Краткая коллекция англтекстов

Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах

THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть первая)

CHAPTER VI 'OLD FORSYTE' AND 'OLD MONT'/VI. "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ" И "СТАРЫЙ МОНТ"

English Русский
Moving away, in the confusion of her mood, Fleur almost trod on the toes of a too-familiar figure standing before an Alma Tadema with a sort of grey anxiety, as if lost in the mutability of market values. Флер была в таком смятении, что второпях чуть не наступила на ногу одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной Альма-Тадемы в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над изменчивостью рыночных цен.
"Father! YOU up in town? Come along to lunch, I have to get home quick." - Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я страшно спешу домой.
Hooking his arm and keeping between him and Eve, she guided him away, thinking: 'Did he see us? Could he have seen us?' Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она увела его, думая: "Видел он нас? Мог он нас заметить?"
"Have you got enough on?" muttered Soames. - Ты тепло одета? - пробурчал Сомс.
"Heaps!" - Очень!
"That's what you women always say. East wind, and your neck like that! Well, I don't know." - Верь вам, женщинам! Ветер с востока - а ты посмотри на свою шею! Право, не понимаю.
"No, dear, but I do." - Зато я понимаю, милый.
The grey eyes appraised her from head to foot. Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы.
"What are you doing here?" he said. - Что ты здесь делала? - спросил он.
And Flour thought: 'Thank God he didn't see. He'd never have asked if he had.' And she answered: И Флер подумала: "Слава богу, не видел! Иначе он ни за что бы не спросил". И она ответила:
"I take an interest in art, darling, as well as you." - Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый.
"Well, I'm staying with your aunt in Green Street. This east wind has touched my liver. How's your--how's Michael?" - А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот восточный ветер отражается на моей печени. А как твой... как Майкл?
"Oh, he's all right--a little cheap. We had a dinner last night." - О, прекрасно - изредка хандрит. У нас вчера был званый обед.
Anniversary! The realism of a Forsyte stirred in him, and he looked under her eyes. Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его пристально заглянуть в глаза Флер.
Thrusting his hand into his overcoat pocket, he said: Опуская руку в карман пальто, он сказал:
"I was bringing you this." - Я нес тебе подарок.
Fleur saw a flat substance wrapped in pink tissue paper. Флер, увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу.
"Darling, what is it?" - Дорогой мой, а что это?
Soames put it back into his pocket. Сомс снова спрятал пакетик в карман.
"We'll see later. Anybody to lunch?" - После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает?
"Only Bart." - Только Барт.
"Old Mont! Oh, Lord!" - "Старый Монт"? О господи!
"Don't you like Bart, dear?" - Разве тебе не нравится Барт, милый?
"Like him? He and I have nothing in common." - Нравится? У меня с ним нет ничего общего.
"I thought you fraternised rather over the state of things." - Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах.
"He's a reactionary," said Soames. - Он реакционер, - сказал Сомс.
"And what are you, ducky?" - А ты кто, дорогой?
"I? What should _I_ be?" With these words he affirmed that policy of non-commitment which, the older he grew, the more he perceived to be the only attitude for a sensible man. - Я? А зачем мне быть кем-нибудь? - И в этих словах сказалась вся его политическая программа - не вмешиваться ни во что; чем старше он становился, тем больше считал, что это - единственно правильная позиция каждого здравомыслящего человека.
"How is Mother?" - А как мама?
"Looks well. I see nothing of her--she's got her own mother down-- they go gadding about." - Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу - у нее гостит ее мамаша, она целыми днями в бегах.
He never alluded to Madame Lamotte as Fleur's grandmother--the less his daughter had to do with her French side, the better. Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флер - чем меньше его дочь будет иметь дела со своей французской родней, тем лучше.
"Oh!" said Fleur. "There's Ting and a cat!" - Ах! - воскликнула Флер. - Вот Тинг и кошка!
Ting-a-ling, out for a breath of air, and tethered by a lead in the hands of a maid, was snuffling horribly and trying to climb a railing whereon was perched a black cat, all hunch and eyes. Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной и отчаянно фыркал, пытаясь влезть на решетку, где сидела черная кошка вся ощерившись, сверкая глазами.
"Give him to me, Ellen. Come with Mother, darling!" - Дайте мне его, Элен. Иди к маме, милый.
Ting-a-ling came, indeed, but only because he couldn't go, bristling and snuffling and turning his head back. И Тинг-а-Линг пошел: вырваться все равно было нельзя; но он все время оборачивался, фыркая и скаля зубы.
"I like to see him natural," said Fleur. - Люблю, когда он такой естественный, - сказала Флер.
"Waste of money, a dog like that," Soames commented. "You should have had a bull-dog and let him sleep in the hall. No end of burglaries. Your aunt had her knocker stolen." - Выброшенные деньги - такая собака, - заметил Сомс. - Тебе надо было купить бульдога - пусть бы спал в холле. Нет конца грабежам. У тети украли дверной молоток.
"I wouldn't part with Ting for a hundred knockers." - Я бы не рассталась с Тингом и за сто молотков.
"One of these days you'll be having HIM stolen--fashionable breed." - В один прекрасный день у тебя и его украдут - эта порода в моде!
Fleur opened her front door. Флер открыла дверь.
"Oh!" she said, "Bart's here, already!" - Ой, - сказала она, - Барт уже пришел!
A shiny hat was reposing on a marble coffer, present from Soames, intended to hold coats and discourage moth. Блестящий цилиндр красовался на мраморном ларе, подаренном Сомсом и предназначенном для хранения верхнего платья, на страх моли.
Placing his hat alongside the other, Soames looked at them. They were too similar for words, tall, high, shiny, and with the same name inside. He had resumed the 'tall hat' habit after the failure of the general and coal strikes in 1921, his instinct having told him that revolution would be at a discount for some considerable period. Поставив свой цилиндр рядом с тем, Сомс поглядел на них. Они были до смешного одинаковые - высокие, блестящие, с той же маркой внутри. Сомс опять стал носить цилиндр после провала всеобщей стачки и забастовки горняков 1921 года, инстинктивно почувствовав, что революция на довольно значительное время отсрочена.
"About this thing," he said, taking out the pink parcel, "I don't know what you'll do with it, but here it is." - Так вот, - сказал он, вынимая розовый пакетик из кармана, - не знаю, понравится ли тебе, посмотри!
It was a curiously carved and coloured bit of opal in a ring of tiny brilliants. Это был причудливо выточенный, причудливо переливающийся кусочек опала в оправе из крохотных бриллиантов.
"Oh!" Fleur cried: "What a delicious thing!" - О, какая прелесть! - обрадовалась Флер.
"Venus floating on the waves, or something," murmured Soames. "Uncommon. You want a strong light on it." - Венера, выходящая из морской пены, или что-то в этом духе, - проворчал Сомс. - Редкость. Нужно ее смотреть при сильном освещении.
"But it's lovely. I shall put it on at once." - Но она очаровательна. Я сейчас же ее надену.
Venus! If Dad had known! She put her arms round his neck to disguise her sense of a propos. Soames received the rub of her cheek against his own well-shaved face with his usual stillness. Why demonstrate when they were both aware that his affection was double hers? Венера! Если бы папа только знал! Она обвила его шею руками, чтобы скрыть смущение. Сомс с обычной сдержанностью позволил ей потереться щекой о его гладко выбритое лицо. Зачем излишние проявления любви, когда они оба и так знают, что его чувство вдвое сильнее чувства Флер?
"Put it on then," he said, "and let's see." - Ну, надень, - сказал он, - посмотрим.
Fleur pinned it at her neck before an old lacquered mirror. Флер приколола опал у ворота, глядя на себя в старинное, в лакированной раме, зеркало.
"It's a jewel. Thank you, darling! Yes, your tie is straight. I like that white piping. You ought always to wear it with black. Now, come along!" And she drew him into her Chinese room. It was empty. - Изумительно! Спасибо тебе, дорогой. Да, твой галстук в порядке. Мне нравятся эти белые полосочки. Ты всегда носи его к черному. Ну, пойдем! - и она потянула его за собой в китайскую комнату. Там никого не было.
"Bart must be up with Michael, talking about his new book." - Барт, наверно, наверху у Майкла - обсуждает свою новую книгу.
"Writing at his age?" said Soames. - В его годы - писать! - сказал Сомс.
"Well, ducky, he's a year younger than you." - Миленький, да он на год моложе тебя!
"I don't write. Not such a fool. Got any more newfangled friends?" - Но я-то не пишу. Не так глуп. Ну, а у тебя завелись еще какие-нибудь эдакие новомодные знакомые?
"Just one--Gurdon Minho, the novelist." - Только один. Гэрдон Минхо, писатель.
"Another of the new school?" - Тоже из новых?
"Oh, no, dear! Surely you've heard of Gurdon Minho; he's older than the hills." - Что ты, милый! Неужели ты не слышал о Гэрдоне Минхо? Он стар как мир.
"They're all alike to me," muttered Soames. "Is he well thought of?" - Все они для меня одинаковы, - проворчал Сомс. - Он на хорошем счету?
"I should think his income is larger than yours. He's almost a classic--only waiting to die." - Да, я думаю, что его годовой доход побольше твоего. Он почти классик - ему для этого остается только умереть.
"I'll get one of his books and read it. What name did you say?" - Надо будет достать какую-нибудь из его книг и почитать. Как ты его назвала?
"Get 'Big and Little Fishes,' by Gurdon Minho. You can remember that, can't you? Oh! here they are! Michael, look at what Father's given me." - Ты достань "Рыбы и рыбки" Гэрдона Минхо. Запомнишь, правда? А-а, вот и они! Майкл, посмотри, что папа мне подарил.
Taking his hand, she put it up to the opal at her neck. 'Let them both see,' she thought, 'what good terms we're on.' Though her father had not seen her with Wilfrid in the gallery, her conscience still said: "Strengthen your respectability, you don't quite know how much support you'll need for it in future." Взяв его руку, она приложила ее к опалу на своей шее. "Пусть они оба видят, в каких мы хороших отношениях", - подумала она. Хотя отец и не видел ее с Уилфридом в галерее, но совесть ей подсказывала: "Укрепляй свою репутацию - неизвестно, какая поддержка понадобится тебе в будущем".
And out of the corner of her eye she watched those two. The meetings between 'Old Mont' and 'Old Forsyte'--as she knew Bart called her father when speaking of him to Michael--always made her want to laugh, but she never quite knew why. Bart knew everything, but his knowledge was beautifully bound, strictly edited by a mind tethered to the 'eighteenth century.' Her father only knew what was of advantage to him, but the knowledge was unbound, and subject to no editorship. If he WAS late Victorian, he was not above profiting if necessary by even later periods. 'Old Mont' had faith in tradition; 'Old Forsyte' none. Fleur's acuteness had long perceived a difference which favoured her father. Yet 'Old Mont's' talk was so much more up-to-date, rapid, glancing, garrulous, redolent of precise information; and 'Old Forsyte's' was constricted, matter-of-fact. Really impossible to tell which of the two was the better museum specimen; and both so well-preserved! Украдкой она наблюдала за стариками. Встречи "Старого Монта" со "Старым Форсайтом", как называл ее отца Барт, говоря о нем с Майклом, вызывали у нее желание смеяться - совершенно неизвестно почему. Барт знал все - но все его знания были словно прекрасно переплетенные и аккуратно изданные в духе восемнадцатого века томики. Ее отец знал только то, что ему было выгодно знать, но его знания не были систематизированы и не входили ни в какие рамки. Если он и принадлежал к концу викторианской эпохи, то все же умел, когда было нужно, пользоваться достижениями позднейших периодов. "Старый Монт" верил в традиции, "Старый Форсайт" - ничуть. Зоркая Флер давно подметила разницу в пользу своего отца. Однако разговоры "Старого Монта" были много современнее, живее, поверхностнее, язвительнее. менее связаны с точной информацией, а речь Сомса всегда была сжата, деловита. Просто невозможно сказать, который из них - лучший музейный экспонат. И оба так хорошо сохранились!
They did not precisely shake hands; but Soames mentioned the weather. And almost at once they all four sought that Sunday food which by a sustained effort of will Fleur had at last deprived of reference to the British character. They partook, in fact, of lobster cocktails, and a mere risotto of chickens' livers, an omelette au rhum, and dessert trying to look as Spanish as it could. Они, собственно, даже не поздоровались, только Сомс пробурчал что-то о погоде. И почти сразу все принялись за воскресный завтрак - Флер, после длительных стараний, удалось совершенно лишить его обычного британского характера. И действительно, им был подан салат из омаров, ризотто из цыплячьих печенок, омлет с ромом и десерт настолько испанского вида, как только было возможно.
"I've been in the Tate," Fleur said; "I do think it's touching." - Я сегодня была у Тэйта, - проговорила Флер. - Право, по-моему, это трогательное зрелище.
"Touching?" queried Soames with a sniff. - Трогательное? - фыркнул Сомс.
"Fleur means, sir, that to see so much old English art together is like looking at a baby show." - Флер хочет сказать, сэр, что видеть сразу так много старых английских картин - это все равно, что смотреть на выставку младенцев.
"I don't follow," said Soames stiffly. "There's some very good work there." - Не понимаю, - сухо возразил Сомс. - Там есть прекрасные работы.
"But not grown-up, sir." - Но не "взрослые"!
"Ah! You young people mistake all this crazy cleverness for maturity." - А вы, молодежь, принимаете всякое сумасшедшее умничанье за зрелость.
"That's not what Michael means, Father. It's quite true that English painting has no wisdom teeth. You can see the difference in a moment, between it and any Continental painting." - Нет, папа, Майкл не то хочет сказать. Ведь правда, у английской живописи еще не прорезались зубы мудрости. Сразу видишь разницу между английской и любой континентальной живописью.
"And thank God for it!" broke in Sir Lawrence. "The beauty of this country's art is its innocence. We're the oldest country in the world politically, and the youngest aesthetically. What do you say, Forsyte?" - И благодарение богу за это! - перебил сэр Лоренс. - Искусство нашей страны прекрасно своей невинностью. Мы самая старая страна в политическом отношении и самая юная - в эстетическом. Что вы скажете на это, Форсайт?
"Turner is old and wise enough for me," said Soames curtly. "Are you coming to the P.P.R.S. Board on Tuesday?" - Тернер для меня достаточно стар и умен, - коротко бросил Сомс. - Вы придете на заседание правления ОГС во вторник?
"Tuesday? We were going to shoot the spinneys, weren't we, Michael?" - Во вторник? Как будто мы собирались поохотиться, Майкл?
Soames grunted. Сомс проворчал:
"I should let them wait," he said. "We settle the report." - Придется с этим подождать. Мы утверждаем отчет.
It was through 'Old Mont's' influence that he had received a seat on the Board of that flourishing concern, the Providential Premium Reassurance Society, and, truth to tell, he was not sitting very easily in it. Though the law of averages was, perhaps, the most reliable thing in the world, there were circumstances which had begun to cause him disquietude. He looked round his nose. Light weight, this narrow-headed, twisting-eyebrowed baronet of a chap-- like his son before him! And he added suddenly: Благодаря влиянию "Старого Монта" Сомс попал в правление одного из богатейших страховых предприятий - Общества Гарантийного Страхования и, по правде говоря, чувствовал себя там не совсем уверенно. Несмотря на то, что закон о страховании был одним из надежнейших в мире, появились обстоятельства, которые причиняли ему беспокойство. Сомс покосился через стол. Весьма легковесен этот узколобый, мохнатобровый баронетишка - вроде своего сына! И Сомс внезапно добавил:
"I'm not easy. If I'd realised how that chap Elderson ruled the roost, I doubt if I should have come on to that Board." - Я не вполне спокоен. Если бы я знал раньше, как этот Элдерсон ведет дела, - сомневаюсь, что я вошел бы в правление.
One side of 'Old Mont's' face seemed to try to leave the other. Лицо "Старого Монта" расплылось так, что, казалось, обе половинки разойдутся.
"Elderson!" he said. "His grandfather was my grandfather's parliamentary agent at the time of the Reform Bill; he put him through the most corrupt election ever fought--bought every vote-- used to kiss all the farmer's wives. Great days, Forsyte, great days!" - Элдерсон! Его дед был у моего деда агентом по выборам во время билля о парламентской реформе; он провел его через самые корруптированные выборы, какие когда-либо имели место, купил все голоса, перецеловал всех фермерских жен. Великие времена, Форсайт, великие времена!
"And over," said Soames. "I don't believe in trusting a man's judgment as far as we trust Elderson's; I don't like this foreign insurance." - И они прошли, - сказал Сомс. - Вообще я считаю, что нельзя так доверять одному человеку, как мы доверяем Элдерсону. Не нравятся мне эти иностранные страховки.
"My dear Forsyte--first-rate head, Elderson; I've known him all my life, we were at Winchester together." - Что вы, дорогой мой Форсайт! Этот Элдерсон - первоклассный ум. Я знаю его с детства, мы вместе учились в Уинчестере.
Soames uttered a deep sound. In that answer of 'Old Mont's' lay much of the reason for his disquietude. On the Board they had all, as it were, been at Winchester together! It was the very deuce! They were all so honourable that they dared not scrutinise each other, or even their own collective policy. Worse than their dread of mistake or fraud was their dread of seeming to distrust each other. And this was natural, for to distrust each other was an immediate evil. And, as Soames knew, immediate evils are those which one avoids. Indeed, only that tendency, inherited from his father, James, to lie awake between the hours of two and four, when the chrysalis of faint misgiving becomes so readily the butterfly of panic, had developed his uneasiness. The P.P.R.S. was so imposing a concern, and he had been connected with it so short a time, that it seemed presumptuous to smell a rat; especially as he would have to leave the Board and the thousand a year he earned on it if he raised smell of rat without rat or reason. But what if there were a rat? That was the trouble! And here sat 'Old Mont' talking of his spinneys and his grandfather. The fellow's head was too small! And visited by the cheerless thought: 'There's nobody here, not even my own daughter, capable of taking a thing seriously,' he kept silence. A sound at his elbow roused him. That marmoset of a dog, on a chair between him and his daughter, was sitting up! Did it expect him to give it something? Its eyes would drop out one of these days. And he said: Сомс глухо заворчал. В этом ответе "Старого Монта" крылась главная причина его беспокойства. Члены правления все словно учились вместе в Уинчестере. Тут-то и зарыта собака! Они все до того почтенны, что не решаются взять под сомнение не только друг друга, но даже свои собственные коллективные действия. Пуще ошибок, пуще обмана они боятся выказать недоверие друг к другу. И это естественно: недоверие друг к Другу есть зло непосредственное. А, как известно, непосредственых неприятностей и стараются избегать. И в самом деле, только привычка, унаследованная Сомсом от своего отца Джемса, - привычка лежать без сна между двумя и четырьмя часами ночи, когда из кокона смутного опасения так легко вылетает бабочка страха, - заставляла его беспокоиться. Конечно, ОГС было столь внушительным предприятием и сам Сомс был так недавно с ним связан, что явно преждевременно было чуять недоброе, - тем более, что ему пришлось бы уйти из правления и потерять тысячу в год, которую он получал там, если бы он поднял тревогу без всякой причины. А что если причина все же есть? Вот в чем беда! А тут еще этот "Старый Монт" сидит и болтает об охоте и своем дедушке. Слишком узкий лоб у этого человека! И невесело подумав: "Никто из всех них, даже моя родная дочь, не способны ничего принимать всерьез", - он окончательно замолк. Возня у его локтя заставила его очнуться - это собачонка вскочила на стул между ним и Флер! Кажется, ждет, чтоб он дал ей что-нибудь? У нее скоро глаза выскочат. И Сомс сказал:
"Well, what do YOU want?" The way the little beast stared with those boot-buttons! "Here," he said, offering it a salted almond. "You don't eat these." - Ну, а тебе что нужно? - Как это животное смотрит на него своими пуговицами для башмаков! - На, - сказал он, протягивая собаке соленую миндалину, - не ешь их, верно?
Ting-a-ling did. Но Тинг-а-Линг съел.
"He has a passion for them, Dad. Haven't you, darling?" - Он просто обожает миндаль, папочка. Правда, мой миленький?
Ting-a-ling turned his eyes up at Soames, through whom a queer sensation passed. 'Believe the little brute likes me,' he thought, 'he's always looking at me.' He touched the dog's nose with the tip of his finger. Ting-a-ling gave it a slight lick with his curly blackish tongue. Тинг-а-Линг поднял глаза на Сомса, и у того появилось странное ощущение. "По-моему, этот звереныш меня любит, - подумал он, - всегда на меня смотрит". Он дотронулся до носа Тинга концом пальца. Тинг-а-Линг слегка лизнул палец своим загнутым черноватым язычком.
"Poor fellow!" muttered Soames involuntarily, and turned to 'Old Mont.' - Бедняга! - непроизвольно сорвалось у Сомса, и он обернулся к "Старому Монту".
"Don't mention what I said." - Забудьте, что я говорил.
"My dear Forsyte, what was that?" - Дорогой мой Форсайт, а что, собственно, вы сказали?
Good Heavens! And he was on a Board with a man like this! What had made him come on, when he didn't want the money, or any more worries--goodness knew. As soon as he had become a director, Winifred and others of his family had begun to acquire shares to neutralise their income tax--seven per cent, preference--nine per cent, ordinary--instead of the steady five they ought to be content with. There it was, he couldn't move without people following him. He had always been so safe, so perfect a guide in the money maze! To be worried at his time of life! His eyes sought comfort from the opal at his daughter's neck--pretty thing, pretty neck! Well! She seemed happy enough--had forgotten her infatuation of two years ago! That was something to be thankful for. What she wanted now was a child to steady her in all this modern scrimmage of twopenny- ha'penny writers and painters and musicians. A loose lot, but she had a good little head on her. If she had a child, he would put another twenty thousand into her settlement. That was one thing about her mother--steady in money matters, good French method. And Fleur--so far as he knew--cut her coat according to her cloth. What was that? The word 'Goya' had caught his ear. New life of him coming out? H'm! That confirmed his slowly growing conviction that Goya had reached top point again. Господи помилуй! И он сидит в правлении рядом с таким человеком! Что заставило его принять этот пост - один бог знает, - ни деньги, ни лишние заботы ему не были нужны. Как только он стал одним из директоров, вся его родня - Уинифрид и другие - стала покупать акции, чтобы заработать на подоходный налог: семь процентов с привилегированных акций, девять процентов с обычных, вместо тех верных пяти процентов, которыми им следовало бы довольствоваться. Вот так всегда: он не может сделать ни шагу, чтобы за ним не увязались люди. Ведь он был всегда таким верным, таким прекрасным советником в путаных денежных делах. И теперь, в его годы, такое беспокойство! В поисках утешения его глаза остановились на опале у шеи Флер - красивая вещь, красивая шея! Да! У нее совсем счастливый вид - забыла свое несчастное увлечение, - как-никак, два года прошло. За одно это стоит благодарить судьбу. Теперь ей нужен ребенок, чтобы сделать ее устойчивее во всей этой модной суете среди грошовых писак, художников и музыкантов. Распущенная публика. Впрочем, у Флер умная головка. Если у нее будет ребенок, надо будет положить на ее имя еще двадцать тысяч. У ее матери одно достоинство: в денежных делах очень аккуратна, - хорошая французская черта. И Флер, насколько ему известно, тоже знает цену деньгам. Что такое? До его слуха долетело слово "Гойя". Выходит новая его биография? Гм... Это подтвердило медленно крепнущее в нем убеждение, что Гойя снова на вершине славы.
"Think I shall part with that," he said, pointing to the picture. "There's an Argentine over here." - Пожалуй, расстанусь с этой вещью, - сказал он, указывая на картину. - Тут сейчас есть один аргентинец.
"Sell your Goya, sir?" It was Michael speaking. "Think of the envy with which you're now regarded!" - Продать вашего Гойю, сэр? - удивился Майкл. - Вы только подумайте, как все сейчас завидуют вам.
"One can't have everything," said Soames. - За всем не угнаться, - сказал Сомс.
"That reproduction we've got for 'The New Life' has turned out first-rate. 'Property of Soames Forsyte, Esquire.' Let's get the book out first, sir, anyway." - Репродукция, которую мы сделали для новой биографии, вышла изумительно. "Собственность Сомса Форсайта, эсквайра". Дайте нам сначала хоть выпустить книгу, сэр.
"Shadow or substance, eh, Forsyte?" - Тень или сущность, а? Форсайт?
Narrow-headed baronet chap--was he mocking? Узколобый баронетишка - насмехается он, что ли?
"I'VE no family place," he said. - У меня нет родового поместья, - сказал он.
"No, but we have, sir," murmured Michael; "you could leave it to Fleur, you know." - Зато у нас есть, сэр, - ввернул Майкл. - Вы могли бы завещать картину Флер.
"Well," said Soames, "we shall see if that's worth while." And he looked at his daughter. - Посмотрим, заслужит ли она, - сказал Сомс. И посмотрел на дочь.
Fleur seldom blushed, but she picked up Ting-a-ling and rose from the Spanish table. Michael followed suit. Флер редко краснела: она просто взяла Тинг-а-Линга на руки и встала из-за испанского стола. Майкл пошел за ней.
"Coffee in the other room," he said. - Кофе в комнате рядом, - сказал он.
'Old Forsyte' and 'Old Mont' stood up, wiping their moustaches. "Старый Форсайт" и "Старый Монт" встали, вытирая усы.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты

Hosted by uCoz