Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 29/Письмо 29
| English | Русский |
| LONDON, November 18, O. S. 1748. | Лондон, 18 ноября ст. ст. 1748 г. |
| DEAR BOY: Whatever I see or whatever I hear, my first consideration is, whether it can in any way be useful to you. As a proof of this, I went accidentally the other day into a print-shop, where, among many others, I found one print from a famous design of Carlo Maratti, who died about thirty years ago, and was the last eminent painter in Europe: the subject is | Милый мой мальчик, Что бы я ни увидел и ни услышал, я первым делом думаю, не может ли это так или иначе пригодиться тебе. На днях я вот случайно зашел в магазин эстампов, где среди множества всего другого нашел гравюру с замечательного рисунка Карло Маратти, последнего из знаменитых европейских художников, умершего около тридцати лет назад; подпись гласит: |
| 'il Studio del Disegno'; or "The School of Drawing." An old man, supposed to be the master, points to his scholars, who are variously employed in perspective, geometry, and the observation of the statues of antiquity. With regard to perspective, of which there are some little specimens, he has wrote, 'Tanto che basti', that is, "As much as is sufficient"; with regard to geometry, 'Tanto che basti' again; with regard to the contemplation of the ancient statues, there is written, 'Non mai a bastanza',--"There never can be enough." But in the clouds, at the top of the piece, are represented the three Graces, with this just sentence written over them, 'Senza di noi ogni fatica e vana', that is, "Without us, all labor is vain." | "Il Studio del Disegno", или "Школа рисования". Старик, по всей видимости мастер, дает разъяснения ученикам, один из которых занят перспективой, другой геометрией, третий разглядывает античные статуи. В отношении перспективы, несколько образцов которой мы видим, мастер написал: "Tanto che basti", что означает - "Столько, сколько нужно"; в отношении геометрии также - "Tanto che basti", а там, где созерцают античные статуи, написано: "Non mai a baslanza" - "Никогда не может быть достаточно". В обоих изображены три грации, и под ними написано в точности следующее: "Senza di noi ogni fatica е vana", т. е. - "Без нас всякий труд напрасен". |
| This everybody allows to be true in painting; but all people do not seem to consider, as I hope you will, that this truth is full as applicable to every other art or science; indeed to everything that is to be said or done. I will send you the print itself by Mr. Eliot, when he returns; and I will advise you to make the same use of it that the Roman Catholics say they do of the pictures and images of their saints, which is, only to remind them of those; for the adoration they disclaim. Nay, I will go further, as the transition from Popery to Paganism is short and easy, I will classically end poetically advise you to invoke, and sacrifice to them every day, and all the day. It must be owned, that the Graces do not seem to be natives of Great Britain; and, I doubt, the best of us here have more of rough than polished diamond. | В том, что касается живописи, каждый с этим легко согласится, но, по-видимому, не все считают, что истина эта в полной мере применима к любому другому искусству или науке, в сущности ко всему, что говорится или делается на свете. Я пришлю тебе эту гравюру с м-ром Элиотом, когда тот вернется, и посоветую тебе воспользоваться ею так же, как католики, по их словам, пользуются изображениями и статуями - единственно для того, чтобы те напоминали им о святых, ибо прямое поклонение этим изображениям они отрицают. Больше того, так как от папизма легко и просто можно перейти к язычеству, я посоветую тебе, выражаясь классическим и поэтическим языком, призывать их и приносить им жертвы каждый день, с утра и до вечера. Надо, однако, сказать, что грации не очень-то прижились на почве Великобритании, боюсь, что даже лучший из англичан более напоминает собой скорее необработанный, нежели отшлифованный алмаз. |
| Since barbarism drove them out of Greece and Rome, they seem to have taken refuge in France, where their temples are numerous, and their worship the established one. | Коль скоро наступившее варварство изгнало граций из Греции и из Рима, они, как видно, нашли себе прибежище во Франции, где, возведенные в их честь, храмы многочисленны и, где поклонение им стало как бы государственной религией. |
| Examine yourself seriously, why such and such people please and engage you, more than such and such others, of equal merit; and you will always find that it is because the former have the Graces and the latter not. I have known many a woman with an exact shape, and a symmetrical assemblage of beautiful features, please nobody; while others, with very moderate shapes and features, have charmed everybody. Why? because Venus will not charm so much, without her attendant Graces, as they will without her. Among men, how often have I seen the most solid merit and knowledge neglected, unwelcome, or even rejected, for want of them! While flimsy parts, little knowledge, and less merit, introduced by the Graces, have been received, cherished, and admired. Even virtue, which is moral beauty, wants some of its charms if unaccompanied by them. | Задумайся основательно над тем, почему такие-то и такие-то люди нравятся тебе и располагают к себе больше, чем другие, обладающие теми же достоинствами, что и они, и ты непременно заметишь, что первые находятся под покровительством граций, вторые же - нет. Я знал немало женщин, хорошо сложенных и красивых, с правильными чертами лица, которые, однако, никому не нравились, тогда как другие, далеко не так хорошо сложенные и не такие красивые, очаровывали каждого, кто их видел. Почему? Да потому, что Венера, когда рядом с нею нет граций, не способна прельстить мужчину так, как в ее отсутствие прельщают те. И как часто мне приходилось видеть людей, чьими незаурядными достоинствами и знаниями пренебрегает общество, встречая их неприветливо и стараясь даже оттолкнуть от себя - и все только потому, что грации к ним неблагосклонны. И наряду с этим весьма посредственные способности, небольшие знания и меньшие достоинства при покровительстве граций встречали приветливый прием, ласку и восхищение. Даже добродетель, которая есть не что иное, как красота духовная, не так пленяет, когда появляется без них. |
| If you ask me how you shall acquire what neither you nor I can define or ascertain, I can only answer, BY OBSERVATION. Form yourself, with regard to others, upon what you feel pleases you in them. I can tell you the importance, the advantage, of having the Graces; but I cannot give them you: I heartily wish I could, and I certainly would; for I do not know a better present that I could make you. | Если ты спросишь меня, как тебе приобрести то, что ни ты, ни я не способны ни установить, ни определить, то я могу только ответить - наблюдая. Воспитывай себя, сообразуясь с другими людьми, положив в основу то, что, как тебе кажется, нравится в них тебе. Я могу сказать тебе, как важно пользоваться покровительством граций и какие это даст тебе преимущества, но я не могу призвать их к тебе. Я бы всей душой хотел быть в состоянии привлечь их на твою сторону, и я бы, разумеется, это сделал, ибо это было бы самым лучшим подарком, который я бы мог тебе преподнести. |
| To show you that a very wise, philosophical, and retired man thinks upon that subject as I do, who have always lived in the world, I send you, by Mr. Eliot, the famous Mr. Locke's book upon education; in which you will end the stress that he lays upon the Graces, which he calls (and very truly) good-breeding. I have marked all the parts of that book that are worth your attention; for as he begins with the child, almost from its birth, the parts relative to its infancy would be useless to you. Germany is, still less than England, the seat of the Graces; however, you had as good not say so while you are there. But the place which you are going to, in a great degree, is; for I have known as many well-bred, pretty men come from Turin, as from any part of Europe. The late King Victor Amedee took great pains to form such of his subjects as were of any consideration, both to business and manners; the present king, I am told, follows his example: this, however, is certain, that in all courts and congresses, where there are various foreign ministers, those of the King of Sardinia are generally the ablest, the politest, and 'les plus delies'. You will therefore, at Turin, have very good models to form yourself upon: and remember, that with regard to the best models, as well as to the antique Greek statues in the print, 'non mai a bastanza'. Observe every word, look, and motion of those who are allowed to be the most accomplished persons there. Observe their natural and careless, but genteel air; their unembarrassed good-breeding; their unassuming, but yet unprostituted dignity. Mind their decent mirth, their discreet frankness, and that 'entregent' which, as much above the frivolous as below the important and the secret, is the proper medium for conversation in mixed companies. I will observe, by the bye, that the talent of that light 'entregent' is often of great use to a foreign minister; not only as it helps him to domesticate himself in many families, but also as it enables him to put by and parry some subjects of conversation, which might possibly lay him under difficulties both what to say and how to look. | Для того, чтобы ты знал, что один очень мудрый человек, живущий уединенно и занятый философией, думает по этому поводу так же, как и я, который всю жизнь провел в свете, посылаю тебе с м-ром Элиотом знаменитую книгу Локка "О воспитании": ты увидишь, какое большое значение философ этот придает грациям, которых он называет (и совершенно правильно) хорошим воспитанием. Я отметил все разделы книги, которые заслуживают твоего внимания, но начинает он с воспитания ребенка чуть ли не от самого его рождения, и главы, посвященные раннему детству, читать тебе совершенно незачем. Германия - еще в меньшей степени приют граций, чем Англия, тем не менее, пока ты живешь там, лучше будет, если ты почтешь за благо не распространяться об этом. Зато страна, в которую ты едешь, очень им полюбилась, и среди уроженцев Турина, например, приятных, хорошо воспитанных людей не меньше, чем где бы то ни было в Европе. Покойный король Виктор Амедей прилагал все силы к тому, чтобы те из его подданных, которые наделены талантами, получали не только знания, но и хорошее воспитание; ныне царствующий король, говорят, следует его примеру; во всяком случае с уверенностью можно сказать, что при всех дворах и на всех конгрессах, где бывают посланники различных стран, посланники короля Сардинии - самые способные, самые вежливые и les plus delies(69). Поэтому в Турине ты найдешь прекрасные, достойные всяческого подражания примеры. И помни, что к лучшим, достойным подражания людям, точно так же как к античным статуям на гравюре, в полной мере относятся слова nоn mai a bastanza. Вслушивайся в каждое слово, следи за каждым взглядом и движением тех, кого общество считает там образцами совершенства. Присмотрись к их естественному, свободному и вместе с тем учтивому обращению, к их непринужденным манерам, к их лишенному всякой надменности и вместе с тем не омраченному даже тенью угодливости достоинству. Обрати внимание на то, как пристойно они умеют веселиться, как сдержанны они в своей откровенности, на тот entregent(70), который, поднимаясь над легкомыслием, но, вместе с тем, никогда не впадая в напыщенность или таинственность, лучше всего помогает поддерживать разговор в смешанном обществе. Замечу кстати, что способность к такому вот легкому entregent часто бывает очень полезна для дипломата, находящегося в чужой стране; благодаря ему он не только чувствует себя как дома во многих семьях, но имеет возможность откладывать и отклонять разговор на такие темы, которые могли бы поставить его в затруднительное положение, когда он не знал бы, что сказать и какое придать себе выражение лица. |
| Of all the men that ever I knew in my life (and I knew him extremely well), the late Duke of Marlborough possessed the graces in the highest degree, not to say engrossed them; and indeed he got the most by them; for I will venture (contrary to the custom of profound historians, who always assign deep causes for great events), to ascribe the better half of the Duke of Marlborough's greatness and riches to those graces. He was eminently illiterate; wrote bad English and spelled it still worse. He had no share of what is commonly called PARTS: that is, he had no brightness, nothing shining in his genius. He had most undoubtedly, an excellent good plain understanding with sound judgment. But these alone, would probably have raised him but something higher than they found him; which was page to King James the Second's queen. There the Graces protected and promoted him; for while he was an ensign of the Guards, the Duchess of Cleveland, then favorite mistress to King Charles the Second, struck by those very Graces, gave him five thousand pounds, with which he immediately bought an annuity for his life of five hundred pounds a year, of my grandfather Halifax; which was the foundation of his subsequent fortune. His figure was beautiful; but his manner was irresistible, by either man or woman. It was by this engaging, graceful manner, that he was enabled, during all his war, to connect the various and jarring powers of the Grand Alliance, and to carry them on to the main object of the war, notwithstanding their private and separate views, jealousies, and wrongheadednesses. Whatever court he went to (and he was often obliged to go himself to some resty and refractory ones), he as constantly prevailed, and brought them into his measures. The Pensionary Heinsius, a venerable old minister, grown gray in business, and who had governed the republic of the United Provinces for more than forty years, was absolutely governed by the Duke of Marlborough, as that republic feels to this day. He was always cool; and nobody ever observed the least variation in his countenance; he could refuse more gracefully than other people could grant; and those who went away from him the most dissatisfied as to the substance of their business, were yet personally charmed with him and, in some degree, comforted by his manner. With all his gentleness and gracefulness, no man living was more conscious of his situation, nor maintained his dignity better. | Из всех, кого я знал (а его-то я знал очень хорошо), герцог Мальборо пользовался наибольшей благосклонностью граций, я бы сказал даже - был их избранником. И в самом деле, успехами своими он больше всего обязан был им, ибо я возьму на себя смелость сказать (вопреки обычаю присяжных историков, которые привыкли для каждого значительного события искать глубокие причины), что славу и богатство герцога Мальборо в значительной степени создали именно грации. Он был человеком очень необразованным, писал на плохом английском языке и совсем не ладил с орфографией. Он не был ни в малейшей степени наделен тем, что обычно называют талантами: никакой яркости, никакого блеска. Надо, правда, признать, что у него был очень ясный ум и судил он обо всем здраво. Но один этот ум, может быть, поднял бы его только чуть выше той ступени, на которой грации его отыскали, а был он тогда всего-навсего пажом королевы, супруги короля Иакова II. Тогда-то они и оказали ему покровительство и вознесли его очень высоко: в бытность его прапорщиком королевской стражи герцогиня Кливлендская, в то время любимая фаворитка короля Карла II, восхищенная этими грациями - его удивительными манерами - подарила ему пять тысяч фунтов; деньги эти он тут же одолжил моему деду Галифаксу и стал до конца своей жизни получать с него ежегодно по пятисот фунтов. Этим он положил начало своему состоянию. Герцог Мальборо был очень строен, манеры же его производили просто неотразимое впечатление и на мужчин, и на женщин. Эти-то располагающие к себе приятные манеры позволили ему в течение всей войны, которую он вел, соединить воедино различные враждовавшие между собой силы Великого союза и двинуть на главного врага, заставив их принести в жертву общей цели существовавшие меж ними разногласия, обоюдную зависть и своеволие. При каких бы дворах ему ни приходилось бывать (а ему часто приходилось самому отправляться к несговорчивым и непокорным), он неизменно одерживал верх и подчинял других своей воле. Пенсионарий Гейнзиус, почтенный старый государственный деятель, поседевший за исполнением своих обязанностей и возглавлявший Республику Соединенных Провинций на протяжении сорока с лишним лет, был в полном подчинении у Мальборо, и последствия этого подчинения Нидерланды чувствуют и поныне. Он всегда умел сохранять хладнокровие, и никто никогда не замечал, чтобы под влиянием обстоятельств выражение его лица сколько-нибудь менялось. Отказывал он с видом более приветливым, чем иные люди дают свое согласие, и тот, кто уходил от него совершенно неудовлетворенный исходом дела, бывал очарован и даже в какой-то степени ублаготворен его обращением. Ни один человек на свете, как бы он ни был деликатен и учтив, не видел с такой прозорливостью стоящие перед ним задачи и не сохранял чувство собственного достоинства лучше, чем он. |
| With the share of knowledge which you have already gotten, and with the much greater which I hope you will soon acquire, what may you not expect to arrive at, if you join all these graces to it? In your destination particularly, they are in truth half your business: for, if you once gain the affections as well as the esteem of the prince or minister of the court to which you are sent, I will answer for it, that will effectually do the business of the court that sent you; otherwise it is up-hill work. Do not mistake, and think that these graces which I so often and so earnestly recommend to you, should only accompany important transactions, and be worn only 'les jours de gala'; no, they should, if possible, accompany every, the least thing you do or say; for, if you neglect them in little things, they will leave you in great ones. I should, for instance, be extremely concerned to see you even drink a cup of coffee ungracefully, and slop yourself with it, by your awkward manner of holding it; nor should I like to see your coat buttoned, or your shoes buckled awry. But I should be outrageous, if I heard you mutter your words unintelligibly, stammer, in your speech, or hesitate, misplace, and mistake in your narrations; and I should run away from you with greater rapidity, if possible, than I should now run to embrace you, if I found you destitute of all those graces which I have set my heart upon their making you one day, 'omnibus ornatum excellere rebus'. | Сколь же многого ты можешь достичь теперь, когда ты приобрел уже такие знания и когда, надеюсь, ты приобретешь значительно больше, если ты присоединишь к ним еще дарованные тебе грациями хорошие манеры? Право же, в твоем положении иметь их - значит уже сделать полдела, ведь стоит тебе один раз завоевать благосклонность, а равно и уважение государя или министра двора, к которому ты послан, ручаюсь тебе, миссия, которая на тебя возложена, будет выполнена, а нет - тебе очень нелегко будет чего-то добиться. Не впади только в ошибку и не подумай, что хорошие манеры, которые я так часто и настойчиво рекомендую тебе приобрести, нужны только тогда, когда перед тобой стоят какие-то важные задачи, и что прибегать к ним ты должен только в les jours de gala(71). Нет, они должны по возможности сопутствовать каждому твоему самому незначительному шагу, каждому слову, ибо, если ты будешь пренебрегать ими в малом, они покинут тебя и в большом. Мне, например, было бы крайне неприятно, если бы ты даже чашку с кофе держал в руках некрасиво и неловко и, из-за собственной неуклюжести, разлил ее на себя; точно так же мне было бы неприятно, если бы камзол твой был застегнут не на ту пуговицу, а пряжки на башмаках сидели косо; но я был бы вне себя, если бы вдруг услыхал, что, вместо того чтобы говорить как следует, ты бормочешь так, что ничего нельзя понять или, рассказывая что-нибудь, вдруг останавливаешься, сбиваешься, путаешься и мелешь чепуху. И так же, как теперь мне хочется поскорее примчаться к тебе, обнять тебя и расцеловать, так мне захочется убежать куда-нибудь подальше прочь, если я увижу, что у тебя нет тех манер, которые я мечтаю сделать твоим достоянием, чтобы они позволили тебе рано или поздно omnibus ornatum excellere rebus(72). |
| This subject is inexhaustible, as it extends to everything that is to be said or done: but I will leave it for the present, as this letter is already pretty long. Such is my desire, my anxiety for your perfection, that I never think I have said enough, though you may possibly think that I have said too much; and though, in truth, if your own good sense is not sufficient to direct you, in many of these plain points, all that I or anybody else can say will be insufficient. But where you are concerned, I am the insatiable man in Horace, who covets still a little corner more to complete the figure of his field. I dread every little corner that may deform mine, in which I would have (if possible) no one defect. | Вопрос этот невозможно исчерпать, ибо он имеет отношение ко всему, что должно быть сказано или сделано, но сейчас я пока оставлю его, так как и без того письмо вышло очень уж длинным. Я так хочу сделать тебя совершенным, так беспокоюсь об этом, что никогда не буду считать, что его исчерпал, несмотря на то, что тебе, может быть, и покажется, что я говорю о нем слишком много, и несмотря на то что, сколько бы я или кто другой ни говорили о нем, все это будет недостаточно, если у тебя самого не хватит здравого смысла, чтобы во всем этом разобраться. Но там, где дело касается тебя, я становлюсь похожим на ненасытного человека у Горация, который все домогается каких-то клочков земли, чтобы округлить свой участок. Я боюсь каждого клочка земли, который может вклиниться в мой участок, исказив его форму; мне хочется, чтобы в нем, насколько это возможно, не было никакого изъяна. |
| I this moment receive yours of the 17th, N. S., and cannot condole with you upon the secession of your German 'Commensaux'; who both by your and Mr. Harte's description, seem to be 'des gens d'une amiable absence'; and, if you can replace them by any other German conversation, you will be a gainer by the bargain. I cannot conceive, if you understand German well enough to read any German book, how the writing of the German character can be so difficult and tedious to you, the twenty-four letters being very soon learned; and I do not expect that you should write yet with the utmost purity and correctness, as to the language: what I meant by your writing once a fortnight to Grevenkop, was only to make the written character familiar to you. However, I will be content with one in three weeks or so. | Только что получил твое письмо от 17 н. ст. и не могу разделять твоего огорчения по поводу разрыва с твоими немецкими commensaux(73), о которых как ты, так и м-р Харт пишете, что они des gens d'une aimable absence(74). И если ты можешь заменить их кем-нибудь другим для практики в немецком языке, то ты от этого выиграешь. Не могу только понять одного: если ты знаешь немецкий достаточно хорошо, чтобы прочесть любую немецкую книгу, то почему тебе кажется таким трудным и скучным немецкий шрифт; выучить двадцать четыре буквы можно очень быстро, а я ведь вовсе не жду, что ты будешь писать хорошим стилем и без ошибок в языке: если я и просил тебя писать раз в две недели Гревенкопу, то лишь для того, чтобы ты освоился с немецкой каллиграфией. Во всяком случае, я удовольствуюсь и одним письмом раз в три недели. |
| I believe you are not likely to see Mr. Eliot again soon, he being still in Cornwall with his father; who, I hear, is not likely to recover. Adieu. | Должно быть, ты теперь скоро не увидишься с м-ром Элиотом, он ведь все еще в Корнуэле со своим отцом, который, как я слышал, вряд ли поправится. Прощай. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
