English | Русский |
LONDON, March 18, O. S. 1751. | Лондон, 18 марта ст. ст. 1751 г. |
MY DEAR FRIEND: I acquainted you in a former letter, that I had brought a bill into the House of Lords for correcting and reforming our present calendar, which is the Julian, and for adopting the Gregorian. I will now give you a more particular account of that affair; from which reflections will naturally occur to you that I hope may be useful, and which I fear you have not made. It was notorious, that the Julian calendar was erroneous, and had overcharged the solar year with eleven days. Pope Gregory the Thirteenth corrected this error; his reformed calendar was immediately received by all the Catholic powers of Europe, and afterward adopted by all the Protestant ones, except Russia, Sweden, and England. It was not, in my opinion, very honorable for England to remain, in a gross and avowed error, especially in such company; the inconveniency of it was likewise felt by all those who had foreign correspondences, whether political or mercantile. I determined, therefore, to attempt the reformation; I consulted the best lawyers and the most skillful astronomers, and we cooked up a bill for that purpose. But then my difficulty began: I was to bring in this bill, which was necessarily composed of law jargon and astronomical calculations, to both which I am an utter stranger. However, it was absolutely necessary to make the House of Lords think that I knew something of the matter; and also to make them believe that they knew something of it themselves, which they do not. For my own part, I could just as soon have talked Celtic or Sclavonian to them as astronomy, and they would have understood me full as well: so I resolved to do better than speak to the purpose, and to please instead of informing them. I gave them, therefore, only an historical account of calendars, from the Egyptian down to the Gregorian, amusing them now and then with little episodes; but I was particularly attentive to the choice of my words, to the harmony and roundness of my periods, to my elocution, to my action. This succeeded, and ever will succeed; they thought I informed, because I pleased them; and many of them said that I had made the whole very clear to them; when, God knows, I had not even attempted it. Lord Macclesfield, who had the greatest share in forming the bill, and who is one of the greatest mathematicians and astronomers in Europe, spoke afterward with infinite knowledge, and all the clearness that so intricate a matter would admit of: but as his words, his periods, and his utterance, were not near so good as mine, the preference was most unanimously, though most unjustly, given to me. | Милый друг, В прошлом письме я писал тебе, что внес в палату лордов проект закона об исправлении и реформировании существующего, т. е. Юлианского календаря и о принятии Григорианского. Сейчас я расскажу тебе об этом подробнее, и, естественно, у тебя возникнут кое-какие мысли, которые могут оказаться полезными и которых, боюсь, до сих пор у тебя еще не возникало. Известно было, что Юлианский календарь неверен и что к солнечному году прибавилось еще одиннадцать дней. Папа Григорий XIII исправил эту ошибку, реформированный им календарь был тут же принят всеми католическими государствами Европы, а потом и всеми протестантскими, за исключением России, Швеции и Англии. На мой взгляд, для Англии не очень-то было почетно пребывать в столь грубом и всеми признанном заблуждении... Неудобство это ощущалось также всеми теми, кому приходилось вести переписку с заграницей как политического, так и коммерческого характера. Поэтому я решил попытаться реформировать календарь; я посовещался с лучшими юристами и самыми выдающимися астрономами, и мы состряпали проект соответственного закона. Но тут-то и начались трудности: мне предстояло предложить этот проект, который, естественно, должен был содержать в себе юридические формулировки и астрономические исчисления, а как то, так и другое мне в равной степени недоступно. Тем не менее, совершенно необходимо было убедить палату лордов, что я разбираюсь в этих предметах, и заставить их поверить, что и они кое-что в них понимают, чего на самом деле не было. Надо сказать, что, выслушивая мои астрономические расчеты, они понимали их не лучше, чем кельтскую или славянскую речь: поэтому я решил прибегнуть к более действенным средствам, нежели простое изложение сути дела, и поставил себе целью не осведомлять их о чем-то, а просто им понравиться. И вот я принялся рассказывать историю календарей, начиная с Египетского и кончая Григорианским, стараясь время от времени развлечь их каким-нибудь занимательным анекдотом. Вместе с тем, я обращал особенное внимание на выбор слов, на законченность и благозвучность периодов, на дикцию, на сопутствующие словам движения. Я достиг успеха, и этим путем люди неизменно его достигают: слушатели мои были уверены, что я сообщаю им весьма полезные сведения именно потому, что моя речь нравилась им, и многие сказали даже, что теперь им все стало ясно, тогда как, видит бог, я даже не пытался что-либо объяснить. Вслед за мной говорил один из самых крупных математиков и астрономов Европы лорд Мэклсфилд, принимавший самое деятельное участие в составлении проекта закона; речь его была проникнута неимоверной ученостью, отличалась всей ясностью, какую только можно было внести в столь запутанный вопрос, но, так как в отношении выбора слов, звучания периодов и манеры говорить ему было далеко до меня, предпочтение было единодушно, хоть и несправедливо отдано мне. |
This will ever be the case; every numerous assembly is MOB, let the individuals who compose it be what they will. Mere reason and good sense is never to be talked to a mob; their passions, their sentiments, their senses, and their seeming interests, are alone to be applied to. Understanding they have collectively none, but they have ears and eyes, which must be flattered and seduced; and this can only be done by eloquence, tuneful periods, graceful action, and all the various parts of oratory. | Так оно всегда и будет; всякое многочисленное сборище, из каких бы людей оно ни состояло, есть не что иное, как толпа. А когда ты имеешь дело с толпой, ни разум, ни здравый смысл сами по себе никогда ни к чему не приводят: надо обращаться исключительно к страстям этих людей, к их ощущениям, чувствам и к тому, чем они, очевидно, интересуются. Когда все эти люди собираются вместе, у них нет способности к пониманию, но у них есть глаза и уши, которым следует польстить, которые надо увлечь, а сделать это можно только с помощью красноречия, мелодичных периодов, изящных жестов и всего многообразия средств ораторского искусства. |
When you come into the House of Commons, if you imagine that speaking plain and unadorned sense and reason will do your business, you will find yourself most grossly mistaken. As a speaker, you will be ranked only according to your eloquence, and by no means according to your matter; everybody knows the matter almost alike, but few can adorn it. I was early convinced of the importance and powers of eloquence; and from that moment I applied myself to it. I resolved not to utter one word, even in common conversation, that should not be the most expressive and the most elegant that the language could supply me with for that purpose; by which means I have acquired such a certain degree of habitual eloquence, that I must now really take some pains, if, I would express myself very inelegantly. I want to inculcate this known truth into you, which, you seem by no means to be convinced of yet, that ornaments are at present your only objects. Your sole business now is to shine, not to weigh. Weight without lustre is lead. You had better talk trifles elegantly to the most trifling woman, than coarse in elegant sense to the most solid man; you had better, return a dropped fan genteelly, than give a thousand pounds awkwardly; and you had better refuse a favor gracefully, than to grant it clumsily. Manner is all, in everything: it is by manner only that you can please, and consequently rise. All your Greek will never advance you from secretary to envoy, or from envoy to ambassador; but your address, your manner, your air, if good, very probably may. Marcel can be of much more use to you than Aristotle. I would, upon my word, much rather that you had Lord Bolingbroke's style and eloquence in speaking and writing, than all the learning of the Academy of Sciences, the Royal Society, and the two Universities united. | Если, очутившись в палате общин, ты вообразишь, что для того, чтобы в чем-то убедить собравшихся там людей, достаточно говорить просто и неприкрашенно, взывая к доводам разума, ты жестоко ошибешься. Как оратора, тебя будут судить только по качеству твоего красноречия, а отнюдь не по предмету, о котором ты будешь говорить. Предмет свой все люди знают более или менее одинаково, однако немногие могут выразить свою мысль красиво. Сам я рано убедился, насколько важно красноречие и какой оно обладает силой, и с этого времени неизменно к нему прибегал. Я решил, что даже в повседневном разговоре каждое слово мое должно быть самым выразительным, самым изящным из всех возможных, которыми располагает язык. Благодаря этому, красноречие вошло у меня в привычку, и в такой степени, что мне было бы сейчас довольно трудно говорить неотесанно и грубо. Мне хочется, чтобы ты усвоил эту всем известную истину, которой ты, по-видимому, все еще не проникся, что сделать свою речь красивой - должно быть сейчас твоей единственной целью. Единственно, чего тебе надо добиться сейчас - это уметь придать своим словам блеск, а отнюдь не вес. Вес без блеска - это свинец. Лучше изящно говорить сущие пустяки самой легкомысленной женщине, чем рубить с плеча здравые истины самому серьезному мужчине; лучше ловким движением подхватить оброненный веер, чем неуклюже сунуть кому-то тысячу фунтов, и лучше любезно отказать кому-нибудь в его просьбе, чем неучтиво эту просьбу удовлетворить. Какое бы дело ты ни затевал, обходительность твоя решает все: только будучи человеком обходительным, ты можешь понравиться, а следовательно, и возвыситься. Как бы хорошо ты ни знал греческий язык, он никогда не поможет тебе из секретаря стать посланником, а из посланника - послом, но если у тебя привлекательная наружность, если ты умеешь расположить к себе людей - тебе это, может быть, и удастся. Марсель может оказаться для тебя гораздо полезнее Аристотеля. Право же, мне гораздо больше хочется, чтобы ты обладал стилем и ораторским искусством лорда Болингброка в речах твоих и писаниях, нежели всеми знаниями, которые может дать Академия наук, Королевское общество и оба университета, вместе взятые. |
Having mentioned Lord Bolingbroke's style, which is, undoubtedly, infinitely superior to anybody's, I would have you read his works, which you have, over and-over again, with particular attention to his style. Transcribe, imitate, emulate it, if possible: that would be of real use to you in the House of Commons, in negotiations, in conversation; with that, you may justly hope to please, to persuade, to seduce, to impose; and you will fail in those articles, in proportion as you fall short of it. Upon the whole, lay aside, during your year's residence at Paris, all thoughts of all that dull fellows call solid, and exert your utmost care to acquire what people of fashion call shining. 'Prenez l'eclat et le brillant d'un galant homme'. | Я неспроста заговорил с тобой о стиле лорда Болингброка, равного которому, разумеется, не найти - мне хотелось бы, чтобы ты вновь и вновь перечитывал его труды, которые у тебя есть, обратив особенное внимание на его стиль. Переписывай их, подражай им, если сможешь, соревнуйся с ними: это будет по-настоящему полезно для тебя в палате общин, при ведении переговоров, во время светских бесед. Овладев стилем, ты можешь надеяться, что сумеешь понравиться людям, их убедить, прельстить их, произвести на них впечатление, тогда как в противном случае тебе никак не удастся этого сделать. Словом, пока ты будешь жить в Париже, выкинь из головы то, что скучные люди называют серьезными делами, и положи все силы на приобретение того, что люди светские называют блеском - prenez l'eclat et le brillant d'un galant homme(222). |
Among the commonly called little things, to which you, do not attend, your handwriting is one, which is indeed shamefully bad and illiberal; it is neither the hand of a man of business, nor of a gentleman, but of a truant school-boy; as soon, therefore, as you have done with Abbe Nolet, pray get an excellent writing-master (since you think that you cannot teach yourself to write what hand you please), and let him teach you to write a genteel, legible, liberal hand, and quick; not the hand of a procureur or a writing-master, but that sort of hand in which the first 'Commis' in foreign bureaus commonly write; for I tell you truly, that were I Lord Albemarle, nothing should remain in my bureau written in your present hand. From hand to arms the transition is natural; is the carriage and motion of your arms so too? The motion of the arms is the most material part of a man's air, especially in dancing; the feet are not near so material. If a man dances well from the waist upward, wears his hat well, and moves his head properly, he dances well. Do the women say that you dress well? for that is necessary too for a young fellow. Have you 'un gout vif', or a passion for anybody? I do not ask for whom: an Iphigenia would both give you the desire, and teach you the means to please. | Одна из так называемых мелочей, на которые ты не обращаешь внимания - это твой почерк, который действительно безобразен и плох; это и не почерк делового человека, и не почерк джентльмена, а скорее всего - почерк ленивого школьника; поэтому, как только ты закончишь свои занятия с аббатом Ноле, пожалуйста, найди себе первоклассного учителя каллиграфии, и, коль скоро ты убежден, что не можешь без посторонней помощи научиться писать так, как тебе бы хотелось, пусть он научит тебя писать красиво, изящно, разборчиво и быстро: не почерком какого-нибудь procureur(223) или каллиграфа, а таким почерком, каким обычно пишут лучшие commis(224) в канцеляриях министерства иностранных дел, ибо, по правде говоря, будь я лордом Албемарлом, я бы не позволил тебе ничего писать твоим почерком у себя в канцелярии. От пальцев рук естественно перейти к рукам в целом: неужели и тут ты так же неловок и неуклюж? Для внешнего облика мужчины движения рук - это самое главное, в особенности когда он танцует; ноги в этом отношении гораздо менее важны. Если во время танцев все движения верхней части туловища изящны, если он умеет носить шляпу и в нужную минуту повернуть или наклонить голову - значит, он хорошо танцует. Что говорят женщины по поводу того, как ты одеваешься? Ведь для молодого человека это тоже очень важно. Есть ли у тебя un gout vif(225) или чувство к кому-нибудь? Я не спрашиваю - к кому; если отыщется некая Ифигения, то она и пробудит в тебе желание, и научит тебя нравиться. |
In a fortnight or three weeks you will see Sir Charles Hotham at Paris, in his way to Toulouse, where he is to stay a year or two. Pray be very civil to him, but do not carry him into company, except presenting him to Lord Albemarle; for, as he is not to stay at Paris above a week, we do not desire that he should taste of that dissipation: you may show him a play and an opera. Adieu, my dear child. | Недели через две, через три ты увидишься в Париже с сэром Чарлзом Хотемом: он будет там проездом в Тулузу, где ему предстоит прожить год или два. Пожалуйста, будь с ним очень предупредителен, но в общество его не вводи, представь его только лорду Албемарлу; ему предстоит провести в Париже не больше недели, и мы не хотим, чтобы он приобщался к царящей там распутной жизни: сходи с ним лучше посмотреть какую-нибудь пьесу или послушать оперу. Прощай, милый мой мальчик. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая