Краткая коллекция англтекстов
Вальтер Скотт
Quentin Durward/Квентин Дорвард
CHAPTER XIII: THE JOURNEY
english
Русский
Talk not of kings -- I scorn the poor comparison;
I am a sage and can command the elements --
At least men think I can; and on that thought
I found unbounded empire.
ALBUMAZAR
Что короли мне! Жалкое сравненье!
Я маг, и мне подвластны все стихии!
Так люди думают по крайней мере,
И власть моя над ними безгранична."Альбумазар"
Occupation and adventure might be said to crowd upon the young Scottishman with the force of a spring tide; for he was speedily summoned to the apartment of his Captain, the Lord Crawford, where, to his astonishment, he again beheld the King. After a few words respecting the honour and trust which were about to be reposed in him, which made Quentin internally afraid that they were again about to propose to him such a watch as he had kept upon the Count of Crevecoeur, or perhaps some duty still more repugnant to his feelings, he was not relieved merely, but delighted, with hearing that he was selected, with the assistance of four others under his command, one of whom was a guide, to escort the Ladies of Croye to the little Court of their relative, the Bishop of Liege, in the safest and most commodious, and, at the same time, in the most secret manner possible. A scroll was given him, in which were set down directions for his guidance, for the places of halt (generally chosen in obscure villages, solitary monasteries, and situations remote from towns), and for the general precautions which he was to attend to, especially on approaching the frontier of Burgundy. He was sufficiently supplied with instructions what he ought to say and do to sustain the personage of the Maitre d'Hotel of two English ladies of rank, who had been on a pilgrimage to Saint Martin of Tours, and were about to visit the holy city of Cologne, and worship the relics of the sage Eastern Monarchs, who came to adore the nativity of Bethlehem; for under that character the Ladies of Croye were to journey.
События и приключения чередовались в жизни юного шотландца с быстротой волн весеннего разлива. Не успел он прийти в казармы, как был спешно вызван к своему начальнику лорду Кроуфорду, где, к своему великому изумлению, опять увидел короля. После первых слов о чести и доверии, которыми король собирался его удостоить, Квентин сильно встревожился, думая, что дело опять идет о какой-нибудь тайной ловушке, вроде недавней засады против графа Кревкера, или, пожалуй, о чем-нибудь еще того хуже. Но он не только успокоился, а пришел в полный восторг, когда узнал, что его назначают начальником небольшого отряда -- из трех солдат и проводника, посылаемого сопровождать дам де Круа к маленькому двору их родственника, епископа Льежского. Поручение это, как ему объяснили, надо было выполнить с возможной безопасностью и удобствами для дам, и притом как можно секретнее. Затем молодому человеку вручили маршрут, где был подробно обозначен их путь и все предполагаемые остановки -- по большей части глухие деревни, уединенные монастыри и другие места, удаленные от городов. Тут же он получил устные наставления насчет мер предосторожности, которые следовало принимать, особенно вблизи бургундской границы, и насчет того, как ему себя вести, что делать и говорить, чтобы сойти за дворецкого двух знатных англичанок, путешествующих по святым местам, побывавших у святого Мартина Турского и теперь направляющихся в благословенный город Кельн, к мощам трех мудрых царей Востока, приходивших в Вифлеем поклониться родившемуся спасителю. Под этим благовидным предлогом должно было совершаться путешествие беглянок.
[the relics of the three kings, or Magi, were placed in the Cathedral of Cologne in 1162]
[По евангельскому мифу, после рождения Христа три волхва (мудреца) явились поклониться младенцу, ибо им свыше была внушена мысль, что родился сын божий. В средние века волхвов представляли в виде восточных царей, в городе Кельне хранились мощи этих царей, которых католическая церковь объявила святыми.]
Without having any defined notions of the cause of his delight, Quentin Durward's heart leapt for joy at the idea of approaching thus nearly to the person of the Beauty of the Turret, and in a situation which entitled him to her confidence, since her protection was in so great a degree intrusted to his conduct and courage. He felt no doubt in his own mind that he should be her successful guide through the hazards of her pilgrimage. Youth seldom thinks of dangers, and bred up free, and fearless, and self confiding, Quentin, in particular, only thought of them to defy them. He longed to be exempted from the restraint of the Royal presence, that he might indulge the secret glee with which such unexpected tidings filled him, and which prompted him to bursts of delight which would have been totally unfitting for that society.
Не отдавая себе ясного отчета в причине своей радости, Квентин Дорвард чувствовал, как сильно билось его сердце при одной мысли, что он будет так близко к таинственной красавице из башенки и в таком положении, которое даст ему некоторое право на ее доверие, так как исход путешествия будет во многом зависеть от его находчивости и храбрости. Он нисколько не сомневался, что вполне благополучно доставит графиню к месту ее назначения, несмотря на все опасности предстоящего пути. Молодость редко думает об опасности, а тем более бесстрашный, выросший на свободе, уверенный в своих силах Квентин, привыкший не только пренебрегать ими, но даже искать их. Теперь у него было одно желание -- поскорей избавиться от стеснительного присутствия короля и остаться одному, чтобы вполне отдаться своему восторгу, проявления которого были бы совсем неуместны в этом обществе.
But Louis had not yet done with him. That cautious monarch had to consult a counsellor of a different stamp from Oliver le Diable, who was supposed to derive his skill from the superior and astral intelligences, as men, judging from their fruits, were apt to think the counsels of Oliver sprang from the Devil himself.
Но Людовик и не думал его отпускать. Этот осторожный монарх хотел посоветоваться еще с одним человеком, который был полной противоположностью Оливье, ибо его высокие познания приписывали внушению свыше, тогда как, судя по результатам советов Оливье, их обычно приписывали внушениям самого дьявола.
Louis therefore led the way, followed by the impatient Quentin, to a separate tower of the castle of Plessis, in which was installed, in no small ease and splendour; the celebrated astrologer, poet, and philosopher, Galeotti Marti, or Martius, or Martivalle, a native of Narni, in Italy, the author of the famous Treatise De Vulgo Incognitis [concerning things unknown to the generality of mankind. S.], and the subject of his age's admiration, and of the panegyrics of Paulus Jovius [an Italian historian of the sixteenth century who lived at the Pope's court]. He had long flourished at the court of the celebrated Matthias Corvinus, King of Hungary, from whom he was in some measure decoyed by Louis, who grudged the Hungarian monarch the society and the counsels of a sage accounted so skilful in reading the decrees of Heaven.
Итак, Людовик в сопровождении изнывавшего от нетерпения Квентина направился к уединенной башне замка Плесси, где не без роскоши и комфорта проживал знаменитый астролог, поэт и философ того времени Галеотти Марти, или Мартиус, или Мартивалле, уроженец Нарни в Италии, автор известного трактата "De Vulgo Incognitis" ["О вещах, непонятных толпе" (лат.).], вызывавший восхищение всех своих современников и панегирики Паулуса Иовиуса. Знаменитый ученый долго жил при дворе доблестного венгерского короля Матвея Корвина, от которого Людовику удалось его переманить, так как он не мог перенести мысли, что венгерский король пользуется обществом и советами мудреца, умевшего, как говорили, проникать в тайны самого неба.
нет соответствия
[Паулус Иовиус (Паоло Джовио) -- итальянский историк XVI века; пользуясь расположением папы, королей и вельмож, приобрел надолго славу величайшего историка своего времени.]
[Martius Galeotti . . . was secretary to Matthias Carvinus, King of Hungary. He left Hungary in 1477, and was made prisoner at Venice on a charge of having propagated heterodox opinions. . . . He might have suffered seriously but for the protection of Sixtus IV, then Pope, who had been one of his scholars. . . . He attached himself to Louis XI, and died in his service. S.]
[Матвей Корвин -- король Венгрии в 1458 -- 1490 гг., прославился успешной борьбой с турками, угрожавшими независимости Венгрии (победа над турками при Яйце (Жайсе) в 1464 году и др.).]
Martivalle was none of those ascetic, withered, pale professors of mystic learning of those days, who bleared their eyes over the midnight furnace, and macerated their bodies by out watching the Polar Bear. He indulged in all courtly pleasures, and until he grew corpulent, had excelled in all martial sports and gymnastic exercises, as well as in the use of arms; insomuch, that Janus Pannonius [a Hungarian poet of the fifteenth century] has left a Latin epigram upon a wrestling match betwixt Galeotti and a renowned champion of that art, in the presence of the Hungarian King and Court, in which the Astrologer was completely victorious.
Мартивалле не был одним из тех иссохших, бледных аскетов, служителей мистической науки того времени, слепивших свои глаза в ночных бдениях над пылающим горном и изнурявших плоть в наблюдениях над небесными светилами. Он любил радости жизни; а прежде, когда еще не был так тучен, прекрасно владел оружием и отличался во всевозможных военных и гимнастических упражнениях. Янус Паннониус составил даже латинскую эпиграмму в стихах с описанием поединка между Галеотти и одним из известных борцов того времени, поединка, происходившего будто бы в присутствии венгерского короля и его двора и в котором астролог одержал полную победу.
The apartments of this courtly and martial sage were far more splendidly furnished than any which Quentin had yet seen in the royal palace; and the carving and ornamented woodwork of his library, as well as the magnificence displayed in the tapestries, showed the elegant taste of the learned Italian. Out of his study one door opened to his sleeping apartment, another led to the turret which served as his observatory. A large open table, in the midst of the chamber, was covered with a rich Turkey carpet, the spoils of the tent of a Pacha, after the great battle of Jaiza, where the Astrologer had fought abreast with the valiant champion of Christendom, Matthias Corvinus. On the table lay a variety of mathematical and astrological instruments, all of the most rich materials and curious workmanship. His astrolabe of silver was the gift of the Emperor of Germany, and his Jacob's staff of ebony [a divining rod made of a hazel fork], jointed with gold and curiously inlaid, was a mark of esteem from the reigning Pope.
Помещение этого мудреца, рыцаря и придворного было обставлено несравненно роскошнее тех покоев, что Квентину довелось видеть в королевском дворце. Изящные резные шкафы его библиотеки и великолепные ковры на стенах свидетельствовали об изысканном вкусе ученого итальянца. Одна дверь вела из этой комнаты в его спальню, другая -- в башню, служившую ему обсерваторией. Посередине стоял огромный дубовый стол, покрытый богатым турецким ковром -- трофеем, взятым из палатки паши после великой битвы при Яйце, в которой астролог дрался бок о бок с доблестным поборником христианства Матвеем Корвином. На столе были разложены дорогие математические и астрономические инструменты прекрасной работы. Здесь же лежали серебряная астролябия -- подарок германского императора -- и посох Иакова из черного дерева с богатой золотой инкрустацией, присланный ученому мужу самим папой в знак особого к нему уважения [Астролябия -- прибор для определения положения небесных светил; посох Иакова -- посох с делениями, который мог служить для измерений.].
There were various other miscellaneous articles disposed on the table, or hanging around the walls; amongst others, two complete suits of armour, one of mail, the other of plate, both of which, from their great size, seemed to call the gigantic Astrologer their owner; a Spanish toledo, a Scottish broadsword, a Turkish scymetar, with bows, quivers, and other warlike weapons; musical instruments of several different kinds; a silver crucifix, a sepulchral antique vase, and several of the little brazen Penates of the ancient heathens, with other curious nondescript articles, some of which, in the superstitious opinions of that period, seemed to be designed for magical purposes. The library of this singular character was of the same miscellaneous description with its other effects. Curious manuscripts of classical antiquity lay mingled with the voluminous labours of Christian divines, and of those painstaking sages who professed the chemical science, and proffered to guide their students into the most secret recesses of nature, by means of the Hermetical Philosophy [a system of philosophy ascribed to the Egyptian Hermes (Thoth) who was reputed to have written certain sacred books treating of religion and the natural sciences]. Some were written in the Eastern character, and others concealed their sense or nonsense under the veil of hieroglyphics and cabalistic characters. The whole apartment and its furniture of every kind, formed a scene very impressive on the fancy, considering the general belief then indisputably entertained concerning the truth of the occult sciences; and that effect was increased by the manners and appearance of the individual himself, who, seated in a huge chair, was employed in curiously examining a specimen, just issued from the Frankfort press, of the newly invented art of printing.
Было тут множество и других разнообразных предметов, разложенных на столе и развешанных кругом по стенам; между прочим, два полных вооружения с кольчугой и латами, принадлежавших, судя по их величине, самому астрологу, человеку громадного роста; были тут испанская шпага, шотландский меч, турецкая сабля, лук, колчаны со стрелами и другое оружие; были всевозможные музыкальные инструменты, серебряное распятие, античная погребальная урна, несколько маленьких бронзовых пенатов древних язычников и множество других любопытных вещей, не поддающихся описанию, из которых многие считались в тот темный, суеверный век необходимыми принадлежностями магической науки. Не менее разнообразна была и библиотека этого замечательного человека. Рукописи древних классиков лежали здесь вперемешку с объемистыми трудами христианских богословов и с произведениями кропотливых ученых алхимиков, мнивших с помощью оккультной науки открыть своим ученикам великие тайны природы. Некоторые из манускриптов были написаны восточными письменами; смысл или бессмыслица других скрывались под таинственными иероглифами и кабалистическими значками. Убранство всей комнаты и каждый отдельный предмет сильно действовали на воображение людей того времени, твердо веривших в таинственную науку черной магии. Впечатление это еще усиливалось благодаря наружности и манерам самого ученого, который, сидя в огромном кресле, был углублен в изучение образчика новоизобретенного в то время искусства книгопечатания; этот образчик только что вышел из-под франкфуртского станка.
нет соответствия
[Алхимики -- ученые средних веков, которые искали волшебное средство, с помощью которого, как они думали, можно превращать неблагородные металлы в золото. Оккультная наука или науки (т.е. тайные науки) -- ложные учения, основанные на вере в то, что есть таинственные сверхъестественные силы (духи и т, п.), которые можно подчинить с помощью заклинаний, волшебных средств.]
[Кабала (Каббала) -- распространившееся в средние века среди евреев учение о том, что слова Библии имеют особый символический или тайный смысл, который можно разгадать путем перестановки букв в словах с помощью особых шифров (знаков).]
[Магия -- чародейство, колдовство; в средние века различали белую магию, делавшую чудеса с помощью "божественных сил", и черную магию, прибегавшую к помощи "нечистой силы", дьявола.]
Galeotti Martivalle was a tall, bulky, yet stately man, considerably past his prime, and whose youthful habits of exercise, though still occasionally resumed, had not been able to contend with his natural tendency to corpulence, increased by sedentary study, and indulgence in the pleasures of the table. His features, though rather overgrown, were dignified and noble, and a Santon might have envied the dark and downward sweep of his long descending beard. His dress was a chamber robe of the richest Genoa velvet, with ample sleeves, clasped with frogs of gold, and lined with sables. It was fastened round his middle by a broad belt of virgin parchment, round which were represented, in crimson characters, the signs of the Zodiac. He rose and bowed to the King, yet with the air of one to whom such exalted society was familiar, and who was not at all likely, even in the royal presence, to compromise the dignity then especially affected by the pursuers of science.
Галеотти Мартивалле был высокий, тучный, но все еще статный человек, далеко не первой молодости. Приобретенная им с детства привычка к физическим упражнениям, не совсем оставленная и теперь, не могла помешать его природной наклонности к полноте, усиливавшейся из-за сидячей жизни и слабости к хорошему столу. Черты его лица, немного огрубевшие, были тем не менее значительны и исполнены благородства, а его окладистой черной бороде, спускавшейся до половины груди, мог бы позавидовать даже турок. На нем был просторный халат богатого генуэзского бархата с широкими рукавами на золотых застежках, отороченный соболем и перехваченный широким поясом из белого пергамента, на котором были изображены знаки Зодиака . Ученый встал и поклонился королю с видом человека, привыкшего к столь высокому обществу и не желающего даже в присутствии государя ронять того достоинства, с которым в ту эпоху держались все представители науки.
нет соответствия
[Зодиак -- двенадцать созвездий; знаки Зодиака -- знаки, обозначавшие созвездия (например, созвездие Рака обозначалось фигуркой рака, созвездие Стрельца -- стрелой и т.п.).]
"You are engaged, father," said the King, "and, as I think, with this new fashioned art of multiplying manuscripts by the intervention of machinery. Can things of such mechanical and terrestrial import interest the thoughts of one before whom Heaven has unrolled her own celestial volumes?"
-- Вы заняты, отец мой, -- сказал король, -- и, если не ошибаюсь, изучаете вновь изобретенный способ распространения рукописей посредством машин. Могут ли такие низменные вещи, имеющие лишь земное значение, занимать мысли человека, перед которым само небо развернуло свои письмена?
"My brother," replied Martivalle. "for so the tenant of this cell must term even the King of France, when he deigns to visit him as a disciple -- believe me that in considering the consequences of this invention, I read with as certain augury as by any combination of the heavenly bodies, the most awful and portentous changes. When I reflect with what slow and limited supplies the stream of science hath hitherto descended to us, how difficult to be obtained by those most ardent in its search, how certain to be neglected by all who regard their ease; how liable to be diverted, altogether dried up, by the invasions of barbarism; can I look forward without wonder and astonishment to the lot of a succeeding generation on whom knowledge will descend like the first and second rain, uninterrupted, unabated, unbounded; fertilizing some grounds, and overflowing others; changing the whole form of social life; establishing and overthrowing religions; erecting and destroying kingdoms"
-- Брат мой, -- ответил Мартивалле (ведь обитатель этой кельи не должен называть иначе даже короля Франции, когда тот как ученик удостаивает его своим посещением), -- верьте мне, что, глядя на это изобретение, я так же ясно, как в сочетании небесных светил, вижу в грядущем те великие и чудесные перемены, которые ему суждено совершить. Когда я думаю о том, какой медленной и скудной струей изливался на нас до сих пор поток знания, с каким трудом добывали его даже самые пылкие изыскатели, как пренебрегали им люди, оберегающие свой покой и благополучие, как легко уклонялся этот поток от своего русла или даже совсем иссякал с каждым вторжением варварства, -- когда я думаю обо всем этом, могу ли я взирать без удивления и восторга на судьбу грядущих поколений! Знания будут орошать их непрерывным благодатным дождем, оплодотворяющим в одном месте, наводняющим в другом, меняющим весь строй общественной жизни, создающим и ниспровергающим религии, порождающим и разрушающим целые государства...
"Hold, Galeotti," said Louis, "shall these changes come in our time?"
-- Постой, Галеотти... -- сказал Людовик. -- Произойдут ли все эти перемены в наше время?
"No, my royal brother," replied Martivalle; "this invention may be likened to a young tree, which is now newly planted, but shall, in succeeding generations, bear fruit as fatal, yet as precious, as that of the Garden of Eden; the knowledge, namely, of good and evil."
-- Нет, мой царственный брат, -- ответил Мартивалле, -- это изобретение можно сравнить с только что посаженным молодым деревцом, которому суждено в будущем принести столь же драгоценный и роковой плод, как и дереву в саду Эдема [Сад Эдема -- так назывался в библейских мифах сад в раю, где пребывали Адам и Ева; в саду росло дерево, вкусив плод которого Адам и Ева познали добро и зло.], -- плод познания добра и зла.
Louis answered, after a moment's pause,
После минутного раздумья Людовик произнес:
"Let futurity look to what concerns them -- we are men of this age, and to this age we will confine our care. Sufficient for the day is the evil thereof.
-- Так предоставим грядущее грядущему. Мы же, люди нашего века, должны думать о настоящем. Довлеет дневи злоба его...
"Tell me, hast thou proceeded farther in the horoscope Which I sent to thee, and of which you made me some report? I have brought the party hither, that you may use palmistry, or chiromancy if such is your pleasure. The matter is pressing."
Скажи, окончил ли ты гороскоп, который я поручил тебе составить и о котором ты уже мне кое-что сообщил? Я привел к тебе того, чью судьбу он определяет, чтобы ты с помощью хиромантии [Хиромантия -- гадание по линиям на ладонях рук, применявшееся всякого рода шарлатанами.] или какой-либо другой науки предсказал мне его будущее. Время не терпит!
The bulky sage arose from his seat, and, approaching the young soldier, fixed on him his keen large dark eyes as if he were in the act of internally spelling and dissecting every lineament and feature.
Почтенный ученый поднялся со своего места и, подойдя к юному воину, устремил на него свои большие, черные, проницательные глаза; он смотрел на него так пристально, как будто изучал отдельно каждую черточку его лица и старался проникнуть ему в душу.
Blushing and borne down by this close examination on the part of one whose expression was so reverend at once and commanding, Quentin bent his eyes on the ground, and did not again raise them, till in the act of obeying the sonorous command of the Astrologer,
Смущенный таким упорным вниманием этого почтенного и важного человека и краснея под его взглядом, Квентин потупил глаза, но вскоре поднял их снова, повинуясь звучному голосу астролога, который сказал:
"Look up and be not afraid, but hold forth thy hand."
-- Смотри на меня. Не бойся и протяни руку.
When Martivalle had inspected his palm, according to the form of the mystic arts which he practised, he led the King some steps aside.
Внимательно осмотрев линии протянутой ему руки по всем правилам своей мистической науки, Мартивалле отозвал в сторону короля и сказал ему:
"My royal brother," he said, "the physiognomy of this youth, together with the lines impressed on his hand, confirm, in a wonderful degree, the report which I founded on his horoscope, as well as that judgment which your own proficiency in our sublime arts induced you at once to form of him. All promises that this youth will be brave and fortunate."
-- Царственный брат мой, наружность этого юноши и линии его руки вполне подтверждают как заключение, сделанное мною раньше на основании его гороскопа, так и ваше собственное суждение о нем, составленное благодаря вашему знанию нашей высокой науки. Все обещает, что этот юноша будет отважен и счастлив.
"And faithful?" said the King; "for valour and fortune square not always with fidelity."
-- И верен? -- спросил король. -- Ибо отвага и счастье не всегда идут рука об руку с верностью.
"And faithful also," said the Astrologer; "for there is manly firmness in look and eye, and his linea vitae [the line of life, a term used in palmistry] is deeply marked and clear, which indicates a true and upright adherence to those who do benefit or lodge trust in him. But yet --"
-- И верен, -- сказал астролог. -- Глаза его выражают твердость и мужество, a linea vitae [Линия жизни (лат.).] пряма и глубока, что означает верность и преданность тем, кто будет ему покровительствовать и доверять. Но если...
"But what?" said the King; "Father Galeotti, wherefore do you now pause?"
-- Если что? -- переспросил король. -- Отчего ты не продолжаешь, отец Галеотти?
"The ears of Kings," said the sage, "are like the palates of those dainty patients which are unable to endure the bitterness of the drugs necessary for their recovery."
-- Оттого, что уши королей подобны вкусу избалованного больного, который не переносит горечи спасительного лекарства, -- ответил ученый.
"My ears and my palate have no such niceness," said Louis; "let me hear what is useful counsel, and swallow what is wholesome medicine. I quarrel not with the rudeness of the one, or the harsh taste of the other. I have not been cockered in wantonness or indulgence; my youth was one of exile and suffering. My ears are used to harsh counsel, and take no offence at it."
-- Но мои уши и мой вкус вовсе не так избалованы, -- сказал Людовик. -- Я всегда готов выслушать хороший совет и проглотить полезное лекарство, не смущаясь суровостью одного и горечью другого. Меня не баловали с детства, а молодость я провел в изгнании и лишениях. Я умею выслушивать горькие истины, не обижаясь.
"Then plainly, Sire," replied Galeotti, "if you have aught in your purposed commission which -- which, in short, may startle a scrupulous conscience -- intrust it not to this youth, at least, not till a few years' exercise in your service has made him as unscrupulous as others."
-- В таком случае, государь, я выскажусь откровенно, -- ответил Галеотти. -- Если в задуманном вами предприятии есть что-нибудь такое.., словом, что могло бы оскорбить его чувствительную совесть, не поручайте такого дела этому юноше, по крайней мере до тех пор, пока он не пробудет у вас на службе несколько лет и не сделается столь же неразборчивым в средствах, как и другие.
"And is this what you hesitated to speak, my good Galeotti? and didst thou think thy speaking it would offend me?" said the King. "Alack, I know that thou art well sensible that the path of royal policy cannot be always squared (as that of private life ought invariably to be) by the abstract maxims of religion and of morality. Wherefore do we, the Princes of the earth, found churches and monasteries, make pilgrimages, undergo penances, and perform devotions with which others may dispense, unless it be because the benefit of the public, and the welfare of our kingdoms, force us upon measures which grieve our consciences as Christians? But Heaven has mercy, the Church, an unbounded stock of merits and the intercession of Our Lady of Embrun and the blessed saints, is urgent, everlasting, and omnipotent."
-- Так вот чего ты не решался мне сказать, мой добрый Галеотти! Ты боялся меня оскорбить? -- сказал король. -- Увы, ты знаешь не хуже меня, что в делах государственной политики не всегда можно руководствоваться отвлеченными правилами религии и нравственности, хотя так и следует всегда поступать в частной жизни. Почему же мы, земные владыки, строим церкви, основываем монастыри, ездим на богомолье, налагаем на себя посты и даем обеты, без которых обходятся прочие смертные, как не потому, что общественное благо и процветание нашего государства часто вынуждают нас к поступкам, противным нашей совести как христиан? Но небо милосердно, заслуги нашей святой церкви неисчислимы, а заступничество пречистой девы Эмбренской и блаженных святых неустанно, неусыпно и всемогуще.
He laid his hat on the table, and devoutly kneeling before the images stuck into the hat band, repeated in an earnest tone,
С этими словами он положил на стол свою шляпу, опустился перед ней на колени и прошептал благоговейно:
"Sancte Huberte, Sancte Juliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot adestis, orate pro me peccatore!" [St. Hubert, St. Julian, St. Martin, St. Rosalia, all ye saints who hear me, pray for me, a sinner.]
-- Sancte Huberte, Sancte Juliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot adestis, orate pro me peccatore [Святой Губерт, святой Юлиан, святой Мартин, святая Розалия, все святые, молитесь за меня, грешного! (лат.).]!
He then smote his breast, arose, reassumed his hat, and continued:
Кончив молитву, он ударил себя в грудь, встал, надел шляпу и продолжал:
"Be assured, good father, that whatever there may be in our commission of the nature at which you have hinted, the execution shall not be intrusted to this youth, nor shall he be privy to such part of our purpose."
-- Будь уверен, добрый отец мой, что, если и есть в нашем предприятии что-либо такое, на что ты сейчас намекал, исполнение его не будет поручено этому юноше, он ни о чем даже не будет подозревать.
"In this," said the Astrologer, "you, my royal brother, will walk wisely. -- Something may be apprehended likewise from the rashness of this your young commissioner, a failing inherent in those of sanguine complexion. But I hold that, by the rules of art, this chance is not to be weighed against the other properties discovered from his horoscope and otherwise."
-- Это весьма благоразумно с вашей стороны, царственный брат мой, -- ответил астролог. -- Еще я должен вам заметить, что отвага этого юноши, неизбежный недостаток людей сангвинического темперамента, также внушает мне некоторые опасения. Однако, основываясь на данных моей науки, я почти с уверенностью могу сказать, что этот недостаток искупается прочими его качествами, которые мне открыли его гороскоп и другие мои наблюдения.
"Will this next midnight be a propitious hour in which to commence a perilous journey?" said the King. "See, here is your Ephemerides -- you see the position of the moon in regard to Saturn, and the ascendence of Jupiter. -- That should argue, methinks, in submission to your better art, success to him who sends forth the expedition at such an hour."
-- Будет ли полночь благоприятным часом для начала опасного путешествия, отец мой? -- спросил король. -- Смотри, вот твои эфемериды [Эфемериды -- таблицы положения небесных светил на определенные дни года.]: видишь ли ты положение Луны относительно Сатурна и восходящего Юпитера? Осмелюсь заметить, не умаляя твоих высоких познаний, что такое сочетание предвещает успех тому, кто посылает экспедицию в этот час.
"To him who sends forth the expedition," said the Astrologer, after a pause, "this conjunction doth indeed promise success; but, methinks, that Saturn, being combust, threatens danger and infortune to the party sent; whence I infer that the errand may be perilous, or even fatal to those who are to journey. Violence and captivity, methinks, are intimated in that adverse conjunction."
-- Тому, кто ее посылает, -- ответил астролог после минутного раздумья, -- оно действительно предвещает успех. Но кровавая окраска Сатурна грозит опасностью и бедой тем, кто будет послан. Из этого я заключаю, что путешествие может быть не только опасно, но даже гибельно. Мне кажется, такое неблагоприятное сочетание светил предвещает плен и насилие.
"Violence and captivity to those who are sent," answered the King, "but success to the wishes of the sender. -- Runs it not thus, my learned father?"
-- Плен и насилие для его участников, -- сказал король, -- и полный успех тому, кто посылает, -- так ты сказал, мой мудрый учитель?
"Even so," replied the Astrologer.
-- Именно, -- ответил астролог.
The King paused, without giving any farther indication how far this presaging speech (probably hazarded by the Astrologer from his conjecture that the commission related to some dangerous purpose) squared with his real object, which, as the reader is aware, was to betray the Countess Isabelle of Croye into the hands of William de la Marck, a nobleman indeed of high birth, but degraded by his crimes into a leader of banditti, distinguished for his turbulent disposition and ferocious bravery.
Король промолчал и ничем не выдал астрологу, насколько его предсказание (вероятно, потому и сделанное ученым мужем, что по вопросам Людовика он догадался об опасном характере задуманного им предприятия) соответствовало его собственным планам, состоявшим, как уже известно читателю, в том, чтобы отдать графиню Изабеллу де Круа в руки Гийома де ла Марка -- человека, правда, знатного рода, но низведенного преступлениями до звания вожака разбойничьей шайки, известного своим буйным нравом, жестокостью и бесстрашием.
The King then pulled forth a paper from his pocket, and, ere he gave it to Martivalle, said, in a tone which resembled that of an apology,
Затем король вынул из кармана какую-то бумагу и, прежде чем вручить ее Мартивалле, сказал ему почти заискивающим тоном:
"Learned Galeotti, be not surprised that, possessing in you an oracular treasure, superior to that lodged in the breast of any now alive, not excepting the great Nostradamus himself [a French astrologer of the sixteenth century, author of a book of prophecies, which was condemned by the papal court in 1781], I am desirous frequently to avail myself of your skill in those doubts and difficulties which beset every Prince who hath to contend with rebellion within his land, and with external enemies, both powerful and inveterate."
-- Мудрый Галеотти, не удивляйся, если, считая тебя истинным чудом пророческого искусства, стоящим неизмеримо выше всех своих ученых современников, не исключая и великого Нострадамуса [Нострадамус -- знаменитый французский астролог XVI века; упоминание его имени в словах Людовика XI (XV в.) -- анахронизм (сознательный или случайный перенос черт одной эпохи в другую]), я так часто прибегаю к тебе в своих сомнениях и затруднениях, осаждающих, впрочем, всякого государя, которому приходится вести борьбу и с мятежниками внутри страны, и с внешними могущественными и непримиримыми врагами.
"When I was honoured with your request, Sire," said the philosopher, "and abandoned the Court of Buda for that of Plessis, it was with the resolution to place at the command of my royal patron whatever my art had, that might be of service to him."
-- Когда вы удостоили меня своим приглашением, государь, -- сказал философ, -- я оставил двор Буды и прибыл в Плесси с твердым намерением отдать в распоряжение моего царственного покровителя все мое искусство и знание.
"Enough, good Martivalle -- I pray thee attend to the import of this question."
-- Довольно, мой добрый Мартивалле, я уверен в тебе. Итак, прошу тебя обратить особенное внимание на следующий вопрос.
He proceeded to read from the paper in his hand:
-- И Людовик начал читать бумагу, бывшую у него в руках:
"A person having on hand a weighty controversy, which is like to draw to debate either by law or by force of arms, is desirous, for the present, to seek accommodation by a personal interview with his antagonist. He desires to know what day will be propitious for the execution of such a purpose; also what is likely to be the success of such a negotiation, and whether his adversary will be moved to answer the confidence thus reposed in him, with gratitude and kindness, or may rather be likely to abuse the opportunity and advantage which such meeting may afford him."
-- "Лицо, ведущее весьма важный спор, который может быть решен судом или силой оружия, желало бы прекратить его, вступив в личные переговоры со своим противником. Лицо это желало бы знать, какой день будет самым благоприятным для выполнения задуманного им плана, а также увенчается ли успехом это предприятие и ответит ли его противник на оказанное ему доверие таким же доверием и признательностью или воспользуется преимуществами своего положения, которые, быть может, даст ему это свидание?".
"It is an important question," said Martivalle, when the King had done reading, "and requires that I should set a planetary figure [to prepare a diagram which would represent the heavens at that particular moment], and give it instant and deep consideration."
-Это важный вопрос, -- сказал Мартивалле, когда король кончил читать. -- Он потребует точных астрологических исследований и серьезного размышления.
"Let it be so, my good father in the sciences, and thou shalt know what it is to oblige a King of France. We are determined, if the constellations forbid not -- and our own humble art leads us to think that they approve our purpose -- to hazard something, even in our own person, to stop these anti-Christian wars."
-- Постарайся же ответить мне на него, мой мудрый учитель, и ты узнаешь, что значит оказать услугу королю Франции. Мы решили, если только сочетание звезд не будет враждебным нашему решению, -- а наши ограниченные познания указывают, что они благоприятны, -- мы решили рискнуть собственной нашей особой, чтобы прекратить наконец эти братоубийственные войны.
"May the Saints forward your Majesty's pious intent," said the Astrologer, "and guard your sacred person."
-- Да поддержат все святые благочестивое намерение вашего величества, -- сказал астролог, -- и да охранят они вашу священную особу!
"Thanks, learned father. Here is something, the while, to enlarge your curious library."
-- Благодарю тебя, отец мой. Прими нашу скудную лепту на пополнение твоей редкостной библиотеки.
He placed under one of the volumes a small purse of gold; for, economical even in his superstitions, Louis conceived the Astrologer sufficiently bound to his service by the pensions he had assigned him, and thought himself entitled to the use of his skill at a moderate rate, even upon great exigencies.
И король положил под один из объемистых томов маленький золотой кошелек. Расчетливый даже в тех случаях, когда бывало затронуто его суеверие, Людовик полагал, что получаемое астрологом жалованье служило вполне достаточным вознаграждением за оказываемые им услуги, и считал себя вправе пользоваться его советами за самую умеренную плату даже в весьма ответственных случаях.
Louis, having thus, in legal phrase, added a refreshing fee to his general retainer, turned from him to address Durward.
Вручив таким образом вперед гонорар своему адвокату (выражаясь судейским языком), Людовик повернулся к Дорварду и сказал ему:
"Follow me," he said, "my bonny Scot, as one chosen by Destiny and a Monarch to accomplish a bold adventure. All must be got ready, that thou mayest put foot in stirrup the very instant the bell of Saint Martin's tolls twelve. One minute sooner, one minute later, were to forfeit the favourable aspect of the constellations which smile on your adventure."
-- Теперь ступай за мной, мой храбрый шотландец, избранный судьбой и королем для выполнения смелого предприятия. Смотри же, чтобы все было готово и ты мог вложить ногу в стремя с последним ударом полночного боя на колокольне святого Мартина. Минутой раньше или минутой позже -- и ты можешь упустить благоприятный момент, которому сочетание созвездий предрекает успех.
Thus saying, the King left the apartment, followed by his young guardsman; and no sooner were they gone than the Astrologer gave way to very different feelings from those which seemed to animate him during the royal presence.
С этими словами король вышел в сопровождении своего юного телохранителя. Как только за ними затворилась дверь, астролог дал волю совершенно иным чувствам, чем те, которые, казалось, воодушевляли его в присутствии короля.
"The niggardly slave!" he said, weighing the purse in his hand -- for, being a man of unbounded expense, he had almost constant occasion for money -- "The base, sordid scullion! A coxswain's wife would give more to know that her husband had crossed the narrow seas in safety. He acquire any tincture of humane letters! -- yes, when prowling foxes and yelling wolves become musicians. He read the glorious blazoning of the firmament! -- ay, when sordid moles shall become lynxes. Post tot promissa -- after so many promises made, to entice me from the Court of the magnificent Matthias, where Hun and Turk, Christian and Infidel, the Czar of Muscovia and the Cham of Tartary themselves, contended to load me with gifts -- doth he think I am to abide in this old castle like a bullfinch in a cage, fain to sing as oft as he chooses to whistle, and all for seed and water? Not so -- aut inveniam viam, aut faciam -- I will discover or contrive a remedy. The Cardinal Balue is politic and liberal -- this query shall to him, and it shall be his Eminence's own fault if the stars speak not as he would have them."
-- Жадный торгаш! -- проговорил он, взвешивая кошелек на руке, ибо, как человек расточительный, всегда испытывал нужду в деньгах. -- Негодный, презренный скряга! Жена моряка -- и та дала бы больше, чтоб узнать об успешном плавании своего мужа. И он еще думает, будто что-то понимает в нашей высокой науке! Как бы не так! Скорее лающая лиса и воющий волк станут музыкантами. Ему ли читать великие тайны небесного свода! Разве могут быть рысьи глаза у слепого крота? Post tot promissa [После стольких обещаний (лат.).] -- и это после всех его обещаний, данных, чтобы переманить меня от доблестного короля Матвея, где гунн и турок, христианин и неверный, сам царь московский и татарский хан наперебой осыпали меня дарами! Уж не воображает ли он, что я буду вечно сидеть в этом старом замке, как снегирь в клетке, и петь ему песни, как только он вздумает свистнуть, за каплю воды и несколько зерен? Ну нет, aut inveniam viam aut faciam [Я найду выход или сделаю что-нибудь (лат.).], я что-нибудь изобрету, я найду средство! Кардинал де Балю -- человек ловкий и щедрый... Я все ему расскажу, и уж тогда его святейшество будет сам виноват, если звезды заговорят не так, как бы ему хотелось.
He again took the despised guerdon, and weighed it in his hand.
Тут он опять взвесил на руке презренный подарок.
"It may be," he said, "there is some jewel, or pearl of price, concealed in this paltry case -- I have heard he can be liberal even to lavishness, when it suits his caprice or interest."
-- Может быть, в этом ничтожном хранилище лежит какой-нибудь драгоценный камень или редкая жемчужина? Говорят, король бывает щедр до мотовства, когда на него найдет каприз или когда он видит в этом выгоду.
He emptied the purse, which contained neither more nor less than ten gold pieces. The indignation of the Astrologer was extreme.
Галеотти опорожнил кошелек -- в нем оказалось всего-навсего десять золотых. Негодование астролога не имело границ:
"Thinks he that for such paltry rate of hire I will practise that celestial science which I have studied with the Armenian Abbot of Istrahoff, who had not seen the sun for forty years -- with the Greek Dubravius, who is said to have raised the dead -- and have even visited the Sheik Ebn Hali in his cave in the deserts of Thebais? No, by Heaven! -- he that contemns art shall perish through his own ignorance. Ten pieces! -- a pittance which I am half ashamed to offer to Toinette, to buy her new breast laces."
-- И он воображает, что за такую жалкую плату может пользоваться плодами науки, которую я изучал в Истрагоффе у отшельника-армянина, сорок лет не видавшего солнца, и у грека Дубравиуса, который, говорят, воскрешал мертвых, и даже у шейха Эбу-Али, которого я посетил в его пещере, в Фиванской пустыне! Нет, нет, клянусь небом! Он пренебрегает наукой и должен погибнуть от собственного невежества! Десять монет! Да я бы постыдился дать такую малость Туанетте на покупку нового кружевного нагрудника.
So saying, the indignant Sage nevertheless plunged the contemned pieces of gold into a large pouch which he wore at his girdle, which Toinette, and other abettors of lavish expense, generally contrived to empty fully faster than the philosopher, with all his art, could find the means of filling.
С этими словами разгневанный ученый все же опустил презренные червонцы в подвешенный к его кушаку широкий кошель, который Туанетта и другие участники его мотовства ухитрялись опустошать гораздо быстрее, чем философ со всей своей наукой успевал наполнить.
Титульный лист |
Предыдущая |
Следующая
| english | Русский |
|
Talk not of kings -- I scorn the poor comparison;
I am a sage and can command the elements -- At least men think I can; and on that thought I found unbounded empire. ALBUMAZAR |
Что короли мне! Жалкое сравненье!
Я маг, и мне подвластны все стихии! Так люди думают по крайней мере, И власть моя над ними безгранична."Альбумазар" |
| Occupation and adventure might be said to crowd upon the young Scottishman with the force of a spring tide; for he was speedily summoned to the apartment of his Captain, the Lord Crawford, where, to his astonishment, he again beheld the King. After a few words respecting the honour and trust which were about to be reposed in him, which made Quentin internally afraid that they were again about to propose to him such a watch as he had kept upon the Count of Crevecoeur, or perhaps some duty still more repugnant to his feelings, he was not relieved merely, but delighted, with hearing that he was selected, with the assistance of four others under his command, one of whom was a guide, to escort the Ladies of Croye to the little Court of their relative, the Bishop of Liege, in the safest and most commodious, and, at the same time, in the most secret manner possible. A scroll was given him, in which were set down directions for his guidance, for the places of halt (generally chosen in obscure villages, solitary monasteries, and situations remote from towns), and for the general precautions which he was to attend to, especially on approaching the frontier of Burgundy. He was sufficiently supplied with instructions what he ought to say and do to sustain the personage of the Maitre d'Hotel of two English ladies of rank, who had been on a pilgrimage to Saint Martin of Tours, and were about to visit the holy city of Cologne, and worship the relics of the sage Eastern Monarchs, who came to adore the nativity of Bethlehem; for under that character the Ladies of Croye were to journey. | События и приключения чередовались в жизни юного шотландца с быстротой волн весеннего разлива. Не успел он прийти в казармы, как был спешно вызван к своему начальнику лорду Кроуфорду, где, к своему великому изумлению, опять увидел короля. После первых слов о чести и доверии, которыми король собирался его удостоить, Квентин сильно встревожился, думая, что дело опять идет о какой-нибудь тайной ловушке, вроде недавней засады против графа Кревкера, или, пожалуй, о чем-нибудь еще того хуже. Но он не только успокоился, а пришел в полный восторг, когда узнал, что его назначают начальником небольшого отряда -- из трех солдат и проводника, посылаемого сопровождать дам де Круа к маленькому двору их родственника, епископа Льежского. Поручение это, как ему объяснили, надо было выполнить с возможной безопасностью и удобствами для дам, и притом как можно секретнее. Затем молодому человеку вручили маршрут, где был подробно обозначен их путь и все предполагаемые остановки -- по большей части глухие деревни, уединенные монастыри и другие места, удаленные от городов. Тут же он получил устные наставления насчет мер предосторожности, которые следовало принимать, особенно вблизи бургундской границы, и насчет того, как ему себя вести, что делать и говорить, чтобы сойти за дворецкого двух знатных англичанок, путешествующих по святым местам, побывавших у святого Мартина Турского и теперь направляющихся в благословенный город Кельн, к мощам трех мудрых царей Востока, приходивших в Вифлеем поклониться родившемуся спасителю. Под этим благовидным предлогом должно было совершаться путешествие беглянок. |
| [the relics of the three kings, or Magi, were placed in the Cathedral of Cologne in 1162] | [По евангельскому мифу, после рождения Христа три волхва (мудреца) явились поклониться младенцу, ибо им свыше была внушена мысль, что родился сын божий. В средние века волхвов представляли в виде восточных царей, в городе Кельне хранились мощи этих царей, которых католическая церковь объявила святыми.] |
| Without having any defined notions of the cause of his delight, Quentin Durward's heart leapt for joy at the idea of approaching thus nearly to the person of the Beauty of the Turret, and in a situation which entitled him to her confidence, since her protection was in so great a degree intrusted to his conduct and courage. He felt no doubt in his own mind that he should be her successful guide through the hazards of her pilgrimage. Youth seldom thinks of dangers, and bred up free, and fearless, and self confiding, Quentin, in particular, only thought of them to defy them. He longed to be exempted from the restraint of the Royal presence, that he might indulge the secret glee with which such unexpected tidings filled him, and which prompted him to bursts of delight which would have been totally unfitting for that society. | Не отдавая себе ясного отчета в причине своей радости, Квентин Дорвард чувствовал, как сильно билось его сердце при одной мысли, что он будет так близко к таинственной красавице из башенки и в таком положении, которое даст ему некоторое право на ее доверие, так как исход путешествия будет во многом зависеть от его находчивости и храбрости. Он нисколько не сомневался, что вполне благополучно доставит графиню к месту ее назначения, несмотря на все опасности предстоящего пути. Молодость редко думает об опасности, а тем более бесстрашный, выросший на свободе, уверенный в своих силах Квентин, привыкший не только пренебрегать ими, но даже искать их. Теперь у него было одно желание -- поскорей избавиться от стеснительного присутствия короля и остаться одному, чтобы вполне отдаться своему восторгу, проявления которого были бы совсем неуместны в этом обществе. |
| But Louis had not yet done with him. That cautious monarch had to consult a counsellor of a different stamp from Oliver le Diable, who was supposed to derive his skill from the superior and astral intelligences, as men, judging from their fruits, were apt to think the counsels of Oliver sprang from the Devil himself. | Но Людовик и не думал его отпускать. Этот осторожный монарх хотел посоветоваться еще с одним человеком, который был полной противоположностью Оливье, ибо его высокие познания приписывали внушению свыше, тогда как, судя по результатам советов Оливье, их обычно приписывали внушениям самого дьявола. |
| Louis therefore led the way, followed by the impatient Quentin, to a separate tower of the castle of Plessis, in which was installed, in no small ease and splendour; the celebrated astrologer, poet, and philosopher, Galeotti Marti, or Martius, or Martivalle, a native of Narni, in Italy, the author of the famous Treatise De Vulgo Incognitis [concerning things unknown to the generality of mankind. S.], and the subject of his age's admiration, and of the panegyrics of Paulus Jovius [an Italian historian of the sixteenth century who lived at the Pope's court]. He had long flourished at the court of the celebrated Matthias Corvinus, King of Hungary, from whom he was in some measure decoyed by Louis, who grudged the Hungarian monarch the society and the counsels of a sage accounted so skilful in reading the decrees of Heaven. | Итак, Людовик в сопровождении изнывавшего от нетерпения Квентина направился к уединенной башне замка Плесси, где не без роскоши и комфорта проживал знаменитый астролог, поэт и философ того времени Галеотти Марти, или Мартиус, или Мартивалле, уроженец Нарни в Италии, автор известного трактата "De Vulgo Incognitis" ["О вещах, непонятных толпе" (лат.).], вызывавший восхищение всех своих современников и панегирики Паулуса Иовиуса. Знаменитый ученый долго жил при дворе доблестного венгерского короля Матвея Корвина, от которого Людовику удалось его переманить, так как он не мог перенести мысли, что венгерский король пользуется обществом и советами мудреца, умевшего, как говорили, проникать в тайны самого неба. |
| нет соответствия | [Паулус Иовиус (Паоло Джовио) -- итальянский историк XVI века; пользуясь расположением папы, королей и вельмож, приобрел надолго славу величайшего историка своего времени.] |
| [Martius Galeotti . . . was secretary to Matthias Carvinus, King of Hungary. He left Hungary in 1477, and was made prisoner at Venice on a charge of having propagated heterodox opinions. . . . He might have suffered seriously but for the protection of Sixtus IV, then Pope, who had been one of his scholars. . . . He attached himself to Louis XI, and died in his service. S.] | [Матвей Корвин -- король Венгрии в 1458 -- 1490 гг., прославился успешной борьбой с турками, угрожавшими независимости Венгрии (победа над турками при Яйце (Жайсе) в 1464 году и др.).] |
| Martivalle was none of those ascetic, withered, pale professors of mystic learning of those days, who bleared their eyes over the midnight furnace, and macerated their bodies by out watching the Polar Bear. He indulged in all courtly pleasures, and until he grew corpulent, had excelled in all martial sports and gymnastic exercises, as well as in the use of arms; insomuch, that Janus Pannonius [a Hungarian poet of the fifteenth century] has left a Latin epigram upon a wrestling match betwixt Galeotti and a renowned champion of that art, in the presence of the Hungarian King and Court, in which the Astrologer was completely victorious. | Мартивалле не был одним из тех иссохших, бледных аскетов, служителей мистической науки того времени, слепивших свои глаза в ночных бдениях над пылающим горном и изнурявших плоть в наблюдениях над небесными светилами. Он любил радости жизни; а прежде, когда еще не был так тучен, прекрасно владел оружием и отличался во всевозможных военных и гимнастических упражнениях. Янус Паннониус составил даже латинскую эпиграмму в стихах с описанием поединка между Галеотти и одним из известных борцов того времени, поединка, происходившего будто бы в присутствии венгерского короля и его двора и в котором астролог одержал полную победу. |
| The apartments of this courtly and martial sage were far more splendidly furnished than any which Quentin had yet seen in the royal palace; and the carving and ornamented woodwork of his library, as well as the magnificence displayed in the tapestries, showed the elegant taste of the learned Italian. Out of his study one door opened to his sleeping apartment, another led to the turret which served as his observatory. A large open table, in the midst of the chamber, was covered with a rich Turkey carpet, the spoils of the tent of a Pacha, after the great battle of Jaiza, where the Astrologer had fought abreast with the valiant champion of Christendom, Matthias Corvinus. On the table lay a variety of mathematical and astrological instruments, all of the most rich materials and curious workmanship. His astrolabe of silver was the gift of the Emperor of Germany, and his Jacob's staff of ebony [a divining rod made of a hazel fork], jointed with gold and curiously inlaid, was a mark of esteem from the reigning Pope. | Помещение этого мудреца, рыцаря и придворного было обставлено несравненно роскошнее тех покоев, что Квентину довелось видеть в королевском дворце. Изящные резные шкафы его библиотеки и великолепные ковры на стенах свидетельствовали об изысканном вкусе ученого итальянца. Одна дверь вела из этой комнаты в его спальню, другая -- в башню, служившую ему обсерваторией. Посередине стоял огромный дубовый стол, покрытый богатым турецким ковром -- трофеем, взятым из палатки паши после великой битвы при Яйце, в которой астролог дрался бок о бок с доблестным поборником христианства Матвеем Корвином. На столе были разложены дорогие математические и астрономические инструменты прекрасной работы. Здесь же лежали серебряная астролябия -- подарок германского императора -- и посох Иакова из черного дерева с богатой золотой инкрустацией, присланный ученому мужу самим папой в знак особого к нему уважения [Астролябия -- прибор для определения положения небесных светил; посох Иакова -- посох с делениями, который мог служить для измерений.]. |
| There were various other miscellaneous articles disposed on the table, or hanging around the walls; amongst others, two complete suits of armour, one of mail, the other of plate, both of which, from their great size, seemed to call the gigantic Astrologer their owner; a Spanish toledo, a Scottish broadsword, a Turkish scymetar, with bows, quivers, and other warlike weapons; musical instruments of several different kinds; a silver crucifix, a sepulchral antique vase, and several of the little brazen Penates of the ancient heathens, with other curious nondescript articles, some of which, in the superstitious opinions of that period, seemed to be designed for magical purposes. The library of this singular character was of the same miscellaneous description with its other effects. Curious manuscripts of classical antiquity lay mingled with the voluminous labours of Christian divines, and of those painstaking sages who professed the chemical science, and proffered to guide their students into the most secret recesses of nature, by means of the Hermetical Philosophy [a system of philosophy ascribed to the Egyptian Hermes (Thoth) who was reputed to have written certain sacred books treating of religion and the natural sciences]. Some were written in the Eastern character, and others concealed their sense or nonsense under the veil of hieroglyphics and cabalistic characters. The whole apartment and its furniture of every kind, formed a scene very impressive on the fancy, considering the general belief then indisputably entertained concerning the truth of the occult sciences; and that effect was increased by the manners and appearance of the individual himself, who, seated in a huge chair, was employed in curiously examining a specimen, just issued from the Frankfort press, of the newly invented art of printing. | Было тут множество и других разнообразных предметов, разложенных на столе и развешанных кругом по стенам; между прочим, два полных вооружения с кольчугой и латами, принадлежавших, судя по их величине, самому астрологу, человеку громадного роста; были тут испанская шпага, шотландский меч, турецкая сабля, лук, колчаны со стрелами и другое оружие; были всевозможные музыкальные инструменты, серебряное распятие, античная погребальная урна, несколько маленьких бронзовых пенатов древних язычников и множество других любопытных вещей, не поддающихся описанию, из которых многие считались в тот темный, суеверный век необходимыми принадлежностями магической науки. Не менее разнообразна была и библиотека этого замечательного человека. Рукописи древних классиков лежали здесь вперемешку с объемистыми трудами христианских богословов и с произведениями кропотливых ученых алхимиков, мнивших с помощью оккультной науки открыть своим ученикам великие тайны природы. Некоторые из манускриптов были написаны восточными письменами; смысл или бессмыслица других скрывались под таинственными иероглифами и кабалистическими значками. Убранство всей комнаты и каждый отдельный предмет сильно действовали на воображение людей того времени, твердо веривших в таинственную науку черной магии. Впечатление это еще усиливалось благодаря наружности и манерам самого ученого, который, сидя в огромном кресле, был углублен в изучение образчика новоизобретенного в то время искусства книгопечатания; этот образчик только что вышел из-под франкфуртского станка. |
| нет соответствия |
[Алхимики -- ученые средних веков, которые искали волшебное средство, с помощью которого, как они думали, можно превращать неблагородные металлы в золото. Оккультная наука или науки (т.е. тайные науки) -- ложные учения, основанные на вере в то, что есть таинственные сверхъестественные силы (духи и т, п.), которые можно подчинить с помощью заклинаний, волшебных средств.]
[Кабала (Каббала) -- распространившееся в средние века среди евреев учение о том, что слова Библии имеют особый символический или тайный смысл, который можно разгадать путем перестановки букв в словах с помощью особых шифров (знаков).] [Магия -- чародейство, колдовство; в средние века различали белую магию, делавшую чудеса с помощью "божественных сил", и черную магию, прибегавшую к помощи "нечистой силы", дьявола.] |
| Galeotti Martivalle was a tall, bulky, yet stately man, considerably past his prime, and whose youthful habits of exercise, though still occasionally resumed, had not been able to contend with his natural tendency to corpulence, increased by sedentary study, and indulgence in the pleasures of the table. His features, though rather overgrown, were dignified and noble, and a Santon might have envied the dark and downward sweep of his long descending beard. His dress was a chamber robe of the richest Genoa velvet, with ample sleeves, clasped with frogs of gold, and lined with sables. It was fastened round his middle by a broad belt of virgin parchment, round which were represented, in crimson characters, the signs of the Zodiac. He rose and bowed to the King, yet with the air of one to whom such exalted society was familiar, and who was not at all likely, even in the royal presence, to compromise the dignity then especially affected by the pursuers of science. | Галеотти Мартивалле был высокий, тучный, но все еще статный человек, далеко не первой молодости. Приобретенная им с детства привычка к физическим упражнениям, не совсем оставленная и теперь, не могла помешать его природной наклонности к полноте, усиливавшейся из-за сидячей жизни и слабости к хорошему столу. Черты его лица, немного огрубевшие, были тем не менее значительны и исполнены благородства, а его окладистой черной бороде, спускавшейся до половины груди, мог бы позавидовать даже турок. На нем был просторный халат богатого генуэзского бархата с широкими рукавами на золотых застежках, отороченный соболем и перехваченный широким поясом из белого пергамента, на котором были изображены знаки Зодиака . Ученый встал и поклонился королю с видом человека, привыкшего к столь высокому обществу и не желающего даже в присутствии государя ронять того достоинства, с которым в ту эпоху держались все представители науки. |
| нет соответствия | [Зодиак -- двенадцать созвездий; знаки Зодиака -- знаки, обозначавшие созвездия (например, созвездие Рака обозначалось фигуркой рака, созвездие Стрельца -- стрелой и т.п.).] |
| "You are engaged, father," said the King, "and, as I think, with this new fashioned art of multiplying manuscripts by the intervention of machinery. Can things of such mechanical and terrestrial import interest the thoughts of one before whom Heaven has unrolled her own celestial volumes?" | -- Вы заняты, отец мой, -- сказал король, -- и, если не ошибаюсь, изучаете вновь изобретенный способ распространения рукописей посредством машин. Могут ли такие низменные вещи, имеющие лишь земное значение, занимать мысли человека, перед которым само небо развернуло свои письмена? |
| "My brother," replied Martivalle. "for so the tenant of this cell must term even the King of France, when he deigns to visit him as a disciple -- believe me that in considering the consequences of this invention, I read with as certain augury as by any combination of the heavenly bodies, the most awful and portentous changes. When I reflect with what slow and limited supplies the stream of science hath hitherto descended to us, how difficult to be obtained by those most ardent in its search, how certain to be neglected by all who regard their ease; how liable to be diverted, altogether dried up, by the invasions of barbarism; can I look forward without wonder and astonishment to the lot of a succeeding generation on whom knowledge will descend like the first and second rain, uninterrupted, unabated, unbounded; fertilizing some grounds, and overflowing others; changing the whole form of social life; establishing and overthrowing religions; erecting and destroying kingdoms" | -- Брат мой, -- ответил Мартивалле (ведь обитатель этой кельи не должен называть иначе даже короля Франции, когда тот как ученик удостаивает его своим посещением), -- верьте мне, что, глядя на это изобретение, я так же ясно, как в сочетании небесных светил, вижу в грядущем те великие и чудесные перемены, которые ему суждено совершить. Когда я думаю о том, какой медленной и скудной струей изливался на нас до сих пор поток знания, с каким трудом добывали его даже самые пылкие изыскатели, как пренебрегали им люди, оберегающие свой покой и благополучие, как легко уклонялся этот поток от своего русла или даже совсем иссякал с каждым вторжением варварства, -- когда я думаю обо всем этом, могу ли я взирать без удивления и восторга на судьбу грядущих поколений! Знания будут орошать их непрерывным благодатным дождем, оплодотворяющим в одном месте, наводняющим в другом, меняющим весь строй общественной жизни, создающим и ниспровергающим религии, порождающим и разрушающим целые государства... |
| "Hold, Galeotti," said Louis, "shall these changes come in our time?" | -- Постой, Галеотти... -- сказал Людовик. -- Произойдут ли все эти перемены в наше время? |
| "No, my royal brother," replied Martivalle; "this invention may be likened to a young tree, which is now newly planted, but shall, in succeeding generations, bear fruit as fatal, yet as precious, as that of the Garden of Eden; the knowledge, namely, of good and evil." | -- Нет, мой царственный брат, -- ответил Мартивалле, -- это изобретение можно сравнить с только что посаженным молодым деревцом, которому суждено в будущем принести столь же драгоценный и роковой плод, как и дереву в саду Эдема [Сад Эдема -- так назывался в библейских мифах сад в раю, где пребывали Адам и Ева; в саду росло дерево, вкусив плод которого Адам и Ева познали добро и зло.], -- плод познания добра и зла. |
| Louis answered, after a moment's pause, | После минутного раздумья Людовик произнес: |
| "Let futurity look to what concerns them -- we are men of this age, and to this age we will confine our care. Sufficient for the day is the evil thereof. | -- Так предоставим грядущее грядущему. Мы же, люди нашего века, должны думать о настоящем. Довлеет дневи злоба его... |
| "Tell me, hast thou proceeded farther in the horoscope Which I sent to thee, and of which you made me some report? I have brought the party hither, that you may use palmistry, or chiromancy if such is your pleasure. The matter is pressing." | Скажи, окончил ли ты гороскоп, который я поручил тебе составить и о котором ты уже мне кое-что сообщил? Я привел к тебе того, чью судьбу он определяет, чтобы ты с помощью хиромантии [Хиромантия -- гадание по линиям на ладонях рук, применявшееся всякого рода шарлатанами.] или какой-либо другой науки предсказал мне его будущее. Время не терпит! |
| The bulky sage arose from his seat, and, approaching the young soldier, fixed on him his keen large dark eyes as if he were in the act of internally spelling and dissecting every lineament and feature. | Почтенный ученый поднялся со своего места и, подойдя к юному воину, устремил на него свои большие, черные, проницательные глаза; он смотрел на него так пристально, как будто изучал отдельно каждую черточку его лица и старался проникнуть ему в душу. |
| Blushing and borne down by this close examination on the part of one whose expression was so reverend at once and commanding, Quentin bent his eyes on the ground, and did not again raise them, till in the act of obeying the sonorous command of the Astrologer, | Смущенный таким упорным вниманием этого почтенного и важного человека и краснея под его взглядом, Квентин потупил глаза, но вскоре поднял их снова, повинуясь звучному голосу астролога, который сказал: |
| "Look up and be not afraid, but hold forth thy hand." | -- Смотри на меня. Не бойся и протяни руку. |
| When Martivalle had inspected his palm, according to the form of the mystic arts which he practised, he led the King some steps aside. | Внимательно осмотрев линии протянутой ему руки по всем правилам своей мистической науки, Мартивалле отозвал в сторону короля и сказал ему: |
| "My royal brother," he said, "the physiognomy of this youth, together with the lines impressed on his hand, confirm, in a wonderful degree, the report which I founded on his horoscope, as well as that judgment which your own proficiency in our sublime arts induced you at once to form of him. All promises that this youth will be brave and fortunate." | -- Царственный брат мой, наружность этого юноши и линии его руки вполне подтверждают как заключение, сделанное мною раньше на основании его гороскопа, так и ваше собственное суждение о нем, составленное благодаря вашему знанию нашей высокой науки. Все обещает, что этот юноша будет отважен и счастлив. |
| "And faithful?" said the King; "for valour and fortune square not always with fidelity." | -- И верен? -- спросил король. -- Ибо отвага и счастье не всегда идут рука об руку с верностью. |
| "And faithful also," said the Astrologer; "for there is manly firmness in look and eye, and his linea vitae [the line of life, a term used in palmistry] is deeply marked and clear, which indicates a true and upright adherence to those who do benefit or lodge trust in him. But yet --" | -- И верен, -- сказал астролог. -- Глаза его выражают твердость и мужество, a linea vitae [Линия жизни (лат.).] пряма и глубока, что означает верность и преданность тем, кто будет ему покровительствовать и доверять. Но если... |
| "But what?" said the King; "Father Galeotti, wherefore do you now pause?" | -- Если что? -- переспросил король. -- Отчего ты не продолжаешь, отец Галеотти? |
| "The ears of Kings," said the sage, "are like the palates of those dainty patients which are unable to endure the bitterness of the drugs necessary for their recovery." | -- Оттого, что уши королей подобны вкусу избалованного больного, который не переносит горечи спасительного лекарства, -- ответил ученый. |
| "My ears and my palate have no such niceness," said Louis; "let me hear what is useful counsel, and swallow what is wholesome medicine. I quarrel not with the rudeness of the one, or the harsh taste of the other. I have not been cockered in wantonness or indulgence; my youth was one of exile and suffering. My ears are used to harsh counsel, and take no offence at it." | -- Но мои уши и мой вкус вовсе не так избалованы, -- сказал Людовик. -- Я всегда готов выслушать хороший совет и проглотить полезное лекарство, не смущаясь суровостью одного и горечью другого. Меня не баловали с детства, а молодость я провел в изгнании и лишениях. Я умею выслушивать горькие истины, не обижаясь. |
| "Then plainly, Sire," replied Galeotti, "if you have aught in your purposed commission which -- which, in short, may startle a scrupulous conscience -- intrust it not to this youth, at least, not till a few years' exercise in your service has made him as unscrupulous as others." | -- В таком случае, государь, я выскажусь откровенно, -- ответил Галеотти. -- Если в задуманном вами предприятии есть что-нибудь такое.., словом, что могло бы оскорбить его чувствительную совесть, не поручайте такого дела этому юноше, по крайней мере до тех пор, пока он не пробудет у вас на службе несколько лет и не сделается столь же неразборчивым в средствах, как и другие. |
| "And is this what you hesitated to speak, my good Galeotti? and didst thou think thy speaking it would offend me?" said the King. "Alack, I know that thou art well sensible that the path of royal policy cannot be always squared (as that of private life ought invariably to be) by the abstract maxims of religion and of morality. Wherefore do we, the Princes of the earth, found churches and monasteries, make pilgrimages, undergo penances, and perform devotions with which others may dispense, unless it be because the benefit of the public, and the welfare of our kingdoms, force us upon measures which grieve our consciences as Christians? But Heaven has mercy, the Church, an unbounded stock of merits and the intercession of Our Lady of Embrun and the blessed saints, is urgent, everlasting, and omnipotent." | -- Так вот чего ты не решался мне сказать, мой добрый Галеотти! Ты боялся меня оскорбить? -- сказал король. -- Увы, ты знаешь не хуже меня, что в делах государственной политики не всегда можно руководствоваться отвлеченными правилами религии и нравственности, хотя так и следует всегда поступать в частной жизни. Почему же мы, земные владыки, строим церкви, основываем монастыри, ездим на богомолье, налагаем на себя посты и даем обеты, без которых обходятся прочие смертные, как не потому, что общественное благо и процветание нашего государства часто вынуждают нас к поступкам, противным нашей совести как христиан? Но небо милосердно, заслуги нашей святой церкви неисчислимы, а заступничество пречистой девы Эмбренской и блаженных святых неустанно, неусыпно и всемогуще. |
| He laid his hat on the table, and devoutly kneeling before the images stuck into the hat band, repeated in an earnest tone, | С этими словами он положил на стол свою шляпу, опустился перед ней на колени и прошептал благоговейно: |
| "Sancte Huberte, Sancte Juliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot adestis, orate pro me peccatore!" [St. Hubert, St. Julian, St. Martin, St. Rosalia, all ye saints who hear me, pray for me, a sinner.] | -- Sancte Huberte, Sancte Juliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot adestis, orate pro me peccatore [Святой Губерт, святой Юлиан, святой Мартин, святая Розалия, все святые, молитесь за меня, грешного! (лат.).]! |
| He then smote his breast, arose, reassumed his hat, and continued: | Кончив молитву, он ударил себя в грудь, встал, надел шляпу и продолжал: |
| "Be assured, good father, that whatever there may be in our commission of the nature at which you have hinted, the execution shall not be intrusted to this youth, nor shall he be privy to such part of our purpose." | -- Будь уверен, добрый отец мой, что, если и есть в нашем предприятии что-либо такое, на что ты сейчас намекал, исполнение его не будет поручено этому юноше, он ни о чем даже не будет подозревать. |
| "In this," said the Astrologer, "you, my royal brother, will walk wisely. -- Something may be apprehended likewise from the rashness of this your young commissioner, a failing inherent in those of sanguine complexion. But I hold that, by the rules of art, this chance is not to be weighed against the other properties discovered from his horoscope and otherwise." | -- Это весьма благоразумно с вашей стороны, царственный брат мой, -- ответил астролог. -- Еще я должен вам заметить, что отвага этого юноши, неизбежный недостаток людей сангвинического темперамента, также внушает мне некоторые опасения. Однако, основываясь на данных моей науки, я почти с уверенностью могу сказать, что этот недостаток искупается прочими его качествами, которые мне открыли его гороскоп и другие мои наблюдения. |
| "Will this next midnight be a propitious hour in which to commence a perilous journey?" said the King. "See, here is your Ephemerides -- you see the position of the moon in regard to Saturn, and the ascendence of Jupiter. -- That should argue, methinks, in submission to your better art, success to him who sends forth the expedition at such an hour." | -- Будет ли полночь благоприятным часом для начала опасного путешествия, отец мой? -- спросил король. -- Смотри, вот твои эфемериды [Эфемериды -- таблицы положения небесных светил на определенные дни года.]: видишь ли ты положение Луны относительно Сатурна и восходящего Юпитера? Осмелюсь заметить, не умаляя твоих высоких познаний, что такое сочетание предвещает успех тому, кто посылает экспедицию в этот час. |
| "To him who sends forth the expedition," said the Astrologer, after a pause, "this conjunction doth indeed promise success; but, methinks, that Saturn, being combust, threatens danger and infortune to the party sent; whence I infer that the errand may be perilous, or even fatal to those who are to journey. Violence and captivity, methinks, are intimated in that adverse conjunction." | -- Тому, кто ее посылает, -- ответил астролог после минутного раздумья, -- оно действительно предвещает успех. Но кровавая окраска Сатурна грозит опасностью и бедой тем, кто будет послан. Из этого я заключаю, что путешествие может быть не только опасно, но даже гибельно. Мне кажется, такое неблагоприятное сочетание светил предвещает плен и насилие. |
| "Violence and captivity to those who are sent," answered the King, "but success to the wishes of the sender. -- Runs it not thus, my learned father?" | -- Плен и насилие для его участников, -- сказал король, -- и полный успех тому, кто посылает, -- так ты сказал, мой мудрый учитель? |
| "Even so," replied the Astrologer. | -- Именно, -- ответил астролог. |
| The King paused, without giving any farther indication how far this presaging speech (probably hazarded by the Astrologer from his conjecture that the commission related to some dangerous purpose) squared with his real object, which, as the reader is aware, was to betray the Countess Isabelle of Croye into the hands of William de la Marck, a nobleman indeed of high birth, but degraded by his crimes into a leader of banditti, distinguished for his turbulent disposition and ferocious bravery. | Король промолчал и ничем не выдал астрологу, насколько его предсказание (вероятно, потому и сделанное ученым мужем, что по вопросам Людовика он догадался об опасном характере задуманного им предприятия) соответствовало его собственным планам, состоявшим, как уже известно читателю, в том, чтобы отдать графиню Изабеллу де Круа в руки Гийома де ла Марка -- человека, правда, знатного рода, но низведенного преступлениями до звания вожака разбойничьей шайки, известного своим буйным нравом, жестокостью и бесстрашием. |
| The King then pulled forth a paper from his pocket, and, ere he gave it to Martivalle, said, in a tone which resembled that of an apology, | Затем король вынул из кармана какую-то бумагу и, прежде чем вручить ее Мартивалле, сказал ему почти заискивающим тоном: |
| "Learned Galeotti, be not surprised that, possessing in you an oracular treasure, superior to that lodged in the breast of any now alive, not excepting the great Nostradamus himself [a French astrologer of the sixteenth century, author of a book of prophecies, which was condemned by the papal court in 1781], I am desirous frequently to avail myself of your skill in those doubts and difficulties which beset every Prince who hath to contend with rebellion within his land, and with external enemies, both powerful and inveterate." | -- Мудрый Галеотти, не удивляйся, если, считая тебя истинным чудом пророческого искусства, стоящим неизмеримо выше всех своих ученых современников, не исключая и великого Нострадамуса [Нострадамус -- знаменитый французский астролог XVI века; упоминание его имени в словах Людовика XI (XV в.) -- анахронизм (сознательный или случайный перенос черт одной эпохи в другую]), я так часто прибегаю к тебе в своих сомнениях и затруднениях, осаждающих, впрочем, всякого государя, которому приходится вести борьбу и с мятежниками внутри страны, и с внешними могущественными и непримиримыми врагами. |
| "When I was honoured with your request, Sire," said the philosopher, "and abandoned the Court of Buda for that of Plessis, it was with the resolution to place at the command of my royal patron whatever my art had, that might be of service to him." | -- Когда вы удостоили меня своим приглашением, государь, -- сказал философ, -- я оставил двор Буды и прибыл в Плесси с твердым намерением отдать в распоряжение моего царственного покровителя все мое искусство и знание. |
| "Enough, good Martivalle -- I pray thee attend to the import of this question." | -- Довольно, мой добрый Мартивалле, я уверен в тебе. Итак, прошу тебя обратить особенное внимание на следующий вопрос. |
| He proceeded to read from the paper in his hand: | -- И Людовик начал читать бумагу, бывшую у него в руках: |
| "A person having on hand a weighty controversy, which is like to draw to debate either by law or by force of arms, is desirous, for the present, to seek accommodation by a personal interview with his antagonist. He desires to know what day will be propitious for the execution of such a purpose; also what is likely to be the success of such a negotiation, and whether his adversary will be moved to answer the confidence thus reposed in him, with gratitude and kindness, or may rather be likely to abuse the opportunity and advantage which such meeting may afford him." | -- "Лицо, ведущее весьма важный спор, который может быть решен судом или силой оружия, желало бы прекратить его, вступив в личные переговоры со своим противником. Лицо это желало бы знать, какой день будет самым благоприятным для выполнения задуманного им плана, а также увенчается ли успехом это предприятие и ответит ли его противник на оказанное ему доверие таким же доверием и признательностью или воспользуется преимуществами своего положения, которые, быть может, даст ему это свидание?". |
| "It is an important question," said Martivalle, when the King had done reading, "and requires that I should set a planetary figure [to prepare a diagram which would represent the heavens at that particular moment], and give it instant and deep consideration." | -Это важный вопрос, -- сказал Мартивалле, когда король кончил читать. -- Он потребует точных астрологических исследований и серьезного размышления. |
| "Let it be so, my good father in the sciences, and thou shalt know what it is to oblige a King of France. We are determined, if the constellations forbid not -- and our own humble art leads us to think that they approve our purpose -- to hazard something, even in our own person, to stop these anti-Christian wars." | -- Постарайся же ответить мне на него, мой мудрый учитель, и ты узнаешь, что значит оказать услугу королю Франции. Мы решили, если только сочетание звезд не будет враждебным нашему решению, -- а наши ограниченные познания указывают, что они благоприятны, -- мы решили рискнуть собственной нашей особой, чтобы прекратить наконец эти братоубийственные войны. |
| "May the Saints forward your Majesty's pious intent," said the Astrologer, "and guard your sacred person." | -- Да поддержат все святые благочестивое намерение вашего величества, -- сказал астролог, -- и да охранят они вашу священную особу! |
| "Thanks, learned father. Here is something, the while, to enlarge your curious library." | -- Благодарю тебя, отец мой. Прими нашу скудную лепту на пополнение твоей редкостной библиотеки. |
| He placed under one of the volumes a small purse of gold; for, economical even in his superstitions, Louis conceived the Astrologer sufficiently bound to his service by the pensions he had assigned him, and thought himself entitled to the use of his skill at a moderate rate, even upon great exigencies. | И король положил под один из объемистых томов маленький золотой кошелек. Расчетливый даже в тех случаях, когда бывало затронуто его суеверие, Людовик полагал, что получаемое астрологом жалованье служило вполне достаточным вознаграждением за оказываемые им услуги, и считал себя вправе пользоваться его советами за самую умеренную плату даже в весьма ответственных случаях. |
| Louis, having thus, in legal phrase, added a refreshing fee to his general retainer, turned from him to address Durward. | Вручив таким образом вперед гонорар своему адвокату (выражаясь судейским языком), Людовик повернулся к Дорварду и сказал ему: |
| "Follow me," he said, "my bonny Scot, as one chosen by Destiny and a Monarch to accomplish a bold adventure. All must be got ready, that thou mayest put foot in stirrup the very instant the bell of Saint Martin's tolls twelve. One minute sooner, one minute later, were to forfeit the favourable aspect of the constellations which smile on your adventure." | -- Теперь ступай за мной, мой храбрый шотландец, избранный судьбой и королем для выполнения смелого предприятия. Смотри же, чтобы все было готово и ты мог вложить ногу в стремя с последним ударом полночного боя на колокольне святого Мартина. Минутой раньше или минутой позже -- и ты можешь упустить благоприятный момент, которому сочетание созвездий предрекает успех. |
| Thus saying, the King left the apartment, followed by his young guardsman; and no sooner were they gone than the Astrologer gave way to very different feelings from those which seemed to animate him during the royal presence. | С этими словами король вышел в сопровождении своего юного телохранителя. Как только за ними затворилась дверь, астролог дал волю совершенно иным чувствам, чем те, которые, казалось, воодушевляли его в присутствии короля. |
| "The niggardly slave!" he said, weighing the purse in his hand -- for, being a man of unbounded expense, he had almost constant occasion for money -- "The base, sordid scullion! A coxswain's wife would give more to know that her husband had crossed the narrow seas in safety. He acquire any tincture of humane letters! -- yes, when prowling foxes and yelling wolves become musicians. He read the glorious blazoning of the firmament! -- ay, when sordid moles shall become lynxes. Post tot promissa -- after so many promises made, to entice me from the Court of the magnificent Matthias, where Hun and Turk, Christian and Infidel, the Czar of Muscovia and the Cham of Tartary themselves, contended to load me with gifts -- doth he think I am to abide in this old castle like a bullfinch in a cage, fain to sing as oft as he chooses to whistle, and all for seed and water? Not so -- aut inveniam viam, aut faciam -- I will discover or contrive a remedy. The Cardinal Balue is politic and liberal -- this query shall to him, and it shall be his Eminence's own fault if the stars speak not as he would have them." | -- Жадный торгаш! -- проговорил он, взвешивая кошелек на руке, ибо, как человек расточительный, всегда испытывал нужду в деньгах. -- Негодный, презренный скряга! Жена моряка -- и та дала бы больше, чтоб узнать об успешном плавании своего мужа. И он еще думает, будто что-то понимает в нашей высокой науке! Как бы не так! Скорее лающая лиса и воющий волк станут музыкантами. Ему ли читать великие тайны небесного свода! Разве могут быть рысьи глаза у слепого крота? Post tot promissa [После стольких обещаний (лат.).] -- и это после всех его обещаний, данных, чтобы переманить меня от доблестного короля Матвея, где гунн и турок, христианин и неверный, сам царь московский и татарский хан наперебой осыпали меня дарами! Уж не воображает ли он, что я буду вечно сидеть в этом старом замке, как снегирь в клетке, и петь ему песни, как только он вздумает свистнуть, за каплю воды и несколько зерен? Ну нет, aut inveniam viam aut faciam [Я найду выход или сделаю что-нибудь (лат.).], я что-нибудь изобрету, я найду средство! Кардинал де Балю -- человек ловкий и щедрый... Я все ему расскажу, и уж тогда его святейшество будет сам виноват, если звезды заговорят не так, как бы ему хотелось. |
| He again took the despised guerdon, and weighed it in his hand. | Тут он опять взвесил на руке презренный подарок. |
| "It may be," he said, "there is some jewel, or pearl of price, concealed in this paltry case -- I have heard he can be liberal even to lavishness, when it suits his caprice or interest." | -- Может быть, в этом ничтожном хранилище лежит какой-нибудь драгоценный камень или редкая жемчужина? Говорят, король бывает щедр до мотовства, когда на него найдет каприз или когда он видит в этом выгоду. |
| He emptied the purse, which contained neither more nor less than ten gold pieces. The indignation of the Astrologer was extreme. | Галеотти опорожнил кошелек -- в нем оказалось всего-навсего десять золотых. Негодование астролога не имело границ: |
| "Thinks he that for such paltry rate of hire I will practise that celestial science which I have studied with the Armenian Abbot of Istrahoff, who had not seen the sun for forty years -- with the Greek Dubravius, who is said to have raised the dead -- and have even visited the Sheik Ebn Hali in his cave in the deserts of Thebais? No, by Heaven! -- he that contemns art shall perish through his own ignorance. Ten pieces! -- a pittance which I am half ashamed to offer to Toinette, to buy her new breast laces." | -- И он воображает, что за такую жалкую плату может пользоваться плодами науки, которую я изучал в Истрагоффе у отшельника-армянина, сорок лет не видавшего солнца, и у грека Дубравиуса, который, говорят, воскрешал мертвых, и даже у шейха Эбу-Али, которого я посетил в его пещере, в Фиванской пустыне! Нет, нет, клянусь небом! Он пренебрегает наукой и должен погибнуть от собственного невежества! Десять монет! Да я бы постыдился дать такую малость Туанетте на покупку нового кружевного нагрудника. |
| So saying, the indignant Sage nevertheless plunged the contemned pieces of gold into a large pouch which he wore at his girdle, which Toinette, and other abettors of lavish expense, generally contrived to empty fully faster than the philosopher, with all his art, could find the means of filling. | С этими словами разгневанный ученый все же опустил презренные червонцы в подвешенный к его кушаку широкий кошель, который Туанетта и другие участники его мотовства ухитрялись опустошать гораздо быстрее, чем философ со всей своей наукой успевал наполнить. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая