English | Русский |
LONDON, April 30, O. S. 1752. | Лондон, 30 апреля ст. ст. 1752 г. |
MY DEAR FRIEND: 'Avoir du monde' is, in my opinion, a very just and happy expression for having address, manners, and for knowing how to behave properly in all companies; and it implies very truly that a man who hath not those accomplishments is not of the world. Without them, the best parts are inefficient, civility is absurd, and freedom offensive. A learned parson, rusting in his cell, at Oxford or Cambridge, will season admirably well upon the nature of man; will profoundly analyze the head, the heart, the reason, the will, the passions, the senses, the sentiments, and all those subdivisions of we know not what; and yet, unfortunately, he knows nothing of man, for he hath not lived with him; and is ignorant of all the various modes, habits, prejudices, and tastes, that always influence and often determine him. He views man as he does colors in Sir Isaac Newton's prism, where only the capital ones are seen; but an experienced dyer knows all their various shades and gradations, together with the result of their several mixtures. Few men are of one plain, decided color; most are mixed, shaded, and blended; and vary as much, from different situations, as changeable silks do form different lights. The man 'qui a du monde' knows all this from his own experience and observation: the conceited, cloistered philosopher knows nothing of it from his own theory; his practice is absurd and improper, and he acts as awkwardly as a man would dance, who had never seen others dance, nor learned of a dancing-master; but who had only studied the notes by which dances are now pricked down as well as tunes. | Милый друг, Avoir du monde(285) - по-моему, очень верное и удачное выражение, означающее: уметь обратиться к людям и знать, как вести себя надлежащим образом во всяком обществе; оно очень верно подразумевает, что того, кто не обладает всеми этими качествами, нельзя признать человеком светским. Без них самые большие таланты не могут проявиться, вежливость начинает выглядеть нелепо, а свобода попросту оскорбительна. Какой-нибудь ученый отшельник, покрывшийся плесенью в своей оксфордской или кембриджской келье, будет замечательно рассуждать о природе человека, досконально исследует голову, сердце, разум, волю, страсти, чувства и ощущения и невесть еще какие категории, но все же, к несчастью, не имеет понятия о том, что такое человек, ибо не жил с людьми и не знает всего многообразия обычаев, нравов, предрассудков и вкусов, которые всегда влияют на людей и нередко определяют их поступки. Он знает человека так, как знает цвета - по призме сэра Исаака Ньютона, где можно различить только основные, меж тем как опытный красильщик знает все различные градации и оттенки их, равно как и эффекты, получаемые от различных сочетаний. На свете мало людей определенного и простого цвета, большинство представляет собою смеси и сочетания различных оттенков и изменяет свою окраску в зависимости от положений, подобно тому как переливающиеся шелка изменяют ее в зависимости от освещения. Человек, qui a du monde(286), знает все это на основании собственного опыта и наблюдений. Погруженный в себя самонадеянный философ-затворник ничего не может об этом узнать из своей теории, практика же его нелепа и неверна, и он ведет себя как человек, ни разу не видевший, как танцуют, и никогда не учившийся танцам, а вместо этого изучавший их по значкам, которыми танцы стали записывать сейчас наподобие мелодий. |
Observe and imitate, then, the address, the arts, and the manners of those 'qui ont du monde': see by what methods they first make, and afterward improve impressions in their favor. Those impressions are much oftener owing to little causes than to intrinsic merit; which is less volatile, and hath not so sudden an effect. Strong minds have undoubtedly an ascendant over weak ones, as Galigai Marachale d'Ancre very justly observed, when, to the disgrace and reproach of those times, she was executed for having governed Mary of Medicis by the arts of witchcraft and magic. But then ascendant is to be gained by degrees, and by those arts only which experience and the knowledge of the world teaches; for few are mean enough to be bullied, though most are weak enough to be bubbled. I have often seen people of superior, governed by people of much inferior parts, without knowing or even suspecting that they were so governed. This can only happen when those people of inferior parts have more worldly dexterity and experience, than those they govern. They see the weak and unguarded part, and apply to it they take it, and all the rest follows. Would you gain either men or women, and every man of sense desires to gain both, 'il faut du monde'. You have had more opportunities than ever any man had, at your age, of acquiring 'ce monde'. You have been in the best companies of most countries, at an age when others have hardly been in any company at all. You are master of all those languages, which John Trott seldom speaks at all, and never well; consequently you need be a stranger nowhere. This is the way, and the only way, of having 'du monde', but if you have it not, and have still any coarse rusticity about you, may not one apply to you the 'rusticus expectat' of Horace? | Поэтому учись наблюдать обращение, уловки и манеры тех, qui ont du monde, и подражай им. Узнай, что они делают, для того чтобы произвести на других приятное впечатление и для того чтобы потом его усилить. Впечатление это чаще всего определяется разными незначительными обстоятельствами, а не непосредственными достоинствами - те не столь неуловимы и не имеют такого мгновенного действия. Не приходится сомневаться в том, что сильные люди имеют власть над слабыми, как очень верно сказала Галигаи, жена маршала д'Анкра, когда ее, в упрек и на позор своему времени, повели на казнь за то, что, прибегнув к магии и колдовству, она подчинила себе Марию Медичи. В действительности же власть приобретается постепенно и приемами, которым нас обучают опыт и знание света, ибо лишь немногие по слабости своей поддаются страху, но зато очень многие по той же слабости поддаются обману. Мне часто случалось видеть, как людьми высоко одаренными руководили гораздо менее даровитые, и первые не только не знали, но даже и не подозревали, что в такой степени от них зависят. Все это случается только тогда, когда у этих менее даровитых людей больше навыков и опыта светской жизни, чем у тех, кто находится в их власти. Они видят их слабую и плохо защищенную сторону и направляют на нее свои усилия; они захватывают ее, и вслед за тем приходит все остальное. Захочешь ты расположить к себе мужчину или женщину, - а человек умный будет стремиться к тому и другому - il faut du monde(287). У тебя было больше возможностей, чем у кого бы то ни было в твоем возрасте, приобрести се monde(288), ты вращался в самом лучшем обществе многих стран в том возрасте, когда другие едва только начинают вступать в свет. Ты овладел всеми языками, которые Джон Тротт знает очень редко и всегда плохо, а коль скоро это так, ты ни в одной стране не будешь чувствовать себя чужаком. Это и есть способ, и притом единственный, иметь du monde, если же у тебя ее нет и ты все еще грубоват и неотесан, то не к тебе ли относится rusticus expectaf(289) Горация? |
This knowledge of the world teaches us more particularly two things, both which are of infinite consequence, and to neither of which nature inclines us; I mean, the command of our temper, and of our countenance. A man who has no 'monde' is inflamed with anger, or annihilated with shame, at every disagreeable incident: the one makes him act and talk like a madman, the other makes him look like a fool. But a man who has 'du monde', seems not to understand what he cannot or ought not to resent. If he makes a slip himself, he recovers it by his coolness, instead of plunging deeper by his confusion like a stumbling horse. He is firm, but gentle; and practices that most excellent maxim, 'suaviter in modo, fortiter in re'. The other is the 'volto sciolto a pensieri stretti'. People unused to the world have babbling countenances; and are unskillful enough to show what they have sense enough not to tell. In the course of the world, a man must very often put on an easy, frank countenance, upon very disagreeable occasions; he must seem pleased when he is very much otherwise; he must be able to accost and receive with smiles, those whom he would much rather meet with swords. In courts he must not turn himself inside out. All this may, nay must be done, without falsehood and treachery; for it must go no further than politeness and manners, and must stop short of assurances and professions of simulated friendship. Good manners, to those one does not love, are no more a breach of truth, than "your humble servant" at the bottom of a challenge is; they are universally agreed upon and understood, to be things of course. They are necessary guards of the decency and peace of society; they must only act defensively; and then not with arms poisoned by perfidy. Truth, but not the whole truth, must be the invariable principle of every man, who hath either religion, honor, or prudence. Those who violate it may be cunning, but they are not able. Lies and perfidy are the refuge of fools and cowards. Adieu! | Знание света учит нас, в частности, двум вещам, причем и та, и другая необычайно важны, а природной склонности ни к той, ни к другой у нас нет: это - владеть своим настроением и чувствами. Человек, у которого нет du monde, при каждом неприятном происшествии то приходит в ярость, то бывает совершенно уничтожен стыдом, в первом случае он говорит и ведет себя как сумасшедший, а во втором выглядит как дурак. Человек же, у которого есть du monde, как бы не воспринимает того, что не может или не должно его раздражать. Если он совершает какую-то неловкость, он легко заглаживает ее своим хладнокровием, вместо того чтобы, смутившись, еще больше ее усугубить и уподобиться споткнувшейся лошади. Он тверд, но вместе с тем деликатен и следует на деле прекраснейшему из максимов: suaviter in modo, fortiter in re(290); другая такая максима - это volto sciolto e pensieri stretti(291). У людей, не привыкших к свету, бывают болтливые лица, и они настолько неловки, что видом своим выдают то, что им все же хватает ума не высказывать вслух. В светской жизни человеку часто приходится очень неприятные вещи встречать с непринужденным и веселым лицом; он должен казаться довольным, когда на самом деле очень далек от этого; должен уметь с улыбкой подходить к тем, к кому охотнее подошел бы со шпагой. Находясь при дворах, ему не пристало выворачивать себя наизнанку. Держать себя так человек может, больше того, должен, и тут нет никакой фальши, никакого предательства: ведь все это касается только вежливости и манер и не доходит до притворных излияний чувств и заверений в дружбе. Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова "ваш покорный слуга" под картелем. Никто не возражает против них, и все принимают их как нечто само собой разумеющееся. Это необходимые хранители пристойности и спокойствия общества; они должны служить только для защиты, и в руках у них не должно быть отравленного коварством оружия. Правда, но не вся правда - вот что должно быть неизменным принципом каждого, у кого есть вера, честь или благоразумие. Те, кто уклоняется от нее, возможно и хитры, но ума у них не хватает. Вероломство и ложь - прибежище трусов и дураков. Прощай. |
P. S. I must recommend to you again, to take your leave of all your French acquaintance, in such a manner as may make them regret your departure, and wish to see and welcome you at Paris again, where you may possibly return before it is very long. This must not be done in a cold, civil manner, but with at least seeming warmth, sentiment, and concern. Acknowledge the obligations you have to them for the kindness they have shown you during your stay at Paris: assure them that wherever you are, you will remember them with gratitude; wish for opportunities of giving them proofs of your 'plus tendre et respectueux souvenir; beg of them in case your good fortune should carry them to any part of the world where you could be of any the least use to them, that they would employ you without reserve. Say all this, and a great deal more, emphatically and pathetically; for you know 'si vis me flere'. This can do you no harm, if you never return to Paris; but if you do, as probably you may, it will be of infinite use to you. Remember too, not to omit going to every house where you have ever been once, to take leave and recommend yourself to their remembrance. The reputation which you leave at one place, where you have been, will circulate, and you will meet with it at twenty places where you are to go. That is a labor never quite lost. | Р. S. Еще раз советую тебе так расстаться со всеми твоими французскими знакомыми, чтобы они пожалели о том, что ты уезжаешь, и захотели вновь увидеть тебя в Париже, куда ты, может быть, и вернешься довольно скоро. Ты должен проститься со всеми не просто холодно и вежливо - прощание твое с парижанами должно оставить у них ощущение тепла, внимания и заботы. Скажи, как ты признателен им за радушие, которое они выказали тебе за время твоего пребывания в их городе; заверь их, что, где бы ты ни был, ты всюду сохранишь о них благодарную память; пожелай, чтобы тебе представился удобный случай доказать им, ton plus tendre et respectueux souvenir(292), попроси их, далее, если судьба закинет тебя в такие края, где ты сможешь хоть чем-нибудь быть им полезен, чтобы они без всякого стеснения прибегли к твоей помощи. Скажи им все это и еще гораздо больше, прочувствованно и горячо, ибо знаешь - si vis flere(293)... Если ты потом даже вовсе не вернешься в Париж, повредить это тебе ничем не может, но если вернешься, то, вполне вероятно - это окажется для тебя чрезвычайно полезным. Не забудь также зайти в каждый дом, где ты бывал, чтобы проститься и оставить по себе хорошую память. Доброе имя, которое ты оставляешь после себя в одном месте, будет распространяться дальше, и ты встретишься потом с ним в тех двадцати местах, в которых тебе предстоит побывать. Труд этот никогда не останется совершенно напрасным. |
This letter will show you, that the accident which happened to me yesterday, and of which Mr. Grevenkop gives you account, hath had no bad consequences. My escape was a great one. | По письму моему ты увидишь, что несчастная случайность, которая произошла вчера и о которой тебе пишет д-р Гревенкоп, не имела никаких дурных последствий. Мне очень повезло. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая