THE SILVER SPOON/Серебрянная ложка (часть первая)

CHAPTER XIII INCEPTION OF THE CASE/XIII. ДЕЛО ЗАТЕВАЕТСЯ

English	Русский
There are people in every human hive born to focus talk; perhaps their magnetism draws the human tongue, or their lives are lived at an acute angle. Of such was Marjorie Ferrar--one of the most talked-of young women in London. Whatever happened to her was rumoured at once in that collection of the busy and the idle called Society. That she had been ejected from a drawing-room was swiftly known. Fleur's letters about her became current gossip. The reasons for ejectment varied from truth to a legend that she had lifted Michael from the arms of his wife.	В каждом человеческом улье можно найти людей, как бы предназначенных служить объектом пересудов - может быть, потому, что вся жизнь их проходит по особо изогнутой кривой. К таким людям принадлежала Марджори Феррар. Что бы с ней ни случилось, об этом немедленно начинали говорить в том кругу занятых и праздных людей, который называется обществом. Слух о том, что ее выгнали из салона, распространился быстро, и всем были известны письма, написанные Флер. На вопрос, почему ее изгнали, отвечали по-разному - и правду и неправду; по одной из легендарных версий выходило, что она пыталась отбить Майкла у его супруги.
The origins of lawsuits are seldom simple. And when Soames called it all 'a storm in a teacup,' he might have been right if Lord Charles Ferrar had not been so heavily in debt that he had withdrawn his daughter's allowance; if, too, a Member for a Scottish borough, Sir Alexander MacGown, had not for some time past been pursuing her with the idea of marriage. Wealth made out of jute, a rising Parliamentary repute, powerful physique, and a determined character, had not advanced Sir Alexander's claims in twelve months so much as the withdrawal of her allowance advanced them in a single night. Marjorie Ferrar was, indeed, of those who can always get money at a pinch, but even to such come moments when they have seriously to consider what kind of pinch. In proportion to her age and sex, she was 'dipped' as badly as her father, and the withdrawal of her allowance was in the nature of a last straw. In a moment of discouragement she consented to an engagement, not yet to be made public. When the incident at Fleur's came to Sir Alexander's ears, he went to his bethrothed flaming. What could he do?	Сколь сложны причины большинства судебных процессов! Быть может. Сомс, говоривший об инциденте как о "буре в стакане воды", оказался бы прав, если бы лорд Чарльз Феррар не запутался в долгах до такой степени, что вынужден был лишить свою дочь ежемесячно выдававшейся ей суммы, и еще если бы сэр Александр Мак-Гаун, депутат от одного из шотландских городов, в течение некоторого времени не добивался руки Марджрри Феррар. Состояние, нажитое торговлей джутом, известность в парламентских кругах, мужественная внешность и решительный характер повысили шансы сэра Александра за целый год не больше, чем то сделало в один вечер это финансовое мероприятие лорда Чарльза Феррара. Правда, его дочь была из тех, кто всегда в критический момент может раздобыть денег, но даже у таких людей бывают минуты, когда им приходится серьезно об этом подумать. Соответственно своему полу и возрасту, Марджори Феррар запуталась в долгах не меньше, чем ее отец. И отказ в пособии явился последней каплей. В минуту уныния она приняла предложение сэра Александра с тем условием, чтобы помолвки не оглашали. Когда распространился слух о скандале, происшедшем в доме Флер, сэр Александр, пылая гневом, явился к своей нареченной. Чем он может помочь?
"Nothing, of course; don't be silly, Alec! Who cares?"	- Конечно ничем. Не глупите, Алек! Не все ли равно?
"The thing's monstrous. Let me go and exact an apology from this old blackguard."	- Но это чудовищно! Разрешите мне пойти к этому старому негодяю и потребовать, чтобы он принес извинение.
"Father's been, and he wouldn't give it. He's got a chin you could hang a kettle on."	- Отец был у него, он и слышать ничего не хочет. Подбородок у старика такой, что на него можно повесить чайник.
"Now, look here, Marjorie, you've got to make our engagement public, and let me get to work on him. I won't have this story going about."	- Послушайте, Марджори, разрешите мне огласить нашу помолвку, и тогда я начну действовать. Я не желаю, чтобы эта сплетня распространилась.
Marjorie Ferrar shook her head.	Марджори Феррар покачала головой.
"Oh! no, my dear. You're still on probation. I don't care a tuppenny ice about the story."	- Нет, дорогой мой! Вы все еще находитесь на испытании. А на сплетни я не обращаю внимания.
"Well, I do, and I'm going to that fellow tomorrow."	- А я обращаю и завтра же пойду к этому субъекту.
Marjorie Ferrar studied his face--its brown, burning eyes, its black, stiff hair, its jaw--shivered slightly, and had a brain- wave.	Марджори Феррар пристально всматривалась в его лицо: у него были карие сверкающие глаза, сильно развитая нижняя челюсть и жесткие черные волосы. Она слегка вздрогнула и сказала:
"You will do nothing of the kind, Alec, or you'll spill your ink. My father wants me to bring an action. He says I shall get swinging damages."	- Этого вы не сделаете, Алек, иначе вы все испортите. Отец хочет, чтобы я подала в суд. Он говорит, что мы получим хорошую компенсацию.
The Scotsman in MacGown applauded, the lover quailed.	Мак-Гаун-шотландец возрадовался. Мак-Гаун - влюбленный страдал.
"That may be very unpleasant for you," he muttered, "unless the brute settles out of Court."	- Пожалуй, но вся история принесет вам много неприятностей, - пробормотал он, - если эта скотина не пойдет на ваши условия до суда.
"Of course he'll settle. I've got all his evidence in my vanity- bag."	- Э нет! На мои условия он пойдет. Все его свидетели у меня в руках.
MacGown gripped her by the shoulders and gave her a fierce kiss.	Мак-Гаун схватил ее за плечи и страстно поцеловал.
"If he doesn't, I'll break every bone in his body."	- Если он заупрямится, я ему все кости переломаю.
"My dear! He's nearly seventy, I should think."	- Дорогой мой! Да ведь ему под семьдесят.
"H'm! Isn't there a young man in the same boat with him?"	- Гм! Но, кажется, в это дело замешан человек помоложе?
"Michael? Oh! Michael's a dear. I couldn't have his bones broken."	- Кто, Майкл? О, Майкл - прелесть! Я не хочу, чтобы вы ему ломали кости.
"Indeed!" said MacGown. "Wait till he launches this precious Foggartism they talk of--dreary rot! I'll eat him!"	- Вот как! - сказал Мак-Гаун. - Подождем, пока он выступит с речью об этом идиотском фоггартизме. Вот тогда я его съем!
"Poor little Michael!"	- Бедняжка Майкл!
"I heard something about an American boy, too."	- Мне говорили еще о каком-то молодом американце?
"Oh!" said Marjorie Ferrar, releasing herself from his grip. "A bird of passage--don't bother about him."	- О, это перелетная птица, - сказала Марджори Феррар, высвобождаясь из его объятий. - О нем и думать не стоит.
"Have you got a lawyer?"	- Адвокат у вас есть?
"Not yet."	- Нет еще.
"I'll send you mine. He'll make them sit up!"	- Я вам пришлю своего. Он их заставит поплясать.
She remained pensive after he had left her, distrusting her own brain-wave. If only she weren't so hard up! She had learned during this month of secret engagement that "Nothing for nothing and only fair value for sixpence" ruled North of the Tweed as well as South. He had taken a good many kisses and given her one trinket which she dared not take to 'her Uncle's.' It began to look as if she would have to marry him. The prospect was in some ways not repulsive--he was emphatically a man; her father would take care that she only married him on terms as liberal as his politics; and perhaps her motto 'Live dangerously' could be even better carried out with him than without. Resting inert in a long chair, she thought of Francis Wilmot. Hopeless as husband, he might be charming as lover, naive, fresh, unknown in London, absurdly devoted, oddly attractive, with his lithe form, dark eyes, engaging smile. Too old-fashioned for words, he had made it clear already that he wanted to marry her. He was a baby. But until she was beyond his reach, she had begun to feel that he was beyond hers. After? Well, who knew? She lived in advance, dangerously, with Francis Wilmot. In the meantime this action for slander was a bore!	После его ухода она задумалась, правилен ли ее ход. О. если бы не это безденежье! За месяц со дня тайной помолвки она узнала, что в Шотландии, как и в Англии, руководствуются правилом: "Даром ничего, а за шесть пенсов самую малость". Мак-Гаун требовал от нее много поцелуев, а ей подарил одну драгоценную безделушку, которую она все же не решалась заложить. Похоже было на то, что в конце концов придется ей выйти за него замуж. Этот брак мог иметь и хорошую сторону: Мак-Гаун был настоящим мужчиной, а ее отец позаботится о том, чтобы в отношениях с ней он был столь же либерален, как в своих политических выступлениях. Пожалуй, с таким мужем ей даже легче будет проводить свой лозунг: "Живи и рискуй!" Отдыхая на кушетке, она думала о Фрэнсисе Уилноте. Как муж он никуда не годен, но как любовник мог бы быть очарователен - наивный, свежий, нелепо преданный; в Лондоне его никто не знал; ей нравились его темные глаза, милая улыбка, стройная фигура. Он был слишком старомоден и уже дал ей понять, что хочет на ней жениться. Какой ребенок! Но сейчас он для нее недоступная роскошь. Позднее - как знать? В мыслях она уже "жила и рисковала" с Фрэнсисом Уилмотом. А пока - эта морока с процессом!
And shaking the idea out of her head, she ordered her horse, changed her clothes, and repaired to the Row. After that she again changed her clothes, went to the Cosmopolis Hotel, and danced with her mask-faced partner, and Francis Wilmot. After that she changed her clothes once more, went to a first night, partook of supper afterwards with the principal actor and his party, and was in bed by two o'clock.	Она старалась отделаться от этих мыслей, велела оседлать лошадь, переоделась и поехала в Хайд-парк. Вернувшись домой, снова переоделась и отправилась в отель "Косадополис", где танцевала со своим бесстрастным партнером и с Фрэнсисом Уилмотом. После этого еще раз переоделась, поехала в театр на премьеру, после театра ужинала с компанией актеров и спать легла в два часа.
Like most reputations, that of Marjorie Ferrar received more than its deserts. If you avow a creed of indulgence, you will be indulged by the credulous. In truth she had only had two love- affairs passing the limits of decorum; had smoked opium once, and been sick over it; and had sniffed cocaine just to see what it was like. She gambled only with discretion, and chiefly on race- horses; drank with strict moderation and a good head; smoked of course, but the purest cigarettes she could get, and through a holder. If she had learned suggestive forms of dancing, she danced them but once in a blue moon. She rarely rode at a five-barred gate, and that only on horses whose powers she knew. To be in the know she read, of course, anything 'extreme,' but would not go out of her way to do so. She had flown, but just to Paris. She drove a car well, and of course fast, but, never to the danger of herself, and seldom to the real danger of the public. She had splendid health, and took care of it in private. She could always sleep at ten minutes' notice, and when she sat up half the night, slept half the day. She was 'in' with the advanced theatre, but took it as it came. Her book of poems, which had received praise because they emanated from one of a class supposed to be unpoetic, was remarkable not so much for irregularity of thought as for irregularity of metre. She was, in sum, credited with a too strict observance of her expressed creed: 'Take life in both hands, and eat it.'	Подобно большинству женщин, Марджори Феррар далеко не оправдывала своей репутации. Когда проповедуешь снисхождение, доверчивые люди и к тебе относятся снисходительно. Правда, любовные интриги у нее бывали, но границу она переступила только дважды; опиум курила только один раз, после чего ее тошнило; кокаин нюхала только для того, чтобы узнать, что это такое. Играла очень осторожно - и только на скачках; пила умеренно и никогда не пьянела. Конечно, она курила, но самые легкие папиросы и всегда с мундштуком. Она умела танцевать не совсем скромные танцы, но делала это лишь в исключительных случаях. Барьеры брала очень редко, и то только на лошадях, в которых была уверена. Чтобы не отставать от века, она читала, конечно, все сенсационные новинки, но особых стараний раздобыть их не прилагала. На аэроплане летала, на не дальше Парижа. Она прекрасно управляла автомобилем и любила быструю езду, но никогда не подвергала себя опасности и обычно щадила пешеходов. Ее здоровью можно было позавидовать, и она втихомолку заботилась о нем. Ложась спать, засыпала через десять минут; спала днем, если не имела возможности выспаться ночью. Она интересовалась одним из передовых театров и иногда выступала на сцене. Ее томик стихов удостоился одобрительного отзыва, потому что написан был представительницей класса, который считается чуждым поэзии. В сущности, в ее стихах не было ничего оригинального, кроме неправильного размера. В обществе находили, что она слишком хорошо помнит свой символ веры: "Хватай жизнь обеими руками и, не задумываясь, вкушай!"
This was why Sir Alexander MacGown's lawyer sat on the edge of his chair in her studio the following morning, and gazed at her intently. He knew her renown better than Sir Alexander. Messrs. Settlewhite and Stark liked to be on the right side of a matter before they took it up. How far would this young lady, with her very attractive appearance and her fast reputation, stand fire? For costs--they had Sir Alexander's guarantee and the word 'traitress' was a good enough beginning; but in cases of word against word, it was ill predicting.	Вот почему явившийся на следующее утро адвокат сэра Александра Мак-Гауна пристально всматривался и ее лицо, сидя на кончике стула у нее в студии. Ее репутацию он знал лучше, чем сэр Александр. Мистеры Сэтлуайт и Старк предпочитали выигрывать дела, за которые брались. Выдержит ли обстрел эта молодая и привлекательная леди, пользующаяся такой известностью? Что касается платы, то сэр Александр дал гарантию, а слово "предательница" для начала неплохо, но в такого рода делах трудно предсказать, за кем останется победа.
Her physiognomy impressed Mr. Settlewhite favourably. She would not 'get rattled' in Court, if he were any judge; nor had she the Aubrey Beardsley cast of feature he had been afraid of, that might alienate a Jury. No! an upstanding young woman with a good blue eye and popular hair. She would do, if her story were all right.	Наружность ее произвела на мистера Сэглуайта благоприятное впечатление. Скандала а суде она, по-видимому, не устроит; и в лице у нее нет, как он того боялся, ничего от Обри Бердсли, что так не любят присяжные. Нет! Эффектная молодая женщина, голубоглазая, цвет волос достаточно модный. Если ее версия удовлетворительна, все пойдет хорошо.
Marjorie Ferrar, in turn, scrutinised one who looked as if he might take things out of her hands. Long-faced, with grey deep eyes under long dark lashes, with all his hair, and good clothes, he was as well preserved a man of sixty as she had ever seen.	Марджори Феррар в свою очередь разглядывала адвоката; ей казалось, что этот человек сумеет избавить ее от хлопот. У него было длинное лицо, серые, глубоко посаженные глаза, оттененные темными ресницами, густые волосы; для своих шестидесяти лет он хорошо сохранился и одет был прекрасно.
"What do you want me to tell you, Mr. Settlewhite?"	- Что вы хотите знать, мистер Сэтлуайт?
"The truth."	- Правду.
"Oh! but naturally. Well, I was just saying to Mr. Quinsey that Mrs. Mont was very eager to form a 'salon,' and had none of the right qualities, and the old person who overheard me thought I was insulting her--"	- Ну конечно! Видите ли, я говорила мистеру Куинси, что миссис Монт горит желанием создать "салон", но для этого ей кое-чего не хватает, а старик, который меня подслушал, принял мои слова за оскорбление...
"That all?"	- И все?
"Well, I may have said she was fond of lions; and so she is."	- Может быть, я сказала, что ей нравится коллекционировать знаменитостей; и это верно.
"Yes; but why did he call you a traitress?"	- Так; но почему он вас назвал предательницей?
"Because she was his daughter and my hostess, I suppose."	- Должно быть, потому, что она его дочь и хозяйка дома.
"Will this Mr. Quinsey confirm you?"	- А мистер Куинси подтвердит ваши слова?
"Philip Quinsey?--oh! rather! He's in my pocket."	- Филип Куинси? Ну конечно. Он у меня в руках.
"Did anybody else overhear you running her down?"	- Больше никто не слышал, что вы о ней говорили?
She hesitated a second.	Она секунду молчала.
"No."	- Нет.
'First lie!' thought Mr. Settlewhite, with his peculiar sweet- sarcastic smile.	"Ложь номер первый!" - подумал мистер Сэтлуайт и саркастически-ласково усмехнулся.
"What about an American?"	- А этот молодой американец?
Marjorie Ferrar laughed.	Марджори засмеялась.
"He won't say so, anyway."	- Во всяком случае, он будет молчать.
"An admirer?"	- Поклонник?
"No. He's going back to America."	- Нет. Он уезжает в Америку.
'Second lie!' thought Mr. Settlewhite. 'But she tells them well.'	"Ложь номер второй, - подумал Сэтлуайт. - Но лжет она мастерски".
"You want an apology you can show to those who overheard the insult; and what we can get, I suppose?"	- Итак, вы хотите получить извинение в письменной форме, чтобы показать его всем, кто был свидетелем нанесенного вам оскорбления; а затем мы можем потребовать и денег?
"Yes. The more the better."	- Да, чем больше, тем лучше.
'Speaking the truth there,' thought Mr. Settlewhite.	"Вот сейчас она говорит правду!" - подумал мистер Сэтлуайт.
"Are you hard up?"	- Вы нуждаетесь в деньгах?
"Couldn't well be harder."	- О да!
Mr. Settlewhite put one hand on each knee, and reared his slim body.
"You don't want it to come into Court?"	- Вы не хотите доводить дело до суда?
"No; though I suppose it might be rather fun."	- Не хочу; хотя, пожалуй, это было бы забавно.
Mr. Settlewhite smiled again.	Мистер Сэтлуайт опять улыбнулся.
"That entirely depends on how many skeletons you have in your cupboard."	- Это смотря по тому, сколько у вас за душой тайных преступлений.
Marjorie Ferrar also smiled.	Марджори Феррар тоже улыбнулась.
"I shall put everything in your hands," she said.	- Я вам все поведаю, - сказала она.
"Not THEM, my dear young lady. Well, we'll serve him and see how the cat jumps; but he's a man of means and a lawyer."	- Ну что вы, что вы! Следовательно, мы начнем действовать и посмотрим, что он предпримет. Он человек со средствами и юрист.
"I think he'll hate having anything about his daughter brought out in Court."	- Мне кажется, он пойдет на все - только бы не трепали на суде имя его дочери.
"Yes," said Mr. Settlewhite, drily. "So should I."	- Да, - сухо отозвался мистер Сэтлуайт, - так и я бы поступил на его месте.
"And she IS a little snob, you know."	- Вы знаете, она и правда выскочка.
"Ah! Did you happen to use that word?"	- А! Вы не сказали случайно этого слова в разговоре с мистером Куинси?
"N-no; I'm pretty sure I didn't."	- Н-нет, не сказала.
'Third lie!' thought Mr. Settlewhite: 'not so well told.'	"Ложь номер третий! - подумал мистер Сэтлуайт. - И на этот раз шитая белыми нитками".
"It makes a difference. Quite sure?"	- Вы совершенно уверены?
"Not quite."	- Не совсем.
"He says you did?"	- А он утверждает, что вы это сказали?
"Well, I told him he was a liar."	- Я его назвала лжецом.
"Oh! did you? And they heard you?"	- Вот как? И вас слышали?
"Rather!"	- О да!
"That may be important."	- Это может оказаться очень серьезным.
"I don't believe he'll say I called her a snob, in Court, anyway."	- Вряд ли он заявит на суде, что я назвала ее выскочкой.
"That's very shrewd, Miss Ferrar," said Mr. Settlewhite. "I think we shall do."	- Это очень неглупо, мисс Феррар, - сказал мистер Сэтлуайт. - Думаю, что мы с этим делом справимся.
And with a final look at her from under his long lashes, he stalked, thin and contained, to the door.	И, напоследок взглянув на нее из-под длинных ресниц, он направился к двери.
Three days later Soames received a legal letter. It demanded a formal apology, and concluded with the words "failing it, action will be taken." Twice in his life he had brought actions himself; once for breach of contract, once for divorce; and now to be sued for slander! In every case he had been the injured party, in his own opinion. He was certainly not going to apologise. Under the direct threat he felt much calmer. He had nothing to be ashamed of. He would call that 'baggage' a traitress to her face again to- morrow, and pay for the luxury, if need be. His mind roved back to when, in the early 'eighties, as a very young lawyer, he had handled his Uncle Swithin's defence against a fellow member of the Walpole Club. Swithin had called him in public "a little touting whipper-snapper of a parson." He remembered how he had whittled the charge down to the word 'whipper-snapper,' by proving the plaintiff's height to be five feet four, his profession the church, his habit the collection of money for the purpose of small-clothing the Fiji islanders. The Jury had assessed 'whipper-snapper' at ten pounds--Soames always believed the small clothes had done it. His Counsel had made great game of them--Bobstay, Q. C. There WERE Counsel in those days; the Q. C.'s had been better than the K. C.'s were. Bobstay would have gone clean through this 'baggage' and come out on the other side. Uncle Swithin had asked him to dinner afterwards and given him York ham with Madeira sauce, and his special Heidsieck. He had never given anybody anything else. Well! There must still be cross-examiners who could tear a reputation to tatters, especially if there wasn't one to tear. And one could always settle at the last moment if one wished. There was no possibility anyway of Fleur being dragged in as witness or anything of that sort.	Три дня спустя Сомс получил официальное письмо. От Сомса требовали формального извинения, и письмо заканчивалось словами: "В случае отказа дело будет передано в суд". За всю свою жизнь Сомс дважды обращался в суд: один раз по делу о нарушении контракта, другой раз - по поводу развода. А сейчас его привлекают за дифамацию! Сам он всегда считал себя пострадавшей стороной. Конечно, он не намерен был извиняться. Теперь, когда ему угрожали, он почувствовал себя гораздо спокойнее. Стыдиться ему нечего. Завтра же он готов еще раз назвать "рыжую кошку" предательницей и, в случае необходимости, заплатить за это удовольствие. Он перенесся мыслью в начало восьмидесятых годов, когда сам он, начинающий адвокат, выступал по делу своего дяди Суизина против другого члена "Уолпол-Клуба". Суизин на людях обозвал его "плюгавым церковником, торгашом и ничтожеством". Сомс вспомнил, как он свел оскорбление к "ничтожеству", доказав, что рост истца - пять футов четыре дюйма, что к церкви он действительно имеет отношение и любит собирать по подписке деньги на трусики для дикарей островов Фиджи. "Ничтожество" присяжные оценили в десять фунтов, и Сомс всегда утверждал, что решающую роль в этом сыграли трусики. Королевский адвокат Бобстэй очень удачно ими оперировал. Да, теперь таких адвокатов, как при Виктории, не осталось. Бобстэй живо изничтожил бы "кошку". После суда дядя Суизин пригласил его обедать и угощал йоркской ветчиной под соусом из мадеры и своим любимым шампанским. Он всех так угощал. Ну, надо надеяться, что и сейчас есть адвокаты, которые сумеют погубить репутацию, особенно если она безупречна. При желании дело можно будет уладить в последний момент. А Флер, во всяком случае, останется в стороне - нет необходимости привлекать ее в качестве свидетельницы.
He was thunder-struck, a week later, when Michael rang him up at Mapledurham to say that Fleur had been served with a writ for libel in letters containing among others the expressions 'a snake of the first water' and 'she hasn't a moral about her.'	Он был как громом поражен, когда неделю спустя Майкл позвонил ему по телефону в Мейплдерхем и сообщил, что на имя Флер через адвоката пришла повестка. Обвинение - дифамация в письмах, содержащих, между прочим, такие выражения: "змея" и "какие бы то ни было моральные побуждения ей чужды".
Soames went cold all over.	Сомс похолодел.
"I told you not to let her go about abusing that woman."	- Говорил я вам: следите, чтобы она не оскорбляла эту женщину!
"I know; but she doesn't consult me every time she writes a letter to a friend."	- Знаю, сэр, но она со мной не советуется, когда пишет письмо кому-нибудь из своих друзей.
"Pretty friend!" said Soames into the mouthpiece. "This is a nice pair of shoes!"	- Нечего сказать - друзья! - сказал Сомс. - Вот положение!
"Yes, sir; I'm very worried. She's absolutely spoiling for a fight--won't hear of an apology."	- Да, сэр. Я очень беспокоюсь. Она решила бороться. Слышать не хочет об извинении.
Soames grunted so deeply that Michael's ear tingled forty miles away.	Сомс заворчал так громко, что у Майкла за сорок миль зазвенело в ухе.
"In the meantime, what shall we do?"	- Что же теперь делать?
"Leave it to me," said Soames. "I'll come up to-night. Has she any evidence, to support those words?"	- Предоставьте это мне, - сказал Сомс. - Сегодня вечером я к вам приеду. Может ли Флер привести доказательства в подтверждение этих слов?
"Well, she says--"	- Она считает...
"No," said Soames, abruptly, "don't tell me over the 'phone."	- Нет! - неожиданно оборвал Сомс. - По телефону не говорите!
And he rang off. He went out on to the lawn. Women! Petted and spoiled--thought they could say what they liked! And so they could till they came up against another woman. He stopped by the boat- house and gazed at the river. The water was nice and clean, and there it was--flowing down to London to get all dirty! That feverish, quarrelsome business up there! Now he would have to set to and rake up all he could against this Ferrar woman, and frighten her off. It was distasteful. But nothing else for it, if Fleur was to be kept out of Court! Terribly petty. Society lawsuits-- who ever got anything out of them, save heart-burning and degradation? Like the war, you might win and regret it ever afterwards, or lose and regret it more. All temper! Jealousy and temper!	Он повесил трубку и вышел в сад. Женщины! Изнеженные, избалованные, воображают, что могут говорить все, что им вздумается! И действительно говорят, пока их не проучит другая женщина. Он остановился неподалеку от пристани и стал смотреть на реку. Вода была прозрачная, чистая; река течет туда, в Лондон, и там воды ее становятся грязными. А его ждет в Лондоне это неприятное, грязное дело. Теперь ему придется собирать улики против этой Феррар и запугать ее. Отвратительно! Но ничего не поделаешь, нельзя допускать, чтобы Флер впутали в судебный процесс. Эти великосветские процессы - ничего они не приносят, кроме обид и унижения. Как на войне - можно победить и потом сожалеть о победе или проиграть и сожалеть еще сильнее. А все - плохой характер и зависть.
In the quiet autumn light, with the savour of smoke in his nostrils from his gardener's first leaf bonfire, Soames felt moral. Here was his son-in-law, wanting to do some useful work in Parliament, and make a name for the baby, and Fleur beginning to settle down and take a position; and now this had come along, and all the chatterers and busy mockers in Society would be gnashing on them with their teeth--if they had any! He looked at his shadow on the bank, grotesquely slanting towards the water as if wanting to drink. Everything was grotesque, if it came to that! In Society, England, Europe--shadows scrimmaging and sprawling; scuffling and posturing; the world just marking time before another Flood! H'm! He moved towards the river. There went his shadow, plunging in before him! They would all plunge into that mess of cold water if they didn't stop their squabblings. And, turning abruptly, he entered his kitchen-garden. Nothing unreal there, and most things running to seed--stalks, and so on! How to set about raking up the past of this young woman? Where was it? These young sparks and fly-by-nights! They all had pasts, no doubt; but the definite, the concrete bit of immorality alone was of use, and when it came to the point, was unobtainable, he shouldn't wonder. People didn't like giving chapter and verse! It was risky, and not the thing! Tales out of school!	Был тихий осенний день, в воздухе пахло дымом от сухих листьев, которые садовник сгреб в кучу и поджег, и Сомс начал резонерствовать. Только что собрался зять работать в парламенте и создать имя своему сыну, а Флер остепенилась и начала завоевывать себе положение в обществе, как вдруг разразился этот скандал, и теперь все светские болтуны и насмешники на них ополчатся. Он посмотрел на свою тень, нелепо протянувшуюся по берегу к воде, словно ей хотелось пить. Как подумаешь - все кругом нелепо. В обществе, в Англии, в Европе - тени дерутся, расползаются, скалят зубы, машут руками; весь мир топчется на месте в ожидании нового потопа. Н-да! Он сделал несколько шагов к реке, и тень опередила его и окунулась в воду. Так и все они свалятся в холодную воду, если вовремя не перестанут ссориться. Он резко свернул в сторону и вошел в огород. Здесь все было реально, все созрело, торчали сухие стебли. Как же раскопать прошлое этой женщины? Где оно? Так легкомысленна эта современная молодежь! У всех у них, конечно, есть прошлое; но важно одно: найти конкретный определенно безнравственный поступок, а такого может в конце концов и не оказаться. Люди всегда избегают приводить конкретные доказательства. Это и рискованно и как будто неудобно. Все сплетни, больше ничего.
And, among his artichokes, approving of those who did not tell tales, disapproving of any one who wanted them told, Soames resolved grimly that told they must be. The leaf-fire smouldered, and the artichokes smelled rank, the sun went down behind the high brick wall mellowed by fifty years of weather; all was peaceful and chilly, except in his heart. Often now, morning or evening, he would walk among his vegetables--they were real and restful, and you could eat them. They had better flavour than the green- grocer's and saved his bill--middlemen's profiteering and all that. Perhaps they represented atavistic instincts in this great-grandson of 'Superior Dosset's' father, that last of a long line of Forsyte 'agriculturists.' He set more and more store by vegetables the older he grew. When Fleur was a little bit of a thing, he would find her when he came back from the City, seated among the sunflowers or black currants, nursing her doll. He had once taken a bee out of her hair, and the little brute had stung him. Best years he ever had, before she grew up and took to this gadabout Society business, associating with women who went behind her back. Apology! So she wouldn't hear of one? She was in the right. But to be in the right and have to go into Court because of it, was one of the most painful experiences that could be undergone. The Courts existed to penalise people who were in the right--in divorce, breach of promise, libel and the rest of it. Those who were in the wrong went to the South of France, or if they did appear, defaulted afterwards and left you to pay your costs. Had he not himself had to pay them in his action against Bosinney? And in his divorce suit had not Young Jolyon and Irene been in Italy when he brought it? And yet, he couldn't bear to think of Fleur eating humble-pie to that red-haired cat. Among the gathering shadows, his resolve hardened. Secure evidence that would frighten the baggage into dropping the whole thing like a hot potato--it was the only way!	И, прогуливаясь среди артишоков, с одобрением думая о людях скрытных и с неодобрением о тех, что хочет вызвать их на сплетни, Сомс мрачно решил, что без сплетен не обойтись. Костер из листьев догорал, остро пахло артишоками, солнце зашло за высокую стену из выветрившегося за полвека кирпича; покой и холод царили везде, только не в сердце Сомса. Он часто, утром или вечером, заглядывал в огород - овощи были реальны, просты, их можно было съесть за обедом. Свои овощи были вкуснее покупных и дешевле - никаких спекулянтов-посредников. Может быть, играл тут роль и атавизм, ведь его прадед, отец "Гордого Доссета", был последним в длинной цепи Форсайтов-земледельцев. С годами овощи все больше интересовали Сомса. Когда Флер была совсем крошкой, он, вернувшись из Сити, нередко находил ее среди кустов черной смородины, где она возилась с куклой. Один раз в волосах у нее запуталась пчела и ужалила его, когда он стал ее вытаскивать. То были самые счастливые его годы, пока она не выросла, не окунулась в светскую жизнь, не начала дружить с женщинами, которые ее оскорбляют. Значит, она не желает приносить извинения? Ну что ж, она ни в чем не виновата. Но быть правой и идти в суд - значит пережить мучительное испытание. Суды существуют для того, чтобы карать невиновных, будь то за развод, или за нарушение слова, или за клевету. Виновные уезжают на юг Франции или не являются по вызову в суд, предоставляя вам платить издержки. Разве не пришлось ему платить, когда он подавал в суд на Босини? И где, как не в Италии, были молодой Джолион и Ирэн, когда он вел дело о разводе? И тем не менее он не мог себе представить, чтобы Флер унизилась перед этой "рыжей кошкой". Сгущались сумерки, и решимость Сомса крепла. Нужно раздобыть улики, которые запугают эту особу и заставят ее отказаться от судебного процесса. Другого выхода нет!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты