THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть первая)

CHAPTER VII 'OLD MONT' AND 'OLD FORSYTE'/VII. "СТАРЫЙ МОНТ" И "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ"

English	Русский
The offices of the P.P.R.S. were not far from the College of Arms. Soames, who knew that 'three dexter buckles on a sable ground gules' and a 'pheasant proper' had been obtained there at some expense by his Uncle Swithin in the 'sixties of the last century, had always pooh-poohed the building, until, about a year ago, he had been struck by the name Golding in a book which he had absently taken up at the Connoisseurs' Club. The affair purported to prove that William Shakespeare was really Edward de Vere, Earl of Oxford. The mother of the earl was a Golding--so was the mother of Soames! The coincidence struck him; and he went on reading. The tome left him with judgment suspended over the main issue, but a distinct curiosity as to whether he was not of the same blood as Shakespeare. Even if the earl were not the bard, he felt that the connection could only be creditable, though, so far as he could make out, Oxford was a shady fellow. Recently appointed on the Board of the P.P.R.S., so that he passed the college every other Tuesday, he had thought: 'Shan't go spending a lot of money on it, but might look in one day.' Having looked in, it was astonishing how taken he had been by the whole thing. Tracing his mother had been quite like a criminal investigation, nearly as ramified and fully as expensive. Having begun, the tenacity of a Forsyte could hardly bear to leave him short of the mother of Shakespeare de Vere, even though she would be collateral; unfortunately, he could not get past a certain William Gouldyng, Ingerer--whatever that might be, and he was almost afraid to enquire--of the time of Oliver Cromwell. There were still four generations to be unravelled, and he was losing money and the hope of getting anything for it. This it was which caused him to gaze askance at the retired building while passing it on his way to the Board on the Tuesday after the lunch at Fleur's. Two more wakeful early mornings had screwed him to the pitch of bringing his doubts to a head and knowing where he stood in the matter of the P.P.R.S.; and this sudden reminder that he was spending money here, there and everywhere, when there was a possibility, however remote, of financial liability somewhere else, sharpened the edge of a nerve already stropped by misgivings. Neglecting the lift and walking slowly up the two flights of stairs, he 'went over' his fellow- directors for the fifteenth time. Old Lord Fontenoy was there for his name, of course; seldom attended, and was what they called 'a dud'--h'm!--nowadays; the chairman, Sir Luke Sharman, seemed always to be occupied in not being taken for a Jew. His nose was straight, but his eyelids gave cause for doubt. His surname was impeccable, but his Christian dubious; his voice was reassuringly roughened, but his clothes had a suspicious tendency towards gloss. Altogether a man who, though shrewd, could not be trusted--Soames felt--to be giving his whole mind to other business. As for 'Old Mont'--what was the good of a ninth baronet on a Board? Guy Meyricke, King's Counsel, last of the three who had been 'together,' was a good man in court, no doubt, but with no time for business and no real sense of it! Remained that converted Quaker, old Cuthbert Mothergill--whose family name had been a by-word for successful integrity throughout the last century, so that people still put Mothergills on to boards almost mechanically--rather deaf, nice clean old chap, and quite bland, but nothing more. A perfectly honest lot, no doubt, but perfunctory. None of them really giving their minds to the thing! In Elderson's pocket, too, except perhaps Sharman, and he on the wobble. And Elderson himself--clever chap, bit of an artist, perhaps; managing director from the start, with everything at his finger-tips! Yes! That was the mischief! Prestige of superior knowledge, and years of success--they all kowtowed to him, and no wonder! Trouble with a man like that was that if he once admitted to having made a mistake he destroyed the legend of his infallibility. Soames had enough infallibility of his own to realise how powerful was its impetus towards admitting nothing. Ten months ago, when he had come on to the Board, everything had seemed in full sail; exchanges had reached bottom, so they all thought--the 'reassurance of foreign contracts' policy, which Elderson had initiated about a year before, had seemed, with rising exchanges, perhaps the brightest feather in the cap of possibility. And now, a twelvemonth later, Soames suspected darkly that they did not know where they were--and the general meeting only six weeks off! Probably not even Elderson knew; or, if he did, he was keeping knowledge which ought to belong to the whole directorate severely to himself.	Контора ОГС находилась недалеко от Геральдического управления. Сомс, знавший, что "три червленые пряжки на черном поле вправо" и "натурального цвета фазан" за немалую мзду были получены его дядей Суизином в шестидесятых годах прошлого века, всегда презрительно отзывался об этом учреждении, пока, примерно с год назад, его не поразила фамилия Голдинг, попавшаяся ему в книге, которую он рассеянно просматривал в "Клубе знатоков". Автор пытался доказать, что Шекспир в действительности был Эдуард де Вир, граф Оксфорд. Мать графа была урожденная Голдинг, и мать Сомса - тоже! Совпадение поразило его; и он стал читать дальше. Он отложил книгу, не уверенный в правильности ее основных выводов, но у него определенно зародилось любопытство: не приходится ли он родственником Шекспиру? Даже если считать, что граф не был поэтом, все же Сомс чувствовал, что такое родство только почетно, хотя, насколько ему удалось выяснить, граф Оксфорд был темной личностью. Когда Сомс попал в правление ОГС и раз в две недели, по вторникам, стал проходить мимо этого учреждения, он думал: "Денег я на это тратить не стану, но как-нибудь загляну сюда". А когда заглянул, сам удивился, насколько это его захватило. Проследить родословную матери оказалось чемто вроде уголовного расследования: почти так же запутано и совершенно так же дорого. С форсайтским упорством он не мог уже остановиться в своих поисках матери Шекспира де Вир, даже если бы она оказалась только дальней родней. К несчастью, он никак не мог проникнуть дальше некоего Уильяма Гоулдинга, времен Оливера Кромвеля, по роду занятий "ингерера". Сомс даже боялся разузнать, какая это, в сущности, была профессия. Надо было раскопать еще четыре поколения - и он тратил все больше денег и все больше терял надежду что-нибудь получить за них. Вот почему во вторник, после завтрака у Флер, он по дороге в правление так косо смотрел на старое здание. Еще две бессонные ночи до того взвинтили его, что он решил больше не скрывать своих подозрений и выяснить, как обстоят дела в ОГС. И неожиданное напоминание о том, что он тратит деньги как попало, когда в будущем, пусть отдаленном, придется, чего доброго, выполнять финансовые обязательства, совершенно натянуло его и без того напряженные нервы. Отказавшись от лифта и медленно подымаясь на второй этаж, он снова перебирал всех членов правления. Старого лорда Фонтенон держали там, конечно, только ради имени; он редко посещал заседания и был, как теперь говорили... мм-м... "пустым местом". Председатель сэр Льюк Шерман, казалось, всегда старался только о том, чтобы его не приняли за еврея. Нос у него был прямой, но веки внушали подозрение. Его фамилия была безукоризненна, зато имя - сомнительно; голосу он придавал нарочитую грубоватость, зато его платье имело подозрительную склонность к блеску. А в общем это был человек, о котором, как чувствовал Сомс, нельзя было сказать, несмотря на весь его ум, что он относится к делу вполне серьезно. Что касается "Старого Монта" - ну, какая польза правлению от девятого баронета? Хью Мэйрик, королевский адвокат - последний из троицы, которая "вместе училась", - был безусловно на месте в суде, но заниматься делами не имел ни времени, ни склонности. Оставался этот обращенный квакер, старый Кэтберт Мозергилл, чья фамилия в течение прошлого столетия стала нарицательной для обозначения честности и успеха в делах, так что до сих пор Моэергиллов выбирали почти автоматически во все правления. Это был глуховатый, приятный, чистенький старичок, необычайно кроткий - и ничего больше. Абсолютно честная публика, несомненно, но совершенно поверхностная. Никто из них по-настоящему не интересуется делом. И все они в руках у Элдерсона; кроме Шермана, пожалуй, да и тот ненадежен! А сам Элдерсон - умница, артист в своем роде; с самого начала был директором-распорядителем и знает дело до мельчайших подробностей. Да! В этом все горе! Он завоевал себе престиж своими знаниями, годами успеха; все заискивают перед ним и не удивительно! Плохо то, что такой человек никогда не признается в своей ошибке, потому что это разрушило бы представление о его непогрешимости. Сомс считал себя достаточно непогрешимым, чтобы знать, как неприятно в чем бы то ни было признаваться. Десять месяцев назад, когда он вступал в правление, все, казалось, шло полным ходом: на бирже падение цен достигло предела - по крайней мере все так считали - и поэтому гарантийное страхование заграничных контрактов, предложенное Элдерсоном с год назад, представлялось всем, при некотором подъеме на бирже, самой блестящей из всех возможностей. И теперь, через год. Сомс смутно подозревал, что никто не знает в точности, как обстоят дела, - а до общего собрания осталось только шесть недель! Пожалуй, даже Элдерсон ничего не знает, а если и знает, то упорно держит про себя те сведения, которые по праву принадлежат всему директорату.
He entered the board room without a smile. All there--even Lord Fontenoy and 'Old Mont'--given up his spinneys, had he! Soames took his seat at the end on the fireside. Staring at Elderson, he saw, with sudden clearness, the strength of the fellow's position; and, with equal clearness, the weakness of the P.P.R.S. With this rising and falling currency, they could never know exactly their liability--they were just gambling. Listening to the minutes and other routine business, with his chin clasped in his hand, he let his eyes move from face to face--old Mothergill, Elderson, Mont opposite; Sharman at the head; Fontenoy, Meyricke, back to himself-- decisive board of the year. He could not, must not, be placed in any dubious position! At his first general meeting on this concern, he must not face the shareholders without knowing exactly where he stood. He looked again at Elderson--sweetish face, bald head rather like Julius Caesar's, nothing to suggest irregularity or excessive optimism--in fact, somewhat resembling that of old Uncle Nicholas Forsyte, whose affairs had been such an example to the last generation but one. The managing director having completed his exposition, Soames directed his gaze at the pink face of dosey old Mothergill, and said:	Сомс вошел в кабинет правления без улыбки. Все налицо, даже лорд Фонтенон и "Старый Монт", - ага, отказался от своей охоты! Сомс сел поодаль, в кресло у камина. Глядя на Элдерсона, он внезапно совершенно отчетливо понял всю прочность положения Элдерсона и всю непрочность ОГС. При неустойчивости валюты они никак не могут точно установить своих обязательств - они просто играют вслепую. Слушая протокол предыдущего заседания и очередные дела, подперев подбородок рукой, Сомс переводил глаза с одного на другого - старый Мозергилл, Элдерсон, Монт напротив, Шерман на месте председателя, Фонтеной, спиной к нему Мэйрик - решающее заседание правления в этом году. Он не может, не должен ставить себя в ложное положение. Он не имеет права впервые встретиться с держателями акций, не запасшись точными сведениями о положении дел. Он снова взглянул на Элдерсона - приторная физиономия, лысая голова, как у Юлия Цезаря; ничего такого, что внушало бы излишний оптимизм или излишнее недоверие, - пожалуй, даже слегка похож на старого дядю Николаев Форсайта, чьи дела всегда служили примером позапрошлому поколению. Когда директор-распорядитель окончил свой доклад. Сомс уставился на розовое лицо сонного старого Мозергилла и сказал:
"I'm not satisfied that these accounts disclose our true position. I want the Board adjourned to this day week, Mr. Chairman, and during the week I want every member of the Board furnished with exact details of the foreign contract commitments which do NOT mature during the present financial year. I notice that those are lumped under a general estimate of liability. I am not satisfied with that. They ought to be separately treated." Shifting his gaze past Elderson to the face of 'Old Mont,' he went on: "Unless there's a material change for the better on the Continent, which I don't anticipate (quite the contrary), I fully expect those commitments will put us in Queer Street next year."	- Я считаю, что этот отчет неточно освещает наше положение. Я считаю нужным собрать правление через неделю, господин председатель, и в течение этой недели каждого члена правления необходимо снабдить точными сведениями об иностранных контрактах, которые не истекают в текущем финансовом году. Я заметил, что все они попали под общую рубрику обязательств. Меня это не удовлетворяет. Они должны быть выделены совершенно особо. - И, переведя взгляд мимо Элдерсона прямо на лицо "Старого Монта", он продолжал: - Если в будущем году положение на континенте не изменится к лучшему - в чей я сильно сомневаюсь, - я вполне готов ожидать, что эти сделки приведут нас в тупик.
The scraping of feet, shifting of legs, clearing of throats which accompany a slight sense of outrage greeted the words 'Queer Street'; and a sort of satisfaction swelled in Soames; he had rattled their complacency, made them feel a touch of the misgiving from which he himself was suffering.	Шарканье подошв, движение ног, откашливание, какими обычно выражается смутное чувство обиды, встретили слова "в тупик", и Сомс почувствовал что-то вроде удовлетворения. Он встряхнул их сонное благодушие, заставил их испытать те опасения, от которых сам так страдал в последнее время.
"We have always treated our commitments under one general estimate, Mr. Forsyte."	- Мы всегда все наши обязательства рассматриваем под общей рубрикой, мистер Форсайт.
Plausible chap!	Какой наивный тип!
"And to my mind wrongly. This foreign contract business is a new policy. For all I can tell, instead of paying a dividend, we ought to be setting this year's profits against a certain loss next year."	- И, по-моему, напрасно. Страхование иностранных контрактов - дело новое. И если я верно, понимаю вас, то нам, вместо того чтобы выплачивать дивиденды, надо отложить прибыли этого года на случай убытков в будущем году.
Again that scrape and rustle.	Снова движение и шарканье.
"My dear sir, absurd!"	- Дорогой сэр, это абсурдно!
The bulldog in Soames snuffled.	Бульдог, сидевший в Сомсе, зарычал.
"So you say!" he said. "Am I to have those details?"	- Вы так думаете! - сказал он. - Получу я эти сведения или нет?
"The Board can have what details it likes, of course. But permit me to remark on the general question that it CAN only be a matter of estimate. A conservative basis has always been adopted."	- Разумеется, правление может получить все сведения, какие пожелает. Но разрешите мне заметить по общему вопросу, что тут может идти речь только об оценке обязательств. А мы всегда были весьма осторожны в наших оценках.
"That is a matter of opinion," said Soames; "and in my view it should be the Board's opinion after very careful discussion of the actual figures."	- Тут возможны разные мнения, - сказал Сомс, - и мне кажется, важнее всего узнать мнение директоров, после того как они тщательно обсудят цифровые данные.
'Old Mont' was speaking.	Заговорил "Старый Монт":
"My dear Forsyte, to go into every contract would take us a week, and then get us no further; we can but average it out."	- Дорогой мой Форсайт, подробный разбор каждого контракта отнял бы у нас целую неделю и ничего бы не дал; мы можем только обсудить итоги.
"What we have not got in these accounts," said Soames, "is the relative proportion of foreign risk to home risk--in the present state of things a vital matter."	- Из этих отчетов, - сказал Сомс, - нам не видно соотношение - в какой именно степени мы рискуем при страховании заграничных и отечественных контрактов; а при нынешнем положении вещей это очень важно.
The Chairman spoke.	Заговорил председатель:
"There will be no difficulty about that, I imagine, Elderson! But in any case, Mr. Forsyte, we should hardly be justified in penalising the present year for the sake of eventualities which we hope will not arise."	- Вероятно, это не встретит препятствии, "Улдерсон! Но во всяком случае, мистер Форсайт, нельзя же в этом году лишать людей дивидендов в предвидении неудач, которых как мы надеемся, не будет.
"I don't know," said Soames. "We are here to decide policy according to our common sense, and we must have the fullest opportunity of exercising it. That is my point. We have not enough information."	- Не знаю - сказал Сомс. - Мы собрались здесь, чтобы выработать план действий согласно здравому смыслу, и мы должны иметь полнейшую возможность это сделать. Это мой главный довод. Мы недостаточно информированы.
That 'plausible chap' was speaking again:	"Наивный тип" заговорил снова:
"Mr. Forsyte seems to be indicating a lack of confidence in the management."	- Мистер Форсайт как будто высказывает недостаток доверия по отношению к руководству?
Taking the bull by the horns--was he?	Ага, как будто берет быка за рога!
"Am I to have that information?"	- Получу я эти сведения?
The voice of old Mothergill rose cosy in the silence.	Голос старенького Мозергилла уютно заворковал в тишине:
"The Board could be adjourned, perhaps, Mr. Chairman; I could come up myself at a pinch. Possibly we could all attend. The times are very peculiar--we mustn't take any unnecessary risks. The policy of foreign contracts is undoubtedly somewhat new to us. We have no reason so far to complain of the results. And I am sure we have the utmost confidence in the judgment of our managing director. Still, as Mr. Forsyte has asked for this information, I think perhaps we ought to have it. What do you say, my lord?"	- Заседание, конечно, можно бы отложить, господин председатель. Я сам мог бы приехать в крайнем случае. Может быть, мы все могли бы присутствовать. Конечно, времена нынче очень необычные - мы не должны рисковать без особой необходимости. Практика иностранных контрактов - вещь для нас, без сомнения, несколько новая. Пока что у нас нет оснований жаловаться на результаты. И право же, мы все с величайшим Доверием относимся к нашему директору-распорядителю. И все-таки, раз мистер Форсайт требует этой информации, надо бы нам, по моему мнению, получить ее. Как вы полагаете, милорд?
"I can't come up next week. I agree with the chairman that on these accounts we couldn't burke this year's dividend. No good getting the wind up before we must. When do the accounts go out, Elderson?"	- Я не могу прийти на следующей неделе. Согласен с председателем, что совершенно излишне отказываться от дивидендов в этом году. Зачем подымать тревогу, пока нет оснований? Когда будет опубликован отчет, Элдерсон?
"Normally at the end of this week."	- Если все пойдет нормально, то в конце недели.
"These are not normal times," said Soames. "To be quite plain, unless I have that information I must tender my resignation."	- Сейчас не нормальное время, - сказал Сомс. - Короче говоря, если я не получу точной информации, я буду вынужден подать в отставку.
He saw very well what was passing in their minds. A newcomer making himself a nuisance--they would take his resignation readily--only it would look awkward just before a general meeting unless they could announce "wife's ill-health" or something satisfactory, which he would take very good care they didn't.	Он прекрасно видел, что они думают: "Новичок - и подымает такой шум!" Они охотно приняли бы его отставку - хотя это было бы не совсем удобно перед общим собранием, если только они не смогут сослаться на "болезнь его жены" или на другую уважительную причину; а уж он постарается не дать им такой возможности!
The chairman said coldly:	Председатель холодно сказал:
"Well, we will adjourn the Board to this day week; you will be able to get us those figures, Elderson?"	- Хорошо, отложим заседание правления до следующего вторника; вы сможете представить нам эти данные, Элдерсон?
"Certainly."	- Конечно!
Into Soames' mind flashed the thought: 'Ought to ask for an independent scrutiny.' But he looked round. Going too far-- perhaps--if he intended to remain on the Board--and he had no wish to resign--after all, it was a big thing, and a thousand a year! No! Mustn't overdo it!	В голове у Сомса мелькнуло: "Надо бы потребовать ревизии". Но он поглядел кругом. Пожалуй, не стоит заходить слишком далеко, раз он собирается остаться в правлении; а желания уйти у него нет - в конце концов это прекрасное место - и тысяча в год! Да. Не надо перегибать палку!
Walking away, he savoured his triumph doubtfully, by no means sure that he had done any good. His attitude had only closed the 'all together' attitude round Elderson. The weakness of his position was that he had nothing to go on, save an uneasiness, which when examined was found to be simply a feeling that he hadn't enough control himself. And yet, there couldn't be two managers--you must trust your manager!	Уходя, Сомс чувствовал, что его триумф сомнителен; он был даже не совсем уверен - принес ли он какую-нибудь пользу. Его выступление только сплотило всех, кто "вместе учился", вокруг Элдерсона. Шаткость его позиции заключалась в том, что ему не на что было сослаться, кроме какого-то внутреннего беспокойства, которое при ближайшем рассмотрении просто оказывалось желанием активнее участвовать в деле, а между тем, двух директоров-распорядителей быть не может - и своему директору надо верить.
A voice behind him tittupped:	Голос за его спиной застрекотал:
"Well, Forsyte, you gave us quite a shock with your alternative. First time I remember anything of the sort on that Board."	- Ну, Форсайт, вы нас прямо поразили вашим ультиматумом. Первый раз на моей памяти в правлении случается такая вещь.
"Sleepy hollow," said Soames.	- Сонное царство, - сказал Сомс.
"Yes, I generally have a nap. It gets very hot in there. Wish I'd stuck to my spinneys. They come high, even as early as this."	- Да, я там обычно дремлю. Там всегда к концу такая духота. Лучше бы я поехал на охоту. Даже в такое время года это приятное занятие.
Incurably frivolous, this tittupping baronet!	Неисправимо легкомыслен этот болтун баронет!
"By the way, Forsyte, I wanted to say: With all this modern birth control and the rest of it, one gets uneasy. We're not the royal family; but don't you feel with me it's time there was a movement in heirs?"	- Кстати, Форсайт, я давно хотел вам сказать. Это современное нежелание иметь детей и всякие эти штуки начинают внушать беспокойство. Мы не королевская фамилия, но не согласны ли вы, что пора позаботиться о наследнике?
Soames did, but he was not going to confess to anything so indelicate about his own daughter.	Сомс был согласен, но не желал говорить на такую щекотливую тему в связи со своей дочерью.
"Plenty of time," he muttered.	- Времени еще много, - пробормотал он.
"I don't like that dog, Forsyte."	- Не нравится мне эта собачка, Форсайт.
Soames stared.	Сомс удивленно посмотрел на него.
"Dog!" he said. "What's that to do with it?"	- Собака? - сказал он. - А какое она имеет отношение?
"I like a baby to come before a dog. Dogs and poets distract young women. My grandmother had five babies before she was twenty-seven. She was a Montjoy; wonderful breeders, you remember them--the seven Montjoy sisters--all pretty. Old Montjoy had forty-seven grandchildren. You don't get it nowadays, Forsyte."	- Я считаю, что сначала нужен ребенок, а потом уже собака. Собаки и поэты отвлекают внимание молодых женщин. У моей бабушки к двадцати семи годам было пятеро детей. Она была урожденная Монтжой. Удивительно плодовитая семья! Вы их помните? Семь сестер Монтжой, все красавицы. У старика Монтжоя было сорок семь дней. Теперь этого не бывает, Форсайт!
"Country's over-populated," said Soames grimly.	- Страна и так перенаселена, - угрюмо сказал Сомс.
"By the wrong sort--less of them, more of ourselves. It's almost a matter for legislation."	- Не той породой, какой нужно. Надо бы их поменьше, а наших - побольше. Это стоило бы ввести законодательным путем.
"Talk to your son," said Soames.	- Поговорите с вашим сыном!
"Ah! but they think us fogeys, you know. If we could only point to a reason for existence. But it's difficult, Forsyte, it's difficult."	- О, да ведь они, знаете ли, считают нас ископаемыми. Если бы мы могли хоть указать им смысл жизни. Но это трудно, Форсайт, очень трудно!
"They've got everything they want," said Soames.	- У них есть все, что им нужно, - сказал Сомс.
"Not enough, my dear Forsyte, not enough; the condition of the world is on the nerves of the young. England's dished, they say, Europe's dished. Heaven's dished, and so is Hell! No future in anything but the air. You can't breed in the air; at least, I doubt it--the difficulties are considerable."	- Недостаточно, дорогой мой Форсайт, недостаточно. - Мировая конъюнктура действует на нервы молодежи. Англии - крышка, говорят они, и Европе - крышка. Раю тоже крышка, и аду - тоже. Нет будущего ни в чем, Нет воздуха. А размножаться в воздухе нельзя... во всякой случае, я сомневаюсь в этом - трудности возникают нем.
Soames sniffed.	Сомс фыркнул.
"If only the journalists would hold their confounded pens," he said; for, more and more of late, with the decrescendo of scare in the daily Press, he was regaining the old sound Forsyte feeling of security. "We've only to keep clear of Europe," he added.	- Если бы только журналистам заткнуть глотки" - сказал он. В последнее время, когда в газетах перестали писать каждый день про всякие страхи, Сомс снова испытывал здоровое форсайтское чувство безопасности. Надо нам только держаться подальше от Европы, - добавил он.
"Keep clear and keep the ring! Forsyte, I believe you've hit it. Good friendly terms with Scandinavia, Holland, Spain, Italy, Turkey--all the outlying countries that we can get at by sea. And let the others dree their weirds. It's an idea!"	- Держаться подальше и не дать вышибить себя с ринга! Форсайт, мне кажется, вы нашли правильный путь! Быть в хороших отношениях со Скандинавией, Голландия Испанией, Италией. Турцией - со всеми окраинными странами, куда мы можем пройти морем. А остальные нанесут свой жребий. Это мысль!..
How the chap rattled on!	Как этот человек трещит!
"I'm no politician," said Soames.	- Я не политик, - сказал Сомс.
"Keep the ring! The new formula. It's what we've been coming to unconsciously! And as to trade--to say we can't do without trading with this country or with that--bunkum, my dear Forsyte. The world's large--we can."	- Держаться на ринге! Новая формула! Мы к этому бессознательно и шли. А что касается торговли - говорю, что мы не можем жить, не торгуя с той или другой страной, - это чепуха, дорогой мой Форсайт. Мир велик - отлично можем!
"I don't know anything about that," said Soames. "I only know we must drop this foreign contract assurance."	- Ничего в этом не понимаю, - сказал Сомс - Я только знаю, что нам надо прекратить страхование этих иностранных контрактов.
"Why not confine it to the ring countries? Instead of 'balance of power,' 'keep the ring'! Really, it's an inspiration!"	- А почему не ограничить его странами, которые тоже борются на ринге? Вместо "равновесия сил" - "держать на ринге"! Право же, это гениальная мысль!
Thus charged with inspiration, Soames said hastily:	Сомс, обвиненный в гениальности, поспешно перебил:
"I leave you here, I'm going to my daughter's."	- Я вас тут покину - я иду к дочери!
"Ah! I'm going to my son's. Look at these poor devils!"	- А-а! Я иду к сыну. Посмотрите на этих несчастных!
Down by the Embankment at Blackfriars a band of unemployed were trailing dismally with money-boxes.	По набережной у Блэкфрайерского моста уныло плелась группа безработных с кружками для пожертвований.
"Revolution in the bud! There's one thing that's always forgotten, Forsyte, it's a great pity."	- Революция в зачатке! Вот о чем, к сожалению, всегда забывают, Форсайт!
"What's that?" said Soames, with gloom.	- О чем именно? - мрачно спросил Сомс.
The fellow would tittup all the way to Fleur's!	Неужели этот тип будет трещать всю дорогу до дома Флер?
"Wash the working-class, put them in clean, pleasant-coloured jeans, teach 'em to speak like you and me, and there'd be an end of class feeling. It's all a matter of the senses. Wouldn't you rather share a bedroom with a clean, neat-clothed plumber's assistant who spoke and smelled like you than with a profiteer who dropped his aitches and reeked of opoponax? Of course you would."	- Вымойте рабочий класс, оденьте его в чистое, красивое платье, научите их говорить, как мы с вами, - и классовое сознание у них исчезнет. Все дело в ощущениях. Разве вы не предпочли бы жить в одной комнате с чистым, аккуратно одетым слесарем, чем с разбогатевшим выскочкой, который говорит с вульгарным акцентом и распространяет аромат опопанакса? Конечно предпочли бы!
"Never tried," said Soames, "so don't know."	- Не пробовал, не знаю, - сказал Сомс.
"Pragmatist! But believe me, Forsyte--if the working class would concentrate on baths and accent instead of on their political and economic tosh, equality would be here in no time."	- Вы прагматик! Но поверьте мне. Форсайт, если бы рабочий класс больше думал о мытье и хорошем английском выговоре вместо всякой там политической и экономической ерунды, равенство установилось бы в два счета!
"I don't want equality," said Soames, taking his ticket to Westminster.	- Мне не нужно равенство, - сказал Сомс, беря билет до Вестминстера.
The 'tittupping' voice pursued him entering the tube lift.	"Трескотня" преследовала его, даже когда он спускался к поезду подземки.
"Aesthetic equality, Forsyte, if we had it, would remove the wish for any other. Did you ever catch an impecunious professor wishing he was the King?"	- Эстетическое равенство, Форсайт, если бы оно у нас было, устранило бы потребность во всяком другом равенстве. Вы видели когда-нибудь нуждающегося профессора, который хотел бы стать королем?
"No," said Soames, opening his paper.	- Нет, - сказал Сомс, разворачивая газету.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты