide.
-- Пусть молодой человек едет все прямо по этой дороге, -- сказал палач, выдвигаясь вперед, -- и она приведет его к тому месту, где будет ждать проводник.
"I would not for a thousand ducats be absent from my Chief this day I have hanged knights and esquires many a one, and wealthy Echevins [during the Middle Ages royal officers possessing a large measure of power in local administration], and burgomasters to boot -- even counts and marquises have tasted of my handiwork but, a-humph" -- he looked at the Duke, as if to intimate that he would have filled up the blank with "a Prince of the Blood!"
А я теперь и за тысячу дукатов не соглашусь расстаться с моим начальником. Немало перевешал я на своем веку рыцарей и дворян, разных старшин да бургомистров, даже графы и маркизы -- и те побывали в моих руках, но.., гм, гм... -- И, не договорив, он посмотрел на герцога с таким видом, как будто ему очень хотелось дополнить этот перечень принцем крови.
"Ho, ho, ho! Petit Andre, thou wilt be read of in Chronicle!"
-- Ого, Птит-Андре, будет и о нас упомянуто в истории!
"Do you permit your ruffians to hold such language in such a presence?" said Crawford, looking sternly to Tristan.
-- Как вы позволяете вашей сволочи держать такие речи в присутствии принца? -- сказал лорд Кроуфорд, строго взглянув на Тристана.
"Why do you not correct him yourself, my Lord?" said Tristan, sullenly.
-- Отчего же вы сами не остановите его, милорд? -- угрюмо ответил Тристан.
"Because thy hand is the only one in this company that can beat him without being degraded by such an action."
-- Оттого, что из всех здесь присутствующих вы один можете это сделать, не запятнав своей чести.
"Then rule your own men, my Lord, and I will be answerable for mine," said the Provost Marshal.
-- Так и распоряжайтесь своими людьми, а уж я буду отвечать за своих! -- сказал великий прево.
Lord Crawford seemed about to give a passionate reply, but as if he had thought better of it, turned his back short upon Tristan, and, requesting the Duke of Orleans and Dunois to ride one on either hand of him, he made a signal of adieu to the ladies, and said to Quentin,
У лорда Кроуфорда готов был сорваться гневный ответ, но он, очевидно, раздумал и, круто повернувшись спиной к Тристану, обратился к герцогу и Дюнуа и попросил их ехать с ним рядом. Затем он послал рукой прощальное приветствие дамам и сказал Квентину:
"God bless thee, my child, thou hast begun thy service valiantly, though in an unhappy cause."
-- Да благословит тебя бог, сын мой! Ты доблестно начал свою службу, хоть и в очень печальном деле.
He was about to go off when Quentin could hear Dunois whisper to Crawford,
Всадники тронулись в путь; когда они отъезжали, Квентин расслышал, как Дюнуа спросил вполголоса лорда Кроуфорда:
"Do you carry us to Plessis?"
-- Куда вы нас везете, милорд? В Плесси?
"No, my unhappy and rash friend," answered Crawford, with a sigh, "to Loches."
-- Нет, мой несчастный опрометчивый друг, -- ответил со вздохом старик, -- мы едем в Лош.
"To Loches!" The name of a castle, or rather prison, yet more dreaded than Plessis itself, fell like a death toll upon the ear of the young Scotchman. He had heard it described as a place destined to the workings of those secret acts of cruelty with which even Louis shamed to pollute the interior of his own residence. There were in this place of terror dungeons under dungeons, some of them unknown even to the keepers themselves, living graves, to which men were consigned with little hope of farther employment during the rest of their life than to breathe impure air, and feed on bread and water. At this formidable castle were also those dreadful places of confinement called cages, in which the wretched prisoner could neither stand upright nor stretch himself at length, an invention, it is said, of the Cardinal Balue [who himself tenanted one of these dens for more than eleven years. S. De Comines, who also suffered this punishment, describes the cage as eight feet wide, and a foot higher than a man.]. It is no wonder that the name of this place of horrors, and the consciousness that he had been partly the means of dispatching thither two such illustrious victims, struck so much sadness into the heart of the young Scot that he rode for some time with his head dejected, his eyes fixed on the ground, and his heart filled with the most painful reflections.
"В Лош!" Это ужасное слово (так назывался замок, или, вернее, тюрьма, гораздо более страшная, чем Плес-си) отдалось в сердце молодого шотландца, как звон погребального колокола. Он слышал о Лоше как о месте, где тайно свершались такие жестокости, которыми даже Людовик стыдился осквернять свое жилище. В этом грозном замке было несколько этажей подземных темниц, из которых многие были неизвестны даже самим тюремщикам. Люди, заживо погребенные в этих могилах, до конца дней своих дышали гнилым, зараженным воздухом и питались хлебом да водой. Здесь же были страшные камеры, так называемые клетки, в которых арестанты не могли ни встать, ни вытянуться; изобретение этих клеток приписывалось кардиналу де Балю [Который сам провел в такой клетке более одиннадцати лет. (Примеч. автора.) Кардинал Балю был посажен Людовиком в железную клетку в 1469 году и просидел в ней до 1480 года.]. Неудивительно, что название этого ужасного места да еще сознание, что сам он отчасти был причиной гибели двух таких доблестных рыцарей, наполнили глубокою грустью сердце молодого шотландца, так что некоторое время он ехал, низко опустив голову и глубоко задумавшись.
As he was now again at the head of the little troop, and pursuing the road which had been pointed out to him, the Lady Hameline had an opportunity to say to him,
Когда же наконец он выехал вперед по указанной ему дороге и занял свое место во главе отряда, графиня Амелина воспользовалась случаем, чтобы сказать ему:
"Methinks, fair sir, you regret the victory which your gallantry has attained in our behalf?"
-- Кажется, вы сожалеете, господин стрелок, о победе, которую одержали, защищая нас?
There was something in the question which sounded like irony, but Quentin had tact enough to answer simply and with sincerity.
Тон этого вопроса звучал насмешкой, но у Квентина хватило такта ответить на него просто и искренне:
"I can regret nothing that is done in the service of such ladies as you are, but, methinks, had it consisted with your safety, I had rather have fallen by the sword of so good a soldier as Dunois, than have been the means of consigning that renowned knight and his unhappy chief, the Duke of Orleans, to yonder fearful dungeons."
-- Я не могу сожалеть об оказанной вам услуге, графиня, какова бы она ни была. Но если бы дело шло не о вашей безопасности, я бы, кажется, охотнее согласился пасть от руки такого славного воина, как Дюнуа, чем быть причиной заточения в ужасную крепость этого знаменитого рыцаря и его несчастного родственника, герцога Орлеанского.
"It was, then, the Duke of Orleans," said the elder lady, turning to her niece. "I thought so, even at the distance from which we beheld the fray. -- You see, kinswoman, what we might have been, had this sly and avaricious monarch permitted us to be seen at his Court. The first Prince of the Blood of France, and the valiant Dunois, whose name is known as wide as that of his heroic father. -- This young gentleman did his devoir bravely and well, but methinks 't is pity that he did not succumb with honour, since his ill advised gallantry has stood betwixt us and these princely rescuers"
-- Так это был герцог Орлеанский?.. Вот видишь, это был он, -- сказала графиня Амелина, обращаясь к племяннице. -- Я так и думала, хотя издали не могла его хорошенько рассмотреть. Теперь ты убедилась, моя милая, что могло бы из всего этого выйти, если бы злой старый скряга король позволил нам показываться при его дворе Первый принц крови и доблестный Дюнуа, чье имя пользуется такой же известностью, как и имя его героя отца!. Этот молодой шотландец прекрасно исполнил свой долг, надо отдать ему справедливость, но, право, мне почти жаль, что он не пал с честью: его неуместная храбрость лишила нас двух таких знатных спасителей!
The Countess Isabelle replied in a firm and almost a displeased tone, with an energy, in short, which Quentin had not yet observed her use.
Изабелла отвечала жестким, недовольным тоном и с такой решительностью, какой Квентин до сих пор в ней не подозревал.
She said, "but that I know you jest, I would say your speech is ungrateful to our brave defender, to whom we owe more, perhaps, than you are aware of. Had these gentlemen succeeded so far in their rash enterprise as to have defeated our escort, is it not still evident, that, on the arrival of the Royal Guard, we must have shared their captivity? For my own part, I give tears, and will soon bestow masses, on the brave man who has fallen, and I trust" (she continued, more timidly) "that he who lives will accept my grateful thanks."
-- Мадам, -- сказала она, -- если бы я не знала, что вы шутите, я обвинила бы вас в неблагодарности к нашему храброму защитнику, которому мы обязаны, может быть, гораздо более, чем вы думаете. Ведь если бы нападение на нас удалось и наша стража была бы разбита, то разве не ясно, что с прибытием королевской гвардии мы разделили бы участь нападавших? Я, со своей стороны, горько оплакиваю погибшего храбреца, нашего защитника, и непременно закажу обедню за упокой его души. Надеюсь, -- добавила она застенчиво, -- что тот, кто остался в живых, не откажется принять мою сердечную признательность.
As Quentin turned his face towards her, to return the fitting acknowledgments, she saw the blood which streamed down on one side of his face, and exclaimed, in a tone of deep feeling,
Когда Квентин повернулся к графине, собираясь ответить подобающим образом, она увидела кровь у неге на щеке и вскрикнула в испуге:
"Holy Virgin, he is wounded! he bleeds! -- Dismount, sir, and let your wound be bound!"
-- Пресвятая дева, он ранен! У него кровь! Сойдите с коня, сударь, мы перевяжем вам рану.
In spite of all that Durward could say of the slightness of his hurt he was compelled to dismount, and to seat himself on a bank, and unhelmet himself, while the Ladies of Croye, who, according to a fashion not as yet antiquated, pretended some knowledge of leech craft, washed the wound, stanched the blood, and bound it with the kerchief of the younger Countess in order to exclude the air, for so their practice prescribed.
Напрасно Дорвард убеждал дам, что это лишь пустая царапина; его заставили сойти с коня, сесть на пень и снять шлем, после чего дамы де Круа, претендовавшие, согласно тогдашней моде, на знание лекарского искусства, остановили ему кровь, обмыли рану и перевязали платком Изабеллы, чтобы предохранить от доступа воздуха, как требовала тогдашняя наука;
In modern times, gallants seldom or never take wounds for ladies' sake, and damsels on their side never meddle with the cure of wounds. Each has a danger the less. That which the men escape will be generally acknowledged, but the peril of dressing such a slight wound as that of Quentin's, which involved nothing formidable or dangerous, was perhaps as real in its way as the risk of encountering it.
В наше время молодые люди редко -- вернее, никогда -- не получают ран за красавиц, да и красавицам также нет никакого дела до каких-то ран. Что же, для тех и для, других опасностью меньше! Какую я разумею опасность для мужчин, всякому понятно; но и перевязывать раны, по крайней мере такие легкие, как рана Дорварда, быть может, не менее опасно, чем их получать.
We have already said the patient was eminently handsome, and the removal of his helmet, or more properly, of his morion, had suffered his fair locks to escape in profusion, around a countenance in which the hilarity of youth was qualified by a blush of modesty at once and pleasure. And then the feelings of the younger Countess, when compelled to hold the kerchief to the wound, while her aunt sought in their baggage for some vulnerary remedy, were mingled at once with a sense of delicacy and embarrassment, a thrill of pity for the patient, and of gratitude for his services, which exaggerated, in her eyes, his good mien and handsome features. In short, this incident seemed intended by Fate to complete the mysterious communication which she had, by many petty and apparently accidental circumstances, established betwixt two persons, who, though far different in rank and fortune, strongly resembled each other in youth, beauty, and the romantic tenderness of an affectionate disposition. It was no wonder, therefore, that from this moment the thoughts of the Countess Isabelle, already so familiar to his imagination, should become paramount in Quentin's bosom, nor that if the maiden's feelings were of a less decided character, at least so far as known to herself, she should think of her young defender, to whom she had just rendered a service so interesting, with more emotion than of any of the whole band of high born nobles who had for two years past besieged her with their adoration. Above all, when the thought of Campobasso, the unworthy favourite of Duke Charles, with his hypocritical mien, his base, treacherous spirit, his wry neck and his squint, occurred to her, his portrait was more disgustingly hideous than ever, and deeply did she resolve no tyranny should make her enter into so hateful a union.
Мы уже говорили, что молодой шотландец был очень красив; теперь же, когда он снял свой шлем и его густые светлые кудри рассыпались вокруг его разгоревшегося от удовольствия и смущения лица, он стал еще лучше. Изабелла, придерживавшая платок на его ране, пока ее тетка разыскивала в своих вещах необходимые лекарства, была смущена и взволнована; а острая жалость к раненому и благодарность за оказанную им услугу еще усиливали в ее глазах его привлекательность. Короче говоря, судьба нарочно подстроила все так, чтобы укрепить ту таинственную связь, которая установилась, по-видимому, в силу ряда случайных обстоятельств между двумя людьми, столь различными по своему званию и состоянию, но в то же время столь сходными, ибо оба были молоды и красивы, у обоих было нежное сердце и пылкое воображение. Неудивительно, что с этой минуты образ графини Изабеллы, и без того уже сильно занимавший Квентина, всецело завладел его сердцем, а молодая девушка, хотя чувства ее были не так определенны, -- во всяком случае, она этого не сознавала, -- в свою очередь начала думать о своем юном защитнике; она оказала ему услугу с таким участием и волнением, какого не проявляла до сих пор ни к кому из толпы ее знатных поклонников, целых два года тщетно добивавшихся ее взаимности. Теперь, когда она вспоминала Кампо-Бассо, недостойного фаворита герцога Карла, его коварство и подлость, его лицемерную физиономию, кривую шею и устремленные на нее косые глаза, он казался ей отвратительнее прежнего, и она твердо решила, что никакая сила не заставит ее вступить в этот ненавистный брак.
In the meantime, whether the good Lady Hameline of Croye understood and admired masculine beauty as much as when she was fifteen years younger (for the good Countess was at least thirty-five, if the records of that noble house speak the truth), or whether she thought she had done their young protector less justice than she ought, in the first view which she had taken of his services, it is certain that he began to find favour in her eyes.
Между тем добрая леди Амелина, потому ли, что она ценила мужскую красоту и восхищалась ею не меньше, чем пятнадцать лет назад (ибо, если верить семейной хронике благородного дома де Круа, этой почтенной даме было в то время самое меньшее тридцать пять лет), или потому, что считала себя виноватой в неблагодарности к юному воину, услуги которого она в первый момент не сумела оценить по достоинству, -- так или иначе, но она стала оказывать Квентину явную благосклонность.
"My niece," she said, "has bestowed on you a kerchief for the binding of your wound, I will give you one to grace your gallantry, and to encourage you in your farther progress in chivalry."
-- Племянница дала вам платок, чтобы перевязать вашу рану, -- сказала она, -- а я даю вам другой в награду за вашу отвагу и в поощрение к дальнейшим рыцарским подвигам.
So saying, she gave him a richly embroidered kerchief of blue and silver, and pointing to the housing of her palfrey, and the plumes in her riding cap, desired him to observe that the colours were the same.
С этими словами она подала ему голубой платок, богато расшитый серебром, и, указав на чепрак своей лошади и перья на шляпе, заметила, что голубой с серебром -- ее цвета.
The fashion of the time prescribed one absolute mode of receiving such a favour, which Quentin followed accordingly by tying the napkin around his arm, yet his manner of acknowledgment had more of awkwardness, and loss of gallantry in it, than perhaps it might have had at another time, and in another presence, for though the wearing of a lady's favour, given in such a manner, was merely matter of general compliment, he would much rather have preferred the right of displaying on his arm that which bound the wound inflicted by the sword of Dunois.
В те времена существовали строгие правила насчет того, как следует принимать такие подарки. Квентин повязал платок себе на руку, но далеко не так быстро и охотно, как сделал бы это, может быть, в другое время и при других обстоятельствах; и хотя в обычае носить на руке подарок дамы не было ничего, кроме самой простой учтивости, молодой человек охотно заменил бы платок графини Амелины тем, которым была перевязана рана, нанесенная ему мечом Дюнуа.
Meantime they continued their pilgrimage, Quentin now riding abreast of the ladies, into whose society he seemed to be tacitly adopted. He did not speak much, however, being filled by the silent consciousness of happiness, which is afraid of giving too strong vent to its feelings. The Countess Isabelle spoke still less, so that the conversation was chiefly carried on by the Lady Hameline, who showed no inclination to let it drop, for, to initiate the young Archer, as she said, into the principles and practice of chivalry, she detailed to him at full length the Passage of Arms at Haflinghem, where she had distributed the prizes among the victors.
Кавалькада продолжала свой путь; но теперь Квентин ехал рядом с дамами, которые, казалось, безмолвно согласились принять его в свое общество. Впрочем, он говорил очень мало, ибо сердце его было переполнено счастьем, а счастье всегда молчаливо. Графиня Изабелла говорила еще меньше, так что весь труд поддерживать беседу лежал на леди Амелине, которая, по-видимому, вовсе не собиралась ее прерывать. Чтобы посвятить молодого стрелка во все правила рыцарства, как она выражалась, графиня принялась описывать ему со всеми подробностями Хафлингемский турнир, где она собственноручно раздавала призы победителям.
Not much interested, I am sorry to say, in the description of this splendid scene, or in the heraldic bearings of the different Flemish and German knights, which the lady blazoned with pitiless accuracy, Quentin began to entertain some alarm lest he should have passed the place where his guide was to join him -- a most serious disaster, from which, should it really have taken place, the very worst consequences were to be apprehended.
Весьма мало заинтересованный, как в этом ни грустно признаться, описанием блестящего турнира, а также и геральдическими отличиями фламандских и германских рыцарей, которые с безжалостной точностью перечисляла почтенная дама, Квентин начинал уже беспокоиться, не слишком ли он увлекся разговором и не пропустил ли то место, где их должен был ждать проводник, что было бы большим несчастьем и могло бы иметь самые ужасные последствия.
While he hesitated whether it would be better to send back one of his followers to see whether this might not be the case, he heard the blast of a horn, and looking in the direction from which the sound came, beheld a horseman riding very fast towards them. The low size, and wild, shaggy, untrained state of the animal, reminded Quentin of the mountain breed of horses in his own country, but this was much more finely limbed, and, with the same appearance of hardiness, was more rapid in its movements. The head particularly, which, in the Scottish pony, is often lumpish and heavy, was small and well placed in the neck of this animal, with thin jaws, full sparkling eyes, and expanded nostrils.
Пока он раздумывал, не послать ли ему назад кого-нибудь из своего отряда, чтобы убедиться, что их там никто не ждет, он услышал звуки рога и, обернувшись в ту сторону, откуда они доносились, увидел всадника, скакавшего к ним во весь опор. Маленький рост, косматая шерсть и дикий, неукротимый вид его коня напомнили Квентину горную породу лошадей его родины; но этот конь был тоньше и стройней и, хотя был так же горяч, как и шотландские лошади, обладал более быстрым бегом. Но особенно отличалась от них его голова: у шотландского пони голова обычно большая и неуклюжая, а у этого скакуна она была очень мала, красиво поставлена, с тонкой мордочкой, огромными, полными огня глазами и раздувающимися ноздрями.
The rider was even more singular in his appearance than the horse which he rode, though that was extremely unlike the horses of France. Although he managed his palfrey with great dexterity, he sat with his feet in broad stirrups, something resembling shovels, so short in the leathers that his knees were well nigh as high as the pommel of his saddle. His dress was a red turban of small size, in which he wore a sullied plume, secured by a clasp of silver, his tunic, which was shaped like those of the Estradiots (a sort of troops whom the Venetians at that time levied in the provinces on the eastern side of their gulf), was green in colour, and tawdrily laced with gold, he wore very wide drawers or trowsers of white, though none of the cleanest, which gathered beneath the knee, and his swarthy legs were quite bare, unless for the complicated laces which bound a pair of sandals on his feet, he had no spurs, the edge of his large stirrups being so sharp as to serve to goad the horse in a very severe manner. In a crimson sash this singular horseman wore a dagger on the right side, and on the left a short crooked Moorish sword, and by a tarnished baldric over the shoulder hung the horn which announced his approach. He had a swarthy and sunburnt visage, with a thin beard, and piercing dark eyes, a well formed mouth and nose, and other features which might have been pronounced handsome, but for the black elf locks which hung around his face, and the air of wildness and emaciation, which rather seemed to indicate a savage than a civilized man.
Всадник поражал своей оригинальностью еще больше, чем его конь, который, однако, резко отличался от обыкновенной породы французских лошадей. Он управлял им замечательно ловко, несмотря на то что сидел, глубоко засунув ноги в широкие стремена, напоминавшие своей формой лопаты и подтянутые так высоко, что колени его приходились почти на одном уровне с передней лукой. На голове у него красовалась небольшая красная чалма с полинялым пером, пристегнутым серебряной пряжкой; его камзол, напоминавший покроем одежду страдиотов (род войска, набиравшегося в то время венецианцами в провинциях, расположенных к востоку от их залива), был зеленого цвета и обшит потертым золотым галуном; широкие, когда-то белые, а теперь грязные шаровары были собраны у колен, а загорелые ноги были совершенно голы, если не считать перекрещивающихся ремней, которыми пристегивались его сандалии. На нем не было шпор, их заменяли заостренные края его широких стремян, которыми можно было заставить слушаться любого коня. За широким красным кушаком этого странного наездника с правой стороны был заткнут кинжал, а с левой -- короткая кривая мавританская сабля; на старой, истрепанной перевязи, надетой через плечо, висел рог, возвестивший о его приближении. Его темное, загорелое лицо с жидкой бородкой, черными живыми глазами и правильными, тонкими чертами могло бы назваться красивым, если бы не длинные космы черных волос, падавшие ему на лоб, да не страшная худоба, придававшие незнакомцу скорее вид дикаря, чем цивилизованного человека.
"He also is a Bohemian!" said the ladies to each other. "Holy Mary, will the King again place confidence in these outcasts?"
-- Опять цыган! -- с испугом воскликнули дамы. -- Святая Мария! Неужели король снова доверился этим бродягам?
"I will question the man, if it be your pleasure," said Quentin, "and assure myself of his fidelity as I best may."
-- Я расспрошу этого человека, если желаете, -- сказал Квентин, -- и постараюсь выяснить, можно ли на него положиться.
Durward, as well as the Ladies of Croye, had recognised in this man's dress and appearance the habit and the manners of those vagrants with whom he had nearly been confounded by the hasty proceedings of Trois Eschelles and Petit Andre, and he, too, entertained very natural apprehensions concerning the risk of reposing trust in one of that vagrant race.
По наружности и по костюму незнакомца Дорвард, так же как и дамы, сразу признал в нем одного из тех отверженцев-цыган, с которыми слишком ретивые Труазешель и Птит-Андре недавно чуть его не спутали, и, так же как и дамы, испытывал весьма естественное опасение при одной мысли о необходимости довериться этому человеку.
"Art thou come hither to seek us?" was his first question.
-- Ты явился сюда за нами? -- был его первый вопрос.
The stranger nodded.
Незнакомец кивнул головой.
"And for what purpose?"
-- С какой целью?
"To guide you to the Palace of Him of Liege."
-- Чтобы проводить вас во дворец к этому.., льежскому...
"Of the Bishop?"
-- К епископу?
The Bohemian again nodded.
Цыган опять кивнул.
"What token canst thou give me that we should yield credence to thee?"
-- Как же ты можешь доказать, что ты действительно тот, кого мы должны встретить?
"Even the old rhyme, and no other," answered the Bohemian,
-- Я спою две строки старой песенки, и больше ничего, -- ответил цыган и пропел:
"The page slew the boar,
The peer had the gloire."
Вепря паж убил,
Славу лорд добыл.
"A true token," said Quentin, "lead on, good fellow -- I will speak farther with thee presently."
-- Хорошо, -- сказал Квентин, -- ступай вперед, приятель, я сейчас с тобой поговорю.
Then falling back to the ladies, he said,
И, подъехав к дамам, Квентин сказал:
"I am convinced this man is the guide we are to expect, for he hath brought me a password, known, I think, but to the King and me. But I will discourse with him farther, and endeavour to ascertain how far he is to be trusted."
-- Я убежден, что это тот самый проводник, которого мы ждали. Он сказал пароль, известный только королю да мне. Но я поговорю с ним еще и постараюсь выведать, насколько ему можно доверять.
Титульный лист |
Предыдущая |
Следующая
| english | Русский |
|
He was a son of Egypt, as he told me,
And one descended from those dread magicians, Who waged rash war, when Israel dwelt in Goshen, With Israel and her Prophet -- matching rod With his, the son's of Levi's -- and encountering Jehovah's miracles with incantations, Till upon Egypt came the avenging Angel, And those proud sages wept for their first born, As wept the unletter'd peasant. ANONYMOUS |
Он сыном был египетской земли,
Потомком тех волхвов и чародеев, Которые без устали боролись С израильтянами и с их пророком И отвечали чарами своими На чудеса и знаменья господни. Потом пришел в Египет ангел Мщенья, И раб невежественный и мудрец О первенцах своих тогда рыдали.Неизвестный автор |
| The arrival of Lord Crawford and his guard put an immediate end to the engagement which we endeavoured to describe in the last chapter, and the knight, throwing off his helmet, hastily gave the old Lord his sword, saying, | Прибытие лорда Кроуфорда и его стражи немедленно положило конец поединку, который мы описали в предыдущей главе. Рыцарь сразу сбросил шлем и отдал свой меч старому лорду со словами: |
| "Crawford, I render myself. -- But hither -- and lend me your ear -- a word for God's sake -- save the Duke of Orleans!" | -- Кроуфорд, я сдаюсь... Но выслушайте, что я вам скажу... Наклонитесь, я шепну вам на ухо: ради бога, спасите герцога Орлеанского! |
| "How! -- what? -- the Duke of Orleans!" exclaimed the Scottish commander. "How came this, in the name of the foul fiend? It will ruin the gallant with the King, for ever and a day." | -- Что? Как? Так это герцог? -- воскликнул старый шотландец. -- Да как же он сюда попал, черт возьми? Ведь это навеки погубит его в глазах короля! |
| "Ask no questions," said Dunois -- for it was no other than he -- "it was all my fault. See, he stirs. I came forth but to have a snatch at yonder damsel, and make myself a landed and a married man -- and see what is come on 't. Keep back your canaille -- let no man look upon him." | -- Не расспрашивайте, -- сказал Дюнуа (ибо это был он), -- во всем виноват я один. Смотрите.., кажется, он приходит в себя... Я хотел похитить графиню, жениться на ней и стать богачом, и вот что из этого вышло. Прикажите вашей челяди убраться подальше, чтобы его не узнали. |
| So saying, he opened the visor of Orleans, and threw water on his face, which was afforded by the neighbouring lake. | С этими словами Дюнуа поднял герцогу забрало и стал брызгать ему в лицо водой, которую принесли из соседнего озера. |
| Quentin Durward, meanwhile, stood like one planet struck [affected by the supposed influence of the planets], so fast did new adventures pour in upon him. He had now, as the pale features of his first antagonist assured him, borne to the earth the first Prince of the Blood in France, and had measured swords with her best champion, the celebrated Dunois, -- both of them achievements honourable in themselves: but whether they might be called good service to the King, or so esteemed by him, was a very different question. | Между тем Квентин Дорвард стоял совсем ошеломленный: с такой поразительной быстротой следовали одно за другим события в его жизни. В бледных чертах своего сраженного врага он узнал черты первого принца крови; вторым его противником оказался известный рыцарь, знаменитый Дюнуа. Поединок с такими противниками мог принести ему только честь; но как отнесется к его подвигам король -- это был другой вопрос. |
| The Duke had now recovered his breath, and was able to sit up and give attention to what passed betwixt Dunois and Crawford, while the former pleaded eagerly that there was no occasion to mention in the matter the name of the most noble Orleans, while he was ready to take the whole blame on his own shoulders, and to avouch that the Duke had only come thither in friendship to him. | Тем временем герцог настолько оправился, что сел и стал внимательно прислушиваться к разговору Кроуфорда с Дюнуа. Дюнуа горячо доказывал Кроуфорду, что ему нет никакой необходимости упоминать имя герцога Орлеанского, рассказывая об этой истории, так как он, Дюнуа, берет всю вину на себя; герцог же принял участие в этом деле только из дружбы к нему. |
| Lord Crawford continued listening with his eves fixed on the ground, and from time to time he sighed and shook his head. At length he said, looking up, | Лорд Кроуфорд слушал потупившись и только изредка вздыхал и покачивал головой. Наконец он поднял голову и сказал: |
| "Thou knowest, Dunois, that, for thy father's sake, as well as thine own, I would full fain do thee a service." | -- Ты знаешь, Дюнуа, что в память твоего отца, да и ради тебя самого, я всегда готов оказать тебе услугу. |
| "It is not for myself I demand anything," answered Dunois. "Thou hast my sword, and I am your prisoner -- what needs more? But it is for this noble Prince, the only hope of France, if God should call the Dauphin. He only came hither to do me a favour -- in an effort to make my fortune -- in a matter which the King had partly encouraged." | -- Для себя я ничего не прошу, -- ответил Дюнуа. -- Я отдал вам меч, я ваш пленник.., чего же вам больше? Но я прошу за благородного принца, единственную надежду Франции, если богу будет угодно отозвать к себе дофина. Он явился сюда ради меня, чтобы помочь мне в деле, на которое меня до некоторой степени поощрял сам король. |
| "Dunois," replied Crawford, "if another had told me thou hadst brought the noble Prince into this jeopardy to serve any purpose of thine own, I had told him it was false. And now that thou dost pretend so thyself, I can hardly believe it is for the sake of speaking the truth." | -- Дюнуа, -- возразил Кроуфорд, -- скажи мне кто-нибудь другой, что ты увлек герцога в такое опасное предприятие ради собственных интересов, я бы сказал ему в глаза, что он лжет. Да и теперь я, право, не верю даже тебе самому. |
| "Noble Crawford," said Orleans, who had now entirely recovered from his swoon, "you are too like in character to your friend Dunois, not to do him justice. It was indeed I that dragged him hither, most unwillingly, upon an enterprise of harebrained passion, suddenly and rashly undertaken. -- Look on me all who will," he added, rising up and turning to the soldiery, "I am Louis of Orleans, willing to pay the penalty of my own folly. I trust the King will limit his displeasure to me, as is but just. -- Meanwhile, as a Child of France must not give up his sword to any one -- not even to you, brave Crawford -- fare thee well, good steel." | -- Благородный Кроуфорд, -- сказал герцог, который тем временем совершенно оправился от своего обморока, -- вы сами так похожи на Дюнуа, что не можете в нем ошибиться. Не он, а я, против его желания, увлек его в это безрассудное предприятие, которое мне внушила безумная страсть. Смотрите на меня! -- добавил он, вставая и обращаясь к страже. -- Я Людовик Орлеанский и готов дать ответ за мой нелепый поступок. Надеюсь, гнев короля падет на одного меня, что будет только справедливо! Но так как принц крови не должен отдавать свое оружие никому -- даже вам, мой храбрый Кроуфорд, -- то прощай же, мой верный меч! |
| So saying, he drew his sword from its scabbard, and flung it into the lake. It went through the air like a stream of lightning, and sank in the flashing waters, which speedily closed over it. All remained standing in irresolution and astonishment, so high was the rank, and so much esteemed was the character, of the culprit, while, at the same time, all were conscious that the consequences of his rash enterprise, considering the views which the King had upon him, were likely to end in his utter ruin. | Сказав это, он вынул меч из ножен и швырнул его в озеро. Сверкнув в воздухе, как молния, меч упал в воду, расступившуюся под ним с тихим плеском, и исчез. Все стояли пораженные, в нерешительности: так высок был сан преступника и так велико уважение, которым он пользовался. Зная планы короля, касающиеся принца, все понимали, какие гибельные последствия может для него иметь его безумный поступок. |
| Dunois was the first who spoke, | Дюнуа первый прервал молчание. |
| and it was in the chiding tone of an offended and distrusted friend: "So! your Highness hath judged it fit to cast away your best sword, in the same morning when it was your pleasure to fling away the King's favour, and to slight the friendship of Dunois?" | -- Итак, -- сказал он с упреком, тоном человека, глубоко оскорбленного в своих чувствах, -- ваше высочество сочли нужным расстаться со своим лучшим мечом, пренебречь королевской милостью, а заодно уж и дружбой Дюнуа! |
| "My dearest kinsman," said the Duke, "when or how was it in my purpose to slight your friendship by telling the truth, when it was due to your safety and my honour?" | -- Дорогой родич, -- возразил ему герцог, -- разве сказать правду, чего требовали твоя безопасность и моя честь, значило пренебречь твоей дружбой? |
| "What had you to do with my safety, my most princely cousin, I would pray to know?" answered Dunois, gruffly. "What, in God's name, was it to you, if I had a mind to be hanged, or strangled, or flung into the Loire, or poniarded, or broke on the wheel, or hung up alive in an iron cage, or buried alive in a castle fosse, or disposed of in any other way in which it might please King Louis to get rid of his faithful subject? -- (You need 'not wink and frown, and point to Tristan l'Hermite -- I see the scoundrel as well as you do.) But it would not have stood so hard with me. -- And so much for my safety. And then for your own honour -- by the blush of Saint Magdalene, I think the honour would have been to have missed this morning's work, or kept it out of sight. Here has your Highness got yourself unhorsed by a wild Scottish boy." | -- А какое вам дело до моей безопасности, мой высокородный кузен, хотел бы я знать? -- с досадой сказал Дюнуа. -- Что вам до того, ради самого бога, хочу ли я, чтобы меня повесили, удавили, бросили в Луару, закололи кинжалом, колесовали, посадили в железную клетку, закопали живьем, или до всего, что заблагорассудится королю Людовику сделать со мной, чтобы избавиться от своего верного слуги?.. Нечего вам кивать и подмигивать на Тристана Отшельника: я и сам не хуже вас вижу этого негодяя. Но до меня-то ему не добраться... Однако довольно обо мне и моей безопасности. А вот для вашей чести, клянусь святой Магдалиной, было бы куда лучше, если бы вы не затевали сегодняшнего предприятия или, по крайней мере, сумели бы хоть спрятать концы в воду. А то много ли чести в том, что вашу милость ссадил с коня какой-то шотландский мальчишка! |
| "Tut, tut!" said Lord Crawford, "never shame his Highness for that. It is not the first time a Scottish boy hath broke a good lance -- I am glad the youth hath borne him well." | -- Нет, нет, уж в этом-то для его высочества нет ничего позорного, -- сказал лорд Кроуфорд. -- Не в первый раз шотландцу побеждать рыцаря... Я очень рад, что юноша вел себя молодцом. |
| "I will say nothing to the contrary," said Dunois, "yet, had your Lordship come something later than you did, there might have been a vacancy in your band of Archers." | -- Против этого я ничего не могу возразить, -- заметил Дюнуа, -- но будь вы здесь пятью минутами позже -- как знать, не появилось ли бы у вас, в вашей гвардии, свободное место? |
| "Ay, ay," answered Lord Crawford, "I can read your handwriting in that cleft morion. Some one take it from the lad and give him a bonnet, which, with its steel lining, will keep his head better than that broken loom -- And let me tell your Lordship, that your own armour of proof is not without some marks of good Scottish handwriting. But, Dunois, I must now request the Duke of Orleans and you to take horse and accompany me, as I have power and commission to convey you to a place different from that which my goodwill might assign you." | -- Как же, как же, -- проговорил лорд Кроуфорд, -- узнаю вашу руку на этом разрубленном шишаке... Эй, кто-нибудь, дайте-ка этому молодцу свою шапку: ее стальная подбивка лучше защитит его голову, чем эти разбитые черепки... Но позвольте и мне заметить, граф, что ваши латы тоже носят следы добрых шотландских ударов... Однако, Дюнуа, я должен просить вас и герцога Орлеанского сесть на коней и следовать за мной, ибо я имею предписание доставить вас в одно место, куда бы мне вовсе не хотелось вас сопровождать. |
| "May I not speak one word, my Lord of Crawford, to yonder fair ladies?" said the Duke of Orleans. | -- Не могу ли я, лорд Кроуфорд, сказать несколько слов этим дамам? -- спросил герцог. |
| "Not one syllable," answered Lord Crawford, "I am too much a friend of your Highness to permit such an act of folly." | -- Ни полслова! -- воскликнул лорд Кроуфорд. -- Я слишком верный вам друг, ваше высочество, чтобы допустить такое безумие. -- |
| Then addressing Quentin, he added, | И, обратившись к Квентину, он добавил: |
| "You, young man, have done your duty. Go on to obey the charge with which you are intrusted." | -- Ты хорошо исполнил свой долг, друг мой! Ступай же и доводи до конца данное тебе поручение. |
| "Under favour, my Lord," said Tristan, with his usual brutality of manner, "the youth must find another guide. I cannot do without Petit Andre, when there is so like to be business on hand for him." | -- С вашего позволения, милорд, -- сказал Тристан своим обычным грубым тоном, -- пусть этот молодец поищет себе другого проводника. Я не могу отпустить Птит-Андре, когда, по-видимому, ожидается работа для него. |
| "The young man," said Petit Andre, now coming forward, "has only to keep the path which lies straight before him, and it will conduct him to a place where he will find the man who is to act as his guide. | -- Пусть молодой человек едет все прямо по этой дороге, -- сказал палач, выдвигаясь вперед, -- и она приведет его к тому месту, где будет ждать проводник. |
| "I would not for a thousand ducats be absent from my Chief this day I have hanged knights and esquires many a one, and wealthy Echevins [during the Middle Ages royal officers possessing a large measure of power in local administration], and burgomasters to boot -- even counts and marquises have tasted of my handiwork but, a-humph" -- he looked at the Duke, as if to intimate that he would have filled up the blank with "a Prince of the Blood!" | А я теперь и за тысячу дукатов не соглашусь расстаться с моим начальником. Немало перевешал я на своем веку рыцарей и дворян, разных старшин да бургомистров, даже графы и маркизы -- и те побывали в моих руках, но.., гм, гм... -- И, не договорив, он посмотрел на герцога с таким видом, как будто ему очень хотелось дополнить этот перечень принцем крови. |
| "Ho, ho, ho! Petit Andre, thou wilt be read of in Chronicle!" | -- Ого, Птит-Андре, будет и о нас упомянуто в истории! |
| "Do you permit your ruffians to hold such language in such a presence?" said Crawford, looking sternly to Tristan. | -- Как вы позволяете вашей сволочи держать такие речи в присутствии принца? -- сказал лорд Кроуфорд, строго взглянув на Тристана. |
| "Why do you not correct him yourself, my Lord?" said Tristan, sullenly. | -- Отчего же вы сами не остановите его, милорд? -- угрюмо ответил Тристан. |
| "Because thy hand is the only one in this company that can beat him without being degraded by such an action." | -- Оттого, что из всех здесь присутствующих вы один можете это сделать, не запятнав своей чести. |
| "Then rule your own men, my Lord, and I will be answerable for mine," said the Provost Marshal. | -- Так и распоряжайтесь своими людьми, а уж я буду отвечать за своих! -- сказал великий прево. |
| Lord Crawford seemed about to give a passionate reply, but as if he had thought better of it, turned his back short upon Tristan, and, requesting the Duke of Orleans and Dunois to ride one on either hand of him, he made a signal of adieu to the ladies, and said to Quentin, | У лорда Кроуфорда готов был сорваться гневный ответ, но он, очевидно, раздумал и, круто повернувшись спиной к Тристану, обратился к герцогу и Дюнуа и попросил их ехать с ним рядом. Затем он послал рукой прощальное приветствие дамам и сказал Квентину: |
| "God bless thee, my child, thou hast begun thy service valiantly, though in an unhappy cause." | -- Да благословит тебя бог, сын мой! Ты доблестно начал свою службу, хоть и в очень печальном деле. |
| He was about to go off when Quentin could hear Dunois whisper to Crawford, | Всадники тронулись в путь; когда они отъезжали, Квентин расслышал, как Дюнуа спросил вполголоса лорда Кроуфорда: |
| "Do you carry us to Plessis?" | -- Куда вы нас везете, милорд? В Плесси? |
| "No, my unhappy and rash friend," answered Crawford, with a sigh, "to Loches." | -- Нет, мой несчастный опрометчивый друг, -- ответил со вздохом старик, -- мы едем в Лош. |
| "To Loches!" The name of a castle, or rather prison, yet more dreaded than Plessis itself, fell like a death toll upon the ear of the young Scotchman. He had heard it described as a place destined to the workings of those secret acts of cruelty with which even Louis shamed to pollute the interior of his own residence. There were in this place of terror dungeons under dungeons, some of them unknown even to the keepers themselves, living graves, to which men were consigned with little hope of farther employment during the rest of their life than to breathe impure air, and feed on bread and water. At this formidable castle were also those dreadful places of confinement called cages, in which the wretched prisoner could neither stand upright nor stretch himself at length, an invention, it is said, of the Cardinal Balue [who himself tenanted one of these dens for more than eleven years. S. De Comines, who also suffered this punishment, describes the cage as eight feet wide, and a foot higher than a man.]. It is no wonder that the name of this place of horrors, and the consciousness that he had been partly the means of dispatching thither two such illustrious victims, struck so much sadness into the heart of the young Scot that he rode for some time with his head dejected, his eyes fixed on the ground, and his heart filled with the most painful reflections. | "В Лош!" Это ужасное слово (так назывался замок, или, вернее, тюрьма, гораздо более страшная, чем Плес-си) отдалось в сердце молодого шотландца, как звон погребального колокола. Он слышал о Лоше как о месте, где тайно свершались такие жестокости, которыми даже Людовик стыдился осквернять свое жилище. В этом грозном замке было несколько этажей подземных темниц, из которых многие были неизвестны даже самим тюремщикам. Люди, заживо погребенные в этих могилах, до конца дней своих дышали гнилым, зараженным воздухом и питались хлебом да водой. Здесь же были страшные камеры, так называемые клетки, в которых арестанты не могли ни встать, ни вытянуться; изобретение этих клеток приписывалось кардиналу де Балю [Который сам провел в такой клетке более одиннадцати лет. (Примеч. автора.) Кардинал Балю был посажен Людовиком в железную клетку в 1469 году и просидел в ней до 1480 года.]. Неудивительно, что название этого ужасного места да еще сознание, что сам он отчасти был причиной гибели двух таких доблестных рыцарей, наполнили глубокою грустью сердце молодого шотландца, так что некоторое время он ехал, низко опустив голову и глубоко задумавшись. |
| As he was now again at the head of the little troop, and pursuing the road which had been pointed out to him, the Lady Hameline had an opportunity to say to him, | Когда же наконец он выехал вперед по указанной ему дороге и занял свое место во главе отряда, графиня Амелина воспользовалась случаем, чтобы сказать ему: |
| "Methinks, fair sir, you regret the victory which your gallantry has attained in our behalf?" | -- Кажется, вы сожалеете, господин стрелок, о победе, которую одержали, защищая нас? |
| There was something in the question which sounded like irony, but Quentin had tact enough to answer simply and with sincerity. | Тон этого вопроса звучал насмешкой, но у Квентина хватило такта ответить на него просто и искренне: |
| "I can regret nothing that is done in the service of such ladies as you are, but, methinks, had it consisted with your safety, I had rather have fallen by the sword of so good a soldier as Dunois, than have been the means of consigning that renowned knight and his unhappy chief, the Duke of Orleans, to yonder fearful dungeons." | -- Я не могу сожалеть об оказанной вам услуге, графиня, какова бы она ни была. Но если бы дело шло не о вашей безопасности, я бы, кажется, охотнее согласился пасть от руки такого славного воина, как Дюнуа, чем быть причиной заточения в ужасную крепость этого знаменитого рыцаря и его несчастного родственника, герцога Орлеанского. |
| "It was, then, the Duke of Orleans," said the elder lady, turning to her niece. "I thought so, even at the distance from which we beheld the fray. -- You see, kinswoman, what we might have been, had this sly and avaricious monarch permitted us to be seen at his Court. The first Prince of the Blood of France, and the valiant Dunois, whose name is known as wide as that of his heroic father. -- This young gentleman did his devoir bravely and well, but methinks 't is pity that he did not succumb with honour, since his ill advised gallantry has stood betwixt us and these princely rescuers" | -- Так это был герцог Орлеанский?.. Вот видишь, это был он, -- сказала графиня Амелина, обращаясь к племяннице. -- Я так и думала, хотя издали не могла его хорошенько рассмотреть. Теперь ты убедилась, моя милая, что могло бы из всего этого выйти, если бы злой старый скряга король позволил нам показываться при его дворе Первый принц крови и доблестный Дюнуа, чье имя пользуется такой же известностью, как и имя его героя отца!. Этот молодой шотландец прекрасно исполнил свой долг, надо отдать ему справедливость, но, право, мне почти жаль, что он не пал с честью: его неуместная храбрость лишила нас двух таких знатных спасителей! |
| The Countess Isabelle replied in a firm and almost a displeased tone, with an energy, in short, which Quentin had not yet observed her use. | Изабелла отвечала жестким, недовольным тоном и с такой решительностью, какой Квентин до сих пор в ней не подозревал. |
| She said, "but that I know you jest, I would say your speech is ungrateful to our brave defender, to whom we owe more, perhaps, than you are aware of. Had these gentlemen succeeded so far in their rash enterprise as to have defeated our escort, is it not still evident, that, on the arrival of the Royal Guard, we must have shared their captivity? For my own part, I give tears, and will soon bestow masses, on the brave man who has fallen, and I trust" (she continued, more timidly) "that he who lives will accept my grateful thanks." | -- Мадам, -- сказала она, -- если бы я не знала, что вы шутите, я обвинила бы вас в неблагодарности к нашему храброму защитнику, которому мы обязаны, может быть, гораздо более, чем вы думаете. Ведь если бы нападение на нас удалось и наша стража была бы разбита, то разве не ясно, что с прибытием королевской гвардии мы разделили бы участь нападавших? Я, со своей стороны, горько оплакиваю погибшего храбреца, нашего защитника, и непременно закажу обедню за упокой его души. Надеюсь, -- добавила она застенчиво, -- что тот, кто остался в живых, не откажется принять мою сердечную признательность. |
| As Quentin turned his face towards her, to return the fitting acknowledgments, she saw the blood which streamed down on one side of his face, and exclaimed, in a tone of deep feeling, | Когда Квентин повернулся к графине, собираясь ответить подобающим образом, она увидела кровь у неге на щеке и вскрикнула в испуге: |
| "Holy Virgin, he is wounded! he bleeds! -- Dismount, sir, and let your wound be bound!" | -- Пресвятая дева, он ранен! У него кровь! Сойдите с коня, сударь, мы перевяжем вам рану. |
| In spite of all that Durward could say of the slightness of his hurt he was compelled to dismount, and to seat himself on a bank, and unhelmet himself, while the Ladies of Croye, who, according to a fashion not as yet antiquated, pretended some knowledge of leech craft, washed the wound, stanched the blood, and bound it with the kerchief of the younger Countess in order to exclude the air, for so their practice prescribed. | Напрасно Дорвард убеждал дам, что это лишь пустая царапина; его заставили сойти с коня, сесть на пень и снять шлем, после чего дамы де Круа, претендовавшие, согласно тогдашней моде, на знание лекарского искусства, остановили ему кровь, обмыли рану и перевязали платком Изабеллы, чтобы предохранить от доступа воздуха, как требовала тогдашняя наука; |
| In modern times, gallants seldom or never take wounds for ladies' sake, and damsels on their side never meddle with the cure of wounds. Each has a danger the less. That which the men escape will be generally acknowledged, but the peril of dressing such a slight wound as that of Quentin's, which involved nothing formidable or dangerous, was perhaps as real in its way as the risk of encountering it. | В наше время молодые люди редко -- вернее, никогда -- не получают ран за красавиц, да и красавицам также нет никакого дела до каких-то ран. Что же, для тех и для, других опасностью меньше! Какую я разумею опасность для мужчин, всякому понятно; но и перевязывать раны, по крайней мере такие легкие, как рана Дорварда, быть может, не менее опасно, чем их получать. |
| We have already said the patient was eminently handsome, and the removal of his helmet, or more properly, of his morion, had suffered his fair locks to escape in profusion, around a countenance in which the hilarity of youth was qualified by a blush of modesty at once and pleasure. And then the feelings of the younger Countess, when compelled to hold the kerchief to the wound, while her aunt sought in their baggage for some vulnerary remedy, were mingled at once with a sense of delicacy and embarrassment, a thrill of pity for the patient, and of gratitude for his services, which exaggerated, in her eyes, his good mien and handsome features. In short, this incident seemed intended by Fate to complete the mysterious communication which she had, by many petty and apparently accidental circumstances, established betwixt two persons, who, though far different in rank and fortune, strongly resembled each other in youth, beauty, and the romantic tenderness of an affectionate disposition. It was no wonder, therefore, that from this moment the thoughts of the Countess Isabelle, already so familiar to his imagination, should become paramount in Quentin's bosom, nor that if the maiden's feelings were of a less decided character, at least so far as known to herself, she should think of her young defender, to whom she had just rendered a service so interesting, with more emotion than of any of the whole band of high born nobles who had for two years past besieged her with their adoration. Above all, when the thought of Campobasso, the unworthy favourite of Duke Charles, with his hypocritical mien, his base, treacherous spirit, his wry neck and his squint, occurred to her, his portrait was more disgustingly hideous than ever, and deeply did she resolve no tyranny should make her enter into so hateful a union. | Мы уже говорили, что молодой шотландец был очень красив; теперь же, когда он снял свой шлем и его густые светлые кудри рассыпались вокруг его разгоревшегося от удовольствия и смущения лица, он стал еще лучше. Изабелла, придерживавшая платок на его ране, пока ее тетка разыскивала в своих вещах необходимые лекарства, была смущена и взволнована; а острая жалость к раненому и благодарность за оказанную им услугу еще усиливали в ее глазах его привлекательность. Короче говоря, судьба нарочно подстроила все так, чтобы укрепить ту таинственную связь, которая установилась, по-видимому, в силу ряда случайных обстоятельств между двумя людьми, столь различными по своему званию и состоянию, но в то же время столь сходными, ибо оба были молоды и красивы, у обоих было нежное сердце и пылкое воображение. Неудивительно, что с этой минуты образ графини Изабеллы, и без того уже сильно занимавший Квентина, всецело завладел его сердцем, а молодая девушка, хотя чувства ее были не так определенны, -- во всяком случае, она этого не сознавала, -- в свою очередь начала думать о своем юном защитнике; она оказала ему услугу с таким участием и волнением, какого не проявляла до сих пор ни к кому из толпы ее знатных поклонников, целых два года тщетно добивавшихся ее взаимности. Теперь, когда она вспоминала Кампо-Бассо, недостойного фаворита герцога Карла, его коварство и подлость, его лицемерную физиономию, кривую шею и устремленные на нее косые глаза, он казался ей отвратительнее прежнего, и она твердо решила, что никакая сила не заставит ее вступить в этот ненавистный брак. |
| In the meantime, whether the good Lady Hameline of Croye understood and admired masculine beauty as much as when she was fifteen years younger (for the good Countess was at least thirty-five, if the records of that noble house speak the truth), or whether she thought she had done their young protector less justice than she ought, in the first view which she had taken of his services, it is certain that he began to find favour in her eyes. | Между тем добрая леди Амелина, потому ли, что она ценила мужскую красоту и восхищалась ею не меньше, чем пятнадцать лет назад (ибо, если верить семейной хронике благородного дома де Круа, этой почтенной даме было в то время самое меньшее тридцать пять лет), или потому, что считала себя виноватой в неблагодарности к юному воину, услуги которого она в первый момент не сумела оценить по достоинству, -- так или иначе, но она стала оказывать Квентину явную благосклонность. |
| "My niece," she said, "has bestowed on you a kerchief for the binding of your wound, I will give you one to grace your gallantry, and to encourage you in your farther progress in chivalry." | -- Племянница дала вам платок, чтобы перевязать вашу рану, -- сказала она, -- а я даю вам другой в награду за вашу отвагу и в поощрение к дальнейшим рыцарским подвигам. |
| So saying, she gave him a richly embroidered kerchief of blue and silver, and pointing to the housing of her palfrey, and the plumes in her riding cap, desired him to observe that the colours were the same. | С этими словами она подала ему голубой платок, богато расшитый серебром, и, указав на чепрак своей лошади и перья на шляпе, заметила, что голубой с серебром -- ее цвета. |
| The fashion of the time prescribed one absolute mode of receiving such a favour, which Quentin followed accordingly by tying the napkin around his arm, yet his manner of acknowledgment had more of awkwardness, and loss of gallantry in it, than perhaps it might have had at another time, and in another presence, for though the wearing of a lady's favour, given in such a manner, was merely matter of general compliment, he would much rather have preferred the right of displaying on his arm that which bound the wound inflicted by the sword of Dunois. | В те времена существовали строгие правила насчет того, как следует принимать такие подарки. Квентин повязал платок себе на руку, но далеко не так быстро и охотно, как сделал бы это, может быть, в другое время и при других обстоятельствах; и хотя в обычае носить на руке подарок дамы не было ничего, кроме самой простой учтивости, молодой человек охотно заменил бы платок графини Амелины тем, которым была перевязана рана, нанесенная ему мечом Дюнуа. |
| Meantime they continued their pilgrimage, Quentin now riding abreast of the ladies, into whose society he seemed to be tacitly adopted. He did not speak much, however, being filled by the silent consciousness of happiness, which is afraid of giving too strong vent to its feelings. The Countess Isabelle spoke still less, so that the conversation was chiefly carried on by the Lady Hameline, who showed no inclination to let it drop, for, to initiate the young Archer, as she said, into the principles and practice of chivalry, she detailed to him at full length the Passage of Arms at Haflinghem, where she had distributed the prizes among the victors. | Кавалькада продолжала свой путь; но теперь Квентин ехал рядом с дамами, которые, казалось, безмолвно согласились принять его в свое общество. Впрочем, он говорил очень мало, ибо сердце его было переполнено счастьем, а счастье всегда молчаливо. Графиня Изабелла говорила еще меньше, так что весь труд поддерживать беседу лежал на леди Амелине, которая, по-видимому, вовсе не собиралась ее прерывать. Чтобы посвятить молодого стрелка во все правила рыцарства, как она выражалась, графиня принялась описывать ему со всеми подробностями Хафлингемский турнир, где она собственноручно раздавала призы победителям. |
| Not much interested, I am sorry to say, in the description of this splendid scene, or in the heraldic bearings of the different Flemish and German knights, which the lady blazoned with pitiless accuracy, Quentin began to entertain some alarm lest he should have passed the place where his guide was to join him -- a most serious disaster, from which, should it really have taken place, the very worst consequences were to be apprehended. | Весьма мало заинтересованный, как в этом ни грустно признаться, описанием блестящего турнира, а также и геральдическими отличиями фламандских и германских рыцарей, которые с безжалостной точностью перечисляла почтенная дама, Квентин начинал уже беспокоиться, не слишком ли он увлекся разговором и не пропустил ли то место, где их должен был ждать проводник, что было бы большим несчастьем и могло бы иметь самые ужасные последствия. |
| While he hesitated whether it would be better to send back one of his followers to see whether this might not be the case, he heard the blast of a horn, and looking in the direction from which the sound came, beheld a horseman riding very fast towards them. The low size, and wild, shaggy, untrained state of the animal, reminded Quentin of the mountain breed of horses in his own country, but this was much more finely limbed, and, with the same appearance of hardiness, was more rapid in its movements. The head particularly, which, in the Scottish pony, is often lumpish and heavy, was small and well placed in the neck of this animal, with thin jaws, full sparkling eyes, and expanded nostrils. | Пока он раздумывал, не послать ли ему назад кого-нибудь из своего отряда, чтобы убедиться, что их там никто не ждет, он услышал звуки рога и, обернувшись в ту сторону, откуда они доносились, увидел всадника, скакавшего к ним во весь опор. Маленький рост, косматая шерсть и дикий, неукротимый вид его коня напомнили Квентину горную породу лошадей его родины; но этот конь был тоньше и стройней и, хотя был так же горяч, как и шотландские лошади, обладал более быстрым бегом. Но особенно отличалась от них его голова: у шотландского пони голова обычно большая и неуклюжая, а у этого скакуна она была очень мала, красиво поставлена, с тонкой мордочкой, огромными, полными огня глазами и раздувающимися ноздрями. |
| The rider was even more singular in his appearance than the horse which he rode, though that was extremely unlike the horses of France. Although he managed his palfrey with great dexterity, he sat with his feet in broad stirrups, something resembling shovels, so short in the leathers that his knees were well nigh as high as the pommel of his saddle. His dress was a red turban of small size, in which he wore a sullied plume, secured by a clasp of silver, his tunic, which was shaped like those of the Estradiots (a sort of troops whom the Venetians at that time levied in the provinces on the eastern side of their gulf), was green in colour, and tawdrily laced with gold, he wore very wide drawers or trowsers of white, though none of the cleanest, which gathered beneath the knee, and his swarthy legs were quite bare, unless for the complicated laces which bound a pair of sandals on his feet, he had no spurs, the edge of his large stirrups being so sharp as to serve to goad the horse in a very severe manner. In a crimson sash this singular horseman wore a dagger on the right side, and on the left a short crooked Moorish sword, and by a tarnished baldric over the shoulder hung the horn which announced his approach. He had a swarthy and sunburnt visage, with a thin beard, and piercing dark eyes, a well formed mouth and nose, and other features which might have been pronounced handsome, but for the black elf locks which hung around his face, and the air of wildness and emaciation, which rather seemed to indicate a savage than a civilized man. | Всадник поражал своей оригинальностью еще больше, чем его конь, который, однако, резко отличался от обыкновенной породы французских лошадей. Он управлял им замечательно ловко, несмотря на то что сидел, глубоко засунув ноги в широкие стремена, напоминавшие своей формой лопаты и подтянутые так высоко, что колени его приходились почти на одном уровне с передней лукой. На голове у него красовалась небольшая красная чалма с полинялым пером, пристегнутым серебряной пряжкой; его камзол, напоминавший покроем одежду страдиотов (род войска, набиравшегося в то время венецианцами в провинциях, расположенных к востоку от их залива), был зеленого цвета и обшит потертым золотым галуном; широкие, когда-то белые, а теперь грязные шаровары были собраны у колен, а загорелые ноги были совершенно голы, если не считать перекрещивающихся ремней, которыми пристегивались его сандалии. На нем не было шпор, их заменяли заостренные края его широких стремян, которыми можно было заставить слушаться любого коня. За широким красным кушаком этого странного наездника с правой стороны был заткнут кинжал, а с левой -- короткая кривая мавританская сабля; на старой, истрепанной перевязи, надетой через плечо, висел рог, возвестивший о его приближении. Его темное, загорелое лицо с жидкой бородкой, черными живыми глазами и правильными, тонкими чертами могло бы назваться красивым, если бы не длинные космы черных волос, падавшие ему на лоб, да не страшная худоба, придававшие незнакомцу скорее вид дикаря, чем цивилизованного человека. |
| "He also is a Bohemian!" said the ladies to each other. "Holy Mary, will the King again place confidence in these outcasts?" | -- Опять цыган! -- с испугом воскликнули дамы. -- Святая Мария! Неужели король снова доверился этим бродягам? |
| "I will question the man, if it be your pleasure," said Quentin, "and assure myself of his fidelity as I best may." | -- Я расспрошу этого человека, если желаете, -- сказал Квентин, -- и постараюсь выяснить, можно ли на него положиться. |
| Durward, as well as the Ladies of Croye, had recognised in this man's dress and appearance the habit and the manners of those vagrants with whom he had nearly been confounded by the hasty proceedings of Trois Eschelles and Petit Andre, and he, too, entertained very natural apprehensions concerning the risk of reposing trust in one of that vagrant race. | По наружности и по костюму незнакомца Дорвард, так же как и дамы, сразу признал в нем одного из тех отверженцев-цыган, с которыми слишком ретивые Труазешель и Птит-Андре недавно чуть его не спутали, и, так же как и дамы, испытывал весьма естественное опасение при одной мысли о необходимости довериться этому человеку. |
| "Art thou come hither to seek us?" was his first question. | -- Ты явился сюда за нами? -- был его первый вопрос. |
| The stranger nodded. | Незнакомец кивнул головой. |
| "And for what purpose?" | -- С какой целью? |
| "To guide you to the Palace of Him of Liege." | -- Чтобы проводить вас во дворец к этому.., льежскому... |
| "Of the Bishop?" | -- К епископу? |
| The Bohemian again nodded. | Цыган опять кивнул. |
| "What token canst thou give me that we should yield credence to thee?" | -- Как же ты можешь доказать, что ты действительно тот, кого мы должны встретить? |
| "Even the old rhyme, and no other," answered the Bohemian, | -- Я спою две строки старой песенки, и больше ничего, -- ответил цыган и пропел: |
|
"The page slew the boar,
The peer had the gloire." |
Вепря паж убил,
Славу лорд добыл. |
| "A true token," said Quentin, "lead on, good fellow -- I will speak farther with thee presently." | -- Хорошо, -- сказал Квентин, -- ступай вперед, приятель, я сейчас с тобой поговорю. |
| Then falling back to the ladies, he said, | И, подъехав к дамам, Квентин сказал: |
| "I am convinced this man is the guide we are to expect, for he hath brought me a password, known, I think, but to the King and me. But I will discourse with him farther, and endeavour to ascertain how far he is to be trusted." | -- Я убежден, что это тот самый проводник, которого мы ждали. Он сказал пароль, известный только королю да мне. Но я поговорю с ним еще и постараюсь выведать, насколько ему можно доверять. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая