The History of Henry Esmond, Esq./История Генри Эсмонда, эсквайра

Часть II

CHAPTER II. I COME TO THE END OF MY CAPTIVITY, BUT NOT OF MY TROUBLE./Глава II Мое заключение приходит к концу, но мои невзгоды продолжаются

English	Русский
Among the company which came to visit the two officers was an old acquaintance of Harry Esmond; that gentleman of the Guards, namely, who had been so kind to Harry when Captain Westbury's troop had been quartered at Castlewood more than seven years before. Dick the Scholar was no longer Dick the Trooper now, but Captain Steele of Lucas's Fusiliers, and secretary to my Lord Cutts, that famous officer of King William's, the bravest and most beloved man of the English army. The two jolly prisoners had been drinking with a party of friends (for our cellar and that of the keepers of Newgate, too, were supplied with endless hampers of Burgundy and Champagne that the friends of the Colonels sent in); and Harry, having no wish for their drink or their conversation, being too feeble in health for the one and too sad in spirits for the other, was sitting apart in his little room, reading such books as he had, one evening, when honest Colonel Westbury, flushed with liquor, and always good-humored in and out of his cups, came laughing into Harry's closet and said,	Среди друзей, навещавших заключенных офицеров в тюрьме, оказался один старый знакомый Гарри Эсмонда - тот самый гвардеец, который был так добр к нему, когда отряд капитана Уэстбери стоял в Каслвуде, семь с лишним лет назад. Теперь Ученый Дик был уже не капралом Диком, а капитаном Стилем стрелкового полка Люкаса, а также секретарем лорда Катса, того славного офицера короля Вильгельма, который по праву считался самым храбрым и самым любимым начальником в английской армии. Однажды вечером оба неунывающих узника распивали вино в обществе друзей (нужно сказать, что наш погреб, а заодно и погреб ньюгетского начальства беспрестанно пополнялся бургундским и шампанским, которые целыми корзинами присылали друзья заключенных полковников); а Гарри, которому не хотелось ни пить сними, ни беседовать, ибо для первого он был слишком слаб здоровьем, а для второго слишком печален духом, сидел у себя за чтением одной из своих немногих книг, - как вдруг в его маленькую комнатенку вошел честный капитан, Уэстбери, красный от вина и веселый, - он всегда был весел, что трезвый, что во хмелю, - и, громко смеясь, вскричал:
"Ho, young Killjoy! here's a friend come to see thee; he'll pray with thee, or he'll drink with thee; or he'll drink and pray turn about. Dick, my Christian hero, here's the little scholar of Castlewood."	- Эй ты, юный Нагоняй-Тоску! Тут к тебе гость пришел; он с тобой и помолится и вина попьет или, наоборот, попьет вина и помолится. Дик, христианский герой мой, вот тебе маленький книжник из Каслвуда.
Dick came up and kissed Esmond on both cheeks, imparting a strong perfume of burnt sack along with his caress to the young man.	Дик подошел и расцеловал Эсмонда в обе щеки, вместе с дружеской нежностью дав молодому человеку почувствовать сильный аромат жженки.
"What! is this the little man that used to talk Latin and fetch our bowls? How tall thou art grown! I protest I should have known thee anywhere. And so you have turned ruffian and fighter; and wanted to measure swords with Mohun, did you? I protest that Mohun said at the Guard dinner yesterday, where there was a pretty company of us, that the young fellow wanted to fight him, and was the better man of the two."	- Как! Это тот малыш, что изъяснялся по-латыни и таскал нам шары? Да какой же он стал большой! Честное слово, я бы тебя всюду узнал. Так, значит, мы сделались буяном и рубакой и даже хотели помериться шпагами с Мохэном? Честное слово, вчера за обедом у гвардейцев, где собралась славная компания, Мохэн сам рассказывал, что молодой человек хотел драться с ним и что, пожалуй, он был бы нешуточным противником.
"I wish we could have tried and proved it, Mr. Steele," says Esmond, thinking of his dead benefactor, and his eyes filling with tears.	- Жаль, что я не мог доказать этого на деле, мистер Стиль, - сказал Эсмонд, думая о своем покойном благодетеле, и слезы выступили у него на глазах.
With the exception of that one cruel letter which he had from his mistress, Mr. Esmond heard nothing from her, and she seemed determined to execute her resolve of parting from him and disowning him. But he had news of her, such as it was, which Mr. Steele assiduously brought him from the Prince's and Princess's Court, where our honest Captain had been advanced to the post of gentleman waiter. When off duty there, Captain Dick often came to console his friends in captivity; a good nature and a friendly disposition towards all who were in ill-fortune no doubt prompting him to make his visits, and good-fellowship and good wine to prolong them.	За исключением единственного жестокого письма, о котором говорилось выше, мистер Эсмонд не получал никаких известий от своей госпожи; видимо, она была тверда в своем решении навсегда порвать с ним. Однако он все же знал о ней многое со слов мистера Стиля, который усердно поставлял ему новости, слышанные при дворе, где наш славный капитан удостоился попасть в число приближенных принца Георга. В дни, свободные от дежурств, капитан Дик частенько навещал своих друзей в неволе; природная доброта и дружеское сочувствие к несчастью ближнего побуждали его являться в тюрьму, а приятное общество и хорошее вино - засиживаться там.
"Faith," says Westbury, "the little scholar was the first to begin the quarrel--I mind me of it now--at Lockit's. I always hated that fellow Mohun. What was the real cause, of the quarrel betwixt him and poor Frank? I would wager 'twas a woman."	- А ведь верно, - сказал Уэстбери, - тогда у Локита первым-то полез в ссору маленький книжник, теперь я вспоминаю. Этого Мохэна я сам всегда терпеть не мог. Изза чего все-таки у них все это вышло с беднягой Фрэнком? Готов поклясться, что тут замешана женщина.
"'Twas a quarrel about play--on my word, about play," Harry said. "My poor lord lost great sums to his guest at Castlewood. Angry words passed between them; and, though Lord Castlewood was the kindest and most pliable soul alive, his spirit was very high; and hence that meeting which has brought us all here," says Mr. Esmond, resolved never to acknowledge that there had ever been any other cause but cards for the duel.	- Они поссорились из-за карт, даю вам слово, из-за карт, - отвечал Гарри. - Мой бедный господин проиграл большую сумму милорду Мохэну, когда тот гостил в Каслвуде. Было сказано много лишнего, и хотя добрей и сговорчивее лорда Каслвуда не бывало в мире человека, он вышел из себя, и дело кончилось вызовом, из-за которого все мы попали сюда, - уверял мистер Эсмонд, твердо решивший ни за что не сознаваться, что поводом к дуэли послужили не одни лишь карты.
"I do not like to use bad words of a nobleman," says Westbury; "but if my Lord Mohun were a commoner, I would say, 'twas a pity he was not hanged. He was familiar with dice and women at a time other boys are at school being birched; he was as wicked as the oldest rake, years ere he had done growing; and handled a sword and a foil, and a bloody one, too, before he ever used a razor. He held poor Will Mountford in talk that night, when bloody Dick Hill ran him through. He will come to a bad end, will that young lord; and no end is bad enough for him," says honest Mr. Westbury: whose prophecy was fulfilled twelve years after, upon that fatal day when Mohun fell, dragging down one of the bravest and greatest gentlemen in England in his fall.	- Не люблю дурно отзываться о дворянине, - сказал Уэстбери. - Но будь лорд Мохэн простого звания, я бы сказал, что по нем давно веревка плачет. Он играл в кости и путался с женщинами в годы, когда других мальчишек еще секут; в школе мог утереть нос любому прожженному повесе еще до того, как вырос в свою полную мерку; и раньше научился владеть рапирой и шпагой - черту на радость! - чем познакомился с бритвой. Это он задержал разговорами бедного Билля Маунтфорда в тот вечер, когда скотина Дик Хилл проткнул его шпагой. Он плохо кончит, этот молодой лорд, попомните мое слово; впрочем, даже самый плохой конец будет еще слишком хорош для него, - заключил честный мистер Уэстбери, чье пророчество сбылось двенадцать лет спустя, в тот роковой день, когда Мохэн пал, увлекая за собой одного из храбрейших и благороднейших джентльменов Англии.
From Mr. Steele, then, who brought the public rumor, as well as his own private intelligence, Esmond learned the movements of his unfortunate mistress. Steele's heart was of very inflammable composition; and the gentleman usher spoke in terms of boundless admiration both of the widow (that most beautiful woman, as he said) and of her daughter, who, in the Captain's eyes, was a still greater paragon. If the pale widow, whom Captain Richard, in his poetic rapture compared to a Niobe in tears--to a Sigismunda--to a weeping Belvidera, was an object the most lovely and pathetic which his eyes had ever beheld, or for which his heart had melted, even her ripened perfections and beauty were as nothing compared to the promise of that extreme loveliness which the good Captain saw in her daughter. It was matre pulcra filia pulcrior. Steele composed sonnets whilst he was on duty in his Prince's ante-chamber, to the maternal and filial charms. He would speak for hours about them to Harry Esmond; and, indeed, he could have chosen few subjects more likely to interest the unhappy young man, whose heart was now as always devoted to these ladies; and who was thankful to all who loved them, or praised them, or wished them well.	Итак, через мистера Стиля, передававшего как людские толки, так и собственные наблюдения, Эсмонд узнавал о жизни своей несчастной госпожи. Сердце Стиля было из легко воспламеняющегося состава, и он в самых восторженных выражениях отзывался и о вдове ("этой прекраснейшей из женщин") и о ее дочери, которая в глазах капитана была еще большим совершенством. Хотя бледноликая вдова, которую капитан Ричард в пылу поэтического восторга сравнивал с плачущей Ниобеей, с Сигизмундой, с Бельвидерой в слезах, являла собой самое прелестное и трогательное зрелище, когда-либо пленявшее его взоры или сердце, все же зрелое совершенство ее красоты тускнело перед теми провозвестниками несравненной прелести, которые бравый капитан усматривал в ее дочери. То была поистине matre pulcra filla pulcrior {Дочь, красою мать превзошедшая (лат.).}, В часы дежурства в передней принца Стиль сочинял сонеты в честь матери и дочери. Он мог целыми часами рассказывать о них Гарри Эсмонду; и надо сказать, что едва ли можно было найти тему для беседы, способную более заинтересовать злополучного молодого человека, сердце которого по-прежнему принадлежало этим дамам и который готов был проникнуться благодарностью ко всякому, кто их любил, или хвалил, или желал им добра.
Not that his fidelity was recompensed by any answering kindness, or show of relenting even, on the part of a mistress obdurate now after ten years of love and benefactions. The poor young man getting no answer, save Tusher's, to that letter which he had written, and being too proud to write more, opened a part of his heart to Steele, than whom no man, when unhappy, could find a kinder hearer, or more friendly emissary; described (in words which were no doubt pathetic, for they came imo pectore, and caused honest Dick to weep plentifully) his youth, his constancy, his fond devotion to that household which had reared him; his affection, how earned, and how tenderly requited until but yesterday, and (as far as he might) the circumstances and causes for which that sad quarrel had made of Esmond a prisoner under sentence, a widow and orphans of those whom in life he held dearest. In terms that might well move a harder-hearted man than young Esmond's confidant--for, indeed, the speaker's own heart was half broke as he uttered them-- he described a part of what had taken place in that only sad interview which his mistress had granted him; how she had left him with anger and almost imprecation, whose words and thoughts until then had been only blessing and kindness; how she had accused him of the guilt of that blood, in exchange for which he would cheerfully have sacrificed his own (indeed, in this the Lord Mohun, the Lord Warwick, and all the gentlemen engaged, as well as the common rumor out of doors--Steele told him--bore out the luckless young man); and with all his heart, and tears, he besought Mr. Steele to inform his mistress of her kinsman's unhappiness, and to deprecate that cruel anger she showed him.	Нельзя сказать, чтобы подобная верность была вознаграждена ответной ласковостью или хоть сколько-нибудь смягчила сердце госпожи, столь непреклонной теперь, после десяти лет любви и нежной заботы. Бедный молодой человек, не получив на свое письмо иного ответа, кроме как от Тома Тэшера, и будучи слишком горд, чтобы писать еще, решился приоткрыть свое сердце Стилю, незаменимому слушателю для всякого несчастливца, нуждавшегося в поддержке и дружеском сочувствии, и описал ему (в словах истинно трогательных, ибо они шли imo pectore {Из глубины груди (лат.).} и заставил честного Дика проливать обильные слезы) всю свою юность, свое постоянство, свою беззаветную преданность приютившему его дому, свою любовь к этим людям, как он лелеял ее и какою лаской за нее платили чуть ли не вчера еще, и, наконец (насколько это было возможно), причины и обстоятельства, вызвавшие несчастную ссору, которая сделала из Эсмонда преступника, отбывающего наказание, и оставила вдовой и сиротами тех, кто был ему дороже всех на свете. В выражениях, способных тронуть человека, гораздо более жестокосердного, нежели тот, кого юный Эсмонд избрал своим поверенным, - ибо сердце самого рассказчика поистине обливалось кровью, когда он их произносил, - говорил он о том, что произошло в единственную нерадостную встречу, которой удостоила его госпожа; как покинула его в гневе и едва ли не с проклятиями на устах та, чьи мысли и слова прежде были всегда проникнуты кротостью и доброжелательством; как она обвинила его в несчастье, предотвратить которое он готов был ценою собственной жизни (и точно: рассказы лорда Мохэна, лорда Уорика и всех прочих участников дуэли, да и людская молва - по словам Стиля - были тому порукой); он со слезами умолял мистера Стиля поведать леди Каслвуд о горе ее злополучного родственника и попытаться смягчить ее суровый гнев.
Half frantic with grief at the injustice done him, and contrasting it with a thousand soft recollections of love and confidence gone by, that made his present misery inexpressibly more bitter, the poor wretch passed many a lonely day and wakeful night in a kind of powerless despair and rage against his iniquitous fortune. It was the softest hand that struck him, the gentlest and most compassionate nature that persecuted him. "I would as lief," he said, "have pleaded guilty to the murder, and have suffered for it like any other felon, as have to endure the torture to which my mistress subjects me."	Обезумев от мысли о причиненной ему несправедливости, еще более невыносимой рядом с тысячью светлых воспоминаний былой любви и доверия, несчастный провел много томительных дней и бессонных ночей, в бессильном отчаянии кляня свою жестокую судьбу. Так нежна была рука, нанесшая ему удар, так добра и чутка душа, заставившая его страдать. "Уж лучше бы мне признать себя виновным в убийстве, - говорил он, - и заслужить участь простого разбойника, нежели сносить медленную пытку, которой подвергла меня моя госпожа".
Although the recital of Esmond's story, and his passionate appeals and remonstrances, drew so many tears from Dick who heard them, they had no effect upon the person whom they were designed to move. Esmond's ambassador came back from the mission with which the poor young gentleman had charged him, with a sad blank face and a shake of the head, which told that there was no hope for the prisoner; and scarce a wretched culprit in that prison of Newgate ordered for execution, and trembling for a reprieve, felt more cast down than Mr. Esmond, innocent and condemned.	Хотя повесть Эсмонда и его страстные жалобы и упреки заставили рыдать внимавшего им Дика, та, чье сердце они предназначены были тронуть, осталась к ним безучастной. Эсмондов посол воротился к своему бедному молодому другу смущенный и опечаленный и, войдя в комнату, сделал головою движение, ясно говорившее, что надежды нет; и, верно, самый жалкий преступник в Ньюгетской тюрьме, приговоренный к смерти и с трепетом ожидающий помилования, не испытал мук более тяжких, нежели мистер Эсмонд, осужденный безвинно.
As had been arranged between the prisoner and his counsel in their consultations, Mr. Steele had gone to the dowager's house in Chelsey, where it has been said the widow and her orphans were, had seen my Lady Viscountess, and pleaded the cause of her unfortunate kinsman.	Как то было условлено менаду узником и его ходатаем, мистер Стиль направился в дом старой виконтессы, в Челси, где, по слухам, находилась вдова и сироты, явился, к миледи Каслвуд и выступил в защиту ее злополучного родича.
"And I think I spoke well, my poor boy," says Mr. Steele; "for who would not speak well in such a cause, and before so beautiful a judge? I did not see the lovely Beatrix (sure her famous namesake of Florence was never half so beautiful), only the young Viscount was in the room with the Lord Churchill, my Lord of Marlborough's eldest son. But these young gentlemen went off to the garden; I could see them from the window tilting at each other with poles in a mimic tournament (grief touches the young but lightly, and I remember that I beat a drum at the coffin of my own father). My Lady Viscountess looked out at the two boys at their game and said--'You see, sir, children are taught to use weapons of death as toys, and to make a sport of murder;' and as she spoke she looked so lovely, and stood there in herself so sad and beautiful, an instance of that doctrine whereof I am a humble preacher, that had I not dedicated my little volume of the 'Christian Hero'--(I perceive, Harry, thou hast not cut the leaves of it. The sermon is good, believe me, though the preacher's life may not answer it)--I say, hadn't I dedicated the volume to Lord Cutts, I would have asked permission to place her ladyship's name on the first page. I think I never saw such a beautiful violet as that of her eyes, Harry. Her complexion is of the pink of the blush-rose, she hath an exquisite turned wrist and dimpled hand, and I make no doubt--"	- И мне кажется, я был достаточно красноречив, мой мальчик, - сказал мистер Стиль, - ибо кто же не обретет в себе красноречия, защищая столь правое дело перед лицом столь прекрасного судьи. Я не застал прелестной Беатрисы (без сомнения, ее прославленная флорентийская тезка не была и вполовину так хороша), в комнате находился только молодой виконт и с ним лорд Черчилль, старший сын лорда Мальборо. Однако эти молодые джентльмены вскоре отправились в сад, и через окно мне было видно, как они наскакивали друг на друга с длинными палками в руках, изображая рыцарский турнир (юность нечувствительна к горю, и я помню, как сам я бил в барабан у гроба моего отца). Миледи виконтесса взглянула в окно на игравших мальчиков и сказала: "Вот видите, сэр, детей учат играть орудием смерти и из убийства делать забаву!" И, произнося эти слова, она была столь прелестна и показалась мне таким грустным и прекрасным воплощением доктрины, коей скромным проповедником я являюсь, что, не посвяти я своего "Христианского героя" (кстати, я вижу, Гарри, что ты не разрезал его листы. Уверяю тебя, это высоконравственное поучение, хоть, может быть, проповедник не всегда может подкрепить его собственным примером), - так вот я хочу сказать, не посвяти я эту книжицу лорду Катсу, я просил бы о разрешении поместить имя ее милости на заглавном листе. Признаюсь тебе, Гарри, я никогда не видел глаз подобной синевы. Цвет ее лица напоминает лепестки розы, у нее удивительно изящный изгиб запястья, а руки в ямочках, и я готов поклясться...
"Did you come to tell me about the dimples on my lady's hand?" broke out Mr. Esmond, sadly.	- Вы пришли, чтобы рассказывать мне о ямочках на руках миледи? - с горечью перебил его Эсмонд.
"A lovely creature in affliction seems always doubly beautiful to me," says the poor Captain, who indeed was but too often in a state to see double, and so checked he resumed the interrupted thread of his story. "As I spoke my business," Mr. Steele said, "and narrated to your mistress what all the world knows, and the other side hath been eager to acknowledge--that you had tried to put yourself between the two lords, and to take your patron's quarrel on your own point; I recounted the general praises of your gallantry, besides my Lord Mohun's particular testimony to it; I thought the widow listened with some interest, and her eyes--I have never seen such a violet, Harry--looked up at mine once or twice. But after I had spoken on this theme for a while she suddenly broke away with a cry of grief. 'I would to God, sir,' she said, 'I had never heard that word gallantry which you use, or known the meaning of it. My lord might have been here but for that; my home might be happy; my poor boy have a father. It was what you gentlemen call gallantry came into my home, and drove my husband on to the cruel sword that killed him. You should not speak the word to a Christian woman, sir, a poor widowed mother of orphans, whose home was happy until the world came into it--the wicked godless world, that takes the blood of the innocent, and lets the guilty go free.'	- Горе красивой женщины в моих глазах всегда удваивает ее прелесть, - сказал бедный капитан, по правде сказать, частенько бывавший в таком состоянии, когда в, глазах начинает двоиться; но все же тут ему поневоле пришлось вернуться к прерванной нити своего повествования. - Я приступил к делу, - сказал мистер Стиль, - и рассказал твоей госпоже то, о чем известно всему свету и что признается даже противной стороной: что ты пытался встать между обоими лордами и принять на себя ссору, затеянную твоим покровителем. Я пересказал ей всеобщие похвалы твоему рыцарскому духу, и особо мнение лорда Мохэна по этому поводу. Мне казалось, что вдова слушает с интересом, и ее глаза - никогда не видал такой синевы, Гарри! - раз или два устремлялись прямо на меня. Но, дав поговорить некоторое время об этом предмете, она вдруг прервала меня горестным воплем. "Великий боже! - воскликнула она. - Как бы я хотела, сэр, никогда не слышать этих слов "рыцарский дух", произнесенных вами, никогда не знать, что они означают. Если б мир не знал этих слов, быть может, милорд и сейчас был бы с нами, мой дом не покинуло бы счастье, у моего сына был бы отец. То, что вы, мужчины, зовете "рыцарским духом", вошло в мой дом и увлекло моего супруга навстречу беспощадной шпаге убийцы. Нехорошо, сэр, говорить такие слова христианке, обездоленной матери двух сирот, чья жизнь текла мирно в счастливо, покуда не вмешался в нее свет - безнравственный, безбожный свет, где принято проливать кровь невинного, а виновного отпускать на все четыре стороны".
"As the afflicted lady spoke in this strain, sir," Mr. Steele continued, "it seemed as if indignation moved her, even more than grief. 'Compensation!' she went on passionately, her cheeks and eyes kindling; 'what compensation does your world give the widow for her husband, and the children for the murderer of their father? The wretch who did the deed has not even a punishment. Conscience! what conscience has he, who can enter the house of a friend, whisper falsehood and insult to a woman that never harmed him, and stab the kind heart that trusted him? My Lord--my Lord Wretch's, my Lord Villain's, my Lord Murderer's peers meet to try him, and they dismiss him with a word or two of reproof and send him into the world again, to pursue women with lust and falsehood, and to murder unsuspecting guests that harbor him. That day, my Lord--my Lord Murderer--(I will never name him)--was let loose, a woman was executed at Tyburn for stealing in a shop. But a man may rob another of his life, or a lady of her honor, and shall pay no penalty! I take my child, run to the throne, and on my knees ask for justice, and the King refuses me. The King! he is no king of mine--he never shall be. He, too, robbed the throne from the king his father--the true king--and he has gone unpunished, as the great do.'	- Когда удрученная леди произносила эти слова, - говорил Дик Стиль, - казалось, она была более полна гнева, нежели горя. "Справедливость! - страстно воскликнула она, и глаза и щеки у нее запылали. - Какою справедливостью вознаградит свет вдову за утрату мужа, детей за гибель отца? А ведь злодей, совершивший убийство, не понес даже наказания. Совесть! Какая может быть совесть у того, кто способен вкрасться к другу в дом, нашептывать лживые, оскорбительные речи женщине, которая не сделала ему ничего дурного, и пронзить шпагой благородное сердце, доверившееся ему? Лорд - лорд Злодей, лорд Подлец, лорд Убийца - предстает перед судом своих равных, и они, лишь слегка пожурив его, снова отпускают в свет преследовать женщин похотью и коварством и убивать доверчивых и гостеприимных друзей. В тот самый день, когда лорд - лорд Убийца (я никогда не произнесу его имени) - получил свободу, на Тайберне казнили женщину, укравшую фунт мяса в лавке. А вот жизнь друга вли честь женщины можно похитить, не опасаясь кары! Я беру своих детей, бросаюсь к подножию трона и на коленях умоляю о возмездии, - и король отказывает мне. Король! Для меня он не король и никогда не будет им. Он сам похитил трон у своего отца, законного короля - и это сошло ему с рук, как всем, кто силен!"
"I then thought to speak for you," Mr. Steele continued, "and I interposed by saying, 'There was one, madam, who, at least, would have put his own breast between your husband's and my Lord Mohun's sword. Your poor young kinsman, Harry Esmond, hath told me that he tried to draw the quarrel on himself.'	- Тут я решил заговорить о тебе, - продолжал мистер Стиль, - и возразил ей такими словами: "Сударыня, есть все же один человек, который готов был грудью защитить вашего супруга от шпаги милорда Мохэна. Ваш бедный молодой кузен, Гарри Эсмонд, говорил мне, что он пытался отвести ссору на себя".
"'Are you come from HIM?' asked the lady (so Mr. Steele went on) rising up with a great severity and stateliness. 'I thought you had come from the Princess. I saw Mr. Esmond in his prison, and bade him farewell. He brought misery into my house. He never should have entered it.'	"Так, значит, это он прислал вас ко мне? - спросила леди (так продолжал свой рассказ мистер Стиль), поднимаясь со своего места и принимая строгий и величественный вид. - Я полагала, что вы явились по поручению принцессы. Я была у мистера Эсмонда в тюрьме и простилась с ним. Он принес несчастье моему дому. Лучше бы ему никогда не входить туда".
"'Madam, madam, he is not to blame,' I interposed," continued Mr. Steele.	"Сударыня, сударыня, его не за что осуждать", - возразил я.
"'Do I blame him to you, sir?' asked the widow. 'If 'tis he who sent you, say that I have taken counsel, where'--she spoke with a very pallid cheek now, and a break in her voice--'where all who ask may have it;--and that it bids me to part from him, and to see him no more. We met in the prison for the last time--at least for years to come. It may be, in years hence, when--when our knees and our tears and our contrition have changed our sinful hearts, sir, and wrought our pardon, we may meet again--but not now. After what has passed, I could not bear to see him. I wish him well, sir; but I wish him farewell, too; and if he has that--that regard towards us which he speaks of, I beseech him to prove it by obeying me in this.'	"Разве вы слышали от меня слова осуждения, сэр? - спросила вдова. - Если это он послал вас, скажите ему, что я, - лицо ее было теперь очень бледно, и голос то и дело прерывался, - что я испрашивала совета там, где никому нет отказа, и что мое решение - расстаться с ним и никогда более не видеться. Наша встреча в тюрьме была последней, по крайней мере, на долгие годы. Быть может, когда-нибудь, много лет спустя, - когда слезами? молитвами и раскаянием очистятся наши грешные души и нам будет даровано прощение, мы встретимся снова, но не ранее. Я не в силах видеть его после того, что произошло. Пусть он будет счастлив, сэр, но пусть он будет счастлив вдали от нас; и если он действительно питает к нам туте чувства, о которых он говорит, я прошу, чтобы он доказал это, подчинившись моему желанию".
"'I shall break the young man's heart, madam, by this hard sentence,'" Mr. Steele said.	"Ваш суровый приговор, сударыня, разобьет сердце моему молодому другу", - сказал мистер Стиль.
"The lady shook her head," continued my kind scholar. "'The hearts of young men, Mr. Steele, are not so made,' she said. 'Mr. Esmond will find other--other friends. The mistress of this house has relented very much towards the late lord's son,' she added, with a blush, 'and has promised me, that is, has promised that she will care for his fortune. Whilst I live in it, after the horrid horrid deed which has passed, Castlewood must never be a home to him-- never. Nor would I have him write to me--except--no--I would have him never write to me, nor see him more. Give him, if you will, my parting--Hush! not a word of this before my daughter.'	- Леди покачала головой, - продолжал добрый капитан. - "Сердца молодых людей не так устроены, мистер Стиль, - возразила она. - Мистер Эсмонд найдет себе других... других друзей. Хозяйка этого дома очень переменилась к сыну покойного лорда, - прибавила она, покраснев, - и обещала мне... то есть вообще обещала, что позаботится о его судьбе. Каслвуд же, после того страшного злодеяния, никогда больше не будет для него родным домом - во всяком случае, покуда я живу там. Он также не должен писать мне, разве только... нет, он не должен писать мне и никогда больше меня не увидит. Вы можете передать ему мой прощальный... Тсс! сюда идет моя дочь, при ней ни слова об этом".
"Here the fair Beatrix entered from the river, with her cheeks flushing with health, and looking only the more lovely and fresh for the mourning habiliments which she wore. And my Lady Viscountess said--	- Тут в комнату вошла прекрасная Беатриса, вернувшаяся с реки; щеки ее цвели здоровьем, и в траурной одежде она казалась еще свежее и прелестнее. Миледи виконтесса сказала:
"'Beatrix, this is Mr. Steele, gentleman-usher to the Prince's Highness. When does your new comedy appear, Mr. Steele?' I hope thou wilt be out of prison for the first night, Harry."	"Беатриса, это мистер Стиль, приближенный его королевского высочества. Когда мы увидим вашу новую комедию, мистер Стиль?" - Кстати, Гарри, я надеюсь, к премьере ты уже будешь на свободе.
The sentimental Captain concluded his sad tale, saying,	Чувствительный капитан закончил свою печальную повесть такими словами:
"Faith, the beauty of Filia pulcrior drove pulcram matrem out of my head; and yet as I came down the river, and thought about the pair, the pallid dignity and exquisite grace of the matron had the uppermost, and I thought her even more noble than the virgin!"	- Признаюсь, красота filia pulcrior заставила меня позабыть pulcram matrem; но дорогою, когда я мысленно вновь представил себе обеих, величавая грусть и неповторимое изящество последней одержали верх, и я пришел к убеждению, что все же матрона прекраснее девы.
The party of prisoners lived very well in Newgate, and with comforts very different to those which were awarded to the poor wretches there (his insensibility to their misery, their gayety still more frightful, their curses and blasphemy, hath struck with a kind of shame since--as proving how selfish, during his imprisonment, his own particular grief was, and how entirely the thoughts of it absorbed him): if the three gentlemen lived well under the care of the Warden of Newgate, it was because they paid well: and indeed the cost at the dearest ordinary or the grandest tavern in London could not have furnished a longer reckoning, than our host of the "Handcuff Inn"--as Colonel Westbury called it. Our rooms were the three in the gate over Newgate--on the second story looking up Newgate Street towards Cheapside and Paul's Church. And we had leave to walk on the roof, and could see thence Smithfield and the Bluecoat Boys' School, Gardens, and the Chartreux, where, as Harry Esmond remembered, Dick the Scholar, and his friend Tom Tusher, had had their schooling.	Нашим узникам недурно жилось в Ньюгете, где они содержались в условиях, весьма отличных от тех, которыми приходилось довольствоваться несчастным арестантам (впоследствии Эсмонд не раз испытал чувство стыда, вспоминая о своем равнодушии к их жалкой участи, их веселью, более страшному, чем горе, их проклятиям и богохульствам, и усматривая из этого, сколь себялюбивым сделало его за время пребывания в тюрьме собственное несчастье и насколько он был поглощен мыслями о нем); впрочем, если трем джентльменам недурно жилось на попечении смотрителя Ньюгетской тюрьмы, то это потому, что они и платили недурно, и надо сказать, что в самом дорогом заведении, в самой модной таверне не ухитрились бы составить счет длиннее того, что нам подавался в гостинице "Кандальный Замок" - по прозвищу, данному полковником Уэстбери. Мы занимали три комнаты, приходившиеся над воротами тюрьмы, во втором этаже, с окнами на Ньюгет-стрит в сторону Чипсайда и собора св. Павла. И нам разрешалось гулять по крыше, откуда мы могли видеть Смитфилд и Приют для мальчиков, сады и Картезианскую школу, где, как помнилось Гарри Эсмонду, обучались некогда его друг Том Тэшер и Ученый Дик.
Harry could never have paid his share of that prodigious heavy reckoning which my landlord brought to his guests once a week: for be had but three pieces in his pockets that fatal night before the duel, when the gentlemen were at cards, and offered to play five. But whilst he was yet ill at the Gatehouse, after Lady Castlewood had visited him there, and before his trial, there came one in an orange-tawny coat and blue lace, the livery which the Esmonds always wore, and brought a sealed packet for Mr. Esmond, which contained twenty guineas, and a note saying that a counsel had been appointed for him, and that more money would be forthcoming whenever he needed it.	Гарри и думать не мог бы о том, чтобы платить свою долю по солидному счету, который хозяин наш каждую неделю представлял своим постояльцам: ведь в роковую ночь перед дуэлью, когда джентльмены уселись за карты, у него не нашлось и десяти золотых, чтобы вступить в игру. Но когда он еще лежал больным в Гэйт-Хаус, вскоре после посещения леди Каслвуд и за несколько дней до суда, туда явился некто в оранжевой с синим галуном ливрее, какую носили слуги каслвудского дома, и вручил привратнику запечатанный пакет для мистера Эсмонда, в котором оказалось двадцать гиней и письмо, гласившее, что для него нанят адвокат и что как только ему понадобятся еще деньги, они ему будут присланы.
'Twas a queer letter from the scholar as she was, or as she called herself: the Dowager Viscountess Castlewood, written in the strange barbarous French which she and many other fine ladies of that time-- witness her Grace of Portsmouth--employed. Indeed, spelling was not an article of general commodity in the world then, and my Lord Marlborough's letters can show that he, for one, had but a little share of this part of grammar:--	То было довольно странное послание для столь ученой особы, какою была или называла себя вдовствующая виконтесса Каслвуд, написанное тем варварским французским языком, которым пользовались в своей переписке не только она, но и многие другие знатные дамы ее времени, хотя бы герцогиня Портсмутская. Надо сказать, что искусство правописания не было в ходу среди светского общества тех лет, и письма герцога Мальборо показывают, что он, например, ограничился весьма отдаленным знакомством с этим разделом грамматики.
"MONG COUSSIN," my Lady Viscountess Dowager wrote, "je scay que vous vous etes bravement batew et grievement blessay--du coste de feu M. le Vicomte. M. le Compte de Varique ne se playt qua parlay de vous: M. de Moon aucy. Il di que vous avay voulew vous bastre avecque luy--que vous estes plus fort que luy fur l'ayscrimme-- quil'y a surtout certaine Botte que vous scavay quil n'a jammay sceu pariay: et que c'en eut ete fay de luy si vouseluy vous vous fussiay battews ansamb. Aincy ce pauv Vicompte est mort. Mort et pontayt--Mon coussin, mon coussin! jay dans la tayste que vous n'estes quung pety Monst--angcy que les Esmonds ong tousjours este. La veuve est chay moy. J'ay recuilly cet' pauve famme. Elle est furieuse cont vous, allans tous les jours chercher ley Roy (d'icy) demandant a gran cri revanche pour son Mary. Elle ne veux voyre ni entende parlay de vous: pourtant elle ne fay qu'en parlay milfoy par jour. Quand vous seray hor prison venay me voyre. J'auray soing de vous. Si cette petite Prude veut se defaire de song pety Monste (Helas je craing quil ne soy trotar!) je m'on chargeray. J'ay encor quelqu interay et quelques escus de costay.	"Mong Coussin, - писала вдовствующая виконтесса, - je scay que vous vous etes bravement batew et grievement blessay du coste de feu M. le Vicomte. M. le Compte de Varique ne se playt qua parlay de vous: M. de Moon aucy. Il di que vous ayay voulew vous bastre avecque luy - que vous estes plus fort que luy sur l'ayscrimme - quil'y a surtout certaine Botte que vous scavay quil n'a jammay sceu pariay: et que c'en eut ete fay de luy si vouseluy vous vous fussiay battews ansamb. Aincy ce pauv Vicompte est mort. Mort et peutayt... Mon coussin, mon coussin l jay dans la tayste que vous n'estes quung pety Monst - angcy que les Esmonds ong tousjours este. La veuve est chay moy. J'ay recuully cet' pauve famme. Elle est furieuse cont vous, allans tous les jours chercher le Roy (d'icy) demandant a gran cri revanche pour son Mary. Elle ne 'veux voyre ni entende parlay de vous : pourtant elle ne fay qu'en parlay milfoy par jour. Quand vous seray hor prison venay me voyre. J'auray seing de vous. Si cette petite Prude veut se defaire de song pety Monste (Helas je craing quil ne soy trotar !) je m'en chargeray. J'ay encor quelque interay et quelques escus de costay.
"La Veuve se raccommode avec Miladi Marlboro qui est tout puicante avecque la Reine Anne. Cet dam senteraysent pour la petite prude; qui pourctant a un fi du mesme asge que vous savay.	La Veuve se raccommode avec Miladi Marlboro qui est tout puicante avecque la Reine Anne. Cet dam senteraysent pour la petite prude; qui pourctant a un fi du mesme asge que vous savay.
"En sortant de prisong venez icy. Je ne puy vous recevoir chaymoy a cause des mechansetes du monde, may pre du moy vous aurez logement.	En sortant de prisong venez icy. Je ne puy vous recevoir chaymoy a cause des mechansetes du monde, may pre du moy vous aurez logement.
"ISABELLE VICOMTESSE D'ESMOND"	Isabelle Vicomptesse d'Esmond" {*}.
	{* "Кузен, я знаю, что вы храбро дрались на стороне покойного г-на виконта и были серьезно ранены. Г-н граф Уорик только и говорит что о вас; и г-н Мохэн тоже. Он говорит, что вы хотели драться с ним, что вы лучше его владеете шпагой, что вы, в частности, знаете один удар, который ему никогда не удавалось отпарировать, и что, если б вы с ним дрались, ему пришел бы конец. Итак, этот бедный виконт умер. Умер и, может быть... Кузен, кузен! Мне приходит в голову, что вы просто маленькое чудовище, как и все Эсмонды. Вдова у меня. Я приютила эту бедную женщину. Она страшно сердита на вас, каждый день ездит к королю (здешнему) и с громкими криками требует отмщения за своего мужа. Она не хочет вас видеть и не хочет ничего слышать о вас; однако сама заговаривает о вас тысячу раз на день. Когда выйдете из тюрьмы, приходите навестить меня. Я позабочусь о вас. Если маленькая недотрога захочет отделаться от своего маленького чудовища (увы! боюсь, что уже поздно!), я возьму это на себя. У меня уже отложено несколько экю и немного ценных бумаг.
	Вдова помирилась с миледи Мальборо, которая пользуется большим влиянием на королеву Анну. Эти дамы принимают участие в маленькой недотроге, у которой, впрочем, сын одних лет вы знаете с кем.
	Когда выйдете из тюрьмы, приходите ко мне. Я не могу поселить вас у себя из-за злых языков. Но вам найдут помещение поблизости.
	Иаабелла виконтесса Эсмонд". (испорч. франц.).}
Marchioness of Esmond this lady sometimes called herself, in virtue of that patent which had been given by the late King James to Harry Esmond's father; and in this state she had her train carried by a knight's wife, a cup and cover of assay to drink from, and fringed cloth.	Маркиза Эсмонд - так иногда величала себя старая леди на основании патента, данного покойным королем Иаковом отцу Гарри Эсмонда: и по этому поводу она носила платье со шлейфом, который поддерживала жена дворянина, пила из чаши с крышкой и восседала на кресле, покрытом сукном с бахромой.
He who was of the same age as little Francis, whom we shall henceforth call Viscount Castlewood here, was H. R. H. the Prince of Wales, born in the same year and month with Frank, and just proclaimed at Saint Germains, King of Great Britain, France, and Ireland.	Тот, кому ровесником приходился маленький Фрэнсис (которого отныне мы будем называть виконтом Каслвудом), был его королевское высочество, принц Уэльский, родившийся в том же году и месяце, что и Фрэнк, и только что провозглашенный в Сен-Жермене королем Великобритании, Франции и Ирландии.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты