Краткая коллекция англтекстов
Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах
SWAN SONG/Лебединая песня (часть первая)
CHAPTER I INITIATION OF THE CANTEEN/I. ЗАРОЖДЕНИЕ СТОЛОВОЙ
| English | Русский |
| In modern Society, one thing after another, this spice on that, ensures a kind of memoristic vacuum, and Fleur Mont's passage of arms with Marjorie Ferrar was, by the spring of 1926, well-nigh forgotten. Moreover, she gave Society's memory no encouragement, for, after her tour round the world, she was interested in the Empire--a bent so out of fashion as to have all the flavour and excitement of novelty with a sort of impersonality guaranteed. | В современном обществе быстрая смена лиц и сенсаций создает своего рода провалы в памяти, и к весне 1926 года стычка между Флер Мон и Марджори Феррар была почти забыта. Флер, впрочем, и не поощряла мнемонических способностей общества, так как после своего кругосветного путешествия она заинтересовалась империей, а это так устарело, что таило в себе аромат и волнение новизны и в какой-то мере гарантировало от подозрений в личной заинтересованности. |
| Colonials, Americans, and Indian students, people whom nobody could suspect of being lions, now encountered each other in the 'bimetallic parlour,' and were found by Fleur 'very interesting,' especially the Indian students, so supple and enigmatic, that she could never tell whether she were 'using' them or they were 'using' her. | В биметаллической гостиной сталкивались теперь жители колоний, американцы, студенты из Индии - люди, в которых никто не усмотрел бы "львов" и которых Флер находила "очень интересными", особенно индийских студентов, таких гибких и загадочных, что она никак не могла разобрать, она ли "использует" их, или они ее. |
| Perceiving the extraordinarily uphill nature of Foggartism, she had been looking for a second string to Michael's Parliamentary bow, and, with her knowledge of India, where she had spent six weeks of her tour, she believed that she had found it in the idea of free entrance for the Indians into Kenya. In her talks with these Indian students, she learned that it was impossible to walk in a direction unless you knew what it was. These young men might be complicated and unpractical, meditative and secret, but at least they appeared to be convinced that the molecules in an organism mattered less than the organism itself--that they, in fact, mattered less than India. Fleur, it seemed, had encountered faith-- a new and "intriguing" experience. She mentioned the fact to Michael. | Поняв, что фоггартиэму уготовлен весьма тернистый путь, она уже давно подыскивала Майклу новую тему для выступления в парламенте, и теперь, вооруженная своим знанием Индии, где провела шесть недель, она полагала, что нашла ее. Пусть Майкл ратует за свободный въезд индийцев в Кению. Из разговоров с индийскими студентами она усвоила, что невозможно следовать по какому-либо пути, не зная, куда он ведет. Эти молодые люди были, правда, непонятны и непрактичны, скрытны и склонны к созерцанию, но, во всяком случае, они, очевидно, считали, что отдельные молекулы организма значат меньше, чем весь организм, что они сами значат меньше, чем Индия. Флер, казалось, натолкнулась на истинную веру - переживание для нее новое и увлекательное. Она сообщила об этом Майклу. |
| "It's all very well," he answered, "but our Indian friends didn't live for four years in the trenches, or the fear thereof, for the sake of their faith. If they had, they couldn't possibly have the feeling that it matters as much as they think it does. They might want to, but their feelers would be blunted. That's what the war really did to all of us in Europe who were in the war." | - Все это очень хорошо, - ответил он, - но наши индийские друзья во имя своей веры не провели четырех лет в окопах или в постоянном страхе, как бы не попасть туда. Иначе у них не было бы чувства, что все это так уж важно. И захотели бы, может быть, почувствовать, да нервы бы притупились, В этом-то и есть смысл войны для всех нас, европейцев, кто побывал на фронте. |
| "That doesn't make 'faith' any less interesting," said Fleur, drily. | - Вера от этого не менее интересна, - сухо сказала Флер. |
| "Well, my dear, the prophets abuse us for being at loose ends, but can you have faith in a life force so darned extravagant that it makes mince-meat of you by the million? Take it from me, Victorian times fostered a lot of very cheap and easy faith, and our Indian friends are in the same case--their India has lain doggo since the Mutiny, and that was only a surface upheaval. So you needn't take 'em too seriously." | - Знаешь ли, дорогая, проповедники громят нас за отсутствие убеждений, но можно ли сохранить веру в высшую силу, если она до того, черт возьми, взбалмошна, что миллионами гонит людей в мясорубку? Поверь мне, времена Виктории породили у огромного количества людей очень дешевую и легкую веру, и сейчас в точно таком же положении находятся наши друзья-индийцы - их Индия с места не сдвинулась со времени восстания [1], да и тогда возмущение было только на поверхности. Так что не стоит, пожалуй, принимать их всерьез. |
| "I don't; but I like the way they believe they're serving India." | - Я и не принимаю. Но мне нравится, как они верят в свое служение Индии. |
| And at his smile she frowned, seeing that he thought she was only increasing her collection. | И на его улыбку Флер нахмурилась, прочтя его мысль, что она только обогащает свою коллекцию. |
| Her father-in-law, who had really made some study of orientalism, lifted his eyebrow over these new acquaintances. | Ее свекор, в свое время серьезно занимавшийся Востоком, удивленно вскинул брови, узнав об этих новых знакомствах. |
| "My oldest friend," he said, on the first of May, "is a judge in India. He's been there forty years. When he'd been there two, he wrote to me that he was beginning to know something about the Indians. When he'd been there ten, he wrote that he knew all about them. I had a letter from him yesterday, and he says that after forty years he knows nothing about them. And they know as little about us. East and West--the circulation of the blood is different." | - Мой самый старый друг - судья в Индии, - сказал он ей первого мая. - Он провел там сорок лет. Через два года после отъезда он писал мне, что начинает разбираться в характере индийцев. Через десять лет он писал, что совсем в нем разобрался. Вчера я получил от него письмо - пишет, что после сорока лет он ничего о них не знает. А они столько же знают о нас. Восток и Запад - разное кровообращение. |
| "Hasn't forty years altered the circulation of your friend's blood?" | - И за сорок лет кровообращение вашего друга не изменилось? |
| "Not a jot," replied Sir Lawrence. "It takes forty generations. Give me another cup of your nice Turkish coffee, my dear. What does Michael say about the general strike?" | - Ни на йоту, - ответил сэр Лоренс, - для этого нужно сорок поколений. Налейте мне, дорогая, еще чашечку вашего восхитительного турецкого кофе. Что говорит Майкл о генеральной стачке? |
| "That the Government won't budge unless the T. U. C. withdraw the notice unreservedly." | - Что правительство шагу не ступит, пока Совет тредюнионов не возьмет назад свои требования. |
| "Exactly! And but for the circulation of English blood there'd be 'a pretty mess,' as old Forsyte would say." | - Вот видите ли! Если б не английское кровообращение, заварилась бы хорошая каша, как сказал бы "Старый Форсайт". |
| "Michael's sympathies are with the miners." | - Майкл держит сторону горняков. |
| "So are mine, young lady. Excellent fellow, the miner--but unfortunately cursed with leaders. The mine-owners are in the same case. Those precious leaders are going to grind the country's nose before they've done. Inconvenient product--coal; it's blackened our faces, and now it's going to black our eyes. Not a merry old soul! Well, good-bye! My love to Kit, and tell Michael to keep his head." | - Я тоже, моя милая. Горняки милейший народ, но, к сожалению, над ними проклятием тяготеют их вожди. То же можно сказать и о шахтовладельцах. Уж эти мне вожди! Чего они только не натворят, пока не сорвутся. С этим углем не оберешься забот: и грязь от него, и копоть, и до пожара недолго. Веселого мало. Ну, до свидания! Поцелуйте Кита да передайте Майклу - пусть глядит в оба. |
| This was precisely what Michael was trying to do. When 'the Great War' broke out, though just old enough to fight, he had been too young to appreciate the fatalism which creeps over human nature with the approach of crisis. He was appreciating it now before 'the Great Strike,' together with the peculiar value which the human being attaches to saving face. He noticed that both sides had expressed the intention of meeting the other side in every way, without, of course, making any concessions whatever; that the slogans, 'Longer hours, less wages,' 'Not a minute more, not a bob off,' curtsied, and got more and more distant as they neared each other. And now, with the ill-disguised impatience of his somewhat mercurial nature, Michael was watching the sober and tentative approaches of the typical Britons in whose hands any chance of mediation lay. When, on that memorable Monday, not merely the faces of the gentlemen with slogans, but the very faces of the typical Britons, were suddenly confronted with the need for being saved, he knew that all was up; and, returning from the House of Commons at midnight, he looked at his sleeping wife. Should he wake Fleur and tell her that the country was "for it," or should he not? Why spoil her beauty sleep? She would know soon enough. Besides, she wouldn't take it seriously. Passing into his dressing-room, he stood looking out of the window at the dark square below. A general strike at twelve hours' notice! 'Some' test of the British character! The British character? Suspicion had been dawning on Michael for years that its appearances were deceptive; that members of Parliament, theatre-goers, trotty little ladies with dresses tight blown about trotty little figures, plethoric generals in armchairs, pettish and petted poets, parsons in pulpits, posters in the street--above all, the Press, were not representative of the national disposition. If the papers were not to come out, one would at least get a chance of feeling and seeing British character; owing to the papers, one never had seen or felt it clearly during the war, at least not in England. In the trenches, of course, one had--there, sentiment and hate, advertisement and moonshine, had been 'taboo,' and with a grim humour the Briton had just 'carried on,' unornamental and sublime, in the mud and the blood, the stink and the racket, and the endless nightmare of being pitchforked into fire without rhyme or reason! The Briton's defiant humour that grew better as things grew worse, would--he felt--get its chance again now. And, turning from the window, he undressed and went back into the bedroom. | Именно это Майкл и старался делать. Когда вспыхнула "Великая война", он, хотя по возрасту и мог уже пойти в армию, все же был слишком молод, чтобы уяснить себе, какой фатализм овладевает людьми с приближением критического момента. Теперь, перед "Великой стачкой", он осознал это совершенно ясно, так же как и то огромное значение, которое человек придает "спасению лица". Он подметил, что обе стороны выразили готовность всячески пойти друг другу навстречу, но, разумеется, без взаимных уступок; что лозунги: "Удлинить рабочий день, снизить заработную плату" и "Ни минутой дольше, ни на шиллинг меньше" любезно раскланивались и по мере приближения все больше отдалялись друг от друга. И теперь, едва скрывая нетерпение, свойственное его непоседливому характеру, Майкл следил, как осторожно нащупывали почву типичные трезвые британцы, которые одни только и могли уладить надвигающийся конфликт. Когда в тот памятный понедельник вдруг выяснилось, что спасать лицо приходится, не только господам с лозунгами, но и самим типичным британцам, он понял, что все кончено; и, возвратившись в полночь из палаты общин, он взглянул на спящую жену. Разбудить Флер и сказать ей, что правительство "доигрались", или не стоит? К чему тревожить ее сон? И так скоро узнает. Да она и не примет этого всерьез. Он прошел в ванную" постоял у окна, глядя вниз на темную площадь. Генеральная стачка чуть не экспромтом. Неплохое испытание для британского характера. Британский характер? Майкл уже давно подозревал, что внешние проявления его обманчивы; что члены парламента, театральные завсегдатаи, вертлявые дамочки в платьицах, туго обтягивающих вертлявые фигурки, апоплексические генералы, восседающие в креслах, капризные, избалованные поэты, пасторы-проповедники, плакаты и превыше всего печать - не такие уж типичные выразители настроения нации. Если не будут выходить газеты, представится, наконец, возможность увидеть и почувствовать британский характер; в течение всей войны газеты мешали этому, по крайней мере в Англии. В окопах, конечно, было не то: там сентименты и ненависть, реклама и лунный свет были "табу"; и с мрачным юмором британец "держался" - великолепный и без прикрас, в грязи и крови, вони и грохоте и нескончаемом кошмаре бессмысленной бойни. "Теперь, - думалось ему, - вызывающий юмор британца, которому тем веселее, чем печальней окружающая картина, снова найдет себе богатую пищу". И, отвернувшись от окна, он разделся и пошел опять в спальню. |
| Fleur was awake. | Флер не спала. |
| "Well, Michael?" | - Ну что, Майкл? |
| "The strike's on." | - Стачка объявлена. |
| "What a bore!" | - Какая тоска! |
| "Yes; we shall have to exert ourselves." | - Да, придется нам потрудиться. |
| "What did they appoint that Commission for, and pay all that subsidy, if not to avoid this?" | - К чему же тогда было назначать комиссию и давать такую субсидию, если все равно не смогли этого избежать? |
| "My clear girl, that's mere common-sense--no good at all." | - Да ясно же, девочка, совершенно ни к чему. |
| "Why can't they come to an agreement?" | - Почему они не могут прийти к соглашению? |
| "Because they've got to save face. Saving face is the strongest motive in the world." | - Потому что им нужно спасти лицо. Нет в мире побуждения сильнее. |
| "How do you mean?" | - То есть как? |
| "Well, it caused the war; it's causing the strike now; without 'saving face' there'd probably be no life on the earth at all by this time." | - Ну как же - из-за этого началась война; из-за этого теперь начинается стачка. Без этого уж наверно вся жизнь на земле прекратилась бы. |
| "Don't be absurd!" | - Не говори глупостей. |
| Michael kissed her. | Майкл поцеловал ее. |
| "I suppose you'll have to do something," she said, sleepily. "There won't be much to talk about in the House while this is on." | - Придется тебе чем-нибудь заняться, - сказала она сонно. - В палате не о чем будет говорить, пока это не кончится. |
| "No; we shall sit and glower at each other, and use the word 'formula' at stated intervals." | - Да, будем сидеть и глядеть друг на друга и время от времени изрекать слово "формула". |
| "I wish we had a Mussolini." | - Хорошо бы нам Муссолини. |
| "I don't. You pay for him in the long run. Look at Diaz and Mexico; or Lenin and Russia; or Napoleon and France; or Cromwell and England, for the matter of that." | - Ну нет, За таких потом расплачиваются. Вспомни Диаса и Мексику; или Наполеона и Францию; и даже Кромвеля и Англию. |
| "Charles the Second," murmured Fleur into her pillow, "was rather a dear." | - А Карл Второй, по-моему, был славный, - пролепетала Флер в подушку. |
| Michael stayed awake a little, disturbed by the kiss, slept a little, woke again. To save face! No one would make a move because of their faces. For nearly an hour he lay trying to think out a way of saving them all, then fell asleep. He woke at seven with the feeling that he had wasted his time. Under the appearance of concern for the country, and professions of anxiety to find a 'formula,' too many personal feelings, motives, and prejudices were at work. As before the war, there was a profound longing for the humiliation and dejection of the adversary; each wished his face saved at the expense of the other fellow's! | Майкл не сразу уснул, растревоженный поцелуем, поспал немного, опять проснулся. Спасать лицо! Никто и шагу не ступит ради этого. Почти час он лежал, силясь найти путь всеобщего спасения, потом заснул. Он проснулся в семь часов с таким ощущением, точно потерял массу времени. Под маской тревоги за родину и шумных поисков "формулы" действовало столько личных чувств, мотивов и предрассудков! Как и перед войной, было налицо страстное желание унизить и опозорить противника; каждому хотелось спасти свое лицо за счет чужого. |
| He went out directly after breakfast. | Сейчас же после завтрака он вышел из дому. |
| People and cars were streaming in over Westminster Bridge, no 'buses ran, no trams; but motor lorries, full or empty, rumbled past. Some 'specials' were out already, and emaciated men were selling an emaciated print called The British Gazette. Everybody wore an air of defiant jollity. Michael moved on towards Hyde Park. Over night had sprung up this amazing ordered mish-mash of lorries and cans and tents! In the midst of all the mental and imaginative lethargy which had produced this national crisis--what a wonderful display of practical and departmental energy! 'They say we can't organise!' thought Michael; 'can't we just--AFTER THE EVENT!' | По Вестминстерскому мосту двигался поток машин и пешеходов: ни автобусов, ни трамваев не было, но катили грузовики, пустые и полные. Уже появились полисменыдобровольцы, и у всех был такой вид, точно они едут на пикник, все прятали свои чувства за каким-то вызывающим весельем. Майкл направился к Хайд-парку. За одну ночь успела возникнуть эта поразительная упорядоченная сутолока грузовиков, бидонов, палаток. Среди полной летаргии ума и воображения, которая и привела к национальному бедствию, какое яркое проявление административной энергии! "Говорят, мы плохие организаторы, - подумал Майкл. - Как бы не так! Только вот задним умом крепки". |
| He went on to a big railway station. It was picketed, but they were running trains already, with volunteer labour. Poking round, he talked here and there among the volunteers. 'By George!' he thought, 'these fellows'll want feeding! What about a canteen?' And he returned post haste to South Square. | Он пошел дальше, к одному из больших вокзалов, На площади были выставлены пикеты, но поезда уже ходили обслуживаемые добровольцами. Он потолкался на вокзале, поговорил с ними. "Черт возьми, ведь их нужно будет кормить, - пришло ему в голову, - Столовую что ли устроить?" И он на всех парах пустился к дому. |
| Fleur was in. | Флер еще не ушла. |
| "Will you help me run a railway canteen for volunteers?" He saw the expression, 'Is that a good stunt?' rise on her face, and hurried on: | - Хочешь помочь мне организовать на вокзале столовую для добровольцев? - Он прочел на ее лице вопрос: "А это выигрышный номер?" - и заторопился: |
| "It'll mean frightfully hard work; and getting anybody we can to help. I daresay I could rope in Norah Curfew and her gang from Bethnal Green for a start. But it's your quick head that's wanted, and your way with men." | - Работать придется во-всю, и всех, кого можно, привлечь на помощь. Думаю, для начала можно бы мобилизовать Нору Кэрфью и ее "банду" из Бетнел-Грин. Но главное - твоя сметка и умение обращаться с мужчинами. |
| Fleur smiled. | Флер улыбнулась. |
| "All right," she said. | - Хорошо, - сказала она. |
| They took the car--a present from Soames on their return from round the world--and went about, picking people up and dropping them again. They recruited Norah Curfew and 'her gang' in Bethnal Green; and during this first meeting of Fleur with one whom she had been inclined to suspect as something of a rival, Michael noted how, within five minutes, she had accepted Norah Curfew as too 'good' to be dangerous. He left them at South Square in conference over culinary details, and set forth to sap the natural opposition of officialdom. It was like cutting barbed wire on a dark night before an 'operation.' He cut a good deal, and went down to the 'House.' Humming with unformulated 'formulas,' it was, on the whole, the least cheerful place he had been in that day. Everyone was talking of the 'menace to the Constitution.' The Government's long face was longer than ever, and nothing--they said--could be done until it had been saved. The expressions 'Freedom of the Press' and 'At the pistol's mouth,' were being used to the point of tautology! He ran across Mr. Blythe brooding in the Lobby on the temporary decease of his beloved Weekly, and took him over to South Square 'for a bite' at nine o'clock. Fleur had come in for the same purpose. According to Mr. Blythe, the solution was to 'form a group' of right-thinking opinion. | Они сели в автомобиль - подарок Сомса к возвращению из кругосветного путешествия - и пустились в путь; заезжали по дороге за всякими людьми, снова завозили их куда-то. В Бетнел-Грин они завербовали Нору Кэрфью и ее "банду"; и когда Флер впервые встретилась с тоя, в ком она когда-то готова была заподозрить чуть не соперницу, Майкл заметил, как через пять минут она пришла к заключению, что Нора Кэрфью слишком "хорошая", а потому не опасна. Он оставил их на Саут-сквер за обсуждением кулинарных вопросов, а сам отправился подавлять неизбежное противодействие бюрократов-чиновников. Это было то же, что перерезать проволочные заграждения в темную ночь перед атакой. Он перерезал их немало и поехал в палату. Она гудела несформулированными "формулами" и являла собой самое невеселое место из всех, где он в тот день побывал. Все толковали о том, что "конституция в опасности", Унылое лицо правительства совсем вытянулось, и говорили, что ничего нельзя предпринять, пока оно не будет спасено, Фразы "свобода печати" и "перед дулом револьвера" повторялись назойливо до тошноты, В кулуарах он налетел на мистера Блайта, погруженного в мрачное раздумье по поводу временной кончины его нежно любимого еженедельника, и потащил его к себе перекусить. Флер оказалась дома, она тоже зашла поесть. По мнению мистера Блайта, чтобы выйти из положения нужно было составить группу правильно мыслящих людей. |
| "Exactly, Blythe! But what is right-thinking, at 'the present time of speaking'?" | - Совершенно верно, Блайт, но кто мыслит правильно "на сегодняшний день"? |
| "It all comes back to Foggartism," said Mr. Blythe. | - Все упирается в фоггартизм, - сказал мистер Блайт. |
| "Oh!" said Fleur, "I do wish you'd both drop that. Nobody will have anything to say to it. You might as well ask the people of to-day to live like St. Francis d'Assisi." | - Ах, - сказала Флер, - когда только вы оба о нем забудете! Никому это не интересно. Все равно что навязывать нашим современникам образ жизни Франциска Ассизского! |
| "My dear young lady, suppose St. Francis d'Assisi had said that, we shouldn't be hearing to-day of St. Francis." | - ...Дорогая миссис Монт, поверьте, что если бы Франциск Ассизский так относился к своему учению, никто теперь и не знал бы о его существовании. |
| "Well, what real effect has he had? He's just a curiosity. All those great spiritual figures are curiosities. Look at Tolstoi now, or Christ, for that matter!" | - Ну, а что, собственно, после него осталось? Все эти проповедники духовного усовершенствования сохранили только музейную ценность. Возьмите Толстого или даже Христа. |
| "Fleur's rather right, Blythe." | - А Флер, пожалуй, права, Блайт. |
| "Blasphemy!" said Mr. Blythe. | - Богохульство, - сказал мистер Блайт. |
| "I don't know, Blythe; I've been looking at the gutters lately, and I've come to the conclusion that they put a stopper on Foggartism. Watch the children there, and you'll see how attractive gutters are! So long as a child can have a gutter, he'll never leave it. And, mind you, gutters are a great civilising influence. We have more gutters here than any other country and more children brought up in them; and we're the most civilised people in the world. This strike's going to prove that. There'll be less bloodshed and more good humour than there could be anywhere else; all due to the gutter." | - Я не уверен. Блайт, Я последнее время все смотрю на мостовые и пришел к заключению, что они-то и препятствуют успеху фоггартизма. Понаблюдайте за уличными ребятами, и вы поймете всю привлекательность мостовой. Пока у ребенка есть мостовая, он с нее никуда не уйдет. И не забудьте, мостовая - это великое культурное влияние. У нас больше мостовых, и на них воспитывается больше детей, чем в любой другой стране, и мы самая культурная нация в мире; Стачка докажет это. Будет так мало кровопролития и так много добродушия, как нигде в мире еще не было и не может быть, А все мостовые. |
| "Renegade!" said Mr. Blythe. | - Ренегат! - сказал мистер Блайт. |
| "Well," said Michael, "Foggartism, like all religions, is the over- expression of a home truth. We've been too wholesale, Blythe. What converts have we made?" | - Знаете, - сказал Майкл, - ведь фоггартизм, как и всякая религия, это горькая истина, выраженная с предельной четкостью. Мы были слишком прямолинейны, Блайт. Кого мы обратили в свою веру? |
| "None," said Mr. Blythe. "But if we can't take children from the gutter, Foggartism is no more." | - Никого, - сказал мистер Блайт. - Но если мы не можем убрать детей с мостовой - значит фоггартизму конец. |
| Michael wriggled; and Fleur said promptly: | Майкла передернуло, а Флер поспешно сказала: |
| "What never was can't be no more. Are you coming with me to see the kitchens, Michael-- they've been left in a filthy state. How does one deal with beetles on a large scale?" | - Не может быть конца тому, у чего не было начала. Майкл, поедем со мной посмотреть кухню - она в отчаянном состоянии Как поступают с черными тараканами, когда их много? |
| "Get a beetle-man--sort of pied piper, who lures them to their fate." | - Зовут морильщика - это такой волшебник, он играет на дудочке, а они дохнут. |
| Arrived on the premises of the canteen-to-be, they were joined by Ruth La Fontaine, of Norah Curfew's 'gang,' and descended to the dark and odorous kitchen. Michael struck a match, and found the switch. Gosh! In the light, surprised, a brown-black scuttling swarm covered the floor, the walls, the tables. Michael had just sufficient control of his nerves to take in the faces of those three--Fleur's shuddering frown, Mr. Blythe's open mouth, the dark and pretty Ruth La Fontaine's nervous smile. He felt Fleur clutch his arm. | В дверях помещения, отведенного под столовую, они встретили Рут Лафонтэн из "банды" Норы Кэрфью и вместе спустились с темную, с застоявшимися запахами кухню. Майкл чиркнул спичкой и нашел выключатель. О черт! Застигнутый ярким светом, черно-коричневый копошащийся рой покрывал пол, стены, столы. Охваченный отвращением, Майкл все же успел заметить три лица: гадливую гримаску Флер, раскрытый рот мистера Блайта, нервную улыбку черненькой Рут Ла фонтан. Флер вцепилась ему в рукав. |
| "How DISGUSTING!" | - Какая гадость! |
| The disturbed creatures were finding their holes or had ceased to scuttle; here and there, a large one, isolated, seemed to watch them. | Потревоженные тараканы скрылись в щелях и затихли; там и сям какой-нибудь таракан, большой, отставший от других, казалось, наблюдал за ними. |
| "Imagine!" cried Fleur. "And food's been cooked here all these years! Ugh!" | - Подумать только! - воскликнула Флер. - Все эти годы тут готовили пищу! Брр! |
| "After all," said Ruth La Fontaine, with a shivery giggle, "they're not so b-bad as b-bugs." | - А в общем, - сказала Рут Лафонтэн, дрожа и заикаясь, - к-клопы еще х-хуже. |
| Mr. Blythe puffed hard at his cigar. Fleur muttered: | Мистер Блайт усиленно сосал сигару. Флер прошептала: |
| "What's to be done, Michael?" | - Что же делать, Майкл? |
| Her face was pale; she was drawing little shuddering breaths; and Michael was thinking: 'It's too bad; I must get her out of this!' when suddenly she seized a broom and rushed at a large beetle on the wall. In a minute they were all at it--swabbing and sweeping, and flinging open doors and windows. | Она побледнела, вздрагивала, дышала часто и неровно; и Майкл уже думал: "Не годится, надо избавить ее от этого! ", а она вдруг схватила швабру и ринулась к стене, где сидел большущий таракан. Через минуту работа кипела, они орудовали щетками и тряпками, распахивали настежь окна и двери. |
