|
English |
Русский |
CHAPTER 1 |
1 |
|
He was an inch, perhaps two, under six feet, powerfully built, and he advanced straight at you with a slight stoop of the shoulders, head forward, and a fixed from-under stare which made you think of a charging bull. His voice was deep, loud, and his manner displayed a kind of dogged self-assertion which had nothing aggressive in it. It seemed a necessity, and it was directed apparently as much at himself as at anybody else. He was spotlessly neat, apparelled in immaculate white from shoes to hat, and in the various Eastern ports where he got his living as ship-chandler's water-clerk he was very popular. |
Ростом он был шесть футов, - пожалуй, на один-два дюйма меньше, сложения крепкого, и он шел прямо на вас, слегка сгорбившись, опустив голову и пристально глядя исподлобья, что наводило на мысль о быке, бросающемся в атаку. Голос у него был низкий, громкий, а держался он так, словно упрямо настаивал на признании своих прав, хотя ничего враждебного в этом не было; казалось, это требование признания вызвано необходимостью и, видимо, относится в равной мере и к нему самому, и ко всем остальным. Он всегда был одет безукоризненно, с ног до головы - в белом, и пользовался большой популярностью в различных восточных портах, где зарабатывал себе на жизнь, служа морским клерком у судовых поставщиков. |
|
A water-clerk need not pass an examination in anything under the sun, but he must have Ability in the abstract and demonstrate it practically. His work consists in racing under sail, steam, or oars against other water-clerks for any ship about to anchor, greeting her captain cheerily, forcing upon him a card--the business card of the ship-chandler--and on his first visit on shore piloting him firmly but without ostentation to a vast, cavern-like shop which is full of things that are eaten and drunk on board ship; where you can get everything to make her seaworthy and beautiful, from a set of chain-hooks for her cable to a book of gold-leaf for the carvings of her stern; and where her commander is received like a brother by a ship-chandler he has never seen before. |
Морскому клерку не нужно сдавать никаких экзаменов, но предполагается, что он должен отличаться сноровкой и проявляет ее на практике. Его работа заключается в том, чтобы под парусом, на паровом катере или на веслах обгонять других морских клерков, первым подплыть к судну, готовому бросить якорь, и радушно приветствовать капитана, вручая ему проспект судового поставщика; когда же капитан сходит на берег, морской клерк должен уверенно, но не назойливо направить его к большой, похожей на пещеру, лавке, где можно найти большой выбор напитков и съестных припасов, необходимых на судне. Там имеется решительно все, чтобы сделать судно красивым и пригодным к плаванию, начиная с крюков для цепи и кончая листовым золотом для украшения кормы, и поставщик встречает там, словно родного брата, любого капитана, которого никогда раньше не видел. |
|
There is a cool parlour, easy-chairs, bottles, cigars, writing implements, a copy of harbour regulations, and a warmth of welcome that melts the salt of a three months' passage out of a seaman's heart. The connection thus begun is kept up, as long as the ship remains in harbour, by the daily visits of the water-clerk. To the captain he is faithful like a friend and attentive like a son, with the patience of Job, the unselfish devotion of a woman, and the jollity of a boon companion. Later on the bill is sent in. It is a beautiful and humane occupation. Therefore good water-clerks are scarce. When a water-clerk who possesses Ability in the abstract has also the advantage of having been brought up to the sea, he is worth to his employer a lot of money and some humouring. Jim had always good wages and as much humouring as would have bought the fidelity of a fiend. Nevertheless, with black ingratitude he would throw up the job suddenly and depart. To his employers the reasons he gave were obviously inadequate. They said 'Confounded fool!' as soon as his back was turned. This was their criticism on his exquisite sensibility. |
Там вы найдете и прохладную гостиную с креслами, бутылками, сигарами, письменными принадлежностями и экземпляром портовых правил, и радушный прием, который растворяет соль, за три месяца плавания накопившуюся в сердце моряка. Знакомство, таким образом завязанное, поддерживается благодаря ежедневным визитам морского клерка до тех пор, пока судно остается в порту. К капитану клерк относится как верный друг и внимательный сын, проявляет терпение Иова и беззаветную преданность женщины и держит себя как веселый и добрый малый. Позже посылается счет. Прекрасное и гуманное занятие! Вот почему хорошие морские клерки встречаются редко. Если морской клерк, наделенный сноровкой, вдобавок еще и знаком с морем, хозяин платит ему большие деньги и дает кое-какие поблажки. Джим всегда получал хорошее жалованье и пользовался такими поблажками, какие завоевали бы верность врага. Тем не менее с черной неблагодарностью он внезапно бросал работу и уезжал. Объяснения, какие он давал своим хозяевам, были явно несостоятельны. "Проклятый болван!" - говорили хозяева, как только он поворачивался к ним спиной. Таково было их мнение об его утонченной чувствительности. |
|
To the white men in the waterside business and to the captains of ships he was just Jim--nothing more. He had, of course, another name, but he was anxious that it should not be pronounced. His incognito, which had as many holes as a sieve, was not meant to hide a personality but a fact. When the fact broke through the incognito he would leave suddenly the seaport where he happened to be at the time and go to another--generally farther east. He kept to seaports because he was a seaman in exile from the sea, and had Ability in the abstract, which is good for no other work but that of a water-clerk. He retreated in good order towards the rising sun, and the fact followed him casually but inevitably. Thus in the course of years he was known successively in Bombay, in Calcutta, in Rangoon, in Penang, in Batavia--and in each of these halting-places was just Jim the water-clerk. Afterwards, when his keen perception of the Intolerable drove him away for good from seaports and white men, even into the virgin forest, the Malays of the jungle village, where he had elected to conceal his deplorable faculty, added a word to the monosyllable of his incognito. They called him Tuan Jim: as one might say--Lord Jim. |
Белые, жившие на побережье, и капитаны судов знали его просто как Джима - и только. Была у него, конечно, и фамилия, но он был заинтересован в том, чтобы ее не называли. Его инкогнито, дырявое как решето, имело целью скрывать не личность, но факт. Когда же факт пробивался сквозь инкогнито, Джим внезапно покидал порт, где в тот момент находился, и отправлялся в другой порт - обычно дальше на восток. Он держался морских портов, ибо был моряком в изгнании - моряком, оторванным от моря, и отличался той сноровкой, какая хороша лишь для работы морского клерка. Он отступал в строгом боевом порядке в ту сторону, где восходит солнце, а факт следовал за ним, прорываясь случайно, но неизбежно. И вот - по мере того как шли годы - о Джиме узнавали в Бомбее, Калькутте, Рангуне, Пенанге, Батавии, - и в каждом из этих портов его знали просто как Джима, морского клерка. Впоследствии, когда острая реакция на то, что невыносимо, окончательно оторвала его от морских портов и белых людей и увлекла в девственные леса, малайцы лесного поселка, где он пожелал скрыть свой прискорбный дар, прибавили словечко к односложному его инкогнито. Они называли его Тюан Джим, - иначе говоря - Лорд Джим. |
|
Originally he came from a parsonage. Many commanders of fine merchant-ships come from these abodes of piety and peace. Jim's father possessed such certain knowledge of the Unknowable as made for the righteousness of people in cottages without disturbing the ease of mind of those whom an unerring Providence enables to live in mansions. The little church on a hill had the mossy greyness of a rock seen through a ragged screen of leaves. It had stood there for centuries, but the trees around probably remembered the laying of the first stone. Below, the red front of the rectory gleamed with a warm tint in the midst of grass-plots, flower-beds, and fir-trees, with an orchard at the back, a paved stable-yard to the left, and the sloping glass of greenhouses tacked along a wall of bricks. The living had belonged to the family for generations; but Jim was one of five sons, and when after a course of light holiday literature his vocation for the sea had declared itself, he was sent at once to a 'training-ship for officers of the mercantile marine.' |
Он вышел из пасторской семьи. Из этого приюта благочестия и мира выходят многие капитаны торговых судов. Отец Джима обладал тем ограниченным знанием непознаваемого, какое необходимо для праведной жизни обитателей коттеджей и не нарушает спокойствия духа тех, кому непогрешимое провидение разрешает жить в богатых особняках. Маленькая церковь на холме виднелась, словно мшистая серая скала, сквозь рваную завесу листвы. Здесь стояла она столетия, но деревья вокруг помнят, должно быть, как был положен первый камень. Внизу - у подножия холма - мягкими тонами отсвечивал красный фасад пасторского дома, окруженного лужайками, клумбами и соснами; позади дома находился фруктовый сад, налево - мощеный скотный двор, а к кирпичной стене лепилась покатая стеклянная крыша оранжереи. Здесь семья жила в течение нескольких поколений; но Джим был одним из пяти сыновей, и когда, начитавшись легкой беллетристики, он обнаружил свое призвание моряка, его немедленно отправили на "учебное судно для офицеров торгового флота". |
|
He learned there a little trigonometry and how to cross top-gallant yards. He was generally liked. He had the third place in navigation and pulled stroke in the first cutter. Having a steady head with an excellent physique, he was very smart aloft. His station was in the fore-top, and often from there he looked down, with the contempt of a man destined to shine in the midst of dangers, at the peaceful multitude of roofs cut in two by the brown tide of the stream, while scattered on the outskirts of the surrounding plain the factory chimneys rose perpendicular against a grimy sky, each slender like a pencil, and belching out smoke like a volcano. He could see the big ships departing, the broad-beamed ferries constantly on the move, the little boats floating far below his feet, with the hazy splendour of the sea in the distance, and the hope of a stirring life in the world of adventure. |
Там он познакомился с тригонометрией и научился лазить по брам-реям. Все его любили. По навигации он занимал третье место и был гребцом на первом катере. Здоровый, не подверженный головокружениям, он проворно и ловко взбирался на верхушки мачт. Его пост был на фор-марсе, и, с презрением человека, которому суждено жить среди опасностей, частенько смотрел он оттуда вниз на мирное скопление крыш, перерезанное надвое темными волнами потока; разбросанные по окраинам фабричные трубы вздымались перпендикулярно грязному небу, - трубы тонкие, как карандаш, и, как вулкан, изрыгающие дым. Он видел, как отчаливали большие корабли, вечно двигались широкие паромы и плавали лодки там, внизу, под ним, - а вдали мерцали туманный блеск моря и надежда на волнующую жизнь в мире приключений. |
|
On the lower deck in the babel of two hundred voices he would forget himself, and beforehand live in his mind the sea-life of light literature. He saw himself saving people from sinking ships, cutting away masts in a hurricane, swimming through a surf with a line; or as a lonely castaway, barefooted and half naked, walking on uncovered reefs in search of shellfish to stave off starvation. He confronted savages on tropical shores, quelled mutinies on the high seas, and in a small boat upon the ocean kept up the hearts of despairing men--always an example of devotion to duty, and as unflinching as a hero in a book. |
На нижней палубе, под гул двухсот голосов, он забывался и заранее мысленно переживал жизнь на море, о которой знал из беллетристических книг. Он видел себя: то он спасает людей с тонущих судов, то в ураган срубает мачты, или с веревкой плывет по волнам прибоя, или, потерпев крушение, одиноко бродит, босой и полуголый, по не покрытым водой рифам, в поисках ракушек, которые отсрочили бы голодную смерть. Он сражался с дикарями под тропиками, усмирял мятеж, вспыхнувший во время бури, и на маленькой лодке, затерянной в океане, поддерживал мужество в отчаявшихся людях - всегда преданный своему долгу и непоколебимый, как герой из книжки. |
|
'Something's up. Come along.' |
- Что-то неладно, все сюда! |
|
He leaped to his feet. The boys were streaming up the ladders. Above could be heard a great scurrying about and shouting, and when he got through the hatchway he stood still--as if confounded. |
Он вскочил на ноги. Мальчики взбегали по трапам. Сверху доносились крики, топот. Выбравшись из люка, он застыл на месте, ошеломленный. |
|
It was the dusk of a winter's day. The gale had freshened since noon, stopping the traffic on the river, and now blew with the strength of a hurricane in fitful bursts that boomed like salvoes of great guns firing over the ocean. The rain slanted in sheets that flicked and subsided, and between whiles Jim had threatening glimpses of the tumbling tide, the small craft jumbled and tossing along the shore, the motionless buildings in the driving mist, the broad ferry-boats pitching ponderously at anchor, the vast landing-stages heaving up and down and smothered in sprays. The next gust seemed to blow all this away. The air was full of flying water. There was a fierce purpose in the gale, a furious earnestness in the screech of the wind, in the brutal tumult of earth and sky, that seemed directed at him, and made him hold his breath in awe. He stood still. It seemed to him he was whirled around. |
Были сумерки зимнего дня. С полудня ветер стал свежеть, приостановив движение на реке, и теперь дул с силой урагана; его прерывистый гул походил на залпы огромных орудий, бьющих через океан. Дождь был косой, ниспадала хлещущая сплошная завеса; изредка перед глазами Джима вставали грозно надвигающиеся волны, маленькое суденышко металось у берега; неподвижные строения вырисовывались в плавучем тумане; тяжело раскачивались широкие паромы на якоре, поднимались и опускались огромные пристани, задушенные брызгами. Следующий порыв ветра, казалось, все это начисто смел. Воздух словно состоял из одних брызг. Было в этом шторме какое-то злобное упорство, яростная настойчивость в визге ветра, в диком смятении земли и неба, - ярость, как будто направленная против него, и в страхе он затаил дыхание. Он стоял неподвижно. А ему казалось, что его подхватил вихрь. |
|
He was jostled. 'Man the cutter!' Boys rushed past him. A coaster running in for shelter had crashed through a schooner at anchor, and one of the ship's instructors had seen the accident. A mob of boys clambered on the rails, clustered round the davits. 'Collision. Just ahead of us. Mr. Symons saw it.' A push made him stagger against the mizzen-mast, and he caught hold of a rope. The old training-ship chained to her moorings quivered all over, bowing gently head to wind, and with her scanty rigging humming in a deep bass the breathless song of her youth at sea. 'Lower away!' He saw the boat, manned, drop swiftly below the rail, and rushed after her. He heard a splash. 'Let go; clear the falls!' He leaned over. The river alongside seethed in frothy streaks. The cutter could be seen in the falling darkness under the spell of tide and wind, that for a moment held her bound, and tossing abreast of the ship. A yelling voice in her reached him faintly: 'Keep stroke, you young whelps, if you want to save anybody! Keep stroke!' And suddenly she lifted high her bow, and, leaping with raised oars over a wave, broke the spell cast upon her by the wind and tide. |
Его толкали. - Спустить катер! - Мальчики пробежали мимо него. Каботажное судно, шедшее к пристани, врезалось в стоявшую на якоре шхуну, и один из инструкторов учебного судна был свидетелем этого происшествия. Мальчики облепили поручни, сгрудились у шлюпбалок. - Авария! Как раз перед нами. Мистер Симонс видел. - Его отпихнули к бизань-мачте, и он ухватился за снасти. Старое ошвартованное учебное судно дрожало всем корпусом, опуская нос под ударами ветра, а снасти низким басом тянули песню о днях его юности на море. - Спускайте! - Джим видел, как шлюпка быстро опустилась за борт, и бросился к поручням. Раздался плеск. - Отдать концы! - Он перегнулся через поручни. Вода у борта кипела и пенилась. В темноте виден был катер, весь во власти ветра и волн, которые на секунду прижали его борт о борт к судну. Слабо донесся чей-то голос с катера: - Гребите сильней, ребята, если хотите кого-нибудь спасти! Гребите сильней! - И вдруг катер, подбросив высоко нос, - весла были подняты, - перескочил через волну и разорвал чары, наложенные на него волнами и ветром. |
|
Jim felt his shoulder gripped firmly. |
Джим почувствовал, как кто-то схватил его за плечо. |
|
'Too late, youngster.' |
- Опоздал, мальчуган! |
|
The captain of the ship laid a restraining hand on that boy, who seemed on the point of leaping overboard, and Jim looked up with the pain of conscious defeat in his eyes. The captain smiled sympathetically. |
Капитан учебного судна опустил руку на плечо мальчика, как будто собиравшегося прыгнуть за борт, и Джим, мучительно сознавая свое поражение, поднял на него глаза. Капитан сочувственно улыбнулся. |
|
'Better luck next time. This will teach you to be smart.' |
- В следующий раз тебе повезет. Это тебя научит быть расторопным. |
|
A shrill cheer greeted the cutter. She came dancing back half full of water, and with two exhausted men washing about on her bottom boards. The tumult and the menace of wind and sea now appeared very contemptible to Jim, increasing the regret of his awe at their inefficient menace. Now he knew what to think of it. It seemed to him he cared nothing for the gale. He could affront greater perils. He would do so--better than anybody. Not a particle of fear was left. Nevertheless he brooded apart that evening while the bowman of the cutter--a boy with a face like a girl's and big grey eyes--was the hero of the lower deck. Eager questioners crowded round him. He narrated: |
Громкими радостными криками приветствовали катер. Наполовину залитый водой, он вернулся, танцуя на волнах, а на дне его копошились в воде два измученных человека. Грозный шум ветра и волн казался Джиму не стоящим внимания - тем сильнее сожалел он о том, что испугался их бессильной угрозы. Теперь он знал, как нужно к ней относиться, и думал, что шторм ему нипочем. Он сумеет встретить и более серьезную опасность. Лучше, чем кто бы то ни было другой. От страха не осталось и следа. Тем не менее в тот вечер он мрачно держался в стороне, а носовой гребец катера - мальчик с девичьим лицом и большими серыми глазами - был героем нижней палубы. Его обступили, с любопытством расспрашивали. Он рассказывал: |
|
'I just saw his head bobbing, and I dashed my boat-hook in the water. It caught in his breeches and I nearly went overboard, as I thought I would, only old Symons let go the tiller and grabbed my legs--the boat nearly swamped. Old Symons is a fine old chap. I don't mind a bit him being grumpy with us. He swore at me all the time he held my leg, but that was only his way of telling me to stick to the boat-hook. Old Symons is awfully excitable--isn't he? No--not the little fair chap--the other, the big one with a beard. When we pulled him in he groaned, "Oh, my leg! oh, my leg!" and turned up his eyes. Fancy such a big chap fainting like a girl. Would any of you fellows faint for a jab with a boat-hook?--I wouldn't. It went into his leg so far.' He showed the boat-hook, which he had carried below for the purpose, and produced a sensation. 'No, silly! It was not his flesh that held him--his breeches did. Lots of blood, of course.' |
- Я увидел его голову на волнах и опустил багор в воду. Крючок зацепился за его штаны, а я чуть не упал за борт; я думал, что упаду, но тут старик Симонс выпустил румпель и схватил меня за ноги - лодка едва не опрокинулась. Старик Симонс - молодчина. Не велика беда, что он на нас ворчит. Он все время ругался, пока держал меня за ногу, но этим он только хотел дать мне понять, чтобы я не выпускал багор. Старик Симонс ужасно вспыльчивый, правда? Нет, я поймал не того маленького белокурого, а другого - большого, с бородой. Когда мы его вытащили, он простонал: "Ох, моя нога! моя нога!" - и закатил глаза. Подумайте только - такой здоровый парень - и падает в обморок, как девчонка. Разве мы с вами потеряли бы сознание из-за какой-то царапины багром? Я бы не потерял! Крюк вошел ему в ногу вот настолько. - Он показал багор, принесенный для этой цели вниз, и вызвал сенсацию. - Нет, глупости! В теле крюк, конечно, не удержался бы, но штаны не подвели. Кровь так и хлестала. |
|
Jim thought it a pitiful display of vanity. The gale had ministered to a heroism as spurious as its own pretence of terror. He felt angry with the brutal tumult of earth and sky for taking him unawares and checking unfairly a generous readiness for narrow escapes. Otherwise he was rather glad he had not gone into the cutter, since a lower achievement had served the turn. He had enlarged his knowledge more than those who had done the work. When all men flinched, then--he felt sure--he alone would know how to deal with the spurious menace of wind and seas. He knew what to think of it. Seen dispassionately, it seemed contemptible. He could detect no trace of emotion in himself, and the final effect of a staggering event was that, unnoticed and apart from the noisy crowd of boys, he exulted with fresh certitude in his avidity for adventure, and in a sense of many-sided courage. |
Джим решил, что это было суетное тщеславие, достойное сожаления. Буря пробудила героизм столь же фальшивый, как фальшива была и самая угроза шквала. Он сердился на дикое смятение земли и неба, заставшее его врасплох и постыдно задушившее благородную готовность встретить опасность. Отчасти он был рад, что не попал на катер, ибо достиг большего, оставаясь на борту. Знания его стали шире, чем у тех, кто участвовал в деле. Если все утратят мужество, он один - в этом был он уверен - сумеет встретить фальшивую угрозу ветра и волн. Он знал, чего она стоит. Ему - беспристрастному зрителю - она казалась достойной презрения. Он сам не ощущал ни малейшего волнения, и потрясающее событие закончилось тем, что, отделившись незаметно от шумной толпы мальчиков, Джим ликовал, вновь убедившись в своей жажде приключений и многогранном своем мужестве. |
