Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
The History of Henry Esmond, Esq./История Генри Эсмонда, эсквайра
CHAPTER V. MY SUPERIORS ARE ENGAGED IN PLOTS FOR THE RESTORATION OF KING JAMES II./Глава V Мои домашние участвуют в заговоре в пользу реставрации короля Иакова Второго
| English | Русский |
| Not having been able to sleep, for thinking of some lines for eels which he had placed the night before, the lad was lying in his little bed, waiting for the hour when the gate would be open, and he and his comrade, John Lockwood, the porter's son, might go to the pond and see what fortune had brought them. At daybreak John was to awaken him, but his own eagerness for the sport had served as a reveillez long since--so long, that it seemed to him as if the day never would come. | Как-то бессонной ночью - спать ему не давали мысли о верше для угрей, поставленной накануне, - мальчик лежал в своей постели, дожидаясь часа, когда отопрут ворота замка и можно будет вместе с приятелем по имени Джон Локвуд, сыном привратника, побежать к пруду и посмотреть, что им послала судьба. Джон должен был разбудить его на рассвете, но охотничий пыл давно уже сыграл ему утреннюю зорю, так давно, что ему казалось, будто день никогда не наступит. |
| It might have been four o'clock when he heard the door of the opposite chamber, the Chaplain's room, open, and the voice of a man coughing in the passage. Harry jumped up, thinking for certain it was a robber, or hoping perhaps for a ghost, and, flinging open his own door, saw before him the Chaplain's door open, and a light inside, and a figure standing in the doorway, in the midst of a great smoke which issued from the room. | Шел, должно быть, пятый час, когда он услышал скрип отворяемой двери и чей-то кашель в коридоре. Гарри вскочил, решив тотчас же, что это разбойник, а быть может, надеясь встретить привидение, и, распахнув свою дверь, увидел, что дверь капеллана раскрыта настежь, в комнате горит свет и на пороге, в клубах дыма, вырывающихся в коридор, стоит мужская фигура. |
| "Who's there?" cried out the boy, who was of a good spirit. | - Кто тут? - крикнул мальчик, смелый от природы. |
| "Silentium!" whispered the other; "'tis I, my boy!" | - Silentium! {Молчание (лат.).} - послышался шепот. - Это я, дитя мое. |
| and, holding his hand out, Harry had no difficulty in recognizing his master and friend, Father Holt. A curtain was over the window of the Chaplain's room that looked to the court, and Harry saw that the smoke came from a great flame of papers which were burning in a brazier when he entered the Chaplain's room. After giving a hasty greeting and blessing to the lad, who was charmed to see his tutor, the Father continued the burning of his papers, drawing them from a cupboard over the mantel-piece wall, which Harry had never seen before. | И Гарри, протянув вперед руку, без труда признал своего наставника и друга, патера Холта. Окно, выходившее во двор, было задернуто занавесью, и, войдя в комнату, Гарри увидел, что дым поднимается от груды бумаг, ярким пламенем горевших на жаровне. Наскоро приласкав и благословив мальчика, обрадованного нечаянной встречей с учителем, патер продолжал жечь бумаги, которые он доставал из потайного шкафа в стене над камином, никогда прежде не виденного юным Эсмондом. |
| Father Holt laughed, seeing the lad's attention fixed at once on this hole. | Заметив, что внимание мальчика тотчас же приковалось к этому тайнику, патер Холт рассмеялся. |
| "That is right, Harry," he said; "faithful little famuli, see all and say nothing. You are faithful, I know." | - Ничего, ничего, Гарри, - сказал он. - Верный ученик чародея все видит и обо всем молчит. В твоей верности я не сомневаюсь. |
| "I know I would go to the stake for you," said Harry. | - Я знаю только, что пошел бы на казнь для вас, - сказал Гарри. |
| "I don't want your head," said the Father, patting it kindly; all you have to do is to hold your tongue. Let us burn these papers, and say nothing to anybody. Should you like to read them?" | - Твоя голова мне не нужна, - сказал патер, ласково поглаживая эту голову. - Все, что от тебя требуется, это держать язык за зубами. А теперь сожжем все эти бумаги и никому не будем говорить об этом. Не хочешь ли прежде прочитать их? |
| Harry Esmond blushed, and held down his head; he HAD looked as the fact was, and without thinking, at the paper before him; and though he had seen it, could not understand a word of it, the letters being quite clear enough, but quite without meaning. They burned the papers, beating down the ashes in a brazier, so that scarce any traces of them remained. | Гарри Эсмонд покраснел и опустил голову; должно признаться, что он уже заглянул, не размышляя, в лежавшие перед ним бумаги; но хоть он хорошо видел их, однако же не мог понять ни слова, ибо строчки, выписанные разборчиво и четко, не содержали никакого смысла. Вдвоем они сожгли все документы и выколотили золу из жаровни, чтобы и следа от них не осталось. |
| Harry had been accustomed to see Father Holt in more dresses than one; it not being safe, or worth the danger, for Popish ecclesiastics to wear their proper dress; and he was, in consequence, in no wise astonished that the priest should now appear before him in a riding-dress, with large buff leather boots, and a feather to his hat, plain, but such as gentlemen wore. | Гарри привык видеть патера Холта в самых разнообразных одеждах - для папистского духовенства было небезопасно и неразумно появляться в подобающем сану облачении; и потому он нимало не удивился, когда патер предстал перед ним в платье для верховой езды, ботфортах из буйволовой кожи и шляпе с пером, простой, но вполне подходящей для джентльмена. |
| "You know the secret of the cupboard," said he, laughing, "and must be prepared for other mysteries;" and he opened--but not a secret cupboard this time--only a wardrobe, which he usually kept locked, and from which he now took out two or three dresses and perruques of different colors, and a couple of swords of a pretty make (Father Holt was an expert practitioner with the small-sword, and every day, whilst he was at home, he and his pupil practised this exercise, in which the lad became a very great proficient), a military coat and cloak, and a farmer's smock, and placed them in the large hole over the mantel-piece from which the papers had been taken. | _ Итак, ты уже знаешь тайну стенного шкафа, - смеясь, продолжал мистер Холт. - Приготовься же узнать и другие тайны. - И с этими словами он отворил на этот раз не потайной шкаф, но простой гардероб, который обычно бывал заперт на ключ и из которого теперь он вынул разную одежду, два или три парика неодинакового цвета, парочку отличной работы шпаг (патер Холт мастерски владел шпагой и во время своего пребывания в Каслвуде каждодневно упражнялся в этом искусстве со своим учеником, который вскоре достиг в нем значительных успехов), военный мундир, плащ и крестьянскую блузу и все это положил в углубление над камином, откуда только что доставал бумаги. |
| "If they miss the cupboard," he said, "they will not find these; if they find them, they'll tell no tales, except that Father Holt wore more suits of clothes than one. All Jesuits do. You know what deceivers we are, Harry." | - Если они не обнаружат тайник, - сказал он, - то не найдут всего этого; если же и найдут, эти вещи им ничего не скажут, разве только, что патер Холт любил менять свое обличье. Все иезуиты так поступают. Ведь ты знаешь, какие мы обманщики, Гарри. |
| Harry was alarmed at the notion that his friend was about to leave him; but | Гарри огорчился, увидев, что друг собирается вновь его покинуть; но священник утешил его. |
| "No," the priest said, "I may very likely come back with my lord in a few days. We are to be tolerated; we are not to be persecuted. But they may take a fancy to pay a visit at Castlewood ere our return; and, as gentlemen of my cloth are suspected, they might choose to examine my papers, which concern nobody--at least not them." And to this day, whether the papers in cipher related to politics, or to the affairs of that mysterious society whereof Father Holt was a member, his pupil, Harry Esmond, remains in entire ignorance. | - Нет, нет, - сказал он, - я, должно быть, вернусь сюда через несколько дней вместе с милордом. К нам будут терпимы: нас не станут преследовать. Но, быть может, кое-кому вздумается заглянуть в Каслвуд до нашего возвращения; а так как лица моего сана сейчас все на подозрении, любопытство непрошеных гостей могут привлечь мои бумаги, до которых никому нет дела, а всего менее им. - И было ли содержание шифрованных бумаг политического свойства, или же они относились к делам таинственного общества, которого патер Холт был членом, о том ученику его, Гарри Эсмонду, и поныне ничего не известно. |
| The rest of his goods, his small wardrobe, &c. Holt left untouched on his shelves and in his cupboard, taking down--with a laugh, however--and flinging into the brazier, where he only half burned them, some theological treatises which he had been writing against the English divines. | Остальные свои пожитки, скромный гардероб и прочее, Холт оставил нетронутым на полках и в ящиках и лишь достал, посмеиваясь при этом, и бросил в огонь, которому, однако, лишь наполовину дал его уничтожить, теологический трактат своего сочинения, направленный против англиканского духовенства. |
| "And now," said he, "Henry, my son, you may testify, with a safe conscience, that you saw me burning Latin sermons the last time I was here before I went away to London; and it will be daybreak directly, and I must be away before Lockwood is stirring." | - Ну вот, Генри, сын мой, - сказал он, - теперь ты с чистою совестью можешь присягнуть, что видел, как я накануне своего последнего отъезда в Лондон жег здесь латинские проповеди, а сейчас уже близится рассвет, и я должен исчезнуть прежде, чем Локвуд заворочается на постели. |
| "Will not Lockwood let you out, sir?" Esmond asked. Holt laughed; he was never more gay or good-humored than when in the midst of action or danger. | - Разве Локвуд не должен отпереть вам ворота, сэр? - спросил Эсмонд. Холт засмеялся: никогда он не бывал так весел и в таком отличном расположении духа, как перед лицом опасности или во время решительных действий. |
| "Lockwood knows nothing of my being here, mind you," he said; "nor would you, you little wretch! had you slept better. You must forget that I have been here; and now farewell. Close the door, and go to your own room, and don't come out till--stay, why should you not know one secret more? I know you will never betray me." | - Локвуд ничего не знает о моем пребывании здесь, запомни это, - сказал он, - как не знал бы и ты, маленький бездельник, если б спал покрепче. Ты должен позабыть, что видел меня здесь; а теперь прощай. Закрой дверь, ступай в свою комнату и не выходи, покуда... а впрочем, отчего не доверить тебе еще одной тайны? Я знаю, что ты никогда не предашь меня. |
| In the Chaplain's room were two windows; the one looking into the court facing westwards to the fountain; the other, a small casement strongly barred, and looking on to the green in front of the Hall. This window was too high to reach from the ground; but, mounting on a buffet which stood beneath it, Father Holt showed me how, by pressing on the base of the window, the whole framework of lead, glass, and iron stanchions descended into a cavity worked below, from which it could be drawn and restored to its usual place from without; a broken pane being purposely open to admit the hand which was to work upon the spring of the machine. | В комнате капеллана было два окна; одно выходило на двор, к западу от фонтана; другое, небольшое и забранное крепкой решеткой, было обращено к деревне. Оно приходилось так высоко, что рука до него не доставала; но, взлезши на табурет, стоявший рядом, патер Холт показал мне, как, если надавить на подоконник, весь свинцовый переплет вместе со стеклом и железными брусьями решетки опускался в устроенный в стене глубокий паз, откуда его можно было поднять и установить на место извне, просунув руку через одно из стекол, намеренно разбитое для этой цели, и нажав пружины механизма. |
| "When I am gone," Father Holt said, "you may push away the buffet, so that no one may fancy that an exit has been made that way; lock the door; place the key--where shall we put the key?--under 'Chrysostom' on the book-shelf; and if any ask for it, say I keep it there, and told you where to find it, if you had need to go to my room. The descent is easy down the wall into the ditch; and so, once more farewell, until I see thee again, my dear son." And with this the intrepid Father mounted the buffet with great agility and briskness, stepped across the window, lifting up the bars and framework again from the other side, and only leaving room for Harry Esmond to stand on tiptoe and kiss his hand before the casement closed, the bars fixing as firmly as ever, seemingly, in the stone arch overhead. When Father Holt next arrived at Castlewood, it was by the public gate on horseback; and he never so much as alluded to the existence of the private issue to Harry, except when he had need of a private messenger from within, for which end, no doubt, he had instructed his young pupil in the means of quitting the Hall. | - Когда я уйду, - сказал патер Холт, - ты отодвинешь табурет, чтобы никому и в голову не пришло, что кто-то входил и выходил этим путем; запрешь дверь; ключ положишь - куда бы нам положить ключ? - на книжную полку, под проповеди Иоанна Златоуста; и если у тебя станут его спрашивать, скажешь, что я всегда прячу его там и предупредил тебя об этом, на случай, если бы тебе понадобилось что-нибудь взять в моей комнате. Отсюда по стене нетрудно спуститься в ров; итак, прощай, дорогой сын мой, до скорой встречи! - И, произнеся эти слова, бесстрашный патер с завидной ловкостью и быстротой взобрался на табурет, вылез в окно и снова поднял оконницу с решеткой, оставив лишь узкий просвет вверху, позволивший Генри Эсмонду, привстав на цыпочки, поцеловать его руку, после чего оконница встала на свое место и перекладины решетки плотно вошли в каменный свод вверху. Когда патер Холт вновь появился в Каслвуде, он въехал туда верхом через главные ворота; и никогда даже не поминал Гарри о существовании потайного хода, кроме тех случаев, когда испытывал надобность в получении тайным образом вестей из замка; для этой цели он, должно быть, и открыл своему юному ученику секрет подъемного механизма окна. |
| Esmond, young as he was, would have died sooner than betray his friend and master, as Mr. Holt well knew; for he had tried the boy more than once, putting temptations in his way, to see whether he would yield to them and confess afterwards, or whether he would resist them, as he did sometimes, or whether he would lie, which he never did. Holt instructing the boy on this point, however, that if to keep silence is not to lie, as it certainly is not, yet silence is, after all, equivalent to a negation--and therefore a downright No, in the interest of justice or your friend, and in reply to a question that may be prejudicial to either, is not criminal, but, on the contrary, praiseworthy; and as lawful a way as the other of eluding a wrongful demand. | Как ни молод был Эсмонд, он скорей согласился бы умереть, чем выдать своего наставника и друга, и мистер Холт был в этом уверен, ибо неоднократно испытывал мальчика, подвергая его различным искушениям и при этом наблюдая, поддастся ли он и сознается ли впоследствии, или же сумеет устоять, что нередко бывало, или, наконец, солжет, чего не бывало ни разу. Холт, однако, постоянно поучал мальчика, что если умолчать не значит солгать, - что, без сомнения, справедливо, - то, с другой стороны, молчание равносильно отрицанию, и поэтому прямо сказать "нет" в интересах друга или справедливости, а тем более в ответ на вопрос, заданный с пагубной целью, не только не грешно, но даже похвально; и это вполне законный способ обойти опасный разговор. |
| For instance (says he), suppose a good citizen, who had seen his Majesty take refuge there, had been asked, "Is King Charles up that oak-tree?" his duty would have been not to say, Yes--so that the Cromwellians should seize the king and murder him like his father--but No; his Majesty being private in the tree, and therefore not to be seen there by loyal eyes: | - Вот, например, - говорил он, - вообрази, что некоему доброму англичанину, видевшему, как его величество укрылся в ветвях большого дуба, задают вопрос: "Не сидит ли король Карл на этом дереве?" В подобном случае долг велит ответить не "да", чтобы солдаты Кромвеля схватили короля и умертвили, как некогда отца его, - но "нет", ибо король пребывал на дереве неофициально и глазам верноподданного не следовало даже видеть его. |
| all which instruction, in religion and morals, as well as in the rudiments of the tongues and sciences, the boy took eagerly and with gratitude from his tutor. When, then, Holt was gone, and told Harry not to see him, it was as if he had never been. And he had this answer pat when he came to be questioned a few days after. | И мальчик с рвением и благодарностью воспринимал все эти религиозные и нравственные поучения, равно как начатки знаний, сообщаемые ему наставником. Поэтому, когда Холт на прощание приказал Гарри забыть об этом ночном посещении, для мальчика это было все равно, как если б он никого и не видел. И когда спустя несколько дней ему пришлось подвергнуться допросу, ответ его был готов заранее. |
| The Prince of Orange was then at Salisbury, as young Esmond learned from seeing Doctor Tusher in his best cassock (though the roads were muddy, and he never was known to wear his silk, only his stuff one, a-horseback), with a great orange cockade in his broad-leafed hat, and Nahum, his clerk, ornamented with a like decoration. The Doctor was walking up and down in front of his parsonage, when little Esmond saw him, and heard him say he was going to pay his duty to his Highness the Prince, as he mounted his pad and rode away with Nahum behind. The village people had orange cockades too, and his friend the blacksmith's laughing daughter pinned one into Harry's old hat, which he tore out indignantly when they bade him to cry "God save the Prince of Orange and the Protestant religion!" but the people only laughed, for they liked the boy in the village, where his solitary condition moved the general pity, and where he found friendly welcomes and faces in many houses. | В это время принц Оранский прибыл в Солсбери, о чем юный Эсмонд догадался, видя, что доктор Тэшер облачился в свою парадную одежду (хотя дороги были грязны, и обычно, выезжая верхом, он надевал не шелковую, а шер- стяную) и приколол к широкополой шляпе большую оранжевую кокарду; и что подобное же украшение появилось на шляпе Нэхума, причетника. Проходя однажды мимо пасторского дома, маленький Эсмонд слыхал, как доктор, расхаживавший в нетерпении взад и вперед за воротами, говорил, что намерен засвидетельствовать его высочеству свои верноподданнические чувства, и тотчас же после этого уселся в мягкое седло и ускакал в сопровождении Нэхума. В деревне все тоже надели оранжевые кокарды, и веселая дочка кузнеца, приятельница Гарри, приколола было такую же к старой шляпе мальчика, но тот с негодованием сорвал ее и бросил, наотрез отказавшись кричать вместе с другими: "Боже, храни принца Оранского и протестантскую церковь!" Впрочем, кругом только смеялись, потому что все любили и жалели одинокого мальчика и во многих домах он встречал ласковые улыбки и приветливые лица. |
| Father Holt had many friends there too, for he not only would fight the blacksmith at theology, never losing his temper, but laughing the whole time in his pleasant way; but he cured him of an ague with quinquina, and was always ready with a kind word for any man that asked it, so that they said in the village 'twas a pity the two were Papists. | У патера Холта тоже было немало друзей в деревне, потому что он не только вел с кузнецом богословские споры, - без всякого, кстати сказать, раздражения и только посмеиваясь свойственным ему приятным смешком, - но и вылечил его от лихорадки с помощью хины, и для каждого, кто к нему обращался, у него всегда находилось ласковое слово, так что все в деревне искренне огорчились, что мальчик и его наставник паписты. |
| The Director and the Vicar of Castlewood agreed very well; indeed, the former was a perfectly-bred gentleman, and it was the latter's business to agree with everybody. Doctor Tusher and the lady's- maid, his spouse, had a boy who was about the age of little Esmond; and there was such a friendship between the lads, as propinquity and tolerable kindness and good-humor on either side would be pretty sure to occasion. Tom Tusher was sent off early, however, to a school in London, whither his father took him and a volume of sermons, in the first year of the reign of King James; and Tom returned but once, a year afterwards, to Castlewood for many years of his scholastic and collegiate life. Thus there was less danger to Tom of a perversion of his faith by the Director, who scarce ever saw him, than there was to Harry, who constantly was in the Vicar's company; but as long as Harry's religion was his Majesty's, and my lord's, and my lady's, the Doctor said gravely, it should not be for him to disturb or disquiet him: it was far from him to say that his Majesty's Church was not a branch of the Catholic Church; upon which Father Holt used, according to his custom, to laugh, and say that the Holy Church throughout all the world, and the noble Army of Martyrs, were very much obliged to the Doctor. | Капеллан и доктор Тэшер отлично ладили друг с другом, что и не удивительно, так как первый был истинный джентльмен, а второй почитал своею обязанностью ладить со всеми. У доктора Тэшера и его супруги, бывшей камеристки миледи, был сын, ровесник Эсмонду; и мальчиков соединяла дружба, вполне понятная, потому что им постоянно приходилось бывать вместе и потому что оба отличались добродушным, приветливым нравом. Однако Том Тэшер рано поступил в лондонскую школу, куда отец свез его вместе с объемистым сборником проповедей в первый год царствования короля Иакова; и с тех пор, за все долгие годы учения в школе, а потом и в колледже, Том лишь однажды приезжал в Каслвуд. Таким образом, опасность быть совращенным с пути истинной веры была несравненно меньше для Тома, редко попадавшегося на глаза капеллану, чем для Гарри, который постоянно находился в обществе викария; но покуда религии, исповедуемой Гарри, придерживались и при дворе, и в Каслвудском замке, доктор важно заявлял, что не намерен смущать и тревожить совесть мальчика; он никогда не позволил бы себе сказать, что церковь, к которой принадлежат их величества, не является истинной церковью. Слушая эти слова, патер Холт, как всегда, смеялся и говорил, что святая церковь во всем мире и все благородное воинство мучеников премного обязаны доктору Тэшеру. |
| It was while Dr. Tusher was away at Salisbury that there came a troop of dragoons with orange scarfs, and quartered in Castlewood, and some of them came up to the Hall, where they took possession, robbing nothing however beyond the hen-house and the beer-cellar: and only insisting upon going through the house and looking for papers. The first room they asked to look at was Father Holt's room, of which Harry Esmond brought the key, and they opened the drawers and the cupboards, and tossed over the papers and clothes-- but found nothing except his books and clothes, and the vestments in a box by themselves, with which the dragoons made merry, to Harry Esmond's horror. And to the questions which the gentleman put to Harry, he replied that Father Holt was a very kind man to him, and a very learned man, and Harry supposed would tell him none of his secrets if he had any. He was about eleven years old at this time, and looked as innocent as boys of his age. | Пока доктор Тэшер ездил в Солсбери, в Каслвуд прибыл отряд драгун с оранжевыми перевязями. Солдаты были расквартированы в деревне, но некоторые из них явились в замок и стали полновластно распоряжаться в нем, хотя, впрочем, ни в каких бесчинствах не были замечены, если не считать разгрома курятника и винного погреба; только очень внимательно осмотрели весь дом в поисках важных бумаг. Прежде всего они отправились в комнату патера Холта, ключ от которой дал им Гарри Эсмонд, открыли все ящики и сундуки, перерыли все бумаги и платья, но не нашли ничего, кроме книг, белья и уложенного в особый ларец священнического облачения, над которым превесело потешались, к ужасу Гарри Эсмонда. На вопросы, заданные их начальником, мальчик отвечал, что патер весьма ученый человек, что он всегда был очень добр к нему, но едва ли стал бы посвящать его в свои тайны, если они у него имелись. Гарри в то время было одиннадцать лет, и на вид он казался наивным и простодушным, как все дети в этом возрасте. |
| The family were away more than six months, and when they returned they were in the deepest state of dejection, for King James had been banished, the Prince of Orange was on the throne, and the direst persecutions of those of the Catholic faith were apprehended by my lady, who said she did not believe that there was a word of truth in the promises of toleration that Dutch monster made, or in a single word the perjured wretch said. My lord and lady were in a manner prisoners in their own house; so her ladyship gave the little page to know, who was by this time growing of an age to understand what was passing about him, and something of the characters of the people he lived with. | Хозяева замка отсутствовали более полугода и воротились в крайне угнетенном состоянии духа, ибо король Иаков был изгнан, на трон вступил принц Оранский, и верных католиков ожидали жесточайшие гонения, как утверждала миледи, заявившая, что не верит в обещанную голландским чудовищем веротерпимость, как вообще не верит ни одному слову клятвопреступника. Милорд и миледи были теперь как бы узниками в собственном замке; ее милость так и сказала маленькому пажу, который к этому времени настолько подрос, что мог уже разбираться в событиях, происходивших вокруг него, и в людях, среди которых жил. |
| "We are prisoners," says she; "in everything but chains, we are prisoners. Let them come, let them consign me to dungeons, or strike off my head from this poor little throat" (and she clasped it in her long fingers). "The blood of the Esmonds will always flow freely for their kings. We are not like the Churchills--the Judases, who kiss their master and betray him. We know how to suffer, how even to forgive in the royal cause" (no doubt it was to that fatal business of losing the place of Groom of the Posset to which her ladyship alluded, as she did half a dozen times in the day). "Let the tyrant of Orange bring his rack and his odious Dutch tortures--the beast! the wretch! I spit upon him and defy him. Cheerfully will I lay this head upon the block; cheerfully will I accompany my lord to the scaffold: we will cry 'God save King James!' with our dying breath, and smile in the face of the executioner." And she told her page, a hundred times at least, of the particulars of the last interview which she had with his Majesty. | - Мы настоящие узники, - говорила миледи, - не хватает только цепей. Что ж, пусть придут, пусть заточат меня в темницу или снесут голову с этих бедных хрупких плеч (и она сжимала свою шею длинными пальцами). Эсмонды всегда были готовы отдать жизнь за своего короля. Мы не чета Черчиллям, гнусным иудам, которые, целуя, предают своего господина. Мы умеем не только страдать, но и прощать обиды. (Здесь миледи, по всей видимости, намекала на злополучную историю с лишением должности Кравчего Утреннего Кубка, что делала раз по десяти в день.) Пусть явится сюда оранский тиран со своей дыбой и со всеми голландскими орудиями пытки. Предатель! Гнусная тварь! Я плюну ему в глаза в знак своего презрения. Улыбаясь, положу я голову на плаху; улыбаясь, взойду на эшафот вместе с моим супругом; и пред тем как испустить последний вздох, мы оба воскликнем: "Боже, храни короля Иакова!" - и рассмеемся в лицо палачу. - Тут она в сотый раз принималась пересказывать пажу мельчайшие подробности своего последнего свидания с его величеством. |
| "I flung myself before my liege's feet," she said, "at Salisbury. I devoted myself--my husband--my house, to his cause. Perhaps he remembered old times, when Isabella Esmond was young and fair; perhaps he recalled the day when 'twas not I that knelt--at least he spoke to me with a voice that reminded ME of days gone by. 'Egad!' said his Majesty, 'you should go to the Prince of Orange; if you want anything.' 'No, sire,' I replied, 'I would not kneel to a Usurper; the Esmond that would have served your Majesty will never be groom to a traitor's posset.' The royal exile smiled, even in the midst of his misfortune; he deigned to raise me with words of consolation. The Viscount, my husband, himself, could not be angry at the august salute with which he honored me!" | - Приехав в Солсбери, - говорила она, - я бросилась к ногам моего государя. Я сказала, что я сама, мой муж, мой дом - все принадлежит ему. Быть может, он вспомнил былые времена, когда Изабелла Эсмонд была молода и красива; быть может, подумал о том дне, когда не я стояла на коленях, - во всяком случае он заговорил со мной голосом, который мне напомнил о далеком прошлом. "Клянусь, - сказал он, - если вы ищите награды, ступайте лучше к принцу Оранскому". - "Нет, государь, - отвечала я, - никогда я не преклоню колен перед узурпатором. Эсмонд счел бы за честь служить вашему величеству, но к кубку предателя рука его не прикоснется". Тут царственный изгнанник улыбнулся, несмотря на свои несчастья, и соизволил поднять меня со словами утешения. Сам виконт, мой супруг, не мог бы оскорбиться августейшим поцелуем, которого я удостоилась. |
| The public misfortune had the effect of making my lord and his lady better friends than they ever had been since their courtship. My lord Viscount had shown both loyalty and spirit, when these were rare qualities in the dispirited party about the King; and the praise he got elevated him not a little in his wife's good opinion, and perhaps in his own. He wakened up from the listless and supine life which he had been leading; was always riding to and fro in consultation with this friend or that of the King's; the page of course knowing little of his doings, but remarking only his greater cheerfulness and altered demeanor. | Эти бедственные события поселили между милордом и миледи согласие, какого они не знали со времени своей помолвки. Милорд виконт обнаружил верность и присутствие духа в такое время, когда оба эти достоинства были в диковинку среди павших духом сторонников короля; и заслуженные им похвалы немало возвысили его в глазах жены, а быть может, и в его собственных. Он очнулся от лени и равнодушия, в которых до сих пор протекала его жизнь, и до целым дням не слезал с коня, объезжая для тайных переговоров друзей изгнанного короля; юный паж не мог, разумеется, в точности знать, чем он занят, но замечал его непривычное оживление и изменившиеся повадки. |
| Father Holt came to the Hall constantly, but officiated no longer openly as chaplain; he was always fetching and carrying: strangers, military and ecclesiastic (Harry knew the latter, though they came in all sorts of disguises), were continually arriving and departing. My lord made long absences and sudden reappearances, using sometimes the means of exit which Father Holt had employed, though how often the little window in the Chaplain's room let in or let out my lord and his friends, Harry could not tell. He stoutly kept his promise to the Father of not prying, and if at midnight from his little room he heard noises of persons stirring in the next chamber, he turned round to the wall, and hid his curiosity under his pillow until it fell asleep. Of course he could not help remarking that the priest's journeys were constant, and understanding by a hundred signs that some active though secret business employed him: what this was may pretty well be guessed by what soon happened to my lord. | Патер Холт часто бывал в замке, но не отправлял уже своих обязанностей капеллана; он то и дело что-то привозил и увозил; вместе с ним приезжали и уезжали разные незнакомцы, военные и духовные особы (последних Гарри всегда узнавал сразу, хоть они и прибегали к переодеванию). Милорд то надолго исчезал, то вдруг неожиданно возвращался, пользуясь иногда тем путем, который указал мальчику патер Холт, но про то, как часто открывалось окошко в комнате капеллана, пропуская милорда и его друзей, Гарри не было известно. Он стойко исполнял данное патеру обещание не подсматривать, и заслышав среди ночи шум и голоса в соседней комнате, поворачивался лицом к стене и до тех пор прятал свое любопытство в подушках, покуда оно не засыпало. Однако от него не могло ускользнуть, что отлучки священника повторялись довольно часто и что, судя по всему, он был занят каким-то хлопотливым, хоть и тайным делом; какого рода было это дело нетрудно заключить из того, что вскоре произошло с милордом. |
| No garrison or watch was put into Castlewood when my lord came back, but a Guard was in the village; and one or other of them was always on the Green keeping a look-out on our great gate, and those who went out and in. Lockwood said that at night especially every person who came in or went out was watched by the outlying sentries. 'Twas lucky that we had a gate which their Worships knew nothing about. My lord and Father Holt must have made constant journeys at night: once or twice little Harry acted as their messenger and discreet little aide-de-camp. He remembers he was bidden to go into the village with his fishing-rod, enter certain houses, ask for a drink of water, and tell the good man, "There would be a horse-market at Newbury next Thursday," and so carry the same message on to the next house on his list. | Ни гарнизона, ни охраны не было в Каслвуде, когда туда вернулся милорд, но в деревне стоял сторожевой отряд; и один из солдат постоянно находился в дозоре у главных ворот замка; Локвуд рассказывал, что ночью часовые особенно бдительно следили за всяким, кто входил или выходил из замка. По счастью, в нем имелся выход, о котором их благородиям ничего не было известно. Милорд и патер Холт часто совершали свои поездки именно ночью; раз или два маленькому Гарри пришлось послужить их посланцем или скромным маленьким адъютантом. Помнится, однажды ему было поручено с удочкой в руках пройти по деревне, постучаться в некоторые дома, указанные заранее, и, попросив напиться, сказать хозяину: "В тот четверг будет конская ярмарка в Ньюбери". |
| He did not know what the message meant at the time, nor what was happening: which may as well, however, for clearness' sake, be explained here. The Prince of Orange being gone to Ireland, where the King was ready to meet him with a great army, it was determined that a great rising of his Majesty's party should take place in this country; and my lord was to head the force in our county. Of late he had taken a greater lead in affairs than before, having the indefatigable Mr. Holt at his elbow, and my Lady Viscountess strongly urging him on; and my Lord Sark being in the Tower a prisoner, and Sir Wilmot Crawley, of Queen's Crawley, having gone over to the Prince of Orange's side--my lord became the most considerable person in our part of the county for the affairs of the King. | В то время он не понимал, что означает это предупреждение, как не понимал и тех событий, которые совершались в стране и которые, однако, для удобства читателей настоящих записок, уместно будет здесь разъяснить. Принц Оранский отбыл в Ирландию, где король с многочисленной армией готовился дать ему отпор, и было решено поднять по всей стране восстание в пользу его величества; милорду предстояло возглавить силы повстанцев в нашем графстве. За последнее время милорд стал принимать большое участие в этих делах, благодаря неутомимому патеру Холту и миледи, которая всячески подстрекала его, и так как лорд Сарк находился в заключении в Тауэре, а сэр Уилмот Кроули, из Королевского Кроули, перешел на сторону принца Оранского, милорд стал самым значительным из сторонников короля в нашей округе. |
| It was arranged that the regiment of Scots Grays and Dragoons, then quartered at Newbury, should declare for the King on a certain day, when likewise the gentry affected to his Majesty's cause were to come in with their tenants and adherents to Newbury, march upon the Dutch troops at Reading under Ginckel; and, these overthrown, and their indomitable little master away in Ireland, 'twas thought that our side might move on London itself, and a confident victory was predicted for the King. | Было условлено, что полк шотландских драгун, стоявший в то время в Ньюбери, открыто заявит о своей преданности королю в заранее намеченный день, когда там соберутся все окрестные дворяне, сохранившие верность его величеству, со своими домочадцами и арендаторами, с тем чтобы соединенными силами идти на Рэдинг, занятый голландскими войсками под командой Гинкеля; и многие питали надежду, что если голландцы будут разбиты, - тем более что их неукротимый маленький полководец в это время находился в Ирландии, - нашим силам удастся дойти до самого Лондона, и тогда дело короля восторжествует. |
| As these great matters were in agitation, my lord lost his listless manner and seemed to gain health; my lady did not scold him, Mr. Holt came to and fro, busy always; and little Harry longed to have been a few inches taller, that he might draw a sword in this good cause. | В круговороте всех этих важных событий милорд утратил свою обычную сонливость и словно даже поздоровел; миледи перестала браниться с ним; мистер Холт приезжал и уезжал, занятый своими хлопотами, а маленький Гарри мечтал стать хоть на несколько дюймов повыше, чтобы тоже с оружием в руках постоять за правое дело. |
| One day, it must have been about the month of July, 1690, my lord, in a great horseman's coat, under which Harry could see the shining of a steel breastplate he had on, called little Harry to him, put the hair off the child's forehead, and kissed him, and bade God bless him in such an affectionate way as he never had used before. Father Holt blessed him too, and then they took leave of my Lady Viscountess, who came from her apartment with a pocket-handkerchief to her eyes, and her gentlewoman and Mrs. Tusher supporting her. | Однажды - это было, кажется, в июле 1690 года - Гарри был вызван к милорду, и тот, запахнув широкий плащ, под которым блеснули стальные доспехи, отвел ему волосы со лба, поцеловал и призвал на него благословение божье с глубоким чувством, какого ни разу не проявлял прежде. Патер Холт также благословил мальчика, после чего оба простились с миледи виконтессой, которая вышла из своих покоев, опираясь на руки миссис Тэшер и камеристки и прижимая платок к глазам. |
| "You are going to--to ride," says she. "Oh, that I might come too-- but in my situation I am forbidden horse exercise." | - Итак, вы... вы едете, - сказала она. - Ах, зачем я не могу ехать вместе с вами! Как жаль, что в моем положении опасно трястись на лошадях. |
| "We kiss my Lady Marchioness's hand," says Mr. Holt. | - Примите наш привет, маркиза, - сказал мистер Холт. |
| "My lord, God speed you!" she said, stepping up and embracing my lord in a grand manner. "Mr. Holt, I ask your blessing:" and she knelt down for that, whilst Mrs. Tusher tossed her head up. | - Спешите, милорд, с вами бог! - сказала она, выступив вперед и величественно заключив милорда в объятия. - Мистер Холт, я жду вашего благословения. - И она опустилась на колени, а миссис Тэшер при виде этого надменно вскинула голову. |
| Mr. Holt gave the same benediction to the little page, who went down and held my lord's stirrups for him to mount; there were two servants waiting there too--and they rode out of Castlewood gate. | Мистер Холт еще раз благословил и маленького пажа, который вышел, чтобы подержать стремя милорду; двое конных слуг ожидали во дворе - и вскоре вся кавалькада выехала из ворот Каслвуда. |
| As they crossed the bridge, Harry could see an officer in scarlet ride up touching his hat, and address my lord. | За мостом к ним подъехал офицер в ярко-красном плаще. Гарри видел, как он приподнял шляпу и заговорил с милордом. |
| The party stopped, and came to some parley or discussion, which presently ended, my lord putting his horse into a canter after taking off his hat and making a bow to the officer, who rode alongside him step for step: the trooper accompanying him falling back, and riding with my lord's two men. They cantered over the Green, and behind the elms (my lord waving his hand, Harry thought), and so they disappeared. | Всадники остановились, и завязалась какая-то беседа или спор, который вскоре кончился тем, что милорд, сняв шляпу и поклонившись офицеру, пустил свою лошадь вскачь, а офицер сделал то же и поехал с ним бок о бок; сопровождавший же его солдат немного поотстал и поравнялся со слугами милорда. Так они проскакали через всю долину, потом свернули за высокие вязы (тут Гаррзй показалось, что милорд помахал ему рукой) и скрылись из виду. |
| That evening we had a great panic, the cow-boy coming at milking-time riding one of our horses, which he had found grazing at the outer park-wall. | Вечером был у нас большой переполох: пастух вернулся ко времени дойки верхом на одной из наших лошадей и рассказал, что она паслась без присмотра за наружной оградой парка. |
| All night my Lady Viscountess was in a very quiet and subdued mood. She scarce found fault with anybody; she played at cards for six hours; little page Esmond went to sleep. He prayed for my lord and the good cause before closing his eyes. | Весь вечер миледи виконтесса пребывала в самом мирном и кротком расположении духа. Она почти не придиралась к окружающим и провела шесть часов кряду за карточной игрой; маленький же Эсмонд лег спать. Перед тем как закрыть глаза, он усердно помолился за милорда и правое дело. |
| It was quite in the gray of the morning when the porter's bell rang, and old Lockwood, waking up, let in one of my lord's servants, who had gone with him in the morning, and who returned with a melancholy story. | Перед самым рассветом в привратницкой зазвонил колокол, и старый Локвуд, проснувшись, впустил одного из слуг милорда, который вместе с ним накануне утром покинул замок и теперь воротился с самыми печальными вестями. |
| The officer who rode up to my lord had, it appeared, said to him, that it was his duty to inform his lordship that he was not under arrest, but under surveillance, and to request him not to ride abroad that day. | Как оказалось, офицер в красном плаще предупредил милорда, что он находится если не под арестом, но, во всяком случае, под надзором, и просил его в этот день не выезжать из Каслвуда. |
| My lord replied that riding was good for his health, that if the Captain chose to accompany him he was welcome; and it was then that he made a bow, and they cantered away together. | Милорд возразил, что верховая езда полезна для его здоровья и если капитану угодно присоединиться, он рад будет его обществу; тогда-то он и снял с поклоном шляпу, после чего они поскакали вместе. |
| When he came on to Wansey Down, my lord all of a sudden pulled up, and the party came to a halt at the cross-way. | Доехав до перекрестка в Уонси-Даун, милорд вдруг осадил лошадь, и вся кавалькада остановилась. |
| "Sir," says he to the officer, "we are four to two; will you be so kind as to take that road, and leave me go mine?" | - Сэр, - сказал он офицеру, - нас четверо против вас двоих; не угодно ли вам будет избрать другой путь и предоставить нам следовать своим? |
| "Your road is mine, my lord," says the officer. | - Ваш путь - мой путь, милорд, - возразил офицер. |
| "Then--" says my lord; but he had no time to say more, for the officer, drawing a pistol, snapped it at his lordship; as at the same moment Father Holt, drawing a pistol, shot the officer through the head. | - Тогда... - начал милорд, но больше он не успел ничего сказать, так как офицер, выхватив пистолет, прицелился в его милость; и в ту же секунду патер Холт, выхватив свой, выстрелил офицеру в голову. |
| It was done, and the man dead in an instant of time. The orderly, gazing at the officer, looked seared for a moment, and galloped away for his life. | Все это произошло в одно мгновение. Солдат в испуге глянул на труп своего офицера, дернул поводьями, и во весь опор поскакал прочь. |
| "Fire! fire!" cries out Father Holt, sending another shot after the trooper, but the two servants were too much surprised to use their pieces, and my lord calling to them to hold their hands, the fellow got away. | - Пали! Пали! - закричал патер Холт, посылая второй заряд ему вдогонку, но оба слуги, растерявшись от неожиданности, позабыли о своем оружии, и солдат ушел невредимым. |
| "Mr. Holt, qui pensait a tout," says Blaise, "gets off his horse, examines the pockets of the dead officer for papers, gives his money to us two, and says, 'The wine is drawn, M. le Marquis,'--why did he say Marquis to M. le Vicomte?--'we must drink it.' | - Monsieur Холт, qui pensait a tout {...Который думал обо всем (франц.).}, - рассказывал Блэз, - тут же соскочил с лошади, осмотрел карманы убитого в поисках бумаг; деньги, которые там нашлись, разделил между нами двумя и сказал: "Вино откупорено, monsieur le marquis, - почему-то он назвал monsieur le vicomte маркизом, - нужно пить его". |
| "The poor gentleman's horse was a better one than that I rode," Blaise continues; "Mr. Holt bids me get on him, and so I gave a cut to Whitefoot, and she trotted home. We rode on towards Newbury; we heard firing towards midday: at two o'clock a horseman comes up to us as we were giving our cattle water at an inn--and says, 'All is done! The Ecossais declared an hour too soon--General Ginckel was down upon them.' The whole thing was at an end. | У бедняги офицера лошадь была получше моей, - продолжал Блэз, - и monsieur Холт велел мне пересесть на нее, а свою Белоножку я легонько стегнул, и она затрусила домой. Мы поехали дальше, по направлению к Ньюбери; около полудня мы заслышали выстрелы; в два часа, когда мы поили коней в придорожной гостинице, к нам подъехал всадник и сказал, что все пропало. Шотландцы заявили о своих намерениях на час раньше, чем следовало, и генерал Гинкель выступил против них. Все надежды рухнули. |
| "'And we've shot an officer on duty, and let his orderly escape,' says my lord. | "А мы застрелили офицера при исполнении служебного долга и дали убежать солдату, видевшему это!" - вскричал милорд. |
| "'Blaise,' says Mr. Holt, writing two lines on his table-book, one for my lady and one for you, Master Harry; 'you must go back to Castlewood, and deliver these,' and behold me." | "Блэз, - сказал мне monsieur Холт, достав записную книжку и набросав две записки - одну для миледи, другую для вас, мистер Гарри, - возвращайтесь тотчас же в Каслвуд и передайте это", - и вот я здесь. |
| And he gave Harry the two papers. He read that to himself, which only said, "Burn the papers in the cupboard, burn this. You know nothing about anything." Harry read this, ran up stairs to his mistress's apartment, where her gentlewoman slept near to the door, made her bring a light and wake my lady, into whose hands he gave the paper. She was a wonderful object to look at in her night attire, nor had Harry ever seen the like. | С этими словами он вручил Гарри обе записки. Мальчик прочел ту, которая предназначалась ему, в ней стояло: "Сожги бумаги из тайника, сожги и эту записку. Ты ничего не слышал и не знаешь". Прочтя записку, Гарри бросился наверх, в покои своей госпожи, поднял камеристку, спавшую у дверей опочивальни, велел ей зажечь свечу и разбудить миледи, которой и вручил послание патера Холта. В дачном наряде она являла собой прелюбопытное зрелище; Гарри до тех пор еще не приходилось видеть ничего подобного. |
| As soon as she had the paper in her hand, Harry stepped back to the Chaplain's room, opened the secret cupboard over the fireplace, burned all the papers in it, and, as he had seen the priest do before, took down one of his reverence's manuscript sermons, and half burnt that in the brazier. By the time the papers were quite destroyed it was daylight. Harry ran back to his mistress again. Her gentlewoman ushered him again into her ladyship's chamber; she told him (from behind her nuptial curtains) to bid the coach be got ready, and that she would ride away anon. | Как только записка очутилась в руках миледи, Гарри поспешил в комнату капеллана, открыл тайник над камином и сжег все находящиеся там бумаги, после чего, следуя примеру самого мистера Холта, взял одну из рукописей, содержавших проповеди его преподобия, и дал ей наполовину истлеть на жаровне. К тому времени, как догорели последние клочки бумаг из тайника, настал уже день. Гарри снова побежал к своей госпоже. Снова камеристка провела его в комнату ее милости; последняя (из-за полога, скрывавшего кровать) приказала передать ему, чтоб закладывали карету, так как она тотчас же намерена покинуть замок. |
| But the mysteries of her ladyship's toilet were as awfully long on this day as on any other, and, long after the coach was ready, my lady was still attiring herself. And just as the Viscountess stepped forth from her room, ready for departure, young John Lockwood comes running up from the village with news that a lawyer, three officers, and twenty or four-and-twenty soldiers, were marching thence upon the house. John had but two minutes the start of them, and, ere he had well told his story, the troop rode into our court-yard. | Но тайны туалета миледи потребовали в этот день не менее длительного срока, чем обычно, и карете долго пришлось ожидать, пока ее милость кончит наряжаться. И в ту самую минуту, когда виконтесса, готовая наконец к отъезду, переступила порог своей комнаты, прибежал из деревни юный Джон Локвуд с вестью о том, что к дому приближаются два или три десятка солдат, а с ними стряпчий и три офицера. Джон опередил их всего минуты на две, и не успел он кончить свой рассказ, как отряд вступил во двор замка. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
