THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть вторая)

CHAPTER VII THE ALTOGETHER/VII. НАГАЯ НАТУРА

English	Русский
Tony Bicket, replete, was in vein that fine afternoon; his balloons left him freely, and he started for home in the mood of a conqueror.	В этот день, после сытного завтрака. Тони Бикету повезло. Он живо распродал шары и отправился домой, чувствуя себя победителем.
Victorine, too, had colour in her cheeks. She requited the story of his afternoon with the story of hers. A false tale for a true-- no word of Danby and Winter, the gentleman with the sliding smile, of the Grand Marnier, or 'the altogether.' She had no compunction. It was her secret, her surprise; if, by sitting in or out of 'the altogether,' not yet decided, she could make their passage money-- well, she should tell him she had won it on a horse. That night she asked:	У Викторины на щеках тоже играл румянец. На его рассказ об удачном дне она ответила таким же рассказом. Правда, рассказ был выдуман - ни слова о Дэнби и Уинтере, о господине со скользящей улыбкой, о ликере, о "нагой натуре". Она не испытывала угрызений совести. То была ее тайна, ее сюрприз; если дело с "нагой натурой" выгорит (она еще не совсем решилась) и даст ей возможность заработать деньги на дорогу - что ж, она скажет мужу, что выиграла на скачках. В тот вечер она несколько раз спрашивала:
"Am I so very thin, Tony?" more than once. "I do so want to get fat."	"Разве я такая уж худая, Тони? Ах, как мне хочется пополнеть!"
Bicket, still troubled that she had not shared that lunch, patted her tenderly, and said he would soon have her as fat as butter--he did not explain how.	Бикет, все еще огорченный тем, что она не разделила с ним завтрака, нежно погладил ее и сказал, что скоро она у него станет жирной, как масло, - не объясняя, каким образом.
They dreamed together of blue butterflies, and awoke to chilly gaslight and a breakfast of cocoa and bread-and-butter. Fog! Bicket was swallowed up before the eyes of Victorine ten yards from the door. She returned to the bedroom with anger in her heart. Who would buy balloons in a fog? She would do anything rather than let Tony go on standing out there all the choking days! Undressing again, she washed herself intensively, in case--! She had not long finished when her landlady announced the presence of a messenger boy. He bore an enormous parcel entitled "Mr. Bicket."	Им обоим снились синие бабочки, а утро встретило их тусклым светом газа и скудным завтраком из какао и хлеба с маргарином. Стоял туман. Он проглотил Бикета в десяти шагах от дверей. С досадой на душе Викторина вернулась в спальню. Ну кто станет покупать шары в такой туман? Лучше взяться за что угодно, только бы не давать Тони дрогнуть целыми днями. Раздевшись, она тщательно вымылась, на всякий случай! Она только что кончила одеваться, когда квартирная хозяйка известила ее о приходе посыльного. Он принес огромный пакет с надписью: "Мистеру Бикету".
There was a note inside. She read:	Внутри оказалась записка:
"DEAR BICKET,--Here are the togs. Hope they'll be useful.--	"Дорогой Бикет, вот обещанная одежка. Надеюсь, пригодится.
Yours, MICHAEL MONT."	Майкл Монт".
In a voice that trembled she said to the boy:	Дрожащим голосом она сказала посыльному:
"Thank you, it's O. K. Here's twopence."	- Спасибо, все в порядке. Вот вам два пенса.
When his rich whistle was heard writhing into the fog, she flung herself down before the 'togs' in ecstasy. The sexes were divided by tissue paper. A blue suit, a velour hat, some brown shoes, three pairs of socks with two holes in them, four shirts only a little frayed at the cuffs, two black-and-white ties, six collars, not too new, some handkerchiefs, two vests beautifully thick, two pairs of pants, and a brown overcoat with a belt and just two or three nice little stains. She held the blue suit up against her arms and legs, the trousers and sleeves would only need taking-in about two inches. She piled them in a pyramid, and turned with awe to the spoil beneath the tissue paper. A brown knitted frock with little clear yellow buttons--unsoiled, uncreased. How could anybody spare a thing like that! A brown velvet toque with a little tuft of goldeny-brown feathers. She put it on. A pair of pink stays ever so little faded, with only three inches of bone above the waist, and five inches of bone below, pink silk ribbons, and suspenders--a perfect dream. She could not resist putting them on also. Two pairs of brown stockings; brown shoes; two combinations, a knitted camisole. A white silk jumper with a hole in one sleeve, a skirt of lilac linen that had gone a little in the wash; a pair of pallid pink silk pants; and underneath them all an almost black-brown coat, long and warm and cosy, with great jet buttons, and in the pocket six small handkerchiefs. She took a deep breath of sweetness--geranium!	Когда громкий свист посыльного растаял в тумане, она в восторге набросилась на пакет. Предметы мужского обихода были отделены от дамских папиросной бумагой. Синий костюм, велюровая шляпа, коричневые штиблеты, три пары носков с двумя маленькими дырочками, четыре рубашки, только слегка потертые на обшлагах, два полосатых галстука, шесть воротничков, не совсем новых, несколько носовых платков, две замечательно плотных фуфайки, две пары кальсон и коричневое пальто с поясом, и всего с двумя-тремя симпатичными пятнышками. Она прикинула синий костюм на себя рукава и брюки придется только укоротить пальца на два. Она сложила вещи стопкой и благоговейно взялась за то, что лежало под папиросной бумагой. Коричневое вязаное платье с маленькими прозрачными желтыми пуговками совершенно чистое, даже не смятое. Как можно отдавать такие вещи? Коричневая бархатная шапочка с пучком золотистых перьев. Викторина тут же надела ее. Розовый пояс, только чуть-чуть полинявший на косточках, чуть повыше и пониже талии, с розовыми шелковыми лентами и подвязками - прямо мечта! Она по могла удержаться, надела и пояс. Две пары коричневых чулок, коричневые туфли, две комбинации и вязаная кофточка. Белый шелковый джемпер с дырочками на одном рукаве, юбка сиреневого полотна, немного полинявшая; пара бледно-розовых шелковых панталон; и под всем этим темно-коричневое, длинное пальто, теплое и уютное, с большими агатовыми пуговицами, а в кармане - шесть маленьких носовых платков. Она глубоко вдохнула сладкий запах - герань!
Her mind leaped forward. Clothed, trousseaued, fitted out--blue butterflies--the sun! Only the money for the tickets wanting. And suddenly she saw herself with nothing on standing before the gentleman with sliding eyes. Who cared! The money!	Ее охватил целый вихрь мыслей. Одеты, обуты с ног до головы - синие бабочки - солнце! Не хватает только денег на проезд. И вдруг она увидела себя совсем раздетой, перед джентльменом со скользящими глазами. Ну и что же! Зато деньги!
For the rest of the morning she worked feverishly, shortening Tony, mending the holes in his socks, turning the fray of his cuffs. She ate a biscuit, drank another cup of cocoa--it was fattening, and went for the hole in the white silk jumper. One o'clock. In panic she stripped once more, put on a new combination, pair of stockings, and the stays, then paused in superstition. No! Her own dress and hat--like yesterday! Keep the rest until--! She hastened to her 'bus, overcome alternately by heat and cold. Perhaps he would give her another glass of that lovely stuff. If only she could go swimmy and not care for anything!	Весь остаток утра она лихорадочно работала, укорачивая костюм Тони, штопая его носки, загибая потертые обшлага. Она съела бисквит, выпила еще чашку какао - от него полнеют - и взялась за дырочку в белом шелковом джемпере. Пробило час. Страшно волнуясь, она опять разделась, надела новую комбинацию, чулки, розовый пояс - и вдруг остановилась. Нет! Платье и шляпу она наденет свои собственные, как вчера. Остальное надо приберечь пока... пока... Она побежала к автобусу: ее бросало то в жар, то в холод. Может быть, ей дадут еще стаканчик этого замечательного питья. Хорошо, если бы у нее закружилась голова и все бы стало безразлично!
She reached the studio as two o'clock was striking, and knocked. It was lovely and warm in there, much warmer than yesterday, and the significance of this struck her suddenly. In front of the fire was a lady with a little dog.	Она добралась до студии, когда пробило два часа, и постучала. Там было уютно и тепло, много теплее, чем вчера, и она внезапно поняла зачем. У камина стояла дама с маленькой собачкой.
"Miss Collins--Mrs. Michael Mont; she's lending us her Peke, Miss Collins."	- Мисс Коллинз - миссис Майкл Монт; она привела нам своего китайчонка, мисс Коллинз.
The lady--only her own age, and ever so pretty--held out her hand. Geranium! This, then, was she whose clothes--!	Дама - одних лет с Викториной и прелесть какая хорошенькая - протянула ей руку. Герань! Так, значит, это она прислала...
She took the hand, but could not speak. If this lady were going to stay, it would be utterly impossible. Before her--so pretty, so beautifully covered--oh! no!	Викторина приняла протянутую руку, но не могла сказать ни слова. Если дама останется, то... то это будет просто немыслимо - перед ней, такой красивой, такой одетой - о нет, пет!
"Now, Ting, be good, and as amusing as you can. Goodbye, Aubrey! Good luck to the picture! Good-bye, Miss Collins; it ought to be wonderful."	- Ну, Тинг, будь умницей и веди себя как можно забавней. До свидания, Обри, желаю удачи! До свидания, мисс Коллинз! Наверно, выйдет чудесно!
Gone! The scent of geranium fading; the little dog snuffling at the door. The sliding gentleman had two glasses in his hands.	Ушла! Запах герани рассеялся. Собачка обнюхивала дверь. Скользящий джентльмен держал в руках две рюмки.
'Ah!' thought Victorine, and drank hers at a gulp.	"Ага!" - подумала Викторина и выпила свою порцию залпом.
"Now, Miss Collins, you don't mind, do you! You'll find everything in there. It's really nothing. I shall want you lying on your face just here with your elbows on the ground and your head up and a little turned this way; your hair as loose as it can be, and your eyes looking at this bone. You must imagine that it's a faun or some other bit of all right. The dog'll help you when he settles down to it. F-a-u-n, you know, not f-a-w-n."	- Ну, мисс Коллинз, не надо стесняться, право! Там все для вас готово. Ничего нет страшного, уверяю вас. Мне нужно, чтобы вы легли вот тут ничком, опираясь на локти, - вы чуть подымете голову и повернетесь сюда. Волосы распушите как можно больше и смотрите вот на эту косточку. Вообразите, что перед вами какой-нибудь фавн или еще какая-нибудь занятная штука. И собачка вам поможет, когда примется грызть кость. Вы знаете, что за штука - фавн?
"Yes," said Victorine faintly.	- Да, - чуть слышно сказала Викторина.
"Have another little tot?"	- Хотите еще глоточек?
"Oh! please."	- О да!
He brought it.	Он принес рюмку.
"I quite understand; but you know, really, it's absurd. You wouldn't mind with a doctor. That's right. Look here, I'll put this little cow-bell on the ground. When you're in position, give it a tinkle, and I'll come out. That'll help you."	- Я вполне понимаю вас, но знаете - ей-богу, это нелепо. Ведь не станете вы стесняться доктора? Ну, ладно. Смотрите, я поставлю вот сюда на пол колокольчик. Когда вы приготовитесь, позвоните, и я войду. Так вам будет легче.
Victorine murmured:	- Большое спасибо, - прошептала Викторина.
"You ARE kind."
"Not at all--it's natural. Now will you start in? The light won't last for ever. Fifteen bob a day, we said."	- Не стоит, это вполне естественно. Ну что ж, начнем. Надо пользоваться, пока светло. Пятнадцать шиллингов в день, как условились.
Victorine saw him slide away behind a screen, and looked at the little cow-bell. Fifteen bob! And fifteen bob! And fifteen bob! Many, many fifteen bobs before--! But not more times of sitting than of Tony's standing from foot to foot, offering balloons. And as if wound up by that thought, she moved like clockwork off the dais, into the model's room. Cosy in there, too; warm, a green silk garment thrown on a chair. She took off her dress. The beauty of the pink stays struck her afresh. Perhaps the gentleman would like--no, that would be even worse--! A noise reached her-- from Ting-a-ling complaining of solitude. If she delayed, she never would--! Stripping hastily, she stood looking at herself in a glass. If only that slim, ivory-white image could move out on to the dais and she could stay here! Oh! It was awful--awful! She couldn't--no! she couldn't. She caught up her final garment again. Fifteen bob! But fifteen bob! Before her eyes, wild and mournful, came a vision: Of a huge dome, and a tiny Tony, with little, little balloons in a hand held out! Something cold and steely formed over her heart as icicles form on a window. If that was all they would do for him, she would do better! She dropped the garment; and, confused, numb, stepped forth in the 'altogether.' Ting-a-ling growled at her above his bone. She reached the cow- bell and lay down on her face as she had been told, with feet in the air, crossed. Resting her chin on one hand, she wagged the bell. It made a sound like no bell she had ever heard; and the little dog barked--he did look funny!	Викторина посмотрела ему вслед - он проскользнул за ширму, - потом взглянула на колокольчик. Пятнадцать монет! И еще пятнадцать монет. И много, много раз по пятнадцати монет, прежде чем... Но не больше, чем должен выстаивать Тони, переминаясь с ноги на ногу, предлагая шарики. И как будто эта мысль пустила в ход какую-то пружинку - Викторина, словно заводная кукла, спустилась с подмостков в комнату для натурщиц. И здесь уютно и очень тепло. Зеленый шелковый халат брошен на стул. Она сняла платье. Красота розовых подвязок снова приятно поразила ее. А может быть, джентльмен захотел бы... нет, это еще хуже. Она услышала какие-то звуки. Тинг-а-Линг жаловался на одиночество. Если она станет медлить - у нее никогда не хватит смелости. Быстро раздевшись, она стала перед зеркалом. Если бы это тоненькое, белое, как слоновая кость, отражение могло пройти туда, на подмостки, а ей бы остаться тут. Нет, это ужасно, ужасно! Ока не может, никак не может... Она опять потянулась к платью. Пятнадцать монет! Ведь пятнадцать монет! Перед ее тоскливо расширенными глазами встало видение: огромное здание и крохотный Тони с малюсенькими шариками в протянутой руке. Что-то холодное, стальное легло ей на сердце, как ложится ледяная кора на окно. Если это все, что люди могли для него сделать, она сделает больше! Она бросила рубашку и, смущенная, онемелая, взошла на подмостки - "нагая натура". Тинг-а-Линг заворчал над своей косточкой. Она потянулась за колокольчиком и легла ничком, как ей велели. Скрестив ноги, подперев подбородок одной рукой, она тронула колокольчик. Раздался звук, какого она еще никогда не слышала, и собачонка залаяла - пресмешная собачонка!
"Perfect, Miss Collins! Hold that!"	- Превосходно, мисс Коллинз! Так и оставайтесь!
Fifteen bob! and fifteen bob!	Пятнадцать монет! И еще пятнадцать!
"Just point those left toes a bit more. That's right! The flesh tone's perfect! My God, why must one walk before one runs! Drawing's a bore, Miss Collins; one ought to draw with a brush only; a sculptor draws with a chisel, at least when he's a Michelangelo. How old are you?"	- Только еще чуть-чуть вытяните левую ногу. Прекрасно! Тон кожи изумительный! Ах, бог мой, почему это надо плестись шагом, пока не разгонишься. Рисовать - скучная вещь, мисс Коллинз. Писать стоит только кистью. Рисует же скульптор резцом, особенно если он Микельанджело. Сколько вам лет?
"Twenty-one," came from lips that seemed to Victorine quite far away.	- Двадцать один, - произнесли губы, которые самой Викторине показались чужими и далекими.
"I'm thirty-two. They say our generation was born so old that it can never get any older. Without illusions. Well! I never had any beliefs that I can remember. Had you?"	- А мне тридцать два. Говорят, что наше поколение родилось таким старым, что дальше ему стареть некуда. У нас нет иллюзий. Да я сам, насколько помню, никогда ни во что не верил. А вы?
Victorine's wits and senses were astray, but it did not matter, for he was rattling on:	Викторина утратила всякую способность что-либо соображать, но это было неважно, так как художник болтал без умолку.
"We don't even believe in our ancestors. All the same, we're beginning to copy them again. D'you know a book called 'The Sobbing Turtle' that's made such a fuss?--sheer Sterne, very well done; but sheer Sterne, and the author's tongue in his cheek. That's it in a nutshell, Miss Collins--our tongues are in our cheeks--bad sign. Never mind; I'm going to out-Piero Cosimo with this. Your head an inch higher, and that curl out of your eye, please. Thanks! Hold that! By the way, have you Italian blood? What was your mother's name, for instance?"	- Мы даже не верим в наших предков. И все-таки мы начинаем им подражать. Вы не знаете такую книгу - "Рыдающая черепаха", которая наделала столько шуму? Настоящий Стерн, очень хорошо сделано, но все-таки чистейший Стерн, и автор здорово издевается и иронизирует. В этом вся суть, мисс Коллинз, мы над всем издеваемся - а то плохо! Ну, ничего! Этой картиной я переплюну Пьеро Козимо. Голову чуть повыше и, пожалуйста, примите прядь волос с глаза. Спасибо! Вот теперь отлично! Кстати, нет ли в вас итальянской крови? Как, например, была фамилия вашей матери?
"Brown."	- Браун.
"Ah! You can never tell with Browns. It may have been Brune--or Bruno--but very likely she was Iberian. Probably all the inhabitants of Britain left alive by the Saxons were called Brown. As a fact, that's all tosh, though. Going back to Edward the Confessor, Miss Collins--a mere thirty generations--we each of us have one thousand and seventy-four million, five hundred and seventy-three thousand, nine hundred and eighty-four ancestors, and the population of this island was then well under a million. We're as inbred as racehorses, but not so nice to look at, are we? I assure you, Miss Collins, you're something to be grateful for. So is Mrs. Mont. Isn't she pretty? Look at that dog?"	- Ага! Никогда не знаешь наверно, откуда эти Брауны. Возможно, что они были Бруни или Бруно - во всяком случае, очень возможно, что она была из Иберии. Наверно, всех жителей Британии, оставленных в живых англо-саксами, звали Браун. Но, в сущности, все это чепуха. Если вернуться к Эдуарду Исповеднику, мисс Коллинз, всего на каких-нибудь тридцать поколений назад, у каждого из нас окажется тысяча семьдесят четыре миллиона пятьсот семьдесят три тысячи девятьсот восемьдесят четыре предка, а население всего острова было меньше миллиона. Мы все породисты, как скаковые лошади, только не так красивы, правда? Уверяю вас, мисс Коллинз, за таких, как вы, надо быть благодарным судьбе. И за таких, как миссис Монт, - тоже. Правда, она хороша? Посмотрите-ка на собачку.
Ting-a-ling, indeed, with forelegs braced, and wrinkled nose, was glaring, as if under the impression that Victorine was another bone.	Тинг-а-Линг, вытянув передние лапки и сморщив нос, принюхивался и присматривался к Викторине, точно она была второй лакомой косточкой.
"He's funny," she said, and again her voice sounded far away.	- Он смешной! - сказала она, и снова собственный голос показался ей чужим.
Would Mrs. Mont lie here if he'd asked her? SHE would look pretty! But SHE didn't need the fifteen bob!	Согласилась бы миссис Монт лежать здесь, если б он ее попросил? Она-то выглядела бы чудесно! Но ведь ей не нужны пятнадцать шиллингов!
"Comfortable in that position?"	- Вам так удобно?
In alarm, she murmured:	Викторина встрепенулась.
"Oh! yes, thank you!"	- О да, спасибо!
"Warm enough?"	- Не холодно?
"Oh! yes, thank you!"	- Нет, нет, спасибо!
"That's good. Just a little higher with the head."	- Чудесно! Чуть повыше голову!
Slowly in Victorine the sense of the dreadfully unusual faded. Tony should never know. If he never knew, he couldn't care. She could lie like this all day--fifteen bob, and fifteen bob! It was easy. She watched the quick, slim fingers moving, the blue smoke from the cigarette. She watched the little dog.	Понемногу острое чувство необычности исчезло. Тони никогда не узнает. А раз он не узнает - значит ему все равно. Она может лежать так целыми днями - пятнадцать монет, да еще пятнадцать монет! Ничуть не трудно. Она следила за движениями проворных, гибких пальцев, за синим дымком папиросы. Следила за собачонкой.
"Like a rest? You left your gown; I'll get it for you."	- Хотите отдохнуть? Вы оставили там свой халат, сейчас я его принесу.
In that green silk gown, beautifully padded, she sat up, with her feet on the floor over the dais edge.	Завернувшись в зеленый шелковый халат - теплый стеганый! - она села на край подмостков, спустив ноги на пол.
"Cigarette? I'm going to make some Turkish coffee. You'd better walk about."	- Хотите папироску? Я сейчас приготовлю кофе потурецки. Вы лучше походите, разомнитесь.
Victorine obeyed.	Викторина послушно встала.
"You're out of a dream, Miss Collins. I shall have to do a Mathew Maris of you in that gown."	- Вы словно из волшебной сказки, мисс Коллинз. Придется сделать с вас этюд в этом халате в стиле Маттейса Мариса.
The coffee, like none she had ever tasted, gave her a sense of well-being. She said:	Кофе, какого она никогда не пробовала, наполнило ее чувством блаженства.
"It's not like coffee."	- Даже не похоже на кофе, - сказала она.
Aubrey Greene threw up his hands.	Обри Грин развел руками.
"You have said it. The British are a great race--nothing will ever do them in. If they could be destroyed, they must long ago have perished of their coffee. Have some more?"	- О, как вы правы! Англичане - великий народ, их ничем не проймешь. А ведь если бы они были подвержены разрушению, они бы давно погибли от своего кофе. Хотите еще?
"Please," said Victorine. There was such a little in the cup.	- Пожалуйста! - сказала Викторина. Чашечка была такая крохотная.
"Ready, again?"	- Ну как, отдохнули?
She lay down, and let the gown drop off.	Викторина снова улеглась и сбросила халат.
"That's right! Leave it there--you're lying in long grass, and the green helps me. Pity it's winter; I'd have hired a glade."	- Отлично. Оставим его здесь - вы лежите в высокой траве, - зеленое мне поможет. Как жаль, что сейчас зима: я бы снял садик с лужайкой.
Lying in long grass--flowers, too, perhaps. She did love flowers. As a little girl she used to lie in the grass, and make daisy- chains, in the field at the back of her grandmother's lodge at Norbiton. Her grandmother kept the lodge. Every year, for a fortnight, she had gone down there--she had liked the country ever so. Only she had always had something on. It would be nicer with nothing. Were there flowers in Central Australia? With butterflies there must be! In the sun--she and Tony--like the Garden of Eden! . . .	Лежать в траве - и, наверно, цветы кругом. Она так любила цветы. Девочкой она часто лежала в траве и плела венки из ромашек там, в поле за бабушкиной сторожкой, в Норбитоне. Бабушка была сторожихой. Каждый год на две недели Викторина ездила к ней - как она любила деревню! Только на ней всегда было что-нибудь надето. А так, без всего, было бы еще приятнее. Есть ли цветы в Центральной Австралии? Наверно, есть, раз там есть бабочки! Лежать на солнце - вдвоем с Тони, - как в раю!..
"Thank you, that's all for to-day. Half a day--ten bob. To-morrow morning at eleven. You're a first-rate sitter, Miss Collins."	- Ну, спасибо, на сегодня хватит. Полдня десять шиллингов. Завтра утром в одиннадцать. Вы первоклассная натурщица, мисс Коллинз!
Putting on the pink stays, Victorine had a feeling of elation. She had done it! Tony should never know! The thought that he never would gave her pleasure. And once more divested of the 'altogether,' she came forth.	Викторина надевала розовые подвязки, и в душе у нее все пело! Сделано! Тони ничего не надо знать. Мысль о том, что он ничего и не узнает, доставляла ей удовольствие. И, сняв с себя костюм "нагой натуры", она вышла в студию.
Aubrey Greene was standing before his handiwork.	Обри Грин заслонил свое произведение:
"Not yet, Miss Collins," he said; "I don't want to depress you. That hip-bone's too high. We'll put it right to-morrow. Forgive my hand, it's all chalk. Au revoir! Eleven o'clock. And we shan't need this chap. No, you don't!"	- Нет, пока нельзя, мисс Коллинз. Я не хочу вас разочаровывать. Бедро слишком высоко. Завтра исправим. Простите, руки грязные, До свидания! Значит, завтра б одиннадцать. И этот малыш нам не понадобится. Ну, ну, не смей! - прикрикнул он.
For Ting-a-ling was showing signs of accompanying the larger bone. Victorine passed out smiling.	Ибо Тинг-а-Линг выказывал явное желание сопровождать большую "косточку". Викторина вышла улыбаясь.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты