The man of property/Собственник

CHAPTER IV PROJECTION OF THE HOUSE/ПРОЕКТ НОВОГО ДОМА

English	Русский
Soames Forsyte walked out of his green-painted front door three days after the dinner at Swithin's, and looking back from across the Square, confirmed his impression that the house wanted painting.	Через три дня после обеда у Суизина Сомс Форсайт, выйдя на улицу, затворил за собой выкрашенную в зеленую краску парадную дверь своего дома и, оглянувшись с середины сквера, окончательно убедился, что дом необходимо окрасить заново.
He had left his wife sitting on the sofa in the drawing-room, her hands crossed in her lap, manifestly waiting for him to go out. This was not unusual. It happened, in fact, every day.	Он оставил жену в гостиной - она сидела на диване, сложив руки на коленях, и, очевидно, ждала, когда он уйдет. В этом не было ничего необычного. В сущности говоря, так случалось ежедневно.
He could not understand what she found wrong with him. It was not as if he drank! Did he run into debt, or gamble, or swear; was he violent; were his friends rackety; did he stay out at night? On the contrary.	Он не мог понять, почему Ирэн так плохо относится к нему. Ведь он как будто не пьяница! Разве он влез в долги, играет в карты, несдержан на язык, груб; разве он заводит предосудительные знакомства; проводит ночи вне дома? Совсем наоборот!
The profound, subdued aversion which he felt in his wife was a mystery to him, and a source of the most terrible irritation. That she had made a mistake, and did not love him, had tried to love him and could not love him, was obviously no reason.	Глубоко затаенная неприязнь, которую Сомс чувствовал в Ирэн по отношению к себе, оставалась для него загадкой и служила источником сильнейшего раздражения. То, что ее замужество было ошибкой и она не любила его, Сомса, старалась полюбить и не смогла, - все это, разумеется, не причина.
He that could imagine so outlandish a cause for his wife's not getting on with him was certainly no Forsyte.	Тот, кто способен представить себе такую нелепую причину для объяснения ее натянутых отношений с мужем, не может называться Форсайтом.
Soames was forced, therefore, to set the blame entirely down to his wife. He had never met a woman so capable of inspiring affection. They could not go anywhere without his seeing how all the men were attracted by her; their looks, manners, voices, betrayed it; her behaviour under this attention had been beyond reproach. That she was one of those women--not too common in the Anglo-Saxon race--born to be loved and to love, who when not loving are not living, had certainly never even occurred to him. Her power of attraction, he regarded as part of her value as his property; but it made him, indeed, suspect that she could give as well as receive; and she gave him nothing! 'Then why did she marry me?' was his continual thought. He had, forgotten his courtship; that year and a half when he had besieged and lain in wait for her, devising schemes for her entertainment, giving her presents, proposing to her periodically, and keeping her other admirers away with his perpetual presence. He had forgotten the day when, adroitly taking advantage of an acute phase of her dislike to her home surroundings, he crowned his labours with success. If he remembered anything, it was the dainty capriciousness with which the gold-haired, dark-eyed girl had treated him. He certainly did not remember the look on her face- -strange, passive, appealing--when suddenly one day she had yielded, and said that she would marry him.	И поэтому Сомсу приходилось во всем винить жену. Никогда в жизни не встречал он женщины, которая бы так влекла к себе. Где бы они ни появлялись вместе. Сомс неизменно замечал, как все мужчины тянулись к Ирэн: взгляды, движения, голос выдавали их; окруженная таким вниманием, она держалась безукоризненно. Мысль о том, что Ирэн была одной из тех женщин, не часто встречающихся в англо-саксонской расе, которые рождены любить и быть любимыми, для которых без любви нет жизни, разумеется, ни разу не пришла ему в голову. Он смотрел на ее обаяние как на часть той ценности, которую она собой представляла, будучи его вещью, но это наводило на мысль, что Ирэн могла не только получать, но и дарить; а ему она ничего не дарила! "Но зачем же тогда было выходить за меня замуж?" непрестанно думал Сомс. Он уже забыл время своего сватовства - те полтора года, когда он осаждал и преследовал Ирэн, измышляя всяческие способы, чтобы развлечь ее, поднося подарки, раз за разом делая ей предложение и отваживая других поклонников своим постоянным присутствием. Он уже забыл тот день, когда, умело воспользовавшись приступом отвращения, которое вызывала у нее домашняя обстановка, он увенчал свои старания успехом. Если Сомс и помнил что-нибудь, так только ту капризную грацию, с которой золотоволосая темноглазая девушка обращалась с ним. И, разумеется, он не помнил выражения ее лица - выражения отчужденности, покорности и мольбы, - когда в один прекрасный день она сдалась и сказала, что будет его женой.
It had been one of those real devoted wooings which books and people praise, when the lover is at length rewarded for hammering the iron till it is malleable, and all must be happy ever after as the wedding bells.	Это было то настоящее пылкое поклонение, столь превозносимое и писателями и простыми смертными, когда влюбленный, сумев наконец сделать металл податливым, получает награду за свои труды и вступает в жизнь счастливую, как звон свадебных колоколов.
Soames walked eastwards, mousing doggedly along on the shady side.	Сомс повернул в восточном направлении, упрямо держась теневой стороны улицы.
The house wanted doing, up, unless he decided to move into the country, and build.	Дом необходимо отремонтировать или надо строиться за городом и переезжать туда.
For the hundredth time that month he turned over this problem. There was no use in rushing into things! He was very comfortably off, with an increasing income getting on for three thousand a year; but his invested capital was not perhaps so large as his father believed--James had a tendency to expect that his children should be better off than they were. 'I can manage eight thousand easily enough,' he thought, 'without calling in either Robertson's or Nicholl's.'	В сотый раз за последний месяц он принялся обдумывать этот план. Никогда не следует торопиться! Средства есть, доходы вырастают до трех тысяч фунтов в год; правда, капитал у него не такой солидный, как считает отец, - Джемс был склонен преувеличивать состояние своих детей. "Тысяч восемь я легко могу потратить, - соображал Сомс, - и не надо будет обращаться к Робертсону или к Николлу".
He had stopped to look in at a picture shop, for Soames was an 'amateur' of pictures, and had a little-room in No. 62, Montpellier Square, full of canvases, stacked against the wall, which he had no room to hang. He brought them home with him on his way back from the City, generally after dark, and would enter this room on Sunday afternoons, to spend hours turning the pictures to the light, examining the marks on their backs, and occasionally making notes.	Он остановился у одной из витрин, где были выставлены картины. Сомс был "любителем" живописи: небольшая комната в доме N 62 на Монпелье-сквер была заполнена холстами, стоявшими вдоль стен, так как их не где было вешать. Он привозил картины домой, возвращаясь из Сити обычно уже в сумерках, а по воскресеньям заходил в эту комнату и целыми часами поворачивал картины к свету, изучал надписи на обороте и время от времени отмечал что-то в записной книжке.
They were nearly all landscapes with figures in the foreground, a sign of some mysterious revolt against London, its tall houses, its interminable streets, where his life and the lives of his breed and class were passed. Every now and then he would take one or two pictures away with him in a cab, and stop at Jobson's on his way into the City.	По большей части это были пейзажи с фигурами на переднем плане - символ какого-то тайного протеста против Лондона с его высокими домами и бесконечными улицами, где протекала его жизнь и жизнь людей его племени и класса. Иногда Сомс брал одну-две картины и, отправляясь в Сити, останавливал кэб у Джобсона.
He rarely showed them to anyone; Irene, whose opinion he secretly respected and perhaps for that reason never solicited, had only been into the room on rare occasions, in discharge of some wifely duty. She was not asked to look at the pictures, and she never did. To Soames this was another grievance. He hated that pride of hers, and secretly dreaded it.	Он редко показывал кому-нибудь свою коллекцию. Ирэн, мнение которой он втайне уважал и, вероятно, поэтому никогда о нем не справлялся, бывала здесь очень редко - только в тех случаях, когда ее призывал долг хозяйки. Ей не предлагали посмотреть картины, и она не смотрела их. Для Сомса это было еще одним поводом для обиды. Он ненавидел эту гордость и втайне боялся ее.
In the plate-glass window of the picture shop his image stood and looked at him.	С зеркального стекла витрины на Сомса смотрело... его собственное отражение.
His sleek hair under the brim of the tall hat had a sheen like the hat itself; his cheeks, pale and flat, the line of his clean-shaven lips, his firm chin with its greyish shaven tinge, and the buttoned strictness of his black cut-away coat, conveyed an appearance of reserve and secrecy, of imperturbable, enforced composure; but his eyes, cold,--grey, strained--looking, with a line in the brow between them, examined him wistfully, as if they knew of a secret weakness.	На гладких волосах, видневшихся из-под полей цилиндра, лежал такой же глянец, как и на самом цилиндре; бледное узкое лицо, линия чисто выбритых губ, твердый подбородок со стальным отливом от бритья и строгость застегнутой на все пуговицы черной визитки придавали ему замкнутый и непроницаемый вид, пронизывали весь облик невозмутимым, подчеркнутым самообладанием; только глаза - холодные, серые, напряженные, с залегшей между бровями складкой - глядели на Сомса печально, словно знали его тайную слабость.
He noted the subjects of the pictures, the names of the painters, made a calculation of their values, but without the satisfaction he usually derived from this inward appraisement, and walked on.	Он рассмотрел картины, подписи художников, прикинул, сколько эти вещи могут стоить, не испытывая удовлетворения, которое обычно доставляла ему такая мысленная оценка, и пошел дальше.
No. 62 would do well enough for another year, if he decided to build! The times were good for building, money had not been so dear for years; and the site he had seen at Robin Hill, when he had gone down there in the spring to inspect the Nicholl mortgage--what could be better! Within twelve miles of Hyde Park Corner, the value of the land certain to go up, would always fetch more than he gave for it; so that a house, if built in really good style, was a first-class investment.	В доме N 62 можно прожить еще с год, если решиться строить новый! Время для стройки самое подходящее: деньги уже давно не были так дороги; а лучше того места, которое он присмотрел в Робин-Хилле весной, когда ездил туда по делу Николла, ничего и быть не может! Двенадцать миль от Хайд-парка, цены на землю наверняка поднимутся, всегда можно будет получить больше, чем заплатил; такой дом, если его выстроить в хорошем стиле, - верные деньги.
The notion of being the one member of his family with a country house weighed but little with him; for to a true Forsyte, sentiment, even the sentiment of social position, was a luxury only to be indulged in after his appetite for more material pleasure had been satisfied.	Сознание, что он единственный в семье будет обладателем загородного дома, не имело особенного значения для Сомса; истый Форсайт считает всякие сантименты, даже сантименты, связанные с общественным положением, роскошью, о которой можно думать только после того, как аппетиты будут утолены другими, более существенными вещами.
To get Irene out of London, away from opportunities of going about and seeing people, away from her friends and those who put ideas into her head! That was the thing! She was too thick with June! June disliked him. He returned the sentiment. They were of the same blood.	Увезти Ирэн из Лондона, лишить ее возможности встречаться с людьми, увезти от друзей и от тех, кто сбивает ее с толку! Вот что самое главное! Она слишком подружилась с Джун! Джун его не любит. Он отвечает ей тем же. Они ведь одной крови!
It would be everything to get Irene out of town. The house would please her she would enjoy messing about with the decoration, she was very artistic!	Увезти Ирэн за город - в этом все. Дом ей понравится, она с удовольствием возьмет на себя хлопоты по меблировке - ведь у нее такая художественная натура!
The house must be in good style, something that would always be certain to command a price, something unique, like that last house of Parkes, which had a tower; but Parkes had himself said that his architect was ruinous. You never knew where you were with those fellows; if they had a name they ran you into no end of expense and were conceited into the bargain.	Дом нужно выстроить в хорошем стиле, чтобы стоимость его сразу бросалась в глаза, - что-нибудь единственное в своем роде, как дом Паркса с башней; но Парке сам рассказывал, что архитектор разорил его. От этих людей всего можно ждать: если архитектор с именем, он втравит в такие расходы, что только держись, да еще заставит считаться со своими причудами.
And a common architect was no good--the memory of Parkes' tower precluded the employment of a common architect:	Брать же рядового архитектора не стоит - башня Паркса исключала всякую возможность приглашения рядового архитектора.
This was why he had thought of Bosinney. Since the dinner at Swithin's he had made enquiries, the result of which had been meagre, but encouraging: "One of the new school."	Вот почему Сомс подумал о Босини. После обеда у Суизина он навел справки, в результате которых получил скудные, но вместе с тем утешительные сведения: "архитектор новой школы".
"Clever?"	- Талантливый?
"As clever as you like--a bit--a bit up in the air!"	- Безусловно талантливый, только немножко... немножко витает в облаках!
He had not been able to discover what houses Bosinney had built, nor what his charges were. The impression he gathered was that he would be able to make his own terms. The more he reflected on the idea, the more he liked it. It would be keeping the thing in the family, with Forsytes almost an instinct; and he would be able to get 'favoured-nation,' if not nominal terms--only fair, considering the chance to Bosinney of displaying his talents, for this house must be no common edifice.	Сомсу так и не удалось разузнать, какие дома Босини уже построил и сколько он берет. Впечатление же создалось такое, что можно будет поставить свои условия. Чем больше Сомс думал об этом плане, тем больше он ему нравился. Все будет обделано в семейном кругу, к чему Форсайты стремятся почти инстинктивно; кроме того. Сомс сможет "приобрести" архитектора, если и не совсем по дешевке, то с "пониженной пошлиной", а это только справедливо, принимая во внимание, что Босини будет предоставлена возможность обнаружить свои таланты, так как дом Сомса не должен быть заурядным домом.
Soames reflected complacently on the work it would be sure to bring the young man; for, like every Forsyte, he could be a thorough optimist when there was anything to be had out of it.	Мысль о том, что молодой человек получит хорошую работу, доставляла ему удовольствие. Сомс, как и все Форсайты, обладал непоколебимым оптимизмом, когда из оптимизма можно было извлечь выгоду.
Bosinney's office was in Sloane Street, close at, hand, so that he would be able to keep his eye continually on the plans.	Контора Босини помещается на Слоун-стрит, совсем под рукой, можно будет следить за разработкой проекта.
Again, Irene would not be to likely to object to leave London if her greatest friend's lover were given the job. June's marriage might depend on it. Irene could not decently stand in the way of June's marriage; she would never do that, he knew her too well. And June would be pleased; of this he saw the advantage.	К тому же Ирэн вряд ли станет возражать против переезда за город, если при этом условии жених ее лучшей подруги получит работу. Может быть, от этого будет зависеть счастье Джун. Ирэн не захочет мешать ее счастью; ни в коем случае не захочет, ведь он ее знает. И Джун останется довольна; а в этом есть известная выгода.
Bosinney looked clever, but he had also--and--it was one of his great attractions--an air as if he did not quite know on which side his bread were buttered; he should be easy to deal with in money matters. Soames made this reflection in no defrauding spirit; it was the natural attitude of his mind--of the mind of any good business man--of all those thousands of good business men through whom he was threading his way up Ludgate Hill.	Босини на вид очень толковый малый, но, помимо всего прочего, у него есть одна черта, чрезвычайно привлекательная: в деловом отношении он несомненный простачок - денежный вопрос с ним будет нетрудно уладить. Сомс пришел к этому выводу без всякого намерения надуть Босини: таков был образ мышления у него и у всякого хорошего дельца - у тысячи хороших дельцов, сквозь толпы которых он пробирался по Лэдгейт-Хилл.
Thus he fulfilled the inscrutable laws of his great class--of human nature itself--when he reflected, with a sense of comfort, that Bosinney would be easy to deal with in money matters.	И, с удовлетворением размышляя о том, что с Босини будет нетрудно уладить денежный вопрос. Сомс подчинялся сокровенным законам великого класса, к которому он принадлежал, - законам самой природы.
While he elbowed his way on, his eyes, which he usually kept fixed on the ground before his feet, were attracted upwards by the dome of St. Paul's. It had a peculiar fascination for him, that old dome, and not once, but twice or three times a week, would he halt in his daily pilgrimage to enter beneath and stop in the side aisles for five or ten minutes, scrutinizing the names and epitaphs on the monuments. The attraction for him of this great church was inexplicable, unless it enabled him to concentrate his thoughts on the business of the day. If any affair of particular moment, or demanding peculiar acuteness, was weighing on his mind, he invariably went in, to wander with mouse-like attention from epitaph to epitaph. Then retiring in the same noiseless way, he would hold steadily on up Cheapside, a thought more of dogged purpose in his gait, as though he had seen something which he had made up his mind to buy.	Пробираясь сквозь толпу, Сомс, обычно смотревший себе под ноги во время ходьбы, поднял глаза на собор св. Павла. Старый собор чем-то притягивал его к себе, и Сомс не один, а два и три раза в неделю заходил сюда во время своих дневных странствований и по пять, по десять минут стоял в боковых приделах, читая имена и эпитафии на гробницах. Трудно сказать, чем привлекал Сомса этот величественный храм, разве только тем, что здесь ему было легче собраться с мыслями о деловом дне. Если голова его была занята каким-нибудь особенно важным или требующим особенной проницательности делом, он всякий раз заглядывал сюда и неслышно, как мышь, бродил от одной гробницы к другой. Потом, так же бесшумно выйдя на улицу, он твердыми шагами шел по Чипсайд, и в походке его чувствовалось еще большее упорство, как будто он шел с твердым намерением купить вещь, которая только что привлекла к себе его внимание.
He went in this morning, but, instead of stealing from monument to monument, turned his eyes upwards to the columns and spacings of the walls, and remained motionless.	Сомс зашел в собор и в это утро, но, вместо того чтобы бродить от эпитафии к эпитафии, перевел глаза на колонны и пролеты стен и замер в неподвижности.
His uplifted face, with the awed and wistful look which faces take on themselves in church, was whitened to a chalky hue in the vast building. His gloved hands were clasped in front over the handle of his umbrella. He lifted them. Some sacred inspiration perhaps had come to him.	Под громадными сводами собора его запрокинутое лицо, благоговейное и задумчивое, какими становятся все лица в церкви, казалось белым от падавшего на него мелового отсвета. Руки в перчатках сжимали зонтик, который он держал прямо перед собой. Сомс поднял их. Может быть, на него снизошло святое вдохновение.
'Yes,' he thought, 'I must have room to hang my pictures.	"Да, - мысленно сказал Сомс, - надо же когда-нибудь развесить картины".
That evening, on his return from the City, he called at Bosinney's office. He found the architect in his shirt-sleeves, smoking a pipe, and ruling off lines on a plan. Soames refused a drink, and came at once to the point.	В тот же вечер, возвращаясь из Сити, он зашел к Босини. Архитектор сидел без пиджака, с трубкой в зубах, и чертил какой-то план. Сомс отказался от вина и сразу перешел к делу.
"If you've nothing better to do on Sunday, come down with me to Robin Hill, and give me your opinion on a building site."	- Если в воскресенье у вас не предвидится ничего более интересного, давайте съездим в Робин-Хилл, я хочу посоветоваться с вами относительно одного участка для постройки.
"Are you going to build?"	- Вы думаете строиться?
"Perhaps," said Soames; "but don't speak of it. I just want your opinion."	- Может быть, - сказал Сомс, - только никому не рассказывайте об этом. Я просто хочу посоветоваться с вами.
"Quite so," said the architect.	- Понимаю, - сказал архитектор.
Soames peered about the room.	Сомс оглядел комнату.
"You're rather high up here," he remarked.	- Высоко вы забрались! - заметил он.
Any information he could gather about the nature and scope of Bosinney's business would be all to the good.	Все подробности о характере и размерах работы Босини, которые ему удастся подметить, могут пригодиться в будущем.
"It does well enough for me so far," answered the architect. "You're accustomed to the swells."	- Пока что мне здесь удобно, - ответил Босини. - Вы просто привыкли к роскоши.
He knocked out his pipe, but replaced it empty between his teeth; it assisted him perhaps to carry on the conversation. Soames noted a hollow in each cheek, made as it were by suction.	Он выбил трубку и, пустую, опять сунул ее в рот, - так, вероятно, ему было легче разговаривать. Сомс заметил, что щеки у Босини впалые, должно быть, от постоянного сосания трубки.
"What do you pay for an office like this?" said he.	- Сколько вы платите за такое помещение? - спросил он.
"Fifty too much," replied Bosinney.	- Пятьдесят, и не плачу, а переплачиваю, - ответил Босини.
This answer impressed Soames favourably.	Ответ произвел на Сомса благоприятное впечатление.
"I suppose it is dear," he said. "I'll call for you--on Sunday about eleven." .	- Да, дороговато, - сказал он. - Я заеду за вами в воскресенье часов в одиннадцать.
The following Sunday therefore he called for Bosinney in a hansom, and drove him to the station. On arriving at Robin Hill, they found no cab, and started to walk the mile and a half to the site.	И в следующее воскресенье он заехал за Босини в кабриолете и повез его на вокзал. На станции в Робин-Хилле лошадей не оказалось, и они прошли полторы мили до участка пешком.
It was the 1st of August--a perfect day, with a burning sun and cloudless sky--and in the straight, narrow road leading up the hill their feet kicked up a yellow dust.	Было первое августа - прекрасный жаркий день; в небе ни облака. Их башмаки поднимали желтую пыль на прямой узкой дороге, взбегавшей на вершину холма.
"Gravel soil," remarked Soames, and sideways he glanced at the coat Bosinney wore. Into the side-pockets of this coat were thrust bundles of papers, and under one arm was carried a queer- looking stick. Soames noted these and other peculiarities.	- Гравий, - заметил Сомс и поглядел искоса на пальто Босини. Из карманов этого пальто торчали связки бумаг, под мышкой архитектор нес какую-то замысловатую палку. Сомс заметил эти, а также и еще кое-какие подробности.
No one but a clever man, or, indeed, a buccaneer, would have taken such liberties with his appearance; and though these eccentricities were revolting to Soames, he derived a certain satisfaction from them, as evidence of qualities by which he must inevitably profit. If the fellow could build houses, what did his clothes matter?	Только талантливый человек или действительно "пират" мог позволить себе такую небрежность в костюме; и хотя эксцентричность Босини возмущала Сомса, до некоторой степени он даже остался доволен ею как признаком известных качеств, суливших ему самому выгоду. Если этот малый умеет строить дома, стоило обращать внимание на его костюм?
"I told you," he said, "that I want this house to be a surprise, so don't say anything about it. I never talk of my affairs until they're carried through."	- Я уже говорил вам, что пока держу постройку в секрете, - сказал Сомс, - и вы тоже никому не рассказывайте. Я никогда не говорю о своих делах, пока они не закончены.
Bosinney nodded.	Босини мотнул головой.
"Let women into your plans," pursued Soames, "and you never know where it'll end."	- Только заикнитесь женщине о своих планах, - продолжал Сомс, - конца не увидишь болтовне.
"Ah!" Said Bosinney, "women are the devil!"	- Да-а! - сказал Босини. - Уж эти женщины!
This feeling had long been at the--bottom of Soames's heart; he had never, however, put it into words.	В глубине души Сомс давно пришел к такому же заключению; правда, он никогда не высказывал этой мысли вслух.
"Oh!" he Muttered, "so you're beginning to...." He stopped, but added, with an uncontrollable burst of spite: "June's got a temper of her own--always had."	- А! - пробормотал Сомс. - Значит, вы уже начинаете... - он запнулся, но не сдержал себя и закончил с раздражением: - Джун тоже с характером всегда этим отличалась.
"A temper's not a bad thing in an angel."	- Характер не такая уж плохая вещь для ангела.
Soames had never called Irene an angel. He could not so have violated his best instincts, letting other people into the secret of her value, and giving himself away. He made no reply.	Сомс никогда не называл Ирэн ангелом. Он не мог насиловать свой характер, раскрывая посторонним ее ценность и тем самым выдавая себя. Пришлось промолчать.
They had struck into a half-made road across a warren. A cart-track led at right-angles to a gravel pit, beyond which the chimneys of a cottage rose amongst a clump of trees at the border of a thick wood. Tussocks of feathery grass covered the rough surface of the ground, and out of these the larks soared into the hate of sunshine. On the far horizon, over a countless succession of fields and hedges, rose a line of downs.	Запущенная дорога вывела их на пустырь. Колеи заворачивали под прямым углом к разработкам гравия, за которыми, среди кучки деревьев на опушке густого леса, поднимались трубы коттеджа. Пучки пушистой травы покрывали сухую землю, и жаворонки взлетали из ее зарослей прямо в сияющее небо. Вдали, на горизонте, за бесконечной вереницей изгородей и полей, вставала линия холмов.
Soames led till they had crossed to the far side, and there he stopped. It was the chosen site; but now that he was about to divulge the spot to another he had become uneasy.	Сомс провел Босини в крайний угол пустыря и остановился. Выбранный участок был здесь; но теперь, когда приходилось показывать его другому, Сомс пришел в замешательство.
"The agent lives in that cottage," he said; "he'll give us some lunch--we'd better have lunch before we go into this matter."	- Агент живет вон в том коттедже, он даст нам позавтракать, давайте сначала поедим, а потом уже приступим к делу, - сказал Сомс.
He again took the lead to the cottage, where the agent, a tall man named Oliver, with a heavy face and grizzled beard, welcomed them. During lunch, which Soames hardly touched, he kept looking at Bosinney, and once or twice passed his silk handkerchief stealthily over his forehead. The meal came to an end at last, and Bosinney rose.	Он снова пошел первым к коттеджу, где их встретил агент Оливер, высокий человек с мясистым лицом и седеющей бородой. За завтраком Сомс почти ничего не ел, разглядывал Босини и раза два украдкой вытер лоб шелковым носовым платком. Наконец завтрак кончился, и Босини встал.
"I dare say you've got business to talk over," he said; "I'll just go and nose about a bit." Without waiting for a reply he strolled out.	- Вам, вероятно, надо переговорить о делах, - сказал он, - а я пока что пойду осмотрюсь немного. - И, не дожидаясь ответа, вышел.
Soames was solicitor to this estate, and he spent nearly an hour in the agent's company, looking at ground-plans and discussing the Nicholl and other mortgages; it was as it were by an afterthought that he brought up the question of the building site.	Сомс (он был поверенным владельца имения) провел в обществе агента около часа, рассматривая планы участков и обсуждая закладные Николла и других своих доверителей; и в конце, как будто вспомнив вдруг об интересующем его деле, перевел разговор на другую тему.
"Your people," he said, "ought to come down in their price to me, considering that I shall be the first to build."	- Ваши хозяева, - сказал он, - должны уступить мне подешевле, ведь я первый начинаю здесь строиться.
Oliver shook his head.	Оливер покачал головой.
The site you've fixed on, Sir, he said, "is the cheapest we've got. Sites at the top of the slope are dearer by a good bit."	- Участок, который вы себе присмотрели, сэр, - сказал он, - считается у нас самым дешевым. Те, что на вершине холма, будут подороже.
"Mind," said Soames," I've not decided; it's quite possible I shan't build at all. The ground rent's very high."	- Имейте в виду, - сказал Сомс, - что я еще не решил окончательно; весьма возможно, что я раздумаю строиться. Налоги чересчур высоки.
"Well, Mr. Forsyte, I shall be sorry if you go off, and I think you'll make a mistake, Sir. There's not a bit of land near London with such a view as this, nor one that's cheaper, all things considered; we've only to advertise, to get a mob of people after it."	- Что ж, мистер Форсайт, очень жаль, если вы раздумаете; по-моему, это будет ошибкой с вашей стороны, сэр. Разве вы найдете под Лондоном другой участок с таким прекрасным видом и за такую цену? Нам стоит только дать публикацию - отбоя не будет от покупателей.
They looked at each other. Their faces said very plainly: 'I respect you as a man of business; and you can't expect me to believe a word you say.'	Они взглянули друг на друга. На их лицах было ясно написано: "Я уважаю вас как делового человека, но не надейтесь, что я поверю хоть одному - вашему слову".
Well, repeated Soames, "I haven't made up my mind; the thing will very likely go off!" With these words, taking up his umbrella, he put his chilly hand into the agent's, withdrew it without the faintest pressure, and went out into the sun.	- Ну что ж, - повторил Сомс, - я окончательно не решаю, очень возможно, что ничего не выйдет! - С этими словами он взял зонтик, сунул агенту свои холодные пальцы и, отдернув их без малейшего рукопожатия, вышел на солнце.
He walked slowly back towards the site in deep thought. His instinct told him that what the agent had said was true. A cheap site. And the beauty of it was, that he knew the agent did not really think it cheap; so that his own intuitive knowledge was a victory over the agent's.	Погрузившись в глубокое раздумье, он медленно шел к облюбованному участку. Инстинкт подсказывал ему, что агент говорил правду. Участок дешевый. Но самая прелесть была в том, что агент, как Сомс был уверен, в действительности не считал участок дешевым; значит, его собственная интуиция взяла верх над интуицией агента.
'Cheap or not, I mean to have it,' he thought.	"Дешево или дорого, я все равно куплю", - думал Сомс.
The larks sprang up in front of his feet, the air was full of butterflies, a sweet fragrance rose from the wild grasses. The sappy scent of the bracken stole forth from the wood, where, hidden in the depths, pigeons were cooing., and from afar on the warm breeze, came the rhythmic chiming of church bells.	Жаворонки взлетали у него прямо из-под ног, в воздухе порхали бабочки, от густой травы шел нежный запах. Из леса, где, спрятавшись в зарослях, ворковали голуби, тянуло папоротником, и теплый ветер нес издалека мерный перезвон колоколов.
Soames walked with his eyes on the ground, his lips opening and closing as though in anticipation of a delicious morsel. But when he arrived at the site, Bosinney was nowhere to be seen. After waiting some little time, he crossed the warren in the direction of the slope. He would have shouted, but dreaded the sound of his voice .	Сомс шел, опустив глаза, губы его то сжимались, то разжимались, словно в предвкушении лакомого кусочка. Но, дойдя до места, он не нашел там Босини. Подождав несколько минут, Сомс пересек пустырь, ведущий к склону холма. Он хотел было крикнуть, но побоялся звука собственного голоса.
The warren was as lonely as a prairie, its silence only broken by the rustle of rabbits bolting to their holes, and the song of the larks.	На лугу было пустынно, как в прериях, тишину нарушала только беготня кроликов, прятавшихся по своим норкам, и песнь жаворонка.
Soames, the pioneer-leader of the great Forsyte army advancing to the civilization of this wilderness, felt his spirit daunted by the loneliness, by the invisible singing, and the hot, sweet air. He had begun to retrace his steps when he at last caught sight of Bosinney.	Сомса - вожака головного отряда великой армии Форсайтов, несущих цивилизацию в эту глушь, - угнетали тишина луга, пение незримых жаворонков и душный, пряный воздух. Он повернул было назад, но в эту минуту увидел Босини.
The architect was sprawling under a large oak tree, whose trunk, with a huge spread of bough and foliage, ragged with age, stood on the verge of the rise.	Архитектор лежал, растянувшись под громадным старым дубом, поднимавшим над самым откосом свои могучие ветви с густой листвой.
Soames had to touch him on the shoulder before he looked up.	Сомсу пришлось тронуть Босини за плечо, чтобы тот заметил его.
"Hallo! Forsyte," he said, "I've found the very place for your house! Look here!"	- Алло, Форсайт! - сказал архитектор. - Я нашел самое подходящее место для вашего дома. Посмотрите!
Soames stood and looked, then he said, coldly:	Сомс постоял, посмотрел, потом сказал холодно:
"You may be very clever, but this site will cost me half as much again."	- Может быть, ваш выбор и неплох, но этот участок обойдется мне в полтора раза дороже.
"Hang the cost, man. Look at the view!"	- Плюньте на цену. Полюбуйтесь, какой вид!
Almost from their feet stretched ripe corn, dipping to a small dark copse beyond. A plain of fields and hedges spread to the distant grey-bluedowns. In a silver streak to the right could be seen the line of the river.	Почти около самых ног у них расстилалось золотистое поле, кончавшееся небольшой темной рощей. Луга и изгороди уходили к далеким серо-голубым холмам. Вдали справа серебряной полоской поблескивала река.
The sky was so blue, and the sun so bright, that an eternal summer seemed to reign over this prospect. Thistledown floated round them, enraptured by the serenity, of the ether. The heat danced over the corn, and, pervading all, was a soft, insensible hum, like the murmur of bright minutes holding revel between earth and heaven.	Небо было такое синее, солнце такое горячее, - казалось, что лето царит здесь вечно. Пушинка чертополоха проплыла мимо них, упоенная безмятежностью воздуха. Над полем дрожал зной, все кругом было пронизано нежным, еле уловимым жужжанием, словно мгновенья радости, в буйном веселье проносившиеся между землей и небом, шептали что-то друг другу.
Soames looked. In spite of himself, something swelled in his breast. To live here in sight of all this, to be able to point it out to his friends, to talk of it, to possess it! His cheeks flushed. The warmth, the radiance, the glow, were sinking into his senses as, four years before, Irene's beauty had sunk into his senses and made him long for her. He stole a glance at Bosinney, whose eyes, the eyes of the coachman's 'half-tame leopard,' seemed running wild over the landscape. The sunlight had caught the promontories of the fellow"s face, the bumpy cheekbones, the point of his chin, the vertical ridges above his brow; and Soames watched this rugged, enthusiastic, careless face with an unpleasant feeling.	Сомс продолжал смотреть Против воли что-то ширилось у него в груди. Жить здесь и видеть перед собой этот простор, показывать его знакомым, говорить о нем, владеть им! Щеки его вспыхнули. Тепло, блеск, сияние захватило Сомса так же, как четыре года назад его захватила красота Ирэн. Он взглянул украдкой на Босини, глаза которого - глаза "полудикого леопарда", как его назвал кучер старого Джолиона, - с жадностью блуждали по ландшафту. Яркое солнце еще сильнее подчеркивало резкие черты его лица, выдающиеся скулы, подбородок, вертикальные складки на лбу; и Сомс с неприязненным чувством глядел на это суровое, вдохновенное, бездумное лицо.
A long, soft ripple of wind flowed over the corn, and brought a puff of warm air into their faces.	Мягкая волна зыби прошла по полю, и ветер тепло пахнул на них.
"I could build you a teaser here," said Bosinney, breaking the silence at last.	- Какой дом я бы вам здесь построил! - сказал Босини, прервав наконец молчание.
"I dare say," replied Soames, drily. "You haven't got to pay for it."	- Ну еще бы! - сухо ответил Сомс. - Ведь вам не придется платить за него.
"For about eight thousand I could build you a palace."	- Тысяч так за восемь я выстрою вам дворец.
Soames had become very pale--a struggle was going on within him. He dropped his eyes, and said stubbornly:	Сомс побледнел - он боролся с собой. Потом опустил глаза и сказал упрямо:
"I can't afford it."	- Мне это не по средствам.
And slowly, with his mousing walk, he led the way back to the first site.	И направил свои медленные, осторожные шаги обратно на первый участок.
They spent some time there going into particulars of the projected house, and then Soames returned to the agent's cottage.	Они пробыли там еще некоторое время, обсуждая детали будущего дома, а затем Сомс вернулся в коттедж к агенту.
He came out in about half an hour, and, joining Bosinney, started for the station.	Через полчаса он вышел и вместе с Босини отправился на станцию.
"Well," he said, hardly opening his lips, "I've taken that site of yours, after all."	- Так вот, - сказал Сомс, еле разжимая губы, - я все-таки остановился на вашем участке.
And again he was silent, confusedly debating how it was that this fellow, whom by habit he despised, should have overborne his own decision.	И снова замолчал, недоумевая, каким образом этот человек, которого он не мог не презирать, заставил его, Сомса, изменить свое решение.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты